Если выложить тесто на стол, пальцем провести по нему бороздку, влить в нее воды и посадить вокруг деревья, можно увидеть картину, открывающуюся сейчас с козел повозки. Лоуренс сглотнул слюну, осознав вдруг, что давно уже не ел свежего хлеба. Прошло три дня с тех пор, как путники покинули город, и хорошая пища осталась в далеких воспоминаниях.

В минувшие дни он мог запросто пересекать холмы всего лишь с караваем подсоленного, чуть плесневелого хлеба. И потому сейчас иметь свежий хлеб, вино да еще и на закуску что-нибудь — это выглядело просто роскошью. Так он себя уговаривал; однако его кошель сейчас разбух чуть сильнее обычного, и трудно было удержаться от того, чтобы себя побаловать. Эта поездка была самой роскошной за все его семь лет занятий торговлей.

— Куриные ножки.

Эти слова произнесла спутница Лоуренса — возможно, она услышала, как он сглотнул. Ее лицо было укутано в шарф из лисьего меха, но тот мех, который она расчесывала, держа на коленях, принадлежал не лисьему, а волчьему хвосту.

У волков обычно мех короче и хуже качеством, но этот был выше всяких похвал. По ночам с ним было тепло, как с зачарованным. Расчесывая мех, она, стремясь к совершенству, изредка покусывала кончик хвоста.

Сперва Лоуренс дивился про себя, насколько дорого стоит такой мех, потом — сможет ли он его продать по такой цене. Но, увы, хвост не продавался — он по-прежнему рос из своей живой владелицы.

— Значит, вот чего ты хочешь, э? — ответил он и тут же заметил, как ее уши дернулись. Уши были того же цвета, что и хвост, и с парой этих остреньких бурых ушей на голове она выглядела очень величественно. Несмотря на то, что уши были не человеческие.

Дело в том, что Хоро, юная дева, сидящая рядом с Лоуренсом, не была человеком. Она обладала волчьими ушами и хвостом, а истинным обликом ее был облик гигантской волчицы, присматривавшей за пшеничными полями.

— Но живая курица еще лучше.

— Потому что она откладывает яйца?

Перед его мысленным взором встал образ яичницы. У Хоро был дар заставлять Лоуренса мечтать о еде. Сама себя она прозывала «Мудрой волчицей из Йойтсу» и любила еду больше, чем людей.

— Вкус, ощущение во рту — просто невозможно устоять… перья, правда, доставляют неудобство.

Если бы она шутила, Лоуренс бы улыбнулся в ответ. Но, увы, она не шутила. Под ее губами скрывались острые клыки.

— Я никогда не ел сырую курицу, но знаю, как ее готовить.

— Хмм?

— Сначала ощипываешь ее, потом потрошишь, извлекаешь косточки. Добавляешь пряности. Отвариваешь овощи, начиняешь ими курицу. Чуть смазываешь кожицу маслом, чтобы получилась хрустящая корочка, потом жаришь… эй, у тебя слюни текут.

— Нн-муу… н-муу…

Лоуренс только слышал об этом ястве, сам его никогда не готовил, но описания хватило, чтобы разогреть воображение Хоро. Мудрая волчица, позабыв про гордость, уставилась в пространство. Лоуренс был с ней уже достаточно долго, чтобы привыкнуть к такому. И ее постоянного нудения он тоже уже не боялся. Того, что не продавалось, он никак не мог купить, а значит, у него было преимущество. Откашлявшись, он продолжил:

— Но знаешь — самые вкусные куры — те, с которыми по-особому обращались.

— По-особому?

Хоро уставилась на него своими янтарными с красноватым отливом глазами. Непохоже, что она притворялась; при виде этих глаз Лоуренсу всегда хотелось ее баловать.

— Куры, которые ни самцы, ни самки.

— Хмм?

Хоть возраст Мудрой волчицы и исчислялся веками, она, похоже, никогда о таком не слышала. Но вместо того, чтобы взволноваться, она возбужденно потребовала продолжить.

— Ну?

Не ожидая такого, Лоуренс прокашлялся и пояснил:

— Те, которых еще цыплятами оскопили.

— Но… почему…

— Они растут еще более мягкими и сочными, чем обычные куры. Они не такие сильные, их жизненная сила не уходит в яйца… что?

— Хмм…

Она нарочито опустила глаза и ухмыльнулась, обнажив клыки.

— Да, это звучит вкусно.

В своем истинном обличье она была колоссальна. Достаточно колоссальна, чтобы проглотить Лоуренса целиком. Поэтому ее шутки касательно его самых важных мужских органов заставляли Лоуренса чувствовать себя особенно уязвимым. Он громко прокашлялся и хлопнул поводьями. Хоро рассмеялась, но не стала продолжать атаку. Она смеялась и виляла хвостом.

— Не тревожься, я знаю, ты способный самец, когда это необходимо.

Хоро вновь показала клыки, усмехаясь. Будучи мужчиной, Лоуренс мог лишь улыбнуться в ответ; он знал, что танцует под ее дудку, но поделать с этим ничего не мог.

— Но…

— Ай!

Хоро схватила его за ухо, заставив невольно натянуть поводья; это стоило ему протестующего ржания лошади.

— Ты недостоин зваться мужчиной, если так смело преувеличиваешь, потому что считаешь, что так я не буду тебе докучать.

Она прочла мысли Лоуренса. Выпустив наконец его ухо, она недовольно уперла руку в бедро.

— Пфф! Поэтому я и буду тебя дразнить. В таких красках описываешь вкусную еду, когда мы едим что-то подозрительное… этак я просто исчезну!

Строго говоря, ели они одно и то же, и последняя фраза Хоро была, пожалуй, изрядным преувеличением.

— Послушай, это, конечно, не пир, но хлеб, который мы едим, не ржаной, а из пшеницы с овсом. Вино приятное и с хорошим послевкусием. Кроме того, у нас есть сыр, сушеная говядина, фрукты, изюм… В прошлом я при себе имел только лишь лук да чеснок, так что с моей точки зрения это просто роскошь!

Несмотря на то, что иногда Хоро вела себя по-детски, а иногда — по-звериному, ее ум Лоуренса поражал. Она была не из тех, кто подолгу упрямится без повода; но все же на подобные выплески была горазда.

— Этак я и умереть могу.

И она с печальным видом отвернулась.

Неужели такое лицедейство вообще возможно в этом мире? Лоуренс смотрел на презрительно глядящую в другую сторону Хоро так, будто прикусил язык.

Если он ответит, то проиграет; если промолчит, начнется состязание, кто кого переупрямит, и он сломается первым. Хоро ведь может его мысли читать. Все, о чем он мечтал в душе, — мирное путешествие с ней вдвоем, и она нисколько не стеснялась использовать это против него.

— Ладно, ладно.

— …Ладно что? — холодно переспросила она, по-прежнему сидя к Лоуренсу спиной.

— Прости. Куплю я тебе курицу, если будут продавать. Но только пока мы не доберемся до следующего города.

Самая большая уступка, на какую он был готов. Никогда бы он не сделал этого предложения, будь они уже в городе, поскольку все равно не мог бы позволить себе такую трату. Ему и сейчас казалось, что его рот сам эти слова сказал, помимо его воли. Хоро осталась сидеть спиной к нему, но уши встрепенулись. Несомненно, ее острый ум сейчас подсчитывал — можно ли заставить Лоуренса уступить еще.

— Ты ведь помнишь, что я умею отличать ложь от правды?

— Конечно, помню.

— Честно?

— Ага.

— Хмм…

Она снова замолчала. Лоуренс чувствовал себя преступником, ожидающим ее приговора, хотя, чтобы понять, виновен он или нет, умственных усилий требовалось совсем немного. И все же выбраться из этого нелепого положения он не мог.

В конце концов Хоро поняла, похоже, что его предложение — самое большее, что можно выжать, если она хочет закончить все с улыбкой… и она улыбнулась. Вот дьяволица! Ее стремительные смены настроения могли очаровать любого мужчину, не только одинокого путешественника.

— Ладно, но, ты…

— Что?

Он медленно тронул повозку вперед.

— Ты ведь вправду не лгал, верно?

— …Ты имеешь в виду — про оскопленных цыплят?

— Дурень. Про то, что ты купишь мне курицу.

Почему она так старается лишний раз убедиться? В Лоуренсе зародилась тревога, которая еще усилилась, когда Хоро потянула его за рукав. Он тут же снова стал торговцем.

— Говорил ли я что-то вроде —

— Ты ведь сказал, да?

Она придвинулась лицом вплотную к Лоуренсу и перебила его, поскуливая по-щенячьи. Лишь теперь он смог отчетливо разглядеть то, что было впереди. Возле бесконечной ленты дороги стоял человек. Что рядом с ним, Лоуренс разглядеть не мог, но, с учетом острых глаз Хоро, там, по-видимому, была курица.

— Конечно же, ты не станешь заводить безнадежный спор о том, что ты говорил и чего не говорил?

Ничего на свете не было более страшного, чем улыбка Хоро, когда она на самом деле не улыбалась. Ему хотелось объяснить ей, что куры очень дорогие, но это срабатывало только в тех случаях, когда она желала слушать, и Лоуренс сильно сомневался, что сейчас как раз такой случай. Он покосился на Хоро и вздохнул. Если сейчас он не скажет правильных слов, она его вообще убить может.

— Ладно, прости. Я сдержу слово. Но —

— Но? — ответила она практически одновременно с его словом, поедая Лоуренса серьезным взглядом. Лоуренс сказал себе, что слова надо выбирать лучше.

— Но только одну.

Хоро уставилась ему в глаза. Мгновение удушающего молчания — и Хоро, повернувшись вперед, ухмыльнулась. Лоуренс чувствовал себя, как фазан, которого спугнул пес. Поймав себя на этом сравнении, он тоже обратил взор вперед — и как раз в этот момент человек у дороги, заметив повозку, встал. Когда повозка приблизилась, человек замахал руками, улыбаясь до ушей; лишь тогда Лоуренс заметил привязанную у него в ногах курицу.

— Только одну, — повторил он, дабы избежать любых недопониманий.

* * *

— Желаешь что-нибудь приобрести в дорогу?

В этой дикой, холодной местности пешеходы встречались редко. Одинокий торговец, дождавшийся Лоуренса, был долговязым парнем примерно его лет. Впрочем, несмотря на худобу, выглядел он сильным — подобным телосложением могут похвастаться лишь крестьяне. Пожав ему руку, Лоуренс удивился, какая грубая у него кожа.

— Кроме курицы, у меня еще особое пиво есть, не желаешь попробовать?

Он был куда более загорелым, чем бродячий торговец. Несмотря на драную одежду и белые облачка при каждом выдохе, ясно было, что ему не холодно. Радостно улыбаясь, он постучал по стоящему рядом бочонку высотой по колено. Стучал он с веселым видом, хотя железный обруч на бочонке изрядно проржавел, и сей сосуд мог развалиться на части в любую секунду. А вот курица, напротив, была жирная, откормленная и бодрая. Интересное сочетание.

Лоуренс, задумавшись, поскреб подбородок. Судя по тому, что Хоро не подзуживала его, она тоже задумалась. Откуда вообще здесь взялся молодой парень даже без дорожного платья?

— Можно попробовать пиво?

Молчание никуда их не завело бы, так что Лоуренс наконец задал вопрос; мужчина быстро кивнул.

— Ну конечно!

Он извлек большой круглый черпак и, открыв бочонок, набрал пива.

— Совсем недавно сварено — погляди, какая пена!

Лоуренс отхлебнул и обнаружил, что пиво на удивление вкусное. Возможно, зерно или вода здесь были отменного качества. Почувствовав, что Хоро тоже хочет попробовать, Лоуренс дал ей глотнуть, и она тотчас взглядом попросила добавки.

— Не желаешь купить чего-нибудь?

Лоуренс кивнул и покосился на курицу. Он догадывался, с каким трудом Хоро сдерживается, чтобы не завилять хвостом. Пиво и жареная курица… она, должно быть, в диком восторге.

— Да. Я возьму вот эту курицу и немного пива.

Мужчина был так рад сделке, что даже не заметил, как у Хоро дернулись уши. Однако Лоуренс был не каким-то случайным попутчиком при Хоро.

При всех своих недостатках он все-таки мог более-менее считаться бродячим торговцем и потому уронил:

— Вообще-то, быть может, мне понадобятся еще куры… одной может не хватить.

— Ээ?

Парень, похоже, был потрясен. И Хоро в не меньшей степени — она смотрела на Лоуренса изумленно. В последнее время она сравнительно неплохо познакомилась с ценами на товары и, скорее всего, знала, как дороги куры.

Всякий раз, когда Хоро выпрашивала у Лоуренса что-нибудь, она находила способ возместить траты впоследствии. Все же она была благородным созданием.

И потому она явно была поражена, когда услышала, что Лоуренс собирается купить еще кур.

— Тут ведь где-то поблизости деревня? У нас есть немного времени; если ты свободен, не проводишь ли нас туда, чтобы мы купили еще?

Судя по набору товаров этого парня, он явно был не бродячим торговцем, а значит, скорее всего, пришел сюда из ближайшей деревушки, чтобы торговать или меняться с проезжающими.

Как и ожидал Лоуренс, его собеседник кивнул — сперва неуверенно, второй раз уже веселее.

— Ты не шутишь?! Ну конечно, с удовольствием!

Его радость была очевидна. Закрыв бочонок, он затем отправил свои пожитки в суму, положил ее на бочонок и привычным движением поднял это все на плечо. Другой рукой взялся за веревку, которой была привязана курица, и весело воскликнул:

— Идите за мной, я покажу!

И бодрым шагом двинулся прочь от дороги. Там, куда он шел, была дикая местность, однако же, на взгляд Лоуренса, достаточно ровная, чтобы можно было проехать на повозке. Натянув поводья, Лоуренс направил лошадь следом за провожатым. Лишь тогда Хоро потянула его за рукав и сказала:

— Послушай, если я тебя рассердила, то так и скажи.

Она смотрела застенчиво. Должно быть, она чувствовала, что Лоуренс дразнит ее, говоря, что собирается купить еще кур. Лоуренс не удержался от смеха; Хоро кинула на него сердитый взгляд.

— Прости. У меня просто возникла одна мысль, потому я у него и спросил.

— Мысль? — подозрительно переспросила Хоро.

— Да… можешь это назвать шестым чувством торговца.

Она смотрела на Лоуренса неверящим взглядом, но он предпочел не обращать внимания.

Хоро, конечно, умела подлавливать его с помощью лицедейства, но в свое чутье торговца он верил.

— Если все пройдет хорошо, я куплю тебе много кур.

Несмотря на заявление Лоуренса, выражение лица Хоро не изменилось.

— Поживем — увидим… но я особо многого не жду.

Хоро смотрела в будущее без восторга, но Лоуренс — с нетерпением. Куда бы бодрый молодой человек их ни вел — там Лоуренсу представится возможность получить прибыль.

* * *

Они добрались до маленькой деревушки близ леса и ручья. Дома стояли хаотично — по-видимому, деревню возводили впопыхах; поля, как ни гляди, были вспаханы неважно. Словом, деревня производила неприглядное впечатление.

В городах и деревнях, которым недоставало твердой руки, либо хаотично кипела жизнь, либо пахло нищетой, и это поселение явно относилось ко второй категории.

— Вот уж действительно — вдали от дорог.

При виде расстилающейся перед путниками картины не приходилось удивляться прямоте Хоро. Города существуют, чтобы соединяться дорогами с другими городами; деревни существуют, чтобы соединяться дорогами с поместьями аристократов. А здесь — не только деревня выглядела уныло, но и дорог поблизости не было видно. Можно сказать, это место было полностью отрезано от мира. Островок цивилизации в глуши.

— Вот и пришли. Добро пожаловать в деревню Джисаз!

Какая-никакая, а все же деревянная изгородь здесь имелась, отмечая землю, принадлежащую деревне. Парень приветственно обратился к Лоуренсу и Хоро, едва очутился за этой изгородью. Да, перед путниками была «деревня»… правда, чего-то большего о ней и не скажешь.

Давно заметившие повозку селяне подходили к приехавшим и бесцеремонно ели их любопытными взглядами.

— О, о, ну-ка! Для начала давайте-ка сюда! Отрясите пыль с ног в моем доме!

Вместо того чтобы познакомить прибывших с остальными селянами, парень гордо повел их к себе в дом. На этот раз Лоуренс улыбался вместе с Хоро, глядя, как гордится их провожатый тем, что привел в деревню путешественников. По словам «отряси пыль с ног» Лоуренс решил, что местные жители веруют в Единого бога. Поняв, что его ожидания оправдываются, он мысленно возрадовался.

Паренек открыл дверь своего дома и поспешно нырнул внутрь. Послышалось несколько приглушенных недоумевающих вопросов, потом наружу заполошно выскочила крепко сложенная женщина. Лоуренса позабавило то, что она и тот паренек были точно по одной мерке вылеплены.

— Ох, ох, добро пожаловать, заходите. Эй, ты, быстро позови сюда старейшину!

Лоуренс продолжал улыбаться, и отнюдь не из-за гостеприимства местных жителей. Лицо Хоро вдруг озарилось пониманием: похоже, она осознала наконец, какова истинная причина улыбки Лоуренса.

— Что ж, благодарю за теплый прием, но мы всего лишь обычные бродячие торговцы…

— О, о… мы вам так рады! Пожалуйста, проходите… Боюсь, правда, мы не можем предложить вам ничего дорогого или роскошного…

Лоуренс смущенно хмыкнул и повернулся к сидящей рядом с ним Хоро. Та сразу же подыграла ему — улыбнулась женщине и кивнула. То, что Лоуренсу не требовалось все объяснять Хоро, само по себе было прибылью — теперь он мог спокойно заниматься остальными вещами.

— Нет, благодарим за гостеприимство… и просим прощения за вторжение.

— Заходите, прошу… Повозку оставьте вон там. Ты! Эй, а ну-ка принеси сена и наполни кадку водой!

Этот возглас был адресован мужчине с мотыгой на плече, стоящему в толпе. Несомненно, женщина и была главой семьи. Мужчина посмотрел озадаченно, но тут же послушался и занялся тем, что приказали. Лоуренс сошел с повозки, Хоро за ним. Уже входя в дом, они заметили, что знакомый парнишка ведет старика.

* * *

Под ногами не было ни каменой плитки, ни деревянного или каменного фундамента — просто выровненная земля. Ямка в земле служила очагом, рядом с ней стояли стол и несколько деревянных ящиков, играющих роль стульев.

К одной из стен была прислонена разнообразная крестьянская утварь из дерева, со стропил свисали связки лука и чеснока. На верхней полке шкафа виднелось что-то белое — возможно, дрожжи.

При всей внешней неприглядности здесь было просторно. Исходя из количества стульев, горшков и мисок Лоуренс решил, что здесь живет несколько семей. На постоялых дворах Лоуренсу было уютно, но, выросши в бедной семье, особенно хорошо он себя чувствовал именно в такой вот обстановке. Хоро же, напротив, явно не видела здесь ничего хорошего.

— О, понятно. Вы едете на север.

— Да. Мы направляемся в Реноз.

— Ясно… что ж, наша деревня бедна, как вы можете видеть. Для нас визит бродячих торговцев — большая радость.

С этими словами старейшина поклонился. Старая поговорка гласит, что титул влияет на облик человека, и точно — те, кого зовут «деревенскими старейшинами», все одеваются в одной и той же манере. Даже любопытно.

— Думаю, сам Господь привел меня сюда. И тут такое гостеприимство. Если я могу чем-то помочь вам — спрашивайте, не стесняйтесь. Хоть я и скромный торговец, но сделаю все, что в моих силах…

— Благодарим тебя.

Улыбка на лице Лоуренса была вовсе не для того, чтобы произвести хорошее впечатление, — он улыбался искренне. Он действительно считал, что в эту деревню его направил сам Единый бог.

— Возблагодарим Господа за то, что свел нас вместе…

После молитвы Лоуренс и Хоро чокнулись деревянными кружками.

— Ахх… какое замечательное пиво.

— Нам стыдно… Господа надлежит благодарить вином, но виноград на нашей земле не растет…

— Что ж, хорошее или нет будет вино — конечно, во власти Господа; но хорошее ли будет пиво — во власти людей. И в вашей деревне, похоже, есть настоящие мастера.

Старейшина скромно помотал головой, но было видно, что он счастлив услышать такие слова. Сидящая рядом с Лоуренсом Хоро молча наблюдала за представлением; но Лоуренс знал, что она не считает его глупым, как и здешнюю еду не считает недостойной своего внимания. Он не мог не заметить вопросительные взгляды, которые она время от времени кидала в его сторону, будто говоря: «Что же именно ты затеваешь?»

— Это пиво варится по тайному рецепту, — сказал старейшина, польщенный, что их пиво похвалили. Чтобы заслужить приязнь старших, достаточно просто слушать, что они говорят, и Лоуренс старательно изображал интерес к словам старейшины — но тут снаружи поднялся шум.

— А потом… э?

Старейшина крутанул головой, и тут —

— Господин старейшина! Там Дрей опять!

Эти слова выкрикнул ворвавшийся в дом человек с измазанными грязью руками, встревоженно показывая куда-то наружу.

Старейшина поднялся на ноги и с поклоном извинился перед Лоуренсом:

— Прошу прощения… там что-то случилось…

— Что вы, вы нас так тепло приняли — конечно же, не стоит возиться с нами, делайте свое дело.

Старейшина еще раз поклонился и вышел, поторапливаемый мужчиной с грязными руками. Похоже, в этой деревне было принято, что именно старейшина занимается делами всех селян, поэтому, когда он вышел, внутри остались только Лоуренс и Хоро. Рядом с домом были люди, так что, если гостям понадобится помощь и они позовут, кто-нибудь обязательно придет, но Хоро явно получала наслаждение от краткого мгновения тишины.

— Ты.

— Хочешь, чтобы я объяснил?

Хоро сунула в рот горсть чечевицы и кивнула.

— Это колониальная деревня.

Хоро переспросила, как попугай:

— Колониальная?

— Люди колонизируют новые земли по многим причинам; если по-простому — они отправляются в необжитые края, чтобы основывать новые поселения… но иногда эти колонии оказываются просто островками в глуши, вот как здесь.

Хоро с любопытным видом закатила глаза, по-прежнему отхлебывая пиво.

— И зачем они это делают?

Она говорила, точно маленький ребенок.

— Ты видела большие камни и бревна возле ручья, когда мы въезжали в деревню? Возможно, они собираются построить монастырь.

— Построить… монастырь?

— Да. Монастыри служат местом поклонения для самых ревностных верующих. Но своей цели — позволить верующим жить непорочно и добродетельно, в скромной бедности — они могут достичь, только если возведены в отдалении от мирской суеты.

Для людей вроде Хоро монастырь — островок одиночества на фундаменте твердых правил. Для них даже один день в таком месте — сущая пытка.

Но отнюдь не все, кто возводит эти островки одиночества, — честные агнцы в рясах и со Священным писанием в руках. Жители этой деревни, вероятнее всего, имели родственников-преступников, а может, их обвинили в связях с язычниками.

Построить монастырь в глуши — тяжелая задача с земледельческой точки зрения. Людям необходимо не только возвести само здание, но также создать поля и отвести в нужном направлении речную воду, чтобы монахи могли жить в этом монастыре. Это был тяжкий труд, которым эти люди занимались, чтобы искупить свои грехи.

— Ну, если так…

На середине фразы Хоро остановилась, вспомнив, видимо, натуру Церкви. Понять дальнейшее ей было несложно, с ее-то умом.

— И ты, конечно, собираешься воспользоваться их положением.

Лоуренс знал, что эти слова она выбрала неслучайно.

— Я просто хочу помочь бедолагам.

— Ну конечно. Ты хочешь помочь им начать торговлю с тобой.

Улыбку Лоуренса породило то, что эта деревня — точно кишащее рыбой озеро, о котором никто не знает. В наше время никакая деревня уже не может обеспечить себя всем необходимым. Земледельческая и прочая утварь, скот, одежда, ткацкие станки — там, где появляется деревня, появляются спрос и предложение на великое множество товаров.

Продают в подобных местах жирных кур, свежее пиво и тому подобное. Для торговца это просто клад. Он может покупать пиво и кур в обмен на самые необходимые товары; а если он сможет обеспечить деревню всем, в чем она нуждается, то будет купаться в доходах, которые пахнут лучше, чем лучшее в мире пиво.

Хоро, похоже, была поражена — она молча сидела и потягивала свое пиво. Потом ее уши затрепетали под капюшоном, она повернулась к Лоуренсу и довольно улыбнулась.

— Тогда помогай им, получай удовольствие.

— ?

Попросить ее пояснить свою мысль Лоуренс не успел. В дверь постучали, и она тут же распахнулась. Снаружи стоял тот же мужчина, который несколько минут назад позвал старейшину. Уже поэтому можно было догадаться, зачем он открыл дверь на этот раз.

— Прошу прощения. Если ты умеешь читать, не поможешь ли нам?

Лоуренс был в уединенной деревушке, куда обычно не заезжают торговцы, и его спрашивали, грамотен ли он. Неудивительно, что он бодро вскочил на ноги со своего стула-ящика. Еще бы, такая удача.

* * *

— Ой, хватит уже! Мы в прошлый раз уже договорились! Или ты не хочешь держать слово?! Мое поле размером в шесть хиенов!

— Не ври! Это мое должно быть шесть хиенов, а твое пять! И почему тогда мое поле меньше твоего?! Еще забор тут ставит…

Лоуренсу не нужно было объяснять, что происходит, — голоса он услышал издалека и все понял сразу. По упомянутым в споре «хиенам» было ясно, откуда эти люди приехали. Из страны лесов и ручьев Реварии, правил которой мудрый и справедливый король Хиен Второй.

Его именем и назвали единицу измерения земли; хиен равнялся размаху его рук. Но каким бы мудрым ни был король, споры о земле есть и будут всегда. Старейшина явно понятия не имел, как успокоить ссорящихся.

В недавно основанных деревнях вроде этой у старейшин нет той власти, какой у них полагается быть. А без этой власти — и без способности смотреть на ситуацию извне — ему никогда не избавиться от подобных происшествий.

— Старейшина, наши гости пришли.

— О… о, о…

Несчастный старик перевел взгляд на Лоуренса и тут же расслабился, словно увидел своего спасителя.

— У меня к тебе очень неудобная просьба.

— Спор о земляных наделах, да?

Любой, кто достаточно долго торгует с деревнями, сталкивается с подобными ситуациями — они случаются весьма нередко; однако старейшина, похоже, счел Лоуренса человеком великой мудрости, если судить по тому, как он с пораженным видом воскликнул: «Ты совершенно прав!»

Затем он пояснил:

— Эта земля принадлежит аристократу, который попросил нас ухаживать за ней. И с тех пор у нас все время такие споры. Иногда мы все улаживаем спокойно, но между этими двумя кошка пробежала…

Спор двух мужчин тем временем из относительно разумного обмена репликами превратился в перекидывание оскорблениями. Селяне стояли кольцом на почтительном расстоянии и наблюдали за происходящим с явным неодобрением. Одна лишь Хоро наслаждалась зрелищем.

— В таком случае у вас должна быть купчая, договор — что-нибудь такого рода?

Видимо, поэтому-то у Лоуренса и спросили, грамотен ли он. Старейшина тотчас кивнул и извлек кусок пергамента.

— Вот он. Только у нас никто не может прочесть, что здесь написано.

Неграмотная деревня подобна сундуку с сокровищами, который даже не заперт. Торговцы знают, как перенести устное соглашение в письменный договор; как долго человек может оставаться честным здесь, где никто не способен прочесть написанное?

— Пожалуйста, позвольте взглянуть.

Подобные деревни встречаются редко, и еще реже торговцу везет зачерпнуть первую корзину золота из этой сокровищницы. Лоуренс взглянул на пергамент с невозмутимым лицом, но скрыть возбуждение ему было непросто.

— О, это…

Пробежав глазами по написанному, Лоуренс осознал, что без усилий тут все же не обойтись. Он улыбнулся, в душе смеясь над собой. Потом перевел взгляд на полное надежды лицо старейшины, и его улыбка стала немного натянутой. Ну конечно, этот пергамент никто не мог прочесть… он был написан на церковном языке.

— Некоторые из нас умеют читать, но не это… мы думаем, тут на иностранном языке.

— Нет… это на языке Церкви… Я могу прочесть только отдельные фразы и числа…

Лоуренсу доводилось уже видеть купчие на землю и свидетельства о тех или иных привилегиях, написанные Церковью. Хоро тоже взглянула, но, судя по всему, и она не знала этого языка: быстро потеряв интерес, она вновь принялась следить за продолжающейся ссорой.

— Аа… понятно, в чем проблема.

Лоуренс дважды прочел что смог, после чего пришел к заключению. Чтобы убедиться, он спросил:

— Те двое прежде были ремесленниками, верно?

Хоро захихикала из-под капюшона, когда у спорщиков окончательно лопнуло терпение и они принялись драться. Но тут набежали другие селяне и разняли их. Старейшина, похоже, раздумывал, не побежать ли и ему туда, но, едва услышав вопрос Лоуренса, изумленно взглянул на него.

— Верно, но… но как ты узнал…

— В общем, земля должна была быть разделена поровну, каждому по шесть хиенов… тут все верно. Но взгляните вот сюда…

Лоуренс показал на одно место в тексте, и старейшина уставился на пергамент. Однако, поскольку он не знал, что эти слова означают, понять, разумеется, ничего не смог.

— Здесь сказано «овечий загон». Один из двух овечьих загонов размером шесть хиенов, второй пять.

Старейшина какое-то время стоял столбом и смотрел на пергамент; потом он наконец осознал сказанное Лоуренсом. Зажмурившись, постучал себя кулаком по голове и прошептал:

— Вот, значит, что… а они просто не знают, что такое овечьи загоны.

Знание, как именно разделена земля, для селян жизненно важно. Конечно, этим неграмотным людям все условия в свое время объяснили — устно. Но если они не понимают значения слов, которые им говорят, то все объяснения тщетны. Все, что они помнят, — числа; и это не может не приводить к бесконечным спорам.

— Здесь сказано, что господин Хай Бартон пожертвовал монастырю немного больше, поэтому он получил овечий загон в шесть хиенов.

— Бартон — он сейчас слева… Проклятье… вот из-за этого они и ссорились все время…

— Если просто сказать «овечий загон», то все кажется очевидным, но если человек никогда не имел с этим дела, ему трудно понять, что это все значит.

Овечий загон, как и говорит название, представляет собой огороженный участок земли, где держат овец. Но его главное предназначение — не выращивать овец, а удерживать их на ограниченном участке земли возле деревни или монастыря, чтобы они удобряли эту землю.

Естественно, в большой загон вмещается много овец, в маленький — мало; но овечьи загоны измеряются не числом овец, которых они должны удерживать, а площадью земли. Бывает так, что площадь позволяет заполнить овцами весь загон, а бывает — что только половину.

Старейшина долго благодарил Лоуренса, потом побежал улаживать спор. Развернув пергамент, он принялся объяснять спорщикам ситуацию; там уже успела собраться приличная толпа. Лоуренс наблюдал за всем этим, довольный хорошо проделанной работой. Вскоре двое договорились и, хоть и с неохотой, но обменялись грубым рукопожатием.

— Что? И это все?

Хоро разочарованно наблюдала, как двое жмут друг другу руки в знак примирения; она явно была огорчена, что все так быстро улеглось.

— Память быстро тускнеет, написанные слова — живут.

Этому Лоуренса научил его наставник. Потому-то бродячим торговцам и не угнаться за городскими. Бродячие должны помнить каждую сделку, а городские свои сделки записывают. При любых разногласиях писаное слово побеждает.

— Дела просто невозможно активно вести там, где постоянно идут такие вот споры, поэтому-то так важны письменные договоры.

Слова Лоуренса Хоро выслушала совершенно равнодушно, потом укоризненно пробормотала:

— И обещание купить мне курицу ты тоже собирался нарушить.

— Нуу, это уж ты…

Пока Лоуренс разговаривал с Хоро, старейшина развернулся и поклонился ему. Лоуренс в ответ помахал рукой. Все же приятное ощущение, когда кому-то помог, подумалось ему.

* * *

За разрешение проблемы селяне с радостью поджарили Лоуренсу и Хоро на ужин еще одну курицу. Конечно же, денег за нее не взяли; другого спиртного не было, зато пива можно было пить вволю. Хоро вполне могла быть довольна; однако же ела она скромно, как монахиня на пиру, и вскоре ушла из-за стола.

Для гостей уже приготовили домик; Хоро извинилась, и ее проводили туда. Возможно, путешествие было слишком утомительным для нее, и мясо со спиртным плохо сказались на ее желудке. Такую возможность нельзя было сбрасывать со счетов, поэтому Лоуренс, посидев за столом еще немного из вежливости, тоже вскоре отправился следом за Хоро.

Это был третий день их путешествия сквозь суровую зиму — как раз достаточно, чтобы понять, кто способен на такое путешествие, а кто нет. Даже привычный человек может достаточно быстро утомиться, если не будет проявлять должную осмотрительность. Хоро за все время, что они были вместе, уже несколько раз неважно себя чувствовала. Даже Мудрая волчица, дух, обитающий в пшенице, была подвластна усталости.

После того как Лоуренса проводили до отведенного ему и Хоро жилища, он открыл дверь; его встретила тихая темнота. Он зажег масляную лампу и обнаружил, что селяне выставили посреди комнаты несколько ящиков, которые должны были служить кроватью. Сами они обычно спали на сене — значит, его и Хоро принимали как почетных гостей.

Он не вполне понимал, почему кровать была всего одна: селянам просто не хватило материала на вторую или же они проявили «деликатность»? Как бы там ни было, Хоро уже свернулась в комочек на кровати и натянула на себя одеяло. Лоуренс тихонько обратился к ней:

— Ты как себя чувствуешь?

Если она спала, Лоуренс совершенно не собирался ее будить. Если одной ночи Хоро не хватит, чтобы прийти в себя после путешествия, он просто потратит немного денег и поживет в деревне еще. С этой мыслью он загасил лампу, улегся на покрытую сеном кровать и укрылся тонким одеялом. Он беспокоился, что может разбудить Хоро, но она не проснулась.

Всего лишь самодельная кровать с сеном — но все равно спать здесь было куда удобнее, чем в повозке. Освещение в комнате ограничивалось лунным светом, пробивающимся сквозь маленькие отверстия, предназначенные для отвода дыма от очага; поэтому все, что Лоуренс видел, лежа на спине, — потолок и стропила.

Он закрыл глаза и стал думать о положении в деревне. Здесь жило тридцать-сорок человек. Вокруг были леса и ручьи, так что можно было с легкостью добывать мед, фрукты и рыбу. Луга вполне подходили для выпаса скота и земледелия, несмотря на то, что то тут, то там торчали камни.

Даже если бы эти люди просто поставили здесь монастырь, в нем смогло бы жить человек сто или даже больше. Если до сих пор за ними не присматривал никакой торговец, он, Лоуренс, вполне может взять в свои руки всю торговлю этой деревни. Во время трапезы он успел пообщаться с жителями насчет продажи им металлической утвари и коров.

Если аристократ желает возвести монастырь где-то в глуши, как правило, это означает, что либо он сам, либо кто-то из его близких чувствует дыхание смерти.

Вот почему планы строительства обычно составляют в спешке, а работу начинают раньше, чем утрясут все необходимые мелочи. Составитель проекта может вообще жить где-то в другом месте.

Поскольку права на землю выписываются на бумаге, они часто летают по миру, словно семена одуванчика. Ничего удивительного не было бы, если бы аристократ в конце концов подарил землю кому-то, кто жил в другом краю и с кем он вообще не знаком.

В любом веке такая вот лоскутная сущность прав на землю — как одеяние нищего, состоящее из одних заплат, — приводит к бесконечным спорам. И потому те, кто живет поблизости от спорных земель, частенько избегают общения с новыми соседями из опасения, что и их втянут в эти стычки.

Эта деревня — типичнейший пример. По словам селян, торговцам в соседних городах и деревнях недостает уверенности, чтобы вести с ними дела. И еще старейшина упомянул, что деревня отправляет юношу на дорогу торговать курами и пивом в попытке вызвать сочувствие в проезжающих. Несомненно, само небо даровало Лоуренсу такую возможность. Ну а для селян Лоуренс был подобен ангелу, посланному Единым богом.

Лоуренс пил не очень много, но все равно был весел и не мог этого скрыть. Ему было трудно винить себя за то, что у него слегка голова кружилась, — ведь то, о чем он мечтал, когда путешествовал в одиночестве, было сейчас прямо перед ним. Сколько прибыли можно извлечь в этой деревне? Ночь снаружи становилась все темнее, а его разум — все светлее. Виды на будущее пьянили сильнее, чем пиво, которым его угощали во время трапезы. Но когда он уже почти опьянел от собственных мыслей —

— Ох уж, какой же ты безнадежный самец.

Эти слова вместе со вздохом достигли его ушей; и одновременно он увидел, как Хоро тихонько ворочается.

— Хмм? О, так ты не спишь?

— Как я могу спать, когда ты так глупо смеешься?

Лоуренс невольно прикрыл лицо рукой.

— Я ушла с ужина, как обычно не ухожу, а тебе было все равно. Ты сидел и смеялся…

Теперь стало ясно — она и вправду нарочно ушла так рано. Следующие слова Лоуренс выбирал особенно тщательно, чтобы не казалось, будто он обвиняет Хоро, и чтобы она на него не разозлилась.

— Ты хоть представляешь, как я рад, что с тобой все хорошо?

Он почувствовал, что хвост Хоро шевельнулся под их общим одеялом. Волчица, умеющая распознавать ложь, ущипнула Лоуренса за щеку и оскалила клыки.

— Дурень.

Он молчал, понимая, что, как бы он сейчас ни ответил, Хоро рассердится; но, судя по всему, его ответ прозвучал более-менее приемлемо. Хоро повернулась к нему спиной. Это было настолько прямое выражение ее чувств, что Лоуренс уверился — она не так уж сердится на него.

— Почему же ты так рано ушла? Курица и пиво были просто замечательные.

Особенно пиво, мысленно добавил он. По правде сказать, он расспросил селян о рецепте и узнал о некоей сушеной пряности, которую они толкут в порошок и добавляют к пиву — это и придает ему такой необычный вкус и аромат. Пряности были изысканные, курица — такая откормленная, что чуть ли не сочилась жиром. Почему же Хоро была недовольна?

Она ответила не сразу, но в конце концов заговорила — медленно, еле слышно.

— Тебе так понравилось пиво?

— Э?..

Он переспросил не потому, что она говорила слишком тихо, — просто ее слова были невероятно далеки от того, что он рассчитывал услышать.

— Оно просто невыносимое. От него такая вонь — не могу поверить, что ты его пьешь и наслаждаешься.

У каждого свои вкусовые пристрастия, и ничего удивительного, что ей вкус здешнего пива не понравился. Но все равно Лоуренс не мог понять ее гнева… нет, ее печали.

Он позволил своему взгляду поблуждать в пространстве, потом заговорил медленно и осторожно, будто опасаясь, что Хоро исчезнет в облаке пузырей.

— Эти пряности они принесли с родины… они придают необычный вкус, который люди или любят, или терпеть не могут…

— Дурень.

Хоро пнула его под одеялом и вновь повернулась к нему лицом. Черты ее сморщившегося лица казались какими-то неестественными, но отнюдь не из-за лунного света, попадающего в дом сквозь отверстия в крыше. Такое лицо у нее всегда было, когда она хотела что-то сказать, но не могла себя заставить.

И Лоуренсу никогда не удавалось понять, почему же она не могла заставить себя говорить.

— Все, забудь!

С этими словами Хоро опять отвернулась и съежилась в комочек. Когда они спали в повозке, ее хвост обычно служил Лоуренсу одеялом. Но сейчас Хоро даже большую часть их общего одеяла забрала себе. Излишне говорить, что и хвостом она не поделилась.

Судя по тому, что ее уши были прижаты к голове, она больше не хотела слушать Лоуренса. По ее спине было видно: она хочет, чтобы Лоуренс разобрался в ее чувствах сам.

— …

Она затеяла эту ссору, потому что ей не понравилось пиво? Она что, вправду такая капризная? Ясно, что нет — пиво послужило лишь поводом.

Лишь тут Лоуренса озарило. С той самой минуты, как он встретил юношу на дороге, он был пьян от возможностей, помешан на торговле. Ему доводилось слышать, что охотничий пес ревнует, когда охотник женится.

Ему было трудно поверить, что Хоро способна на такое поведение, но, быть может, это и есть «мысли глупого самца», о которых она говорила? Лоуренс покосился на ее спину и смущенно почесал в затылке.

Что бы она сейчас ни думала, с завтрашнего дня ему надо будет уделять ей больше внимания. Ведь настроение волчицы непредсказуемо, как погода в горном лесу.

* * *

Зимой, когда с неба сыпет не то снег, не то дождь, одеялом Лоуренс накрывает товары. А самому ему достаточно просто обхватить себя руками — и так он может провести всю ночь. Так что сейчас, под крышей, да еще на устланной сеном кровати он чувствовал себя вполне хорошо.

Проснулся он утром и тут же, как всегда, чихнул. Прежде чем жаловаться, он решил обдумать свой прошлый опыт, чтобы легче было принять то, что есть.

Хоро уютно устроилась под одеялом рядом с ним и похрапывала. Лоуренс не относился к числу людей, которые никогда не сердятся, но, глядя на ее спящее лицо, он мог лишь тихонько вздохнуть и встать с кровати.

Помещение называлось «домом», однако по сути это была просто хибара с какой-никакой мебелью. Лоуренс выдохнул облачко белого тумана и потянулся; занемевшие суставы принялись скрипеть и трещать в холодном воздухе. То, что мягкий земляной пол был не устлан деревянными половицами, было и к лучшему — Лоуренс мог ходить, не боясь разбудить Хоро.

Он вышел наружу и еще сильнее потянулся под рассветным солнышком, приветствуя начало нового прекрасного дня. Селяне кучковались возле колодцев, набирая воду; издалека доносились голоса быков, свиней и коз. Прекрасная картина работящей деревни — такие на холстах рисуют. Завтрака ожидать не приходится; поняв это, Лоуренс грустно улыбнулся.

* * *

Когда Хоро наконец-то проснулась, стоял уже день. Обычно селяне на подобное реагируют неодобрительно, но здесь ей лишь улыбались — возможно, потому что это была колониальная деревня. Почти все они в какой-то период своей жизни много путешествовали вместе с семьями и скотом. Они знали, что внутренние часы путника не такие, как у оседлого человека.

Но насчет завтрака Лоуренс был прав. Завтрак считался роскошью даже в самых обеспеченных городках. Конечно, мысль «есть утром» даже не мелькала в головах простых, работящих селян, занимающихся постройкой монастыря.

— Эй, ты что делаешь?

Лоуренс подивился — быть может, Хоро спала именно потому, что понимала, что завтрака не дождется, а раз так, то лучше заспать голод? Сейчас она, проснувшись, тут же слопала ломоть хлеба с куском свиной колбасы (свиней как раз забили на зиму).

Лоуренс чувствовал бы себя виноватым, если бы столь роскошной едой они с Хоро наслаждались бесплатно, но, к счастью, сейчас ему не о чем было волноваться. Хоро, поглощая пищу, сосредоточенно смотрела на руки Лоуренса, а тот, в свою очередь, сосредоточивался на своей насущной задаче.

При виде того, как Хоро пожирает громадные куски хлеба и запивает их пивом, у Лоуренса протестующе заурчало в животе. Но, похоже, ее вчерашний гнев поутих, и Лоуренс счел разумным не рисковать пробуждением новой волны. Даже зная, что просто балует ее, Лоуренс предпочел ответить на вопрос Хоро, а не изливать на нее свое недовольство.

— Перевожу.

— Пере… водишь?

Лоуренс не мог не опасаться, что, даже если он сейчас просто пошутит насчет того, что Хоро говорит с набитым ртом, ему это аукнется немедленно. Поэтому он просто кивнул, убирая крошки с ее лица.

— Меня попросили перевести вот это с языка Церкви, чтобы больше не было таких споров, как вчера.

Приглашать кого-то из ближайшего городка, чтобы тот им переводил, было бы для селян слишком дорого. Лоуренс денег за работу не требовал, но, впрочем, и не обещал абсолютной точности перевода.

— Ооо…

Хоро, похоже, задумалась, глядя на лист пергамента на столе и грифельную дощечку, которую Лоуренс использовал для перевода. Но вскоре она потеряла интерес и, отхлебнув пива, произнесла:

— Ну, пока ты согласен работать, я могу есть и пить сколько пожелаю.

Бросив эту колкость — способную заморозить улыбку на любом лице, — Хоро сунула в рот последнюю краюху хлеба и двинулась прочь.

— Ты бы хоть рядом со мной посдержаннее себя вела, — пробормотал Лоуренс, глядя ей в спину, и вздохнул. Но как только его взгляд снова опустился, он кое-что заметил.

— Эй! Это же мой…

И точно — Хоро обернулась, и во рту у нее была последняя краюха.

— Просто маленькая шутка… не смотри на меня с таким ужасом.

— Если это маленькая шутка, почему осталось так мало хлеба?

— Мне же можно немножко побесстыдничать рядом с тобой, да?

— О, это для меня большая честь, — огрызнулся Лоуренс. Хоро с грустным видом села на стол. Лоуренс начал было думать, насколько же он ее избаловал, но тут она кинула в него зловещую улыбку.

— Тогда мне придется обратиться к селянам. «Добрый господин! Пожалуйста, всего лишь кусочек хлебушка…»

Совершенно очевидно было, кому будет стыдно, если она и впрямь так поступит; но если Лоуренс сейчас поддастся, она действительно совсем избалуется.

— Вообще, сколько же еды тебе нужно? На нескольких взрослых мужчин?

Он это выплюнул, будто стремясь щелкнуть Хоро по носу, потом выхватил у нее хлеб, откусил и вернулся к переводу. Хоро опустила голову и вздохнула, утратив интерес. Не успел Лоуренс подумать, что это ему тут стоило бы вздыхать —

— Если бы так меня спросили селяне, я бы положила руку на животик и ответила…

Лоуренс знал, что если скажет сейчас что-либо, то проиграет, так что он взял перо и притворился, что не слушает.

— …О да, я бы ответила… «Мне нужно на двоих».

Эти слова она произнесла прямо Лоуренсу в ухо, подойдя совсем близко. Лоуренс закашлялся, так что у него хлеб вылетел изо рта, и это отнюдь не была излишне сильная реакция с его стороны. Зловредная улыбка оставалась на лице Хоро, когда она спросила:

— Что? Ты разве не знал, что у меня аппетит двоих?

Чтобы выиграть у противника по торговле, необходимо как следует применять то оружие, которым обладаешь; однако у Лоуренса просто в голове не укладывалось то, насколько великолепно Хоро умела пользоваться своим. Он уже решил было перестать ее слушать и начал сгребать крошки со стола, когда рука волчицы протянулась и схватила кусок колбасы, который был между двумя половинками его хлеба.

— Ты, у тебя такой хмурый вид из-за того, что ты все утро сидишь скрючившись за этим столом. Выйди наружу, воздухом подыши.

Если бы эти слова она произнесла вскоре после их знакомства, Лоуренс принял бы их всерьез и ответил «занимайся своими делами», чем вызвал бы ее гнев. Сейчас он лишь молча откинулся на своем стуле, закрыл глаза и поднял руки, показывая, что сдается.

— Бывает нехорошо, если зерно падает на землю, когда сбор урожая уже закончен.

— О да, а я не могу обещать, что не влюблюсь в хлеба, которые здесь выращивают.

Так пошутить могла лишь она — волчица, живущая в пшенице.

Натянув капюшон и спрятав возбужденный хвост, Хоро первой направилась к двери и потянулась рукой, чтобы ее открыть.

— Да, у меня будут трудности, если ты влюбишься в здешние хлеба. Тяжело будет смотреть, как ты ешь зерно прямо с земли.

— О да. Для тех, кто ценит каждое зернышко, подбирать их с земли — сущая пытка.

Лицо Хоро надулось от гнева, и она куснула от хлеба, который держал Лоуренс.

* * *

Беззаботная прогулка по деревне — довольно приятный способ провести время. Тем более Хоро не видела обычной деревни с того самого дня, когда они вдвоем покинули Пасро.

Она, конечно, была несчастна, когда решила уйти из Пасро, но пребывание в этой деревушке пробудило ностальгию. Разглядывая снопы травы, которую должны были пустить на удобрения, и прислоненную к стенам замызганную утварь (такое и в Пасро можно было увидеть), она улыбалась.

— Они не очень много общаются с соседями, потому и высевают чечевицу в это время года.

Как правило, перед зимой в деревнях уже не занимаются земледелием, а плетут корзины или изготавливают деревянную мебель на продажу. Словом, работают в домах, а не снаружи. А тут все было по-другому. До ближайшего города было три дня пути, даже на повозке. Обычно города избегают вести дела со столь отдаленными деревнями, чтобы избегать каких-либо дорожных неурядиц. Поэтому для селян самой насущной заботой становится продовольствие. Прочее может подождать.

— Чечевица, конечно, поможет удобрить эту землю. Но ведь они могли бы сеять массу других растений, не заботясь о таких вещах.

Деревня была совсем небольшая; совсем скоро Лоуренс и Хоро оказались на окраине. Поле здесь было достаточно невелико, чтобы отсюда виднелся противоположный край; но все равно его размеры впечатляли, если учесть, как мало людей эту землю обрабатывало.

Поле не было поделено на участки ни изгородями, ни канавами, так что, скорее всего, эта земля принадлежала всей деревне. В большинстве таких удаленных поселений жители не утруждали себя отгораживанием своих наделов.

Кстати, можно было разглядеть нескольких людей за работой. Все они стояли лицом к ручью и, похоже, рыли канавы, чтобы отвести воду к полю.

Говаривают, что ложь часто произносят ради удобства; и Хоро была права — Лоуренс ни разу не нахмурился с тех пор, как они вдвоем вышли из дома.

— Слушай, а сколько денег ты сможешь выжать из этой деревни, как ты думаешь?

Шаткий на вид заборчик, окружающий деревню, оказался прочнее, чем выглядел: вес усевшейся на него Хоро он выдержал. Лоуренс сел на землю рядом и, помахав руками заметившим их селянам, повернулся к волчице и ответил:

— Это не слишком грязно с твоей стороны — так дурно обо мне думать?

— А твое выражение лица вчера было не таким же грязным?

Быть может, она так расстроилась накануне вечером из-за его жадного взгляда? Нет — эту мысль Лоуренс быстро отбросил. Судя по тому, что сейчас Хоро вроде как была счастлива, дело в чем-то другом.

— Прибыль можно получить везде, где одни вещи обменивают на другие. Если кто-то что-то роняет, я просто слизываю это с земли.

— Уу, прямо как вино…

Скорее всего, Хоро имела в виду капли вина, падающие из мехов с бродящим виноградом, которые люди подвешивают под крыши. Ягоды давятся под собственным весом, и лишь тот сок, который вытекает, люди используют для приготовления вина. Получается вкус, до которого обычным винам очень далеко. Волчья сторона Хоро оставалась на высоте: когда речь шла о чем-то съедобном, Хоро по части знаний не имела себе равных.

— Здесь мы сможем получить прибыль, даже не пользуясь твоими способностями. Для подобной случайной встречи в дороге здесь весьма прибыльное место… возможно, достаточно прибыльное, чтобы ты могла наесться кур до отвала.

Подул ласковый ветерок, принеся с собой далекое мычание коров. Как здесь спокойно, подумал Лоуренс — и тут же прямо у него за спиной раздалось громкое куриное кудахтанье.

— Как бы сказать… если подумать — я все время полагаюсь на твои способности; не следует ли мне время от времени проявлять великодушие и зарабатывать деньги собственными силами?

Вообще-то никаких сделок он здесь еще не заключил, так что говорить подобные слова было рановато. Но Лоуренс чувствовал, что Хоро не будет его корить, если он выскажется чуть пафосно.

Вот, и еще: если он аккуратно подсчитает свои доходы и траты, окажется, что Хоро заработала для него куда больше, чем он потратил, утоляя ее голод и жажду, — в этом Лоуренс был уверен. Вот почему ему хотелось иногда позволять Хоро есть и пить сколько ее душе угодно.

— Ты.

— Хмм?

— Ты серьезно веришь, что я способна есть, пить и веселиться без капли беспокойства?

Лоуренсу показалось вдруг, что время остановилось. А потом на него снизошло озарение — он нашел ответ.

— Так ты… поэтому сердилась вчера вечером?

Хоро постоянно нудила, чтобы Лоуренс купил ей то то, то это; однако она всегда возмещала его траты. Она зарабатывала то, что расходовала, и помогала Лоуренсу — когда в открытую, когда втихаря — разрешать проблемы, встречающиеся им во время путешествия.

И ее страх, что ей будут поклоняться как богине — не из-за того ли, что она вообще терпеть не может, когда с ней обращаются как с каким-то особенным существом? Если взглянуть под таким углом, вся «деликатность» Лоуренса оборачивалась совершенно не так, как он хотел.

— Ну… мне кажется, тебе можно не переживать так уж сильно, даже если чувство долга и сострадание так глубоко в тебе сидят.

Эти слова привели лишь к тому, что Хоро взглянула на Лоуренса с отвращением, будто говоря: «Ты что, совсем не понимаешь, пока я вслух не скажу?»

— Пфф. Я всего лишь невежественная волчица. Я даже не могу прочесть эти… слова.

Аа, значит, он был прав… она просто волновалась, что не может внести своего вклада. Проснуться и увидеть, что Лоуренс сидит за столом и работает, — должно быть, для нее это было как пощечина.

— Ну, если дело только в этом, то кое в чем ты можешь помочь.

— ?

Лицо Хоро расслабилось, она с нетерпением посмотрела на Лоуренса. Он улыбнулся и продолжил:

— Почему бы тебе не поучить их выращивать хлеб?

Его шутка, похоже, ударила Хоро настолько сильно, что волчица даже не знала, рассердиться или нет. Ее лицо наполнилось смесью чувств, потом она надула щеки и отвернулась.

— Я серьезно. Даже крохотному кусочку твоей мудрости эти люди будут благодарны. В конце концов, некоторые из них даже не знают, что такое овечий загон. Тебе же есть чем поделиться с ними, да?

И потом добавил еще одну фразу:

— А чем счастливее они станут, тем больше денег я смогу заработать.

Хоро повернулась к нему с таким лицом, будто вот-вот расплачется. На лице этом было написано: «Ты чересчур хитрый».

— Эм… ээ…

— Да ладно тебе, ты думаешь много лишнего. Тебе ведь есть что им дать?

Эти слова Лоуренс произнес с улыбкой. Хоро задумчиво прикрыла глаза и нахмурилась; уши под капюшоном подергивались. Все же у нее очень обостренное чувство ответственности, подумал Лоуренс. Она слишком разумна, чтобы это шло ей на пользу. Отвернувшись, он все с той же улыбкой принялся разглядывать птичек в небе. И тут —

— Господин Лоуренс.

Услышав, что кто-то зовет его издалека, Лоуренс повернулся к деревне.

— Господин Лоуренс.

Оказалось, его звал старейшина.

— Аа, простите, мой перевод еще не —

— Нет, нет! Я здесь не из-за этого. Мне очень жаль, что приходится тебя беспокоить другими делами, когда тебе уже приходится помогать нам с переводом, но я хотел бы спросить твоего совета еще кое о чем…

— Спросить совета?

Лоуренс изо всех сил пытался скрыть возбуждение; он догадывался, что речь о еще какой-нибудь проблеме с распределением имущества среди жителей. Он покосился на Хоро; та сидела с совершенно равнодушным видом.

— Что ж, если я могу чем-то помочь, я с радостью.

Наплевательское отношение Хоро вызвало у него улыбку; увидев эту теплую улыбку и услышав ответ Лоуренса, старейшина немного успокоился.

— Я очень, очень тебе благодарен. По правде сказать, в последнее время у нас таких проблем все больше, и я надеюсь, что ты одолжишь мне свою мудрость…

— Мою мудрость?

Лоуренс вновь улыбнулся; старейшина с утомленным видом принялся объяснять.

* * *

Лоуренс в раздражении повесил голову, глядя, как много еще текста осталось нанести на грифельную дощечку по сравнению с тем, что было на пергаменте.

Проблемы, подобные описанной старейшиной, существуют в каждой деревне.

Обычно деревни решают их разными способами — с помощью власти Церкви, старейшины или местного аристократа. Иногда для этого даже составляются нерушимые законы. Но в таких деревнях, как Джисаз, все эти способы не работают.

Деревни, лишенные мощной объединяющей силы, часто рассыпаются. Именно это и угрожало сейчас Джисазу; и Лоуренс верно угадал, что проблема здесь связана с разделом земли.

Похоже, аристократ с самого начала очертил границы земли, принадлежащей деревне, а селянам предоставил самим ее делить, указав только размеры, кому сколько.

Здесь-то и лежал корень всех трудностей: каждый знал, сколько земли ему полагается, но никто не знал, как именно разделить землю, чтобы все остались при своем.

— Так вот, до сих пор они просто выбирали себе куски земли, и лишь после первой ссоры все поняли, что такое необдуманное и поспешное разделение — плохая идея.

— Да. Сначала, когда ничейной земли оставалось много, никаких проблем не было. Но если они просто нарезали землю, как хотели, ничего не планируя наперед… ну, я могу начертить простую схемку, и они поймут. Рано или поздно они останутся с кучей мелких обрезков, которые никто не захочет брать.

— Ты им лучше не схемку нарисуй, а покажи на примере — разломай тонкую лепешку, — весело посоветовала Хоро, сидя на столе.

— Овсяную, ты имеешь в виду? Но овсяный хлеб жесткий… Ты ведь, кажется, его не любишь, да?

— Ну, на вкус он, конечно, не очень, но приятно ощущается на зубах. Мои клыки иногда так чешутся, просто невыносимо…

При виде клыкастой ухмылки Хоро Лоуренсу стало слегка не по себе.

— Однако твои зубы, по-моему, страшнее моих.

— Что? — глупым голосом переспросил Лоуренс, не подумавши. Хоро, положив руку на грудь, ответила:

— Ведь если они меня укусят, на меня начнет действовать твой яд.

Лоуренс ничего не ответил, лишь в задумчивости опустил голову, обхватив ее руками. Когда бегающая где-то поблизости курица прокудахтала в третий раз, Хоро пнула Лоуренса и с кислой миной спросила:

— Это дело что, важнее, чем поговорить со мной?

— Конечно.

— Чт…

Он ответил не думая, но, увидев, какие круглые у нее стали глаза и как напряглись уши, понял, что совершил грубую ошибку.

— Н-ну… я имею в виду, что если я не уважу просьбу старейшины, то не смогу завоевать их благорасположение. Ты ведь понимаешь, что наш шанс заработать здесь быстро улетучится, а на разговоры у нас и дальше будет много времени?

— Тогда молись, чтобы мои добрые намерения не улетучились так же быстро! — прокричала Хоро и отвернулась.

Лоуренс был уверен, что сможет построить хорошие и крепкие отношения с людьми, с которыми встречался лишь на короткий срок, однако для Хоро это ничего не значило.

И все же эта деревня предоставила Лоуренсу очень редкий и драгоценный шанс — судя по тому, с какой охотой старейшина посвящал его в важнейшие дела деревни. Если Лоуренс не оправдает ожиданий селян, они, возможно, будут разочарованы, и шанс окажется упущен.

Любовь купить, конечно, нельзя, но благорасположение можно превратить в деньги.

— …

Лоуренс не знал, что сказать, но лишь потому, что был сильно занят попытками решить насущную задачу. Однако он лишь сидел на месте, ничего не предпринимая. Он никогда не сталкивался с подобными задачами, когда путешествовал в одиночку, и его не учили ничему, что помогло бы ему справиться.

В конечном счете, когда чаши весов в его голове перестали раскачиваться, он понял, что на самом деле для него важнее всего. Но как только он раскрыл рот, решив, что нужно сказать —

— Ты. Ты и вправду редкостный дурень. Начинаю сомневаться, что ты вообще способен чему-то научиться.

Поскольку Хоро сидела на столе, а Лоуренс за столом, естественно, она смотрела на него сверху вниз. Мало кому понравится в таком положении выслушивать столь надменные слова, но в янтарных с красноватым отливом глазах Хоро явственно читалось, что возражений она не потерпит. Никаких разумных причин думать так у Лоуренса не было — просто он это знал благодаря долгому путешествию вместе с ней.

— Что я тебе только что сказала? Что я сказала, хоть и очень стеснялась? Вот я сижу рядом с тобой, и все равно ты отталкиваешь меня, чтобы обдумывать свои проблемы в одиночестве…

— А…

Ну да, она и вправду совсем недавно жаловалась как раз на это. Она чувствовала себя лишней — и вот он повторил ту же ошибку прямо у нее на глазах.

Лоуренс решил, что сейчас надо не извиняться, а спросить.

— Тогда… н-не поделишься ли ты со мной… своей мудростью?

После того как он, то и дело запинаясь, произнес эту фразу, Хоро прищурилась и уставилась на него с серьезным видом. Ее хвост мягко покачивался из стороны в сторону, словно весы, решающие, согласиться или отказать. Но в конце концов хвост замер, и Хоро вздохнула.

— Похоже, самая большая дуреха здесь я.

Лоуренс даже не успел понять, что Хоро имела в виду, когда она продолжила говорить. Ему оставалось лишь выпрямиться и вслушаться в ее слова.

— Пф. Я только знаю, каким способом пользуются люди в той отвратительной деревне Пасро.

— …Ну, камни и бревна можно передвигать, так что они не годятся, чтобы ими границы размечать… Границы вообще почти невозможно как-то обозначать, а если это делать словами, обязательно будут споры.

Если только не вмешиваются боги, идеального решения просто не существует. Однако же необходимо было найти такое решение, с которым согласятся все жители деревни; решение точное и справедливое.

Селяне дошли до того, что попросили Лоуренса о помощи; и если он просто кинет им самое очевидное решение, то лишь разочарует их. Хоро ведь не собирается принять свое истинное обличье, нет? Едва эта мысль у Лоуренса мелькнула, как Хоро тихонько пихнула его локтем и сказала:

— Дурень. Ты что, забыл, что больше всего досаждало мне в Пасро?

Что ж, если Хоро не собирается изображать божественное вмешательство, остается одно — собрать вместе всех жителей деревни, заставить их раз и навсегда определиться с границами их наделов и запечатлеть эти границы в их памяти.

— Но как нам это удастся? Лишь те, кто умеют определять положение звезд, могут измерять все с хорошей точностью. Ну, допустим, мы сможем воспользоваться и приметными местами на земле, как это моряки делают, но записать это словами будет просто невозможно… если мы на этом построим карту, она будет слишком нечеткая…

Карты, которыми пользуются путешественники, могут быть примитивными, и это не вызовет серьезных проблем. Но селяне нуждались в карте, которая послужила бы основой для решения всех земельных споров.

— Ты вчера упомянул, что человеческая память ненадежна, да?

— Э? Да, говорил такое. Вот почему нам приходится все записывать.

— Хорошо; а люди верят, что записанное не изменится никогда. Это я понимаю; но неужели у людей и впрямь такая ненадежная память?

Лоуренс не понимал, к чему она клонит, поэтому ответил как мог:

— Ну, когда люди ссорятся из-за чего-то, их память едва ли достаточно беспристрастна, чтобы на ней можно было основываться, когда принимаешь решение. А такие вещи необходимо помнить годами… даже десятилетиями.

Хоро внимательно выслушала, потом сказала:

— Что ж, ты прав.

Согласившись с Лоуренсом, она продолжила:

— Тогда… как насчет вот такого?

Хоро весело приникла к его уху и зашептала. Услышав ее слова, Лоуренс уставился на нее оторопело. Мудрая волчица радостно помотала головой.

— Ты правильно сказал, выбрать одну приметную точку недостаточно. Но если взять их несколько, точность оказывается гораздо выше. Так я прокладывала себе путь в горах. Со всех сторон были хребты, по ним я легко узнавала, где нахожусь…

Это жители деревни должны понять без труда, однако, если не ведутся записи, споры все равно неизбежны. А уж если дело идет о границах, люди тревожатся особенно сильно.

— И в этом мире есть такие воспоминания, с которыми каждый согласится.

Идея Хоро, несомненно, должна устроить всех. Во всяком случае она интереснее, чем все, до чего удалось додуматься Лоуренсу. С этой мыслью он встал со стула и взял руку Хоро в свою.

* * *

Какой бы век на дворе ни стоял, вести постоянные записи всегда тяжело. Даже родной город Хоро Йойтсу мог успешно хранить лишь те записи, которые были выбиты на каменных плитах или хранились в полутемных подземельях. Лишь немногие знали, как за ними ухаживать, и одним богам ведомо, пережили ли эти записи прошедшие с тех пор века.

Насколько ненадежны устные сведения, ясно уже из того, как часто случаются ссоры, когда все спорщики держатся своих версий и упрямо не желают идти на любые уступки. Такие ссоры могут длиться десятилетиями, и чтобы разрешать их ко всеобщему удовлетворению, приходится изрядно ломать голову.

Один из способов решения таких проблем Хоро подслушала, когда жила в пшеничных полях.

— Господин Лоуренс. Мы все собрались.

— Отлично. Кто будет представителем?

— Милостью Господней у нас в деревне есть подходящий человек.

Когда старейшина услышал от Лоуренса этот план, его первая реакция была точно такая же, как у Лоуренса, когда он услышал его от Хоро: это что, действительно хорошая идея? И он тоже вскоре понял, что она может оказаться вполне подходящей.

План не требовал ни каких-либо особых навыков, ни орудий, ни затрат, и тем не менее то, что должно родиться в результате, примут все, и это будет помниться даже десятилетия спустя. Старейшина немедленно собрал всю деревню возле колодца, который будет служить главной точкой в их «записях».

Осталось решить, кто будет представителем. После тщательных раздумий Хоро выбрала. Именно она — не только потому, что она сама была не из деревни, но еще и потому, что она лучше всех могла справиться с этим делом.

Селянам сообщили лишь о том, что их собирают, чтобы разрешить земельные споры. Все они относились к происходящему с подозрением, так что их выражениям лица не приходилось удивляться. Они ведь тоже искали подходящий способ, и уже довольно долго — но безуспешно.

Старейшина положил руку на плечо Хоро и, откашлявшись, произнес:

— Клянусь Господу всемогущему именем своим и всей деревней, что улажу раз и навсегда отягощающие нас проблемы с разделением земли, создав записи, которые будут жить вечно.

Говорили, что прежде он пас коров на бескрайних лугах, так что его голос, хоть и хрипловатый, был зычен.

— Все вы собрались здесь, чтобы быть свидетелями рождения разделительных вех на землях нашей деревни, а также чтобы, если спустя десятилетия снова возникнут споры, вспомнить сегодняшние события.

Не обращая внимания на Лоуренса, Хоро опустила голову, чтобы казаться как можно меньше и тем самым вызвать у людей симпатию. Поскольку накануне она за ужином вела себя очень сдержанно, все, похоже, решили, что она истинная монахиня. Она просто идеально подходила на эту роль.

Старейшина еще раз кашлянул и продолжил.

— Наши мудрые гости раскрыли нам ритуал, который веками применяют для разрешения споров о владении землей. Я как старейшина деревни предложил, кто должен стать представителем.

С этими словами он подтолкнул вперед мальчика лет пяти на вид. Его большие круглые глаза и очаровательные золотые волосы производили впечатление ангелочка, но он понятия не имел, чего от него хотят и что с ним сделают. Все, что он знал, — что его окружает множество взрослых с серьезными лицами. Он явно нервничал, но старейшина не стал обращать на это внимание.

— Кто-нибудь против?

Некоторые селяне запереглядывались, но возражать никто не стал. Вполне предсказуемая реакция со стороны тех, кто никогда не видел подобной церемонии. Лоуренс, однако, заверил старейшину, что, даже если у жителей останутся какие-то сомнения после ритуала, он сможет развеять эти сомнения.

— Тогда начнем.

Из толпы не доносилось ни звука. Старейшина шепнул что-то мальчику на ухо, затем подтолкнул его к Лоуренсу и Хоро. Ребенок, шатаясь, сделал несколько шагов, обернулся к старейшине — тот жестом показал, куда надо смотреть, — и наконец робко взглянул на путешественников. В таких деревнях даже взрослые побаиваются чужаков; когда мальчик медленно приближался, его взгляд то и дело уходил в толпу собравшихся; должно быть, мать искал.

— Мы все на тебя надеемся, — с улыбкой произнес Лоуренс, когда мальчик подошел, и протянул руку. Мальчик опасливо взялся за эту руку и что-то невнятно ответил; тогда Лоуренс показал на стоящую рядом Хоро. Та была невысока ростом, но мальчик был еще ниже.

С такого расстояния ребенок мог видеть ее лицо, несмотря на капюшон и опущенную голову Хоро. Когда он удивленно выпрямился и робко улыбнулся, Лоуренс догадался, что на лице Хоро тоже была улыбка. Судя по тому, как мальчик улыбнулся в ответ и взял Хоро за руку, в деревне не было юных девушек.

— Меня зовут Хоро, а тебя?

— А… Ку… Куроли.

— Мм. Куроли. Хорошее имя.

Мальчик съежился от смущения, когда Хоро его похвалила, да еще по головке погладила, но было заметно, что он счастлив. Судя по его виду, возможно, он вообще забыл, что тут какая-то церемония должна состояться.

— Ладно, Куроли. Сейчас мы с тобой поиграем немножко. Хмм, не бойся, это совсем нетрудно.

Его лицо застыло — похоже, мальчик вспомнил, зачем он здесь. Но одного объятия хватило, чтобы на его лице появилось решительное выражение. Похоже, все мужчины одинаковы, от возраста это не зависит.

— Сначала мы помолимся северу.

— Помолимся?

— Да, любой молитвой, какая тебе по душе. Ты ведь каждый день молишься, да?

Хоро, конечно же, более-менее знала о ритуалах Церкви. Мальчик кивнул и свел руки вместе, хоть и немного неуклюже.

— У севера свои ангелы и феи, у юга свои. Если ты в своей молитве скажешь просто: «Хочу, чтобы у меня была вкусная еда», — как знать, может, это и сбудется.

Хоро лукаво улыбнулась, и мальчик улыбнулся в ответ. Потом начал молиться, глядя на север.

— Когда ангелы и феи решают прислушаться к желаниям человека, они подают знаки. Хорошенько запомни, где какие реки и холмы, как они выглядят. Не пропусти знаки.

Мальчик кивнул и, распахнув глаза, принялся запечатлевать в памяти то, что видел перед собой, непрерывно читая молитвы и нервно сглатывая.

Север, восток, юг, запад.

Когда он закончил молиться всем четырем сторонам, он, поди, успел представить себе все лакомства, какие только знал.

— Аа, ты молодец… А теперь, Куроли…

Настал решающий момент. Мальчик поднял глаза на Хоро, как преданный песик.

— Ангелы и феи любят улыбки, так что улыбнись как следует.

Мальчик послушно приоткрыл рот в широкой зубастой улыбке — самой широкой, на какую он только был способен.

Внезапно что-то со свистом рассекло воздух, и через долю секунды раздался громкий хлопок.

— !

Все селяне, наблюдающие со стороны, разом ахнули. Они стояли столбом, не сводя глаз с Хоро и мальчика. Хоро с неловкой улыбкой потрясла рукой; ясно, что она ударила в полную свою силу, ни капельки не сдерживаясь.

Улыбнуться как можно шире она попросила мальчика, чтобы он не прикусил язык.

Получив столь мощный и неожиданный удар, мальчик не вытер кровь, бегущую из носа, даже не распрямился. Он просто смотрел во все глаза на Хоро, казавшуюся до сих пор таким ласковым ангелом.

— Человеческие воспоминания тускнеют со временем, но у каждого в жизни бывают моменты, которые он не забудет никогда. Теперь наш храбрый юный Куроли будет десятилетиями помнить картину, которую видел сегодня.

Сделав это заявление, Хоро улыбнулась, и тут в толпе поднялась суматоха. Это была первая реакция людей, только-только пришедших в себя от потрясения. Однако воцарившийся хаос быстро сменился раскатами смеха.

Все эти люди были переселенцами; они покинули свои дома, чтобы жить здесь. Должно быть, каждый из них, отправляясь в такое путешествие, стоял на окраине своего родного городка, глядя на то место, которое называл своим домом, и сердце его было переполнено тревогой и ожиданиями.

Перед уходом они запечатлели в своей памяти все, что видели вокруг, и каждый мог с уверенностью сказать, где именно он стоял в тот день и смотрел на свой прежний дом.

— Тот, кто желает возразить против состоявшейся церемонии, пусть поднимет руку! — провозгласил старейшина, и селяне мгновенно стихли. А потом разом закричали в ответ:

— Не возражаем!

Один за другим селяне восхваляли Единого бога и мудрость Хоро. Кто-то даже танцевать принялся. Возле мальчика остались лишь старейшина, Хоро и (естественно) его мать. Когда мать взяла ребенка за руку и подняла, он, похоже, наконец понял, что произошло, и расплакался, уткнувшись ей в живот.

— В моей старой деревне били не ладонью, а камнем.

Она единственная из всех заранее знала, что произойдет. Хотя, когда ей это предложили, она улыбнулась неуверенно, на ее лице было явственно написана гордость, что ее сына избрали для столь важного дела. Она принялась благодарить Хоро и Лоуренса, через слово поминая Господа.

— Что ж, вот и нет проблемы, — заявила Хоро, гордо выпятив грудь.

* * *

В любой деревне подобные дни сохраняются в памяти как важнейшие. Их отмечают грандиозными трапезами, и деревня Джисаз не стала исключением. Этой ночью предстояло большое празднество.

Старейшина тряс руки Лоуренсу и Хоро так настойчиво, что у Лоуренса рука начала распухать. Им даже предложили внести их имена в летопись деревни — как людей, сыгравших важнейшую роль в ее судьбе, — чтобы их помнили и почитали веками. Похоже, Лоуренс без проблем сможет построить долгие и крепкие отношения с этими людьми.

Солнце садилось; Лоуренс со счастливым видом наблюдал, как селяне украшают место, где будет пир. Перевод был завершен; Лоуренс потянулся, не вставая со стула, и повернулся к Хоро; та разлеглась на кровати, ухаживая за хвостом.

— Ты закончил?

— Да. Наконец.

— Ну, теперь мы можем пить, ни о чем не заботясь.

— Если бы все было так просто… После трапезы надо будет еще переговоры вести. Ну, конечно же… — он поднес руку к груди, сделал паузу и произнес с легким подвыванием, чтобы добавить драматичности: — Все это благодаря моей мудрой спутнице.

Хоро тут же подыграла. Однако ее реакция была чуть более искренней — ведь волчица и впрямь ему очень помогла. Сейчас Лоуренсу бы не только кур ей купить, но и пива столько, чтобы в повозке места не осталось.

— В который раз я в гораздо большем долгу перед тобой, чем ты передо мной. Как ты предпочитаешь, чтобы я вернул должок?

Он говорил беззаботно, предвкушая завтрашние переговоры и будущее, освещенное безграничными возможностями этой деревни. Когда здесь будет построен монастырь, она, возможно, даже в городок превратится.

— Оо… это может быть все, что угодно?

— Нет, «все, что угодно» — это чересчур смело. Это для меня слишком, но как насчет сотни серебряков? Этого хватит, чтобы купить тебе новое, роскошное одеяние.

Хоро несколько раз прошлась взглядом по своей одежде, потом закрыла глаза. Что она видела под опущенными веками? Яблоки? Персики в меду? Вдруг ее хвост заколыхался — стало быть, она приняла решение. Но она колебалась, говорить или нет, — значит, это что-то дорогое.

— Если это слишком трудно, я воздержусь, но…

— Как нетипично скромно для тебя.

Хоро улыбнулась шутке и указала на Лоуренса.

— Эта работа, которую ты только что делал.

— Работа? Ты про это?

— Ну да, эта писанина. Ты говорил, было бы дорого поручать ее кому-то в городе?

Грамотность сама по себе — профессиональный навык, уже поэтому чья-то помощь в написании письма обходится недешево. А плата за составление официальной бумаги еще выше.

— Что? Ты хочешь, чтобы я для тебя что-то написал?

— Хмм? Ну… думаю, можно сказать и так.

— Если это и все, то это сущая мелочь… Может, еще чего-то хочешь? Яблоки, может, или персики в меду?

Чтобы Хоро поставила что-либо выше еды — большая редкость. Быть может, после всех этих разговоров о записях ей захотелось предать бумаге воспоминания о доме?

— Это заманчиво, конечно… но еда долго не живет. А письменное слово, ты говорил, не меняется, и его можно хранить долго.

Судя по тому, с каким смущенным видом Хоро это произнесла, Лоуренс угадал.

— Думаю, если ты попросишь написать толстый том, это будет довольно тяжело.

— Нет… не очень много…

Она спрыгнула с постели и мягким движением уселась на стол. Она что, хочет, чтобы Лоуренс прямо сейчас это написал, раз уж оно не длинное?

— Так что же ты хочешь, чтобы я написал?

Вместо ответа она уставилась куда-то в пространство, будто тщательно обдумывая каждое слово, которое она желала вверить бумаге. Видимо, это что-то очень дорогое для нее, подумал Лоуренс; поэтому он молчал и терпеливо ждал. Наконец он услышал что-то вроде тихого дуновения ветерка и понял, что это Хоро, закончив размышлять, вдохнула.

— Слова будут такие. «Волчица Хоро Мудрая…»

Лоуренс быстро схватил перо и чистый лист пергамента. Хоро не стала дожидаться, когда он будет готов.

— «…Должна быть доставлена на родину в соответствии с данным договором».

Лоуренс застыл, потом повернулся к ней.

— Ведь человеческая память такая ненадежная. Если ты забудешь, выйдет нехорошо.

Она улыбалась, но с серьезным лицом, точно обвиняя. Лоуренс ничего не мог ответить: он вспоминал, как разочарована была Хоро накануне. Она солгала, когда сказала, что хочет быть полезной; а правда-то вот она. Их договор был просто на словах. А он в этой деревне сам показал ей, как слаба человеческая память.

— Н… не… но…

Ему удалось в конце концов выдавить какие-то слова, но они не складывались во что-то связное. Лоуренс никак не мог обратить в слова свои мысли, но чем больше он думал, тем яснее становилось, что Хоро ему важнее любых торговых сделок. Конечно, она это понимала; потому-то Лоуренс и не мог догадаться так долго, что ее расстройство вызвано именно этой причиной.

— Но? — холодно переспросила она. Логика была на ее стороне, ну а Лоуренс опять проявил бестактность.

— Ничего.

Он уже приготовился извиняться, но —

— Хех. Я тебя уже столько раз пугала, что наш договор ты уже не забудешь, — и Хоро рассмеялась. — Но, да… ты, похоже, раскаиваешься, так что на этот раз я тебя прощаю.

Лоуренс знал, что может возразить, если захочет (и Хоро тоже), но предпочел дать ей то, чего она желает.

— Прости.

— Мхм.

Ее уши довольно шевельнулись.

— Однако…

Ее лицо вдруг посерьезнело, и она взглянула на Лоуренса сверху вниз. Что еще? Лоуренс выпрямился. Хоро прижалась лицом к его лицу и сказала:

— Если в этом договоре нет нужды, я могу попросить какую-то похожую награду, правда?

Он отодвинулся чуть назад и кивнул. Естественно, он должен как-то ее вознаградить… но тут он вдруг осознал, на что именно Хоро только что заставила его согласиться.

— Ты сейчас —

— Цена написания такого договора… Интересно, сколько это выйдет в еде? Я вообще смогу все это съесть?

Она нарочито ухмыльнулась и махнула хвостом, едва не свалив все со стола. Лоуренс понятия не имел, сколько же она прождала, пока он не угодил наконец в ее ловушку; и вот он сам себя похоронил этим обещанием… отказать ей было уже невозможно.

— Эй, у тебя сейчас лицо, как у юного Куроли было.

Она ткнула Лоуренса в нос, дразнясь, но у него не осталось сил, чтобы отпихнуть ее руку. Хоро спрыгнула со стола, потом развернулась и прижалась к спинке стула Лоуренса.

— О, ты и плакать тоже будешь?

Лоуренсу оставалось лишь улыбнуться; он поднялся на ноги и ответил:

— А что, можно — раз уж мне повезло, что здесь есть кто-то, кто может меня обнять.

Хоро просияла; Лоуренс собрался с духом и продолжил:

— Но сможет ли эта маленькая грудь выдержать —

Бам! И Хоро рассмеялась, потряхивая рукой. Лоуренс взял ее за эту руку и успокоил свое покачивающееся тело. Улыбка Хоро явно была фальшивой, но Лоуренс знал заклинание, которое может превратить ее в настоящую. Конечно, было ясно как день, что Хоро ждет это заклинание, и у Лоуренса не оставалось выбора, кроме как его произнести.

— Теперь я никогда не забуду твою улыбку.

Хвост Хоро распушился, и она крепко ухватила Лоуренса за руку.

В деревне, где она жила веками, осталось лишь ее имя, а саму ее постепенно забывали. Одних слов недостаточно, чтобы сохранить память о ее улыбке. А здесь и сейчас селяне снаружи готовили для нее и Лоуренса праздничную трапезу. Похоже, сегодня ночью трудно будет не опьянеть.

Хоро мягко кивнула, и улыбка на ее лице стала застенчивой.