Вскоре они нашли тропу, ведущую в лес от задней околицы.

Она была узкая – как раз достаточной ширины, чтобы охотники могли нести по ней убитого оленя. Но снег был хорошо утоптан, а сучки и ветки с дороги тщательно убраны, показывая, что этой тропой часто пользуются; поэтому бежать было легко.

Лоуренс и Хоро мчались сквозь лес со всех ног.

– Что это все значит?

– Не знаю. Он сказал, там управляющий. Похоже… у деревни проблемы.

Паузу посреди фразы Лоуренс сделал, чтобы перепрыгнуть через корень дерева. Потом он поднял край балахона Хоро, и та тоже перескочила.

– Он сказал, что лес и озеро погибнут.

– Да, – ответил Лоуренс, и тут же ему в голову пришла некая мысль.

Управляющий и его войско ворвались в деревню, вызвав настоящую панику у Мюллера, ее представителя. Если вдобавок озеро и лес должны были погибнуть, все это могло означать лишь одно.

Но Хоро он все это не сказал. Не по какой-то особой причине – просто он слишком запыхался, чтобы говорить.

Начался легкий подъем, и Хоро стала отставать; Лоуренс взял ее за руку.

– Надо было мне… принять истинный облик, – пропыхтела Хоро, и Лоуренс не был уверен, шутит она или нет. Сразу после этих слов тропа резко свернула налево, и вокруг просветлело. Их взорам открылось озеро. Еще некоторое время Лоуренс с Хоро бежали по тропе, пока не нашли ответвление, спускающееся к озеру. Вниз по склону они соскользнули.

Возле озера виднелись следы – видимо, Коула и Фран; они шли во все стороны.

Оглядевшись, Лоуренс увидел две фигурки у самого начала тропы, что вела к хибарке под водопадом. Они стояли на месте и вроде бы наблюдали за чем-то. Лоуренс замахал рукой и попытался было позвать их, но Хоро его остановила.

– Гх! Эй – в чем дело?

– Не кричи, – тихо произнесла Хоро. На миг у Лоуренса мелькнула мысль, что это какая-то очередная ее шутка, однако выражение лица Хоро было слишком серьезным.

Лоуренс снова перевел взгляд на Фран с Коулом и осознал, что они вовсе не рассматривают что-то и тем более не воркуют между собой.

Они стояли совершенно неподвижно. Так, словно боялись издать малейший звук.

– Думаю, у подножия холма кто-то есть.

– …Тогда почему они не прячутся?

– Дурень. Здесь даже на открытом месте можно остаться незамеченным – но только если ты совершенно неподвижен. А стоит им шевельнуться, как их увидят даже за деревьями.

Хоро – волчица, лесная охотница; раз она так говорит, значит, это правда.

Теперь, когда она это сказала, Лоуренс пригляделся еще раз и заметил, что Фран и Коул действительно застыли, причем Коул – в очень неудобной позе.

Фран поступила абсолютно правильно.

Лоуренсу захотелось узнать, почему ей знакома тактика, применяемая в столь тяжелых обстоятельствах, если эта тактика незнакома даже ему, Лоуренсу.

– Пфф, – фыркнула Хоро, подумавшая, видимо, о том же.

Какое-то время спустя из позы Фран ушло напряжение; женщина повернулась к Лоуренсу с Хоро и жестом пригласила подойти. Несмотря на приличное расстояние, она явно их узнала.

Лоуренс подпихнул недовольную Хоро в спину, и они вдвоем побежали к Фран.

– Что случилось? – первым делом спросил Лоуренс.

Тревога Коула испарилась в тот же миг, когда он узнал Лоуренса и Хоро, и он с облегчением рухнул в снег.

– В хибарку пришли солдаты. А у вас?

– То же самое. Солдаты в деревне. Судя по всему, землевладелец прислал войска. Говорят, лес и озеро погибнут.

Сам Лоуренс не понимал, чего добивается землевладелец. Однако Фран имела представление о жизненных обстоятельствах этой деревни еще до того, как они сюда приехали. Выслушав Лоуренса, она, похоже, мгновенно сообразила, что происходит. Она перевела взгляд на реку, и замешательство на ее лице быстро переросло в ярость, как будто по нему прошлись кистью.

– Такая бессовестность меня просто поражает.

– Ты хочешь сказать… – начал было Лоуренс, но Фран не дала ему закончить вопрос:

– Они хотят, чтобы Катерина вовсе перестала быть.

В тот же миг цель пришедших стала Лоуренсу кристально ясна.

Катерина была уже мертва, и слова Фран следовало понимать более буквально.

– Пожалуй, можно сказать, что у нас сейчас эпоха денег; Церковь, язычество – все это значит меньше, чем прежде.

Хорошая фраза. Фран сквозь гнев издала мрачный смешок над собственной шуткой, потом вздохнула и продолжила:

– Я проделала такой большой путь… и владелец решил действовать именно сейчас? Я была так близка… так близка…

Даже балахон не заглушал звука, с каким сжимались ее кулаки.

Оказавшийся между Церковью и язычниками землевладелец решил избрать для себя третий путь. Церковь постепенно теряла силу, и ему, должно быть, надоело, что она его использует. Он решил стереть всякий след существования Катерины и впредь держаться в стороне от споров вокруг веры. О том, чтобы очистить ее имя, он даже не думал.

Более того, он вознамерился построить-таки водяную мельницу. Компания Дива планировала осуществить новую северную экспедицию; все это вместе позволило бы ему привлечь работников и ремесленников – ибо перед лицом денег что могут сказать язычники и Церковь?

– Ты достал карту? – спросила Фран, глядя на Лоуренса почти сердито.

– Достал… но, пожалуйста, погоди секунду.

Фран шагнула было вперед, но Лоуренс остановил ее взглядом, ничуть не уступающим в серьезности ее собственному.

– Пожалуйста, успокойся. Если землевладелец решил стереть все следы существования Катерины, то мы для него препятствие. Спорить с ним невозможно, и едва ли он позволит тебе продолжать изучать легенду об ангеле.

При этих словах Лоуренса лицо Фран исказилось. Она была отнюдь не глупа. И даже в гневе она не потеряла остроты своего ума.

– Я знаю, что легенда была у тебя прямо перед носом. И я знаю, что тебя привел сюда не какой-то каприз. Но это слишком опасно.

Надо бежать.

Едва Лоуренс это произнес, женщина вздрогнула, будто они ее ударили; потом сделала шаг назад, еще шаг… Лоуренс вполне понимал чувства Коула, который тотчас подбежал к Фран, чтобы поддержать ее. Если бы не мальчик, она бы точно упала.

– …Нет… нельзя… я так близко…

Еще совсем недавно она вбежала в хибарку, не в силах сдержать свой восторг. А теперь ее отчаяние было таким же сильным, как тогдашняя радость, – невыносимо сильным.

Хоро молчала; на лице ее было написано страдание.

Если они собираются бежать, это надо делать сейчас, пока солдаты временно отошли.

– Мне очень жаль, но… – начал Лоуренс и попытался взять Фран за руку. Однако –

– Руд Киман говорил мне о тебе.

Лоуренс лишился дара речи – отчасти потому, что слова Фран стали для него неожиданностью. Дело не в том, что внезапное упоминание имени Кимана создавало впечатление, будто Фран узнала нечто, что должно было оставаться тайной. Если уж она решила взять в спутники Лоуренса, простейшее изыскание не могло не привести ее в Кербе, и вполне логично предположить, что там она нашла Кимана.

Нет, Лоуренса выбило из колеи более рациональное чувство. А может, его чутье торговца само сделало вывод, без участия рассудка.

Лоуренс понял, что хотела сказать Фран.

– Он сказал, что ты не боишься богов, ты хватаешься за любую возможность извлечь прибыль, и ты умело пользуешься связями и мастерством, – Фран вытерла слезы и безуспешно попыталась надеть на лицо смелую улыбку. Неудача лишь еще больше подчеркнула ее отчаяние.

Лоуренс вынужден был спросить, молясь в душе, что угадал неверно:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Пожалуйста, скажи им, что Катерина Люччи – святая.

Лоуренс прекрасно понимал, почему Хоро и Коул смотрят так неуверенно.

Все стратегии, основанные на верованиях, сейчас становятся бесполезными. Почему же Фран сосредотачивается именно на этом? Вне всяких сомнений, этим вопросом задавалась и Хоро, и Коул – но не Лоуренс.

Он понимал. Существует громадная разница между почитаемой монахиней и святой. И в том, как с ними обращаются, и в том, сколько они стОят.

– Это…

– Ее уже считают кандидатом на канонизацию. В Ренозе она скрыла свою личность, но ее поддерживало много аристократов. Прошение к Папе о ее канонизации уже подано, сейчас оно в коллегии кардиналов. Что ты об этом думаешь?

Договорив, Фран закрыла рот, словно уже приняла окончательное решение. И действительно – ее слова несли немалый вес.

Фран. Одинокий, бесстрашный серебряных дел мастер. Она приняла раздражающе практичное решение – в полном соответствии со своей репутацией.

Лоуренс сглотнул.

– Когда Сестра Катерина превратится в Святую Катерину, все в этой хибарке, включая ее мощи, станет священными реликвиями.

При словах «священные реликвии» Коул пораженно ахнул.

Это словно послужило знаком для Фран – она наконец слабо улыбнулась.

– Когда землевладелец узнает, сколько стоят священные реликвии, он откажется от идеи построить водяную мельницу. Если ты сомневаешься – давай вернемся в хибарку и заглянем в ее дневник. Он полон имен и подробностей касательно аристократов из самых разных земель. Думаю, даже то, что хибарку до сих пор никто не трогал, – это из-за того, что ее канонизацию приостановили.

Прежде о подобных вещах Лоуренсу доводилось слышать лишь на уровне слухов.

Когда кого-то канонизируют, то есть объявляют святым, все, что связано с этим человеком, приобретает громадную стоимость. Если известно, что этот человек творил чудеса, к его мощам стекаются полчища паломников, причем не только из Церкви, но и вообще с сопредельных земель. Иногда несколько аристократов объединяются, чтобы вместе подать прошение о канонизации какого-либо служителя Церкви из их страны, однако подача этого прошения сама по себе требует огромных денег.

С точки зрения аристократов это игра с очень высокими ставками: счастливое посмертие в ином мире против богатства в этом.

Говаривают, что немало людей разорилось, пытаясь добиться этой цели, и все же многие продолжают пытаться, потому что возможные выгоды колоссальны.

Катерине Люччи была уготована судьба оказаться втянутой в чьи-то планы.

– Ты хочешь, чтобы я продал… святую?

– Я слышала, ты опытен в торговле, – Фран улыбнулась точно такой же улыбкой, как в лавке Хьюга, когда заявила, что карта севера обойдется Лоуренсу в пятьдесят румионов. Но на сей раз Лоуренс не мог этого так оставить.

Лоуренс ответил:

– Это безумие. Торговец вроде меня просто не может иметь дело со священными реликвиями. Даже если я выдам себя за кого-то более могущественного, это продлится недолго. Во время истории с нарвалом в Кербе торговлю вел Киман и еще один торговец из падших аристократов. В Уинфилде я тоже чуть-чуть приобщился к сделке, которая включала в себя священную реликвию, но, честно говоря, та сделка была не моего уровня.

Деньги – не то, что просто накапливается. Их качество и природа меняется с каждым моментом. Сейчас на них можно купить товар – а в следующий миг уже можно купить сердце человека или изменить его судьбу.

Со священными реликвиями то же самое.

Однако Фран, не отводя взгляда от Лоуренса, выложила свой последний козырь:

– Взамен я нарисую карту севера. Прямо сейчас, если захочешь.

Прошло мгновение.

– …Э? – вот все, что он смог произнести.

Она что, решила, что это абсолютно честная сделка – предложить простую карту за то, чтобы он на месте состряпал святую и влез в опасную торговлю священными реликвиями, сооруженными из лжи?

Фран глядела не отрываясь.

– Ты серьезно считаешь, что это честная сделка? – не удержался от вопроса Лоуренс.

Сейчас лицо Фран было даже в чем-то очаровательно. Она смотрела широко раскрытыми глазами, будто собираясь ответить: «Ну конечно!»

Но, в отличие от того раза, когда Лоуренс рассказал ей про селян, навещавших хибарку, что-то еще отразилось в ее лице, сменив угасающее удивление.

Эта коричневая кожа, эти черные глаза.

Лоуренс не удивился бы, если бы кто-то назвал ее колдуньей.

Фран тихим, ровным голосом спросила:

– Ты хочешь сказать, что не рискнешь подвергнуть себя опасности ради своей карты?

Лоуренс кинул взгляд на Хоро.

Та с абсолютно непроницаемым лицом смотрела на Фран; Коул же был в явном смятении.

Если бы дело было только в опасности, он бы, конечно, рискнул. Но взять Катерину, которая и так уже натерпелась, когда ее обзывали ведьмой, объявить ее святой и продать какому-то землевладельцу было просто-напросто невозможно.

Если Лоуренс это сделает, как он потом сможет с чистой совестью держать Хоро за руку?

– Отправиться к землевладельцу и вступить с ним переговоры под предлогом продажи святой? Я не могу.

– Понятно, – промолвила Фран и шагнула вперед.

Лоуренс продолжал стоять. Движения Фран были столь текучими, что, когда она прошла мимо Лоуренса, в руке у нее уже была карта, которую он до того сунул за пазуху.

– Куда ты собираешься?

Он знал, что вопрос глупый, но не удержался.

Фран остановилась, будто размышляя о чем-то, потом медленно вернулась.

– Ты заставил Хьюга говорить с тобой, и я подумала, что ты сделан из чего-то более прочного.

Лоуренс вспомнил, как Хьюгу приходилось терпеть ее надменное отношение. Самым важным для него было сделать все, чтобы Фран создавала картины с видами его родины. И да, Лоуренс убедил Хьюга говорить с ним.

Фран продолжила:

– Я думала, ты такой же, как я. Я ошибалась.

– Что ты…

«Имеешь в виду» – хотел закончить Лоуренс, но не успел.

– Думаешь, ты сможешь добыть карту севера? С такой-то решимостью?

– !..

Лоуренсу показалось, что ему пронзили сердце. Фран зашагала вновь.

Его ноги отказывались двигаться, словно их пришили к земле. Он не мог даже думать. У него было чувство, что все они разыгрывают какую-то шутку, и Фран только что окатила его ледяной водой.

Почему бы не сказать просто и прямо: как далеко он готов зайти, чтобы заполучить карту северных земель? Решимость тут не имела значения.

Он хотел путешествовать с Хоро. Они дали друг другу теплое обещание – не сдаваться. Поиск костей бога-волка, поиск карты северных земель – это, конечно, не бессмыслица. То и другое по отдельности было очень важно.

Но Лоуренс прекрасно понимал, что в основе всего этого вместе лежало нечто другое. Простое, детское желание оставаться с Хоро. И выстроить на этом фундаменте можно лишь очень хлипкое здание.

Все это Лоуренс знал, но, когда ему это ткнули в лицо, все равно почувствовал себя жалким.

Он стоял столбом, пришпиленный к земле, когда Хоро взяла его за руку.

– Она сильно тебя ударила.

Лоуренс взглянул на Хоро и увидел в ее глазах почти облегчение, будто у девушки, чью шалость разоблачили.

– Но ты думаешь, она всерьез собирается продать ту старую сушеную штуку?

«Невозможно», – тут же мелькнуло в Лоуренса в голове.

Коли так, дальнейшее развитие событий было очевидно. Глаза Хоро, укоризненно глядящие на Лоуренса, говорили то же самое.

Ради беспомощных селян Хоро могла поддаваться праведному возмущению.

Но использовать Катерину во имя своих целей, после того как та умерла, всю жизнь подвергаясь гонениям селян и землевладельца, – это было немыслимо.

Сожаления, конечно, оставались. Но принять предложение Фран Лоуренс не мог. В худшем случае его просто убьют, чтобы заставить молчать.

– Надо бежать, – произнес Лоуренс, и Хоро кивнула.

Коул, до сих пор слушавший молча, подал голос:

– Мы бросим госпожу Фран?

Лоуренс и Хоро переглянулись. Фран была важна, тут спору не было.

– Когда мы окажемся в безопасном месте, мы попросим о помощи Хоро или даже Хьюга. Мы сделаем все, чтобы она спаслась. Ведь госпожа Фран нужна очень многим.

Никто не собирался позволить ей умереть бессмысленной смертью.

Но в глазах у Коула стояли слезы.

– Нет, я имею в виду… вы бросаете легенду об ангеле, за которой гоняется госпожа Фран?

Лоуренс не знал, как ответить честно. Легенда об ангеле была для Фран личной причиной прийти сюда; Лоуренса и его спутников она не касалась.

Однако он тут же поправился.

Неужели Коул не узнал все о цели Фран? Неужели она не поведала ему, почему она так решительно настроена убедить всех в святости Катерины и обмануть землевладельца?

Лоуренс собрался было объяснить, насколько неразумным риском было бы гнаться за легендой именно сейчас – но проглотил свои слова из-за книги.

Коул, едва не плача, сунул ему в руки толстый том.

– Господин Лоуренс, я знаю, что навязывался вам и госпоже Хоро, но я просто не могу бросить госпожу Фран.

С этими словами он взвалил на плечо свою суму и побежал за Фран.

Лоуренс не успел даже слова сказать.

Коул был добрым, сердобольным мальчуганом. Если он почувствовал в поиске Фран искренность, то, услышав, какие причины ею движут, он не мог не оказаться тронут. Так предположил Лоуренс.

Это его предположение тут же рассеялось, как дым.

Книга, которую Коул передал Лоуренсу, – судя по надписи на обложке, это было Священное писание.

Лицо Лоуренса застыло, но не потому, что ему в руки только что сунули святую книгу. А потому что обложка была заляпана кровавыми пятнами.

– Что это? – спросила Хоро, вернув Лоуренса в чувство.

– Похоже, Священное писание… – ответил Лоуренс и осторожно раскрыл книгу. Некоторые страницы были надорваны по краям, другие слиплись от крови. Не было бы преувеличением сказать, что книга прошла через настоящий ад войны.

Потом Лоуренс заметил несколько сложенных обрывков бумаги между страницами. Раскрыв один из них, он обнаружил короткую фразу, написанную острым почерком.

– «Достопочтенным… Кир… вай… ен»… Наемникам Киръявайнена?

На клочке бумаги, вставленном между страницами окровавленного Священного писания, было название отряда наемников. Лоуренс стряхнул сажу и вгляделся, чтобы разобрать следующие слова. Рядом с названием отряда было имя – имя того, кому предназначалось письмо.

– «Фран… Бонели».

Книга была из сумы Фран, которую таскал Коул, так что неудивительно, что в его руках оказалось нечто адресованное ей. Лоуренс снова пробормотал имя, потому что перед ним оказалось написано еще кое-что.

– «Капеллан Фран Бонели».

Прочтя эти слова, Лоуренс испытал невероятное потрясение – словно его ударили по голове железной палкой. Он принялся читать письмо, даже не слыша Хоро, пытающуюся привлечь его внимание.

Буквы местами были размыты, местами заляпаны кровью, сажей и копотью, некоторые было совершенно невозможно прочесть. Но Лоуренс разобрал, что написал это письмо кто-то из отряда Киръявайнена – причем этот кто-то был далеко от Фран. Наверху второй страницы было написано: «Помолись за людей из своей дальней дали», – а дальше странным почерком были выписаны факты.

«Десятник Мартин Гуркас, пал в битве при Лидионе».

«Преданы на равнинах Равана. Преследуемы солдатами маркиза Лиззио. Прокляты Господом. Маркитант Риета скончался от ран. Он ушел во сне, не оставив завещания».

«Сотник Хайман Россо, нашедший убежище у графа, был предан и арестован. Посажен в тюрьму, где держался достойно и не забывал тебя в своих молитвах».

И последний лист.

«В городе Милигуа епархии Накули повешен в месяц Святой Рафеты. Его последние слова к тебе были: "Я увижу ангела раньше тебя…"».

Эта страница была измята; там было написано еще, но все буквы расплылись, и разобрать что-либо было невозможно.

Лоуренс стоял в молчании. Когда он наконец раскрыл рот, из него вырвалось лишь «ах!» осознания.

Молодая, но пользующаяся доверием аристократов. Привычная к тяжелому труду. Смелая и бесстрашная, как горная разбойница. И при всем при том – изысканная и грациозная.

Серебряных дел мастер, рожденный войной, – так сказал про нее Киман. Сама Фран говорила Хьюгу, что была рабыней. И сейчас эти два значения соединились.

В отряде наемников, когда вокруг мелькали мечи и стрелы, Фран, чтобы защитить своих товарищей, поднимала щит веры против страха и отчаяния смерти.

Причина, по которой Фран гналась за легендой об ангеле, была не совсем такой, как Лоуренс думал раньше. Последняя страница была смята, буквы размыты – это могло означать лишь одно.

Дорогой друг, о котором говорила Фран, – это был тот самый сотник, которого повесили.

Он помнил легенду. Открылась дверь в небеса, и сквозь нее вознесся ангел.

Он искал в этих словах какой-то особый смысл, но нужны были лишь сами слова.

Существовало множество историй о том, как ужасна в наше время жизнь отрядов наемников. Фран пережила все это – значит, она прошла через настоящий ад. Слова «из своей дальней дали» говорили об этом.

Все было так, как сказал Хьюг. Те, кто обнажают зубы и когти, погибают первыми.

Капелланы на поле боя могут лишь молиться. А поскольку молитва не способна остановить меч, они в сражениях непосредственно не участвуют.

И поэтому Фран выжила.

– Ты.

Голос Хоро вывел Лоуренса из задумчивости, но больше она ничего не сказала.

– Прости.

Скорее всего, по его лицу Хоро поняла, что он хотел сказать дальше. Ветер дул снизу, от реки; он нес с собой снег вдоль замерзшей поверхности, потом между Лоуренсом и Хоро – и уносил его в лес.

– Мы не можем ей помочь? – коротко спросил Лоуренс.

Вместо ответа Хоро протянула руку, словно требуя книгу.

– Ну? – произнесла она, подняв голову, после того как прочла письма.

Возможно, она не поняла всех тонкостей, но ухватила суть. Ведь Коул в кои-то веки высказал свое собственное мнение и побежал за Фран. Уже от одного этого Лоуренс и Хоро не могли просто так отмахнуться.

– Я знаю: все, что у меня есть, – дешевое сочувствие.

– Тогда почему?

Лоуренс в ответ улыбнулся, но не потому, что хотел изобразить улыбку. Просто он стеснялся того, что собирался сказать.

Глянув на Лоуренса с подозрением, Хоро ухватила его за ухо. Но улыбаться он не перестал. Такие глупые были его мысли.

– Я просто подумал – хорошо было бы, если бы этот мир был не таким жестоким.

Хоро его не выпустила.

Взгляд Лоуренса оставался прикованным к ней.

– Я подумал, как было бы прекрасно, если бы все шло хотя бы чуть-чуть более гладко. Как было бы мило проскользнуть мимо реальности и здравого смысла. Что-то вроде этого.

Отряд наемников Фран не смог избежать реальности. Фран осталась в живых, и Лоуренс просто не мог себе представить, чтобы она всерьез верила, что сумеет найти чудо, ускользавшее от ее товарищей.

Водяная мельница будет возведена, а Фран, если ей совсем не повезет, погибнет. И даже если все пойдет не настолько плохо – если сравнить число выживших и число погибших, правда этого мира становится предельно ясна. Это знает любой ребенок, которого поколотили за плохое поведение.

Однако Катерина приняла то, что все звали ее ведьмой, что ее поносили, что ей пришлось жить в хибарке, где ее поддерживала лишь вера, – все для того, чтобы кинуть взгляд на легенду, которую, как подсказывал здравый смысл, увидеть невозможно.

Ее не заботили ни фальшивые чудеса, ни дешевое сочувствие.

В мире все же есть место добру. Она в это верила.

– Воистину ты дурень, – произнесла Хоро с очень озадаченным видом и вздохнула. Она выпустила его ухо, словно ей было невыносимо оставаться рядом с таким дурнем. Но одновременно мизинцем другой руки она обвила безымянный палец Лоуренса. – Ты ведь знаешь, что на самом деле мир – не такое уж приятное место?

Хоро была Мудрой волчицей. Она легко видела, что пряталось за глупыми фразами ее спутника.

– Знаю. Но –

– Но?

Если он ответит неправильно, Хоро может уйти от него сразу и навсегда… так он подумал бы еще недавно.

Лоуренс взял Хоро за руку и притянул к себе.

– Ты сама разве не хочешь помочь этой упрямой девочке с таким болезненным прошлым и с такой целью, от которой она не может отступиться?

Хоро оскалила клыки. Они были очень белые.

– Если ты потерпишь неудачу, я тебя не прощу.

– Конечно, – ответил Лоуренс, легонько ткнувшись лбом в ее лоб. – Конечно.

***

– Но что именно ты собираешься сделать? – спросила Хоро, когда она наконец сдалась и они с Лоуренсом направились к хибарке.

– Ничего особо сложного. Я просто буду говорить о Катерине как о святой.

– …Значит, ты все-таки ее продашь?

– Нет. Вовсе нет – мне надо будет всего лишь сказать, что нас наняли, чтобы мы подтвердили прошение о ее канонизации.

Это означало бы ни больше ни меньше как то, что на эти земли устремили свой взор влиятельные фигуры, ответственные за канонизацию. Если после этого с Лоуренсом и его спутниками произойдет странный несчастный случай или же что-то плохое будет предпринято против жителей деревни, землевладелец наживет себе очень большие неприятности.

– Но даже самый глупый землевладелец обязательно начнет проверять, особенно если он еще и трус. Даже если прошение о канонизации в самом деле сейчас рассматривается, он очень скоро поймет, что мы к этому никакого отношения не имеем. Чего же мы этим?.. – и голос Хоро увял, как только она все поняла.

На ее лице появилось недовольное выражение – как и ожидал Лоуренс.

– Я же сказал, что мне потребуется твоя помощь?

– …Я думала, ты имел в виду мою мудрость, – пробурчала Хоро, и ее губы изогнулись в усмешке. Но больше она ничего не произнесла.

– В легенде об ангеле говорится, что завыл громадный зверь. Если ты поможешь, можно будет устроить зрелище, которое любого убедит, что Катерина была святой.

– Мм.

– Истина в том, что канонизация Катерины сейчас приостановлена. До тех пор, пока Церковь публично не подтвердит, что она святая, нет никаких ценностей в виде священных реликвий. А если нет никаких ценностей, как я могу их продавать?

– Довольно-таки бесчестный план, если тебя интересует мое мнение, – перебила Хоро без намека на интерес.

– Ты могла бы хотя бы назвать его «хитроумным».

Хоро вздохнула, словно давая понять, что это по сути одно и то же.

– В общем, землевладельцу надо сказать не очень-то много. Когда вера и деньги переплетаются между собой, стоит слухам начать расходиться – и его ничего хорошего не ждет. Так мы ему и скажем.

Для землевладельца, запертого между Церковью и язычниками, это будет серьезный аргумент. Ему придется сидеть тихо, как выдрессированному псу.

Конечно, невозможно сказать, надолго ли они смогут его сдержать. Но Лоуренс был уверен, что времени хватит.

Во всяком случае – хватит, чтобы Фран отказалась от погони за легендой об ангеле.

– Что ж, думаю, это лучше, чем сбежать, поджав хвост, – произнесла Хоро, подкидывая полешко в очаг хибарки.

***

Катерина Люччи была в одном шаге от того, чтобы Церковь официально признала ее святой.

Ее дневник был не столько дневником, сколько простым перечислением того, что она делала каждый день. Однако этого было более чем достаточно, чтобы понять, каким человеком она была и как она жила.

С ней советовался архиепископ, чье имя было знакомо даже Лоуренсу, а также одна аристократка и очень богатый торговец. Она проводила свои дни, отвечая на подобные письма, а также изучая вопросы, важные для Церкви, переводя Священное писание на другие языки и копируя важные бумаги.

Одно лишь это свидетельствовало о чистой и праведной жизни, но своему дневнику Катерина также поверила некоторые из своих глубочайших мыслей.

Она на время передала свои переводы Священного писания епископу, когда он ее об этом попросил, но когда уговоренное время истекло, он отказался их вернуть. Книготорговец против ее воли оставил себе ее манускрипт, чтобы продать. Совет Церкви решил, что богословием не должны заниматься женщины, и ей пришлось писать под чужим именем.

Но самым большим открытием стали письма от многочисленных влиятельных фигур, которые, прознав о репутации Катерины, писали ей в поисках совета. Письма архиепископа были составлены в витиеватом церковном стиле, но, как ни нелепо это ни выглядело, суть была в том, что его постоянно приглашали на пиры разные аристократы, там он все время обжирался и спрашивал у Катерины, что делать.

Аристократка многословно жаловалась на постоянные ссоры с мужем.

Богатый торговец без обиняков интересовался, сколько именно денег он должен раздать бедным, чтобы после смерти точно отправиться на небеса.

Катерина честно и добросовестно отвечала на каждое письмо, и некоторые ее черновики тоже сохранились. Однако между ответами на эти глупые вопросы попадались и короткие фразы, адресованные, видно, себе самой. «Это испытания, ниспосланные мне Господом?» – вопрошала она.

Монахиня искренне пыталась углубить свою веру, а эта переписка причиняла ей лишь страдание.

Судя по всему, процесс канонизации проходил безо всякого участия Катерины. Она много раз писала, что отказывается, но в ответных письмах было все больше слов поддержки и заверений, что производство в святые уже близко.

Вверяя памяти имена и деяния многочисленных влиятельных фигур, упоминавшихся в этих письмах, Лоуренс чувствовал себя все хуже.

Потом он нашел запись про то, как к ней пришел представитель деревни и, объяснив все обстоятельства, попросил разрешения начать звать ее ведьмой.

Катерина сочувствовала селянам и потому согласилась на том условии, что страдать от последствий будет она одна. Как и говорила Фран, она оплакивала человеческую слабость, и почерк ее стал путаным и неразборчивым.

А затем вдруг дневник стал гораздо больше похож на дневник. Катерина писала о временах года, о своих собаках, потом об их щенках. Когда ей приходилось охотиться на птиц, она просила у Единого бога прощения. Так все и шло.

Письма от аристократов продолжали приходить, но Лоуренс не видел никаких свидетельств того что Катерина отвечала. Она даже перестала писать о селянах.

Лоуренс подумал, уж не освободила ли она себя от их забот и тревог, поняв, что ее вера не может их изменить – и тем более не может изменить мир.

Ближе к концу дневника записи были полны радости и умиротворения. Лоуренс медленно закрыл его. Снаружи начало темнеть – солнце клонилось к горизонту.

Он добавил полено в очаг и прошел за шкуру, в заднюю комнату. Хоро собиралась проверить книжные полки – вдруг там найдется что-нибудь полезное, – но, войдя в комнату, раскрыла деревянные ставни и устремила взор наружу.

Катерина сидела в своем кресле, и на миг Лоуренсу показалось, что она и Хоро смотрят из окна вместе.

– Отсюда виден водопад, – промолвила Хоро. – Красиво.

Привлеченный ее словами, Лоуренс подошел, встал у Хоро за спиной и тоже посмотрел наружу. Действительно, за деревьями виднелся водопад. Напротив него было маленькое пустое пространство – без кустов и деревьев, – укрытое слоем снега.

Вполне вероятно, там был цветник.

– Должно быть, она просто села здесь днем и закрыла глаза, чтобы прикорнуть, – произнесла Хоро и легонько прикоснулась к голове Катерины.

Из дневника вполне можно было сделать вывод, что ее последние минуты прошли так вот мирно. Лоуренс грустно улыбнулся.

Хоро протянула руку к окну.

– Сильный ветер. Холодно, – сказала она и закрыла ставни.

Вообще-то она была не любительницей закрывать окна. Возможно, она боялась продолжать разговор здесь.

Любой разговор в присутствии покойника, какие бы счастливые воспоминания он ни пробуждал, обречен завершиться печально; особенно в присутствии этой покойницы. Ее звали ведьмой, ее звали святой. И при жизни, и после смерти она была во власти прихотей других людей.

Закрыв окно, Хоро вернулась в комнату с очагом. Лоуренс пошел следом, но не удержался и кинул последний взгляд через плечо.

Можно, конечно, называть селян и землевладельца бесцеремонными, однако ведь и Лоуренс собирался воспользоваться святостью Катерины для личных целей. Но он решил об этом не думать и вышел из комнаты за Хоро.

Торговец гонится за прибылью и только за прибылью. Так он мысленно оправдывался перед самим собой.

Вскоре вернулись Фран и Коул. Обнаружив, что Лоуренс еще здесь, Фран не смогла скрыть удивления. Увидев в его руках окровавленное Священное писание, она негромко ахнула.

Фран перевела взгляд на Коула, потом обратно на Лоуренса.

В руках Лоуренса было ее прошлое и вытекающее из него настоящее.

Фран потупила очи долу.

Торговец должен гнаться за прибылью.

– Ты нарисуешь нам эту карту, – Лоуренсу показалось, что он слышит, как кулаки Фран сжимают ткань ее балахона. – У нас тоже есть свои убеждения.

Фран кивнула, не поднимая глаз. На пол упала капелька влаги.

– …Понятно. Обещаю.

Вытерев уголки глаз, она наконец подняла голову и добавила:

– Спасибо.

Лоуренс улыбнулся, принимая благодарность Фран, но взгляд его был устремлен не на нее.

Обгорелые поленья в очаге обвалились, вскинув вверх пучок искр.

Лоуренс смотрел наружу.

– Пока что рановато для «спасибо».

Фран, некогда бывшая капелланом, поняла, что он имел в виду. Она снова кивнула и спросила прямо:

– Что ты собираешься делать?

– Ты, как и прежде, серебряных дел мастер, посланный епископом; это нормально. Но я хочу добавить нам еще одну цель: мы пришли удостовериться в некоторых подробностях, необходимых для канонизации.

На миг эти слова сбили Фран с толку, однако же она была умна. Поняв, к чему клонит Лоуренс, она медленно кивнула.

– Я не собираюсь продавать Катерину. Вместо этого я скажу, что ее канонизация сейчас идет, и после этого землевладелец перестанет доставлять нам неприятности.

Фран вновь кивнула и ответила более отчетливо, чем прежде:

– Я поняла.

Вдали послышался стук копыт.

Фран снова вытерла слезы и прижала к себе окровавленную книгу, взятую у Лоуренса.

– Тогда идемте.

Когда она подняла голову, лицо ее было полно решимости, и слова ее вполне подобали женщине, проведшей жизнь на поле боя.