Когда за мной пришли снова, уже рассвело. Я отправился на следующий допрос с чувствами облегчения и настороженности одновременно.

Меня провели мимо женщин невысокого роста со швабрами в ту самую комнату допросов, где я уже побывал раньше. Передо мной открыли дверь и подтолкнули к тому же стулу у того же стола. Магнитофон исчез, в это утро копом был смуглый мужчина лет сорока с печальными глазами, прилизанной прической и усами, которые придавали ему вид иракского шпиона. Он был не один. Когда он указал мне на стул, гость повернулся и поприветствовал меня.

— Все-таки нашел ночлег, а? — спросила Кровавая Мэри краешком рта. Она повернулась к копу и сказала: — Да, это он. Посмотрите на его вид.

Коп бросил на меня взгляд и улыбнулся Мэри. Она выглядела слишком хорошо для женщины, которая должна была умереть, несмотря на свой свободный зеленый костюм. Сам я никогда не вкалывал героин, но мог поклясться, что тысячи миллиграммов было достаточно, чтобы наркоман сыграл в ящик. Мэри перехватила мой взгляд и улыбнулась улыбкой человека, носящего бронежилет. Я поднял вверх брови и ладони. Коп прочистил горло, порылся в кипе бланков и взял ручку.

— Итак, вы рады подтвердить, что сеньор Бредфорд — ваш племянник и что он проживает с вами в течение всего времени его пребывания в Испании?

Мэри кивнула в знак согласия, не отрывая от меня взгляда:

— Да.

— И вы подтверждаете, что разрешили сеньору Бредфорду воспользоваться своей машиной в ночь на шестнадцатое июля — прошлой ночью?

— Да, это так, — кивнула Мэри, наклонившись вперед, чтобы сбросить пепел сигареты.

— При вас регистрационные документы на владение машиной и страховка?

Мэри наклонилась и взяла свою сумку:

— Вот.

Полицейский проверил ее документы, поставил галочки на некоторых пробелах бланка и передал Мэри.

— Хорошо, распишитесь здесь… — Мэри начертала свои каракули, — и здесь… Благодарю вас. — Он посмотрел на меня. — Сеньор Бредфорд?

Я вытер руки о джинсы на заднице.

— Да?

— Мой долг — сообщить вам, что закон требует от всех лиц, независимо от национальности, иметь при себе документы, удостоверяющие личность. Если вы водите транспортное средство, должны иметь соответствующий документ, удостоверяющий ваше право собственности на него, или разрешение учреждения, сдающего этого средство в аренду, действующие водительские права, правильно оформленную и укладывающуюся в положенный срок страховку. Пренебрежение этими требованиями влечет за собой штраф на сумму пятьдесят тысяч песет за каждый инцидент, заключение в места лишения свободы или депортацию. Вам ясно?

— Да, — кивнул я.

— Не хочу портить вам отпуск, — улыбнулся он, — и не хочу, чтобы у вас остались неприятные воспоминания об Андалузии, но требую, чтобы вы в течение следующих семи дней нашли время посетить этот полицейский участок и предъявить свой паспорт и водительские права. Распишитесь здесь и здесь.

Я расписался. Он передал мне копию документа. В приемном отделении я снова расписался, и они вернули мне мои вещи. Нас вывели наружу мимо трех копов и двух возмущенных, шумливых задержанных скалолазов.

Я воистину не знал, что думать, Мэри же знала. Мы выехали из полицейского участка и припарковались на пыльной обочине у края города, выходящего на расположившуюся в низине широкую долину. По ней были разбросаны фруктовые сады, покрывшиеся утренней росой, и дома, похожие на кусочки фарфора, брошенные на затененную землю.

— Прежде чем куда-нибудь ехать, — заявила Мэри, — поговорим немного.

Ее слова прозвучали предостерегающе и зловеще, я принялся искать слова оправдания.

— Искренне, искренне сожалею о событиях прошлой ночи, — начал я. — Мне было в последнее время не по себе. Понимаю, было нечестно воспользоваться твоей машиной и вещами. — Я был готов даже признаться в похищении ее наличности, если бы она спросила. Но она не спрашивала.

— Если бы меня беспокоила машина, я оставила бы тебя там, где ты был, — ответила Мэри, окинув меня взглядом наполовину жалостливым, наполовину насмешливым. Она сунула между тонкими губами сигарету «Ротманс» и протянула руку. — Зажигалку.

Я бросил зажигалку ей в ладонь, она прикурила.

— На ведение домашнего хозяйства, — сказал я, вручая ей немного пропотевшую, украденную мною пачку песет.

Она сунула деньги в сумку, не пересчитывая, и попыталась завести серьезный разговор:

— Где чарли?

Я почесал нос. Ужасный прокол.

— Какой Чарли?

— Не пудри мне мозги, парень. Это кокаин, который ты спер. Где он?

Я принялся искать сигарету, на моей верхней губе выступил пот.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Я украл твой кокаин?

Мэри рассмеялась сухим, бесстрастным хрипом.

— Очень хорошо. Если бы ты не был чертовски недоверчив, то был бы чрезвычайно убедителен.

— В самом деле, не понимаю, о чем ты говоришь, — пролопотал я.

— Ладно, — сказала Мэри с расчетливой невозмутимостью, — поступай как знаешь. Я же имею сказать тебе вот что: в четверг вечером твой очаровательный французский дружок угощал меня выпивкой в баре. Оказывается, вы вовсе не друзья. Оказывается, ты обобрал его. Он говорит, что хорошо отблагодарит любого, кто поможет ему вернуть его собственность.

Она взглянула на меня искоса, надеясь увидеть на моем лице реакцию на свое сообщение. Реакции не было.

— Тогда я сказала ему, что размер моей помощи будет зависеть от свойства его похищенной собственности и качества его мерси. Ты сечешь?

Я вытянул губы и вздернул брови. Она восприняла это как жест согласия.

— Оказывается, француз возлагает надежды на меня, поэтому рассказал мне все. Это заняло некоторое время и потребовало неоднократного повторения выпивки, поскольку мы разговаривали на двух разных языках. В итоге оказалось, что ты прикончил его племянника, стащил черт знает сколько кило кокаина и дал тягу. Это объясняет, почему ты остановился в среду у меня. Все еще сечешь?

Я устало закивал.

— Это не племянник его, а сын, и я не убивал его. Я был в это время с Мамутом. Можешь спросить у него.

Мэри подняла выщипанные брови:

— Мамут? Мальчик Тео? Ты сейчас живешь с ним? О боже! Неудивительно, что ты прославился на всю долину! — Она прикоснулась к своему распятию с недоверчивой миной. — Не буду касаться твоей извращенной половой жизни. Меня интересует только, что ты сделал с кокаином.

— Ты знала, как вела себя Луиза?! — воскликнул я. — Ее неверность стала местной легендой, распространявшейся по долине, как тени от сьерры. Почему ты не сообщила мне?

— Не мое дело, — пожала плечами Мэри.

— Да, ну хорошо, я расскажу тебе кое-что, чего ты не знаешь о Луизе, — мрачно пробормотал я. — Луиза мертва. Ее застрелил четырьмя выстрелами этот чертов француз Дистел. Вот с какого рода хмырем ты спуталась.

Это открытие произвело на нее сильное впечатление, спутало ход мыслей и поколебало невозмутимость. Геноцид вызывал в ней особые чувства. Она воспользовалась возможностью пускать облака дыма в окно дверцы, чтобы отвлечься и подумать.

— Кто сказал, что я путаюсь с кем угодно?

— Тогда что ты на это скажешь?

Мэри вздохнула.

— Скажу, что тебе следовало поделиться кокаином и доверять своей тете Мэри. То есть если ты хочешь жить. — Она остановила мое чересчур эмоциональное отрицание какого-либо отношения к кокаину своим морщинистым пальцем: — Я еще не закончила. Я долго думала о твоем положении, парень, мне кажется, ты сильно увяз в дерьме. У тебя нет друзей, денег и машины. Ты нашел слишком много приключений на свою жопу. Ты переоценил свои силы, и, говоря откровенно, если бы ты даже сказал французу, что вернешь похищенное, он, полагаю, убил бы тебя все равно — за то беспокойство, которое ты ему доставил.

Я открыл рот, но она вновь подняла свой палец:

— Погоди. Будешь говорить, когда я закончу. Твой единственный шанс выжить — оставаться в бегах, а для этого тебе необходима помощь. — Она повернулась ко мне лицом с сигаретой в уголке рта и одним глазом, прикрытым для защиты от дыма. — Спроси, кто может тебе помочь.

Я вздохнул и отвернулся.

— Кто?

— Твоя старая, строгая тетя Мэри, вот кто! — воскликнула она, хлопнув меня по ноге и заставив подпрыгнуть, как нервную девицу. — Держись своих, парнишка-а!

Предложения Мэри были просты и разумны. Она отвезет меня туда, где спрятан кокаин, и постоит настороже, пока я его достану. Я дам ей половину пакета, а она повезет меня на побережье, где я скроюсь. Сама же Мэри поедет домой. Вот и все. Интересно, почему она хочет помочь мне?

— Это вопрос экономический, парень. Сам подумай. У тебя кило кокаина, так?

— Именно так.

— Ты будешь рад дать мне полкило за доставку себя на побережье, так?

— Положим.

— Что бы мне предложил Шарль Азнавур? Одну десятую? Несколько упаковок? Пару сотен фунтов стерлингов? Обед на двоих с канделябрами? Я помогаю не тебе, я помогаю себе, малыш, себе, и никому другому. Что ты об этом думаешь?

Я уделил обдумыванию ее предложения довольно продолжительное время. Оно этого заслуживало. Мэри давала мне возможность снова заняться делом, позволяя еще раз обвести ее вокруг пальца. Я встретил ее взгляд и кивнул:

— Заметано.

Мэри устремила взгляд в лобовое стекло, усеянное мухами. Победная улыбка появилась на ее узких губах, когда она вспомнила о том, кого любила и потеряла. Она предавалась воспоминаниям до тех пор, пока не почувствовала, что боль от них становится невыносимой. Тогда она отогнала их и повернулась ко мне:

— Едем.

Мы поехали следом за туристическим автобусом, направлявшимся на восток, вниз и в сторону от побережья.

— Не туда едем, — сказал я.

— Мой дом как раз там. Мыслимо, чтобы я показалась на побережье в своем нынешнем виде?

Я закашлялся дымом.

— Мы возвращаемся в Ла-Мендиросу?

— Мне нужно переодеться, — объяснила она. — Понимаю, что личная гигиена и манеры для тебя совершенно ничего не значат, но я должна придерживаться определенных стандартов, понятно?

Меня стали одолевать сомнения. Интересно, можно ли ей доверять? Может, я высказал это вслух — и не в первый раз — или, может, она прочитала мои мысли, но Мэри ударила по тормозам, наклонилась в мою сторону и открыла дверцу с моей стороны.

— В таком случае уходи. Если не доверяешь мне, убирайся. Пошел вон.

Я бы сделал это с удовольствием, но мешала одна проблема. Мой кокаин лежал под задним сиденьем ее машины.

— Как мне поступить?

— Убирайся или поедем домой вместе со мной.

Когда-то у меня был и лучший выбор, но не сейчас. Я стал закрывать дверцу, пытаясь определить по выражению лица Мэри ее намерения. Может, ей и стоило доверять. Я пожал плечами:

— Поехали.

Должно быть, Мэри разбудил рано утром местный полицейский. Он спросил, есть ли у нее племянник по имени Джон и позволяла ли она ему воспользоваться ее машиной. Счетная машина в мозгу Мэри работала как надо, и она решила мне помочь. Коп подвез ее в полицейский участок, и если у нее не было времени переодеться, то не было и возможности переговорить обо мне с Жан-Марком. Я скрипнул зубами, почувствовав, что еле избежал судебного преследования, и стал гадать, достаточно ли у меня осталось свободного времени для завершения своего приключения?

В этот час, когда прохладный ночной воздух притаился под тенью больших сосен, а небо прочерчивали стаи грачей и реактивные лайнеры, направлявшиеся на север, все казалось возможным. Я вышел из тюрьмы свободным человеком. В голове возникла абсурдная мысль, что авария фургона, набитого мертвыми копами, произошла лишь в моем воображении. Но это была праздная и глупая фантазия. Более вероятно то, что среди обломков фургона не найдено свидетельств, уличающих меня, а поскольку он носил испанские номера, не было необходимости искать следы англичанина. Единственной свидетельницей оставалась жена бармена, но, оглядываясь назад, я отдавал себе отчет, что она не видела меня, не говорила со мной. Естественно, помощь, которую она могла бы оказать следствию по делу гибели мужа, заключалась в ее утверждении, что Альберто сопровождал кто-то неизвестный. Мальчишка видел мою избитую физиономию, но сколько пройдет времени до того, как социальные работники позволят полиции допросить его? Эстрелада даже обратил внимание на повреждения моего лица, и то, что он меня не задержал, показывает, что я остаюсь в данном случае неизвестной величиной. Будет невозможно, однако, решить криминальное уравнение без оценки меня самого. Мое отсутствие в крепости постепенно заметят. Произойдет процедура опознания меня и моего несчастного фургона, обыщут наш дом. Найдут фото мое и Луизы, мое — с налитыми кровью глазами и маслянистым носом на ярмарке в Санта-Лиене, перегонят эти фото по проводам, чтобы определить, найдется ли что-нибудь интересное. Мое освобождение из полицейского участка Матамороса было счастливой случайностью, удачным следствием человеческой ошибки. Теперь в любую минуту Эстрелада мог включить меня в свои расчеты и потом раскрыть рот от удивления, узнав результат.

Моя тревога обратилась в настоящую панику, когда поперек дороги перед машиной выросла тень. Мэри тоже ее увидела. Она навалилась на руль, чтобы рассмотреть то, что закрывало солнце. Справа от нас темное брюхо вертолета сделало на низкой высоте вираж в сторону долины, воздушная тяга от его ревущих двигателей подняла дьявольские облака пыли, скопившейся на голых склонах.

— Опять они, — пробормотала Мэри. — Всю прошлую ночь летали над моим домом, и теперь вот снова. Ты думаешь, я смогла сколько-нибудь поспать?

Я вздохнул и закурил сигарету. Появление этих чертовых вертолетов было уже лишним. Я следил, пока вертолет не потеряется в рельефе долины, его вращающиеся лопасти выглядели на солнце как крылья стрекозы.

Сегодня было возможно все. Я включил радиоприемник и нашел частоту ФРА. Пустота эфира заполнила машину, как струя огнетушителя, убавив мой оптимизм и напомнив об ужасе прошлой ночи. Нарастающий шум говорил об Альберто столько же, сколько завтрак о новостях дня.

— Она пропала, — сказала Мэри. — Похоже, его, наконец, схватили.

Мы подъехали к пыльному повороту на Ла-Мендиросу, и Мэри переключилась на первую скорость для спуска. Дорога была широка, но с глубокой колеей. Легче было проехать на легковушке среди валунов, которые торчали из потрескавшейся земли, как кости. Мэри закусила губу, выруливая на свободную колею и стараясь быть внимательной и аккуратной.

— Там ровно килограмм? — спросила она мимоходом.

— Приблизительно, — ответил я. — Покажу тебе.

— Ты чертовски… — И она осеклась. Ее внимание захватило то, что предстало ей в зеркале заднего вида.

Я наполовину обернулся, пытаясь выяснить, что ее заинтриговало.

— Кто это?

Темный фургон свернул с шоссе и стал спускаться по дороге вслед за нашим шлейфом пыли.

— Хрен его знает, — выругалась она. — Либо они едут ко мне, либо сбились с пути. Эта дорога никуда не ведет, кроме как к моему дому.

У меня зачесалась голова. Я скреб ее слишком сильно и долго.

— Машиной какой марки пользуются лягушатники?

— Не знаю, — пожала плечами Мэри. — Не видела.

— Сколько было лягушатников? Двое?

— Трое.

— Трое?! — воскликнул я. — Как это могло быть?

— Что ты имеешь в виду?

Я замотал головой. Вероятно, она ошиблась, но это не имело значения. Становилось все более очевидным, что я позволил заманить себя в западню и не мог понять, где совершил промах. Легкость, с которой я доверился Кровавой Мэри, зная, что она общалась с Жан-Марком, была, возможно, первой из моих сегодняшних ошибок. Весьма вероятно, что мне придется в самое ближайшее время скрыться. Я ощущал себя крысой, загнанной в угол. Снова обернулся, машина следовала за нами.

— Брось паниковать, — проворчала Мэри. — Это просто заблудившийся турист. Они часто здесь ездят и, убедившись, что это тупик, возвращаются на шоссе.

— А если это не туристы?

— Ладно, почему бы нам не остановиться и не подождать их? — предложила Мэри, как блондинка из второсортного фильма. — Если они туристы, мы скажем им, что эта дорога ведет в никуда.

— Прекрасно, — пробормотал я, — а что, если это Жан-Марк?

Она покачала головой:

— Это не может быть он. Как бы он узнал, где мы находимся?

— Да, верно. Как бы он узнал?

У меня возникла идея.

— Здесь есть какой-нибудь поворот, за которым мы могли бы укрыться, пока его машина поедет мимо?

— Нет, — ответила она, вздрогнув, когда маслосборник лязгнул о валун.

С тех пор, как утром мы покинули полицейский участок, меня не оставляло ощущение настороженности. Я не мог припомнить какую-нибудь подозрительную машину на автомобильной парковке. Возможно, я заметил фургон Жан-Марка, но этот темный фургон не подавал сигналов.

Совсем не подавал.

Ни единого сигнала.

Одно звяканье.

Как раз в переднем отсеке моего мозга, в зоне, куда я потерял доступ с тех пор, как в заднем контролирующем отсеке стала нарастать подозрительность, был зафиксирован фургон темного цвета, двигавшийся передо мной. Вот все, что можно было констатировать. Время и место оставались неизвестными. Следовало бы проверить мои впечатления.

— Поверь, это просто туристы, — проворчала Мэри, глядя в зеркало заднего вида.

Я смог вспомнить машину, проехавшую впереди меня. Два бледных лица…

— Когда подъедем к твоему дому, я обойду его сзади и убегу за реку. Ты же войдешь в дом и будешь ожидать их прибытия. Если они туристы, замечательно. Если кто-нибудь еще, скажи, что я остался в полицейском участке.

Мы выехали на прямой короткий отрезок пути к дому. Солнце перевалило через горный хребет и разогнало туман, осветило, словно прожектор, участок Мэри. Я останусь в укрытии, пока не уйдут незваные гости, и проведу там время, пересматривая свои краткосрочные цели. Одна из новых задач будет состоять в том, чтобы уговорить Мэри оставаться дома, пока я отлучусь с ее деньгами, машиной и кокаином. Это требовало воображения.

Проехали мимо будки с генератором под пыльной смоковницей. Как раз тогда, когда стало слишком поздно что-либо делать, кроме как кричать, я поднял голову. Хотел крикнуть ей остановиться, остановиться хотя бы на мгновение и подождать, пока я выберусь из машины, потому что обстановка менялась слишком быстро, чтобы в ней разобраться, и что-то складывалось совсем не так, как надо. Две фигуры двигались к машине, обходя ее спереди, в то время как Мэри что-то кричала, а я пытался жать на замок дверцы даже тогда, когда они ее открыли и волокли меня наружу. Они накинули мне на шею мою тенниску и бросили на землю. Перекатываясь по земле и щурясь от яркого света, я прикрывал одной рукой глаза и лицо, видел торжествующие усмешки Бенуа и арапчонка. Извиваясь в пыли, как пронзенная змея, ругал хриплым голосом Мэри:

— Ты мерзкая сука!

Она ловила мои взгляды, раскрыв наполовину рот и качая головой, словно увидела кого-то, пораженного молнией.

— Клянусь, я не знала.

Рядом стоял Жан-Марк.

— Тащите его внутрь дома! — крикнул он. — Кто-то еще идет сюда.

Они поставили меня на ноги, впились пальцами в мои вялые мышцы.

— Откуда я знаю, кто это? — кричала по-английски Мэри, когда Жан-Марк тащил ее из машины.

Когда меня втолкнули в заднюю дверь, я заметил, что она не особенно прибралась в доме. Фотографии, книги, шифоновые платки в большом количестве были разбросаны по полу. Мэри влетела в комнату вслед за мной и пожаловалась, ловя воздух:

— Боже! Меня ограбили.

Раздался звук смачной затрещины с одновременным вздохом, Жан-Марк ударом тыльной стороны руки заставил Мэри растянуться на полу.

— Заткни пасть и ступай туда.

Я почувствовал злобный взгляд, который она бросила на своего обидчика. Однако она смолкла и проползла на коленях ко мне.

— Глупая корова! — проворчал я. — Видишь, что теперь с нами!

Бенуа был сосредоточен, но нервозен.

— На колени, — скомандовал он. — Руки за голову. Лицом к стене.

Я выполнил, что было приказано.

— Ты вывернешься наизнанку, когда узнаешь, где кокаин, — продолжал я ворчать, словно это могло чему-нибудь помочь.

— Заткните глотку этому ублюдку! — взорвался Жан-Марк. — Суньте ему в пасть что-нибудь.

Арапчонок подбежал на скрипучих резиновых подошвах и, схватив за волосы, откинул мою голову назад.

— Ешь, — процедил он сквозь зубы, запихивая в мой рот вонючее кухонное полотенце.

Я чувствовал, что Бенуа стоит позади меня. Не было сомнений, что ничто не сможет отвлечь его внимание. Сообщники были озабочены появлением неизвестного фургона.

— Ты видишь их, — прошептал Жан-Марк.

— Да, они остановились.

— Что они делают?

— Ничего.

— Что ты имеешь в виду, черт возьми, под словом «ничего»? — взвизгнул Жан-Марк.

— Ничего, — повторил арапчонок. — Они просто… ждут… ходят вокруг.

Теперь я изменил свое мнение о темном фургоне. Хотел, чтобы его пассажиры зашли в дом.

— Они уходят.

— Уходят? — переспросил Жан-Марк. — Ты уверен?

— Уходят, — подтвердил арапчонок.

Я почувствовал, как сжались мои внутренности, как кровь хлынула от конечностей к моим жизненно важным органам. Закрыл глаза, склонил голову и задержал дыхание. Меня ожидало первое из необозримого числа тяжелых испытаний.

Как оказалось, первым испытанием стал удар подушкой, но он имел определенный смысл.

— Встань и сядь здесь, — приказал Жан-Марк. В его голосе смешались ярость, злоба, насмешка и удовлетворение.

Я поднялся, прошел к столу, не отрывая взгляда от его загорелого лица.

— Не смотри на меня так, — сказал он угрожающим тоном. — Тебе следует быть учтивым.

Я опустился в кресло. Мое тело сковала свинцовая усталость.

— Для чего?

Для чего? Как говорил Жан-Марк, ситуация в Кадисе не вернется. Может, я ударился головой в нужном месте, когда меня тащили из машины, или к моему опыту что-то, наконец, прибавилось, но, когда я изучал вспученную осыпающуюся поверхность стены и прислушивался к нервной перебранке похитителей, с моих глаз спала пелена на время достаточное для того, чтоб усвоить истину. Эта истина заключалась в том, что мир, в котором я привык жить, пришел к концу. Что бы я сейчас ни предпринял, это не могло спасти меня от смерти, поскольку она была предопределена восемь дней назад, а я был слишком толстокож, чтобы понять это. Мне следовало умереть, а мое имущество должно было перейти в руки моих убийц. Кокаин излучал нездоровье и неудачу, как краденые стержни из плутониевого русского реактора. Даже если бы я преуспел в бегстве от лягушатников, кокаин, видимо, продолжал бы заражать меня и приносить несчастье всем людям, которые попадали в искрящийся круг его вредоносного воздействия. Он был прекрасен, изумителен и ужасен. Он владел моей волей настолько, что даже сейчас, если бы меня поставили перед выбором: кокаин или свобода, я бы предпочел все-таки первое.

Жан-Марк стоял рядом со мной, опершись обеими руками о стол. Он был так близко, что я мог видеть пятна на его манжетах, обонять запахи пота и солярки, исходящие от его рубашки. Его фургон работал на дизельном топливе.

— Итак, где кокаин?

— Там, снаружи, — сказал я, — сейчас схожу и принесу. Перед этим скажи мне кое-что. — Возможность получить от него ответ была пятьдесят на пятьдесят. Такое всегда происходило в кино перед развязкой.

— Что? — спросил Жан-Марк.

— Откуда этот кокаин? Каково его происхождение?

— Не твое собачье дело, — ответил он. — Иди и принеси.

Он подталкивал меня в последний путь, к дереву для линчевания, отказав мне в лишних пяти минутах, в течение которых можно было сформулировать план, способный осчастливить нас всех.

— Позволь несколько слов, — взмолился я. — Последний глоток и немного слов. Может, мы на чем-нибудь сойдемся. Под мойкой на кухне бутылка «Бейлиса».

Жан-Марк распрямил плечи и вздохнул разочарованно:

— Иди и принеси этот чертов кокаин, понял?

Я сжал руки в кулаки.

— Мне нужны гарантии! — воскликнул я почти патетично.

— Что, ты думаешь, он должен сделать? — спросил Бенуа. — Позволить тебе уйти?

Я повернулся к нему лицом.

— Почему бы и нет? Какой от меня вред? Проявление милосердия — свойство благородного человека. Я не собираюсь никому рассказывать…

Жан-Марк, игнорируя меня, улыбнулся арапчонку:

— Что я тебе говорил? Воистину, пути Господни неисповедимы. Пойди достань из фургона эту идиотскую штуку.

Арапчонок вышел из дома, радуясь возможности выбраться на свежий воздух.

— Что происходит? — воскликнула Мэри, сгорбившись на тахте.

Жан-Марк ударил меня по спине, прежде чем я смог ответить на вопрос.

— Ты думаешь, мне нравится все это делать? — закричал он. — Думаешь, это легко? — Он наклонился так близко, что я почувствовал его смрадное дыхание. — Ты вынуждаешь меня! Дерьмо такое! Ты похож на этого идиота, Арта Гарфункеля, на свою тупую суку, мир полон псов… — Он разгорячился и заговорил неразборчиво, лишь через несколько секунд я смог понять, что он сказал. Альберто действительно слегка походил на Арта Гарфункеля. Но даже сейчас, когда в моей опустошенной душе почти ничего не осталось, я почувствовал нечто похожее на треск, шипение и замирание звуков.

Неопознанный местный житель.

— Сколько у тебя сейчас трупов? — спросил я. — Семь, восемь? Хочешь по два трупа за каждый килограмм? Стоит ли он этого?

Жан-Марк вытер рот и сильно ударил меня в грудь.

— Каждый из них на твоей совести, — заявил он. — Если бы не ты, никто бы не заставил меня это сделать. — Потом добавил, улыбнувшись: — Во всем этом твоя вина, но ты вынуждаешь меня нести ответственность за последствия твоих действий.

Цепь событий, которая снова поставила меня под дуло французского автомата, внезапно прояснилась. Осознав, что я вряд ли завалюсь в один из баров Матамороса, Жан-Марк, должно быть, решил еще раз навестить своего немецкого информанта в крепости. Гельмут рассказал ему все, что знал, ибо предательство похоже на перерезанную артерию, которая легко раскрывается, но трудно закрывается. В этот раз, однако, от Гельмута было мало пользы, поскольку он не имел представления, где я. Он поссорился с лунатиком в кепке, прибывшим с канистрой бензина.

Какой демон шептал на ухо Альберто, убедив его встретиться с чертом? Какое непоследовательное и нелогичное рассуждение заставило его совершить столь безумный акт? Он говорил мне, что был контрабандистом, что у него есть планы на чрезвычайный случай, и я понял это в том смысле, что он незаметно исчезнет. Какой резон был прибывать в крепости, в перегруженном авто с галлоном бензина и зажигалкой Zippo? Я тяжело опустился на стул, позволил голове упасть в подставленные руки и стал качаться от тошнотворного головокружения и обостренного чувства вины. Альберто знал, что я был в доме Кровавой Мэри, и, прежде чем умереть, предал меня. Из его глотки вырывались слова предательства, а потом пламя заставило его смолкнуть. Какую боль он пережил перед тем, как меня сдать, и сколько ее добавил акт предательства?

Я взглянул на Жан-Марка, неспособный от усталости изменить выражение лица.

— Что касается сходства с Артом Гарфункелем: его зовут Альберто. Ты дал ему шанс после того, как он рассказал тебе?

Он нахмурился:

— Рассказал что?

— Что я здесь.

Жан-Марк громко рассмеялся:

— Этот чертов псих? Он сказал, что ты умчался в Африку на моторной лодке. Все время смеялся, пока я его не пристрелил. Помешанный ублюдок! — Он протер глаза, словно от дыма, затем решительно указал на Мэри: — Вот кто предложил мне приехать сюда. — Он вынул коричневую пачку сигарет, раскрыл ее и бросил на стол непочатой. — Мальчишка из магазина принес это в мою комнату утром, как раз вовремя. Пятью минутами позже я бы уже возвращался в цивилизованный мир.

Я открыл пачку и внимательно прочел хранящийся в ней аккуратно напечатанный текст записки:

«Дорогой Жан-Марк, rendezvous La Mendirosa (mon maison) ASAP. Information important de Martin. [36]

Мэри Бредфорд».

Она пыталась предать меня по-французски. Я швырнул записку на стол и покачал головой, вспомнив картонную пачку сигарет, которую Мэри принесла в полицейский участок, точно зная, где она ее купила. Должно быть, она попросила копа, который подвозил ее в город, подождать, пока забежит в магазин, купит свои контрабандные сигареты и выпишет мне смертельную повестку.

— Ты глупая корова, — снова обругал я ее. — Если бы нас здесь не было, мы были бы в безопасности. А теперь на что мы похожи!

— Между прочим, следует писать «ma maison», — добавил Жан-Марк, — но записку я все же получил. Очень жаль, что не смогу вознаградить вас, как обещал.

— Да, она удовольствуется тем, что ты ей дашь, — заверил я его, пристально смотря в водянистые глаза Мэри и прекрасно понимая мотивы ее поведения. Сокрушенно покачал головой: — Несчастная старая корова.

— Не беспокойся обо мне, малыш, — ответила она. — Возражений не будет, если я закурю?

Жан-Марк нетерпеливо пнул меня, от чего я скорчился.

— Что ты можешь предпринять? — спросил он. — Дело сделано. Тебе следует принять все как есть и идти.

Сколько боли несет с собой прицельно выпущенная пуля? Я видел, как корчилась в пыли Луиза, не веря в то, что ее настиг выстрел, видел в ее глазах изумление.

Убийство, совершенное умело, может быть физически безболезненным, в этом даже есть какое-то удобство. Агонию питает ожидание смерти, да и то если смерть не воспринимается как избавление. Возможно, в условиях выбора, перед которым я сейчас стоял, настало время выбрать смерть. Она была упакована в сделанную со вкусом коробку с этикеткой «Долгий сон». Ингредиенты соотносились в такой пропорции: забвение — девяносто девять процентов, облегчение — ноль целых девять десятых процента и боль — ноль целых одна десятая процента. Отсутствовали средства подслащивания, зато продукт имел пожизненную гарантию. «Ты обязан этим себе», — гласила реклама на коробке, и я знал, что мог позволить себе это. Смерть излечивала все известные неурядицы жизни и была очевидным выбором в мире смуты, и все же именно здесь и именно сейчас я не желал ее.

— У меня идея, — сказал Бенуа. — Можно оставить его здесь, если найдется место, где его можно запереть на замок. Тот сарай с генератором: может, на нем есть замок. — Он сделал паузу, желая проверить, как босс отнесется к его инициативе.

— Если мы оставим его здесь, надо попить воды и поесть что-нибудь. Мы будем далеко отсюда, когда они поднимут тревогу.

Я переводил взгляд с одного сообщника на другого, подобно новичку на строительной площадке.

— Вы шутите? Вы не станете запирать меня.

Жан-Марк блуждал взглядом. Он схватил меня за горло и поставил на ноги.

— Теперь иди и принеси мой чертов пакет. — Он подтолкнул меня, роясь в нагрудном кармане, затем необъяснимо, если не верить в его жажду удовлетворить мое последнее желание, предложил мне сигарету «Мальборо» и дал ее прикурить.

— Иди и принеси мою вещицу, — сказал он спокойно, — я запру тебя. Согласен? — Он лгал.

Я покачал головой:

— У меня есть идея получше.

Жан-Марк закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он действительно хотел обречь меня на самую мучительную смерть.

— Прежде всего вы разрядите свои пушки и отдадите пули мне. Затем Бенуа и я сходим за пакетом с порошком. Я передам его Бенуа, и он принесет его тебе. За это время мне удастся сбежать. — Я импровизировал на ходу, и, хотя план до сих пор складывался неплохо, все же не учел главной заботы Жан-Марка. Мысль лихорадочно билась. — Вас волнует, что я обращусь в полицию, могу понять это… — Без подпитки кокаином работа моего мозга замедлялась. Взглянул на Жан-Марка. Его брови были вздернуты. Я окончательно заглох.

— Просто сходи и принеси. — Жан-Марк вздохнул. — Не заставляй меня стрелять в тебя.

Его взгляд метнулся к двери, когда тишину долины разорвали два громких хлопка. Бенуа быстро повернулся, сосредоточенный и напряженный. Повинуясь некоему крысиному инстинкту, он приготовился атаковать или бежать. Сделал шаг к двери, повел рукой, готовясь выхватить из-за пояса джинсов пистолет. Бросил взгляд на Жан-Марка. Брови поднялись в немом вопросе, на который босс не мог ответить. Все в комнате вдруг поняли, что должно было случиться. Ионизирующий разряд нервной статики прорезал воздух в доли секунды, когда открылись рты, а расширившиеся глаза стали коситься на дверь.

Я услышал пыхтение и удары ботинок в дверь, перед тем как два человека ворвались в просвет дверной коробки. Первый быстро метнулся вправо, в то время как второй сцепился в тяжелой схватке с Бенуа, с силой швырнул его на пол. Раздались громкие выкрики на английском, они преднамеренно стремились вселить ужас и смятение в обитателей комнаты.

— Военная полиция! Военная полиция! Все на пол, лицом вниз, лицом вниз, вниз лицом на чертов пол!

Если это была полиция, то Королевская полиция Ольстера, но Жан-Марк не оспаривал авторитет явно неофициально выглядящего дула дробовика. Он поднял руки и отступил назад, яростно кивая, как будто понимал, что ему говорили.

— Ляг на этот чертов пол, или я пристрелю тебя…

— …Sur la planchee, sur la planchee. Лицом вниз, лицом вниз.

Один из двух нападавших оказался женщиной. Оба налетчика носили бейсбольные кепки и закрывали нижнюю часть лица платками. Я видел, как Бенуа получил удар в челюсть и как Жан-Марк опустился на колени.

— Ты сиди в кресле, — приказал высокий узкоглазый мужчина, перед тем как сбить меня на пол и подбежать к тахте с большим черным пистолетом, который он держал обеими руками. Его ольстерский акцент производил поначалу ложное впечатление, казалось, будто он тебе сочувствует.

— Смирно! — заорал он. — Сиди смирно, или я пристрелю тебя!

Мэри заерзала на коленях, вознесла руки вверх и широко открыла глаза, опасаясь неожиданной смерти.

— Не так поняла, а? — спросил я.

— Ложись на этот чертов пол! На пол!

Я подумал сначала, что мне предложили сесть в кресло, но не стал спорить. Только эти люди знали, что происходит. Женщина была одета в джинсы и тяжело дышала. Ее партнер сильно лягнул Бенуа между ног, затем схватил Жан-Марка и потащил его в центр комнаты.

— Руки за голову! Les mains sur la tête! Les mains sur la tête!

Все подчинились. Зрачки налитых кровью глаз Жан-Марка расширились настолько, что я почти не видел белки. Он знал о происходящем столько же, сколько и я. Или, может, меньше, подумалось мне, когда налетчик наступил подошвой на голову Жан-Марка.

— Qui est armee? Qui est armee?

— У них есть пистолет, — вызвался я ответить. — Либо у этого в голубой рубашке, либо у рябого.

Послышалось тяжелое дыхание, пара ботинок пришла в движение, а затем металл лязгнул о камень.

— Я взяла его! — воскликнула женщина.

— Убейте того в голубой рубашке! — закричал я.

Женщина пнула меня ногой под ребра. Я задрожал, когда услышал, как истязают французов, затем закусил губу, когда на мою руку опустилось колено, обтянутое грубой тканью. Жесткое дуло пистолета прошло сквозь мои волосы и уперлось в голову.

— Где кокаин, дохляк? — спросил мужчина шепотом.

— Где что? — прохрипел я. Пока это еще не был ответ на вопрос, и я не осознавал, с кем говорю.

— Где порошок, ты, мерзкая тварь?

— Я покажу вам. Достану, достану его, — пролепетал я.

— Говоришь по-французски, да?

Я кивнул и был поставлен на ноги.

— Переведи: «Оставаться на полу, лицом вниз».

— Gardez-vous a la planchee.

Я перевел указания, которые затем последовали, радуясь инциденту не так сильно, как ожидал. Французы радовались еще меньше, их ужасно неудобное положение, когда они лежали, прижавшись щеками к полу, с руками за спиной, доставляло мне некоторое удовлетворение.

— Послушай, — заговорил Жан-Марк, пытаясь вспомнить слова, которые должны были спасти ему жизнь. — Послушай, — повторил он еще несколько раз.

Теперь им занялся ботинок другой ноги. Удар его носка заставил Жан-Марка забыть нужное предложение. Мэри возмущенно говорила, что не имеет ничего общего с французами, но сочетание угроз и побоев заставило ее понурить голову и закрыть рот. Я последовал ее примеру, стараясь контролировать дыхание и успокоить шумное биение пульса в ушах. В это время уроженец Ольстера перемещался от тела к телу, стегая скрученным проводом пальцы и запястья. Дурные предчувствия росли из естественного источника наркоты, спрятавшегося в скалах глубоко внизу, за домом Мэри, чтобы пробиться затем через пол дома и осушить желудки и мозги четырех неудачников, беспомощных пленников судьбы, не поддающейся нашему контролю. Наши судьбы определяли неписаные законы бизнеса, который мы провалили. Ни один из нас не мог отрицать, что наступило справедливое возмездие. Это было профессиональное несчастье: моряк тонет, пилот сгорает в кабине, а наркоделец страдает от обширной травмы в задней части головы. Я понимал, что уйду в иной мир вместе с остальными заложниками, но надеялся, что смогу заглянуть в глаза Жан-Марка, когда он скажет adieu.

— Эй, Жан-Марк, — подал я голос. — Луиза была все-таки права. Ты действительно жалкий любитель!

— Закрой рот и подойди ко мне, — пробасил грозный налетчик, поставив меня на ноги и протащив через дверной проход. — Узнаешь меня?

Бейсболка была надвинута на его бледно-голубые глаза, а платок закрывал нижнюю часть лица на уровне носа. Возможно, он задал этот вопрос, чтобы посмеяться надо мной.

— Нет, — ответил я.

Что-то щелкнуло в моей ноющей от боли голове, когда я вдруг получил доступ к закрытым файлам памяти. В быстрой, беспорядочной последовательности увидел два белых лица в мчавшемся комби, мистера и мисс Нексткард, прогуливавшихся в отеле Кадиса. Увидел вымученные улыбки на фотографиях в украденных паспортах — мощного парня и блондинку с хищным ртом, рыскавших по темным улицам Матамороса в поисках жертвы. Разумеется, я узнал его. Я даже знал его имя и имя его подружки. Еще шесть или семь минут назад я мог бы подумать, что эта пара выбрала по-своему приличный способ добывать средства к существованию, но я бы ошибся. Впрочем, одно я знал определенно: они не копы. Они говорили, как обычные налетчики, ворвавшись в дом, словно Боди и Дойл, они хотели, чтобы мы поверили, что они таковы, но я готов был поставить на кон каждый грамм порошка, хранившегося в машине Мэри, — они были хуже нас.

Большой белый «мерседес» скрывался за домом. Сейчас, стоя на трех проколотых шинах, он был похож на быка с подрезанными сухожилиями. Арапчонок лежал рядом с ним в пыли и похрипывал. Его живот чернел в крови и мухах. Если бы не его смертельная рана, можно было бы подумать, что его ударила дверца фургона, зависшая над ним открытой. В него выстрелили, когда он нагнулся, чтобы взять мои пожитки. Смертоносные пули, жужжавшие, как осы, пробили кабину, прежде чем опрокинуть его на землю. Мой пиджак, комбинезон и вышитая сумка Луизы грудой лежали на сиденье машины над его подрагивающим телом. Жан-Марк принял меры, чтобы никто не помешал ему преследовать меня, и удалил из «транзита» все признаки моего существования, и я мгновенно понял, почему моя физиономия осталась неизвестной полиции. Мерфи глядел в землю и рыскал глазами по сторонам, когда тащил меня мимо своей хрипящей жертвы. Он согнул меня в дугу, прежде чем бросить на капот фургона. Я ловил ртом воздух и горбился, насколько позволяла его неумолимая хватка, мои руки спазматически дернулись, когда он снял ладонь с моего затылка и сорвал платок со своего лица. Наклонился ко мне. Его лицо исказила злобная гримаса, он дважды пнул меня коленом в пах и ударил в щеку. Мои ноздри чувствовали его горячее дыхание. Потом он ослабил хватку, я отвалился от него с несмолкающей, как гул дорожного движения, болью. Сделав два шага назад, почувствовал, будто меня толкнул товарный поезд, заставил корчиться в пыли. Я попытался подняться, но его колено тяжело опустилось на мое запястье.

— Где порошок?

Он ткнул в мою ладонь дулом пистолета.

— Сейчас покажу, — пообещал я жалобно.

Мерфи нажал сильнее. Голубая сталь растягивала кожу под рифленым дулом до точки разрыва, крохотные сложные костяшки под ним начали скрипеть. Я закусил губу, чтобы компенсировать боль, чуть более сильную, чем ожидание выстрела, который раскрошит мою руку.

— Не показывай, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Говори где.

Я выгнул спину в тщетной попытке облегчить давление. Может, этот подонок хотел пырнуть меня ножом в спину. Может, он хотел подавить сопротивление, но я выдержу столько боли, сколько он сможет причинить мне до того, как я скажу ему, где кокаин. Десять минут назад я смирился со смертью: я принял ее, как только Жан-Марк и Бенуа начали разговор о необходимости меня запереть. Теперь мне дали шанс жить, и кокаин стал активом, которым я выкуплю свое будущее.

— Не скажу, а ты никогда не найдешь его, — прошептал я сквозь зубы. — Могу только показать.

Я услышал звук выстрела и почувствовал ожог в прижатой руке. В то же самое время мой мучитель отпрянул, вскочил на ноги и пнул меня носком ботинка.

— Грязный ублюдок, вот ты кто, — пробормотал он. — Поднимайся.

Я поднялся, держа поврежденную руку, как раненая птица, испуганно глядя на окровавленную ладонь. На моем поврежденном большом пальце зияла рана, черная кровь вытекала струями из моего мозга и сердца, капая на бесплодную почву участка Мэри. Та же самая кровь обрызгала лицо Мерфи, и он замер на месте в отвращении, стирая с губ ее едкие пятна. Я видел, что ему не удается очиститься от моей крови, которая засохла на его щеках. Внезапно он напрягся, нюхая воздух, как запыхавшийся лис.

— Садись со стороны открытой дверцы! — рявкнул он, толкая меня в направлении фургона так сильно, что я чуть не растянулся на земле.

Оглядевшись и проследив за его тревожным взглядом, скользящим по суженному тесниной небу, я побежал к фургону. Подбежав, услышал гул вертолета Национальной гвардии. Определить направление его полета мешали волны эха, наслаивающееся друг на друга при отражении от крутых склонов долины. Когда я скрылся за дверцей, Мерфи подбежал к арапчонку и оттащил его за сморщенную руку и влажную ногу на темное сиденье фургона рядом с мотоциклом Ивана как раз перед тем, как над ним загромыхал вертолет. Он подождал, пока вертолет улетит, накрыв нас мягкой пеленой сладко пахнущих выхлопных газов, затем повернулся ко мне, все еще стараясь стереть мою кровь с лица.

— Итак, где порошок?

Я покачал головой:

— Не здесь. Сюда я его никогда не привозил. За ним нужно ехать.

— Тогда садись в эту чертову машину, — приказал Мерфи. Он открыл фургон и сунул черный пистолет за пояс арапчонка.

— Можно мне забрать свое барахло? На случай, если нам придется сделать остановку.

Он кивнул. Я взял узел с пассажирского кресла в «мерседесе». Когда повернулся, заметил что-то мягкое и черное в коже, запихнутое в боковой карман дверцы фургона. Схватил и поковылял к машине Мерфи, проверяя содержимое находки. В свертке не было ни денег, ни кредитной карточки, ни семейной фотографии. Там был плохого качества портрет бухгалтера-практиканта, наклеенный на карточку из слоистого картона, с испанским флагом и золотой эмблемой. Портрет Маттео Моралеса Сильвестра, убитого при исполнении служебного долга.

Мерфи что-то крикнул сообщнице, и прежде, чем она появилась в двери в голубой дымке, внутри дома прозвучало два выстрела. Женщина подошла к машине, запыхавшаяся и возбужденная.

— Сядь впереди и всю дорогу не сходи со своего места, — приказала она мне, потянув с лица платок и открыв жесткое белесое лицо.

Я выполнил все, что мне было приказано, мой мочевой пузырь подрагивал. Она взобралась на заднее сиденье, Мерфи взялся за руль.

— Сделано? — спросил он с загадочным видом, его вопрос словно отскочил от стекла окошка заднего вида.

— Больше от них не будет вреда, — сказала она уклончиво. — Едем отсюда.

Ее призыв остался без ответа: Мерфи продолжал сверлить ее взглядом.

— Я прострелила каждому из них колено, в стиле Дерри, — пояснила она, словно сделала нечто похвальное. По крайней мере, она поддержала честь флага.

Мерфи досадливо поморщился.

— Подожди здесь, — сказал он со вздохом и открыл дверцу.

— Куда ты идешь? — забеспокоилась Сара.

Он повернулся так, чтобы она могла увидеть выражение решимости на его лице.

— Я собираюсь закончить проделанную работу. Следи за этим хиппи.

— Зачем? — уныло запротестовала Сара. — Они не видели наших лиц. Едем — и все.

Я видел их лица.

— Где их пушка? — спросил Мерфи.

— В доме, в вазе для фруктов. Она пуста. Я ее опорожнила.

— А женщина?

— Послушай, Мерфи. Нужно ли было мне стрелять в нее из двенадцатого калибра? — Ее голосовые связки были натянуты до предела. — Она в наручниках и никуда не уйдет. Нельзя ли просто смыться отсюда? Какой смысл возиться с ними? Едем, пока еще можно уехать.

Это был железный аргумент. Мерфи уселся на сиденье и включил зажигание.

— Черт с ними, — пробормотал он.

— Порошок у нас?

— Он покажет где.

Я закивал, поскольку старался казаться лояльным. Ситуация на самом деле выглядела весьма скверной, если ее могло улучшить только похищение меня ирландскими террористами и спасение ими же от смерти. Пути Господа, как справедливо отмечал Жан-Марк, неисповедимы.