Отель «Альгамбра» представлял собой невзрачный двухэтажный блок из розового бетона на южной окраине Матаморосы. Выстроенный для коммивояжеров, овощеводов и нелегальных свиданий, он стоял в стороне от дороги, проливая стерильный неоновый свет на пустошь, заросшую сорняками и усыпанную гонимым ветром мусором. Несмотря на неоднократные напоминания, что инвалидная коляска электрическая, Ник упорно катил толстяка по холодному вестибюлю с регистрационной стойкой и дальше по голым коридорам к отведенному им номеру на нижнем этаже. Волосы на затылке вставали дыбом, пальцы на ногах поджимались даже на таком уровне контакта с другим человеком. Профессор не пытался романтизировать предложение, и грубое обещание заплатить за оказанные услуги лишь слегка сгладило то, что предстояло Нику. Номер был не менее безобразным, чем внешний вид отеля, с чисто выметенными полами, двуспальной кроватью и привинченным к стене телевизором.

Профессор принюхался, когда Ник его вкатил.

— Пойдешь в душ?

— Потом, — сказал Ник.

— Сейчас, — потребовал профессор. — Воняешь, как поросенок.

Горячая вода не утопила порхавших в животе бабочек, и, насухо вытираясь, Ник отверг протянутую руку судьбы. Открыв дверь ванной и видя ожиревшего, волосатого, голого, немощного академика на электрическом стуле, он признал, что Ленни пришел бы в презрительное негодование, только Ленни тут не было.

Профессор окинул взглядом полуобнаженное тело Ника.

— Быстро управился, — заметил он. — Потрудился намылиться?

— Конечно, — соврал Ник, чуя запах собственного взволнованного пота.

— Нервничаешь? — улыбнулся профессор. — Немного же на тебе мяса, мальчик.

— Сплошь мышцы, — улыбнулся Ник в ответ.

Профессор поднял бровь.

— Посмотрим. Отдохни в постели, пока я душ приму. Поедим после дела.

Ник кивнул, отступил в сторону, дав проехать коляске. Номер был одним из двух в отеле, предназначенных соответственно требованиям ЕС для людей с ограниченными физическими возможностями, включая душ с низким сиденьем и поручнями. Имелся и звонок срочного вызова, приводившийся в действие рывком шнура и оповещавший служащих о нуждах беспомощных постояльцев. Встав на низкое сиденье, Ник привязал шнур к потолку и, пока профессор распевал Бизе в предвкушении грядущих наслаждений, крепко припер гладильной доской дверь ванной. Быстро одевшись, включил музыкальный канал Эм-ти-ви, прибавил звук, обшарил брючные карманы профессора. Бумажника не оказалось — должно быть, недоверчивый сукин сын забрал его с собой в ванную, — но поиски принесли ключи от инвалидной машины, несколько евро мелочью и карманный аэрозоль с феромонами. Ник все это забрал и выехал с гостиничной автостоянки. Профессор к тому времени даже не успел хорошенько намылить подмышки.

Через час Ник прибыл в Паленсию, и, как ожидалось, Ленни от всей души возмутился.

— Это ж пластмассовая инвалидка, будь я проклят! — вскричал он. Автомобильчик стоял в тени у вокзала. — Смотри: сюда коляска входит. Хорошо, хоть ее ты не прихватил.

— Что это значит? — переспросил Сидней под оранжевым дождем, тихо лившимся под фонарями на пустую улицу.

— Рифмованный сленг, мистер С., — объяснил Ленни. — Как ты мог, Никель?

— Да ведь это машина, правда?

— Инвалидная?

— Постарайтесь поспевать за нами, мистер С., — вздохнул Ленни. — Инвалидная. Ник бесстыдно угнал ее у репы.

— Отлично сработано, мистер Крик! Очень рад снова вас видеть.

— Я знал, что он вернется, — соврал Ленни. — Только не в проклятущей пластмассе.

— Если не хочешь, не езди в ней, — предложил Ник.

— Где вы ее раздобыли, господи помилуй? — поинтересовался Сидней.

Ник открыл пассажирскую дверцу и жестом предложил ему сесть.

— Мне бы не хотелось говорить об этом.

— Еще бы, будь я проклят, — кивнул Ленни, взглянул на заднее сиденье, потом вверх по обсаженной деревьями улице. — Ник, скорей прыгай назад! Копы!..

Ник посмотрел налево-направо. Влажный ветер поднял одинокий пакет для продуктов, закрутил, перебросил на тротуар.

— Где?

— Не важно, — настаивал Ленни. — Садись, я поведу.

Они выкатились из Паленсии, как стремительная тележка в торговом зале, дребезжа по булыжнику, огибая пустые автобусы, одиночных озабоченных пешеходов. Сидней нашел дорожную карту и разработал прямой маршрут на восток в обход больших шоссе, потом к югу мимо виноградников Риохи.

— Слегка сбавьте скорость, мистер Ноулс, — предупредил он. — После всех испытаний мне не хочется, чтобы нас задержали.

— Примите успокоительную таблетку, мистер С., — предложил Ленни. — Репы-сурепы всегда ездят с компаньонами, правда?

— Я сказал, вы слишком быстро ведете машину.

— Двадцать миль в час.

— Не уверен, что эта машина пронесет нас через горы, — сказал Сидней.

Ленни глубоко вздохнул.

— Мистер Стармен, — начал он, — может быть, вы великий диктатор, но при всем уважении уже не так молоды, и у вас был тяжелый, очень долгий день. — Возмущенные возражения Сиднея пресекло одно мановение пальца. — Ш-ш-ш! Никаких споров. Я уверен, что вы очень рады воссоединению с присутствующим здесь Никелем, но, если бы не Ленни, мы до сих пор сидели бы в том самом дерьмовом Сантандере. Может, даже в больнице. — Он оглянулся на Сиднея, вздернув бровь. — Ну, не стану хвастливо подчеркивать, что сталось с грабителями, однако…

— Да-да, мистер Ноулс, — кивнул Сидней. — Не могу должным образом выразить свою признательность за ваши действия в железнодорожном депо.

Ленни закурил и кивнул.

— Что он сказал, Ник?

— Что ты хорошо справился, — вздохнул Ник.

— Вот именно, — подтвердил Ленни, — поэтому попрошу теперь, леди, сидеть позади, отдыхать и предоставить мне вести машину. Идет?

Теперь они заткнутся, рассудил он. Иногда надо быть твердым с нетвердыми, хотя Ленни поостерегся бы причислять к ним Сиднея. Сидней Стармен не простой пенсионер по старости. Старики должны быть жалкими и несчастными, злобными и жестокими, забывчивыми и немощными, задыхающимися и невоздержанными. Такими они нравятся Ленни. Они должны придерживаться рутинных привычек, сложившихся на протяжении долгой жизни, современный мир должен их в принципе огорчать и расстраивать, они не должны иметь ни малейшего представления о стоимости жизни и отойти в сторонку, предоставив новому поколению заботиться о себе. В обмен они им оставляют земные богатства, и цикл продолжается. Это все равно что выращивать сад, где отмирающие растения удобряют новые посадки. Проблема в том, что Сидней решительно отказывается играть в эти игры. По всем правилам ему в первую очередь следует думать о том, где выпить чашку чаю, где пописать, а не разыгрывать из себя Наполеона, и Ленни решил ликвидировать аномалию. Завтра утром все пойдет по-другому. Завтра утром он нанесет небольшой, но последний, смертельный удар.

Ник проснулся в темноте, прилипнув щекой к газетам и брошюрам, поддерживавшим фашистскую историю Гражданской войны. Они остановились на лесной поляне в самый темный час перед рассветом. Ленни исчез, Сидней спал, храпя, словно треснувшая пила. Без очков, по мнению Ника, он выглядел старше. Ник откинул вперед спинку водительского сиденья и вылез из фургона. Ленни стоял в тени, отброшенной грудой асфальта, курил и потягивал из бутылки водку.

— Хорошо поспал? — осведомился он.

Ник пожал плечами:

— Пожалуй. Где мы?

— Только что проехали какую-то Сорию. — Ленни хлебнул спиртного. — Я просто решил слегка освежиться, прежде чем будить Эль Сида.

Ник протер глаза, поискал сигарету.

— Зачем его будить?

Ленни взглянул на него:

— Ах, значит, ты знаешь, куда ехать дальше?

Ник покачал головой:

— Не заводись. Хочешь, для разнообразия я поведу машину?

Ленни презрительно рассмеялся:

— Ну правильно. Пересади меня на заднее сиденье. Давай, попробуй. — Он взглянул на воображаемые ручные часы, кивнул на юго-запад. — Скоро, Николас, солнце встанет вон над теми горами, начнется новый день. Ты со мной?

Ник кивнул:

— Хорошо. А знаешь, почему начнется новый день?

— Потому что солнце встанет вон над теми горами?

— Угу, и потому что операция перейдет под другое командование. — Ленни еще хлебнул водки. — Хочу сказать, ты меня разочаровал, Николас. Я ждал от тебя верности.

— О чем ты говоришь? — вздохнул Ник.

— Тебе очень хорошо известно, — ответил Ленни, постучав пальцем по носу. — У Ленни чуткий нос. У Ленни верный глаз. Он все знает, все видит.

— Ну и что же ты видишь?

Ленни безрадостно фыркнул.

— Обманщика не обманешь, Николас.

— Что за чушь? Я тебя не обманываю. Ты просто кипятком писаешь из-за того, что я вернулся. Думал, домой поеду на следующем пароме?

— Я тебя знаю гораздо лучше, Никель. Ленни Нос.

— Да, а Ник знает, что нос Ленни в сторону вывернут, потому что Ник позаботился раздобыть транспортное средство.

— Ты поступил просто подло, угнав у инвалида пластмассовую коляску. Мне стыдно за тебя.

— Не настолько, чтоб не рваться за руль?

Ленни покачал головой:

— Ладно, Ник. Я жутко на тебя злился в последние дни, но вполне готов забыть твои измены, личную боль, которую ты мне причинил, если получу заверение, что дальше мы двинемся вместе в мире и взаимном согласии. Да или нет?

— Ничего не понимаю, — нахмурился Ник.

— Да или нет? — настаивал Ленни.

— Что?

— Дальше действуем в полном взаимном согласии. Да? Или нет?

Ник открыл рот.

— Да или нет?

— Э-э-э… да, но…

— Все, что я хотел услышать. Ну, когда мистер Стармен не спит, он ведет себя почти как Иди Амин, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Ник кивнул, ровно ничего не понимая.

— К завтраку я стану папочкой. Ты со мной?

— Возьмешь дело в свои руки?

— Правильно.

— Каким образом?

— В каком смысле?

— Ты знаешь, где золото?

— Забудь о золоте, Ник. Нету никакого золота.

— Откуда ты знаешь?

— Эль Сид сказал.

У Ника отвисла челюсть.

— Что сказал?

— То, что я говорю.

— Что золота нет?

— В общем, да.

— Что значит «в общем»?

Ленни подбоченился, держа бутылку за горлышко, словно ножны меча.

— Прямо фактически не сказал, чтоб не развеять иллюзии, но намекнул, когда мы ехали в поезде.

— Как намекнул?

— Точные выражения не имеют значения. Тебе все равно не понять. Вещь тонкая, психологическая. — Ленни постучал по виску пальцем. — Как ни прискорбно, у старика в голове полная каша. Лучше пожалей бедного сукина сына, вместо того чтоб готовить карманы.

— Я только говорю, если Сидней не будет распоряжаться…

Ленни приложил палец к губам.

— Николас! Ш-ш-ш! Предоставь дело Ленни. — Он обдумал негативные последствия, которые неизбежно возникнут, если допить остатки водки, пожал плечами, поднес к губам горлышко, высосал, бросил пустую бутылку в траву. — Пошли.

Пока пассажиры спали, болтая головами на свернутых, как у повешенных, шеях, Ленни курил и обдумывал ситуацию. Он быстро оправился от потрясения при виде Ника, твердым шагом вошедшего с самодовольной ухмылкой в вокзальный зал ожидания, но реорганизация компании из двух человек в толпу из трех испортила динамику, снова поставив Ленни в рискованное положение. Впрочем, на этот раз он готов к их интригам, готов взять на себя руководство. Точно выбрать момент помог старый гений Ноулсов: Сидней с Ником устали, проголодались, замерзли, находятся в неподходящей для споров форме. Поездка опять перешла под контроль Ленни, и, если умненько повести дело, к пятнице он будет сидеть в «Белом льве». Ник сделает все, что ему будет сказано; в холодном свете дня Эль Сида наверняка можно будет тихонечко убедить, что пора возвращаться домой, может быть, как-нибудь в другой раз проехаться. Нападение грабителей, рассудил Ленни, пришлось очень кстати, лучше не придумаешь. Он посмотрел на карту. Похоже, Сарагоса крупный город. Может быть, там есть даже аэропорт и, если повезет, найдется дешевый и веселый рейс в Стенстед по фунту с носа. Важно как можно скорее привезти всех в Норфолк без лишних торгов и любезностей.

Обманув ожидания Ленни, солнце взошло на востоке, встало кровавым пятном на ночном небе. В первых лучах вылетела стая галдевших ворон, пока он пропускал шеренгу тракторов на проселочном перекрестке. Сидней зашевелился, гримасничая, разминая затекшую шею. За время сна на щеках пробилась седая щетина, жесткая поросль неуместно смотрелась на обвисшей коже, придавая старику довольно сомнительный, жалкий вид.

— Где мы? — прохрипел он, нашаривая трясущимися руками очки.

— Неподалеку от Сарагосы, — ответил Ленни. — Ждем, когда проедут вот эти картофелекопалки. — Он протянул руку, потрепал Сиднея по плечу. — По-моему, вы пока держитесь очень даже неплохо.

— До конечной цели еще далеко, мистер Ноулс, — указал Сидней, — поэтому воздержитесь от преждевременных заключений. Мы раздобыли средство передвижения, за что надо благодарить мистера Крика. Остается не менее серьезная проблема, о которой отлично известно нашим желудкам.

— Наличные, — кивнул Ленни. — Я думаю над этим.

Сидней перебил его безнадежным вздохом.

— Не желаете передохнуть, мистер Ноулс? Может, приклоните голову, предоставив решение проблем мне, а машину мистеру Крику?

Ленни глубоко вдохнул, как бы раздулся всем телом, которое грозно нависло над хрупкой фигурой Сиднея.

— Скажу честно, Сид, теперь, когда вы очнулись, знайте, что у нас с Ником был вчера небольшой разговор. Мы решили, что пора переходить к решительным действиям. Правда, Ник? — Он оглянулся через плечо. — Ник! Проснись!

Сидней снял очки, поднял бровь.

— К решительным действиям какого рода?

— Coup de grâce, если желаете.

— Coup d'état, — поправил Ник, зевая.

Ленни нахмурился:

— Попрошу тебя, Никель! Я знаю латынь, черт возьми. Так или иначе, Сид, мы считаем, что вы слишком долго исполняли тяжкие обязанности руководителя, и, по нашему мнению, пора вам отступить в сторонку, передав полномочия молодому поколению. Правда, Ник?

Ник улыбнулся, неопределенно дернув одним плечом.

Сидней снова надел очки, испустил долгий задумчивый вздох.

— Очень хорошо, — кивнул он наконец. — Как я понимаю, нас ждут перемены.

— Незначительные, — подтвердил Ленни. — Во-первых, отбросим пижонство в смысле «мистер такой-то» и «мистер такой-то». Отныне вы Сидней или Эль Сид; это как Николас, когда я делаю серьезное замечание, и Никель в любое другое время.

— А вы?

— Леонард или мистер Ноулс. Чего смешного, Николас?

— Я не буду тебя называть мистер Ноулс.

— Будешь звать, как я скажу, черт побери! — рявкнул Ленни. — Не стану прибегать к диктаторским методам, что было бы весьма неприятно. Посмотрите на Кубу — это ж горькие слезы. Думаете, он позволил бы людям звать его Фидо или предпочел обращение «мистер Кастро»?

— Сеньор Кастро, — поправил Сидней.

— Не Фидо, а Фидель, — поправил Ник.

Ленни тряхнул головой:

— Ты Фиделя Сассуна имеешь в виду?

— Военного поэта? — уточнил Сидней.

Ленни заколебался.

— Вот именно. В любом случае суть в том, что я главный, а если кому-то не нравится, пускай проваливает.

Сидней покорно опустил голову:

— Не возражаю.

— Отныне можете называть меня Леонардом.

— Предпочту обращение «мистер Ноулс», — сказал Сидней.

— Правильно. Во-первых, я вообще прекращаю поездку. Сердце буквально разрывается, потому что я знаю, чего оба вы от нее ожидали, но, по-моему, несправедливо и дальше подвергать Сиднея столь тяжким испытаниям.

— Спасибо, мистер Ноулс, думаю, я вполне к ним готов.

— Вы так думаете, а Ленни знает?

— Может быть, надо сказать, Леонард знает? — вставил Ник.

Ленни проигнорировал замечание.

— Суть в любом случае в том, что мы едем в аэропорт Сарагосы и летим домой следующим рейсом.

— Я не лечу, — сказал Сидней.

— И я тоже, — добавил Ник. — Мы здесь всего только день пробыли.

Виноградники пролетали мимо с обеих сторон узкой дороги, лозы стояли, напоминая распятия. Все равно что ехать через огромное кладбище.

Ленни вдруг громко вздохнул и резко затормозил.

— Как я уже сказал, леди, кому не нравится, может выйти в любую минуту.

Сидней открыл дверцу и вышел.

— Будьте добры, мистер Крик, передайте рюкзак.

Ленни сверкнул глазами на Ника:

— А ты?

Ник посмотрел на Сиднея, на Ленни и снова на Сиднея.

— Слишком поздно, Никель, — буркнул Ленни и газанул. Инвалидная машина ускорила ход, сверкнув задними огнями.

— Куда мы? — спросил Ник.

— В аэропорт Сарагосы, — ответил Ленни.

— Билеты на что купим?

— Взаймы дадут. Когда будем дома, вернем деньги. Пообещаем, по крайней мере.

Ник покачал головой:

— Не думаю, что нам окажут благотворительную помощь. Слишком уж мы похожи на пару отпетых мошенников.

— Угу, да только мы присматриваем за престарелым восьмидесятилетним старцем. Социальные работники. Не все судят о других по одежке, Николас.

— Ленни, — сказал Ник.

— Леонард.

— Леонард.

— Что?

— Полмили назад ты высадил из машины престарелого восьмидесятилетнего джентльмена. Вряд ли тебя признают социальным работником. — Инвалидная машина замедлила ход. — А завещание? Как Эль Сид его подпишет, потерявшись в испанской глубинке? — Инвалидная машина остановилась. — По-моему, не стоило предлагать ему выйти, когда пожелает.

Сидней с некоторым трудом шел по травянистой обочине, оставляя за собой в росе темные следы кожаных туфель. В ранней утренней сырости ныли все кости, но все-таки это самое лучшее время дня. Он сначала услышал фургончик, а потом увидел. Напоминая урчанием газонокосилку, машина двигалась между диагональными рядами виноградных лоз. Она поравнялась с ним.

— Не могу я оставить вас здесь одного, мистер С.! — крикнул Ленни. — Не в моих правилах. Садитесь, пока живы.

— Надо бы извиниться, — подсказал Ник.

Ленни проигнорировал замечание.

— Зачем мне садиться, мистер Ноулс? Вы намерены меня репатриировать?

— Нет, конечно, глупая старая колбаса! — крикнул Ленни. — Просто домой хочу отвезти.

— Он это и имеет в виду, — объяснил Ник.

— Слушайте, Сид, — попытался наладить отношения Ленни, — почему вы не скажете, куда вам надо, и тогда мы посмотрим, что можно сделать.

Сидней бросил рюкзак, сунул руки в карманы пальто.

— Мне надо в Маэстрасго.

Ленни кивнул. Никогда о таком месте не слышал, но там наверняка имеется аэропорт, поэтому годится.

— Чего раньше не сказали? — вскричал он. — Поехали.

Сидней долго смотрел на него. Идиот до сих пор считает себя главным. Пожалуй, пора проверить, на что он способен. Сидней влез в машину, прижав к груди рюкзак.

— Что же вы нам сейчас предлагаете сделать, мистер Ноулс?

— Правильно. Первым делом приготовимся к ограблению.

— Ох, ради бога, — простонал Ник. — Не надо никаких ограблений.

— Я всегда готов выслушать альтернативное предложение, Николас.

— Может быть, что-нибудь более тонкое, — предположил Сидней.

— На тонкости, Сид, у нас времени нет. Зальем полный бак, совершим ограбление и вдвое быстрей доберемся туда, куда едем. Потом утончайте сколько заблагорассудится. Едем на заправку.

— Можем не доехать, — предупредил Ник.

— До чего тяжело работать с вечным пессимистом, — вздохнул Ленни. — Да, можем и не доехать, но также можем умереть с голоду, а если подумать, то можем попасть под автобус, переходя улицу.

— Переходить улицу не так рискованно, как грабить заправку.

— Забудь об оценке риска, Николас, — посоветовал Ленни. — Это было на твоей прежней работе.

Сидней закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов. Операция рушится со всех сторон, и, если крах продолжится такими же темпами, возможно, ему и до гор не добраться. В тридцатых годах было гораздо легче, хотя тогда помогала надлежащая организация и квалифицированный персонал. Он всегда знал, что поездка в компании с мистером Ноулсом и мистером Криком будет вызывать немалое раздражение, но они переступают даже собственный высокий порог идиотизма. Однако, кроме них, у него ничего нет, а их надо только кормить и погонять кнутом, как говаривал Фрэнк Кобб.

Воспоминания о Фрэнке Коббе много лет преследуют Сиднея. Образ майора Кобба все время выдергивает у него из-под ног коврик, и он с воспаленной простатой, больной спиной, пульсирующими суставами и слабеющим зрением, постоянно напоминающими о возрасте, падает на спину, как восемнадцатилетний мальчишка. Они впервые встретились в Мадрегерасе, куда остатки Британского батальона отправили отдыхать после бойни в Хараме. Слухи о фронтовых подвигах Сиднея быстро распространились, и он с некоторым самодовольством купался в свете рампы, предназначенном для слегка слабоумных.

Кобб его отыскал и явился на место постоя в длинном кожаном плаще с тяжелым русским автоматом.

— Вы кто? — спросил Сидней.

— Фрэнк Кобб, — ответил незнакомец с американским акцентом. — Не трудись вставать. — Ему было за сорок, черные волосы зачесаны назад, на узком лице пьяницы волчья улыбка. Сидней решил, что он похож на известного киноактера, только не на такого, который играл когда-нибудь романтического героя. Американец схватил с койки Сиднея «люгер».

— П-ноль-восемь, — констатировал он. — Где ты его взял?

— На Горе Самоубийц, — ответил Сидней.

— У кого?

— У вражеского офицера. Я его застрелил.

— Молодец, малыш. Что еще у него было?

— Карта и какие-то бумаги на испанском.

— Знаешь испанский?

— Ни слова.

— Вот это проблема.

— Пока обходился, майор.

Кобб кивнул:

— Да, но это было на твоей прежней работе.

— Вот эта годится! — с энтузиазмом воскликнул Ленни, потирая руки. — Проезжаем и разворачиваемся.

Они только что проехали мимо заправочной станции с бакалейной лавкой, которая полностью отвечала требованиям Ленни насчет маленькой деревенской бензоколонки, куда мало кто заезжает.

— Действуем так, — объявил он. — Подъезжаем, и Ник заливает бак доверху. Тем временем я захожу в контору, насмерть пугаю того, кто за кассой, забираю наличные, и смываемся. Проще простого.

Сидней поднял бровь.

— Хотите взять оружие?

— Какое?

Старик молча расстегнул боковой карман рюкзака, вытащил что-то тяжелое, завернутое в промасленную коричневую тряпку.

— Вот это. «Люгер».

— Боже мой! Дайте взглянуть, — попросил Ник, просунувшись между сиденьями. — Почему вы им не воспользовались против грабителей?

— Потому что он был у меня в рюкзаке.

— Ну, засуньте его обратно в рюкзак или в задницу к чертовой матери! — крикнул Ленни.

— Значит, он вам не нужен?

— Нет, старый психопат, не нужен мне никакой пистолет.

— А если вдруг заедет другой клиент?

Ленни нахмурился:

— Сымпровизируем.

Заправка принадлежала шустрому маленькому холостяку в твидовой шляпе и синем блейзере с розовым галстуком. Звали его Луис Рекуэро Медина, и он с гордостью предоставлял полный набор услуг круглый год шесть с половиной дней в неделю. Из этого правила были три исключения: первое — день смерти его матери, второе — день его святого, третье — день его рождения. Он приподнял шляпу перед инвалидной машиной, которая тормознула и задом подкатила к заправке. Сегодня ему стукнуло шестьдесят восемь, в честь чего клиентам предлагалось самим заливать баки, даже если они инвалиды.

— Думаешь, ты с ним справишься? — спросил Ник.

Ленни глубоко вдохнул.

— Кусок дерьма. Предоставь дело Ленни.

Он открыл дверцу и начал вылезать из кабины.

— Обожди минутку, — прошипел Ник. — Забыл кое-что.

Ленни сердито плюхнулся на сиденье.

— Что?

— Ты ведешь инвалидную машину.

— Ну?

— Что он подумает, если увидит, как ты топаешь по площадке?

— Верное замечание, — согласился Сидней. — Хотите, я пойду?

— Сидите на месте ко всем чертям! — рявкнул Ленни. — Ну и что, если протопаю? Он же никому не станет докладывать, что я здоровый, правда?

— Нет, — кивнул Ник, — но ты возбудишь подозрение, прежде чем в дверь войдешь. Может быть, там есть кнопка тревоги или еще что-нибудь.

— Он прав, — подтвердил Сидней. — Пропадет элемент неожиданности.

— Вот, возьми, — предложил Ник, поднимая с пола костыли.

— Ну, скажу я вам, — восхитился Сидней, — превосходное предложение. Внушит дураку ложное ощущение безопасности.

Луис принял костылявшего по двору Ленни за бывшего солдата. Судя по коротко стриженным волосам и неумелому обращению с костылями, тот охромел недавно, только что демобилизован. Он отвел глаза, когда Ленни приблизился, занялся пачкой газет, не желая открыто разглядывать инвалида. Звякнул колокольчик, дверь открылась, бывший солдат вошел.

— Доброе утро, — сказал он.

Всего две недели назад занудный молодой человек из Сарагосы пытался продать Луису новую систему сигнализации. Сельские заправочные станции — самое уязвимое место, десятки вынуждены закрываться после опустошительных ограблений. Новая система должна была быть установлена за три рабочих дня и включала в себя el boton rojo, располагавшуюся под прилавком и посылавшую сигнал тревоги прямо в охранную контору, которая связывалась с местной полицией. Великолепную идею подпортила абсурдная цена, поэтому Луис принял компромиссное предложение установить камеру наблюдения с ручным управлением. Встав на цыпочки, он направил маленький объектив на крупного инвалида, удивленный четкостью изображения на мониторе. Это не спасет от грабителей, но гораздо полезней охранной системы, которая вызывает полицию после ограбления.

Ленни следил в окно за наполнявшим бак Ником. Как только тот повесит шланг на место и включит мотор, можно будет приниматься за дело. Тем временем он осматривал лавку, стараясь найти что-то похожее на еду.

На улице Ник следил за дорогой. Приближался зеленый «ситроен» со скоростью меньше пятнадцати миль в час, мигая оранжевым поворотником. Он помолился, чтобы машина проехала мимо. Сидней на переднем сиденье, сняв шляпу и глядя сквозь пальцы, сделал то же самое. Однако обобщенная сила воли оказалась слабоватой, и старый автомобиль с мучительной медлительностью в конце концов свернул к заправке. За рулем сидела крошечная испанка одних лет с Сиднеем. Рядом громоздился ее муж, гигантский мужчина в замшевом пиджаке бутылочного цвета и желтом жилете, с курицей в руках. Старушка с седыми курчавыми волосами, собранными в пучок на макушке, сердито нажала на гудок, и сердце у Ленни упало. Он оглянулся на заляпанный грязью «ситроен», а потом посмотрел на хозяина. Луис снял шляпу и прижал к груди. Всем известно, что в день его рождения заправка на самообслуживании, а ненормальная ворона каждый год сидит и гудит, пока он не выйдет и не сообщит ей об этом. Придется ей сегодня самой потрудиться.

Ник слегка расслабился, видя в машине пожилых людей. Судя по языку тела, дела на семейном фронте не совсем хороши, но их присутствие практически не осложнит Ленни задачу. Ник повесил шланг на место, сел за руль.

— Пенсионеры, — доложил он Сиднею. — Беспокоиться нечего.

После тридцатисекундного гудка, истощившего батарею и закончившегося жалким писком, сеньора Беатриса Боланьос Чавес приказала своему ленивому и ни на что не годному подобию мужа зайти в лавку и вытащить к машине глупого франта-заправщика. Муж указал, что не может этого сделать, так как держит в одной руке живую курицу, а в другой бутылку aguardiente. Возмущенная Беатриса вылезла из машины с проступившими на щеках под пудрой гневными красными пятнами.

— Надеюсь, мистер Ноулс уважительно с ней обойдется, — пробормотал Сидней.

— Надеюсь, он запер проклятую дверь, — добавил Ник.

Дверь Ленни не запер и, когда старая дама перешагнула порог, решил свести ограбление к мелочам и дать деру. К несчастью, и Луис на мониторе, и Беатриса своими глазами все видели.

— Он что-то там сунул в карманы! — крикнула старушка.

Луис кивнул:

— Вижу. У меня тут видеокамера.

— Меня не волнует, что там у вас есть, сеньор. Что вы собираетесь делать?

Луис пожал плечами:

— Он же инвалид. Что я могу сделать?

Беатриса нахмурилась:

— По-моему, на анархиста похож. Вызывайте полицию.

Ленни услышал про полицию, поэтому сунул в карман нечто похожее на тюбик с сыром и луком, после чего беспечно заковылял к выходу. Беатриса опередила его, захлопнула дверь и преградила путь.

Ленни распахнул пиджак:

— Смотрите, просто пакет чипсов «Принглс». Вот, возьмите.

— Анархист! — взвизгнула Беатриса. — Луис! Звоните в полицию!

Ленни увидел, как хозяин снимает трубку настенного телефона.

— Стой, Санчо! — заорал он и взмахнул костылем, повернувшись к прилавку.

Луис достаточно знал английский язык, чтобы остановиться, но, если он отступил, Беатриса принялась немедленно действовать, швырнув в Ленни банку с местными солеными грецкими орехами. Банка попала ему в висок, отчего он свалился на витрину с кондитерскими изделиями. Пока он ворочался среди «Скиттлс» и «Киндер сюрприз», старушка метнула другую банку, на сей раз промахнувшись. Третья попала в цель, отскочила рикошетом от левого уха, разбилась на полу с тихим взрывом стекла, уксуса и орехов.

Луис поморщился, когда Беатриса схватила четвертую — каждый бросок обходится в четыре евро, — потом в ужасе съежился, глядя, как анархист с трудом поднимается на ноги, закрывая голову руками и с рычанием выпуская на волю ярость.

— Бей его чем-нибудь! — завопила старуха. — Шевелись, подлый трус!

Ленни со стоном отдернул ладони от глаз, ослепших от попавшего на пальцы уксуса. Он не видел рассыпавшихся по полу крупных, словно подшипники, коричневых орехов и, сделав всего один шаг к свету, тяжело упал на спину на битое стекло. Луис обеими руками схватил толстый телефонный справочник по Леону и Кастилии, ударил Ленни по макушке. Беатриса оглянулась, вызывая из машины мужа. Тот дернул в ответ головой, спрашивая: «Что?», и она настойчиво махнула рукой, говоря: «Иди сюда, идиот». Хуан Чавес поднял курицу и бутылку, вздохнул и начал вылезать из машины. Луис вновь замахнулся, теперь «Желтыми страницами», и с глухим звуком обрушил их на стриженую голову анархиста.

— Мать твою! — взвыл Ленни. — Я ж хотел расплатиться! — Он попытался встать с пола и охнул, ворочаясь на осколках.

Беатриса воткнула ему в грудь ручку швабры, удерживая на месте.

— Отойдите, — приказал Луис. — Рот закройте. — Он склонился над Ленни, закрыл рукавом рот и нос и брызнул ему в лицо из карманного баллончика.

— Что это за чертовщина? — задохнулась Беатриса. — Нашатырь?

— Слезоточивый газ, — выдавил Луис. — Боюсь, я переборщил. Надо слегка проветрить.

Ленни корчился на полу, ослепнув, чихая, отрыгиваясь, Хуан смотрел в окно и стучал в дверь, зажав под мышкой курицу.

— Там что-то не так, — заключил Сидней.

Ник тряхнул головой:

— Да ничего, все будет в порядке. Двое пенсионеров.

Сидней прищурился.

— Трое пенсионеров. Заходит еще здоровенный старик. — Он взглянул в боковое зеркало, потом вверх на дорогу. — Пойду посмотрю, что происходит.

— Скорей, скорей, — требовала Беатриса, прикрываясь ладонью. Она открыла дверь ровно настолько, чтоб впустить мужа, курицу и бутылку. — Почему не оставил в машине проклятую курицу, идиот?

Газ проник в ноздри Хуана, поросячьи глазки широко открылись.

— Господи помилуй, Луис! Чем это тут пахнет?

— Слезоточивым газом, — объяснил Луис сквозь кружевной платок. — Дверь откройте!

Хуан уставился на Ленни:

— Кто это?

— Анархист на костылях, — объявила Беатриса.

— Поэтому вы на него напали? — прохрипел Хуан. — Я должен вынести отсюда курицу. Адская вонь. С анархистом что будете делать?

— Вызовем полицию, — сказал Луис, снимая телефонную трубку. — Пусть ущерб возместит.

— Нельзя верить полиции, — покачал головой Хуан. — После смерти Франко все переменилось, люди в форме уже не заслуживают доверия.

— Тогда перережь ему глотку, — прошипела Беатриса.

Хуан сморщился, втягивая воздух.

— Давайте позвоним близнецам Минетто, — предложил он. — Они с ним разберутся. Я отнесу курицу в машину. — Направившись к выходу, он столкнулся со стариком в дождевике и плоской кепке, который стоял в дверях, завязав платком лицо на бандитский манер. — Доброе утро, — кивнул Хуан.

— Здравствуйте, — ответил Сидней.

— Извините, закрыто! — крикнул Луис, держа в руке трубку. — У нас тут ограбление. — Он помахал рукой, разгоняя отравленный воздух. — И утечка газа.

— Курице плохо, — добавил Хуан.

— С прискорбием слышу, — сказал Сидней.

— Хорошая мысль завязаться платком, — заметил Луис, пытаясь сделать то же самое со своим платочком с кружевной оторочкой.

— Я пришел его забрать, — кивнул Сидней на Ленни.

— Анархиста? — Беатриса сощурила плачущие глаза.

— Простите, не понял?

— Его! — Она пнула Ленни в лодыжку. — Вот это жалкое подобие анархиста.

Сидней вздернул бровь.

— В первом не сомневаюсь, мадам, а второе нелепо. Он абсолютно аполитичен. Для него левое и правое крыло сводятся исключительно к меню «Кентукки». — Он переводил взгляд с одного непонимающего лица на другое. — Ну, «Эль Кентукки» — его излюбленный ресторан, специализирующийся на курятине.

— А вот это тогда что такое? — спросила Беатриса, тыча в нос Сиднею пакет «Принглс».

Тот отмел его рукой.

— Похоже на картофельные чипсы.

— Он хотел их украсть.

Сидней вновь поднял брови.

— Ясно. По-моему, ему надо лекарства сменить. Принимая нынешние таблетки, он считает все вокруг своей собственностью.

— Потому что анархист! — вскричала Беатриса.

— Анархист, — возразил Хуан, — вообще не признавал бы никакой собственности. Наверняка постарался бы обобществить магазин и заправку.

— По-моему, он тоже анархист, — кивнул Луис на Сиднея. — Похож на pistolero.

Беатриса, щурясь, разглядывала Сиднея — не прикрытый платком треугольник небритой кожи, запятнанные штаны, грязные башмаки. В любом случае не джентльмен.

— Прысни в него, Луис! — прорычала она.

Луис вышел из-за прилавка с аэрозолем в руке, поднял баллончик и сразу опустил — ноги онемели, решимость схлынула. Старый анархист целился в него из «люгера».

— Бросай газ, — приказал он, — открывай кассу.

— Слушай, приятель, — вмешался Хуан, — мне действительно надо вынести курицу на свежий воздух.

— Заткнись, — приказал Сидней. — Катись отсюда колбасой и донью с собой прихвати.

— Дикарь! — брызнула слюной Беатриса.

— Выверни карманы на стойку, — приказал Сидней Луису, выбрал из кучки монет серебристый мобильник, сунул в брючный карман, протянул хозяину перочинный нож. — Перережь телефонный провод, верни нож, открой кассу.

— Там и двадцати евро не будет, — пробормотал Луис.

— Возьму все, что найдется, — пожал плечами Сидней, укладывая деньги в карманы. — Хорошо, теперь выходи с остальными. — Он ткнул Ленни грязным носком башмака. — Вставайте.

Едкий запах слезоточивого газа просочился под маску, обжигая ноздри и горло. Видимо, только старуха обладала иммунитетом и, уткнув руки в боки, смотрела, как Ленни пробует подняться, порывисто глотая воздух. Сидней вытер глаза, огляделся вокруг. Прямоугольное помещение с единственной дверью. Он посторонился перед Ленни, слепо тащившимся к той самой двери.

— Ключи, — потребовал Сидней, прижимая к груди пистолет жестом разбойника сороковых годов.

— Запереть нас хотите?

— С голоду не умрете.

— Как же моя несушка, жестокий мерзавец? — завопил Хуан. — Она надышится слезоточивого газа!

Сидней сделал два шага вперед, схватил курицу за ноги.

— Что в бутылке?

— Ничего, — ответил Хуан.

Сидней махнул на него пистолетом.

— Aguardiente, — признался он.

— Выпью за твое здоровье, — пообещал Сидней, забирая бутылку и сунув ее в карман. — Ну, теперь извините, сеньоры и сеньора, я опаздываю на пароход.

— Анархист, предатель, — пробормотала вслед Беатриса.

Сидней остановился и оглянулся.

— Мадам, — вздохнул он, — вы себе даже не представляете, как я обижен. — Вышел на воздух и запер за собой дверь.

Ленни лежал на боку на заднем сиденье фургона, дыша, как вытащенная из воды рыба, зажимая лицо окровавленными руками. Прилипшие к спине осколки поблескивали на солнце, в машине пахло уксусом и слезоточивым газом.

— Что случилось? — спросил Ник.

— Поехали, — велел Сидней, зажав под мышкой курицу.

— Что это? — воскликнул Ник.

— Курица, — объяснил Сидней, потянулся назад, сунул между ладонью и щекой Ленни горлышко бутылки с местной водкой и сухо предложил: — Пейте. Осушите слезы.

Ленни со стоном открутил колпачок дрожащими руками.

— Если не возражаете, мистер Ноулс, я опять принимаю командование на себя, — сказал Сидней, слегка дрогнув усами в улыбке.

Ленни надолго присосался к ореховой водке. Глаза у него опухли, налились кровью, из них текли едкие слезы.

— Правильно, мистер Стармен, — жалобно простонал он.

Курица неуверенно закудахтала.

Тома Уинтрингема нисколько не радовала потеря Сиднея. Больше трети личного состава Британского батальона из шестисот шестидесяти человек, которым он командовал, погибло или пострадало при Хараме, и он не мог себе позволить лишиться такой талантливой личности, как Стармен. Хотя оспаривать в Альбасете приказы было рискованно даже для человека с его положением, Уинтрингем решил выяснить источник распоряжения и его полномочия. Отдавший приказ мужчина, шустрый американец с гангстерскими понятиями об этикете и беспечным пренебрежением к армейскому протоколу, влетел в батальонную штаб-квартиру и объявил, что Сидней Стармен отбывает вместе с ним. Когда Уинтрингем спросил, нельзя ли получить письменное подтверждение, американец на мгновение задумался.

— Нельзя, — сказал он наконец с улыбкой киллера.

Уинтрингем поставил вопрос перед бригадным комиссаром и быстро получил от ворот поворот.

— Майор Кобб не находится в моем подчинении, — сказал Андре Марти, не поднимая глаз. — И в подчинении генерала Клебера тоже.

Его шифровальщик, нервный личный советник сталинского человека в Испании, стоял в полусвете за стулом начальника. Уинтрингем сделал полшага к столу, и Марти посмотрел на него, раздраженно щурясь сквозь очки, прикрыв рукой бумаги.

— Это всего один человек, товарищ. Плотнику вряд ли стоит влюбляться в гвозди. У вас наверняка есть дела поважнее.

Сидней был уже далеко, выпрямившись на пассажирском сиденье «Ауди-225» с нервной подозрительностью ребенка, оставшегося с чужим человеком. Кобб весьма натурально играл роль похитителя.

— Хорошая машина, майор, — сказал Сидней.

— Нравится? Принадлежала директору железнодорожной компании. — Он по-волчьи оскалился. — Я в наследство ее получил. Новенькая. Знаю, пятна крови на заднем сиденье — позор, но, когда она мне досталась, на счетчике было всего восемьсот километров. Привод на передние колеса и последние достижения немецкой инженерии. — Он вильнул, обгоняя шеренгу грузовиков. — Вот что, малыш, отбросим «майора». У нас нет ни имен, ни фамилий, ни званий, ни номеров. Мы настоящие социалисты. Второе: перестань козырять, черт возьми. Хочешь тыкать себя в висок — делай это в свободное время. Из-за такой привычки тебя пристрелят в ремонтно-полевой бригаде.

— В какой бригаде? — нахмурился Сидней.

— Добро пожаловать в наши ряды. Если что-нибудь надо наладить, наладим.

Сидней почесал блошиный укус на запястье.

— Я воевать приехал. Не хочу сидеть в ремонтниках.

— Думаю, тебе у нас понравится.

Через час «ауди» затормозила у заграждения на дороге к Валенсии, которое представляло собой установленные поперек колеи деревянные козлы с подвешенными парафиновыми лампами с красными стеклами. Рядом с патрульными толпились кучки местных жителей, в темноте вспыхивали оранжевые огоньки их сигарет. У дороги высилось каменное строение вроде будки для дорожных сборов, из распахнутой двери на землю лился желтый свет. Кобб прорвался за барьер и быстро заговорил по-испански с болезненно исхудавшим патрульным в пилотке с кисточкой. Патрульный кивнул и почти издевательски медленно поплелся к строению, оставив в машине застарелый запах чеснока. Кобб дотянулся со своего сиденья, вручив Сиднею что-то тяжелое, завернутое в промасленную тряпку.

— Семизарядный наган Мосина.

— У меня уже есть пистолет, — сказал Сидней. — «Люгер».

Кобб тряхнул головой:

— Очень жалко, малыш, но твой «люгер» реквизирован для республиканских нужд. — Он разжал кулак. На ладони лежали две толстые гильзы с глубоко забитыми внутрь русскими пулями. — Это тебе.

— Для чего?

— Для первого ремонта.

Сидней вошел в будку следом за Коббом. Воздух был пропитан тем же запахом чеснока, смешанным здесь со зловонием выпущенных газов, пота и черного табака. В свете ламп на него из-под капюшонов смотрели выжидающие и опасливые глаза. Встал только командир, вытянул руку в подобострастном приветствии, другой налил в два стакана бренди. Сидней решил, что командир похож на бандита в полосатых запятнанных брюках, поношенной рубашке и засаленной куртке из овечьей шкуры. Ноги босые с длинными черными ногтями. Кобб что-то рявкнул по-испански, мужчина в ответ жалобно заскулил, замотал головой, неохотно налил третий стаканчик. Кобб схватил его, сунул Сиднею:

— Спрячь пистолет, выпей.

Сидней заткнул за пояс тяжелое промасленное оружие, хлебнул крепкого бренди, который ударил в нос, скользнул в горло, вызвав на глаза слезы, над чем окружающие посмеялись бы в другом месте и в другое время, а здесь просто смотрели, скаля коричневые зубы на скорбных небритых лицах.

— Опрокидывай и бери, — приказал Кобб, протягивая другую стопку.

Сидней покачал головой. Отупение после кровавого хаоса в Хараме таяло, оставляя острую тревогу.

— Больше не могу, — сказал он.

— А это не тебе, — кивнул Кобб на третий стаканчик. — Ты свое выпил, скажи мне за это спасибо. Бери и иди за мной.

Они вышли в ночь за босоногим бандитом. Кто-то из его ребят освещал путь фонарем, высоко его поднимая, пока тусклый свет не упал на стену с осыпавшейся известкой. Вожак развязал веревку на двери и что-то пробормотал.

— Говорит, он молится, — объяснил Кобб.

— Кто? — переспросил Сидней.

Дверь распахнулась внутрь, желтый свет высветил юношу не старше Сиднея, босого, со связанными руками.

— Он, — сказал Кобб.

Паренек с улыбкой склонил голову перед ними, быстро и напряженно моргая, с трясущейся нижней губой.

Кобб прислонился плечом к дверному косяку, разглядывая его, как больного теленка.

— Сколько тебе лет, малыш?

— Восемнадцать, — ответил Сидней.

Кобб кивнул.

— А этому парнишке семнадцать. Он дезертир. Его поймали, когда он направлялся на юг. Причем во второй раз. У него братья в банде Франко. — Он пожал плечами. — Что ты сделал бы с таким парнем?

Юноша переводил взгляд с одного лица на другое, улыбаясь, бормоча по-испански молитвы, как бы не зная, кому угождать — человеку или Богу.

Кобб минуту смотрел на него, а потом оторвался от двери.

— Дайте ему бренди. Потом пристрелите. На улице, чтобы не пачкать стены, и постарайтесь почище. — Он еще что-то сказал вожаку и пошел назад в будку.

Сидней догнал его через пять минут. Руки у него тряслись, пистолет дымился. Он взял третью стопку и выпил до дна, надеясь, что спиртное высушит слезы.