Джеймс

Я возвращаюсь внутрь, иду через дом, выхожу к «Хаммеру», открываю дверь, сажусь и захлопываю ее за собой.

Бл*дь.

Какого черта я делаю?

Взвешиваю варианты в голове. Представляю все пути и каждый выход, который может сделать жизнь лучше. А потом хуже. У каждого решения есть последствия. Каждое мгновение в моей жизни формирует этот момент. И этот момент определяет следующий.

Жизнь — она как башня. Очень высокая башня. Решения ведут к действиям, и действия наслаиваются — одно поверх другого, одно поверх другого. И иногда ты знаешь, почему карабкаешься вверх по этой башне, но в большинстве случаев, просто тащишь себя наверх, цепляясь то одной, то другой рукой. Находя любую трещину или выступ.

И время от времени, пока ты карабкаешься по своей башне, есть мост. И вот ты стоишь, глядя через этот мост, и знаешь, что это будет чертовски легко. Другой стороны не существует. Если бы была, ты бы спрыгнул со своей сраной башни, по которой карабкаешься, и попробовал бы что-то новое.

Но другой стороны не видно. Есть только мост.

Отсюда и риск. Ты продолжаешь карабкаться? Используешь все накопившиеся мгновения, чтобы подняться к концу, который представлял с момента начала своего путешествия?

Или делаешь шаг по мосту и направляешься в неизвестность?

Полагаю, это сводится к сожалениям. Не такие вещи, как: «Убил ли я правильных людей?» или «Выполнил ли я свою работу самым лучшим образом, каким только мог?»

Нет. Жизнь — это не только работа, это… любовь.

Пока, конечно, твоя работа не становится твоей любовью.

Люблю ли я свою работу?

Я вытаскиваю свой телефон и набираю номер по памяти. Гудки идут и идут, а потом меня наконец-то перекидывает на голосовую почту.

— Харрисон, — произношу я низким голосом. — Перезвони мне. Мне нужно большое одолжение.

Кладу трубку и иду обратно, нахожу сигареты, которые купил в баре, а потом выхожу к задней двери, чтобы насладиться ими. Щелкаю зажигалкой и делаю глубокую затяжку. После выпускаю дым, и немного комфорта и успокоения наполняет мои вены. Я иду к знаку, в который стреляла Саша, и когда добираюсь туда, оборачиваюсь и смотрю на крышу. Ее там нет. Может, вернулась в постель. Может, расхаживает по комнате, взвешивая свои накопившиеся моменты. Обдумывает свои варианты — ступить на мост или нет.

Я щелкаю зажигалкой возле знака, так как луна скрылась за облаками, и стало темнее.

Вижу только серебристую поверхность и понимаю, что смотрю на обратную сторону таблички, поэтому обхожу столб. Забора нет. Есть только столб в земле, который смотрит на пустыню.

Но на табличке, и правда, есть послание. Оно гласит: «Я пристрелю каждого», а посередине таблички дырка от пули.

Саша чертовски хороший стрелок.

Телефон начинает вибрировать в штанах, и я позволяю сигарете свисать на губах, пока выуживаю его из кармана и нажимаю на зеленую иконку.

— Да, — произношу я.

— Какое одолжение тебе нужно? — спрашивает Харрисон.

— Ты все еще в Вегасе?

— Ага. До завтра. А что?

— Нужно, чтоб ты забрал кое-что в Колумбии.

Его смех настолько громкий, что мне приходится убрать телефон от уха.

— Я не перевожу наркотики, урод.

Я делаю затяжку сигаретой и выпускаю дым.

— Никаких наркотиков, дятел. Я собираюсь отдать тебе приказ забрать кое-что, но мне нужно это завтра ночью. Ты сможешь сделать это или нет?

— Чувак, — произносит он, смеясь, — из-за этой поездки придется попотеть, мягко говоря. Это выльется тебе в копеечку.

— Деньги не проблема. Мне просто нужен этот сверток. Завтра ночью. Доставить в округ Ориндж.

— Смогу, но ты будешь должен мне больше, чем просто деньги.

— Ничего меньшего я и не ожидал. Вскоре жди деталей. До связи.

Я нажимаю «окончить вызов» и тут же набираю другой номер. Несколько раз происходит переадресация вызова и каждый раз сопровождается щелчком, которые обычно встревожили бы меня тем, что меня могли прослушивать. Но только так можно поговорить с Роберто.

— Алло, — произносит женский голос. — Роберто Морено Дисеньядор.

— Это Тет. У меня есть заказ, и завтра я пошлю кое-кого для передачи.

— Да, сэр, — отвечает она, без проблем переключаясь с испанского на английский. — Чем я могу вам помочь?

Я рассказываю о своей просьбе. Ничего особенного, по крайней мере, для Роберто. Но их не продают здесь в штатах. Во всяком случае, такого калибра. И мне нужна его лучшая работа. Я заканчиваю звонок, пишу Харрисону сообщение и иду на поиски Саши.

— Заходи, — тихо отвечает она после моего стука в дверь. Я открываю ее. Саша скрутилась в кресле в углу комнаты все еще с пистолетом в руках, который я ей дал. — Быстро ты, — произносит она, зевая. — Надеюсь, это не какая-нибудь чокнутая идея, в которой я умираю.

— Ну, дашь мне знать, как все закончится, хорошо?

Она пялится на меня несколько секунд, и я почти вижу, как от вопросов вращается ее мозг. Задаст ли она их? Будут ли у меня на них ответы?

Не думаю. По крайне мере, пока.

— Священный Обруч или что-то вроде этого.

— Что? — я трясу головой от ее догадки.

— Это то место, куда собирался забрать меня мой отец. Что-то связанное со Священным Обручем. У него было какое-то особое разрешение подняться с некоторыми друзьями среди коренных американцев, потому что обычно это место закрыто для публичного просмотра во время летнего солнцестояния.

— Прости, ребенок. Я понятия не имею, о чем ты.

— Это неважно, — отвечает она. На лице нет ни единой эмоции. — Кому какое дело до такого рода вещей, — она отворачивается от меня, сворачиваясь своим маленьким тельцем в кресле, будто замерзла. Но это пустыня. Здесь до сих пор почти двадцать шесть градусов по Цельсию, хотя уже и глухая ночь. Ее поза — просто еще один защитный механизм от всей боли. Не физической. Ей немало досталось сегодня. Но боль, из-за пропуска путешествия с ее отцом, не излечишь таблеткой.

Не так легко, по крайней мере.

— Эй, — произношу я после того, как ее глаза остаются закрытыми на протяжении нескольких минут. — Дурацкие Священные Обручи — единственное, что важно, Саша. Как насчет… как насчет того, что я дам тебе обещание… когда все это закончится.

— Какое обещание?

Ее вопрос, кажется, вырвался машинально, потому что она не заботится даже, чтобы открыть глаза.

— Я отвезу тебя в то место. Мы найдем его, и я отвезу тебя туда.

По ее лицу начинают скатываться слезы.

— Уже слишком поздно. Солнцестояние сегодня. Я пропустила его, и больше не хочу туда ехать.

Мне нечего на это ответить. Разве их убедишь? Детей, я имею в виду. Это то, что делают родители? Убеждают их, что они и вправду хотят поехать, что они просто ведут себя как… ну… дети?

Или верят им на слово?

Я не уверен. Поэтому просто встаю и ухожу. Это кажется трусливым шагом с моей стороны, но на хер все. Я — не ее отец. Она — не мой ребенок. И не моя проблема.

Она — мое решение, и больше ничего.