Гребень горного хребта окутывала густая голубоватая дымка. Мы то и дело входили в клубы низкого тумана. Стая ворон с жадностью набросилась на валявшийся труп. Большая серебристая чайка отогнала их.
Мы были усталыми и злыми после ночного окапывания, во время которого потеряли двенадцать человек.
Стали падать первые снаряды. Крупнокалиберные. С таким звуком, будто захлопывалась громадная дверь. К счастью, они были без контактных взрывателей. Иначе почти всем нам пришел бы конец.
Когда начался обстрел, Порта и я натягивали колючую проволоку. Мы пролежали на ничейной земле два часа. Потом противник пошел в атаку. Множество пехоты. Поскольку мы окапывались, у нас было только легкое оружие, поэтому пришлось пускать в ход железные колья проволочного заграждения. Они были не хуже штыков. Большинство потерь мы понесли, возвращаясь после атаки: наши пехотинцы открыли по нам огонь, приняв за англичан. Когда мы достигли их позиций, Майк дал по морде командиру роты в траншее, и он оказался в нокауте. Лейтенант Людвиг повалился к ногам командира полка, из громадной раны в его животе свисали кишки. Людвигу было всего восемнадцать, то был его первый бой. Командира полка вырвало.
Окапывание и установка проволочных заграждений считалось пустяковым занятием. Наравне с несением караульной службы. Никто особенно не стремился к этой работе, но делать ее было необходимо. Потери при ней были всегда. Поручали ее находящимся на отдыхе подразделениям.
С севера доносилась ожесточенная артиллерийская стрельба. Похоже было, что вот-вот что-то начнется в Форти. Но нам было все равно. Нас никогда не трогала весть о том, что уничтожена целая дивизия. Тех людей мы не знали. Мы были отъявленными эгоистами. Война сделала нас равнодушными к чужим страданиям.
Когда мы вышли к дороге, где нас должны были ждать грузовики, их там не было. Мы в сердцах швырнули оземь каски и прокляли транспортников всеми проклятьями. Эту публику мы терпеть не могли и считали паразитами, как и тех, кто окопался на кухне.
Из тумана появился лейтенант Фрик с двумя незнакомыми офицерами люфтваффе. Они медленно шли вдоль роты, отбирая людей и приказывая им строиться на левой стороне дороги.
— На горизонте опять грязная работа, — кивнул Старик. — Пахнет особым заданием.
Отобран был почти весь второй взвод. В общей сложности семнадцать человек.
— La merde aux yeux, — выругался по-французски Легионер, дрожа от холода. — Вот тебе и утренний кофе.
Лейтенант Фрик поманил к себе Старика. Они пошептались. Потом вызвали Грегора Мартина с Марке и направили к нам.
— Не обойтись вам без нас, — усмехнулся Марке, садясь рядом с Легионером.
Офицеры люфтваффе внимательно осмотрели каждого из нас. Подъехало, подскакивая на ухабах, несколько грузовиков.
— Пятая рота, по машинам. Отобранным отойти влево, — приказал Майк.
Радостные счастливчики взобрались в грузовики и помахали нам. Мы плюнули им вслед. Малышу этого оказалось мало. Он запустил в них булыжником.
— Взять оружие. Колонной по одному за мной, — приказал лейтенант Фрик.
Грузовики люфтваффе привезли нас в Теано. Там мы пролежали весь день за зданием станции, дожидаясь. Половина времени солдата проходит в ожидании.
Мы играли в «двадцать одно». Когда настало время обеда, мы взломали дверь стоявшего на запасном пути товарного вагона. Два ящика коньяка несколько подняли нам настроение. Порта нашел четырех молочных поросят, и мы поджарили их на вертеле.
— Это грабеж, — буркнул Старик. — Вас могут повесить.
— По крайней мере отправлюсь на тот свет с полным брюхом, — ответил Порта.
В полночь нас разбудили и повели в густой лес, где стояли пятнадцать эсэсовских грузовиков. Это было неожиданностью. Грузовики принадлежали Двадцатой гренадерской дивизии СС, состоявшей главным образом из эстонцев. Мы встречались с ней в Белоруссии. В кузовах лежали эсэсовские шинели и каски.
— Что за чертовщина? — проворчал удивленный Старик. — Неужели нас хотят присоединить к СС?
Барселона с Малышом уже весело примеряли шинели. Малыш надел шинель с погонами унтершарфюрера и, рисуясь, расхаживал в ней. Презрительно ткнул пальцем в сторону Старика, смотревшего на него, раскрыв рот.
— Встань смирно, старый хрыч, когда мимо проходит унтершарфюрер! Или захотел в концлагерь, чтобы тебя обучили манерам? Я большая шишка. Я как-то поцеловал в задницу фюрера. Имей это в виду!
Из-за грузовика появился лейтенант Фрик.
— Сними эту шинель, Кройцфельдт, и заткнись!
— Jawohl, унтерштурмфюрер, унтершарфюрер Кройцфельдт докладывает о своем отбытии. — Он бросил в кузов шинель с каской, подошел к Фрику и щелкнул каблуками. — Герр лейтенант, обер-ефрейтор Кройцфельдт вернулся.
Лейтенант Фрик раздраженно отмахнулся от него.
— Лезь в кузов этого грузовика и сделай мне одолжение, поспи.
Незадолго до рассвета мы въехали на открытое пространство перед монастырем Монте-Кассино, где уже стояли большие грузовики люфтваффе. Там суетились несколько молодых офицеров из танковой дивизии «Герман Геринг». Они приказали нам замаскировать наши грузовики и спрятаться в укрытие. Несколько солдат уже уничтожали следы, оставленные колесами наших грузовиков.
Малыш не мог сдерживаться и снова надел эсэсовские шинель и каску. Майор люфтваффе разбранил его и пригрозил всевозможными несчастьями, если он еще раз покажется в этой форме.
Мы ждали все утро, но ничего не происходило, лишь пролетали бомбардировщики союзников, оставляя в небе инверсионные следы. У нас хватило предусмотрительности запастись едой из товарного вагона, и теперь у Порты в кармане шинели лежала четверть жареного поросенка.
— Мы должны взорвать весь этот сортир, — сказал Малыш, лучезарно улыбаясь.
— Взорвать, — сердито воскликнул Порта. — Могли бы поручить это саперам. Сегодня в заведении Бледной Иды праздничный вечер. У нее появилось много хорошеньких девок из Рима, и все благоухают розовой водой.
Малыш дал полную волю своему похотливому воображению. У него даже слюнки потекли.
— В этих святых стенах есть монахини.
Хайде нахмурился.
— Свобода грабить и насиловать тебя очень бы устроила, а?
Малыш сглотнул, потом облизнул губы.
— Не говори об этом. У меня брюки едва не рвутся.
Порта откусил большой кусок поросячьего мяса. Лицо его блестело от жира.
— Рассказывал я вам о том, как был садовником в женском монастыре?
Мы засмеялись и теснее сдвинулись под грузовиком, для удобства положив противогазы под головы.
— На реке Дубовила? — спросил Старик.
— Нет-нет! Когда я был откомандирован во Второй танковый полк.
— Что-то не припомню такого, — засмеялся Старик, искоса глянув на нас.
— Память у тебя всегда была дырявой, — ответил Порта. — Но мы, то есть Второй полк и я, были в одном месте среди черноморских фермеров. Я разгуливал в одиночестве, ища чего-нибудь значительного.
— Женщину? — спросил Малыш с внезапным любопытством.
— Это единственное, что может прийти в твою тупую башку, — заметил Порта. — Я искал поражение.
— Его можно было найти у Черного моря? — удивленно спросил Старик.
— В то утро я услышал по английскому радио, что поражение близко. Сражение в долине Струма должно было стать решающим. Поэтому я искал поражение с лупой за каждым камнем. И вдруг услышал женские вопли. Ага, думаю, кое-кто нашел поражение. Однако, судя по крикам, спускались не флаги, а трусики. Неслись крики из женского монастыря. Я влез на стену и вскинул автомат. Представьте себе, что я увидел. Наши верные союзники лапали монахинь. Не помню, что я сказал им, но они исчезли с немалой скоростью. Я спрыгнул на клумбу тюльпанов и встретил превосходный прием.
Захватывающий рассказ Порты прервало приказание лейтенанта Фрика строиться.
Обер-лейтенант с белыми петлицами танковой дивизии Геринга осмотрел нас.
Над монастырем кружил самолет.
— Артиллерийский наблюдатель, — сказал Хайде. — Если он нас заметит…
Несколько монахов принесли нам горячего чая. Половину его мы вылили и долили чашки ромом. Никто до сих пор не знал, для чего мы здесь. Из монастыря доносился стук молотков и скрежет пил, орудийный огонь вдали не прекращался.
— За холмами ведется сильный обстрел, — задумчиво произнес Старик. — Там что-то затевается. Нутром чую.
В таких делах Старик никогда не ошибался. Он был старым солдатом и заранее предчувствовал осложнения.
— Для чего мы здесь? — спросил Хайде, ни к кому не обращаясь, и содрогнулся.
— Понятия не имею, — пробормотал Старик, теребя себя за нос. — Не нравятся мне эти люди с белыми петлицами и эсэсовская форма в грузовиках. Тут что-то сомнительное. Нам сто раз угрожали бог весть чем, если мы приблизимся к монастырю, а теперь мы здесь и вооружены до зубов. Не началась ли охота на католиков?
— Храни нас Бог в таком случае, — сказал Барселона. — Мы будем по горло в крови.
Старик неторопливо раскурил трубку.
Когда на горы опустилась ночь, скрыв их, мы подогнали грузовики задом к воротам монастыря. Было приказано ни в коем случае не зажигать света. Пожилой лейтенант люфтваффе приказал нам положить оружие в кабины. Входить в монастырь с оружием было нельзя. Мы неохотно положили в кабины автоматы. Без оружия мы чувствовали себя голыми.
— Сдайте снаряжение и оружие, — резко приказал незнакомый лейтенант.
Малыш попытался прошмыгнуть внутрь с торчавшим из кармана брюк пистолетом. Лейтенант остановил его и пригрозил трибуналом.
— Война без оружия — безумие, — не удержался Малыш.
— Заткнись, обер-ефрейтор, — вспылил лейтенант.
Легионер бесшумно подошел к нему со свисающей из уголка рта сигаретой. На его шее вызывающе болтался большой русский пистолет. Он откровенно смеялся над офицером.
— Трибунал, герр лейтенант? Merde alors! Вы, должно быть, шутите.
— Это что за поведение? — негодующе воскликнул офицер.
— Именно об этом я и хотел спросить, герр лейтенант. Мне очень любопытно узнать, что скажет трибунал по поводу этих дел. — Легионер с небрежным видом закурил новую сигарету и выпустил дым в лицо лейтенанту. — Мы отказываемся сдавать оружие, герр лейтенант, и не станем выполнять вредительские приказы. У вас и ваших коллег больше оснований бояться трибунала, чем у нас.
— Ты с ума сошел? — выкрикнул лейтенант с нервной дрожью в голосе. — Это что за чушь?
Легионер дерзко усмехнулся. И повернулся к нам, слушавшим с напряженным интересом.
— Il nouse casse les couilles!
— Я понимаю по-французски, хам!
Лейтенант был почти вне себя от ярости.
— Je m'emmerde! — засмеялся Легионер.
Нам показалось, что лейтенант бросится на Легионера, беззаботно разглядывающего обойму своего пистолета.
От изумления мы раскрыли рты. Мы ничего не понимали. Легионер был солдатом до мозга костей. И никогда не заходил слишком далеко. Мог быть более наглым, чем большинство из нас, но никогда не рисковал. Должно быть, на уме у него было что-то серьезное. Мы, не совсем понимая, что именно, снова взяли оружие и сомкнулись позади Легионера.
Лейтенант повернулся и взбежал по ступеням.
— Теперь заварится каша, — прошептал Рудольф Клебер. — Это похоже на бунт в дивизии «Флориан Гайер».
— Ничего не произойдет, — сказал со спокойной уверенностью Легионер. — Если станут наглеть, мы их перестреляем. Нас за это наградят.
— Что тут делается? — спросил Хайде. — Мог бы объяснить нам. Я едва не мочусь в штаны от волнения.
И с удовольствием помахал пистолетом, итальянской «береттой».
Порта взвалил на спину баллон огнемета и туго затянул лямки.
— Подпалим им волосы кое-где, — сказал он и передвинул регулятор на огонь по близкой цели.
— Hamdoulla (не спеши), — сказал Легионер. — Если потребуется прикончить эту банду, я выстрелю первым.
— Да объясни ж, в чем тут дело, — раздраженно сказал Марке.
— C'est le bourdel. Они саботируют особый приказ самого Адольфа и Кальтенбруннера.
По ступеням стала торопливо спускаться группа офицеров. Сзади шел с улыбкой наш лейтенант Фрик. Нас он хорошо знал. И явно не хотел никаких осложнений.
Маленький лейтенант люфтваффе кудахтал, как старая курица. Широкоплечий майор велел ему замолчать. Все они были безоружны. На них не было даже ремней.
Кое-кто из нас укрылся за колоннами галереи. Легионер вызывающе уселся на парапете колодца в центральном дворике. И держал палец на спусковом крючке. Он выглядел уверенно, как русский комиссар, за спиной которого стоит Сталин.
Широкоплечий майор встал перед ним. Он был вдвое больше Легионера. Шинель его была расстегнута. Не было сомнения, что он безоружен.
Они молча разглядывали друг друга.
Порта задумчиво поигрывал огнеметом.
— Bon, mon Commandant? Что теперь? Трибунал? Военно-полевой суд?
— Я хочу поговорить с тобой наедине.
Легионер загадочно улыбнулся.
— Non, mon Commandant. Не хочу получить пулю в затылок в каком-нибудь темном подвале. Я слышал о так называемых особых офицерских судах. Я не офицер. Всего-навсего никому не известный caporal-chef из La Legion Etrangere.
Какой-то гауптман сделал несколько шагов вперед, но майор остановил его.
— Даю честное слово, унтер-офицер, что с тобой ничего не случится.
— Слово офицера какому-то паршивому солдату? — пожал плечами Легионер.
Майор сделал глубокий вдох. Лицо его налилось кровью.
Малыш раскрыл рот, собираясь сделать свой взнос, но получил от Порты предостерегающий пинок по голени.
Легионер с беззаботным видом закурил новую сигарету.
— Чего ты хочешь, унтер-офицер? Думаешь, нам нужно уничтожить тысячелетнюю культуру, потому что какой-то безумец отдал такой приказ?
— Безумец? За это слово вы можете поплатиться головой, топ Commandant.
Майор шагнул вперед и хотел доверительно положить руку Легионеру на плечо; но Легионер увернулся и оттолкнул его назад дулом автомата.
— Подчиненный должен стоять в трех шагах от начальника, mon Commandant.
Гауптман снова хотел вмешаться.
— Я велел вам молчать, — гневно оборвал его майор; потом обратился к Легионеру: — Унтер-офицер, ты знаешь, что такое Монте-Кассино? Знаешь, что это древнейший культурный центр в Европе? Что это первый бенедиктинский монастырь, и в нем хранятся самые священные христианские реликвии? Хочешь, чтобы согрела уникальная библиотека из семидесяти тысяч томов, которую монахи собирали веками? Я уж не говорю о картинах знаменитых мастеров, распятиях многовековой давности, исторической резьбе по дереву и чудесных изделиях златокузнецов. Допустишь ты с чистой совестью, чтобы все это было уничтожено из-за безумного приказа? Ты безжалостный и умелый солдат, это я понимаю. Ты гордишься тем, что служил в знаменитом корпусе смельчаков под французским флагом, но не забывай, что французская армия на протяжении веков защищала христианскую веру. Ты и твои товарищи можете перебить всех нас. Можете начать с меня и с настоятеля Диамаре. За это вам ничего не будет. Возможно, вы даже получите награды; но уверяю, потом французская армия не захочет иметь с тобой ничего общего. Французы лишат тебя красных ленточек, которые ты носишь над нагрудным карманом. Я не боюсь смерти, унтер-офицер. Мои офицеры тоже. Мы знаем, что рискуем жизнями, но не хотим допустить, чтобы все это было уничтожено. Мы обыкновенные люди. Нас можно заменить, но ни единого обломка, ни единого документа здесь заменить невозможно. Бенедиктинский орден находится здесь с пятьсот двадцать девятого года. Вскоре Монте-Кассино станет центром ожесточенного сражения. Его стены, статуи, базилику, все эти прекрасные здания, — он в отчаянии вскинул руки, ветер трепал полы его шинели и ерошил седые волосы, — спасти мы не можем. Они будут стерты с лица земли, тысячи молодых людей будут убиты и искалечены. Но уникальные, незаменимые сокровища, хранящиеся в этом святом монастыре, можно вывезти в Рим за две-три ночи.
— А если попадемся, mon Commandant? — спросил с улыбкой Легионер. — Мы охотно вам поможем, раз для вас это так много значит, но не позволим, чтобы ваши офицеры морочили головы и угрожали нам. Как вы сами сказали, мы солдаты. Мы уже долгое время солдаты. Это и все, на что мы годимся. Наша работа — жечь, грабить и убивать. Мы родились на армейской мусорной куче, там и отдадим концы, но мы знаем, какой приговор вынесет трибунал за саботирование приказов фюрера. Мы не идиоты. Нам предстоит одеться в эсэсовские шинели и заняться нелегальной перевозкой, на которую уйдут тысячи литров драгоценного бензина. Бензин, mon Commandant, необходим для наших тяжелых «тигров». За неправомочный расход его можно поплатиться головой. Мы не хотим, чтобы нас пытали гестаповцы на виа Тассо. Я много слышал о штурмбаннфюрере Капплере, обосновавшемся в прежнем культурном районе. Мы не хотим гибнуть перед концом войны ни за какое количество священного хлама. Если в ваших силах дать нам оправдание в виде официального приказа, можете нами располагать.
— Правильно, — послышался сзади голос Порты.
— Если все удачно сойдет, — мечтательно сказал Малыш, — нам могут поставить памятник. Ничего не имею против того, чтобы стоять здесь, глядя на долину Лире.
— Ты можешь быть флюгером на этой церкви, — сказал Порта.
— Заткнитесь! — гневно рявкнул Легионер.
— Если хочешь, могу дать вам письменный приказ. Вы официально приданы моему подразделению. В случае какой-то неудачи вас никто не сможет обвинить.
— Будем надеяться, — пробормотал Легионер. — Правда, я не особенно уверен. Ладно, беремся.
Офицеры стали подниматься по ступеням базилики.
Легионер повел автоматом. Мы затаили дыхание, решив, что он хочет скосить их. Он злобно рассмеялся.
— Мы сошли с ума. Если б положили их и доложили об этом, нас всех бы повысили в звании и, возможно, мы избавились бы от фронта. Мне с самого начала не нравилось это дело, — объяснил он. — Потом я встретил одного типа в монашеской рясе. Эсэсовца. Из тех, кого Гейдрих внедрил в религиозные ордена, чтобы подрывать их изнутри. Он рассказал мне об одном особом приказе, совершенно секретном.
— Как же ты разговорил его? — спросил Старик.
Легионер лукаво засмеялся и поднял партийный билет. Узнав его, мы кивнули. Этот билет мы забрали у эсэсовца, отправленного к нам за трусость. А его хозяина сбросили с утеса.
— Он здесь не так уж долго. Прибыл с беженцами, но знает обо всем, что происходит. По этому особому приказу из монастыря ничего нельзя вывозить. Все должно быть уничтожено вместе с ним. Не нами, противником.
Порта одобрительно свистнул.
— Неплохо придумано. Решающее сражение произойдет здесь, на вершине святой горы. Мы будем защищать монастырь, а противник — разносить его вдребезги. А Геббельс подготовит длинную историю о зверствах этих варваров из-за океана, которые уничтожили самый древний и замечательный культурный центр Европы. Мы хотели вывезти сокровища, но нам помешала их зверская артиллерия. И все наивные души легко это проглотят. Геббельсу нужно будет только сказать: «Разве наши снаряды разрушили монастырь? Нет, нашего противника». Я не удивлюсь, если после Монте-Кассино наступит черед Ватикана. Думаю, это проба. Если она удастся, папе придется туго.
Легионер потер подбородок и продолжал:
— Это чертовски опасное дело. Вряд ли эти офицеры представляют, насколько опасное. Они думают, самое худшее, что может случиться с ними, — это трибунал и стенка. Если бы так. Мы будем с воплями просить о смерти. Умолять о расстреле. В руках специалистов человек невероятно живуч. Эта идея насчет монастыря принадлежит Кальтенбруннеру. Он ненавидит католиков еще больше, чем Гейдрих. И ребята на виа Тассо будут ломать нас на колесе.
— Я однажды видел, как во время допроса у лейтенанта лопнул живот от сжатого воздуха. Они используют для пыток и воду, — вмешался Малыш.
— В другой раз расскажешь, — махнул ему Старик рукой, веля замолчать.
— Предлагаю, — продолжал Легионер, — чтобы мы с Малышом уложили этого типа из СД. Я пообещал предупредить СД в Риме; вскоре я должен встретиться с ним у старого распятия снаружи. Малыш может подойти к нему сзади и набросить удавку на шею. Потом бросим его под грузовик и переедем колесами, так что никто ничего не заподозрит, а затем, думаю, нужно будет драпать отсюда, как можно быстрее. Это рискованное дело ничего нам не даст. Никто нас не поблагодарит. Офицеров будут восхвалять на небесах, а про нас забудут.
— С другой стороны, — сказал, лукаво улыбаясь, Порта, — я думаю, что глупо допускать, чтобы такие ценности погибли. На древностях помешано множество людей. Допустим, по пути отсюда к Риму кое-что пропадет… Улавливаете?
— После войны у нас может возникнуть уйма неприятностей, — сухо заметил Старик. — Не думайте, что эта война окончится, когда парочка генералов распишется в положенных местах. Тут-то и начнется самое интересное. Каждый поспешит всеми силами обелить себя. А мы, мелкая сошка, будем за все расплачиваться.
— Tu as raison, mon sergeant, — кивнул Легионер.
— Трусы вы, — сказал Грегор Мартин. — Мы с моим генералом выносили из музеев немало славных вещиц.
— Правильно, — воскликнули одновременно Марке и Порта.
Легионер кивнул Малышу.
Малыш с убийственным блеском в глазах помахал удавкой из стальной проволоки. Они вдвоем вышли из ворот и скрылись в темноте, спускаясь по узкой тропинке.