Мы сидели на каменном парапете возле римского театра. Над нами высился монастырь, и мы смотрели с высоты на Кассино, где люди жили в блаженном неведении того, что их деревню скоро сравняют с землей. Несколько немецких и итальянских офицеров сидели у отеля «Эксельсиор», беседуя за стаканом кьянти.
— Порта, я видел одну превосходную вещицу, — сказал Грегор Мартин, задумчиво болтая ногами. — Следующую партию мы повезем в Ватикан, и это удобный случай. Учти, почти все машины принадлежат ремонтной роте дивизии «Герман Геринг», а там вряд ли знают о нашем существовании. Как говорит Малыш, мы до того засекречены, что сами едва знаем, что находимся здесь. — Плюнул на торопливо ползшую через дорогу ящерицу. — Давай поимеем какую-то выгоду с этой войны. До тех пор пока все не утихомирится, добычу можно будет припрятать у Бледной Иды. Она умная женщина.
Появились Барселона с Малышом.
— Что это вы обсуждаете? — выкрикнул Малыш так, что в горах раскатилось эхо. — Не нашли еще способ поживиться кое-чем из этого добра?
— Не ори так, идиот! — сказал Грегор.
Мы медленно пошли вверх по склону к монастырю. С юга доносился грохот артиллерии. Дисциплинированный взвод дивизии «Герман Геринг» строем вошел в монастырский двор. Солдаты быстро загрузили несколько машин. Мы наблюдали за ними молча. Эти люди в точности выполняли приказы. На их воротниках блестели белые петлицы. Они работали в угрюмом молчании, разбившись на равные группы. Полная противоположность нам!
К нам самоуверенно подошел широким шагом унтер-офицер с холодными, рыбьими глазами, одетый в невероятно чистый мундир.
— Можно подумать, вы треклятые туристы, — заорал он. — Заходите во двор. Для вас есть дело. Пошевеливайтесь, а то будете жаловаться на боль в задницах.
Появился Легионер с рацией в руке.
— Притихни, товарищ, послушай, что наши друзья с той стороны вякают в эфир!
И включил рацию на полную громкость.
— Говорит радиостанция союзников, вещающая на южную Италию. Повторяем наш предыдущий призыв к итальянским патриотам: объединяйтесь против бандитов, оскверняющих ваши могилы и церкви. В настоящее время танковая дивизия «Герман Геринг» занимается разграблением сокровищ монастыря Монте-Кассино. Сражайтесь и остановите их! Повторяем: под командованием штабного офицера танковая дивизия «Герман Геринг» занимается разграблением сокровищ монастыря Монте-Кассино. Одна транспортная колонна уже вывезла сокровища несметной ценности. Итальянские патриоты, защищайте свое достояние! Не позволяйте этим бандитам грабить вас.
Легионер выключил рацию.
— Каша заварилась, mes amis. В ближайшие дни я бы не носил белые петлицы, если хочу уцелеть.
— Мы здесь по приказу, — возразил унтер, но его тупая надменность тут же исчезла.
— По приказу? — засмеялся Порта, — Чьему, Адольфа?
— Ставлю тысячу против одного, — сказал Грегор Мартин, — что сейчас сюда мчится по крайней мере рота полицейских вермахта.
— Наш командир разберется с ними, — произнес в отчаянии унтер. — Вы сборище трусов, уже поджавших хвост.
Мимо лица унтера пролетела граната, а затем на него обратилось не меньше десяти пистолетных стволов.
— Геринговская мразь, только повтори это, и тебе конец, — прошипел Порта. — Железных крестов и орденских планок у нас больше, чем у тебя волос на заднице. Если кто и трус, так это ты, дерьмо с белыми петлицами.
— Прикончи его, — сказал Малыш. — Тогда мы сможем сказать полицейским, что случайно проходили мимо и спасли сокровища.
Унтер-офицер повернулся и зашагал прочь. Его подчиненные нервозно озирались. Они не понимали, что происходит.
Один обер-ефрейтор осмотрительно спросил:
— Ребята, что происходит? Дело, похоже, очень секретное.
— Ты совершенно прав, — засмеялся Порта. — До того секретное, что даже Адольф о нем не знает. Однако наши коллеги по ту сторону Неаполя, кажется, старательно ставят его в известность. Гордая танковая дивизия «Герман Геринг» превратилась в разбойничью шайку. Брр! Завтра вас обвинят в изнасиловании монахинь. Я бы не стал носить белые петлицы. У меня есть парочка розовых, могу продать. После освобождения вас повесят.
Перед монастырем остановился, завизжав тормозами, «кюбель». За ним вплотную следовало пять грузовиков. Два взвода полицейских вермахта под командованием обер-лейтенанта вошли в ворота, поблескивая значками в форме полумесяца. Среди древних стен раздались хриплые команды.
Охотники за головами радостно усмехались. Для них это был праздник души.
— Так-так, грабите, значит, паскуды? Поплатитесь за это головами! Мы набили руку на военно-полевых судах. До заката вам не дожить!
Мы бросились в укрытие за розовыми кустами.
— Смотри, что делаешь, идиот, — прошипел Порта, когда я неловко вставлял ленту в патронник ручного пулемета. — Если не произойдет чуда, через час нам конец.
Я вставил ленту, передвинул предохранитель вперед, прижал приклад к плечу и взглянул на Старика, лежавшего со своим пулеметом за большим камнем.
— Стреляй, черт возьми, — прошептал Порта, отвертывая колпачок гранаты. — Если уж умирать, прихватим с собой по одной ищейке. Пройдись очередью по двору слева направо.
— Без команды Старика стрелять не буду, — ответил я.
— Проклятый болван, — ругнулся Порта и так пнул меня в бок, что я откатился от пулемета. Затем прижал приклад к своему плечу. От страха я едва дышал. На таком близком расстоянии он перебил бы всех, в том числе и солдат с белыми петлицами.
Легионер стоял на коленях за деревом, держа наготове фаустпатрон. Из жерла трубы зловеще торчала длинная граната. Он был явно вполне готов выпустить этот дьявольский снаряд в гущу полицейских.
В окнах монастыря мы видели лица монахинь и монахов, беспокойно наблюдавших за происходящим.
Появился майор люфтваффе.
— Что здесь происходит? — спросил он офицера полиции вермахта. — Ваше вызывающее поведение нервирует моих людей. Мне приказано быть готовым к нападению партизан.
— Герр майор, — лицо обер-лейтенанта полиции вермахта светилось рвением. — Я здесь по прямому приказу командующего группой армий «Юг». Радиостанция союзников сообщает, что немецкие войска грабят монастырь, и мне поручено произвести расследование. Должен попросить вас, герр майор, поехать со мной к командующему. Видя, что здесь происходит, я могу лишь сделать вывод о том, что союзники правы.
— У меня нет времени ехать куда бы то ни было, — ответил с улыбкой майор. — Архиепископ Диамаре может вас заверить, что здесь нет никакого грабежа. Если какой-нибудь солдат прикарманит хотя бы обломок, он будет расстрелян на месте.
Малыш толкнул локтем Порту.
— Герр обер-лейтенант, — продолжал майор. — Можете сообщить в штабе, что безопасность монастыря я гарантирую. Через несколько часов я лично сделав) подробный доклад. Теперь уезжайте, пока ваши передвижения не привлекли внимание авиации противника.
Обер-лейтенант и его люди уехали.
После этого мы несколько часов потели, таская тяжелые ящики. Еще дотемна первая колонна выехала к монастырю Вульгата в Сан-Джироламо. Вскоре после наступления темноты вторая колонна отправилась в Сан-Паоло.
Потом наш покой нарушил вой в воздухе и рев, над монастырем появились первые «джабо». Вокруг нас посыпались бомбы.
Порта, сидевший под грузовиком с бутылкой рисового спирта, внезапно оказался без укрытия. Тяжелая машина взлетела в воздух, словно теннисный мяч, и покатилась по склону горы. Спавший на водительском месте десантник вылетел из дверцы кабины и упал на пирамиду винтовок, отплевываясь.
С ревом появилась следующая волна; дроссельные заслонки самолетов были широко открыты, из носовых пулеметов вырывались очереди трассирующих пуль.
Десантника-фельдфебеля, бежавшего по открытом} пространству перед монастырем, разрезало пулями по полам. Нижняя часть пробежала без верхней еще не сколько шагов.
Порта сидел посреди этого пространства, размахивая пустой бутылкой.
— Вернулся, старина Чарли? — прокричал он атакующим самолетам. — Мы скучали без тебя. Боялись, что ты подавился спагетти.
Один «джабо» пролетел в нескольких метрах над его головой. Воздушный поток от винта повалил Порту. Он встал на колени, отряхнул упавший желтый цилиндр и погрозил кулаком самолетам. Снаряды из пушек рвались вокруг него, но он оставался невредимым.
Затем он уселся там, совершенно один, а тем временем осветительные бомбы превращали ночь в день.
— Он обезумел, — сказал один из монахов лейтенанту Фрику. — Заставьте его уйти.
Порта встал на ноги, держа в руках ручной пулемет. Повозился с патронной лентой, небрежно бросил на землю цилиндр и вставил в глазницу выщербленный монокль.
— Целься, — приказал он сам себе, — огонь!
И зашатался от сильной отдачи пулемета, изрыгавшего раскаленные пули в атакующие «джабо». Поменял ствол, бранясь, так как он обжигал ему пальцы. Глаза его смеялись. Порта был безумен или пьян — или то и другое вместе. Он вставил новую ленту и прислонился спиной к разбитой кабине грузовика. Сброшенная с «Галифакса» осветительная бомба залила все ослепительно-белым светом, окружившим горы, как нимб.
«Джабо» и «мустанги» поливали открытое пространство снарядами и пулями.
— Порта, — отчаянно закричал Старик, — тебя убьют!
— Уведите его, — приказал один из офицеров люфтваффе. — Три дня отпуска тому, кто его уведет! Он обезумел.
В темном небе вспыхнула еще одна осветительная бомба.
Порта приложился к фляжке и закурил сигарету. Потом расставил ножки ручного пулемета, установил прицел и пьяно засмеялся.
— Давай, Чарли, теперь я готов дать тебе пинка в зад!
Казалось, между Портой и летчиками противника существует прямая связь, потому что едва он прокричал эти слова, в освещенное пространство со свистом влетел первый самолет. Оглушительно взорвалась бомба. Самолет, покачиваясь, улетел. Из левого крыла тянулись длинные языки пламени.
С ревом прилетели один за другим два самолета. Загремели взрывы. Море пламени скрыло от нас Порту, но он появился из дыма сгибавшимся от смеха, с пулеметом в руках.
Порта повернулся. Через несколько секунд пулеметный ствол смотрел на атакующий «мустанг». Порта выпустил очередь. Раздался сильный взрыв. Полетели обломки. Порта, должно быть, угодил в подвешенную под фюзеляжем бомбу.
— Спокойной ночи, Чарли, — крикнул он. — Я отправлю открытку твоей матери!
— Фантастика! — воскликнул офицер-десантник. — Он что, призрак?
Из сосновой рощи появился громадный человек, он тащил прожектор. Обычно для этой работы требуется кран. В темноте двое людей возились с кабелями. Это пришел на помощь Малыш. Не обращая внимания на рвущиеся вокруг снаряды, он и Порта отсалютовали друг другу вскинутыми руками и приподняли шляпы.
— Они сами не смогут управляться с прожектором, — крикнул Хайде. — Я должен прийти на помощь. Пресвятой Иосиф! Дева Мария! Иисус, простри надо мной руку!
Согнувшись, он побежал зигзагами по ярко освещенному пространству. Лег под прожектор, чтобы играть роль живой подставки. В небо взметнулся луч света, способный выжечь летчикам глаза.
— Поймал его, дьявола, — торжествующе выкрикнул Малыш. — Он смотрит в мой огонь. Теперь тебе конец, Чарли!
Первый истребитель сгинул в море бушующего пламени. Прожектор погас. Малыш радостно заколотил кулаками о землю.
— Это я его! Я!
Внезапно у него вспыхнули волосы. Хайде погасил их полой шинели.
Луч света мощностью в миллионы свечей взметнулся снова к низким тучам.
«Мустанг» с нарисованными акульими зубами стал пикировать.
— Попался. Я выжгу его гнусные гляделки!
Самолет, пытаясь вырваться из смертоносного луча, вошел в штопор.
Малыш погасил прожектор и стал прислушиваться к реву мотора. По случайности или благодаря дьявольскому расчету мозга, не знакомого с математикой, он включил его как раз в нужный миг, осветив самолет в его безумном пикировании и ослепив летчика до конца жизни? Хайде стоял на четвереньках и поводил плечами из стороны в сторону, пока самолет отчаянно пытался вырваться из луча; потом крылатая машина на громадной скорости врезалась в землю.
Два «Галифакса» и четыре «мустанга» спикировали на открытое пространство. Упала серия бомб, взлетели языки пламени. Казалось, фосфор булькает и шипит повсюду.
Рев самолетных двигателей замер в ночи. Калифорнийские убийцы сбросили свой смертоносный груз. Израсходовали весь боезапас. Оставшегося бензина должно было едва хватить, чтобы вернуться на аэродром.
* * *
Перед тем, как колонна двинулась с плоской площадки под монастырем, где два месяца спустя упокоится польская дивизия генерала Андерса, поработали кирки и лопаты. Это Порта, Малыш и Хайде рыли могилу для обгорелых останков американских летчиков.
Когда могила была готова, они уложили мертвых бок о бок, у каждого между костей рук лежала американская фуражка. Потом подошел весь второй взвод с падре Эмануэлем.
Первым лопату земли бросил на останки Старик со словами, которые показались нам глупыми:
— Ради ваших матерей и Бога!
Следующим был лейтенант Фрик. Последним — наш падре Эмануэль. Он долго говорил о Боге. Мы ничего не понимали. Пропели «Ave Maria». Быстро засыпали могилу и через пять минут выехали.
Это была самая трудная наша поездка. На крыше каждой кабины лежали два человека с наведенными в небо пулеметами. Сзади налетали тучи «джабо». Временами виа Аппиа бывала вся залита светом.
Навстречу нам двигался нескончаемый поток артиллерии, танков, саперов, грузовиков с боеприпасами и санитарных автомобилей.
Бомбы попадали в машины с боеприпасами, они взрывались, и груз их разлетался во все стороны.
Большой «мерседес» с генеральским флажком на капоте, который сопровождали полицейские вермахта на мотоциклах, петлял среди тяжелых машин.
— Держитесь правой стороны. Держитесь правой стороны, — ревел майор полиции. Он был из тех, кто беспощадно уничтожил бы каждого, оказавшегося у него на пути.
И тут появилось четыре «джабо». Малыш увидел их, когда они вылетели из-за туч и устремились на нас. Я спрыгнул на капот для большей устойчивости. Малыш держал меня, чтобы не сбросила отдача.
Хайде открыл огонь первым. Он лежал за пулеметом на крыше ехавшего за нами грузовика.
— Передвинься, черт возьми, я ничего не вижу, — крикнул мне Порта с водительского сиденья.
Пронзительный крик, треск, подскок. Колеса нашего тяжелого грузовика раздавили майора-полицейского вместе с мотоциклом.
— Черт с ним! — усмехнулся Малыш. — Отправим Чарли открытку с выражением благодарности.
Генеральский «мерседес» пылал. Одетый в меха человек попытался выпрыгнуть, — но рухнул в огненное море. Машину занесло, она перевернулась и взорвалась. Санитарный автомобиль наткнулся на ствол крупнокалиберной пушки. Его задняя дверца распахнулась, и на дорогу вылетело восемь носилок.
Раненый фельдфебель попытался откатиться в сторону с пути тяжелых грузовиков. Мундир на нем был грязный. Грудь в бинтах. Одна нога была ампутирована. По его голове проехал гусеничный трактор.
Какой-то полицейский вермахта бросился вперед и попытался остановить колонну, но в него угодила пулеметная очередь с пикирующего «джабо».
Вся виа Аппиа была залита ярким светом. Над серединой колонны висели две осветительные бомбы. Пикирующий «Галифакс» изрыгал пламя.
— Держитесь крепче, — крикнул Порта. — Съезжаю с дороги в поле!
Тяжелая машина плюхнулась в кювет, наткнулась на маленький автомобиль-амфибию и превратила его в груду искореженного металла.
Все четыре остальные грузовика последовали за Портой. Монахи, ехавшие по двое в каждом, молились, стоя на коленях. Мы пробили себе путь сквозь стену кладбища, валя памятники и вырывая могучими колесами новые могилы. Маленькая часовня была снесена с лица земли. Мы поехали дальше с болтавшимся на бампере распятием.
Потом у грузовика Барселоны заглох мотор. Первый буксировочный трос порвался, будто нитка. Второй продержался минуты две. Вытащить двадцатитонный грузовик с заглохшим двигателем из мягкой кладбищенской земли нелегко. Порта с бранью выскочил из кабины, запустил каской в Марке и потребовал толстый стальной трос.
Лебедка на грузовике Барселоны раскрутилась, и Грегор взялся за трос. Порта вышел из себя, увидев, что он в рукавицах.
— Кем ты возомнил себя? Сними их сейчас же!
Грегор огрызнулся и запустил в Порту куском проволоки. Секунду спустя мы сцепились среди могил в неистовой драке. Вспыхнула осветительная бомба. Из-за туч с ревом появился истребитель. Кто-то из десантников упал с грузовика, грудь его прошила пулеметная очередь. Один из монахов согнулся вдвое. Брезент на нашем грузовике вспыхнул. Какой-то монах погасил его струей из огнетушителя.
Лейтенант Фрик свистел в свисток и угрожал нам всевозможными карами: трибуналом, Торгау, расстрелом.
Я выплюнул два зуба, они упали на колени Хайде. У Порты над левым глазом свисал окровавленный лоскут кожи. У Хайде была длинная рана на ягодице, а у Малыша рот был разорван до уха. Драка была жестокой. Наш санитар и падре Эмануэль полтора часа перевязывали нас, при этом нещадно бранясь.
Мы обернули стальной трос вокруг застрявшего грузовика. Грегор с Портой поправили повязки друг другу и распили на двоих фляжку.
— Я трогаюсь, — крикнул Порта из кабины. — Отойдите от троса. Если он лопнет, можно остаться без головы.
Тяжелый грузовик стал двигаться медленно, невероятно медленно. Осветительные бомбы погасли. У нас осталось пять изуродованных трупов. Пламя на грузовике было погашено, и драгоценный груз совершенно не пострадал.
На виа Аппиа разверзся ад. Казалось, она вся в пламени по крайней мере на семьдесят миль.
Старик с лейтенантом Фриком поехали первыми в «кюбеле». Они старательно искали по карте обходной путь. В Сан-Чезаре произошла стычка с партизанами, в которой мы потеряли троих, в том числе и Фрая, нашего, санитара. Взрывом гранаты ему оторвало обе ноги, и он моментально истек кровью.
Перед рассветом мы въехали в Рим. Одиноко стоявший дом весело пылал.
Из-за стоявшей легковушки появились двое людей в длинных шинелях, с автоматами наготове.
Легионер замурлыкал под нос:
Он распахнул дверцу и положил на нее ствол своего русского автомата. Из ствола рванулся в темноту язычок пламени. Среди домов раскатилось злобное «рат-та-та-тат». Те оба повалились. Каска одного из них со стуком покатилась в канаву. Быстро натекла лужа крови, смешивающейся с хлещущей из туч дождевой водой.
— Что там было? — спросил один из монахов в кузове,
— Двое бандитов хотели потолковать с нами.
Монах перекрестился.
На пьяцца ди Рома Порта свернул не в ту сторону, и мы въехали на пьяцца Рагуза. Нас остановил часовой. Мы угостили караульных сигаретами и шнапсом. Начальник караула, фельдфебель-пехотинец, предостерег нас относительно партизан, одетых в немецкую форму. Поговаривали, что они носят форму полицейских вермахта.
— При малейшем подозрении стреляйте, — посоветовал он. — Если по ошибке прикончите нескольких ищеек, ничего страшного.
— Откроем огонь, как только увидим значок в форме полумесяца, — сказал с усмешкой Порта. — С удовольствием уложу нескольких.
— Остерегайтесь макаронников, — предупредил фельдфебель. — Они начинают осложнять нам жизнь. Стреляйте во всех, кого встретите. В последнее время они стали наглеть. Вчера нам пришлось уничтожить деревню к северу отсюда. Там начали праздновать победу союзников!
Мы поехали дальше вдоль железной дороги. Порта снова повернул не туда, и за ним последовала вся колонна. Мы петляли и никак не могли найти дорогу. Обратились за помощью к двум проституткам, стоявшим на углу виа Ла Специа и виа Таранто. Они влезли в кабину. Полицейские прогнали их с виа Национале.
Внезапно мы оказались на площади Святого Петра. Малыш разинул рот.
— Вот это да! Это здесь Папкина пещерка?
Ему никто не ответил.
— Не нравится мне это, — задумчиво продолжал Малыш. — Может, он ясновидящий, как Бог!
— Но ты же не веришь в Бога, — сказал с улыбкой Легионер.
— Здесь я не хочу это обсуждать.
Мы снова развернулись и поехали по Борго Витторио к виа де Порта Анжелика.
Широкие ворота были открыты. Нас явно ждали. Мы проехали по узкой улочке и еще через одни ворота. Двое швейцарских гвардейцев указали нам путь. Мы нервничали. Это было нечто новое. Даже у Порты иссяк поток слов. Не слышно было бранных слов, хотя обычно у нас каждое третье было бранным. Ничего не поделаешь, война.
Мы откинули с кузовов брезент. Несколько негромких приказаний, и мы принялись разгружать машины, быстро и бережно.
Завтракали мы в казарме швейцарских гвардейцев. Порта и Малыш разинули рты, когда вошел гвардеец с алебардой.
— Это противотанковое оружие папы? — засмеялся Малыш.
Офицер попытался унять его, но эта задача была невыполнимой.
— Вы настоящие солдаты? — спросил Порта.
Малыш пришел в восторг, когда ему позволили надеть шлем с красным плюмажем и взять алебарду. Вид у него стал комичным. То и другое никак не сочеталось с современной маскировочной формой. В обмен на швейцарский шлем он предложил автомат и каску, но шлем не продавался.
Порта взял алебарду.
— Морпехи вытаращили бы глаза, если б я стал рубить им головы этой штукой.
Перед уходом Порта с Малышом снова сделали попытку купить шлем и алебарду, но швейцарцы лишь покачали головами.
Тут Порта достал свой козырь: протянул горсть сигарет с опиумом. Но гвардейцы были неподкупны. Малыш добавил три золотых зуба и коробочку морфия. Ни один нормальный человек не устоял бы против этого, однако папские солдаты отказались. Малыш с Портой были ошеломлены. Они продали бы друг друга за эти блага. Потом Малыш указал на свои сапоги. Американские летные. Из превосходной мягкой кожи. Швейцарцы не заинтересовались.
Когда грузовики были разгружены, мы уселись на .камни парапета.
За падре Эмануэлем и лейтенантом Фриком пришел гвардейский офицер. Через пятнадцать минут послали за Стариком. Прошло больше получаса.
— Нас пока что не трогают, — проворчал Порта. — Может, вытворяют что-то с теми тремя. Если в крайнем случае через час они не появятся, пойдем их вызволять. Все наше оружие в пятом грузовике. Гвардейцев мы перебьем быстро.
— Тебя, видно, укусила бешеная обезьяна, — возразил Марке. — Может, Бог действительно есть. Он ни за что этого не простит!
— Командование приму я, — решил Порта, — поэтому ты будешь выполнять приказ и сможешь заявить перед Божьим трибуналом о своей невиновности.
Марке покачал головой.
— Если Бог есть, Он будет знать, что я фельдфебель и что никакой нормальный фельдфебель не будет подчиняться паршивому обер-ефрейтору.
— Тогда притворись рядовым, — шутливо предложил Малыш.
— Бог на это не клюнет, — покачал головой Марке. — Увидев мои знаки различия, Он быстро со мной разделается. Скажет: «Марке, с нами это не пройдет», и я полечу кувырком прямо к дьяволу. А мне этого совсем не хочется. Тут нужно дипломатично решать вопрос. Давай отправим Малыша поговорить с ними.
— Ну нет уж, — запротестовал Малыш, отходя бочком. — Я могу разделаться с целой траншеей американцев, но тут опасная публика.
Прошло два часа, мы нервничали и не находили себе места. Большинство уже взяло свои пистолеты с пятого грузовика и сунуло их в голенища. Порта сидел, поигрывая яйцевидной гранатой.
— Давай дадим тягу отсюда, — предложил Хайде, поглядев искоса на большое здание библиотеки.
— Заткнись, нацистский ублюдок! Думаешь, мы бросим здесь Старика?
— И падре, — вмешался Барселона. Он питал огромное почтение ко всему католическому после пребывания в Терсио во время гражданской войны. Что послужило причиной этому, мы так и не узнали. От наших вопросов он отмахивался:
— О таких вещах не говорят! Да и все равно вы не поймете.
— Падре Эмануэль может о себе позаботиться, — сказал Порта. — У него прямая связь с небесной штаб-квартирой. А у Старика и лейтенанта Фрика перспектива похуже.
— Tu as raison, camarade, — кивнул Легионер. — Перед Божьим трибуналом стоишь в одиночку, защищать тебя некому. Твое досье раскрыто. Аллах знает все, в том числе причины поступков каждого. И каждый подвергается суровому, справедливому суду. Получить оправдание там нелегко.
— Ерунда все это, — решил Малыш. — Мне ни за что не получить оправдания.
— Как знать, — убежденно ответил Легионер. — У Аллаха самые поразительные вещи могут обернуться к твоему благу. Неужели ты такой уж закоренелый преступник?
Малыш покачал своей большой головой и сдвинул кепи на затылок.
— Сам не знаю. Однако мне доставалось несколько раз по башке. Я не один из лучших. Большинство из нас, сидящих здесь, взялись за это дело по своей воле. За нами тут пристально присматривали. Но если кто скажет, что я стрелял в кого-то не по приказу, он гнусный лжец. Серого вещества у меня маловато. Поэтому офицерам приходится за нас думать. А есть ли в немецкой армии обер-ефрейтор, у которого столько наград, как у меня? — Ударил себя кулаком в грудь. — Кто спас весь полк в Сталино? Кто обезвреживал мины в Киеве? Я! Помните, как отсчитывали секунды в Керчи, когда я полз через ту дыру? Вы кричали «ура», когда я взорвал целый завод.
Барселона презрительно рассмеялся.
— Трусишка! Три дня назад ты стрелял в придорожное распятие. А теперь дрожишь, потому что находишься в городе Его Святейшества.
Вернулся Старик. Он был странно тихим.
— Я встречался с папой.
— Ты его видел? — прошептал в благоговейном страхе Малыш.
Старик кивнул и закурил трубку.
— Ты касался его? — спросил Барселона, глядя на Старика с каким-то новым почтением.
— Не касался, но был так близко, что мог бы коснуться.
— В каком мундире он был? — спросил Порта, не желая капитулировать. — Есть у него Рыцарский крест?
— Он был великолепен, — негромко ответил Старик, все еще находившийся под впечатлением от этой потрясающей встречи.
— Что он сказал? — спросил Хайде.
— Что я должен отдать вам честь. И благословил меня.
— Неужели? — воскликнул Хайде. — Благословил?
— Видел ты настоящего кардинала? — спросил Рудольф Клебер. — В красной шапке?
На Старика посыпались вопросы.
— Сказали ему обо мне? — спросил Малыш.
— Ни о тебе, ни о ком-то из нас конкретно не говорили, но о второй роте в целом сказали. Он дал мне перстень.
Старик поднял руку и показал его нам.
— Перстень дан роте? — спросил Барселона.
— Да, папа дал мне его, как дают генералу Рыцарский крест. Я ношу этот перстень за всю роту.
— Можно, я его примерю? — спросил Хайде; выражение его глаз должно было бы предостеречь Старика, но Старик еще не совсем вернулся к нашей жестокой действительности и доверчиво дал перстень Юлиусу.
Хайде вытянул палец, давая нам полюбоваться перстнем. Малыш хотел дотронуться до него и получил от Юлиуса штыком по пальцу.
Старик протянул руку.
— Отдай его.
— Тебе? — Хайде лукаво улыбнулся. — Почему он должен быть у тебя?
От удивления Старик лишь раскрыл и закрыл рот.
— Это мой перстень. Папа дал его мне.
— Тебе? Он дал его роте. Перстень принадлежит второй роте, как и американские сапоги, которые пока что носит Малыш. Ты не рота, как и Малыш, я, Свен, Порта, наши автоматы, пушки, пятый грузовик и прочее, рота — это все вместе.
Хайде потер перстень о рукав, подышал на него, потер снова, поднял к глазам и с гордостью осмотрел его.
— Теперь, когда я увидел этот дар от его святейшества Пия Двенадцатого, больше не уверен, что не верю в Бога.
— Отдай мне перстень, — сказал Старик дрожащим от негодования голосом и шагнул к Хайде.
— Убери лапы, — прорычал Хайде, — а то получишь по кумполу. Перстень за всю роту буду носить я. Но если уж отброшу копыта, можешь носить ты. Можно составить на него документ, как на сапоги Малыша.
— Ни в коем случае, — выкрикнул Порта. — Когда получишь по заслугам, носить его будет моя очередь. Старик видел папу. И хватит с него. Он не имеет права ни на что большее.
Барселона достал из голенища боевой нож и принялся чистить им ногти. Не потому, что его беспокоила грязь под ногтями, а чтобы подчеркнуть свои слова:
— Смотри, Юлиус, как бы тебе не умереть молодым.
Хайде нахмурился и сунул руку с перстнем в карман.
— За кого ты принимаешь себя, испанец липовый?
Старик побагровел от гнева. Попытался угрозами заставить Хайде вернуть перстень, но тот не обратил на них внимания.
Хайде подошел к швейцарским гвардейцам и с гордостью показал им перстень. И тут произошло первое покушение. Лезвие алебарды просвистело всего сантиметрах в двух от его головы. Никто не видел, откуда она вылетела, но Малыш оказался под сильным подозрением.
Хайде бросился к грузовику и сунул за пояс два пистолета со спущенными предохранителями. Священный перстень вызвал между нами вражду. Носить его было опасно, но все хотели этого.
Второе покушение последовало минут через двадцать. Хайде лежал посреди двора с двумя десантниками, любуясь перстнем. Что-то заставило его повернуть голову, и через несколько секунд по тому месту, где он лежал с десантниками, проехал двадцатитонный грузовик и врезался в дерево. От угла виа Пио и виа ди Бельведере, где вся рота сидела, играя в кости, послышался приглушенный смех.
— Странно, как это грузовик может ехать сам по себе, — задумчиво произнес Порта.
Хайде утер пот со лба и сдвинул кепи на затылок. Сунув руки глубоко в карманы, медленно пошел к нам.
— Банда убийц, — сказал он. — Но перстня вы не получите. Убить меня не так уж легко.
— Это мы еще посмотрим, — сказал Барселона и с улыбкой бросил кости.
* * *
На обратном пути по виа Аппиа мы потеряли три грузовика и семерых людей. Марке был тяжело ранен, и мы уложили его в санитарную машину, возвращавшуюся в Рим. Кожа его походила на пергамент, губы посинели и растянулись, обнажив зубы. Он запротестовал шепотом, когда Барселона снял с его ремня кобуру с наганом.
— Они мои. Оставь их при мне.
— Когда вернешься, получишь то и другое обратно, — пообещал Старик.
— Отдайте наган. Я могу присмотреть за ним. Его не стащат.
Но мы знали эти дела. Знали, что означает желтизна его кожи. Знали, как это выглядит, когда на человеке поставлена печать старухи с косой; знали, что какой-нибудь санитар стащит наган еще до того, как Марке умрет. Зачем дарить его санитару, когда он пригодится нам самим?
Стойкий Марке заплакал. Потом Малыш совершил некрасивый поступок. Перед тем, как санитарная машина отъехала, он взял шинель Марке, лежавшую скатанной рядом с ним. Это была непромокаемая шинель десантников. Они очень ценились, а Малыш и Марке были почти одного роста. Марке попытался вылезти из машины. Он осыпал нас проклятьями, когда санитары затолкнули его обратно и с бранью захлопнули дверцы. Провожая взглядами машину, мы слышали крики Марке:
— Оставьте меня с вами! Я не хочу умирать! Верните мой наган!
— Он умрет еще до приезда в госпиталь, — спокойно сказал Старик.
Мы кивнули, зная, что он прав. И Марке знал это. Двадцать минут назад он был с нами и смеялся над Малышом и его каской.
Нажав на газ, Порта пробормотал под нос:
— Хорошо, что он выиграл несколько последних бросков.
Легионер осмотрел наган, который уже выменял у Барселоны. Потом вставил обойму на место и сунул большой пистолет в желтую кобуру, одну из самых любимых вещей Марке. Встал в кабине, похлопал по кобуре и сказал:
— Приятная штука.
Мы видели, какое удовольствие доставляет Легионеру тяжесть нагана. Пистолет придавал ему чувство безопасности, как до этого Марке.
Солдату на передовой очень важно ощущать свой пистолет. Он должен создавать ощущение поддерживающей руки друга, и наган создавал его. Мы их высоко ценили. Все наганы, какие были у нас, мы раздобыли у русских с риском для жизни. Во второй роте было пять наганов, и мы очень берегли их. Всегда забирали револьвер умирающего. Когда человек умирал, другие получали право на его вещи; но пока человек был жив, он вместе со всеми вещами принадлежал второй роте. Самым неприятным было, что умирающий почти всегда знал, что мы уже забрали револьвер. Эта штука представляла собой гарантию жизни, и без нее жизненное пламя начинало неистово трепетать. Но мы не могли позволить себе сентиментальности, когда дело касалось нагана.
На другое утро мы покинули монастырь. Перед отъездом нас всех собрали в базилике. Появился архиепископ Диамаре. Воздел руки и нараспев произнес:
Потом в течение десяти минут вел службу, до того захватывающую, что даже мы, неверующие в первом ряду, были зачарованы. Потом трое монахов, монахини и дети из приюта пропели хорал, замечательно звучавший в этих священных стенах.
Молчаливые и несколько благоговеющие, мы вышли и вскоре уехали.
Барселона и я переглядывались. У нас был секрет, которым мы не могли поделиться с остальными. Они подняли бы нас на смех. Перед самым рассветом мы вместе были в карауле, находились в конце ряда машин. Тучи неслись по небу, и время от времени выглядывала луна. Мы прислонялись к стене, спрятав автоматы под шинели от мороза, молча смотрели вниз с холма и наслаждались чувством безопасности, которое хорошие товарищи придают друг другу. Не знаю, кто из нас увидел ее первой. Из-за деревьев внизу появилась фигура, завернутая в громадный плащ и похожая на призрак. Согбенная, торопливо шедшая фигура.
— Кто-то из монахов? — спросил Барселона.
Внезапно фигура остановилась на открытом месте, где позднее погребут польскую дивизию. Погрозила монастырю кулаком. Потом на секунду-другую в промежутке между несущимися тучами появилась луна, и мы отчетливо увидели эту фигуру. Сердца у нас замерли, когда ветер отбросил назад ее плащ. Эта фигура была Смертью с косой на плече!
Кровь застыла у нас в жилах. Потом мы услышали смех — долгий, торжествующий смех. Затем фигура исчезла в клубе тумана.
Мы спотыкались о ноги друг друга на бегу к караульному помещению. Старик, Порта и остальные спали. У нас стучали зубы, и я потерял на бегу свой пистолет.
— Ты должен пойти и отыскать его, — сказал Барселона. Я отказался. И стащил пистолет у спавшего десантника. Когда рассвело, мы с Барселоной отправились искать мой, но так и не нашли.
Другие поняли — что-то случилось, но мы не смели им рассказать. Хотели было пойти к падре, но потом решили, что лучше всего будет помалкивать. Барселона справедливо заметил:
— Не нужно рассказывать обо всем, что видишь.
В конце концов мы стали притворяться друг перед другом, что забыли о случившемся. Но Смерть посетила святую гору в преддверии предстоящей жатвы, а мы с Барселоной случайно ее увидели и услышали ее торжествующий смех.