Когда откричишь ты: «Британия, правь!», когда отпоешь «Боже-боже, храни королеву»,

Когда ртом своим ты устанешь презренного бура разить…

Киплинг, Рассеянный нищий

Освобождение Южной Георгии прозвучало таким отчаянно необходимым сигналом для британского общественного мнения. По мере того, как кризис вступил в третью неделю своего здравствования, Тэтчер не оставила нации пищи для вопросов в отношении яркости своей политики, но росли и росли сомнения в плане того, к чему вся эта яркость приведет. Оперативное соединение, совершенно очевидно, никак не приближалось к изначально поставленной цели: запугать неприятеля и заставить его пойти на попятный или по крайней мере принудить к уступкам за столом переговоров. Допущение, служившее для многих основанием для одобрения отправки соединения, а именно то, что оружие применяться не будет, теперь вот-вот грозило вовсе исчезнуть из расчетов.

Бульварная пресса, за одним лишь несомненно храбрым исключением в лице «Дэйли Миррор», продолжала гнать материалы с неистовой накачкой военной истерии. «Двойное замыкание Хэйга», — вопила «Дэйли Мейл» с нескрываемым злорадством. «Ни шагу назад», — требовала «Экспресс». «Сан» в ответ на мирные предложения, не стесняясь в выражениях, рекомендовала: «Воткни это своей хунте!» Пресса страстно желала этакой старой доброй морской битвы, и с пылом ее в этом вопросе равнялись по силе лишь подозрения в отношении заговоров, которые плетет Министерство иностранных дел, дабы лишить всех пира страстей. «Пора прекратить войну политики», — настаивала огорченная «Дэйли Стар». Похоже, расстояние от места предполагаемого столкновения до Британии и невероятность потерь среди гражданского населения дома одни уже вызывали безрассудное нежелание даже помышлять о мире. В определенный момент на Даунинг-стрит так взволновались, что стали побуждать корреспондентов-лоббистов убедить редакторов осознать степень риска, грозящего оперативному соединению.

Нет особо убедительных свидетельств того, будто эта воинственная экзальтация и в самом деле отражала настроения публики. Отправка в плавание оперативного соединения, безусловно, снискала одобрение широкой общественности, однако на тот момент экспедиция не подразумевала объявления войны Аргентине. Хотя «Сан» уже в день выхода соединения в море заявляла: «Это — война!», газеты вроде «Обзервер», «Файненшл Таймс» и «Санди Таймс», как казалось, соглашались принять данный шаг правительства только в разрезе стремления к чему-то противоположному. В соответствии с мнением «Санди Таймс», контрвторжение на острова грозило стать «кратчайшим путем к кровавой катастрофе». «Файненшл Таймс», вообще не находившая поводов для поддержки отправки оперативного соединения, углублялась в сугубо экономические материи. Если говорить о серьезной прессе, лишь «Телеграф» и «Таймс» заявили себя как завзятые энтузиасты экспедиции. «Гардиан» твердо выступала против на всем протяжении истории.

Косвенные свидетельства и прямые опросы укрепляли как минимум во впечатлении о двойственности отношения публики. Визитеры, навещавшие области служилого сообщества, представителям которого предстояло платить настоящую цену за войну, находили тамошний народ в неуверенности по поводу целесообразности рассчитываться жизнями за торжество в таком деле. «3а оперативное соединение, но против войны» — суммировались симпатии и антипатии опрошенных там на местах в начале мая. В серии опросов MORI, выполненной для «Экономиста», отчетливо звучал вопрос, стоит ли вообще возвращение Фолклендских островов пролития крови британских солдат. До момента, когда кровь и в самом деле пролилась, когда начали погибать моряки и солдаты, когда вступили в игру другие эмоции, «нет» отвечало незначительное большинство. Казалось, страна солидаризировалась с кабинетом и уверовала, будто Британию вовлекли в большую игру — крупный блеф. Как видите, похоже, далеко не один адмирал Анайя размышлял в подобном ключе.

Пессимизм в отношении судьбы миссии Хэйга осложнял дело, мешая достижению мирного урегулирования. Первый момент носил политический характер. Вначале Майкл Фут сам подначивал правительство, но потом, когда события стали все увереннее выходить на военные рельсы, собственная воинственная риторика попросту не оставила ему пространства для маневра. Изо всех сил стараясь призвать к усилению деятельности в ООН и выбить больше времени на переговоры, он на всем протяжении конфликта не мог отделаться от сковывавшей его причастности к отправке оперативного соединения. Теневой кабинет Фута, где Денис Хили и в особенности Питер Шор рекомендовали держаться твердой позиции, отличался большим или меньшим единством, чего никак не скажешь о партии лейбористов в целом. Фут удалил Тама Далиэлла и Эндрю Фолдза из своей сидевшей на правительственной скамье команды за противодействие поддержке, оказываемой теневым кабинетом оперативному соединению. Тони Бенн, с самого начала ярый оппонент всей операции, развернул бескомпромиссную кампанию против Фута, в чем опирался на помощь председателя партии лейбористов, мадам Джудит Харт. Конгресс тред-юнионов тоже пошел на попятный, призывая правительство не вступать в военные действия. Будущий вожак новой Социал-демократической партии, Рой Дженкинз, примечательным образом хранил молчание. Видные фигуры партии центра, как Ширли Уильямс и Дэйвид Стил, как было известно, испытывали крайнюю озабоченность в отношении перспектив войны.

Но нельзя сказать, будто места сосредоточения сомневающихся ограничивались станом левых политиков. Тридцать три члена парламента от лейбористов, голосовавших против организатора своей партии позднее в мае, ни в коем случае не подвизались исключительно на нивах левого поля партии. Ведущие телевизионной программы Би-би-си «Панорама» сумели выставить в неблагоприятном свете тори в связи с оперативным соединением. Смысл позиции недовольных выражался преимущественно в содержательном письме лорда Уигга в «Таймс»: «Я не испытываю уверенности в отношении импровизированных военных авантюр, предпринимаемых для достижения сомнительных целей». В результате одного из выборочных опросов общественного мнения в Уайтхолле удалось составить представление о том, что большинство высокопоставленных гражданских служащих возражали против отправки оперативного соединения, в том числе — в таких ключевых учреждениях, как Министерство иностранных дел, Министерство финансов и секретариат кабинета министров. Если какой-то посторонний человек, читая желтую прессу, делал вывод, будто всю Британию захлестнул всеобщий порыв ностальгической страсти по военно-морской славе, он рисковал впасть в большую ошибку. Как нельзя считать и сторонников отправки в поход оперативного соединения единодушно выступавшими за очистку Фолклендских островов от аргентинцев. Многим действо это представлялось в буквальном смысле блефом — способом усиления позиции на переговорах, где аргентинской стороне в конечном счете будут сделаны существенные уступки в обмен на предоставление жителям Фолклендских островов максимально широких прав, — больших чем те, которые могут обеспечить одни лишь экономические санкции. Коль скоро блеф воспринимался именно как таковой и в Буэнос-Айресе, таким людям приходилось делать болезненный выбор: должен ли флот с позором повернуть домой или же продолжать поход и вступать в настоящую войну? Большинство склонялись к последнему, но в сильных и тяжких сомнениях скорее от безвыходности, чем в патриотическом экстазе.

Как уже упоминалось в предыдущей главе, все подобные соображения находили отражение и в поступках военного кабинета, каковому приходилось сопротивляться принятию стратегических и тактических решений, одобрения которых из раза в раз желало командование оперативного соединения. Все эти решения — в части правил применения силы, блокады и захвата Южной Георгии — по крайней мере, вплетались в канву последнего аргумента в понимании Тэтчер, то есть неизбежной войны. Между тем военный кабинет тоже принимал некое противоречивое для себя участие в действе под названием поиски мира. По мере того как уходил в историю апрель, доминирующим моментом сего процесса стали так страшившие кабинет разногласия между премьером и новым министром иностранных дел, Фрэнсисом Пимом. Затянувшаяся миссия Хэйга, за которую так старательно цеплялся Пим, начинала раз за разом больше раздражать миссис Тэтчер. Уайтлоу все чаще и во все большей степени ощущал себя в роли этакого «переводчика», доводившего до премьера точку зрения Министерства иностранных дел. Тэтчер все сильнее действовала на нервы привычка Пима занимать в военном кабинете «голубиную» позицию, поддерживаемую должностными лицами его ведомства, но потом охранять свой политический фланг в парламенте за счет нередко чрезвычайно жестких «ястребиных» высказываний. «Она бы уважала его больше, высказывай он хоть иногда свои истинные чувства заднескамеечникам», — заметил позднее один министр. Тэтчер не могла удержаться от мести. По вторникам ВиОЮА проводил коллективные доклады для полного кабинета. Как-то премьер-министр попросила Пима выступить на этом более широком форуме в защиту одного противоречивого решения, против которого он особенно отважно выступал в военном кабинете.

Полет Пима на «Конкорде» в Вашингтон на встречу с Хэйгом в четверг, 22 апреля, стал последней попыткой совместить «непреложные» принципы Британии и условия аргентинского пакета, выработанные в предыдущие выходные. Британские должностные лица называли это «дезинсекцией». Единственная уступка, которую Пим увозил с собой, ограничивалась согласием на подъем на островах в течение переходного периода иных флагов, наряду с британским, и готовностью обсуждать вопрос суверенитета после вывода аргентинских войск. Ни о каких фиксированных сроках перехода управления островом к Аргентине речь не шла вовсе, как и об этакой «ползучей передаче суверенитета». К тому же при любых договоренностях стороны должны были учитывать соображения местного населения.

Пим немедленно приступил к четырехчасовому заседанию с Хэйгом в Министерстве иностранных дел. В результате оба переговорщика не пришли ни к чему существенному, если не считать понимания того, как далеки они от достижения сколько-нибудь приемлемого компромисса. На самом деле по временам оба чувствовали себя заложниками взаимной непримиримости британцев и аргентинцев. Следующим утром Пим завтракал с советником Рейгана по вопросам национальной безопасности, Уильямом Кларком, в Белом доме в качестве акта демонстрации срочной необходимости для Британии американской поддержки. Ближе высокопоставленного делегата к президенту не допустили, тот продолжал пренебрегать вопросом, вызывая смятение в Министерстве иностранных дел США. На заключительном заседании в британском посольстве посредники вновь приступили к вопросу, пытаясь найти какой-то гибкий момент в британской позиции, дабы появился смысл представлять ее Буэнос-Айресу.

Пим возвратился в Лондон поздней ночью в пятницу — «Конкорд» способствовал облегчению трудного дела «челночной дипломатии». На следующий день глава МИДа докладывал военному кабинету свое мнение: из переговоров выжато все возможное и теперь надо готовиться принять условия, которые на следующей неделе пришлет Хэйг. Жизненно важным моментом проекта договора являлось предложение американского присутствия на островах как гарантии от чрезмерного господства там Аргентины. Будут соблюдены интересы и учтены желания населения островов и установлен длительный переходный период. Как министр иностранных дел, Пим считал такую сделку вполне в интересах Британии как в плане возможности уйти от войны, так и для сохранения добрых взаимоотношений с остальной Латинской Америкой. Он бы рекомендовал пойти на принятие подобных условий.

Миссис Тэтчер отреагировала враждебно. Возвращение Пима совпало с самым разгаром висевшей на ниточке операции по освобождению Южной Георгии. Он предлагал уступки и компромисс по отношению к тому самому противнику, с которым храбро бьются ее мальчики (так она упорно называла солдат). Похоже, в особенности расстраивало премьера впечатление, создававшееся благодаря Пиму у Хэйга, будто «Британия может принять соглашение, построенное на таком каркасе», и что стоит сказать об этом Аргентине. Пропасть между премьер-министром и министром иностранных дел становилась все глубже и шире.

***

27 апреля Хэйг отправил окончательный пакет предложений — «Хэйг 2» — в Лондон и Буэнос-Айрес. В нем содержались исключительно некие смягченные варианты решений на хорошо знакомые темы: поэтапный совместный отвод войск, надзор США, Британии и Аргентины за выполнением условий, участие Аргентины в делах «традиционного местного управления» (в основе своей противоречивая концепция) и длительные сроки переговорного процесса «с учетом интересов обеих сторон и желания жителей». Переходный период будет ограничиваться пятилетним сроком. Хунта отозвалась отказом на предложение Хэйга лично представить пакет предложений в Буэнос-Айресе. Военный кабинет из Лондона настаивал, что не даст ответа до тех пор, пока не услышит реакции хунты.

Механизмы принятия решений в хунте окончательно развалились. В теории высшим правящим органом являлся кабинет, возглавляемый Галтьери и Коста Мендесом, но за этим фасадом стояла стена непримиримости ВМС. Адмирал Анайя взирал на Коста Мендеса с презрением, а Галтьери считал битой картой — жалким политиком, готовым ползать на брюхе перед американцами. Адмирал испытывал жуткую боль по поводу потери Южной Георгии. Не пожелав поверить предостережениям Вашингтона в отношении намерений британцев, Анайя теперь обвинял американцев в трюкачестве и заявлял, будто те старались «сбить с толку и дезориентировать» аргентинцев и помочь британцам вывести флот на боевые позиции. В действительности же представляется вероятным, что отправка подкреплений в Грютвикен на борту «Санта-Фе» имела место в результате как раз информации о целях британцев, переданной американцами Буэнос-Айресу в тщетной надежде склонить хунту к согласию. Беспечное нежелание Вашингтона разглядеть и понять аргентинский характер поистине не знало границ.

Недоверие Анайи к аргентинской дипломатии вновь подтвердило свою основательность. Единственной структурой, на которую, как считал Коста Мендес, он мог полагаться в плане поддержки, являлась Организация американских государств (ОАГ). Уж ее-то точно не сможет подговорить или подкупить Британия со своими друзьями. ОАГ опиралась на Межамериканский договор о взаимной помощи 1947 г. (Пакт Рио-де-Жанейро), в соответствии с которым государства Америки обязывались оказывать помощь друг другу в случае возникновения военной угрозы откуда-то извне континента. Буэнос-Айрес традиционно держался особняком в организации, демонстрируя, по мнению других стран, заносчивость этнических европейцев по отношению к не таким чистым в расовом отношении партнерам к северу от Аргентины. Теперь Аргентине понадобилась помощь ОАГ. Возникал вопрос: пожелают ли остальные простить и забыть?

Поначалу ОАГ довольно медленно реагировала на просьбу Аргентины созвать заседание по Фолклендским островам. Когда же 26 апреля депутаты, наконец, собрались для обсуждения вопроса, Коста Мендес тут же осознал отсутствие шанса набрать большинство в две трети голосов, необходимое для развертывания действий против Британии. Потому он стал добиваться принятия резолюции с требованием отвода оперативного соединения, поддерживая заявление предостережением о будто бы вынашиваемых британскими войсками планов вот-вот высадиться на «аргентинской территории». Тут ему в последнюю минуту неожиданно помогло вмешательство Хэйга, до той поры разумно предоставлявшего ОАГ самостоятельно улаживать разногласия по данному вопросу. На сей раз Хэйг напрямую обрушился на Аргентину из-за совершенной ею агрессии, заметив, что договор 1947 г. неприменим к данному конфликту и, в сущности, потребовал от ОАГ не лезть под ноги и не мешать Вашингтону претворять в жизнь усилия на пути мирного урегулирования. Во время его выступления царила непроницаемая холодная тишина. Вот как прокомментировал речь Хэйга один чиновник ОАГ: «Все выглядело так, будто он думал, что Нобелевская премия мира от него уже на расстоянии вытянутой руки».

Только в среду, 28 апреля, после того как вариант «Хэйг 2» отбыл в Буэнос-Айрес, ОАГ в конечном счете проголосовала за резолюцию по Фолклендским островам. К полному огорчению Коста Мендеса, в документе не содержалось ни слова об отводе британских войск. ОАГ выступала за заключение перемирия и, еще сильнее ухудшая позицию Аргентины, рекомендовала обеим сторонам уважать резолюцию ООН 502. Такого реверанса в сторону Британии аргентинский министр иностранных дел не ждал. Один из чиновников Министерства иностранных дел довольно метко заметил, что тот засуетился вокруг предложений Вашингтона «как общипанный цыпленок». Коста Мендес попросил разъяснений со стороны Хэйга в части его новых предложений (вполне резонная просьба, учитывая туманность пунктов пакета) и времени на консультации. По всей видимости, разделяя мнение Анайи относительно наличия у Хэйга сильнейших интересов в предотвращении любой войны, глава аргентинского МИДа вздумал потянуть время. Пока же американцы развернули и не столь открытое давление на Галтьери через Шлаудемана в Буэнос-Айресе, но в конечном счете хунта высказалась против пакета «Хэйг 2». Коста Мендесу пришлось признать, что предложения «не вписываются в требования Аргентины касательно… признания суверенитета и формы временного управления». Иначе говоря, никакого прогресса в части какого бы то ни было из основных вопросов не произошло. Отказ Аргентины от принятия предложений Хэйга обрек его «челнок» на погибель.

Провал Хэйга был крайне унизительным для госсекретаря. Его посредничество совершенно откровенно смахивало на попытки имитировать челночную дипломатию Генри Киссинджера на Ближнем Востоке в начале 1974 г., но параллель оказалась неподходящей по ряду аспектов. В отличие от ситуации на Ближнем Востоке конфликт вокруг Фолклендских островов еще не перешел в фазу открытых военных действий. Непримиримость мнений на местах оказалась чрезвычайно высокой в обеих странах, к тому же, по всему видно, в них явно отсутствовало стремление к урегулированию, способному отвратить кровопролитие. И тем и другим моментом США управлять не могли, как отсутствовали у Хэйга и приманки для сторон по образу и подобию тех, которыми вымостил свой путь между Каиром и Тель-Авивом Киссинджер. Впоследствии аргентинцы отзывались о давлении главы МИД США как о грубом и наносившим ущерб гордости хунты.

К тому же Хэйгу как переговорщику не хватало искушенности. Ни он, ни его команда не заслужили уважения аргентинских экспертов: самым сведущим считался Вернон Уолтерз, который, по крайней мере, говорил по-испански и, как рассказывают, мог похвастаться наличием «друзей-собутыльников» среди высших офицеров. Вдобавок к этому слишком большими оказывались расстояния, также мешавшие «челноку» успевать набирать на переговорах обороты, позволявшие делу катиться как по маслу. Не благоприятствовали достижению компромисса и этнические характеры представителей обоих государств. Один из членов челночного штаба Киссинджера, находившийся в курсе подробностей миссии Хэйга, указывал на то, что Киссинджер сумел «нажить капитал» на «торгашеских инстинктах» двух соседних семитских народов. Подобных традиций не существовало ни среди потомков англосаксов, ни испанцев и, конечно, между ними. Британцы не видели, почему они должны уступать, руководствуясь «принципом», а аргентинцы — «гордостью».

Хэйг проявил громадную личную стойкость на всем протяжении тяжкого испытания и поразил всех искренним нежеланием постигать то, почему два разумных правительства не могут разрешить возникшие между ними недоразумения. И все же зачастую выдержка изменяла ему. Как-то госсекретарь посетовал на то, что хунта есть не более чем «шайка бандитов». Штаб его мечтал о настоящем режиме с «каудильо» во главе — о сильной личности в Буэнос-Айресе, способной, по крайней мере, принимать решения. В какой-то другой момент отчаяния Том Эндерс обратился с вопросом к послу Шлаудеману: «И что выходит из наших особых взаимоотношений с аргентинцами?» Шлаудеман отозвался предельно лаконично: «Какие особые взаимоотношения?» Одной разделяемой позиции антикоммунизма, как Эндерс мог бы убедиться на примерах Юго-Восточной Азии, тут было маловато. Американцам не удалось ни постичь место Фолклендских островов в политической душе британцев, ни уяснить себе пределов возможного для военных олигархий Латинской Америки. Посредничество Хэйга стало смелой по замыслу, но ничего не менявшей на деле сюжетной линией в драме под названием Фолклендская война.

***

Совпадение ключевых моментов переговоров по Фолклендским островам с явными всплесками военной деятельности показывало, по мнению некоторых, что британский военный кабинет сам оркестровал одни или другие события. Прямых свидетельств этого, однако, нет, а члены военного кабинета безоговорочно отметают подобную возможность. На самом деле многих глубоко и неприятно поражала растянутость обоих процессов. Ударная группа Вудварда в конечном счете сосредоточилась у границ МЗЗ лишь в середине четвертой недели с момента выхода в море. И вот из Нортвуда пришел незамедлительный приказ: «Всецело приготовьтесь к ведению войны к полуночи, 29 апреля».

Только в пятницу, 30-го, состоялась непродолжительная дискуссия на заседании Совета национальной безопасности в Вашингтоне, после которой Рейган согласился с точкой зрения Хэйга об отсутствии целесообразности в продолжении отказа от поддержки Британии. В последующем заявлении Рейган продолжал выражать непонимание значимости «этого маленького и чрезвычайно холодного куска земли». Тем не менее теперь он выражал готовность ввести военные и экономические санкции против Аргентины (от поставок вооружения США фактически отказались с момента наложения эмбарго Картера) и предложить «материальную» помощь Британии. Потрясенный Галтьери в Буэнос-Айресе говорил визитерам: «Я испытываю крайнее огорчение по отношению к Рейгану, которого считал другом».

Британская пресса заходилась в конвульсиях экстаза. «Янки — огромное спасибо!» — кричала «Сан». «Таймс» реагировала с большей сдержанностью: «Настоящий друг — друг в нужде». На Даунинг-стрит раздался вздох облегчения. Дополнительная помощь приобрела скорее символическое, чем реальное значение. По распоряжению Каспара Уайнбергера американские танкеры и транспортные самолеты уже и раньше в течение какого-то времени тайно посещали остров Вознесения. Теперь они могли, по крайней мере, проделывать это официально. Среди поставок находились ракеты класса «воздух-воздух» «Сайдуиндер» и ракеты класса «воздух-поверхность» «Шрайк», самолеты-заправщики, позволявшие освободить летающие танкеры «Виктор» для действий в операциях НАТО, горючее и боеприпасы. Наверное, самым ключевым моментом в помощи американцев выступала радио— и радиотехническая разведка, а также оборудование для радио— и радиорелейной связи. Когда война закончилась, британские начальники штабов крайне высоко отзывались о действиях американского главы объединенного КНШ в Вашингтоне, генерала Дэйвида Джоунза, со всей готовностью реагировавшего на каждую просьбу из Лондона. В одном случае, когда сэр Теренс Левин был вынужден лично позвонить по телефону Джоунзу и попросить о срочной поддержке в части выделения определенных коммуникационных каналов для британцев, не успел Левин приступить к разговору, как генерал заверил его: «Знаю-знаю, о чем попросите, считайте, что уже сделано». Какие бы пустопорожние разговоры ни возникали на ниве американской политики вокруг войны в Южной Атлантике, поддержка военных США отличалась безусловной щедростью и играла жизненно важную роль. К услугам Британии предоставлялись американские электронные объекты на юге Чили, да и сами чилийцы поддерживали тесные контакты с Лондоном на всем протяжении войны за счет постоянных пересылок военных атташе между двумя столицами. Чего Америка не поставила британцам, так это самолетной системы дальнего радиолокационного обнаружения воздушных целей и наведения, знаменитой АВАКС. Но поступи США иначе, они бы оказались непосредственно вовлеченными в конфликт, пусть бы отсутствие АВАКС и являлось главнейшим затруднением для британцев в течение войны. Америка могла подать Британии пальто и даже пришить несколько пуговиц, однако войну в Южной Атлантике оперативное соединение вело самостоятельно.