Джон Булль на заседании в паническом кошмаре,

Орет войскам: вам драться всюду на Земном на шаре.

Палата Крикунов до хрипоты пускается на споры

От них ты не дождешься дела вскоре.

Когда стихают все же эти разговоры,

Вопрос встает об армии — там снова неготовы.

Тогда в поход отправит Булль свой чахлый флот,

Мошной тряхнет он и на сем закроет рот.

Журнал «Панч», 1871 г.

С самого дня высадки 3-й бригады коммандос в Сан-Карлосе британцы планировали развернуть быструю кампанию на суше. Они рассчитывали достигнуть победы к середине июня. Все ухудшавшаяся зимняя погода, сложности с поддержанием кораблей в постоянной боеготовности на огневом рубеже, политический и дипломатический натиск, извечные трудности с обеспечением исправной работы службы тыла — все это в совокупности давило на сухопутные силы изрядным грузом. Как выразился Хью Пайк: «Существовала реальная опасность, что мы [с аргентинцами] будем месяцами глазеть друг на друга около Порт-Стэнли». Очень легко по окончании войны рассуждать насчет того, будто крушение обороны противника было чем-то предрешенным. Однако в начале июня, если смотреть в направлении Стэнли с гор Кент, Челенджер и Эстансия, стоявшая перед двумя британскими бригадами задача казалась очень и очень непростой. Тридцать три неприятельских формирования по несколько рот в каждом составляли, по имевшимся данным, гарнизон общей численностью 8400 чел. Эти силы, всецело обеспеченные поддержкой артиллерии и не испытывающие недостатка в боеприпасах, окопались на готовившихся на протяжении шести недель позициях на высотах. Захват британцами горы Кент не позволял противнику задействовать ее для противодействия продвижению морской пехоты с этой господствующей точки, однако ничего не менял в смысле необходимости штурмовать обороняемую линию на подступах к Стэнли: горы Харриет и Лонгдон, Ту Систерз, Тамблдаун, Сэппер-Хилл. Каждый узел обороны прикрывали минные поля, защищала пехота с безоткатными орудиями и станковыми пулеметами, пользовавшаяся поддержкой тридцати 105-мм и четырех 155-мм орудий.

До сих пор события кампании постоянно демонстрировали непонимание аргентинским командованием принципов стратегии: военно-воздушные силы не развернули действительно эффективной операции против целей на суше, чего очень боялись британцы. Армия не позаботилась о защите многих ключевых пунктов на местности, чтобы пресечь продвижение британцев, не наносила беспокоящие удары и не разворачивала контратаки на позиции, занимаемые морскими пехотинцами и парашютистами. Возможно, генерал Менендес не верил в способность насильно согнанных на службу призывников справиться с подобными задачами. Судя по всему, суть пассивного подхода к ведению кампании со стороны аргентинцев следовало понимать так: очутившись перед лицом мощного военного ответа на свои действия со стороны британцев, на что в Буэнос-Айресе совершенно не рассчитывали, аргентинское руководство делало ставку на оборону — собиралось удерживать позиции, а тем временем добиваться дипломатического, а не военного разрешения ситуации. У Менендеса и его вышестоящего начальства сложилось впечатление, будто ему удалось превратить Порт-Стэнли в практически совершенно неприступную крепость. Мирет в Нью-Йорке убеждал Сорсано в способности войск продержать британцев на подступах к столице на протяжении месяцев. Между тем аргентинский флот выйдет в море, дабы наносить удары по каналам снабжения британских войск. Всего за два дня до старта битвы за Порт-Стэнли Лами Досо в телефонном разговоре с Эндерсом в Вашингтоне уверял последнего, будто потери британцев в кораблях огромны, а потому тотальный штурм невозможен. Генерал ВВС уверил американского собеседника, что Менендес не сдаст позиций по крайней мере два месяца, и Аргентина выиграет войну. Мнение Эндерса в отношении подобного заявления выражалось короткой фразой: «Тот, кто думает так, может воображать все что угодно».

Между тем в Гуз-Грине противник доказал — его солдат не упрекнуть по меньшей мере в одном, в способности упорно защищать заранее подготовленные позиции. Учитывая знание ими местности, наличие большого количества приборов ночного видения, хорошего оружия и множества боеприпасов, все говорило за то, что аргентинцев будет непросто выбить с занимаемого рубежа. «Мы действительно не знаем, как они собираются драться, — писал домой один офицер 3-го батальона парашютистов 9 июня. — Мы бы предпочли, чтобы они прочитали слова пророчества на стене и сочли благоразумие лучшей добродетелью, чем отвагу. Но я велел моим парням не рассчитывать на то, что «арджи» будут драпать везде и всегда».

В действительности главная проблема аргентинцев заключалась не в их тактический позиции, не говоря уж о службах тыла, а в моральном состоянии личного состава — в боевом духе войск на переднем крае. У солдат в горах он находился в куда худшем состоянии, чем британцы могли себе представить. «До 1-го мая никто на самом деле не верил, будто придется драться, — рассказывал один из солдат 7-го пехотного полка. — Но когда англичане перешли в атаку, тут уж все забеспокоились. Некоторые из наших ребят жаловались на имевшееся оружие. Им говорили, мол, боеприпасов у нас на двое или трое суток, но когда дело дошло до драки, их едва хватило на два или три часа…» Гильермо, другой солдат 7-го полка, занимавший позицию на Уайрлесс-Ридж, признавался, что только после войны узнал, где он тогда находился. «Нам никто даже не сказал, куда мы отправляемся… Мы не были готовы психологически. Я чувствовал себя роботом. В моей роте мы хоть все имели среднее образование, но в ротах «А», «В» и «С», которые располагались на самом переднем крае, попадались ребята и вовсе не знавшие о существовании каких-то там Мальвинских островов».

Гильермо рассказывал о росте проблемы с нехваткой продовольствия у солдат по мере того, как способность аргентинцев доставлять припасы вертолетами все уменьшалась. Он с друзьями по ночам несколько раз проходили 3 мили (4,8 км) до Порт-Стэнли, где просто крали еду со складов. Те, кому досталось нести службу дальше от столицы, не имели столь благоприятной возможности поправить дела. «Каждый раз, когда мы слышали, как на аэродроме садятся транспортники «Геркулес>, наше настроение поднималось. Мы ждали подвоза провизии. Но потом начинали недоумевать, что там происходит, поскольку до нас ничего не доходило».

На протяжении короткого промежутка времени британцы тешили себя надеждой, что аргентинцы поймут — раз там на высотах находятся две британские бригады, их судьба решена и остается только сложить оружие. Как-то ночью Майк Роуз из САС в компании пленного аргентинского офицера и капитана Рода Белла, переводчика морской пехоты, полетели к Эстансия-Хаусу, надеясь связаться оттуда по гражданской телефонной сети с кем-нибудь из Порт-Стэнли. Линия не работала. Но на следующий день Белл, в целях оказания возможно требующейся медицинской помощи населению, начал выступать на доступных для приема жителями Фолклендских островов под аргентинской оккупацией частотах. Он установил контакт с доктором Элисон Блини, выступавшей в роли главного врача больницы Стэнли, и призвал всех слышавших обращение аргентинцев вступить в диалог с британцами по гуманитарным соображением, чтобы защитить интересы гражданского населения. Сразу во вражеском стане никто не откликнулся, но Роуз и Белл не сомневались — противник слушает передачу. Они начали выходить в эфир ежедневно, все так же уверенно и напористо требуя от неприятеля ответить на их призыв во имя гуманизма и порядочности. Это было их «сделай сам» в области психологических приемов ведения войны.

Одним из многих недостатков, выявившихся в ходе кампании, стало, несомненно, отсутствие в распоряжении Министерства обороны специальной воинской части психологической войны. Однако куда более удивителен тот факт, что Белл — которого пришлось использовать как переводчика, оторвав от выполнения обычных обязанностей адъютанта штаба бригады коммандос и эскадрона связи, — оказался едва ли не единственным говорившим по-испански человеком во всей группе. Просьба Джулиана Томпсона прислать людей из центра военной разведки в Эшфорде встретила отказ, поскольку Лондон приказал опрашивать пленных только, так сказать, в белых лайковых перчатках. Бегло говорившего по-испански офицера Королевских военно-морских сил, следовавшего из Британии на «Фирлессе», отправили домой с острова Вознесения, поскольку начальство в последний момент узнало об отрицательных данных пройденного им медосмотра. До конца войны все надежды британцев на ведение переговоров с аргентинцами возлагались на выходы в эфир Роуза и Белла, ибо Белл обладал знаниями латиноамериканского характера, а Роуз имел подготовку и опыт действий в условиях осады, как в случае с тем же иранским посольством в Лондоне.

Молчание в ответ на вещание на медицинские темы очевидно свидетельствовало об отсутствии у аргентинцев намерения сдаться. Старший морской офицер противника, капитан Мелбурн Хасси, слушал передачи и докладывал их содержание генералу Менендесу. Но Менендес не испытывал желания уступать без боя, поскольку того требовала честь. Британцы чувствовали — придется сражаться, и многие командиры в их стане не сомневались: прежде чем генерал Менендес признает поражение, Порт-Стэнли превратится в груду руин. Всюду в окопах и за брустверами среди валунов и дернистого луговика в горах морские пехотинцы и парашютисты, трясясь от стужи, нетерпеливо ждали приказа о старте наступления. Каждый день. когда погодные условия оказывались более или менее сносными. не знавшие усталости «Си Кинги» челноками сновали туда и сюда между гор и холмов с орудиями и поддонами боеприпасов под брюхом, доставляя на позиции все необходимое, ибо, по мнению Мура и Томпсона, когда пехота пойдет вперед, им потребуется огромное количество боеприпасов для обработки вражеских расположений. А между тем ежедневно командиры получали донесения о росте случаев выхода из строя бойцов от погодных условий, диареи, траншейной стопы, обусловленных бесконечным ветром, дождем, снегом и холодом на вершинах холмов. Некоторые офицеры считали целесообразным для 3-й бригады коммандос уйти с высот до полной готовности к наступлению, оставив на вершинах только наблюдательные посты. Однако в таком случае пришлось бы гонять туда-сюда «пешедралом» и без того усталых людей, тем более что в долинах за кряжами они едва ли смогли устроиться много удобнее, а посему никто всерьез подобный вариант не обсуждал. Словом, солдатам не оставалось ничего иного, как высиживать на позициях семь, восемь, девять суток до тех пор, пока 5-я бригада перегруппируется вокруг Блафф-Коув и изготовится к боевым действиям. «Были бы мы на учениях, я бы повел парней вниз с горы Кент на третий день», — говорил Ник Вокс, командир 42-го отряда коммандос. И все же они смогли выстоять и даже приладиться к суровой стихии. Погоды на всем протяжении зимы стояли холодные или очень холодные. Однако условия все же не были совсем скверными — такими уж буквально невыносимыми, как опасались эксперты и составители планов перед высадкой. Один офицер из 3-й бригады коммандос писал жене в теплых выражениях, в каких обращались к женам сотни военнослужащих: «Долго это тянуться вроде бы не должно, и я обещаю тебе не рисковать зря. Я очень много думаю о тебе и очень люблю тебя. Дорогая, я знаю, как трудно всегда ждать известий, оставаясь зависимым от воли событий, но я верю — у тебя твердый характер и ты отважна, а потому сумеешь пережить тяжелые времена в роли главы семьи. Я так хочу вернуться к тебе и теперь буду ценить нашу жизнь вместе так, как никогда не ценил прежде. Человек слишком многое принимает как данность…»

В те дни ключевое значение имели разведка и патрулирование, необходимые для выявления вражеских позиций. Поступали вызывавшие большую озабоченность в ставке Мура донесения об усилении аргентинцами обороны Западного Фолкленда. Для проверки данных на занимаемый противником берег высаживались команды САС и СБС. 10 июня капитан Джон Хэмилтон, офицер из полка «Грин-Хауардз», служивший в 22-м полку САС и возглавлявший высадку на леднике Фортуна, повел дозор на высоты, господствующие над Порт-Хауардом. В двух милях (3,2 км) к северу от поселка он в компании связиста приблизился к аргентинским позициям, чтобы получше рассмотреть все самому. Коренастый, походивший фигурой больше на мальчишку, чем на взрослого мужчину, имевший за плечами огромный опыт скалолаза, Хэмилтон аттестовался знавшими его людьми как «классический офицер САС». Он участвовал в рейде на острове Пеббл, в отвлекающем нападении на Дарвин 21 мая, побывал и на горе Кент. Теперь с рассветом на холмах выше Порт-Хауарда капитан и связист очутились в западне, со всех сторон окруженные аргентинскими солдатами. Оказавшись в скверном положении, они отстреливались до тех пор, пока Хэмилтона не ранили в спину. «Уходи, я тебя прикрою», — приказал он связисту и продолжал стрелять, пока не погиб. Связиста взяли, когда у него кончились боеприпасы. Капитан Хэмилтон был посмертно награжден Военным крестом.

Разведывательный патруль из состава эскадрона «G» САС позаимствовал у владельцев в Блафф-Коув гражданскую яхту, после чего спецназовцы с помощью военных инженеров отремонтировали ее двигатель и средь бела дня поплыли на ней на восток вдоль берега. Наконец, они вывели свой катер на берег в двух милях (3,2 км) от аргентинских позиций на горе Тамблдаун, Неприятельский вертолет пролетел над головами спецназовцев, но стрелять не стал, а сбитые с толку аргентинцы не предпринимали никаких действий против партии САС на протяжении двух суток, в течение которых бойцы из эскадрона «G» успешно корректировали огонь артиллерии, наводя его на тыльную сторону Тамблдаун. На всем протяжении последней недели войны «силы быстрого реагирования» САС базировались на борту LSL «Сэр Ланселот» в Сан-Карлосе, выдвигаясь в те или иные точки на островах, где требовалось участие спецназа.

Специальный отряд морских пехотинцев, пусть и не такой знаменитый, как САС или СБС, — кадр Горной и арктической войны (Mountain and Arctic Warfare Cadre, сокращенно MAWC) в составе двадцати инструкторов (офицеров и унтер-офицеров), поддержанных вдобавок двадцатью учащимися, вел интенсивное патрулирование и наблюдение впереди от британских позиций. В ходе наступления через остров команда MAWC под началом капитана Рода Босуэлла атаковала партию из шестнадцати аргентинцев, принадлежавших к 602-й роте коммандос, которые укрылись в отдельно стоящем здании, называвшемся Топ-Малоу-Хаус. После короткой, но ожесточенной схватки британцы взяли девять пленных, остальные неприятельские солдаты погибли в перестрелке или сгорели в доме во время начавшегося там пожара.

Каждую ночь, совершая пусть не столь драматичные, но не менее героические деяния, британские патрули отправлялись в горы Восточного Фолкленда далеко от своих позиций, чтобы выявить минные поля и прощупать оборону противника. Небольшие цепочки воинов в камуфляже — обычно одно отделение саперов и одно стрелковое отделение под началом младшего офицера или унтер-офицера — тихо следовали по склонам холмов до тех пор, пока не приближались к минным полям или позициям противника. «Двигаться было крайне тяжело, — писал сержант Сэм Халкетт из 59-го отдельного инженерного эскадрона коммандос после операции по проверке маршрутов наступления 42-го отряда коммандос. — Наши ноги постоянно уходили в почву. После примерно 1½ километра мы подошли к одиночному ряду заграждений из колючей проволоки. Посмотрев что там, я сообщил командиру, что перед нами вражеское минное поле… Пока мы с капралом Фэрбэрном занимались тем делом, мы заметили костры, горевшие на нижних склонах холмов в 200–300 метрах впереди. Совершенно точно это был неприятель. Я не понимал, почему противник не открывает огонь. Ночь стояла лунная, было светло почти как днем, а мы находились на открытом пространстве, где и укрыться-то негде… Затем мы с капралом Фэрбэрном пошли на минное поле, дабы с помощью штыков проверить, насколько близко одна к одной положены мины и какого они типа… Общая протяженность похода 20 километров, а продолжительность приблизительно 16 часов».

За простыми фразами скрывается смертельная усталость солдат, напряжение из-за вынужденной необходимости проверять Минные поля на дистанции уверенного поражения из стрелковогооружия противника, поиски образцов вражеских мин для последующей технической проверки по возвращении в часть. В одном таком дозоре на том же участке фронта двумя днями спустя один боец морской пехоты лишился ступни на минном поле, и товарищам пришлось тащить его через горы обратно в полном сознании, поскольку в условиях сильного холода морфий как анестезия не подействовал. 6 июня патруль 45-го отряда коммандос под командой лейтенанта Криса Фокса залег, невидимый для неприятеля, на горе Ту Систерз и пролежал полдня, когда на позицию его случайно наткнулась партия из двадцати аргентинцев. В ходе ожесточенной перестрелки британцы убили двенадцать человек и ранили троих, после чего благополучно отступили. Когда с первым светом зари бойцы возвращались после подобных прогулок, они не находили ни тепла, ни укрытия, где бы прийти в себя, если не считать возможности съежившись полежать в спальном мешке под импровизированными навесами из пончо, пожевать куриных или говяжьих консервов с картофельным пюре из концентратов, приготовленных на мерцающем огоньке «керосинки». И все же шаг за шагом британцы выстроили картину аргентинской обороны и приступили к планированию маршрутов продвижения в обход минных полей для выхода к вражеским рубежам. Но без эффективной разведки с воздуха — на «Харриерах» отсутствовали камеры для фотографирования с большой высоты — и без снимков со спутников тактические разведданные удавалось получить в основном за счет отваги и выдержки солдат, шагавших на своих двоих по горам.

Генерал-майор Мур по-прежнему оставался перед дилеммой: каким путем и какими силами должны будут бригады осуществлять попытку прорыва? Все окружавшие его офицеры сходились в одном: если уж британцы начали продвижение, ключевое значение имеет поддержание темпа наступления, и надо вводить в атаку свежие батальоны для развития достигнутого успеха, не давая аргентинцам никакого шанса на перегруппировку. Заместитель Мура, бригадир Джон Уотерз, входил в группу тех, кто высказывались в пользу нанесения главного удара на южной оси, в направлении гор Харриет и Тамблдаун, а Ту Систерз и гору Лонгдон предлагали вообще не трогать. Если вражеские позиции тут окажутся обойденными с фланга, то рухнут сами. Однако по убеждению бригадира Джулиана Томпсона, дабы бесперебойно поставлять снабжение на передовую и вывозить в тыл раненых, когда сражение начнется, британцы должны будут использовать все многообразие воздушных и сухопутных маршрутов и развивать наступление на широком фронте от горы Лонгдон и далее до горы Харриет. Мнение Томпсона победило. По плану, утвержденному Муром 8 июня во время совещания на борту «Фирлесса» за несколько часов до трагедии с «Галахадом», 3-й бригаде коммандос предстояло дать старт наступательной операции на горе Лонгдон, высотах Ту Систерз и Харриет. 2-й парашютный батальон оставался в резерве. В следующую ночь три батальона 5-й пехотной бригады — Шотландские гвардейцы, Валлийские гвардейцы и гуркские стрелки — продвинутся вперед через позиции коммандос для штурма rop Тамблдаун и Уильям. Затем вновь придет черед 3-й бригады коммандос и так далее до тех пор, пока не падет оборона противника.

Худшим результатом гибели «Атлантик Конвейера» стала утрата британскими войсками стратегической гибкости, ибо она обусловливается подвижностью на поле боя, а потому потерянные «Чинуки» оказались поистине незаменимыми, пусть даже на сушу тонкой струйкой прибывали вертолеты «Уэссекс» с их пилотами. Организация дела в части вертолетов заслуживала звания одного из наименее удовлетворительных аспектов в кампании у британцев. Крохотный военно-морской штаб пытался руководить движением нескольких эскадрилий транспортных вертолетов, что неизбежно приводило к неразберихе и напрасной трате сил. Случалось, что вертолеты простаивали на борту кораблей Королевских ВМС, поскольку штаб вертолетчиков просто-напросто не знал об их существовании. Пилоты летали до полного изнеможения, порой по девять или десять часов не покидая кабин, еду и питье им просовывали в окошки, пока техники занимались дозаправкой машин. Бригады техобслуживания в их палаточном лагере созданной на берегу передовой базы трудились над летательными аппаратами при свете фонарей по ночам, достигая поистине чудес, — на всем протяжении сухопутной операции в боеготовности находилось 90 процентов парка. Вертолетчикам приходилось всегда оставаться в напряжении, транспортируя артиллерийские орудия и боеприпасы и непрестанно следя за горизонтом, не покажется ли вражеская авиация. Стараясь не попасться на глаза противнику, они стремились летать как можно ближе к земле и сделались настоящими экспертами в деле мгновенного нахождения укрытий в складках местности в случае атаки неприятельских самолетов. Но факт оставался фактом: вертолетов отчаянно не хватало. Если бы британское наступление застопорилось, сухопутные силы утратили бы способность к быстрой переброске войск с фланга на фланг или, скажем, к срочной доставке батареи орудий для прикрытия нового участка на передовой. Все находившиеся в распоряжении войск вертолеты оказались бы полностью задействованы на подвозе боеприпасов и других предметов снабжения, необходимых для продолжения наступления.

Адмирала Вудварда все больше и больше беспокоила проблема с сокращением количества кораблей для обеспечения огневой поддержки с моря. От максимума в двадцать шесть единиц, находившихся в наличии до последних дней мая, в первые недели июня парк имеющихся в распоряжении готовых к боевым действиям военных судов резко сократился. Адмирал предупредил генерал-майора Мура, что каждую ночь после начала сражения количество задействованных в нем корабельных орудий будет снижаться. «Аргонот» в конечном счете удалось избавить от неразорвавшихся бомб после того, как старший минер-водолаз, лейтенант-коммандер Брайан Даттон, проработал в чреве судна целую неделю и однажды наконец появился, придерживая бомбу на боевом взводе руками, точно ценную ношу, пока другие поднимали ее лебедкой и опускали за борт. Фрегату удалось избежать и новой беды. В стремлении избавиться от неприятного соседства с бомбой корабль дал задний ход, но трос намотался на винт, вследствие чего движение назад стало приводить к прямо противоположному результату — бомба поднималась обратно на борт. Суб-лейтенант Питер Морган нырнул, чтобы выпутать трос. Наконец «Аргонот» освободился от опасной обузы и отправился на восток от Фолклендских островов к плавучей судоремонтной мастерской «Стена Сиспред», где техники занимались полным драматизма делом-латанием боевых кораблей в открытом море.

Спасение «Аргонота» вошло в историю как достойное пера поэта деяние Королевских ВМС в ту войну. Однако едва ли не каждый корабль оперативного соединения находился на пределе возможностей. 30 мая ударная группа пережила еще один налет с применением «Экзосет», когда наводчик 4,5-дюйм. пушки с «Эйвенджера» сумел достигнуть замечательного результата, сбив ракету метким выстрелом. «В тот раз нам дали сорок пять секунд на подготовку, — писал Дэйвид Тинкер с «Гламоргана». — Мы развернулись, заняв позицию (носом по отношению к курсу ракеты), и выстрелили «соломой»… Атаки не особенно пугают, поскольку быстро заканчиваются. Когда ждешь в полной готовности в жестянке-шлеме у себя на голове, возникает странное чувство — нечто похожее на «Goodbye, cruel world». Ты начинаешь думать: «Да они. наверное, спятили. Они что, не знают, насколько опасно стрелять в людей?» Лучшее, что тут можно поделать, малость промочить горло перед налетом. Я выпил перед атакой «Экзосет» и пульс мой был вполне нормальным, хотя, когда по трансляции кричали «воздушная атака, воздушная атака!», мыслил я в непечатных выражениях. Но тем, кто в оперативной рубке, хуже — они видят, как это дело движется в направлении к нам. Следивший за полетом офицер в ней говорил, что сердце у него билось так. что чуть не выскакивало из грудной клетки. Бедняга — неведение в таких случаях есть благословение». И все же, как оказалось. тот запуск авиационной «Экзосет» аргентинцами стал последним в истории войны. Команда танкера «Бритиш Уай» в тот день пережила необычайную атаку, когда рядом упали бомбы с аргентинского транспортного самолета «Геркулес». Действия противника становились все более отчаянными.

***

Утром 11 июня на склонах холмов по всему занимаемому британцами кряжу командиры частей 3-й бригады коммандос инструктировали личный состав перед сражением. Многие использовали макеты местности, сделанные из художественным образом разложенных пончо, на которых с помощью подручных средств наносили направления наступления формирований. Вокруг каждого командира кружком сидели на корточках сжавшиеся от холода офицеры, слушая, как он обрисовывал им временные рамки работы по противнику минометов и артиллерии, графики действий на разных фазах операции. «Это решающая битва в войне, — подчеркивал командир 42-го отряда коммандос Ник Вокс и продолжал ровным мягким голосом: — Внезапность и абсолютная тишина жизненно важны. Если надо, можете заняться старым добрым делом — прикажите всем попрыгать перед началом, дабы убедиться, что ни у кого в снаряжении ничего не дребезжит и не гремит. Кашляющих придется оставить в тылу. Если очутитесь на минном поле, помните — надо идти вперед. Никому нельзя останавливаться, как бы ни просили. Надо наступать без остановок — довести атаку до конца, иначе в итоге погибнет больше людей».

Пока он проводил инструктаж, на покрытой поземкой земле вокруг него солдаты собирали оружие и военное снаряжения в подготовке к вертолетной переброске на исходные рубежи — туда, откуда коммандос начнут марш. «Противник надежно окопался на очень сильных позициях, — заканчивал свою речь Вокс. — Однако я уверен, когда мы будем там, среди них, они долго не продержатся. Я хочу видеть в конце, как «арджи» кубарем скатываются по этим холмам к Порт-Стэнли, показывая остальным, что то же самое случится и с ними». После опыта боев в Гуз-Грине сделалось очевидным, что в ночных условиях качество подготовки и выучка британцев дает им огромное преимущество перед противником. Солдатам Томпсона предстояло наступать в темноте и стремиться достигнуть целей до рассвета.

На протяжении всей долгой и студеной второй половины дня бойцы стояли, били ногой об ногу и о землю, болтали, пили чай и рассматривали в бинокли странную чужую местность, казавшуюся им этаким лунным ландшафтом, вглядывались во вражеские позиции, которые им предстояло атаковать. Затем с наступлением сумерек длинные цепочки тяжело нагруженных людей приступили к движению вперед, зная, что то же самое делают сейчас тысячи других воинов по всей протяженности британского фронта. Британские пушки вели беспокоящий огонь по неприятелю на протяжении нескольких ночей. Теперь артиллерия принялась бить по-настоящему, причем стреляли не все сразу и не с одной позиции, а залпы — неожиданно громкие и пугающие — раздавались из разных точек, в том числе и с моря, где медленно курсировали туда и сюда вдоль огневого рубежа четыре фрегата. Аргентинцы отвечали нерешительно, били неточно, поднимая фонтаны грязи и дыма далеко в стороне от наступавших британцев. В сгущающейся темноте нервные защитники требовали стрельбы осветительными снарядами. Вспышки и свет над головами заставляли идущих солдат замирать на месте стоя или присев. Казалось невозможным, что их не заметят. И все же, когда свет гас, тишина возвращалась в горы. Шепотом по рядам и колоннам передавались предостерегающие команды первопроходцев: «Идти точно по следу человека впереди. Отсюда и далее другого чистого пути через минные поля нет». И вот так они шли, шли и шли по замерзшим и пустынным горам.

Объектом наступления 42-го отряда коммандос Вокса служила гора Харриет — крутой одинокий кряж в самой дальней южной оконечности гряды высот. Патрули разведали длинный и обходной маршрут, позволявший стрелковым ротам зайти и атаковать аргентинские расположения с тыла. Процесс продвижения представлялся очень рискованным, поскольку весь путь пролегал по открытой местности, на которой аргентинцы должны были всенепременно заметить британцев, если бы не поленились как следует воспользоваться имевшимися у них приборами ночного видения. И все же план Вокса удался. Отмечались, правда, несколько раздражающих проволочек, когда одна рот» заблудилась на марше, а другая никак не могла войти в контакт с Валлийскими гвардейцами, которым предстояло закрепиться на исходной линии. Но Вокс упорно сохранял спокойствие и не спешил. «Мы будем поддерживать тактический интервал между ротами во время движения по открытому пространству», — твердо и упорно говорил он по рации. Наконец — пусть с опозданием, но зато без царапинки — отряд вышел на заданную позицию. В процессе массированного артиллерийского обстрела с моря и суши десантники принялись карабкаться по склонам. Британцам оставалось всего 100 ярдов (91 м) до вершины, когда противник наконец заметил их и открыл огонь. Рота «К» капитана Питера Баббинттона применила против зарывшихся в скалах аргентинцев 66-мм и 84-мм гранатометы и универсальные пулеметы, по-лягушачьи перепрыгивая с места на место во время взрывов, зачищая долговременные огневые сооружения с помощью стрелкового оружия и гранат. Между взрывами на склонах раздавались выкрики британцев «шестьдесят шестой!» и «граната!», призванные упредить товарищей перед новым выстрелом или броском. Многие солдаты противника побежали раньше, чем морские пехотинцы успели добраться до них. Но когда парни Баббингтона сблизились с неприятелем, по ним принялась бить вражеская артиллерия, ранив четырех человек штаба роты. Один унтер-офицер погиб при штурме бункера. Капрал Ларри Уоттс забрасывал неприятельскую позицию гранатами, затем обогнул валун и неожиданно увидел перед собой винтовочное дуло. Раненный выстрелом в шею, он схватился за ствол, чтобы отбросить его в сторону, но другая пуля попала отважному бойцу прямо в сердце. Капрал Стив Ньюлецц, раненный в обе ноги, сидя продолжал по рации направлять действия своего отделения в атаке. Когда рота «L» стала постепенно перебираться в направлении второго объекта коммандос, рота «Е» уже взяла свыше семидесяти пленных и обеспечила вершину горы Харриет ценой потери всего одного человека. Достойное всяких похвал деяние, и особенно потому, что бригадир Томпсон твердо считал Харриет самой трудной целью бригады.

45-й отряд коммандос тоже очень припозднился с выходом с исходной у высоты Муррелл-Бридж для наступления на Ту Систерз, поскольку бойцам очень долго пришлось идти в темноте. Рота «Х», атаковавшая южный пик, выполнила задачу без проблем, но затем, при штурме второго холма, ее приковал к земле пулеметный огонь аргентинцев. Противник бил также из минометов и безоткатных орудий, но десантники выпустили по аргентинским позициям три 66-мм реактивных снаряда, два из которых угодили в заданные мишени. В то время как рота «Х» продолжала действовать в традиционном духе, сочетая огневую мощь и маневр, бойцы рот «Y» и «Z» принялись карабкаться вверх. Рота «Z» бросилась на штурм вражеского опорного пункта, издавая боевой клич «Зулу!», и овладела им без потерь, однако трое взводных командиров роты «Y» получили ранения от минометного огня, а один сапер погиб. Даже для отменно обученных солдат нет лучшей проверки, чем приказ продолжать атаку под сильным огнем ночью. Как сказал Эндрю Уайтхед, «тенденция к инерции ночью сильнее, нежели днем». Однако 45-й отряд послушался призыва подполковника и, поддерживаемый огнем артиллерии с моря и суши, проложил себе путь в направлении вершины. «Наступил некий неизбежный период неопределенности, когда я пытался представить себе, где и кто находился, — признавался командир. — Но огневое давление двух стрелковых рот бывает довольно внушительным». 45-й отряд коммандос 3-й бригады состоял из шотландцев, и многие из парней на склоне холмов происходили из северных районов. «Долгое время был как бы вдалеке от всего этого, — рассказывал младший капрал Стюарт Бэйн, уроженец Элгина, командовавший отделением в роте «Y». — Люди пугаются скорее до того, как дело начнется, а не тогда, когда уже идет». Как случалось в любой битве в той войне, первый эшелон сопротивления аргентинцев оказался крепким орешком. Но когда 45-й отряд прорвался, десантники стали продвигаться быстро и уверенно, всюду изматывая и сокрушая неприятеля огнем и напором. Многие из защитников предпочли скрыться в темноте до того, как морские пехотинцы добрались до них. Капрал Гарри Сиддалл немало поражался тому, что ночной бой протекал скорее в слуховом спектре, чем в визуальном: «Все это совершенно не походило на фильмы. Я ожидал много пламени, а слышал только грохот. Видел, как пули и осколки ударяются о скалы, что казалось мне этаким естественным природным феноменом».

Капрал Сиддалл, 31-летний йоркширец, перебегал через вершину кряжа в компании бомбардира Холта чуть впереди остальных бойцов отделения. Неожиданно они лицом к лицу столкнулись с четырьмя аргентинцами. Бомбардир бросился назад, постоянно ругаясь с испуга: «Е… й черт! Е… й черт!» Сиддалл швырнул гранату, которая убила одного и ранила другого противника. Затем к нему подошло отделение, и они ринулись вперед. Многие аргентинцы неподвижно лежали в спальных мешках, ожидая подходящего момента сдаться в плен.

После окончания войны аргентинские солдаты дружно и от всей души ругались по поводу отсутствия на поле боя лидеров в лице офицеров. Циркулировавшие у британцев слухи о бытовавшей у противника необычайной жестокости в отношении собственных солдат подтвердились. Попытки уйти в самоволку карались избиением, или же совершившего проступок солдата заставляли часами стоять голыми ногами в воде где-нибудь на ближайшем склоне. Многие офицеры покинули передовую, когда начались активные боевые действия. Некоторых солдат пришлось отправить в тыл из-за самострела. По рассказам аргентинского санитара-носильщика по имени Хуан Карлос, в ночь британского наступления в горах на позициях противника происходило следующее: «Когда некоторые наши солдаты очутились вдруг одни посреди мрака ночи и ждали поддержки со стороны своих командиров, то не обнаружили их. Тогда и они тоже отступили. Это было просто-напросто логично. Если профессионалы смылись, чего же ждать от призывников?»

Гарри Сиддалл, как многие бойцы в ту ночь, мгновенно превратились в бывалых воинов: «Как-то быстро начинаешь соображать, чье оружие и откуда бьет в тот или иной момент. Я не испытывал ни ненависти, ни дружелюбия по отношению к аргентинцам. Просто думал о деле, а они стояли у меня на пути, мешая мне делать его». Через два с четвертью часа 45-й отряд коммандос, хотя он и находился под постоянным обстрелом аргентинской артиллерии, захватил вершины горы Ту Систерз и отошел с линии хребта, чтобы дождаться наступления рассвета. Эндрю Уайтхед с удивлением взирал на то, какие сильные позиции бросил противник. «Имея 120 чел., — говорил он, — я бы умер от старости, удерживая эти горы».

Самые серьезные потери в бою за Ту Систерз британцы понесли pа много миль от поля сухопутного сражения. Эсминец «Гламорган» класса «Каунти» обеспечивал огневую поддержку с моря 45-му отряду коммандос. В 2.35 пополуночи кэптен Майк Бэрроу как раз отдал команду на прекращение артобстрела и лег на курс в направлении места дислокации ударной группы, когда солдаты наземных сил заметили светящуюся точку, отделившуюся от берега и помчавшуюся через мглу ночи над морем. Находясь в восемнадцати милях (33,3 км) от берега, люди на борту «Гламоргана» сочли сперва, будто к ним летит один из 155-мм снарядов, которыми время от времени била неприятельская артиллерия. Затем командир штурманской боевой части, лейтенант-коммандер Иэн Инскип, проговорил: «Кажется, идет ракета». Наводчик ЗУР «Си Кэт» Джиллингз тут же выстрелил. С опозданием в небо взлетела «солома». Бэрроу развернул корабль кормой к цели и вел его на скорости 24 узла, когда «Экзосет» — пусковую установку сняли с фрегата и смонтировали на прицепе на суше — пропахала верхнюю палубу «Гламоргана» на уровне ангара и ударила в расположенный ниже камбуз.

Очевидцы на Восточном Фолкленде, в том числе бойцы 42-го отряда коммандос на склоне горы Харриет, видели огромный огненный шар от взрыва ракеты, за которым через несколько секунд последовал другой взрыв на корабле — взорвался вертолет «Уэссекс», мгновенно убив шесть из девяти человек в ангаре, включая и лейтенанта Дэйвида Тинкера. «Даже не кажется, будто ты где-то так далеко, — писал он жене за несколько дней до гибели. — Поскольку я точно знаю, что Портсмут сразу там за горизонтом. Тут все чем-то похоже на дом, хотя я никак не могу представить себе лета… С нетерпением жду, когда мечты станут явью…» Корабль начал вибрировать, и Бэрроу тут же сбросил скорость до 10 узлов, чтобы избежать серьезного ущерба корпусу и надстройкам «Гламоргана». В области взрыва бушевал страшный пожар. Шесть человек на камбузе, занятые приготовлением завтрака, погибли. Как бы там ни было, Бэрроу благодарил судьбу, пославшую такое тяжкое испытание кораблю именно теперь, когда команду закалили шесть недель войны, а не 1 мая, когда шоковое воздействие оказалось бы неизмеримо сильнее. На протяжении двух с половиной часов его моряки боролись с пожарами до тех пор, пока не взяли их под контроль. Две из четырех турбин корабля встали от взрывной волны. Главный старшина в ангаре пролежал, погребенный под обломками, наполовину в воде в течение трех часов прежде, чем к нему пришла помощь. Но он уцелел. Как и корабль. Постепенно команда смогла выправить сильный крен, вызванный огромным количеством воды, которой поливали пламя. Тринадцать человек погибли, а многие другие получили ожоги или ранения, но могучий старый корабль скоро смог снова набрать свои 24 узла, спеша на рандеву с плавучей мастерской «Стена Сиспред», чтобы успеть произвести починку и вернуться в строй до момента получения приказа о возвращении на родину.

В то время как команда «Гламоргана» сражалась за жизнь корабля на воде, на берегу 3-й батальон Парашютного полка вел самый кровопролитный бой за всю войну, выполняя последнее задание 3-й бригады коммандос по захвату горы Лонгдон. Чуть позднее 9 часов вечера, когда после изматывающего четырехчасового марша парашютисты Хью Пайка поднимались по нижним склонам горы Лонгдон, капрал роты «В» наступил на мину. Взрыв искалечил его ногу, а к тому же заставил аргентинцев открыть огонь. Вместо роты, как предполагалось, 3-й парашютный батальон столкнулся с батальоном аргентинского 7-го пехотного полка, который поддерживали снайперы, располагавшие отличными приборами ночного видения.

Рота «А», пробиравшаяся вдоль хребта к северу от Лонгдона, достигла назначенного ей объекта, но затем очутилась прижатой к земле сильным и метким огнем — по словам Хью Пайка, «особого комфорта нам это не добавляло». Рота «В», действовавшая под командованием крепкого, коренастого майора, бывшего офицера САС по имени Майк Аргью, приступила к продвижению на саму вершину. Парашютисты не успели преодолеть последние сто футов (30,5 м) до высоты, когда с разных положений по ним открыли ожесточенный огонь минометчики, пулеметчики, снайперы и расчеты безоткатных орудий. Бой превратился в серию схваток малых групп размером с отделение — британские солдаты под началом унтер-офицеров прокладывали себе путь дальше к конечной точке, применяя 84-мм и 66-мм гранатометы и взламывая с их помощью неприятельские позиции. Лейтенант Эндрю Бикердайк, возглавлявший 4-й взвод в роте Аргью, рухнул наземь, получив ранение в ногу. Один из его парней, капрал Иэн Бэйли, бросился в атаку на огневую точку в 50 ярдах (45,7 м) впереди, но упал, пораженный в ноги и живот. Взводный сержант Бикердайка, Йэн Маккэй, наскоро перегруппировал бойцов, затем вскочил с земли и помчался вперед, добрался до бункера и бросил внутрь две гранаты прежде чем упасть замертво. За выдающуюся храбрость этот унтер-офицер впоследствии удостоился посмертного награждения крестом Виктории.

Пайк выдвинул роту поддержки, чтобы обеспечить максимальным огневым прикрытием направление наступления роты «В», но и бойцы с ПТРК MILAN также вскоре очутились под сильным вражеским обстрелом. Один состоявший из трех человек расчет ракетной установки стерло с лица земли прямым попаданием из безоткатного орудия. Некоторых выводил из строя, раня в разные места, один и тот же снайпер — приходилось воздавать невольное уважение меткости аргентинцев. Британский артиллерийский наблюдатель, капитан Уилли Маккракен, скорректировал огонь пушек на участок буквально в нескольких ярдах от собственной позиции. Хью Пайк позднее замечал, что-де ближе всего от него падали британские снаряды, однако артиллеристы, обеспечивавшие огневую поддержку 3-го парашютного батальона, били так точно, что от их выстрелов не пострадал никто из своих. Одно отделение 5-го взвода очутилось под сильным пулеметным огнем. Двое солдат, Гоф и Грей, бросились на вражескую огневую точку и подавили ее гранатами и штыками, захватив в плен одного уцелевшего бойца.

Рота «В» сделала паузу для перегруппировки перед новой попыткой очистить последние неприятельские позиции, а тем временем какие-то снайперы постреливали в них то с фронта, то с тыла. 4-й взвод роты Аргью сократился с двадцати пяти человек до двенадцати, но и другим доставалось ничуть не меньше. Всего рота потеряла тринадцать человек убитыми и двадцать семь ранеными. Парашютисты вновь устремились на штурм, но орешек, который они собирались разгрызть за часы ожесточенных боев и после тяжелого урона, оказался слишком крепким. Хью Пайк, командовавший из точки рядом с майором Аргью, приказал роте «В» остановиться и пропустить через свои расположения роту «А», а кроме того, распорядился вызвать более сильную артиллерийскую поддержку. Перестрелки начали потихоньку затихать лишь с первым светом восхода на склонах. Бойцы батальона, несмотря на колоссальную усталость, чувствовали, как слабеет вражеское сопротивление. «Никогда не забуду вида роты «А», наступавшей в густом тумане с примкнутыми штыками», — вспоминал Пайк. Многие из последних защитников аргентинского рубежа пали именно от штыков. Битва за гору Лонгдон и обстрелы вражеской артиллерии на протяжении тех суток стоили 3-му парашютному батальону двадцати трех погибших и сорока семи раненых. Целые процессии санитаров-носильщиков спешили с тяжелыми и скорбными ношами к пункту первой помощи. «Два доктора боролись, чтобы спасти жизнь раненым, — записал в дневнике сержант 3-го парашютного батальона Кит Хоппер. — Но проиграли битву за одного из них. Это особенно накрывало, поскольку тот солдат пробыл на Лонгдоне всего несколько минут, когда разорвался снаряд и осколок перебил артерию у него в бедре. Пока доктора старались остановить кровотечение и прилаживали капельницу, мы только стояли и держали над ними пончо, поскольку падал снег, и слушали, как раненый кричит нам что-то». «Я полагаю, деяния 3-го парашютного достойны всяческих похвал, — писал домой офицер батальона после боя за гору Лонгдон. — Но какой ценой! Сколько людей потеряли мы, таких молодых — по большей части чертовски молодых…» Неудивительно, что те, кто сражался, так огорчались по поводу потерь, в действительности же их стоит считать поразительно малыми.

Бой на участке 45-го отряда коммандос обошелся в четыре убитых и восемь раненых, тогда как 42-й отряд недосчитался одного и тринадцати человек соответственно. «Нам невероятно повезло», — признавался Ник Вокс, стоя вместе со своей штабной группой на вершине горы Харриет среди груд брошенного аргентинцами оружия, обмундирования и предметов снабжения. Когда рассеялся туман раннего утра, оказалось, что вся долина и подступы к горе Тамблдаун буквально усеяны бегущими неприятельскими солдатами. Огневая группа навела на них орудия, бившие взрывавшимися в воздухе шрапнельными гранатами. Морские пехотинцы и парашютисты собирали обнаруживавшихся тут и там ошалевших вражеских солдат в группы и отправляли пленных в тыл. Вертолеты челноками сновали туда и сюда среди холмов, вывозя раненых.

Самым сильнейшим разочарованием утром 12 июня стал тот факт, что 3-я бригада коммандос не в состоянии двигаться дальше. Офицерам 42-го и 45-го отрядов коммандос дали инструкции выполнить первостепенные задачи, а затем, «пользуясь обстановкой, развивать успех в направлении Тамблдауна», если будет такая возможность. Однако из-за проволочек ночью и опозданий, темного времени суток на дальнейшие шаги в деле закрепления успеха не осталось. Перед горами Харриет и Ту Систерз лежали две мили (3,2 км) открытой местности, их британцам предстояло пройти прежде, чем приступить к выполнению следующей задачи — штурму горы Тамблдаун, склоны которой кишели бункерами и тому подобными долговременными огневыми сооружениями. Проводя перед рассветом консультации с батальонными командирами, бригадир Джулиан Томпсон безо всякого сомнения приказал им «закрепляться» на достигнутых позициях. Если бы десантники продолжили продвижение, день наступил бы раньше, чем они смогли развернуть наступление на Тамблдаун. При этом ситуация грозила самыми скверными последствиями. Бойцы 3-го парашютного батальона, сильно страдавшие в течение 12 июня от артиллерийского огня, корректируемого вражескими передовыми наблюдателями на господствующей над позициями Пайка высоте — горе Тамблдаун, приходили в раздражение от неспособности морских пехотинцев продвинуться дальше в течение ночи. Вероятно, есть резон в утверждении о том, будто подход Королевской морской пехоты к ведению войны отличается некоторой медлительностью и основательностью по сравнению с парашютистами. Однако попытайся 3-я бригада коммандос продолжить наступление и перейти в атаку на Тамблдаун тем утром, она практически неизбежно понесла бы потери даже большие, чем у 3-го парашютного батальона или у подразделений, в итоге развернувших ночной штурм по захвату высоты. Следующую фазу приходилось оставлять 5-й бригаде.

Следует упомянуть об одной довольно примечательной, хотя и малой акции в первые часы того утра. Пока британцы обеспечивали себе позиции на высотах, одиночный вертолет «Уэссекс» скользнул над грядой к северу от гавани Порт-Стэнли и приблизился к городу. Британские наблюдатели ранее докладывали о замеченных в то утро скоплениях аргентинских машин за пределами города, что очевидно говорило о проведении обычного совещания. Проявляя поразительную отвагу, пилот противолодочного «Уэссекса» согласился на предложение командира подразделения СБС безо всякой поддержки пролететь в Стэнли и попытаться нанести удар прямо по командирской группе противника. Вертолетчик выпустил одну ракету, не попавшую в цель, но пробившую большую дыру в крыше полицейского участка Порт-Стэнли. Второй выстрел ударил в линию телеграфных проводов вдоль дороги и успокоился где-то в бухте. Затем пилот развернул машину, поскольку по ней открыли стрельбу все зенитки в данном районе. Британцы испытали крайнее удовлетворение от того, что пилот «Уэссекса» возвратился на базу целым и невредимым, тогда как аргентинцы сбили один из их собственных вертолетов, на беду свою приблизившийся в тот момент к гавани.

***

Британский подход, в значительной степени построенный на диктате необходимости постоянного натиска, требовал выдвижения вперед 5-й бригады в течение второй половины 12 июня и отправки ее частей в ночную атаку на горы Тамблдаун и Уильям. Однако миновал полдень, а вертолеты для переброски 2-го батальона Шотландского гвардейского полка к району сосредоточения ниже горы Харриет, за Гоут-Ридж, еще не прибыли. Бригадир Тони Уилсон послал донесение в ставку генерал-майора Мура, высказывая ему соображения относительно переноса срока второй волны наступления на двадцать четыре часа. Просьба эта вызвала Некоторое раздражение и насмешки со стороны личного состава 3-й бригады коммандос. И все же представлялось резонным дать 5-й бригаде шанс осмотреться и разведать ареал хотя бы в течение нескольких часов, коль скоро Королевская морская пехота имела на то же самое перед началом наступления несколько недель. Мур согласился на просьбу Уилсона. Шотландские гвардейцы начали выдвижение в направлении района сосредоточения утром 13 июня. Находясь там под спорадическими обстрелами артиллерии противника, их офицеры получили возможность изучить вражеские позиции для ночной атаки.

Первыми британскими солдатами, вступившими в дело 13 июня, стали тридцать человек штабной роты 2-го батальона Шотландского гвардейского полка, которыми командовал майор Ричард Бетелл, тридцатидвухлетний бывший офицер САС, старавшийся получить от командира разрешение на более активную роль, чем та, на которую он мог рассчитывать в условиях боевых действий в темноте. Бетеллу, пользуясь поддержкой взвода «Блюз-энд-Ройялс», предстояло провести отвлекающую атаку на аргентинские позиции к юго-востоку от горы Харриет. Бетелл уже участвовал в различных полных событиями патрульных и наблюдательных операциях Шотландских гвардейцев, в ходе которых его «Ленд Ровер» пережил взрыв мины. а взвод батальонной разведки оказался вынужденным отступить от Порт-Харриет-Хауса под сильным минометным обстрелом. понеся при этом некоторые потери.

В 8.30 вечера партия гвардейцев, проделав уже какой-то путь вперед, пока так и не столкнулась с вражеским противодействием, но один из «Скорпионов» взвода «Блюз-энд-Ройялс» неожиданно наскочил на мину, причем подлетел от взрывной волны и претерпел изрядный ущерб, хотя сам экипаж в нем не пострадал. Оставшиеся машины остановились на месте, в то время как группа Бетелла двинулась в сторону противника. Британцы заменили целое скопление неприятельских брустверов. Поскольку никакого шевеления на них шотландцы в процессе приближения не замечали, стало казаться, будто позиция брошена. Наконец Бетелл оказался там с сержантом-инструктором по строевой подготовке Дэнни Уайтом, строя предположения, куда мог подеваться противник. И вдруг не более чем в метре от себя они услышали храп. Один аргентинец открыл стрельбу, британцы ответили, и вся казавшаяся мертвой позиция тотчас ожила. Бетелл и его парни, бросая гранаты и ведя огонь из стрелкового оружия, принялись прокладывать себе путь один за другим через одиннадцать вражеских окопов. В первой перестрелке погибли два бойца Шотландского гвардейского полка, а четыре получили ранения. Бетелл вооружился ручным пулеметом системы Брэн, взятым у мертвого солдата. Бой продолжался свыше двух часов. Командир запросил непосредственную поддержку от «Блюз-энд-Ройялс», но не получил ее, поскольку экипажи боевых разведывательных машин не рисковали продолжать дальнейшее движение в условиях минного поля.

Наконец, на неприятельских позициях наступила тишина. Бетелл счел себя сделавшим все возможное для успеха отвлекающей атаки. В его партию входили четыре волынщика, выполнявших обязанности санитаров, и теперь майор залег рядом с одним из них у аргентинской траншеи, обсуждая момент эвакуации раненых, когда разыгралась невообразимая сцена, достойная не настоящей войны, а батальных полотен Голливуда. Сильно покалеченный ранами солдат противника вполз на парапет своего окопа и бросил к ногам Бетелла гранату. Бетелл успел скосить врага из ручного пулемета, прежде чем граната взорвалась, пронзив ноги майора осколками и ранив в легкое волынщика Даффи. После этого партия начала отходить под минометным и артиллерийским огнем, унося с собой тех, кто не мог идти сам. Спустя несколько минут они очутились на знакомом минном поле. Двое военнослужащих, включая инструктора по физической подготовке, потеряли стопы, когда несли раненых. Урон увеличился еще на два человека. В отчаянии Бетелл задействовал фонарь для поиска прохода среди мин. Потрепанная группа гвардейцев медленно добрела до позиции взвода «Блюз-энд-Ройялс», кое-как таща за собой раненых.

Между тем перешли в наступление основные силы 2-го батальона Шотландского гвардейского полка. В 9 часов вечера рота «G» пересекла исходную линию и зашагала вперед в холодной тьме под хлеставшими время от времени порывами несшего с собой снег ветра. До цели шотландцы добрались, не встречая противодействия. Однако когда Левофланговая рота прошла через роту «G» с намерением выйти к основным высотам Тамблдауна, атакующих встретил яростный пулеметный огонь противника. Всего за несколько минут аргентинские снайперы, вооруженные винтовками с прицелами ночного видения, убили трех гвардейцев и ранили еще двух. Традиционный британский ответ — нанесение массированных ударов из 66-мм и 84-мм реактивных гранатометов — не оказал, как видно, должного воздействия на затаившегося среди скал неприятеля. Шотландские гвардейцы слышали крики и даже пение аргентинцев среди грома боя. Перед шотландцами находились лучшие солдаты генерала Менендеса — бойцы 5-го батальона морской пехоты в количестве девяносто двух человек, поддерживаемые минометами и десятью станковыми пулеметами. Часы ночи проходили один из другим, а ожесточенная перестрелка не утихала. Аргентинцы по-прежнему упорно сражались, прочно удерживая занимаемые позиции. В 2.30 пополуночи, после непродолжительного артобстрела, командовавший Левофланговой ротой майор Джон Кисзели лично возглавил бросок на вражеский рубеж. «Где вы, 15-й взвод?» — прокричал Кисзели, продвигаясь через мрак. Ответа не последовало. «Ну же, 15-й взвод, где вы?» — снова прокричал майор. «Да, сэр, я здесь, — раздался голос, а затем другой: «Да, сэр, я, черт меня раздери, тоже здесь». Ведомая ротным командиром, Левофланговая рота устремилась на возвышенности. Кисзели лично убил троих противников, причем одного — штыком. Одна встречная пуля пробила его подсумок для винтовочного магазина, вторая ударила в ножны штыка и застряла в компасе.

Лишь семь гвардейцев 15-го взвода дошли до вершины горы Тамблдаун, с боем продвигаясь к ней от нижних склонов. Трех из них, в том числе и взводного командира, тотчас же скосили пулеметные очереди. На хребте остались четыре не получивших ран гвардейца, а тем временем подкрепления спешили к ним на помощь. Левофланговая рота потеряла семь человек убитыми и двадцать одного ранеными. В 6 часов утра, когда Правофланговая рота приступила к выполнению задания в третьей фазе наступления батальона, она тут же наткнулась на огонь пулеметчиков и снайперов, стоивший ей четырех раненых, включая командира взвода. Гвардейцы смогли добраться до последних вражеских позиций на горе Тамблдаун только после шести часов борьбы, пядь за пядью отбивая у противника скалы, швыряя фосфорные гранаты и паля из автоматического оружия, чтобы выбить аргентинцев из их бункеров и долговременных огневых сооружений. В итоге батальон недосчитался девяти человек убитыми и сорока трех ранеными, но при этом взял наверное самую отчаянно защищавшуюся аргентинцами позицию в этой войне. Несмотря на все трудности и разочарования, выпадавшие на долю 5-й бригады в предыдущие полмесяца, захват горы Тамблдаун стал величайшим достижением — ни один из батальонов 3-й бригады коммандос не мог похвастаться столь высокими достижениями.

***

Пока гвардейцы доблестно сражались за Тамблдаун, целая цепочка столь же захватывающих операций разворачивалась на северной оконечности британского фронта. В процессе наступления 5-й бригады на юге 2-му парашютному батальону подполковника Дэйвида Чондлера предстояло захватить Уайрлесс-Ридж, чтобы превратить его в исходную позицию, с которой в рамках следующей фазы британского наступления, ночью 14 июня, пойдет вперед 3-й парашютный батальон. Ребята из САС предложили отвлечь внимание противника от атаки парашютистов Чондлера на Уайрлесс-Ридж путем совершения нападения на другие вражеские позиции с помощью капитана Криса Бакстера, командовавшего эскадроном «Риджид Рейдеров» Королевской морской пехоты. До того вся деятельность быстроходных штурмовых катеров Бакстера сводилась к роли водных такси в заливе Сан-Карлос. Капитан с большой готовностью откликнулся на возможность сделать некий более весомый вклад в дело британцев.

Ночью 12 июня спецназовцы с четырех «Риджид Рейдеров» высадились на острове Кидни, к северо-востоку от гребня Уайрлесс-Ридж. Днем они бездействовали, а с наступлением ночи 13 июня отправились в стремительный рейд вокруг берега с целью подвергнуть нападению неприятельские позиции на восточной оконечности Уайрлесс-Риджа. По пути катера приняли на борт двадцать человек из лодочного взвода эскадрона «D» САС, ранее участвовавших в рейде на остров Пеббл, и команду СБС. Задача операции состояла в проведении максимально шумного отвлекающего маневра, пока 2-й парашютный батальон будет заниматься своей деятельностью на западе. Рейдовая партия пользовалась огневым прикрытием шестидесяти военнослужащих из эскадронов «D» и «G» САС, обеспечивавших ей поддержку из минометов, установок MILAN и пулеметов общего назначения с северного берега залива. Когда спецназовцы высадились на сушу, неприятель открыл по ним сильный огонь из зенитных пушек. Все четыре «Риджид Рейдера» получили попадания и повреждения, а штурмовой партии пришлось с боем отступить в мертвое пространство. Аргентинский госпитальный корабль тут же включил прожектора и осветил ареал. Прежде чем спецназовцы успели добраться до укрытия, были ранены один военнослужащий САС и один — СБС. Получилась действительно шумная, этакая запоминающаяся операция. Она, однако, вызвала раздражение некоторых офицеров сухопутных войск, которые ощущали в ней изрядный привкус пиратства, а не настоящей солдатской работы, к тому же все предприятие едва не закончилось катастрофой. Так или иначе, рейд должен был создать у аргентинцев четкие убеждения о том, будто их атакуют одновременно с трех конвергентных направлений.

Между тем 2-й батальон Парашютного полка, вновь перешедший под управление 3-й бригады коммандос, изготовился к началу штурма Уайрлесс-Ридж уже ночью 12 июня, когда командир узнал об объявленном по милости 5-й бригады переносе операции на двадцать четыре часа. Ближе к концу второй половины дня 13-го числа батальон и штаб 3-й бригады коммандос очутились под ударами вражеской авиации. Тогда «Скайхоки» действовали, как потом оказалось, в рамках одной из последних попыток аргентинских ВВС заявить о себе в войне. Британцы не понесли потерь, и 2-й парашютный точно по плану выступил в направлении к исходной боевой позиции. Час «Ч» назначили на 8.30 вечера. Батальону Чондлера предстояло захватить четыре объекта, обороняемые аргентинским 7-м полком и подразделениями неприятельского 1-го парашютного полка. Батальон нажил очень много ценного опыта в ходе операции против противника в Гуз-Грине. И готовясь к штурму Уайрлесс-Риджа, британские парашютисты собирались использовать обретенные знания в полной мере. Они точно знали — каждого имеющегося в распоряжении свободного человека необходимо задействовать на доставке боеприпасов на передовую и для выноса раненых оттуда. 13-го числа с этой целью в поход отправилась партия из тридцати пяти человек.

Более того, 2-й парашютный на наглядном примере убедился в ценности мощных подавляющих огневых средств. Для штурма Уайрлесс-Ридж вдобавок к двум батареям орудий с достаточным для их задач количеством боеприпасов, фрегату обеспечения огневой поддержки с моря, взводу станковых пулеметов на исходной линии, парашютисты запросили взвод «Блюз-энд-Ройялс» с их «Скорпионами» и «Симитарами», вооруженными внушительными 76-мм стволами, 30-мм автоматическими пушками RARDEN и оснащенными превосходными приборами и прицелами ночного видения. Тогда как большинство британских ПНВ страдали от «засветок», из-за чего становились временно бесполезными после особенно яркого взрыва или любой другой вспышки, установленные на танках приборы второго поколения давали почти идеальную и постоянную картину поля боя. Дэйвид Чондлер, новый командир батальона, очень хорошо ощущал собственное положение чужака, которому доверили честь вести в битву ветеранов 2-го парашютного. Уверенность его в себе никак не возросла, когда буквально за пятнадцать минут до часа «Ч» в штаб доставили захваченную у аргентинцев карту. Согласно ей, прямо на путях наступления рот «А» и «В» располагалось минное поле. «Слишком поздно», — заключил командир, пожав плечами, и отправился с тактическим штабом на передовую.

С момента начала выдвижения роты «D» на штурм первой аргентинской позиции на противника был обрушен настоящий шквал огня. За последние двенадцать часов боев по аргентинским позициям было произведено 6000 артиллерийских выстрелов. На холме становилось светло от вспышек постоянно стрелявших пушек боевых машин взвода «Блюз-энд-Ройялс», взрывов боеприпасов в неприятельских расположениях и разрывов снарядов 105-мм полевых и 4,5-дюймовых корабельных орудий, усердно работавших по противнику. Казалось, никто не сможет устоять перед лицом такого мощного натиска, и мало кто из аргентинцев осмелился попытать счастья проделать это на практике. Рота «D» выполнила задачу, почти не встречая вражеского противодействия. Бойцы рот «А» и «В» устремились вперед — через вероятное минное поле! — и миновали его без серьезных затруднений. Где бы ни пытались преградить дорогу парашютистам аргентинские пулеметчики, на них тут же сосредоточивался весь возможный огонь. «Вот теперь надо вести бой по правилам общевойсковой битвы», — произнес Крис Кибл, с удовлетворением наблюдая за развитием обстановки со своего места как второго человека в батальоне. Дэйвид Чондлер охарактеризовал сражение как «стандартное наступление из четырех этапов на равнине Солсбери со всеми сопутствующими нюансами. Мы решили грянуть в атаку с шумом, а не красться тихо, поскольку второсортные солдаты не выносят, когда их обстреливают пушки».

Наконец рота «D» развернулась в восточном направлении для захвата передового склона кряжа. Чондлер заволновался, услышав, что подразделения Шотландских гвардейцев столкнулись с заметными трудностями на Тамблдауне — с рассветом парашютисты рисковали оказаться опасно открытыми, если противник будет по-прежнему удерживать господствующую над их позициями гору. Однако за несколько минут до наступления светлого времени суток командир парашютистов узнал о выполнении гвардейцами задачи. На своих позициях на кряже, среди брошенного аргентинцами оружия и военного снаряжения, грязные, обросшие и небритые, но ликующие парни 2-го парашютного принялись заваривать чай и устраиваться поудобнее на отдых настолько, насколько позволяли вихри мокрого снега. При царившем у них тогда настроении они — прикажи им кто-то — пешком бы отправились в Лондон. «Ну что, теперь только чуток подналечь — один бросок и все, а?» — произнес кто-то из унтер-офицеров роты «А». Когда Макс Хейстингз отстукивал на машинке депешу, прячась под дрожащим на ветру пончо среди торфяника посреди позиции роты «А», нахрапистый девятнадцатилетний рядовой по имени Берни Бернард засунул голову под пончо и потребовал сигару, в которой, как считал, никакой корреспондент не мог бы набраться наглости отказать ему. Бернард пошарил в трещине среди камней. «Если уж я смог найти дорогу сюда ночью и пройти через Гуз-Грин, я найду и сигару среди скал, — с усмешкой проговорил он. — Давай, делай свое дело. Расскажи им, какие парни сумели сделать все это». Все до единого парашютисты с гордой уверенностью считали, что только бойцы их полка смогли бы явиться сюда, прошагав весь путь от Сан-Карлоса до Уайрлесс-Риджа.

И тут неожиданно по рации сообщили: «Арджи драпают — бегут повсюду». Бойцы громкими выкриками передавали эту новость друг другу, навьючивая на себя снаряжение, и вот за пять минут роты снова изготовились к броску. По всей линии британского фронта офицеры и солдаты в радостном удивлении наблюдали в бинокли поразительный спектакль: аргентинские солдаты улепетывали по склонам холмов в направлении к Стэнли. Бригадир Тони Уилсон, стоя на горе Харриет, повернулся к старшему артиллеристу: «Черти меня задери! Их оборона треснула».

В первых проблесках рассвета внимание солдат роты «D» из 2-го парашютного батальона привлекли бывшие казармы Королевской морской пехоты в Муди-Бруке, отчасти разрушенные артиллерией и бомбами. За ними, всего в трех милях (4,8 км) к востоку, за водной гладью бухты, виднелись крыши домов Порт-Стэнли. Аргентинская артиллерия продолжала хаотичные обстрелы, и снаряды ее ложились между позициями 2-го и 3-го парашютных батальонов. Неожиданно бойцы роты «D» заметили приближение поднимавшегося вверх по склону отряда из сорока неприятельских парашютистов. Аргентинцы развернули первую и единственную за всю войну контратаку. На какой-то момент британские парашютисты заволновались, поскольку боеприпасов у них почти совсем не осталось. Они в темпе примыкали штыки к винтовкам и готовили к бою гранаты, в то время как артиллерийский офицер-наблюдатель на передовом посту вызывал огневую поддержку. Аргентинцам хватило нескольких минут хорошего обстрела. Они поспешили повернуть и рассеяться в долине, догоняя других, спешащих в восточном направлении. Дэйвид Чондлер поначалу очень забеспокоился из-за контратаки. Убедившись в невозможности связаться по рации с Филом Нимом, командиром роты, комбат отправился вперед, чтобы оценить ситуацию самому. Как только Чондлер увидел происходящее внизу — подступы к Стэнли были открыты, приходи и бери, — он связался с Джулианом Томпсоном. Командир бригады приказал Чондлеру ничего не предпринимать до своего прибытия. Когда Томпсон высадился с вертолета за линией хребта, он с изрядным беспокойством воззрился на Чондлера, беззаботно стоявшего полностью видимым на линии горизонта, и в спешке потянул его обратно в безопасное место. «Все в порядке, Джулиан, — весело отозвался парашютист. — Все кончено». Через несколько минут Томпсон дал добро на немедленное выступление батальона Чондлера. Учитывая прошедшее время, существовал, конечно, риск возможной перегруппировки противника. На кряже над Муди-Бруком подполковник наскоро провел летучку группы «О». Он приказал роте «В» наступать и закрепиться на склонах горы впереди перед ними, легким танкам из взвода «Блюз-энд-Ройялс» предстояло служить средством огневой поддержки с занимаемых ими позиций, а роте «А» Дэра Фаррар-Хокли — со всей возможной поспешностью продвигаться к Порт-Стэнли.

Неожиданно накопившиеся за недели жизни в горах страхи и обиды переполнили через край души воинов Менендеса. «Все находилось просто-таки в ужасном беспорядке, — рассказывал юный рядовой по имени Сантьяго из 3-го пехотного полка. — Никто не знал, какие приказы отданы, надо ли продолжать воевать или уже нет. Многие младшие офицеры совершенно запутались, поскольку куда-то подевался наш командир роты и мы нигде не могли его найти… Мы все изрядно нервничали из-за пережитого. Наш командир взвода велел нам занять позиции в домах: «Никого не бойтесь. Идите в дома, а если какой-то келпер будет сопротивляться, стреляйте в него». На деле-то никто из них, конечно же, ничего подобного не делал. Сантьяго описывал эмоции солдат разбитых частей, когда те тащились через Порт-Стэнли. Молодые призывники не выдерживали и начинали буквально плакать от вида «складов, заваленных провизией и обмундированием, каковых так не хватало нам и которые никогда до нас не доходили».

Ярчайший драматический момент перехода от войны к победе наступил за какой-то час. Гуркские стрелки и Валлийские гвардейцы, наступавшие на гору Уильям и Сэппер-Хилл, попадали под хаотично ведущийся артогонь неприятеля, но значительного сопротивления не встречали и благополучно продолжали атаку до обеспечения целей, за которые, как предполагало британское командование, им пришлось бы вести кровопролитные бои. Ночью Хью Пайк, командир 3-го парашютного, отдавал приказы батальону действовать в направлении к Муди-Бруку, когда по рации сообщили, что майор Фаррар-Хокли и бойцы его роты уже проследовали развалины казарм и шагают прямым ходом на Стэнли.

***

Парашютисты шли на восток по узкой повидавшей виды дороге в сторону столицы, не чувствуя пока из-за охватившей их победной эйфории жуткой накопленной усталости. На пути их все свидетельствовало о понесенном противником поражении — аргентинская форма, куча рассыпанных боеприпасов, брошенная техника и пушки на склонах господствующих высот. Порывы ветра доносили до солдат запах гари от полыхающих строений. Звуки перестрелки по-прежнему слышались с юга, где сближались с врагом гуркские стрелки и Валлийские гвардейцы. В маленьких окруженных изгородями бунгало в предместьях Порт-Стэнли не чувствовалось присутствия живых людей. Когда из роты «А» донесли о двигающейся бронемашине «Панар», наступление на момент приостановилось. В голову колонны наскоро вызвали парашютиста с 66-мм гранатометом. Затем продвижение продолжилось. Маленькое судно заходило в гавань. Парашютисты увидели на нем белый флаг. По рации передали сообщение — остановиться и ожидать прибытия Дэйвида Чондлера. Через несколько минут, сменив каски на красные береты, бойцы 2-го парашютного батальона, возглавляемые подполковником и Крисом Киблом, приступили к триумфальному шествию через предместья Порт — Стэнли.

Следующему эпизоду не нашлось места в истории войны, не упомянут он и среди перечня достижений британских сухопутных сил. Макс Хастингс цитирует здесь тогдашний свой коротенький репортаж для газеты — некий акт любопытства публициста, а не часть собственно повествования о битве за Фолклендские острова.

Батальонные офицеры отошли, наверное, на сотни две метров от места привала, когда до сведения полковника довели следующее распоряжение: до окончания переговоров ни один британский солдат не должен продвинуться дальше ипподрома. Раздалось недовольно ворчание. Где он тут, тот ипподром? Рядом с нами. Раздались было дружные ссылки на слепой глаз Нельсона, но быстро стихли. Полковник приказал роте «А» развернуться в сторону ипподрома. И тут неожиданно на людей навалилась усталость. Они забрались на невысокие деревянные трибуны и расселись там, как и прежде нагруженные личным оружием и пулеметами. Бойцы приветствовали одного из товарищей, который залез на крышу и не без некоторых сложностей сорвал и сбросил аргентинский флаг, водрузив на его место британский. имевшийся у 2-го парашютного. По их настоянию, я сделал групповую фотографию этого торжественного собрания отчаянных парней на лавках. Затем солдаты принялись готовить чай и делить между собой несколько блоков аргентинских сигарет, найденных тут же в будке подающего команды на старт, — первые военные трофеи.

Я побрел к дороге. Пустынная, она тянулась вдаль, и с нее хорошо просматривался собор, расположенный примерно в полумиле впереди. Упустить такой дивный шанс было просто нельзя. Стащив с себя лямки снаряжения и камуфляжный бушлат, я отдал все это командиру одного из «Симитаров» «Блюз-энд-Ройялс», припаркованного посреди дороги и украшенного большим «Юнион Джеком». Затем в гражданском анораке и с тростью, на которую опирался с тех пор, как мы высадились в Сан-Карлосе, я зашагал по направлению к городу, стараясь выглядеть как можно безобиднее. «И куда это вы изволите направляться?» — требовательно вопросил унтер-офицер парашютист в тоне, традиционном для военнослужащих его ранга, заметивших нарушителей. «Я же штатский», — твердо ответил я и пошел дальше, никем не задерживаемый. Прямо за поворотом дороги стояло большое здание с оранжереей при нем, в котором я неожиданно опознал виденную на фотографиях резиденцию губернатора. На подступах попадались бункеры и долговременные огневые сооружения. Был там кто-то или не был, я не видел. Чувствуя себя очень глупо, я остановился, улыбнулся, глядя в сторону блиндажей, поднял руки высоко над головой и подождал немного. Ничего не произошло. Все еще улыбаясь и кланяясь неведомо кому в этих сооружениях, я снова повернулся и пошел в направлении собора, все так же держа руки над головой. На обочине расположилась группа аргентинских солдат. Я прошел мимо, бросив «с добрым утром», стараясь выглядеть совсем беззаботным. Они глазели на меня с любопытством, но ничего не предпринимали. Затем впереди я заметил группу явно гражданских лиц, появившихся из большого казенного на вид здания. Я прокричал им: «Вы британцы?», и они ответили: «Да». Страх тут же отступил, и я пошел к ним навстречу. После небольшого разговора, они указали мне на аргентинского полковника на ступенях административного здания. Я представился ему, приврав, что являюсь корреспондентом «Таймс» — единственной, как считал, британской газеты, название которой он наверняка мог слышать. Мы поговорили несколько минут. Он все время повторял, что ответы на большинство моих вопросов сможет дать только после четырех часов дня, когда британский генерал встретится с генералом Менендесом. Я спросил, можно ли мне пока пообщаться со штатскими британцами? Он совершенно не возражал. Я направился в сторону известного отеля Стэнли, «Апленд Гуз», проходя по дороге, где попадались цепочки за цепочками аргентинских солдат, очевидно, собиравшихся в одно место для сдачи в плен. Они выглядели совершенно подавленными, начисто вымотанными войной. И все же я не посмел фотографировать раненых, едва тащившихся тут и там среди своих товарищей. И тогда только, заметив, с каким любопытством смотрят на меня из своих машин офицеры, я понял, сколь тщетны мои попытки притворяться штатским с лицом, все еще вымазанным черной маскировочной пастой.

Войти в гостиницу являлось для меня исполнением мечты — фантазией, наполнявшей мои мысли на протяжении почти трех месяцев. «Мы никогда не сомневались, что британцы придут сюда, — признался мне хозяин, Дезмонд Кинг. — Мы просто ждали, когда сей момент настанет». Ей-богу, такое ощущение, что армия и флот освободили английский загородный гольф-клуб.

Через несколько минут после того, как Макс Хастингс вошел в отель «Апленд Гуз», в нескольких сотнях метров в западном направлении разыгрывалась куда более серьезная драма. Каждое утро с начала наступления в радиоцентре на «Фирлессе» Род Белл и подполковник Роуз все упорнее вели передачи на своей «медицинской волне». Ранним утром в понедельник, 14 июня доктор Элисон Блини посетила капитана аргентинского военно-морского флота Мелбурна Хасси и обратилась к нему с просьбой ответить на призывы британцев. «Положение аргентинских войск безнадежное, — вещал Белл тем утром, — вы со всех сторон окружены британскими войсками… Если вы откажетесь откликнуться на это обращение и произойдет ненужное кровопролитие, мир будет относиться к вам соответственно». Хасси прослушал британское сообщение в полдень, но, несмотря на отчаянные увещевания Элисон Блини, не пожелал дать ответа без консультации с начальством. В 1 час пополудни капитан возвратился в маленькую комнату на Джон-стрит и передал британцам: генерал Менендес согласен на переговоры. Позднее во второй половине того же дня одинокий вертолет «Газель» с Беллом, Роузом и связистом на борту застрекотал над Порт-Стэнли, из чрева машины виднелся белый парашют. Британцы приземлились на некотором расстоянии от намеченного места. И вот точно в каком-то фарсовом шоу небольшая делегация, чтобы достигнуть аргентинцев, была вынуждена пробираться через сменявшие друг друга изгороди и канавы. Когда они проходили мимо больницы, Роуз заметил девушку на балконе здания. «Вы Элисон? — спросил он. Она кивнула. — Большое дело сделали!»

Переговоры с Менендесом в резиденции губернатора проходили холодно и чисто официально, но сразу же стало совершенно очевидным отсутствие у аргентинцев намерения продолжать сопротивление. Большой спор вышел из-за Западного Фолкленда: Менендес возражал, упирая на отсутствие полномочий приказать тамошнему гарнизону сложить оружие. Аргентинцы не знали тогда о тайно и не вполне охотно принятом британцами решении, в случае готовности губернатора капитулировать только на Восточном Фолкленде, принять условия сдачи и проводить в дальнейшем операцию против Западного Фолкленда. Однако под напором Роуза Менендес не устоял — Западный Фолкленд тоже прекращает сопротивление. На каждом этапе переговоров Роуз имел возможность получать детальные подтверждения из Лондона. С помощью великолепного переносного спутникового устройства связи британское правительство могло следить за процессом буквально поминутно. В один момент, когда Роуз обсуждал с аргентинцами возможность для их солдат вернуться домой на британских и на аргентинских кораблях, Лондон осуществил быстрое вмешательство. Никаких аргентинских судов — решительно отозвались оттуда. Такой жест уменьшил бы силу драматизма момента капитуляции неприятеля. В конечном счете стороны договорились об условиях сдачи. Менендес всплакнул немного перед тем, как пожать руки Беллу и Роузу. Потом всем пришлось долго ждать прибытия генерал-майора Мура для подписания документа, а тот задерживался из-за установившейся временно совершенно нелетной погоды. Наконец в небе прояснилось. В 9 часов вечера в понедельник, 14 июня, британский и аргентинский командиры поставили подписи на договоре, подводившем черту в войне на Фолклендских островах, — все аргентинские войска на данной территории капитулировали.

***

Последнее заседание военного кабинета перед штурмом Порт-Стэнли состоялось в пятницу, 11 июня, и в тоне его звучания отсутствовали нотки близости неизбежной развязки. Время начала наступления отдавалось полностью на откуп генералу Муру. Министры изъявляли готовность положиться на военных и дать им делать их дело, несмотря на некое ворчание сквозь зубы в отношении традиционной методичной медлительности пехоты. Соответственно, присутствующие на собрании заслушивали продолжительные каталоги цифр отчетов служб тылового обеспечения: наращивание запасов артиллерийских выстрелов, сложности с перегруппировкой 5-й бригады после Блафф-Коува, риск возвращения вражеских военно-воздушных сил. Когда утром в субботу поступили известия о начале штурма, миссис Тэтчер и Джон Нотт поехали в Нортвуд, дабы лично следить за событиями там в оперативной комнате. Скорость наступления и темпы продвижения войск оказались для министров полным сюрпризом. Утром в понедельник сделалось очевидным — победа близка. Теперь самым важным представлялось наилучшим образом преподнести ее. Сам триумф виделся делом решенным. Кризис вокруг Фолклендских островов начался в палате общин и многие из поразительных политических моментов происходили именно там. Следовательно именно в этом зале надлежало впервые прозвучать слову «победа». До того момента представлялось необходимым наложить эмбарго на распространение любых новостей из Южной Атлантики.

На всем протяжении второй половины дня понедельника члены парламента — и на самом деле вся страна — словно бы висели в воздухе, пока премьер-министр ожидала известий из зала переговоров о сдаче аргентинских войск. Когда в 10.15 вечера она в конечном счете встала с кресла, многие не ожидали ничего иного, как объявления о продолжении наступления. Соответственно накал драматизма лишь усилился, когда она известила: в течение суток «наши войска достигли предместий Порт-Стэнли. Аргентинские солдаты в большом количестве побросали оружие. Как сообщают, над Порт-Стэнли развеваются белые флаги».

Палата общин, столь часто видевшая и слышавшая в своих стенах деланые фальшивые эмоции, теперь наполнилась чувствами истинного облегчения и радости. Первоначально ликонание выражали сторонники миссис Тэтчер из консервативного крыла. Но Майкл Фут подвел итог не знающей рамок похвалой. «Я прекрасно понимаю, какие волнения, какое давление пришлось пережить ей на протяжении этих недель, — произнес он, — и я также понимаю, что в этот момент все давление и все волнения надо оставить позади. — Затем Фут выдержал театральную паузу и добавил: — И я поздравляю ее». Всегда чутко чувствовавший настроение палаты, Фут как бы подчеркивал: радость всеобщая, а потому да здравствует союз двух партий, да здравствуют нация и сердечность. Наступили мгновения самого яркого личного триумфа Тэтчер с того часа, когда три года тому назад она вступила в палату общин как премьер-министр. Поздравления сыпались на нее со всех сторон. На Даунинг-стрит и в Министерстве иностранных дел заработали телексы, приносившие выражения облегчения и радости со стороны зарубежных союзников (причем облегчение во многих случаях выражалось острее, чем удовлетворение). Когда в тот вечер миссис Тэтчер вернулась к себе на Даунинг-стрит, ее усталое лицо не скрывало ликования, а толпа у входа заливалась гимном «Правь, Британия!»

***

Когда парни из сухопутных сил мерили шагами последние мили в направлении Порт-Стэнли, многие британские солдаты поражались внезапности победы. Бессчетные тысячи неприятельских военнослужащих оставались в Порт-Стэнли и вокруг него, причем они едва ли сделали по выстрелу из своего оружия. Победители во все глаза смотрели на огромные запасы вооружения, боеприпасов и прочего военного имущества, которые аргентинцы собирались применить против них. Когда первые британские офицеры поехали по продуваемой ветрами дороге к аэродрому Стэнли и собственными глазами лицезрели целые полки пехоты, пусковые установки ракет «Экзосет» на трейлерах, зенитные комплексы, управляемые по РЛС, ракеты, артиллерию, снаряды, они не понимали — совершенно не понимали Менендеса. «Мы-то думали он по крайней мере дождется, когда мы выбросим его из Стэнли, а уж потом сдастся, раз уж потерял столицу», — заявил один из них. Пока бойцы искали дома для отдыха и глазели на бунгало на улицах заштатного колониального городка, точно туристы на соборы и арки где-нибудь в Париже или Риме, они даже не ощущали себя победителями. Идя по улице с двумя коллегами, полковник Том Секкомб, заместитель командира 3-й бригады, встретил двух аргентинских офицеров. Между теми и другими завязался странный разговор-состязание в плане выражения чувств собственного достоинства, и только по расставании британцы вдруг переглянулись и подумали этаким задним умом, а не следовало ли разоружить аргентинцев и взять их в плен. Господствующим, доминирующим чувством личного состава сухопутных сил было облегчение — облегчение из-за отсутствия необходимости вновь вступать в кровавую битву, из-за того, что уцелели, из-за того, что теперь они скоро смогут распрощаться с этими унылыми и голыми ландшафтами и отплыть домой. «Мне хотелось плакать от радости, — записал в дневнике сержант Кит Хоппер из 3-го батальона Парашютного полка. — Мы с падре пожали друг другу руки в честь такого праздника». «Мы почти бежали в Стэнли через болотистую равнину предместий, — писал Хью Пайк семье в Англию, — встречая везде сцены разрушения, хаоса, признаки битвы. Так приятно думать, что теперь все это закончилось. Мне очень жаль парней, которых мы потеряли. Герцог Веллингтон был и в самом деле прав в отношении «меланхоличной природы победы».

В последние часы перед капитуляцией окруженные, униженные и угнетенные аргентинские солдаты начали грабить. крушить и пакостить в домах некоторых гражданских в Порт-Стэнли. И все же иные британские солдаты вели себя в первые дни после победы ничуть не лучше. Как ни печально, но такова уж война. Многие сказки об армии аргентинских фашистов, будто бы ужаснейшим образом обращавшихся с жителями на всем протяжении оккупации Фолклендских островов, не имели под собой никаких оснований. Были инциденты, в которых штатским доставалось от офицеров, отмечались случаи грабежа гражданского имущества солдатами, бывало и власти принудительно забирали у жителей Фолклендских островов машины. дома и лавки. И все же, по меркам большинства оккупационных армий, поведение аргентинцев заслуживает определения «умеренное». Когда британцы освободили Стэнли, они обнаружили, что гражданские лица по-прежнему располагают большими запасами съестного и спиртного. Никаких систематических грабежей в столице не отмечалось, хотя в удаленных селениях отдельные инциденты и имели место. Подобное вообще-то говорит об аргентинцах скорее хорошо, чем плохо. Ведь надо учитывать обстоятельства, в которых приходилось существовать аргентинским солдатам, — холод, мысли об оставшемся где-то далеко доме, совершенно непривычные условия, часто отсутствие еды. Судя по всему, запасов продовольствия у противника хватало, но вот с распределением его между разбросанными по позициям на холмах и в отдаленных поселках подразделениями возникали большие трудности. Даже у британцев с их несравнимо лучше налаженной службой тыла возникали осложнения в плане обеспечения людей всем необходимым.

Похоже, аргентинские оккупанты Фолклендских островов старались проводить политику примирения, однако же действовали неуклюже. Когда небольшая партия СБС высадилась на острове Пеббл 15 июня для принятия капитуляции местного гарнизона, спецназовцы обнаружили две дюжины жителей, принудительно содержавшихся в доме тамошнего старосты уже месяц — с момента рейда САС 15 мая. Однако жители Фолклендских островов как будто бы не испытывали ненависти к оккупантам и тюремщикам и даже желали пригласить на ланч одного ставшего другом молодого аргентинского солдата, прежде чем тот отправится в сарай для стрижки овец вместе с прочими военнопленными. «Мне хочется сказать вам, — откровенничал молодой и бесхитростный Хорхе на свободном английском с калифорнийским акцентом, — эти люди были мне как семья. Я желал бы вернуться сюда уже без военной формы». Жизнерадостная уроженка Фолклендов примерно лет тридцати пяти от роду, Арина Бернстейн, погрозила ему пальчиком. «Но не вздумай приносить и устанавливать тут свой флаг, Хорхе». Аргентинец продолжал: «Наверное многое, чему нас учили про Мальвины, когда мы считали их своими, было неверным. Три четверти наших вовсе не хотели оказаться здесь. А когда мы услышали, что вы уже на горе Кент, мы поняли — победить нам не удастся. А как все было вначале? Никто в Аргентине не верил, что вы пошлете такую силищу возвращать себе Мальвины…»

Для слушавших молодого человека британских солдат его страстные признания и добрые намерения запоздали на три месяца. Глядя на огромные колонны подавленных аргентинцев, выстроившихся в очередь для сдачи оружия на аэродроме Стэнли, мало кто из британцев сомневался в отношении их желания воевать. На протяжении всей кампании действия генерала Менендеса говорили о наличии у него пассивных и готовых только к обороне согнанных туда насильно солдат. Отчасти причина в американской подготовке, выработавшей у аргентинских военных привычку слишком полагаться на моторный транспорт и большие материальные ресурсы в деле ведения войны, потому, не располагая ничем подобным, они склонились перед волей британцев, готовых обходиться без всех этих удобств. Но даже если отбросить чисто стратегические осложнения, нет сомнениями сам Менендес, и его солдаты были глубоко потрясены и деморализованы в результате осознания факта намерения британцев вести против них тотальную войну ради возвращения островов.

В дни после капитуляции, когда 11 313 аргентинских военнопленных толпились на пристанях в ожидании погрузки на британские корабли для репатриации. британцы приступили к масштабной операции по приведению в порядок освобожденной земли: к исследованию обширных. бессистемно поставленных минных полей, разбросанных всюду перед бывшими аргентинскими позициями, восстановлению подачи воды и электричества в Порт-Стэнли, очистке домов, сбора брошенной техники, а также поискам крова для более чем 7000 человек. Неожиданно Сан-Карлос, бывший центром сосредоточения сил в ходе британской кампании, словно бы осиротел. Корабли морского десантного соединения подняли якоря, обогнули остров и бросили их вновь вблизи Порт-Стэнли, где вот так же почти семьдесят лет тому назад стояли линейные крейсера адмирала Стерди перед его схваткой с фон Шпее.

Первые горячие энтузиазм и восторженность жителей Фолклендских островов стали, по вполне понятным причинам, быстро улетучиваться. Эйфорию сменяло осознание непреложного факта — их жизнь, их сообщество изменились и никогда уже не будут такими, как до оккупации. Место аргентинских машин, поднимавших грязь на улицах, заняла британская военная техника. Чужое огромное войско аргентинцев, стоявших лагерем тут и там на их земле, сменила в сущности почти такая же чужая британская армия. Такова, как ни грустно, в большинстве случаев природа освобождения. Как многие жители Фолклендских островов, откровенно дававшие понять свое желание быть оставленными в покое, британцы не скрывали стремления поскорее выпутаться из дел на островах, отправиться наконец домой, дабы там отпраздновать триумф среди своего народа. Они сделали то, зачем их сюда посылали. К концу июня те, кто воевал за свободу жителей Фолклендских островов, погрузились на корабли и отбыли на родину. Ушли и многие суда ударной группы Вудварда, а на их место являлись другие солдаты и другие корабли, пришедшие сюда выполнять свой неблагодарный долг — без всякой надежды на славу защищать эти забытые Богом голые острова под флагом Британии.