Любое гражданское лицо, взявшиеся за написание военной истории, неизбежно примет на себя грех самонадеянности.

Сэр Джон Фортескью, Истории британской армии

В понедельник, 26 июля 1982 г., в соборе Святого Павла состоялся благодарственный молебен в честь победы Британии на Фолклендских островах. На церемонии присутствовали королевская семья, премьер-министр и многие офицеры армии, военно-морских сил и Королевской морской пехоты, участвовавшие в войне в Южной Атлантике. Говорят, будто миссис Тэтчер осталась недовольна проповедью архиепископа Кентерберийского, в которой, по мнению премьер-министра, не прозвучали должные триумфальные нотки. Если и так, то уж никого не обвинить в нехватке победного ажиотажа во время парада 12 октября, в День Колумба. где премьер стояла рядом с лордом-мэром Лондона на почетной трибуне перед отбытием на официальный ланч в ратуше, в то время как мимо печатали шаг контингенты трех видов вооруженных сил, приветствуемые в Лондонском Сити тысячами зрителей. Накануне вечером она принимала на ужине на Даунинг-стрит всех ведущих участников войны. В то лето и осень казалось порой, будто празднованию победы в Фолклендской кампании нет и не будет конца. Огромные толпы собирались в Саутгемптоне, Портсмуте, Плимуте, дабы приветствовать возвращение каждого корабля. Города или поселки словно бы соревновались за право оказания чести героям. Премьер-министр отрадно отмечала свидетельства радостного единения и «фолклендского духа» в любой сфере жизни Британии, заставляющих забастовщиков воздерживаться от стачек, а агитаторов левого крыла умолкать, производящих впечатление на русских и вызывающих зависть американского союзника, все еще не забывшего недавно постигших его военных катастроф.

В этом взгляде присутствует очевидная доля правды. Фолклендская война и в самом деле послужила наглядной демонстрацией британских воли и военной эффективности. Победа дарила британскому народу теплое чувство того, что вот наконец-таки достигнут почетный и овеянный ореолом романтики успех для всей нации. И все же с самого начала, когда война шла, находилось примечательно большое количество военнослужащих в Южной Атлантике и гражданских лиц на родине, осознававших лежащую в основе противостояния абсурдность-нелепость борьбы за какие-то недостижимо далекие осколки империи. Однако не стоит делать вывода, будто они выступали против войны. Как только президенту Галтьери позволили поступить так, как он поступил, большинство людей в Британии сходились в одном — правительство просто не могло ответить иначе. Стойкость британского народа перед лицом скверных известий и горечи потерь оказалась куда выше, чем представляли себе многие, в том числе и политики. Однако «триунфалисмо», как называют подобные вещи в Буэнос-Айресе, — триумфализм — есть нечто более свойственное странам Латинской Америки, нежели Британии. Нашлось совсем немало боевых офицеров, не хотевших принимать участие в следовавших друг за другом чередой парадах победы. Им казалось совершенно не приличествующим английскому духу устраивать подобные шоу по поводу всего лишь хорошо выполненной работы, ставшей необходимой в силу гигантского провала на поприще политики и дипломатии. Многие из военнослужащих, сражавшихся в Южной Атлантике, вернулись домой с осознанием факта окончательного и бесповоротного разрушения войной образа жизни населения Фолклендских островов и в больших сомнениях относительно намерения правительства тратить бессчетные миллионы фунтов на создание там новой, искусственной экономики. служившей бы оправданием такой ожесточенной борьбы за эту территорию.

Сухопутные и морские баталии за горстку островков в южном секторе Атлантического океана заставили людей во всем мире широко разинуть рты. Получился этакий каприз истории. В основном публичные празднования победы обуславливались восторженностью по поводу деяний солдат, совершивших великий подвиг, но не в отношении причины — дела, отстаивать которое им пришлось. Крайне небольшие заключения, итоги опыта Фолклендских островов, имеют более широкое прикладное значение и не вмещаются в рамки одного лишь конкретного конфликта, происходившего в конкретный момент истории, в период правления конкретного британского правительства. Однако. разбив раздел на рубрики, мы постарались составить некую балансовую ведомость войны в Южной Атлантике в 1982 г.

Британский поход

Борьба за Фолкленды представляла собой по существу небольшую колониальную кампанию, стоящую в системе оценок где-то посредине между операцией против повстанцев и широкомасштабной войной с массированным применением бронетехники, свидетелем чего в 1944–1945 гг. довелось стать Европе. Столкновения обошлись Британии в 255 чел. убитыми и 777 ранеными, некоторые из которых остались калеками на всю жизнь. Итого, потери втрое большие, чем понесенные британцами в ходе кампании на Кипре против ЭОКА, урон в одну треть от потерь в Корее и на сотню человек меньше числа погибших в Ольстере с 1969 г. Точные потери Аргентины остаются невыясненными, но, по заявлениям Буэнос-Айреса, временный итог по количеству убитых и пропавших без вести во время войны составляет 652 чел.. Британское оперативное соединение недосчиталось 6 кораблей, пошедших ко дну, а 10 других получили повреждения большей или меньшей степени тяжести. Из 28 «Си Харриеров» Королевских ВМС и 8 «Харриеров» GR.3 КВВС, задействованных совместно в операциях, 4 «Си Харриера» пали жертвами несчастных случаев, 2 «Си Харриера» и 3 «Харриера» GR.3 были сбиты огнем с земли. Британцы претендовали на уничтожение или захват 109 аргентинских летательных аппаратов, из которых 31 приходится на долю «Харриеров», а 30 уничтожены на земле или захвачены как трофеи и потому могут считаться прочно подтвержденными. Из оставшихся на 9 претендуют наводчики зенитных установок «Рэйпир», на 8 — 3PK «Си Дарт», на 5 — «Си Вулф» и на 6 — «Си Кэт». Среди ЛА, потерянных аргентинцами, числятся 31 «Скайхок», 26 «Миражей», 23 «Пукары», 18 вертолетов, 1 бомбардировщик «Канберра» и один транспортник С-130. Общее предполагаемое британцами количество сбитых вероятнее всего близко к реальности, хотя не бывало в истории ведения войн в воздухе случая, когда все якобы сбитые самолеты находили подтверждение как реально уничтоженные в окончательных сводках статистики. «Харриеры» выполнили 1650 боевых вылетов при уровне потерь в 0,55 процента против 4–5 процентов, считавшихся приемлемыми во время Второй мировой войны. Затраты британских налогоплательщиков на саму операцию определены правительством в сумму £700 миллионов плюс £900 миллионов за потерянные корабли и самолеты. По неофициальным оценкам, стоимость освобождения и охраны Фолклендских островов за четыре года будет выражаться цифрой £2 миллиарда.

Из нашего исследования становится ясным, что до отправки в поход оперативного соединения не существовало никаких подробных и реалистических оценок того, как британцы фактически собираются победить аргентинцев в полномасштабной войне в Южной Атлантике. Если не считать произведенных в Королевских ВМС приблизительных подсчетов стратегического баланса по кораблям и другим средствам вооружений на той и другой стороне. Причиной тому, похоже, первоначальное отсутствие у правительства намерения воевать. В действительности же риск крупной катастрофы на море для британцев — например, шанс потери авианосца — выглядел вполне и вполне реальным. Будь экспедиция всего лишь операцией в рамках более широкого вооруженного противостояния, игра могла бы считаться вполне благоразумной. Раньше или позже Британия почти бы непременно победила. Однако кампания стала одиночным заявлением о себе государства, поставившего на карту изрядную долю национального престижа и все оставшееся могущество, а посему опасность для страны была крайне велика.

По окончании войны высокопоставленные военно-морские офицеры твердо заявляли, что основательно взвесили расклады сил и шансы на успех до выхода оперативного соединения в море, а потому не поражались понесенному урону. И все же, по частным оценкам в Министерстве обороны, предполагались безвозвратные потери в размере только двух или трех кораблей. Больше всего опасались за «Харриеры» — здесь планка вероятного ущерба доходила до 50 процентов. Существуют неопровержимые свидетельства шока, перенесенного руководством ВМС в результате гибели «Шеффилда» и вскрывшейся в первые недели кампании ненадежности систем оружия военно-морских сил. Британские военные сильнейшим образом недооценили способности аргентинских ВВС. Отправляя в поход ударную группу адмирала Вудварда, начальники штабов видов ВС (по крайней мере — штаба ВМС) убедили себя, будто аргентинцы не являются серьезным противником, а потому конвенциональные подсчеты в отношении угроз со стороны вражеских ВВС и ВМС нужно отложить в сторону как неадекватные.

После явно продемонстрированной Королевскими ВМС неспособности одержать верх в попытке достигнуть превосходства в воздухе до прибытия морского десанта, правительство и начальники штабов родов войск отважились и на куда более опасную игру, послав десант на сушу без предварительной победы в море и в воздухе. Мощности ВМС по отражению налетов авиации у берегов показали себя как даже более ограниченные, чем в открытом море. Но к 8 мая, когда в Чекерсе принималось ключевое по важности решение, правительство и военное командование испытывали готовность победить. Несмотря на все сложности в плане политическом, они бы едва ли отважились развернуть соединение и позволить ему возвратиться домой с пустыми руками. В данном случае одного уже крайне удачного выбора в качестве места высадки десанта Сан-Карлоса — плюс ударная мощь «Харриеров», зенитных ракетных установок «Рэйпир», а также и многих других британских систем оружия — оказалось достаточно для поддержания тактического баланса сил в борьбе с неприятельской боевой авиацией.

Контр-адмирал Вудвард сделал максимум от него зависящего — едва ли кто-то другой смог бы больше, имея в распоряжении то же самое командование. Как Джеллико, он рисковал «проиграть войну за полдня», случись беда с одним из его авианосцев. Нехватка средств точечной обороны на кораблях, отсутствие мощностей для раннего обнаружения, а также сильного прикрытия с воздуха — все это не его вина. Он вызвал враждебное к себе отношение со стороны многих офицеров сухопутных сил и даже среди морских командиров скорее за подход к проведению операций, а не за суть принимаемых решений. Просто-напросто привычка Королевских ВМС сначала действовать, а потом уведомлять о сделанном командование остальных родов войск, вместо стремления к достижению взаимодействия, создавала значительные сложности. Однако нельзя не заметить разительного контраста между самонадеянной уверенностью Вудварда в начале экспедиции и наступившим позднее в условиях кровавой реальности запоздалым прозрением, каковой момент особенно болезненно переживали некоторые из служивших под его началом. Когда же Королевские ВМС вступили в битву, солдаты и офицеры их показали, что ничуть не растеряли храбрости, великолепной выучки, как и всех тех достоинств, которые демонстрировали и которыми гордились на флоте на всем протяжении его истории.

Работа служб тыла в ходе войны в Южной Атлантике, способность мобилизовать десятки кораблей и 28 000 чел. для ведения боевых действий и проводить операцию на расстоянии 8000 миль (15 000 км) от дома с поразительной четкостью и эффективностью сыграли важнейшую роль в деле убеждения военного кабинета в способности ВМС выполнять поставленные им задачи. 30 000 тонн снабжения, продовольствия и боеприпасов были доставлены морем из одних только Портсмута и Девонпорта. Двадцать одно судно Королевского вспомогательного флота и 54 торговых корабля, зафрахтованных или реквизированных в 33 компаниях и фирмах, действовали в поддержку 51 военного корабля, находившихся в составе оперативного соединения на разных этапах противостояния. Менее чем за месяц специалисты разработали и внедрили системы воздушной дозаправки для «Нимродов», «Геркулесов» и «Харриеров» КВВС. По меркам тотальной войны между европейскими государствами, предприятие в Южной Атлантике следует считать скромным. Но как достижение британских вооруженных сил в 1982 г. оно весьма примечательно, и особой похвалы заслуживают тут руководившие кампанией из Нортвуда сэр Генри Лич и сэр Джон Филдхауз.

В Королевских ВМС раздаются голоса, будто корректировка тактики позволила быстро справиться с угрозой со стороны ракет «Экзосет» — после несчастья с «Шеффилдом» ни один запуск такого оружия с воздуха не дал противнику шанса достигнуть поражения боевого корабля. «Атлантик Конвейор» пошел ко дну из-за отсутствия установки для стрельбы «соломой», тогда как «Гламорган» поразила «Экзосет» с наземной ПУ, а найти действительно эффективное средство против такой угрозы было трудно.

По всей вероятности, правда в том, что если бы неприятель бил по британцам «Экзосет» чаще, какие-то ракеты достигали бы целей, а какие-то просто падали в море. Пока нет абсолютно верного способа защититься от ракет, летающих на предельно малой высоте над поверхностью моря. ВМС имеют законное право утверждать, что, оценивая риск перед отправкой ударной группы, они принимали во внимание известный им факт наличия в арсеналах аргентинцев всего пяти АМ 39 «Экзосет». Спрашивать, что случилось бы с оперативным соединением, имей противник возможность, как он того хотел, приобрести еще двадцать «Экзосет», в равной степени неуместно, как и задаваться вопросом, послали бы Вудварда воевать за Фолкленды, будь в распоряжении аргентинских военно-воздушных сил пятьдесят «Фантомов». Их не было, вот и все. И это есть данность стратегической ситуации с самого начала.

Королевские ВМС не подвергнутся крупным переделкам в результате уроков, преподанных кампанией по возвращению Фолклендских островов, поскольку шанс повторения какого-нибудь такого же похода в обозримом пространстве маловероятен. Точечная защита кораблей будет улучшена, больше средств придется вложить в доводку зенитных комплексов «Си Вулф» и «Си Дарт», хотя последний изживает себя, приближаясь к границе устаревания. ВМС предпримет шаги на уменьшение количества горючих материалов на кораблях, хотя много бед происходило из-за алюминиевых надпалубных сооружений. Кораблестроителям и проектировщикам уже в приказном порядке велели распределять жизненно важные составляющие структуры — компьютеры, средства связи и командные центры, а равно и ресурсы по борьбе за живучесть судна — как можно шире по кораблю, а не сосредоточивать их в одном-единственном месте, где они особо уязвимы все разом. Малые корабли, как те же «Ардент» и «Энтилоуп», все равно пошли бы на дно от нанесенного им ущерба, какие бы новые конструкторские решения ни применялись по отношению к их узлам и агрегатам. Ни один корабль в истории не располагал всем вооружением и функциональными возможностями, которые бы хотели видеть в нем создатели и пользователи. Британские боевые суда на протяжении многих лет строились с расчетом на применение в войне против Советского Союза. В заявлениях, сделанных после войны за Фолклендские острова, Джон Нотт продолжал упорствовать в своих прежних взглядах относительно ВМС, считая их актуальными, как и в 1981 г., хотя оказался вынужден приостановить продажу «Инвинсибла» австралийцам.

Когда сухопутные силы высадились на берегу, Королевская морская пехота и бойцы Парашютного полка полностью оправдали возлагавшиеся на них надежды и даже превзошли себя. Война доказала, что с обучением и подготовкой у британских военных все обстоит нормально, подчеркнув лишний раз важность наличия элитной пехоты, тренированной и экипированной для выполнения самой трудной работы на поле боя. По оценке Пентагона, сделанной до окончания войны: «Действия британцев полностью доказывают верность концепции профессиональной армии без использования призывников и укомплектованной офицерской элитой. Они также оправдывают создание специализированного корпуса высочайшим образом выученных и готовых к мгновенному развертыванию частей». Применявшееся на поле боя оружие и снаряжение действовало хорошо, за исключением установок «Блоупайп» и РЛС засечки стреляющих минометов «Симбелайн». Королевская артиллерия и Королевские инженерные войска оказали неоценимую поддержку пехоте — и в самом деле, в большинстве боев вклад артиллеристов сыграл решающую роль. Изрядная часть проблем кампании произрастала от частой нехватки то одного, то другого. Сухопутные силы воевали, постоянно имея в распоряжении лишь скудные ресурсы. Учения в мирное время не позволяют оценить работу служб тыла армии с такой же точностью, как тактику. Организация и поддержка сухопутных сил отставала от боевой составляющей, хотя говорить так вовсе не означает стараться очернить тысячи людей, денно и нощно трудившихся на ниве снабжения.

Как говорил позднее один из высокопоставленных офицеров, война показала: «Если мы опирались на не раз проверенные и всецело опробованные приемы, такой подход себя оправдывал, импровизации же оказывались менее успешными». Связь и сотрудничество штабов в операции, проводимой силами различных родов войск, оставляли желать много лучшего. С самого начала 5-я бригада стала жертвой «импровизов». Катастрофа на «Сэре Галахаде» представляется скорее закономерной, чем исключительной — на южном фланге вполне могло произойти и нечто похуже. Многие в сухопутных силах считают опыт Фолклендов мало ободряющим в свете возможного участия страны в войне на северо-западе Европы, где британские планы в изрядной мере строятся на способности перебрасывать на континент подкрепления из Британии. Звездами кампании на суше по праву считаются бойцы 3-й бригады коммандос, досконально обученные и возглавляемые офицерами с огромным опытом совместного сотрудничества. Глядя из настоящего, трудно найти некий момент, который бригаде следовало бы переиграть, случись операции повториться, если не считать, возможно, одного аспекта — брать поменьше багажа и побольше огневых средств.

Наступление на Гуз-Грин говорит о поспешности действий и недооценке противника теми, кто готовил операцию. Успех ее целиком зависел от великолепных солдатских качеств, продемонстрированных бойцами 2-го батальона Парашютного полка. Наряду с захватом Южной Георгии, сражение служит очередным примером ведения кампании «с заднего сиденья» — из Лондона. Политики и начальники штабов родов войск, крайне перепуганные потерями при Сан-Карлосе, требовали от сухопутных сил немедленных действий по политическим, а также по военным соображениям. Теперь, после того как событие ушло в прошлое, став свершившимся фактом, соображения руководства и его решения, возможно, и заслуживают оправдания. Однако данный эпизод служит классическим примером демонстрации того, какой риск и какие сложности могут возникнуть, когда над действиями военных в ходе операции довлеют сиюминутные политические выгоды. Командование и управление войсками на всем протяжении войны превосходным не назовешь. Несмотря на чудеса современных технологий в плане связи, между обоими командирами — морским и сухопутным — и между родами войск отмечались значительные моменты непонимания, как и сбои в средствах коммуникаций. Имеется масса простора для улучшений и усовершенствований на данном поле военной деятельности, хотя, если посмотреть с другой стороны, — сравнивать с тем, как было раньше, до отработки приемов взаимодействия между родами войск во время Второй мировой войны, — то получается, будто связь работала удивительно четко.

Генерал-майор Джереми Мур показал себя как хороший командир на переднем крае, он постоянно посещал части, подбадривал офицеров, никогда не показывал никому замешательства или нервозности. Однако он прибыл к полю боя, когда самые трудные дни остались позади, а наиболее сложные решения уже были приняты, и дивизионный штаб его с большим трудом сумел взять в свои руки бразды правления боевыми действиями на столь позднем этапе, поскольку сам едва успел начать работать как единое целое. Возможно, стоило бы считать стратегической ошибкой открытие южного направления наступления силами 5-й бригады, создавшее серьезную нагрузку на и без того ограниченные транспортные средства, вместо превращения батальонов бригадира Уилсона просто-напросто в резерв для 3-й бригады коммандос. Самый тяжелый груз ведения войны на суше выпал на долю бригадира Джулиана Томпсона и на штаб его бригады, и достижения этих офицеров трудно переоценить. Томпсон на протяжении долгих недель находился в море, не располагая четкими указаниями и постоянно сталкиваясь с диктатом политических соображений и военными вопросами межведомственного уровня, каковые являлись в самом деле очень трудными и наверняка оказались бы неподъемными для многих офицеров его ранга. Оказавшись на берегу и получив возможность осуществлять командование бригадой, комбриг тут же очутился в своей среде. «Бригадир просто великолепен — такой прямой и мудрый», — Писал домой один из находившихся в его подчинении командиров. Всей стране, а не одной лишь 3-й бригаде коммандос повезло иметь у себя такого человека как Томпсон.

Тренировки в Норвегии — историческая случайность, превратившая военнослужащих Королевской морской пехоты в специалистов в области ведения войны в арктических условиях, — изрядной мере послужили на пользу достижения решительной победы на Фолклендах. В то время как аргентинские призывники, по большей части привезенные в этот уголок из сухих и теплых северных регионов страны, очень страдали в условиях чуждого им ландшафта, британские морские пехотинцы могли похвастаться соответствующим обучением и подготовкой, равно как подходящим снаряжением, помогавшими им действовать с наибольшей отдачей и результативностью. Они одержали победу в сухопутной кампании сравнительно малой ценой и, насколько позволяли имевшиеся в наличии ресурсы, весьма быстро. По всей вероятности, у аргентинцев отсутствовали шансы нанести им поражение в любой момент наземной операции, однако менее компетентное британское соединение рисковало застрять в катастрофическом военном тупике среди гор. С момента создания и обеспечения британцами берегового плацдарма такой итог представлялся правительству в Буэнос-Айресе пределом мечтаний. Было бы ошибкой заявлять, будто даже в Гуз-Грине или на горе Лонгдон противник оказывал сопротивление, равное тому, какого следовало ожидать от более мотивированных и лучше подготовленных европейских войск. Хотя, по меркам ограниченных конфликтов, боевые потери парашютистов довольно серьезны, они считались бы незначительными, если бы некая такая акция проводилась на северо-западе Европы в 1944 г. Основными врагами британских войск оказались аргентинские ВВС, сложности с обеспечением снабжением и погода.

Кампания на Фолклендских островах велась обеими сторонами с весьма примечательной порядочностью. Случались скверные инциденты как та же стрельба по беспомощным экипажам «Газелей» в воде залива Сан-Карлос и убийство в Гуз-Грине лейтенанта Барри, вышедшего вперед с белым флагом в руке, однако поступки эти, по всей видимости, представляют собой несанкционированные командирами действия необразованных солдат. Верховное командование Аргентины, как есть все основания считать, стремилось вести войну в соответствии с собственными понятиями о чести. И не стоит подвергать сомнению благородство противника из-за обнаружения в Гуз-Грине запасов напалма, ведь и британцы применяли не менее чудовищные по воздействию фосфорные боеприпасы. Солдаты Мура старались обращаться с пленными, так сказать, в белых перчатках, и отправили на родину всех аргентинцев без серьезных попыток допрашивать их как в ходе войны, так и после нее. В результате такой тенденции многие вопросы в отношении причин того, а не иного поведения неприятеля так и повисли в воздухе.

Не говоря о несостоятельности разведки на пороге войны, — об отсутствии должных данных, позволившем аргентинцам осуществить вторжение, — действительно едва ли какие-то британские военные кампании за прошедшее столетие проходили при наличии меньших сведений о состоянии дел у противника. В распоряжении командования не имелось ни снимков со спутников, ни сносных данных аэрофотосъемки. Радио— и радиотехническая разведка внесли ценный вклад в дело британцев, однако те все равно вели войну, зная поразительно мало об организации и состоянии аргентинских войск, а также о стоявших во главе их персоналиях. Тут вина не одной лишь Секретной разведывательной службы, но и военных атташе в Латинской Америке, не снабдивших руководство должной информацией. Именно в области разведки, как ни в чем ином, Британия получила лишнее напоминание об опасности однобокого подхода — о большой цене, которую приходится платить за «ориентированность на конкретный сценарий действий», то есть за сосредоточение всего внимания целиком на конфронтации в Северо-Западной Европе. «Лозунг Фолклендской войны: «Ничего неизвестно», — заявил как-то после окончания противостояния один из британских командиров. В сотый раз в своей истории Британия получила напоминание о том, что всегда существуют неожиданные военные угрозы, готовиться к которым необходимо в рамках гибкого планирования обороны.

Подход к кампании британских войск отражал их тенденции, проявлявшиеся на всем протяжении истории: начинать с большими надеждами, при огромной путанице и с неадекватными ресурсами, но в конечном счете добиваться победы за счет поразительной эффективности некоторых систем оружия (с лихвой послуживших за те, что дали сбой), а также выучки и отваги солдат и офицеров, сражавшихся на земле, в небесах и на море. После окончания противостояния один офицер заметил: «Мы вновь повторили множество старых добрых уроков. Мы много говорим о том, что пошло не так. Но по-настоящему примечательно то, сколько всего пошло так, как надо». Правительство и начальники штабов родов войск сполна заслужили право надеть венки триумфа за верный расчет в отношении того, когда и как начать и довести до победного конца их игру. Касательно же места момента риска катастрофы, — быть ему во вступлении или же лишь в сноске к истории оперативного соединения, — читателю следует решать в меру собственного вкуса и разумения.

Кампания Аргентины

Военная разведка Аргентины ничем не отличалась в лучшую сторону от британской. Точно так же, как дипломаты страны просчитались в отношении воли Тэтчер ответить на силу силой в случае необходимости защищать британские интересы на Фолклендских островах, ошибся и штаб военной разведки, не сочтя вооруженные силы Британии способными справиться с задачами. Командная структура Аргентины формировалась на протяжении поколений соперничества между видами вооруженных сил, но господствующая роль в ней отводилась борьбе с массовыми выступлениями повстанческих формирований, тогда как работать во взаимодействии друг с другом авиация, флот и армия почти или вовсе не умели. Фолклендские острова попадали в сферу ответственности ВМС, руководил которыми адмирал Хуан Хосе Ломбардо в Пуэрто-Бельграно на материке. Но центры командования сухопутными войсками и военно-воздушными силами располагались дальше на юг в Комодоро-Ривадавии, и незадачливому генералу Менендесу в Порт-Стэнли приходилось полагаться на ненадежную цепочку со звеньями в виде офицеров связи для поддержания коммуникаций между штабами родов войск. За вторжением на Фолклендские острова стояли в основном ВМС. Но после потопления крейсера «Хенераль Бельграно» корабли попрятались по базам, тогда как командование других видов ВС не пожелало слушаться указаний морского начальства, вклад которого в войну оказывался на деле столь незначительным. Нежелание руководства военно-воздушными силами вступать в военные действия не являлось ни для кого секретом: «Почти гарантированная перспектива выходить сражаться против одной из сильнейших военных машин в мире… с большим опытом конфликтов различного размаха, поддерживаемой воинственной чувствительностью правящих классов и располагающей самыми современными системами оружия в мире была источником постоянной озабоченности командования военно-воздушных сил…» («Аэроспасио», сентябрь 1982 г.).

Если бы ВМС рассредоточили свои корабли, они смогли бы прорываться ночью и клевать противника в партизанском стиле «ударил-убежал» за счет применения «Экзосет» против британских кораблей. Существовал риск потери каких-то судов из-за действий подлодок Королевских военно-морских сил, однако кто-то все равно бы сумел достигнуть цели и сорвать или поставить под угрозу срыва британскую операцию. Аргентинских адмиралов, совершенно очевидно, пугали перспективы больших потерь. Что же касается военно-воздушных сил, то они, к их чести, не руководствовались страхами, когда речь шла о необходимости сделать максимум от них зависящего для победы над врагом. Но взаимные подозрения и счеты между командованием родов войск препятствовали действительно эффективному их сотрудничеству и взаимодействию. ВМС не потрудились обеспечить военно-воздушные силы радиолокационным наведением, на что рассчитывали летчики. ВВС не взяли на вооружение разработанную пилотами ВМС технику, дававшую их бомбам этакий «временной люфт» для постановки на боевой взвод. Решение начальства военно-воздушных сил рассредоточивать уцелевших летчиков по разбросанным далеко друг от друга базам с целью скрыть размеры потерь лишало летный состав возможности эффективного обмена информацией и разбора полетов, необходимых для внесения необходимых поправок в используемую тактику.

После осуществления десантной высадки в Сан-Карлосе генерал Менендес фатальным образом долго раздумывал, почему-то считая данную операцию отвлекающим маневром. Ему следовало хотя бы дать старт кампании напористых рейдов и патрулирования вокруг британского берегового плацдарма, если уж он не верил в способность собственных войск развернуть масштабное контрнаступление. 5-й батальон морской пехоты, сражавшийся на горе Тамблдаун, являлся лучшей из имевшихся в его распоряжении частей. Возможно, генерал сумел бы действовать с большей уверенностью, получи он два батальона горных коммандос, на всем протяжении войны просидевших в Комодоро-Ривадавии на случай возможной чилийской агрессии. Ну а так основой его войск выступали «зеленые» призывники. Службе тыла пришлось бы вывернуться наизнанку для обеспечения их всем необходимым, в то время как рассчитывать на особую пользу от таких воинов на поле боя вряд ли следовало. Доказавшая свою ненадежность система снабжения аргентинцев на островах создавалась с расчетом на одну бригаду в течение месяца — столько предполагалось продержать там войска. В данном же случае, после присылки сильных подкреплений, возникла необходимость кормить более 11 000 чел. на протяжении целых трех месяцев, справиться с чем службы обеспечения тыла уже не могли. Кроме того, Менендес постоянно находился в клинче спора с генералами Хофре и Даэром в Порт-Стэнли. В послевоенном «Докладе Кальви» сухопутных сил содержится предположение о назревавшем в какой-то момент мятеже с прицелом заменить Менендеса полковником Мохамедом Али Сейнельдином, командиром 25-го пехотного полка.

Незатейливая правда данного конфликта состоит в том, что аргентинская армия просто не имела концепции ведения войны против крупного неприятельского соединения. Стиль американской подготовки приучил солдат и офицеров всецело полагаться на ресурсы, а не на выучку и выносливость солдат. В ходе кампании один офицер САС высказывался в отношении главной проблемы армий третьего мира, суть которой в чрезмерном увлечении приобретением дорогостоящей техники вместо избрания в качестве приоритета подготовки и повышения боевого мастерства личного состава. Как признавался цитируемый спецназовец, бывая за границей, ему не раз приходилось сталкиваться с недоверием принимающей стороны, когда он рассказывал, что основой успехов САС служили интенсивные, непрестанные и крайне методичные обучение и подготовка: «Они все втайне думают, будто есть какая-то пилюля, и стоит только принять ее, как все пойдет точно по маслу, а ты не говоришь им, какую именно». Аргентинцы располагали лучшим военным снаряжением и более мощными огневыми средствами, чем находившиеся на берегу британцы. Но их тактика, полевая выучка и боевой дух хромали на обе ноги. Все разговоры с пленными солдатами и офицерами после войны свидетельствуют об одном: готовность британцев драться нанесла сокрушительный удар по мотивации и решимости сражаться их противника.

И все же, пусть генерал Менендес и не мог одолеть британское оперативное соединение, создать ему серьезные осложнения было, безусловно, в его силах даже с имевшимся в распоряжении человеческим материалом. Однако его решение ограничиться обороной статичных позиций обрекало аргентинцев на неизбежное поражение. В битве за горы вокруг Порт-Стэнли присутствовало нечто ритуальное. Предсказать ее результат не представлялось сложным, однако Менендес видел в вопросах чести, или попросту в гоноре и «мачизме» императив, требовавший от него дать бой врагу перед капитуляцией. Весьма примечателен факт почти полного отсутствия попыток задействовать наличествовавшие у него под рукой самолеты-штурмовики «Пукара», которых весьма опасались британцы. Сколько бы ни ругали британский ПЗРК «Блоупайп», он показал свою действенность против одного из видов угрозы с воздуха, зарекомендовав себя уже на ранней стадии операции как вполне эффективное средство противодействия «Пукарам», вследствие чего аргентинцы никогда не прибегали к сколько-нибудь значительному применению самолетов данного типа после захвата горы Кент.

Похоже, правительство в Буэнос-Айресе пребывало в этаких фантастических иллюзиях в отношении военной обстановки на островах до самого печального конца. Когда 14 июня Менендес сказал генералу Галтьери, что попытка дать бой британцам в Порт-Стэнли выльется «в тотальную резню», Галтьери ответил: «Слушайте, генерал, берите все оставшиеся силы и переходите в контратаку». Принятое Менендесом решение проигнорировать указания Буэнос-Айреса и капитулировать стало его самым благоразумным, смелым и мужественным поступком на всем протяжении войны. Не прошло и месяца, как он и все высокопоставленные командиры, вместе с Коста Мендесом и поголовно членами хунты подали в отставку или были отрешены от должностей и постов насильно. Аргентина вновь вернулась к хаосу и неопределенности.

Война Уайтхолла

Спор из-за Фолклендских островов никак не грозил перерасти в военные действия. Получилось так в результате ряда ошибок в расчетах, допущенных обеими сторонами: британцы не верили в готовность Аргентины взяться за оружие и силой предъявить претензии на острова, тогда как аргентинцы пребывали в уверенности, что Британия не станет доводить дело до войны ради их возвращения. Недовольство положением спорной территории тихо кипело на протяжении полутора столетий. В 1964 г. Аргентина попыталась вынести проблему на обсуждение Организации Объединенных Наций, каковая передала ее обратно самим сторонам для урегулирования, никак не решив главного вопроса, — момента самоопределения. Затем британские и аргентинские делегаты-переговорщики вступили в семнадцатилетний цикл споров и дискуссий под предлогом стремления к хотя бы частичной реализации претензий Аргентины. Никто не считал, что в интересах жителей Фолклендских островов оставаться в состоянии неизбывного антагонизма с ближайшим к ним государством на материке. Острова эти никак не поставить в один ряд с Тайванем или даже Гибралтаром.

Лорд Чалфонт, Тед Роулендс, Николас Ридли и Ричард Люс избрали определенную политику и вели борьбу за достижение в конечном счете некоего статуса, соответствовавшего бы принципу «обратной аренды». Такой вариант урегулирования являлся бы признанием прав Аргентины на вожделенный суверенитет над островами, но одновременно в данном случае сохранялся неприкосновенным уклад жизни населения островов. Аргентинцы не стремились к колонизации Фолклендских островов. Британии не хотелось отстаивать свой суверенитет силой оружия. Как заметил Перес де Куэльяр после крушения его мирной инициативы в мае 1982 г.: «Для разрешения такого рода проблемы понадобилось бы десять минут, при условии желания обеих сторон».

Компромиссного соглашения не удалось достигнуть, потому что британское Министерство иностранных дел продемонстрировало большую компетентность в деле ведения переговоров с правительствами других стран, нежели со своим собственным руководством. Политики в сменявших друг друга правящих кабинетах считали компромисс излишне высокой политической ценой и не хотели платить ее. Американские дипломаты уверены в том, что суть их функций в лоббировании политиков в «продаже» считающегося желательным или неизбежным политического курса тем, кто сможет воплощать таковые замыслы в жизнь. В Британии же Министерство иностранных дел существовало в своем отдельном мире. Дипломаты не сумели мобилизовать спектр политических вариантов для достижения компромисса по Фолклендским островам. Министры, в сферу ответственности которых, как казалось, входило достижение решения в данном вопросе, исполняли свои обязанности на посту слишком короткое время или просто не питали интереса к теме. Министерство иностранных дел отвергло попытки сотрудничества Комитета Фолклендских островов Уильяма Хантера Кристи, который в 1975 г. писал Робину Эдмондсу, предлагая действовать совместно, налаживая контакты, сходные с взаимоотношениями института Мальвинских островов и аргентинским Министерством иностранных дел. Оставаясь «свободным атомом», эта маленькая группировка сумела поднять внушительную «волну» на задних скамьях и в конечном счете обрушить здание, возводимое Министерством иностранных дел.

Излишне говорить, что политикам следовало бы четко и ясно определить роль дипломатии. Внешнеполитическая структура рассматривает себя как хранителя последовательности в политике, а такое звание подразумевает определенную меру ответственности за выработку политической поддержки. Принимая во внимание отсутствие такого рода подпорки, остается только удивляться, как целому ряду сменявших друг друга должностных лиц в Министерстве иностранных дел — Дэйвиду Скотту, Майклу Хадоу, Робину Эдмондсу, Хью Карлессу, Энтони Уильямсу, Джону Юру — удавалось поддерживать переговоры в рабочем состоянии. Просматриваются три возможности — 1968, 1977 и 1981 гг., — когда британское правительство могло бы приостановить переговоры на основании возникновения непреодолимого препятствия в деле достижения урегулирования в образе главенства принципа самоопределения народов. И все же вполне оправданная озабоченность Министерства иностранных дел в отношении британских интересов в Латинской Америке заставляла Лондон продолжать процесс. Уязвимость данной схемы действий состояла в том, что политическая стратегия вечно расходилась с дипломатической, а не дополняла последнюю. Дипломатия без политики в конечном счете бесплодна.

К 1981 г. неподконтрольные Министерству иностранных дел процессы самым драматическим образом снизили убедительность интереса Британии в сохранении за собой Фолклендских островов — отправка под сукно доклада Шэклтона, решение по отзыву «Эндьюранса», предоставление жителям территории британского гражданства второй степени. Британские дипломаты не учли возможного воздействия таких шагов на Буэнос-Айрес, ерзавший на зыбучих песках непрочной аргентинской политики. С июня 1981 г. и до самого преддверия вторжения на острова Министерство иностранных дел и Объединенный комитет разведывательных служб в секретариате кабинета министров позволяли себе пребывать в заблуждениях относительно возможных действий Аргентины, полагая, что та осмелится на радикальный шаг только после трех фаз «ступенчатой эскалации». Именно заблуждения вынудили их с пренебрежением отнестись к возможной отправке в плавание подлодок 5 марта, сбрасывать со счетов очевидный рост напряженности и усилившиеся в Буэнос-Айресе слухи о вот-вот грозящем вторжении, совершить подчеркнуто провокационный шаг выводом «Эндьюранса» из Порт-Стэнли 20 марта и даже не поверить в истинные намерения флота адмирала Анайи, когда тот уже следовал в направлении Фолклендских островов. Оценки ситуации ОКРС, попадавшие на столы министрам, отличались благодушием и сбивали с толку. Неминуемо бросающейся в глаза причудливой особенностью британского образа мысли служит тот факт, что лица, ответственные за ошибочные анализы, упрочили свое положение за счет Фолклендской войны и — как ни поразительно — облагодетельствованы целой чередой оправдательных моментов в докладе комитета Фрэнкса (см. приложение «D»), тогда как лорд Каррингтон и Ричард Люс остались одни в этакой политической пустыне. С момента отправки в дальний поход оперативного соединения фокус британской дипломатии радикально сузился, а Министерство иностранных дел очутилось под огнем со стороны политиков и СМИ. Некоторые дипломаты убеждены, что предсказать аргентинское вторжение или избежать его являлось делом невозможным, но даже и в катастрофическом положении оставался шанс достигнуть продолжительных договоренностей. Ведь и премьер-министр в определенный момент соглашалась вести переговоры в отношении суверенитета. По мере того как в спор вступали все новые легионы посредников, в Министерстве иностранных дел начинала теплиться надежда сбросить бремя Фолклендских островов с плеч Британии и передать вопрос в ведение международных структур. И все же к концу апреля Пим, Акленд и Паллизер в Лондоне, а также Парсонз и Хендерсон в США очутились перед лицом непреодолимого вызова дипломатии — перед обязанностью найти средства отвратить войну. уже прочно вставленную в повестку дня политиков и военных. В данном случае те же политические силы в Британии и Буэнос-Айресе, которые на протяжении семнадцати лет препятствовали достижению дипломатического урегулирования, подняли ставки на недосягаемую высоту, не оставлявшую ни одной из сторон шанса пойти на попятный. Когда игра закончилась, победные достижения Британии оказались столь высоки, что она была готова отказаться от долгосрочной дипломатической политики по Фолклендским островам. С появлением 4 ноября 1982 г. новой резолюции ООН, содержавшей просьбу о возобновлении переговоров, противниками Британии, проголосовавшими против нее, оказались девяносто стран, в том числе и Соединенные Штаты. Она выиграла войну, но пока не победила в споре. Фолклендские острова попросту превратились в дорогостоящую крепость.

Государства, охотно поддерживавшие Британию, когда та взяла на себя роль полицейского перед лицом вооруженного агрессора, считали теперь дело сделанным, а вопросы чести разрешенными. Раны спора не должны были продолжать гноиться, а Британии надлежало продемонстрировать великодушие победителя — по крайней мере в виде признания некоторых переговорных идей, высказываемых в ходе конфликта. Слишком маленькая проблема никак не могла в долгосрочном плане превратиться в вопрос национальной гордости. Санкции были сняты. Франция, к большому раздражению миссис Тэтчер, продолжила выполнение условий контракта по «Экзосет» и «Супер-Этандарам», приостановленного в ходе войны, а Германия закончила строительство фрегатов. Споры и дебаты в ООН явно давали странную картину: по иронии судьбы, делу Британии в части суверенитета над островами симпатизировали теперь меньше стран, чем раньше, до начала вооруженного противостояния. Как часто бывает с ограниченными войнами, спор вернулся точно к состоянию до начала враждебных действий — status quo ante — ни в коем случае не разрешенным.

Министерство иностранных дел, понесшее поражение с началом войны в Южной Атлантике, теперь, когда она закончилась, почти не находило способов достучаться до правительства. Нового министра иностранных дел, Фрэнсиса Пима, назначали на пост в надежде «разрядить атмосферу» между Даунинг-стрит и его ведомством. Но он обнаружил, что упорная поддержка им идеи договорного урегулирования сделала его источником раздражения для премьер-министра. Однажды Тэтчер даже заметила, что Фолклендского кризиса, вероятно, вообще не случилось бы, обладай она таким же «внутриведомственным» советником по международным отношениям, какого обрела в лице профессора Алана Уолтерза в вопросах экономической политики. После включения любимого дипломата премьера, сэра Энтони Парсонза, в ее личный штаб, Министерство иностранных дел раскрыло рот в удивленном испуге. На Даунинг-стрит явно зарождалось «теневое Министерство иностранных дел», каковой момент сулил перспективу раскола и соперничества по образу и подобию положения, сложившегося между Министерством иностранных дел США и Белым домом в Вашингтоне. Собиралась ли миссис Тэтчер допустить возникновение того же сорта трений, как наблюдавшиеся ею между Рейганом и Хэйгом? (Она устранила сомнения, попросту заменив мистера Пима в июне 1983 г. другим человеком.)

И все же британское ведомство по международным делам вышло из ситуации вокруг Фолклендских островов с известными успехами и могло гордиться ими. Резолюция ООН 502 оказалась ловким tour de force Парсонза — мастерским дипломатическим маневром под стать того же рода успешному ходу в ЕЭС 9 апреля. Британские дипломаты имели полное право считать большими достижениями искусное дирижирование Хендерсоном общественным мнением США, изящное сведение на «нет» военным кабинетом мирной инициативы де Куэльяра в последнюю неделю перед Сан-Карлосом и сдерживание любых усилий сторонников мира на путях приостановления военных действий Британии на всем протяжении противостояния на море и на суше. Британское общественное мнение упивалось справедливостью дела, за которое ратовало, но поддержка или хотя бы уступка всего остального мира в вопросе «колониальной» войны ни в коем случае не лежали в кармане у британских дипломатов.

Самой большой потерей в дипломатических маневрах стали взаимоотношения Британии с Соединенными Штатами. Лондон не мог полностью осознать неизбежный раскол Вашингтона и невозможность однозначного выбора между исторической дружбой и верностью делу Западного полушария. В то же самое время Британия не без основания считала важным для Вашингтона определиться по отношению к этому определенно моральному, а не прагматическому вопросу и затем, приняв решение, неуклонно действовать в избранном направлении. Вместо того правительство Рейгана демонстрировало отсутствие сплоченности и четкой ориентированности, приводившее в бессильное раздражение и страх многих наблюдателей как в Латинской Америке, так в не меньшей степени и в Европе.

Команда Хэйга критиковала хунту в Буэнос-Айресе за неспособность собраться с мыслями и принимать последовательные решения. Однако зачастую точно такого же обвинения заслуживал и образ действий Вашингтона. Том Эндерс не сумел осознать серьезность вопроса, подчиняя его, как и Джин Киркпатрик, диктату антикоммунистической стратегии в Латинской Америке. Непонимание Рейганом собственных трудностей, неуклюжие манеры Министерства иностранных дел США в попытках развить начинаемые им и сменявшие одна другую мирные инициативы, блуждание между «беспристрастностью» и «тенденциозностью», антипатия по отношению к мирным усилиям со стороны ООН, фиаско с вето Киркпатрик, вопиющая несогласованность между ключевыми фигурами, формировавшими американскую политику, — все это указывало на плохую совместимость исполнительной машины с потребностями современных международных взаимоотношений, не говоря уж о возможных требованиях обстановки в условиях ядерной конфронтации. Многие американские должностные лица, проинтервьюированные при сборе материалов для данной книги, с поразительной откровенностью высказывались в адрес слабостей и упущений американский внешней политики, вскрытых в связи с Фолклендской войной. «Мы неправильно поняли Британию, неверно оценили Аргентину, показали себя полными дилетантами в ООН, закончили свой выход, не принеся никому удовлетворения и ухитрившись задеть всех и всякого», — признавался один американский посол. Западный альянс имеет предостаточно оснований вопрошать, извлечены ли из этого хоть какие-то уроки.

Если Фолклендская война началась отчасти из-за неспособности британских гражданских служб адекватным образом определять и выполнять свои функции, противостояние подарило чиновникам новое понимание цели. Механизм, введенный в действие в Уайтхолле 4 апреля, весьма примечательным образом проработал без сбоев и неполадок до самого конца войны. Премьер-министр создала военный кабинет, не только включавший в себя ключевые учреждения, — ведомства международных отношений и обороны, но и отменным образом защищавший ее с политических флангов. Уайтлоу и Паркинсон представляли важные сектора в правительстве и партии, но не вмешивались в процесс ведения кампании. Включение в государственную команду ближних сподвижников сэра Майкла Паллизера наряду с сэром Робертом Армстронгом, сэром Энтони Аклендом и Робертом Уэйд-Гери, позволяло премьер-министру поддерживать контакты с невключенными учреждениями, а также помогало шире и дальше видеть внешнюю ситуацию, каковой аспект мог бы иначе оказаться утерянным. Военная машина была маленькой, но эффективной как с политической, так и с административной точки зрения. Постоянные упоминания миссис Тэтчер о «фолклендском духе» после возвращения к миру демонстрировали так хорошо известное страстное желание всех премьер-министров в мирное время административно-управленческой и политической простоты периода войны. Как не походила та легкость на запутанные сети возни у власти и переговоров, являющиеся нынешним уделом правительства.

Военную иерархию тоже вполне удавалось интегрировать в механизм руководства. Кабинет постоянно и внимательно выслушивал консультации начальников штабов и военной бюрократии. Приглашения в Чекерс — примерно раз в неделю — позволяли руководству вооруженных сил принимать участие в неформальных дебатах по поводу ведения войны, хотя решения принимались по большей части в узких кулуарах с участием только кабинета, сэра Теренса Левина и сэра Джона Филдхауза. Ключевым моментом в налаживании и поддержании в рабочем состоянии цепочки командования являлся успех Левина, сумевшего заручиться доверием премьер-министра, а также его личная дружба с Филдхаузом. Как Парсонз обеспечил себе повышение плодотворными действиями во время Фолклендского кризиса, так и Левин очутился вверху списка возможных кандидатов на пост нового министра обороны — необычайная честь для начальника штаба обороны. Начальники штабов родов войск тоже получили примечательную и едва ли не зловещую, но сенсационную возможность принимать военные решения, не оглядываясь на стоимость. Впервые за два десятилетия британское правительство полностью отложило в сторону экономические науки. «Какой груз это с нас сняло, — говорил старший чиновник Министерства обороны. — Мы ничего не просили у Министерства финансов, а только говорили, что нам нужно». Рост расходов на войну просто заносился в соответствующие графы бухгалтерского баланса казны.

Разведывательное сообщество комитет Фрэнкса (см. Приложение «D») лишь слегла «нашлепал по попке», хотя и пожурил в итоге его машину, каковая «работала слишком пассивно». В нашем повествовании мы уже обращались к теме опасной тенденции все больше полагаться на электронную и радио— и радиотехническую разведку в ущерб агентурной. Одним из результатов сего, отмеченным в большинстве источников по западной разведке, стало понижение статуса доверия «живой разведке» на местах и повышение значимости «анализа и оценки» в штабе, где сделанные выводы порой необъективны, ибо искажаются за счет каких-то особых соображений и местнических интересов. Когда ведомственные приоритеты оказывают прямое влияние на анализы и оценки исходного материала, передаваемые министрам, очевиден риск блокирования свободного потока данных или его направления в другие русла. В случае Британии с господством Министерства иностранных дел над машиной ОКРС мы видим классический пример такой опасности. Разведывательный штаб можно извинить за неспособность предсказания преждевременного вторжения Анайи, хотя такая возможность и просматривалась. Однако службам разведки следовало бы, по крайней мере, находиться в курсе планов агрессии, намеченной в том же году, но позднее. Когда аргентинская хунта приняла решение упредить любой шанс посылки британцами военных подкреплений в Южную Атлантику — вероятно, 26 марта, — разведывательные механизмы отреагировали споро. Всегда существовало понимание непреложного факта — если устраивать гонку «кто быстрее», Британия заведомо не сможет достигнуть Фолклендских островов одновременно с Аргентиной.

Многим видится более тревожным этакое «коммуникационное окно», возникновение которого отмечалось утром и во второй половине дня пятницы, 2 апреля. Как будто бы в результате скверных погодных условий, британское правительство оказалось не в состоянии связаться с «вахтовым» контингентом на Фолклендских островах с момента начала аргентинского вторжения и вплоть до полной капитуляции подразделения. Известно, что после какого-то момента радиостанция и телеграф очутились в руках противника. Но альтернативного варианта связи и каналов получения информации не существовало, а потому первые новости о кризисе поступили исключительно из Буэнос-Айреса и по крайней мере через семь часов после случившегося. В результате британский кабинет не имел возможности заявить об ответном шаге. Он попросту не знал, что в действительности происходит и не был в состоянии осуществлять руководство ситуацией. Как мрачно заметил один министр: «У нас не было сведений даже для того, чтобы (основываясь на них) подать в отставку».

«Обрыв линии коммуникаций» есть самый главный ужас ядерной стратегии. Ракетная система агрессора всего-то и должна выбить ключевые звенья в информационной сети, как у министров не окажется достаточного количества данных для ответных мер. В 2 часа пополудни дня аргентинского вторжения, через шесть часов после завершения захвата территории, британский кабинет все еще продолжал рассматривать подобную ситуацию как гипотетическую. Лишь только вечером правительству удалось получить официальные сведения для одобрения ответных мер. Возможно также, однако, влияние фактора, связанного с трудоемким процессом отправки в дальнее плавание кораблей. Фолклендская война может показаться мелочью в сравнении с обменом ударами с помощью межконтинентальных ядерных баллистических ракет. Но факт остается фактом — началась она с длительного периода паралича принимающих решения органов.

Война СМИ

Одним из вызвавших наиболее горячие споры моментов является отношение к СМИ в войне Уайтхолла. Если говорить о характере освещения Фолклендской войны в Британии, то она вполне заслуживает звания наиболее противоречивого конфликта с 1945 г. С самого начала, в силу наличия единственного способа добраться до островов, — присутствовать в составе оперативного соединения, — показ противостояния с британской стороны находился полностью в милости Министерства обороны. Естественно, тут не оставалось никакого простора для независимой экспертизы. Королевские ВМС, традиционно высоко ценившие неприкосновенность своей «частной сферы» и не имевшие прежде большого опыта общения со СМИ, поначалу однозначно отказались выделить для репортеров место на кораблях оперативного соединения. После горячих дебатов между Флит-стрит и Министерством обороны и ввиду личного настояния премьер-министра аккредитацию получили три британских телерепортера, две группы телевизионных операторов, два радиорепортера, два фотографа и пятнадцать корреспондентов газет, каковые и отбыли в поход в составе оперативного соединения на борту «Канберры», «Гермеса» и «Инвинсибла».

Большинство случаев несогласия между Министерством обороны и СМИ как в походе, так и на родине стали следствием целостной политики или плана в части освещения войны британской стороной. Как позднее признавался начальник главного морского штаба: «Наша кривая приобретения навыка ближе к окончанию [войны] постепенно поднималась». Компанию корреспондентам в оперативном соединении составляла команда гражданских сотрудников Министерства обороны по взаимоотношениям с общественностью, обычные функции которых сводились единственно к ответам на телефонные звонки в своем ведомстве или к организации визитов в его структуры. Работники оборонной службы не разбирались ни в нуждах СМИ, ни в военных делах и не смогли заслужить уважения ни корреспондентов, ни — что куда важнее — старших офицеров оперативного соединения. Их вкладом в дело освещения событий войны были только попытки держать под контролем поток исходящих сообщений в соответствии со становившимися все более хаотичными ограничениями. Когорта сотрудников прессы на бортах кораблей испытала изрядное разочарование, когда стало ясно, что получить заметно более широкую информацию о происходящем куда проще в Лондоне по каналам Министерства обороны, чем находясь на месте.

Раздражение СМИ в Лондоне проистекало первоначально из-за отсутствия новостей от оперативного соединения. С отплытием последнего в Южную Атлантику все брифинги по обстановке были прекращены, хотя позднее возобновились под давлением пресс-атташе Даунинг-стрит, Бернарда Ингема, с трудом скрывавшего презрение в отношении того, как действовало Министерство в плане предоставления информации СМИ. Никакого снаряжения для передачи телевизионных роликов на суда не погрузили. Редакторы во все большей степени опасались, что Министерство обороны просто использует их для распространения дезинформации, особенно после того, как за двадцать четыре часа до начала морского десантирования в Сан-Карлосе сэр Фрэнк Купер убедил их, будто никакой «высадки в духе дня «Д» на Фолклендских островах не будет.

Выбор руководством Министерства в качестве спикера Йэна Макдоналда, в своих выступлениях по телевидению походившего больше на некую старую деву, а не на представителя правительства, придал привкус этакой эксцентричности действу, без того казавшемуся лишь мешаниной из нерешительности и некомпетентности. Отсутствие телевизионных роликов объяснялось техническими причинами — невозможностью передавать их без вмешательства в нормальную работу жизненно важного электронного оборудования на борту британских военных кораблей. Отговорки, выдвигаемые ВМС, воспринимались с известной долей скептицизма, поскольку никто не забыл, как телерепортеры спокойно вещали с судов американского авианосного оперативного соединения в Южно-Китайском море в мае 1975 г., после падения Сайгона. Во всяком случае телевизионные материалы достигали Англии через две, а то и более недель после освещаемого события — беспрецедентная задержка в истории современных СМИ. Аргентинские ролики выходили свободно и демонстрировали тенденцию доминировать в зарубежных новостях на всем протяжении войны. Никак нельзя отделаться от впечатления, что, учитывая трудности ведения кампании под объективами телевизионных камер, британские власти на родине и на местах намеренно не дали себе труда наладить спутниковые каналы передачи.

Нет сомнения, если бы руководство взяло на вооружение более творческий подход к политике цензуры, в газетах в Британии появлялось бы куда больше ценных сведений и интересных для читателя историй. Когда война началась, обязанности цензоров в оперативном соединении взяли на себя ответственные офицеры соответствующих служб, справлявшиеся с делами вполне споро и эффективно. Однако достигавшие Лондона материалы затем вновь подвергались цензуре через призму несогласованных между собой интересов в структурах вооруженных сил и оборонной бюрократии. В результате многое по совершенно абсурдным причинам пропадало, а другое из-за каких-то мелочных придирок доходило до читателя с опозданием. Между тем постоянное сильное давление на Уайтхолл сотрудниками СМИ неминуемо приводило к «утечкам» информации со стороны сотрудников Министерства обороны, Вестминстера и Даунинг-стрит, так сказать, по личным каналам или же за счет «намеков» корреспондентам-лоббистам. Зачастую в результате этого достоянием гласности становились действительно крайне секретные материалы. Одним из самых печально известных эпизодов по праву можно считать преждевременное оповещение мира о наступлении британских войск на Гуз-Грин. Как мы видели, официальное отрицание факта «утечки» принять не представляется возможным. Межведомственное соперничество в войне СМИ тоже отличалось немалой напряженностью.

Если роль Уайтхолла в деле пропаганды войны можно считать искаженной, то действия британских СМИ в ней никак не назовешь достойными похвалы. После стольких лет мирной жизни мало кто из репортеров имел за плечами опыт знакомства с военными делами. Многие из тех, кто совершал плавание на борту кораблей оперативного соединения, чувствовали, как их невежество осложняет взаимопонимание с боевыми офицерами и не приносит им уважения со стороны последних. Поскольку перед отправкой флота многие редакторы сомневались в отношении перспектив начала настоящей войны, откомандированные корреспонденты являлись обычными репортерами новостей, а не специалистами или хотя бы авторами, пишущими на военные темы. Иные оказались физически неподготовленными к тяготам похода в Южную Атлантику и не могли оживить свои репортажи реальными деталями с мест боев на суше после высадки в Сан-Карлосе. Самый серьезный случай подрыва взаимоотношений между корреспондентами и командованием произошел за несколько дней до последнего британского наступления, когда стало известно о звонке одного репортера другому корреспонденту по гражданской телефонной сети, в ходе которого оба совершенно свободно обсуждали подробности предстоящей операции. Хотя позднее установили факт отсутствия возможности для кого-то в Порт-Стэнли стать свидетелем того разговора, бригадный генерал Томпсон пережил немало неприятных минут от осознания возможности прослушивания беседы противником и даже собирался изменить планы операции. С того момента всем корреспондентам строго запретили присутствовать на совещаниях и летучках командования уровня бригады или входящих в нее подразделений, а доверие к журналистам пошатнулось навсегда.

На родине с самого начала войны британская пресса доказала свою несостоятельность в плане самоцензуры. На страницах газет мелькали статьи с постоянными размышлениями в отношении следующих шагов британских военных — первую скрипку тут играли легионы отставных адмиралов и генералов. Любые скрупулы любопытной информации, как те же сведения о тенденции аргентинских бомб не взрываться, тут же публиковались без всякой оглядки на опасность навредить операции. Газеты объявляли о высадке групп САС и СБС на Фолклендских островах, зачастую пользуясь ненадежными американскими «источниками». Пресса обсуждала возможные даты старта британского наступления так, точно обязанность заботиться о безопасности являлась исключительно проблемой Министерства обороны. Причина — хотя не оправдание — подобной тенденции кроется на самом-то деле в избытке цензуры. В недели после отправки в плавание оперативного соединения некоторые «желтые» газеты, особенно «Сан», стремились ввести читателей в транс безоглядной воинственности. Максимального размаха по части низкопробности кампания этой газеты достигла в инициативе «Помоги «Сайдуиндер» и в соревнованиях в том, кто выдумает более оскорбительную шутку в адрес аргентинцев. В общем и целом британская пресса не смогла отложить в сторону нормальные правила соревновательной публицистики мирного времени под влиянием требований войны. Представляется весьма обоснованным решение применять в будущих конфликтах с британским участием уведомления «D», или «оборонных рекомендации», запрещающие газетам выпускать репортажи с использованием засекреченных сведений или же строить догадки по вопросам, могущим навредить военным.

Оправдать такие шаги могло, однако, только наличие куда более тонкой и доверительной политики связей с общественностью в структуре Министерства обороны. Можно надеяться и не выглядеть при этом безнадежным мечтателем на появление в Министерстве более высокого пошиба чиновников по вопросам взаимоотношений с гражданскими сферами. Одним из разумных курсов стало бы более широкое привлечение боевых офицеров для работы со СМИ во время войны. Безусловно, самыми лучшими сотрудниками по связям с общественностью оказывались офицеры, откомандированные для занятия этим делом отдельными частями на поле боя. Кажется невероятным, почему значение работы с корреспондентами новостных изданий и каналов не получило должного признания задолго до высадки десанта в Сан-Карлосе и почему старший офицер — по крайней мере в звании полковника — не был отправлен на юг для непосредственного курирования подобных вопросов. После войны Министерство, похоже, признало данное упущение перед особым комитетом палаты общин по вопросам обороны. Понимает ли Уайтхолл критически важную роль пропаганды и взвешенной гласности, в особенности в ограниченных конфликтах, мы увидим или не увидим в будущем.

Война политиков

Насколько война стимулирует исполнительную ветвь правительства, настолько же она демонстрирует тенденцию ослаблять законодательную. В ходе Фолклендского конфликта даже полный кабинет порой оказывался словно бы брошенным на ничейной земле между двумя этими составляющими властных структур. Кабинет каждый вторник аккуратно информировали о процессе продвижения и о достижениях оперативного соединения, однако скрывали от него любые сведения, которые «в случае рассекречивания повлекут за собой людские потери». Специальные сессии собирались на Даунинг-стрит только тогда, когда военный кабинет ощущал необходимость получения поддержки: 2 апреля перед отправкой в поход оперативного соединения, 5 мая для одобрения перуанского предложения и 18 мая с целью выступления с разъяснениями начальников штабов за трое суток до старта десантной высадки в Сан-Карлосе. Однако полный кабинет ничего не слышал о разночтении во мнениях, возникших в военном кабинете (если только слухи), а потому не мог всерьез оспаривать его коллегиальных решений. Вероятно, военный кабинет больше оглядывался на членов парламента тори с задних скамей, чем на чиновников правительства за пределами своего круга.

Между тем парламент оказался в роли огорченного аутсайдера. На протяжении стольких лет члены палаты общин с презрением отвергали рекомендации и политику Министерства иностранных дел, кидались рьяно осуждать деятельность заместителей министров, при этом и пальцем не пошевельнув, чтобы узнать побольше о проблеме Фолклендских островов. Даже те, кто выступал за дипломатический компромисс будучи при должности, высказывались против него с целью набрать политических очков, будучи в оппозиции. Бездумные нападки членов парламента вроде Питера Шора и сэра Бернарда Брейна на Николаса Ридли в зале нижней палаты в декабре 1980 г. стали весомым вкладом в несостоятельность и провал дипломатии. Бомбардировка вопросами Ричарда Люса в палате общин 30 марта 1982 г., несомненно, подтолкнула Буэнос-Айрес к ускорению вторжения. Печально знаменитые субботние дебаты 3 апреля стали свидетелями приступов истерии, вполне достойных военного совета Галтьери. Антагонистическая структура парламента Британии не допустила возникновения атмосферы информированной озабоченности, столь важной и столь необходимой для достижения дипломатического урегулирования спора вокруг Фолклендов. Когда оперативное соединение вышло в море, члены парламента кинулись в крайности — одни захлебывались от воинственной восторженности и победного энтузиазма, а другие бросились оказывать любое сопротивление силовым методам. Ни то, ни другое не назовешь в особенности ценным в деле оказания помощи нарастающего давления на Аргентину, каковое способствовало бы достижению договоренностей по решительному прекращению войны. Вполне очевидны факты: военный кабинет гораздо чаще демонстрировал признаки перенапряжения и лихорадочных поисков какого-нибудь действия, когда палата общин заседала, — как в неделю до Гуз-Грина и после Фицроя, — чем тогда, когда она временно уходила на покой.

Часть ответственности за такое ущербное положение несет и само правительство. Ни палата общин, ни какой-нибудь из ее комитетов не шел, так сказать, на траверзе высшей государственной мысли, как обстояло бы дело в подобном случае с комитетом Конгресса в Вашингтоне. И в самом деле, как рассказывают, американским политикам британское Министерство иностранных дел, да и собственное на брифингах, говорило больше, чем министры членам парламента в отчетах с кафедры в Лондоне. Единственным информационным шагом правительства в направлении парламентариев стало предложение премьер-министра устраивать конфиденциальные планерки для партийных вождей оппозиции. Майкл Фут отверг его, поскольку опасался потерять свободу действий. Согласие выразили только Дэйвид Стил и Дэйвид Оуэн. В результате дебаты в палате общин на протяжении переговорной фазы наглядно показали плохое знание предмета членами парламента. Тот же самый порочный круг секретности питал политическую инерцию, сыгравшую крупнейшую партию в оркестре генезиса конфликта. Многим людям вполне можно было доверить больше сведений о войне в Южной Атлантике без риска подставить под угрозу безопасность военных операций или дипломатии.

Ну и в конечном счете есть еще премьер-министр. Политическая фигура Маргарет Тэтчер этакой башней нависает над драмой Фолклендских островов с самых первых шагов и до эйфории финального триумфа. Личность премьера оказывалась вполне под стать ее же порой несколько специфичному чувству меры. Целенаправленность премьера, вера в тщетность переговоров, даже вычурная фразеология в моменты кризисных ситуаций — все, казалось, служило ей броней перед лицом стрел подозрений в отношении опасной и абсурдной авантюры, каковой сулило стать противостояние. «Поражение? Мне не известно значение этого слова!» и «Радуйтесь, радуйтесь же!» прочно укрепились в фолклендском лексиконе. В мире, где привыкли осуждать войну, считать ее отвратительной неуместностью, премьер-министр твердо постановила: конфликт вокруг Фолклендских островов должен обрести форму благородного дела — принципиального крестового похода. Чаяния премьера, несомненно, отвечали настроениям нации и пленяли тех, кто работал рядом с ней. Все участники, проинтервьюированные для написания этой книги, делали сходные высказывания: «Это была война миссис Тэтчер. Она сплотила нас для нее [войны]. Казалось, у нее никогда не было сомнения в отношении избранного курса. Она приняла риск на себя и победила. Она превратилась в замечательного военного вождя».

Повезло государствам, имевшим таких лидеров во времена конфликтов, но есть, безусловно, известные преимущества у лидеров, прежде всего стремящихся избежать вооруженных столкновений. Некоторые критики миссис Тэтчер указывают, что именно ее Уайтхолл и ее кабинет ввели в заблуждение аргентинцев, создав у них ощущение, будто им удастся безнаказанно вторгнуться на британскую территорию. Другие считают отправку в поход оперативного соединения после вторжения в сущности неоправданно дорогостоящим предприятием и несоразмерной реакцией в обстановке, где ничто не угрожало ни границам, ни экономическим интересам Британии. Оперативное соединение было, вероятно, необходимым средством для спасения тори на следующих всеобщих выборах или, по крайней мере, — как палочка-выручалочка администрации Тэтчер перед лицом неизбежного крушения. Однако подобные вещи не должны становиться причиной войны,

Миссис Тэтчер не уйти от признания своей доли ответственности за поражение на начальном этапе. Премьеру не нравился план последней попытки Ридли разрешить проблему Фолклендов с помощью дипломатического компромисса. Она не понимала, чего он хочет достигнуть и чего опасается. В то же самое время Тэтчер никогда не считала нужным усилить оборону Фолклендских островов даже в свете провала инициативы Ридли предостережений Каррингтона. Она слишком хорошо сознавала угрозу со стороны своего же партийного правого крыла в случае согласия на дипломатические уступки и компромисс, но в то же время не хотела и платить экономической цены за военную готовность. Фактор нехватки опыта в вопросах обороны и международных отношениях осложнялся обстоятельством отсутствия согласия премьера с лордом Каррингтоном и Джоном Ноттом. На Даунинг-стрит, совершенно очевидно, очутились куда более уязвимыми перед лицом внешнего кризиса, чем следовало.

Даже самый опытный премьер-министр все равно находится в зависимости от соответствующих служб в плане поставляемой ему информации. В первые месяцы 1982 г. ОКРС не снабдил миссис Тэтчер особыми сведениями, позволявшими сделать вывод о неминуемости грядущего кризиса в Южной Атлантике. Когда ее известили об инциденте на Южной Георгии, она быстро снарядила в плавание «Эндьюранс», хотя, похоже, пребывала в сомнениях относительно дальнейших действий в части применения корабля. Миссис Тэтчер отправила в поход субмарины, когда ее предупредили о серьезной опасности для спорной территории в выходные накануне вторжения. И все же только в четверг, 1 апреля, полагаясь на твердость сэра Генри Лича, премьер начала нащупывать свой путь в направлении ответа на угрозу со стороны Аргентины — ответа, полного драматизма и решительности.

Почему миссис Тэтчер не послала ультиматум Аргентине — есть одна из загадок недели перед вторжением, каковая, как известно, до сих пор не дает покоя некоторым из тех, кто присутствовал на различных кризисных совещаниях премьера. Обычно принято считать причиной сего странного пробела взгляд на отправку оперативного соединения как на дипломатический, а не военный ход. По общему мнению многих, даже если бы Британия предупредила Буэнос-Айрес в самых определенных выражениях о неизбежности масштабной акции возмездия в случае вторжения, хунта все равно не поверила бы. Однако это взгляд в ретроспективе. Есть резон в доводе одного высокопоставленного аргентинского чиновника: «Мы и на минуту представить себе не могли, что вы пошлете оперативное соединение. Знай мы тогда то, что знаем сейчас, скептики встали бы мощной стеной, чтобы выступить против предложения Анайи о вторжении». Никак нельзя отделаться от ощущения, что в ту первую неделю кризиса две страны сползали к войне почти против собственного желания, отчего весь конфликт выглядит лишь более трагичным. В эру доступности «полного спектра коммуникаций» отсутствие обмена ясными и четкими сигналами «не делай этого!» между Британией и Аргентиной просто поразительно — говорит оно никак не в пользу обоих правительств.

Как только миссис Тэтчер убедилась в целесообразности и осуществимости отправки оперативного соединения, премьер заняла твердую позицию. Будучи едва ли не одинокой среди коллег, она с самых первых дней настаивала, что только оперативное соединение, а не дипломатия сможет привести к достижению заявленной кабинетом цели полностью очистить острова от захватчиков и вернуть туда британскую администрацию. Лишь однажды она заколебалась и показала готовность сойти с выбранного пути — во время разгоревшихся в кабинете споров по поводу перуанской инициативы. Во всех же прочих случаях ее твердая уверенность в непременном желании Аргентины добиться своего на военном поприще, полностью оправданная в данном случае, отражала достойную восхищения способность премьера понимать ход мыслей хунты. Хэйг в своем штабе неоднократно высказывался о поразительной и пугающей близости противников в плане их непримиримости. Миссис Тэтчер чувствовала ненадежность политической позиции Галтьери, понимала, что он точно так же не может вывести войска и при этом усидеть у власти, как и она, не пошли Британия в поход оперативное соединение.

Суждение миссис Тэтчер о ее собственной позиции есть вопрос спорный. Если бы она отнеслась к потере Фолклендских островов как к неизбежной трагедии — некоему fait accompli, — приняла бы отставку команды Министерства иностранных дел и мобилизовала всю возможную поддержку со стороны международного сообщества для обеспечения наилучших условий населению островов, она бы, безусловно, перенесла немало болезненных и травмирующих моментов в парламенте. Как бы там ни было, исходя из имеющихся в распоряжении выводов военных о высокой степени риска, связанного с отправкой в поход оперативного соединения, премьер, несомненно, заручилась бы поддержкой большинства в парламенте. Конечно, свои партийные «заднескамеечники» пришли бы в гнев и ярость, однако они едва ли отказали ей в доверии в пользу «фракции оперативного соединения», против которой выступили бы депутаты от партии лейбористов. Рисковать идти на всеобщие выборы при таком раскладе сил для тори равнялось бы самоубийству. Даже сочти нужным миссис Тэтчер подать в отставку, что она бы, как предполагал Уайтлоу, сделала, тори все равно бы удержались на властном верху.

В любом случае дорогостоящие и разрушительные войны не могут оправдываться партийными соображениями. 2 апреля любому ответственному правительству следовало задать себе три вопроса: разумна ли в военном отношении отправка в плавание оперативного соединения? Будет ли жизненно необходимым отдать должное обязательствам Британии перед жителями Фолклендских островов? И будет ли желательным с политической точки зрения создать прецедент против агрессора, восстановить самоуважение британского народа и поддержать его доверие к обороноспособности страны?

Первоначальные сомнения по первому пункту Джона Нотта и некоторых из начальников штабов вполне обоснованы. Трудно избавиться от ощущения, что энтузиазм сэра Генри Лича в отношении отправки соединения ВМС в Южную Атлантику, пусть только подсознательно, подкреплялся его острым стремлением доказать способность своего вида вооруженных сил сделать это. Миссис Тэтчер снаряжала в плавание оперативное соединение, полностью осознавая этот акт как часть игры и ставку в ней, но не оценивая точного расклада сил — истинных «за» и «против» успеха. Решение это лишь более осложнялось тем фактом, что 2 апреля, похоже, еще не сказывались должным образом тонкости аспектов стратегического баланса. Премьер, возможно, с самого начала верила в неизбежность вступления Британии в боевые действия. Однако большинство коллег миссис Тэтчер, в поддержке которых она нуждалась для отправки флота, не предусматривали и не предполагали ничего большего, нежели просто игру мускулов — демонстрацию силы ВМС в Южной Атлантике. Если бы игра провалилась или даже если бы дело выгорело без усилий со стороны миссис Тэтчер, к авантюре с посылкой оперативного соединения вполне мог бы приклеиться ярлык безответственного использования вооруженных сил Британии. Но коль скоро все увенчалось успехом, причем в значительной мере из-за качеств премьер-министра как руководителя, ей по праву принадлежат лавры удачливого и дальновидного победителя. Крайне сомнительно, будто какой-то другой британский премьер-министр со времен Идена, за исключением, вероятно, только Джеймса Каллагэна, отправил бы в поход амфибийное оперативное соединение и поддерживал бы избранную линию до самой победы. Разумность операции в этом случае надлежит измерять мерилом ее успешности.

Касательно же обязательств по отношению к жителям Фолклендских островов, тут судьями быть только им самим. Что они чувствуют? Как считают, отдано им должное или нет? Население территории не без основания может заявлять, что обязанность британского правительства заключалась прежде всего в недопущении вторжения аргентинцев, а не в превращении их родного дома в поле сражения. Ведь, как совершенно ясно, война почти неизбежно грозила разрушить хрупкий уклад жизни островитян, который они так надеялись сохранить. Да в самом деле так и получилось.

Самоопределение нельзя рассматривать как некую абсолютную концепцию. Если не брать в расчет более широких моментов, совершенно очевидна неразумность и несоразмерность отправки даже 1000 чел. на войну рисковать жизнями только из готовности позволить 1800 британским гражданам (и наполовину гражданам) находиться под управлением больше нравящегося им государства. Очевидна неизбежность — отбитое силой придется силой же и удерживать, причем на протяжении весьма длительного периода времени, вследствие чего несостоятельны любые надежды сохранить на островах прежние жизнь и порядки фактически отдельной страны. По данному вопросу можно заключить лишь следующее: если жители островов и теперь хотят оставаться сами по себе, они должны ухватиться за решение, предложенное в 1981 г., то есть за вариант «обратной аренды». Только в таком случае они смогут обеспечить собственную безопасность без риска нового нападения и в отсутствии масштабного военного присутствия британцев. Однако данный вариант потребует со стороны населения островов воли к позитивному действию.

Тут содержится и ответ на третий вопрос, который будет диктовать претензии миссис Тэтчер на создание достойного уважения исторического прецедента. Аргументы в пользу войны, основанные на принципе «продемонстрируем всем пример», всегда опасны. Ибо они могут послужить оправданием для совершенно несоразмерных ответных действий, как происходило в Юго-Восточной Азии в 1960-х и 1970-х годах. К тому же доводы демонстрируют тенденцию к избирательному применению: почему, например, Британия не использовала силу в 1965 г. для отстаивания концепции приоритета самоопределения в случае Родезии? И тут неизбежен определенный риск, ибо, как заметил один американский чиновник во время Фолклендской войны: «Желая доказать, что агрессия не пройдет, Британия доказала лишь, что противодействие ей (агрессии} будет смехотворно дорогостоящим».

Будущим историкам рассматриваемой нами войны не придется ограничиться только этим. Перед ними встанет задача оценить не только фактические последствия операции, но и гипотетический вариант — результат, получившийся бы в случае, если бы до войны все же не дошло. Каково оказалось бы воздействие на слабую и сильную страну решение Британии оставить Аргентину в положении победоносного владельца территории, захваченной силой в ходе ведущихся в ООН переговоров? Миссис Тэтчер и ее военный кабинет не упрекнешь в особо страстном стремлении к войне или в цинизме, проявленном в поисках мира, хотя некоторые министры, безусловно, считали мирное урегулирование более реально достижимым, нежели другие. Компромиссы, честно предложенные условиями планов Перу и ООН, послужили бы обоснованным оправданием отхода британского правительства от данных им парламенту обещаний. Они стали бы весомой наградой Аргентине за агрессию и походя вызвали бы крупный политический кризис в Британии. Компромиссы были бы оправданны предотвращением войны. Такие соображения Аргентина попросту отвергла. Те, кто считает подобные конфликты испытанием на прочность нового международного порядка, не должны забывать о факте — аргентинское вторжение как раз и являлось нарушением того мироустройства, и выступить в роли полицейского в этом случае вместо Британии не могли ни войска ООН, ни какая-то другая сила. Британии пришлось действовать вооруженной рукой, что вылилось в победу агрессии над мирными переговорами. Данное соображение с готовностью принималось большинством государств планеты на всем протяжении конфликта. Надо обладать странными моральными принципами, чтобы утверждать, будто теперь, когда кризис разрешился, наш мир сделался менее безопасным местом.

Но дело не только в этом. Пусть политическое или военное событие не всегда оказывается однозначным и поддающимся арифметическому определению, данный фактор не должен приводить к сбрасыванию его со счетов. Если бы 2 апреля Британия предоставила жителей Фолклендских островов их собственной судьбе, то уважению британского народа к себе и его доверию к своему политическому и военному руководству был бы нанесен сильнейший удар. Все верно, колониальные войны способны оказывать опасное воздействие на страны-участницы. Люди в них легко могут сорваться в шовинизм, видя, как где-то далеко-далеко, вне всякой досягаемости до родных домов и близких, разыгрывается некая партия — разворачивается игра, ведомая от имени нации профессионалами. Однако популярный в СМИ имидж Фолклендской войны не должен приниматься за фактический. 14 июня бритты не заполонили Трафальгарскую площадь, купаясь в истеричном восторге из-за победы. Реакция их во многих смыслах оказалась больше исполненной чувства собственного достоинства и менее крикливой, чем у лидеров, как происходило, когда оперативное соединение выходило в море. Лучше бы британскому народу и вовсе не ввязываться в эту войну. И все же после стольких лет, казавшихся многим годами национальной несостоятельности и упадка, нация очутилась перед лицом катастрофы, но сумела набраться сил и дать достойный ответ беде. Действия войск вернули народу уверенность. Он испытал глубокое удовлетворение от того, что дело, которое надо было сделать, было сделано так хорошо. Он с полным на то правом ощутил величие обновленной национальной гордости и уверенность в себе.