– Могу ли я поговорить с вами, сэр, по личному вопросу?

Роб Камерон стоял по стойке «смирно», Майлс вопросительно посмотрел на него. Камерон не встретил его взгляда.

– Ладно, сержант. – Майлс глянул на других мужчин, ожидающих его в очереди заболевших, и жестом показал ему на дверь своего кабинета.

– Прошу сюда. – Он пропустил Роба вперед и прикрыл за собой дверь, надеясь, что этот разговор не займет много времени. – В чем проблемы, Роб?

Лицо молодого констебля стало красным, как его мундир, и Майлс вздохнул, будучи уверенным, что Роб собирается сказать ему.

За последнюю неделю Майлсу пришлось лечить четырех мужиков, подхвативших венерические болезни от одной из местных проституток, и он был уверен, что перед ним пятая жертва.

Он уже нанес визит Дженни, мадам, хозяйке здешнего борделя, и настаивал на том, чтобы ее девушки пришли на обследование, пока еще не все мужчины в форте подхватили сифилис. А Дженни настаивала на том, что ее девушки чистые, и когда Майлс осматривал их, то вынужден был признать ее правоту. Где же тогда эти молодые парни подхватили заразу? Он расспрашивал каждого из них, но ни один не признался, с кем он путался.

– Ну, Роб?

Этим молодым констеблям очень трудно рассказывать о симптомах их болезни. Майлс держался доброжелательно, но он должен был думать о всех тех мужчинах, которые за стенами его кабинета ждали у него приема. Он уже готов был приказать Робу спускать штаны, когда сержант с трудом сглотнул и выпалил:

– Это насчет мисс Рандольф, сэр.

Пейдж? Майлс нахмурился. Что может иметь общего Пейдж с проблемами Роба?

– Идут разговоры. Говорят, что она ваша любовница.

Роб словно выплевывал слова, а Майлс был ошарашен.

Он понимал, что обязательно пойдут сплетни, когда станет известно, что он многие ночи проводит не в своей комнате, но тут он ничего поделать не мог, кроме как игнорировать эти слухи.

– Я ждал, что услышу о вашей помолвке, но совершенно очевидно, что ваши намерения неблагородны, – продолжал Роб злобным голосом. – У этой девушки нет ни отца, ни брата, которые защитили бы ее честь, поэтому я вызываю вас, главный врач Болдуин.

Майлс лишился дара речи и остолбенел. Потом он наконец пришел в себя настолько, чтобы вымолвить:

– Я правильно тебя понял? Ты вызываешь меня на дуэль?

– Да, сэр, вызываю.

Роб стоял навытяжку, глядя на Майлса с болью и решимостью в глазах.

Майлс оперся на стол для осмотра и показал жестом на единственный деревянный стул.

– Садись, Роб. Мы должны поговорить.

Роб отказался, мотнув головой.

– Я сказал все, что хотел.

Его усы ощетинились, а подбородок вздернулся в твердой решимости.

– Ты влюблен в нее, сержант?

Этот вопрос был излишним – ответ был очевиден по лицу Роба.

Плечи Роба опустились, и смотрел он в сторону от Майлса. Потом он кивнул одним резким движением головы.

– Да, я люблю ее. Но я никогда не пытался воспользоваться ею так, как делаете вы, – с горячностью обвинил он. – Я уже просил ее выйти за меня замуж.

Осознав, что он сказал, Роб запнулся и замолк.

Майлс почувствовал острый укол ревности, но потом подумал о своем собеседнике.

– Я так понимаю, что она отвергла твое предложение? – спросил он так мягко, как мог.

Роб с нечастным видом опустил голову.

– Да. Она сказала, что… что любит вас. Это было в ноябре, и казалось, что она ожидает… что она думает… я все ждал, что будет объявлено о предстоящей свадьбе, но ничего не произошло, так ведь? А я видел, как вы ездите к ее дому и возвращаетесь ночью.

– Это правда, что о нас идут толки?

Роб поколебался, потом отрицательно мотнул головой.

– Я размозжу голову любому, кто скажет о ней худое слово! Разговоры идут о вас, вот и все. – Он постучал пальцем в свою грудь. – Это о ней я беспокоюсь. Я не хотел говорить, что это Пейдж сказала мне о вас обоих.

Майлс облегченно вздохнул, услышав, что ее имя не перемалывают втихую в форте. Но как ему вести себя в этой ситуации с Робом? Потом он решил, что поможет ему только правда.

– Я влюблен в нее, Роб. Влюблен по уши, – признался он, чувствуя, как заливается краской его лицо. Майлс не привык обсуждать свои чувства с другими людьми. – Я могу сказать тебе только одно: я никогда не причиню ей вреда. И не позволю никому другому. – Голос его стал жестким. – Но соглашение между нами двумя дело абсолютно личное и никого больше не касается. Ты должен это понять.

– Но вы намерены жениться на ней, доктор Болдуин? Я имею ваше слово на этот счет?

Дьявол его побери, неужели этот упрямый молодой шотландец никогда от него не отстанет?

– Да, будь я проклят, я собираюсь жениться на ней!

Майлс метнул в сторону Камерона уничтожающий взгляд, который заставил бы другого ретироваться, но шотландец твердо стоял на своем, и Майлс почувствовал невольное к нему уважение.

– Ты имеешь мое слово, сержант. И я не собираюсь драться с тобой на дуэли по этому поводу. А сейчас убирайся отсюда! У меня больные, которых я должен осматривать.

– Сэр. – Роб отдал ему честь и захлопнул за собой дверь.

Майлс вытер холодный пот со лба, сознавая, что за этим его возбуждением кроется мучительное понимание того, что Камерон прав: он должен жениться на Пейдж, будет непростительно ставить таким образом под удар ее репутацию.

Если говорить правду, то он за последнее время все чаще думал о том, чтобы жениться на ней, но каждый раз, когда он взвешивал такую возможность, он испытывал страх, страх по многим причинам, страх потерять ее, страх перед тем, чтобы вновь испытывать судьбу и потерять себя, когда все будет кончено.

Он почти убедил себя, что, когда придет время, им будет легче расставаться, если они не будут женаты, если их не будут связывать законные узы.

Потому что он не сомневался, что рано или поздно он ее потеряет. Хотя последнее время она не заговаривала об этом, вопрос о ее возвращении туда, откуда она появилась, всегда оставался па повестке дня, если к тому окажется возможность. А если она появится, Майлс был уверен, что Пейдж ею воспользуется.

Если это случится, он вновь окажется одинок, так одинок, как никогда раньше. То, что происходит между ним и Пейдж, не похоже ни на что, испытанное им в его жизни, даже с Бет. Это было физическое, эмоциональное и духовное единение с Пейдж, поработившее его. Даже то, что он запросто называл любовью, оказалось совсем иным.

Потерять ее, понимал он, будет мучительно, станет ли она его женой или останется любовницей.

Ладно, подвел он итог, пригладив свои волосы и одернув мундир перед тем, как вызвать очередного больного. Теперь от него ничего не зависело.

Он дал Камерону слово, а это обязывало. При первой же возможности он сделает Пейдж предложение.

В среду утром первой пациенткой Пейдж оказалась Элен Джиллеспи. Ее здоровье после процедуры, проведенной Пейдж, стало прекрасным. К радости Элен, ее кровотечения полностью прекратились, а в результате прошла и ее анемия. Сегодня она выглядела просто хорошенькой. Она пришла за новой порцией трав, которые Пейдж прописала ей против повышения температуры в климактерический период. Когда она вышла, Пейдж открыла дверь в комнату ожидания, чтобы пригласить очередную пациентку.

– Заходите… Лулу?

Пейдж не поверила собственным глазам – Лулу Либерман ожидает у нее приема?!

Пейдж понимала, что в ее голосе зазвучало удивление, когда она обнаружила свою бывшую квартирную хозяйку сидящей у нее в приемной.

– Заходите, Лулу. – Пейдж показала ей вход в кабинет и закрыла за ней дверь, гадая, что могло привести к ней Лулу.

Ей было нелегко скрыть свои чувства, когда она увидела эту женщину, все те чувства, которые та вызывала у нее, неприятные воспоминания о ее первых трудных неделях в Баттлфорде всколыхнулись в ней, вызвав желание выгнать эту опасную женщину, способную на любую ложь.

Однако Пейдж сумела обрести свою профессиональную манеру поведения.

– Какие у вас проблемы, Лулу? Я полагаю, что вы пришли сюда за медицинским советом?

Лицо Лулу пошло красными пятнами, и она старалась не смотреть в глаза Пейдж.

– Я подозреваю, что у меня раздражение из-за того, что я пользовалась той же уборной, что и мои жильцы, – сказала она, и ее визгливый голос дрожал. – Я хочу, чтобы вы дали мне какое-нибудь лекарство против этого.

Пейдж стала настаивать на необходимости осмотра, и после длительного спора Лулу наконец согласилась.

Пейдж была поражена тем, что она обнаружила. Определить без анализов истинное происхождение было трудно, но ей стало ясно, что Лулу подхватила венерическое заболевание. Пейдж готова была держать пари на подаренный ей стетоскоп, что добродетельная Лулу не могла заполучить эту заразу через сиденье в туалете – было совершенно очевидно, что это результат сексуального общения.

Конечно, было очень соблазнительно припереть Лулу фактами, однако это неизбежно вызвало бы яростное отрицание с ее стороны, за которым последовало бы бегство и никакой речи о лечении не могло бы быть.

Профессиональное чувство ответственности взяло в Пейдж верх. Насколько она знала эту женщину, самое умное было делать вид, что она принимает на веру совершенно неубедительное объяснение Лулу, что она, сама того не зная, оказалась жертвой.

Пейдж так и поступила, с трудом сдерживая понимающую улыбку, когда эта пышечка лицемерно кляла «этих грязных животных, которые могут сделать такое с невинной женщиной».

Проблемой было лечение. В который раз Пейдж мечтала об антибиотиках.

На счастье, у нее как-то был разговор с Майлсом по поводу венерических болезней в армии – Майлс говорил, что это явление обычное.

Он объяснил ей, что принятое в настоящее время лечение является, по его мнению, опасным – она с ним полностью согласилась, когда он напомнил ей, в чем оно заключается. Она и забыла, что в девятнадцатом веке врачи впрыскивали больным сифилисом жуткую дозу мышьяка с золотом.

Майлс объяснил ей, что он вместо этого использует отвар золы и напитка, получаемого из вываренных корней чертополоха, – эффективное лечение, о котором он узнал от одного пожилого врача во время Гражданской войны. Майлс уверял Пейдж, что этот отвар излечивал почти все случаи, которые ему приходилось лечить.

У Пейдж не оказалось таких лекарств под рукой: это был первый случай, когда она сталкивалась с венерическими болезнями.

Они договорились, что Пейдж днем пришлет в меблированные комнаты мальчика-посыльного с лекарствами, продала Лулу целебную мазь, приготовленную Тананкоа, которая должна была облегчить хроническую боль от открытых ранок и жжения в области лобка.

– Никаких сексуальных контактов до тех пор, пока все не пройдет, – предупредила Пейдж. – Иначе вы заразите вашего партнера.

В ответ она получила мерзкий взгляд.

Пейдж не могла забыть, как Лулу распускала о ней грязные сплетни и почти выбросила ее на улицу, и, не моргнув глазом, увеличила свой обычный гонорар вдвое. Лулу заплатила, не говоря ни слова.

Когда эта женщина уехала. Пейдж присела на минутку и вспомнили слова, которые любил повторять ее партнер Сэм Харрис: «Каждый получает по заслугам».

Злобность Лулу отозвалась ей как следует, подумала Пейдж.

В воскресенье Майлс удивил ее: он запаковал ланч и повез ее на пикник в уединенное местечко вверх по реке, где тихая заводь, окруженная ивами, образовывала естественный плавательный бассейн.

Он продумал все, привез с собой одеяло, керамическую флягу с холодным лимонадом и брезентовый мешок, в котором запасов еды было достаточно, чтобы накормить целый батальон.

По дороге они разговаривали о Лулу. Майлс был поражен, как раньше была поражена Пейдж, когда узнал, кому понадобилось его средство от сифилиса. Он объяснил Пейдж, что уже лечил им в последнее время в форте четырех молодых констеблей.

Он тогда обвинил в распространении болезни девушек из заведения Дженни.

– Я вызову каждого из этих парней по отдельности и поговорю с ними, – сказал он в тот вечер, когда Лулу приезжала к Пейдж.

Результат был ошеломляющий, и он поведал о нем Пейдж, пока они ехали.

– Похоже, что мадам Либерман талантливая актриса, – объяснил он. – Каждый из этих молодых людей уверен, что его осчастливили, что он единственный, кто удостоился ее милостей, каждый уверен, что она безумно влюблена именно в него. Когда они обнаруживали, что заразились, она разражалась истерическим плачем и рассказывала каждому о неопрятном жильце и уборной во дворе, а эти легковерные парни готовы были защищать ее честь и скорее умереть за нее, чем раскрыть мне, от кого они заразились. Похоже, что она развлекалась со всеми четырьмя в одно и то же время, и, конечно, должен был быть кто-то пятый, кто наградил ее сифилисом. Она просто ненасытная баба, наша Лулу.

– Надеюсь, Роб Камерон не один из них, – воскликнула Пейдж и рассердилась, когда Майлс загадочно глянул на нее. – Она положила глаз на него, а он такой невинный и честный парень, что я буду вне себя, если ей удастся соблазнить его.

– Ты можешь успокоиться, Пейдж. Невинный Роб Камерон в полной безопасности, – сухо отозвался Майлс.

Они забыли про Лулу и Роба, когда расстелили одеяло и выложили обильный ланч, который Майлс упросил приготовить повара в казармах.

Стоял жаркий июльский день, Пейдж вспотела от долгой поездки верхом.

– Майлс, ты будешь купаться? Вода такая приятная, что грех не поплавать.

– Конечно, буду.

Он начал расстегивать мундир.

– Прекрасно. Кто отстанет, тот тухлое яйцо.

Она расстегнула свою блузку, и через несколько секунд вся ее одежда кучей валялась на траве.

Было так приятно оказаться голой на свежем воздухе. Она побежала и нырнула, взвизгнув, когда очутилась в холодной воде. Майлс догнал ее через несколько секунд, чуть не утопив ее при прыжке, схватил и окунул под воду, успев поцеловать раньше, чем она высунулась из воды.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я нарушаю устав, сняв форму и оставшись без оружия, – пошутил он.

– Я никому не расскажу.

Они резвились, как дети, и их смех и дразнящие голоса разносились в тихом воздухе.

Пейдж плыла на спине, она перевернулась, чтобы взглянуть на лошадей и вскрикнула.

Четверо индейцев спокойно сидели на лошадях, наблюдая за тем, что происходит в заводи. Они находились всего в нескольких ярдах от их брошенной одежды – и от револьвера и ружья Майлса.

– Спокойно, Пейдж.

Майлс тоже увидел их и встал между индейцами и Пейдж.

– О Боже, Майлс, что нам делать? Они рядом с нашей одеждой. И… их четверо. – Пейдж понимала, что в ее голосе звучит истерика, но ей было все равно. – И они… они намерены…

Она представила себе картины изнасилования и убийства, и вздрогнула.

– Майлс, мне страшно!

– Я разберусь.

Майлс крикнул им что-то на гортанном языке, и один из индейцев ответил ему.

– Они не воюют. Я не думаю, что они причинят нам какой-нибудь вред, – сказал он, когда разговор закончился. – Они охотились, когда услышали наши легкомысленные крики. Пожалуй, им просто любопытно.

Он старался успокоить ее, но Пейдж видела, с каким напряжением он следил за тем, как они стреножили своих лошадей и уселись на корточках на траве.

– Черта с два любопытно! Они… паршивые извращенцы. – У нее начали стучать зубы – и от страха, и от холодной воды. – Ты не можешь сказать им, чтобы они убирались? Или хотя бы отвернулись, пока я вылезу?

Она была совершенно голая, а четверо мужчин, похоже, совершенно не собирались вести себя вежливо и уехать в сторону заката, чтобы она могла вылезти из воды и ее скромность не пострадала.

– Майлс, ты ничего не можешь сделать, чтобы избавиться от них?

– У нас не лучшая позиция для того, чтобы торговаться с ними, дорогая. – В его голосе звучала ирония. – Мы будем вести себя нагло. Я вылезу из воды и надену свои брюки в кобуру, потом я подниму одеяло и ты прибежишь.

Никогда Пейдж не чувствовала себя такой одинокой, как в течение последующих нескольких минут. Майлс проделал то, что собирался: не торопясь вышел из воды, наклонился и сказал что-то индейцам, пока натягивал брюки и застегивал ремень.

Она видела, как он сдвинул еду и поднял одеяло. Она выплыла на отмель, ощущая, как четыре пары глаз смотрят на нее. Майлс вошел в воду и заслонил ее своим телом, когда она встала во весь рост.

– Улыбайся и будь вежлива, любимая, – сказал он тихо, заворачивая ее в одеяло и помогая ей выйти из воды. – Боюсь, что у нас будет компания за ланчем.

Менее всего Пейдж хотелось улыбаться. Она бросала на индейцев сердитый взгляд, подняла свою одежду и отправилась за кусты, чтобы одеться. Когда она вышла, то увидела, что индейцы накинулись на еду, разговаривая с Майлсом, в то время как сэндвичи с холодным ростбифом, яблоки и сладкое быстро исчезали в их животах.

На нее они не обращали ни малейшего внимания, но истребили всю еду. Пейдж чувствовала, как она становится все более голодной по мере того, как тянулся день, а индейцы не подавали вида, что собираются уезжать. Их разговор с Майлсом все продолжался, и Пейдж отодвинулась на некоторое расстояние и прислонилась к стволу тополя.

В конце дня стало душно, и небо на севере приобрело грязно-коричневый оттенок. Угрожающе прогремел гром, и на лицо Пейдж упали несколько капель дождя.

Индейцы как по сигналу встали, оседлали своих пони и, подняв каждый руку в знак прощания с Майлсом, уехали.

– Слава Богу, – вздохнула Пейдж, пытаясь встать на ноги. – Моя задница вся затекла, – пожаловалась она. – Я уже думала, что они останутся с нами до конца наших дней. Съели всю еду до крошки, а я умираю с голоду. И начинается дождь. – Она понимала, что ведет себя как капризный ребенок, но день, который они собирались провести вместе, пошел прахом, и она чувствовала себя разочарованной. – О чем ты с ним все это время разговаривал?

Майлс нагнулся и взял ее руки в свои, помогая ей встать.

– Мне очень жаль, но не оставалось ничего другого, как выслушать их, они из племени кри, из резервации Большого Медведя. – Он нахмурился и покачал головой, в голосе его звучала злость и досада. – Они рассказывали мне все ту же историю, которую в эти дни рассказывают все индейцы, о том, что исчезают бизоны, о позоре, как их загнали в резервации вместо того, чтобы они могли свободно скитаться и охотиться, как делали это всегда, а сейчас они испытывают боль и злость, видя, как голодают их семьи, потому что правительство белых людей не держит своего обещания кормить и одевать индейские племена. Дело плохо, будет мятеж…

Громкий удар грома и ослепительная вспышка молнии заставили Пейдж вскрикнуть от испуга и искать укрытия в его объятиях. Спустя мгновение хлынул дождь, и Майлс схватил одеяло и побежал с Пейдж к сомнительному убежищу под ивами. Прежде чем они добежали до деревьев, они промокли до нитки.

Майлс обернул вокруг них обоих одеяло и прижал ее к себе, пытаясь уберечь от потопа.

– Нам надо переждать этот ливень, будь он проклят! – Он выругался долгими, сочными ругательствами, что ее удивило – он никогда не выражался при ней. – Я хотел, чтобы сегодня все было хорошо, а вместо этого ты застыла и голодна, а нам еще два часа ехать до дома, – удрученно сказал он.

– Ладно, могло быть хуже, – сказала она, стараясь выглядеть оптимисткой. Ее руки обнимали его, и эту близость вряд ли можно было считать неприятной. – Ты знаешь, а ведь они могли унести нашу одежду.

Мысль о въезде в Баттлфорд в виде леди Годивы неожиданно заставила ее захихикать. Похожая мысль, видимо, посетила и Майлса, потому что он начал хохотать.

Потом он нагнулся и поцеловал ее, и вскоре они оказались лежащими на траве. Каким-то необъяснимым образом его брюки оказались расстегнутыми, ее нижнее белье соскользнуло, а одеяло плотно обернулось вокруг их тел. Дождь перестал, но они этого не заметили.

* * *

Ураган наконец-то ушел на запад, и они отправились в долгое путешествие домой.

Промокшая, растрепанная, все косточки ноют, голодная, Пейдж старалась отвлечься от всех этих неудобств и забыть, сколько ей еще предстоит ехать верхом, чтобы добраться до дома.

Вместо этого она думала обо всем, что случилось сегодня, об индейцах и о том, как они часами беседовали с Майлсом, и о том, как с ними обращаются, о глупости правительства, и о том, что говорил Майлс о надвигающихся неприятностях. Она вспомнила лицо Армана, когда он говорил, что у него отобрали его землю.

Она подумала о передачах новостей по телевидению в той, другой жизни, о более сложных, но таких же по существу проблемах, на которые жалуются коренные жители этих мест, и ощутила свою вину за то, как мало внимания она уделяла этим сообщениям.

Майлс сказал, что дело дойдет до мятежа.

Давняя лекция по истории всплыла в ее памяти, и она натянула поводья Минни так неожиданно, что низкорослая кобыла попятилась, чуть не скинув Пейдж с седла.

– В чем дело? – Майлс оглядывал окрестности, держа руку на ружье, предвидя неприятности.

– Восстание. О Боже, Майлс! Я… я сейчас вспомнила, не могу поверить, как я не подумала об этом раньше. – Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. – Это потому, что у меня всегда были нелады с историей, и я перестала обращать внимание на даты.

Она начала заикаться, торопясь предупредить его.

– Майлс, это случилось именно так, как ты говоришь. Было восстание, большое сражение, индейцы и метисы против белых. Это то самое, о чем говорили сегодня эти индейцы, – недостаток еды, земли у них отняли, правительство не выполняло своих обещаний. Возглавлял восстание Луи Райел, народный герой.

– Райел? – Майлс придержал Майора и нахмурился. – Я знаю о Райеле, он возглавлял восстание на Ред Ривер в 1869-м, задолго до того, как я вступил в Конную полицию. Ты уверена, что имеешь в виду не это сражение?

Пейдж не была уверена. Ее память на даты и события была очень плохой.

– Была битва у деревни, называемой Батош? Я припоминаю что-то о битве при Батоше, когда их возглавлял Райел.

Майлс уставился на нее.

– Битвы при Батоше не было. Батош – это деревня метисов около реки Саскачеван милях в ста к востоку от Баттлфорда.

Пейдж причмокнула, понукая Минни, и они снова двинулись в путь.

– Я припоминаю, что его повесили за участие в восстании, – заметила она.

– Кого повесили? – Майлс ехал вплотную рядом с ней.

– Луи Райела. Его повесили, как предателя, но потом он стал героем Канады. – Она напрягала свою память, пытаясь вспомнить какие-то детали, но они ускользали. – Была даже почтовая марка с его портретом.

– Райел жив, Пейдж. Последние несколько лет он провел в психиатрической больнице в Бьюпорте, около Монреаля. У него расстроенная психика.

– Я припоминаю, что его считали шизофреником, что-то писали о нем, что он скакал голый на белом коне в самой гуще битвы. – Она на мгновение задумалась. – Но, если он жив, значит, не было восстания на Ред Ривер, о котором я говорю? Они называли это восстание по его имени – «Бунт Райела».

– Когда это было, Пейдж? В каком году случилось это восстание?

Она пыталась вспомнить, но не могла.

– Мне кажется, оно случилось весной, – сказала она неопределенно. – В восьмидесятых годах, весной.

Майлс, взволнованный, чертыхнулся про себя.

– Было бы лучше, если бы ты была более внимательна в школе.

Пейдж рассердила жесткая нотка в его голосе.

– Ладно, Майлс, Бога ради, это история! – выпалила она. – Чертовски скучная история, все эти даты и битвы. Я запоминала достаточно, чтобы сдать экзамены, а потом забывала напрочь. Да я даже в самых страшных ночных кошмарах никогда не представляла себе, что попаду сюда.

У Майлса сжался рот.

– Значит, вот что это значит для тебя? Ночной кошмар? Нечто вроде ада?

Она устала, была голодна и вообще не в себе.

– Да, есть моменты, вроде этого, когда чувствуешь себя именно так, – бездумно сказала она.

Он схватил Минни за поводья и остановил обеих лошадей. Пейдж чуть не свалилась с седла, и, когда она обрела равновесие и глянула на него, ее глаза сузились, когда она поняла, насколько он рассержен.

– Я полный дурак. Последнее время я начал верить, когда ты уверяла, что счастлива и довольна жизнью здесь, что ты больше не мечтаешь вернуться в свое время. – Глаза его стали холодными, голос насмешливым. – Я собирался сегодня просить тебя выйти за меня замуж. Это очень хорошо, что я не имел такой возможности, так ведь, Пейдж? Потому что если все это кошмар, то какое место я в нем занимаю? Где буду я, когда в одно прекрасное утро ты проснешься там, где хочешь быть?

Она, ошеломленная, воззрилась на него. Потом весь этот день неудач обрушился на нее, и она заорала:

– Ты занимаешь место мужчины-шовиниста, вот какое место ты занимаешь! Значит, ты хочешь облагодетельствовать меня? Поступить благородно, сделать из меня честную женщину? В этом нет никакой необходимости, потому что, как бы странно это ни выглядело, я не хочу выходить замуж, Майлс Болдуин.

Она знала, что говорит несправедливые слова, но остановиться уже не могла.

– Я не собираюсь выходить замуж ни за тебя, ни за кого другого. Каждый день в моем врачебном кабинете я вижу, что означает для женщин замужество в вашу эпоху, и, поверь мне, вот это и есть настоящий кошмар.

Она пожалела об этих словах в тот же момент, когда произнесла их. Пропади все пропадом, она не хотела нападать на него вот так! Просто его сарказм задел ее, ноги у нее горели от усталости, и больше всего ей хотелось слезть с этой проклятой лошади. Она хотела бы выкупаться в горячей воде в большой ванне, поужинать, глядя телевизор, и съесть большой кусок шоколадного мороженого.

Он собирался сделать ей предложение, так он сказал.

Сколько раз за последнее время она фантазировала, каково это будет – выйти за него замуж?

Ну что ж, это был шанс, который она теперь никогда не получит.

Она почувствовала себя совершенно больной, и ей с большим трудом удалось перебороть себя и не заплакать.

Остаток долгого пути они проехали в мрачном молчании.