Майлс и Пейдж поженились 12 января 1885 года в два часа дня. В первую неделю после Рождества мела метель, но, когда Пейдж проснулась утром в день своей свадьбы и соскребла иней с окошка в своей спальне, она увидела синее небо и солнце, превращавшее снежные сугробы в россыпи драгоценных камней.

Ее свадебное платье висело на дверце шкафа, и она не могла удержаться от того, чтобы не погладить его рукой каждый раз, когда проходила мимо. Клара за короткое время, которое выпало ей на шитье, совершила чудеса. Платье было сшито из тафты цвета меда, строгого стиля, на чем настаивала Пейдж. Умеренный вырез на груди, тесно облегающий корсаж, элегантно переходящий в расшитую юбку. На спине шел длинный ряд маленьких перламутровых пуговиц, а с рукавами Клара позволила себе некоторую вольность, скроив очень пышными у плеч, сужающимися у локтей и застегивающимися на запястье еще рядами перламутровых пуговиц.

Пейдж кое-как прожила эти часы до венчания. Она нервничала гораздо больше, чем ожидала, и к тому времени, когда к ней в дом приехали Клара и Тананкоа. Пейдж с раздражением спрашивала себя, почему она не настояла на скромной церемонии гражданского бракосочетания, как хотела с самого начала.

К ее удивлению, Майлс настоял на церковной церемонии со всеми аксессуарами.

– Я собираюсь проделать это только один раз в жизни, Пейдж, и не намерен скомкать такое событие. Я хочу такого торжества, которое все надолго запомнят. Предоставь все детали мне – мы устроим все это в форте, и зал будет приготовлен для свадебного ужина.

В конце концов это и его свадьба, напомнила себе Пейдж, и на все согласилась.

Майлс попросил Денниса быть его шафером, а Пейдж – Клару и Тананкоа выступить ее подружками, но Тананкоа деликатно отказалась.

– Спасибо тебе, подруга. Для меня такое предложение большая честь, но мой живот слишком велик, чтобы я стояла рядом с тобой перед всеми этими людьми, – пробормотала она. – Может, Клара позволит мне вместо этого побыть с Элли.

К часу дня Пейдж вымылась, надела новое белье, лифчик и шелковые чулки, купленные ею в магазине дамских вещей.

Клара помогала Пейдж одеваться, пока Тананкоа играла с Элли на кухне.

Пейдж сидела перед зеркалом в своей спальне, отчаянно пытаясь привести в какой-то порядок свои черные курчавые волосы. Утром она вымыла голову, и теперь волосы совершенно не поддавались щетке.

– Я должна была давно постричь их, – простонала она. – Почему никто не додумался устроить салон красоты в Баттлфорде? – Она дергала щетку по волосам. – Я знала, что они слишком отросли, но я завязывала их сзади, а теперь ты только посмотри на это безобразие! Не знаю, что бы я только не отдала за флакончик лака и спрей.

– Дай мне эту щетку.

Клара, с очками, державшимися на кончике ее вздернутого носика, взяла дело в свои руки, и уже через несколько секунд волосы Пейдж были причесаны и уложены с помощью шпилек в высокую свободную корону со свисающими локонами. Клара застегнула на ней платье и позвала Тананкоа и Элли, чтобы они полюбовались.

– Ой! – вскрикнула Элли, захлопав в ладоши при виде Пейдж.

Женщины засмеялись, и Пейдж несколько успокоилась.

Однако спустя час, входя под руку с Тео в маленькую церковь, она чувствовала, что колени у нее дрожат. В церковь ее сопровождала, как ей показалось, вооруженная стража – четыре высоких офицера Конной полиции, сверкающие в своих алых мундирах, заехали за ней в экипаже. Церковь была битком набита. И всюду, куда бы она ни глянула, виднелись алые мундиры. Были и знакомые лица. Она заметила Уильяма Суини в лоснящемся черном костюме и Абигайл, выглядевшую, как птичка.

Тео похлопал ее по руке, органист начал играть, и на какое-то мгновение сердце Пейдж готово было разорваться от тоски по брату.

Это Тони должен был идти рядом с ней по этому проходу в церкви…

Но около алтаря стоял Майлс, выпрямившийся, высокий и неправдоподобно красивый в мундире, украшенном золотым галуном, его рыжеватые волосы падали на лоб, серые глаза лучились любовью и восхищением, когда он смотрел, как она приближается к нему.

Впоследствии она вспоминала тот момент, когда она сказала «да», момент, когда священник объявил их мужем и женой. Запомнила она и влюбленный взгляд Майлса, когда он наклонил голову и поцеловал ее, но вся остальная церемония осталась в памяти как какой-то сон наяву.

Она шла под руку с Майлсом к дверям церкви, орган исполнял свадебный марш, и, когда двери распахнулись, Пейдж застыла в изумлении.

По обе стороны дорожки выстроились конные воины, почетный караул, лошади поглядывали друг на друга, стальные наконечники бамбуковых копий длиной в десять футов образовали арку, под которой она и Майлс прошли к украшенному экипажу, который должен был доставить их в форт на свадебный обед.

На каждом копье висел вымпел, красный сверху и белый внизу. Позднее Майлс объяснил Пейдж значение копий и вымпела.

– Арка из копий означает, что Северо-Западная Конная принимает тебя под свою защиту, потому что ты моя жена. Вымпелы – это символы от тех времен, когда копья использовались в битвах. Кровь стекала от наконечника к рукоятке и держать копье становилось трудно, поэтому копье ниже наконечника перевязывали повязкой, чтобы она впитывала кровь. Отсюда красный и белый цвет вымпела.

Майлс ничего ужасного в этом не видел, но Пейдж подумала, что лучше бы она его не спрашивала.

Изысканный обед и последовавшие за ним танцы заняли всю остальную часть дня. Пейдж переходила из одних военных рук в другие, потому что каждый офицер хотел потанцевать с ней, не говоря уже о Тео, Деннисе и Уильяме Суини.

Она вальсировала с белокурым офицером, когда ее оторвал от партнера Роб Камерон и закружил в танце, едва доставая ей до носа.

– Главный врач Болдуин – счастливый человек, – сказал он, его широкое веснушчатое лицо было мрачно, движения не слишком уверенными. Пейдж заметила, что от него пахнет вином. – Я надеюсь, что вы будете счастливы, Пейдж.

Их дружеские отношения так и не восстановились, о чем Пейдж искренне сожалела.

– Я знаю, что мы будем счастливы, – сказала она и, повинуясь импульсу, добавила: – Мне вас очень не хватает, друг мой. Вы должны как можно скорее навестить нас.

Камерон вежливо принял это приглашение, но Пейдж подозревала, что он никогда им не воспользуется. Вальс кончился, и Роб сдержанно поклонился.

– Если когда-нибудь настанет день, когда вам что-то понадобится, вам нужно только попросить меня, – выпалил он, несколько неуклюже отсалютовал ей и отошел.

Уже почти начало светать, когда Майлс привез свою новобрачную в дом на холме.

Он открыл входную дверь и, подняв Пейдж на руки, внес в дом. Она повисла у него на шее, слишком усталая, чтобы идти самой, ее лицо зарылось в его китель.

– Здесь тепло, Майлс, – удивленно сказала она. – Кто-то приходил сюда и подбрасывал дрова в огонь.

– Деннис позаботился об этом по моей просьбе.

Он отнес ее прямо в спальню и положил на кровать. Маленькая лампа горела, фитиль был приспущен.

Она дотронулась до покрывала и воскликнула:

– Майлс, посмотри на это!

Когда она утром уезжала, постель была покрыта лоскутным одеялом. Сейчас его не было, и на его месте лежал великолепный шерстяной плед ручной работы, расшитый яркими замысловатыми индейскими узорами.

– Это Тананкоа, – прошептала Пейдж, прижимая к лицу плед. – Она вышила его для нас. О Майлс, сегодня все делали мне просто сказочные подарки! Ты знаешь, Клара, помимо свадебного платья, сшила мне прекрасный ночной халат.

– Тебе не придется сейчас надевать его, – зарычал он.

Весь этот день, каждую минуту, он наблюдал за ней, за своей прекрасной новобрачной, от одного вида которой перехватывает дыхание, он видел восхищенные лица всех мужчин, которые кружились с ней в вальсе, гибкой и сияющей.

Если бы он мог, он умыкнул бы ее еще раньше. Он предвкушал это мгновение, когда они наконец окажутся вдвоем в их собственной спальне, когда он сможет спять с нее одежду и получить то, что принадлежит ему отныне и навсегда, – свою жену.

Он шарил пальцами по ее спине, и в голосе его прозвучало нетерпение:

– Как расстегиваются эти проклятые пуговицы? Их тут штук пятьдесят!

Она пожала плечами.

– Я не знаю. Клара шила это платье и застегивала его на мне.

Он выругался про себя.

– Я клянусь, что с помощью этого ночного халата и пуговиц Клара пытается сохранить твою девственность.

Пейдж хихикнула.

– Несколько поздновато.

И как это ни странно, несмотря на все ночи, которые они провели в объятиях друг друга, он почувствовал, что она неожиданно начала стесняться, и это его тронуло.

Наконец платье было расстегнуто, и он принялся целовать ее спину сверху донизу. Но, когда он попытался вытащить ее руки из рукавов. Пейдж вытянула ему навстречу руки, и он увидел еще добрую дюжину пуговиц на каждой.

Он покачал головой и пробормотал:

– А я-то всегда думал, что Клара Флетчер хорошо ко мне относится.

В конце концов последняя петелька была расстегнута, и он стянул с нее прохладную материю, позволив своим рукам скользнуть по ее шелковистой коже, по ее плечам. Он снял с ее плеч бретельки комбинации, и его брюки взметнулись вверх, когда он увидел ее новый бюстгальтер, тонкий и вызывающий, сшитый из того же атласа, что и свадебное платье.

Он ничего не сказал, пока не снял с нее и платье и комбинацию, обнаружив крохотные трусики из того же материала и тоненький пояс с резинками, поддерживавшими кремовые шелковые чулки.

Он посмотрел в насмешливые зеленые глаза и заметил краску, заливающую ее шею.

– Да, – сказала она, защищаясь, – я не собиралась надевать старое белье на мою свадьбу, в магазине ничего подходящего не водится, так что я попросила Клару сшить мне.

И вновь на ее лице и в голосе проступила очаровательная застенчивость.

– Они… они тебе нравятся, Майлс? – Она помолчала, потом тихо сказалa: – Я подумала, что это может стать моим свадебным подарком тебе. – Она нервно хихикнула. – Клара была совершенно потрясена, когда я показала ей, чего я хочу. Я даже подумала, что она намерена бросить эту затею, но после всего она проделала отличную работу.

– Я не могу представить себе лучшего подарка.

Он решил про себя, что купит Кларе самую большую коробку шоколадных конфет, какая только есть в продаже в магазине Компании Гудзонова залива.

Чувственная красота Пейдж, открывшаяся его глазам и все еще прикрытая тонким бельем, заставила его задохнуться. Он взял ее лицо в свои ладони и заглянул ей в глаза, стараясь выразить хотя бы малую толику любви и желания, которые он испытывал к ней.

– Ты так прекрасна! – прошептал он. – Так совершенна! Я не могу поверить, что все это на самом деле принадлежит мне. Что ты моя жена. – Он с трудом перевел дыхание. – Я люблю тебя, Пейдж. Я буду тебе самым хорошим мужем, каким только смогу. Я буду любить тебя и заботиться о тебе до конца моих дней.

Мягкий свет лампы бросал на ее кожу тени, и Майлс губами шел по следам этих теней, вдыхая ноздрями ее благоухание, ощущая сладость ее губ, спускаясь к подбородку, задержавшись на пульсирующей ниточке у ее горла.

Он взял в рот сначала один ее сосок, прикрытый атласом, потом другой, с гордостью ощутив, как она судорожно вздохнула. Он поискал и нашел крючок, на котором держался ее бюстгальтер, и одним движением расстегнул его.

Он научился обращаться с этим новомодным нижним бельем, это совершенно точно. Все, что ему нужно, – это практика.

Он исследовал поверхность под узеньким пояском для чулок и с утонченной медлительностью начал стягивать с нее чулки. Усилие, к которому ему пришлось прибегнуть, чтобы делать это медленно, заставило его затрепетать.

Когда их тела наконец сплелись, он смотрел в ее глаза, широко открытые, с тяжелыми веками, ищущие в его лице решимость, и, похоже, обнаруживавшие то, что она ищет. Улыбка тронула ее губы, и он поцеловал их.

Когда он уже больше не мог терпеть, он выговорил ее имя, и она отозвалась всем своим телом, открыв то сокровенное место, которое он искал, за секунду до него и вобрав его в себя.

Через неделю после свадьбы Майлс купил у Чарли Уокера этот маленький белый домик за справедливую цену и вручил купчую на него Пейдж в качестве своего свадебного подарка.

Он перевез сюда все свои вещи из форта, и каждый вечер, подъезжая к этому дому, он ликовал: «Это наш дом. Я живу здесь вместе с моей женой». Он невольно улыбался, и радость распирала его сердце.

Однако дела в форте отнюдь не радовали. Там все время росли напряжение и тревога по мере того, как приходили все новые сообщения о том, что у индейцев начинают греметь барабаны войны, а метисы все больше озлобляются.

Майлс начал потихоньку накапливать медикаменты, одеяла и сухие продукты еще осенью, когда Пейдж предупредила его о приближающемся восстании.

После разговора с Дюмоном в резервации Повелителя Грома в сентябре Майлс написал комиссару, выразив свое сочувствие положению метисов и озабоченность создавшейся ситуацией, предупреждая о неминуемой катастрофе, если правительство будет по-прежнему игнорировать требования исконных жителей здешних мест и будет и дальше позволять, чтобы у них отнимали их фермы.

Единственным ответом ему были выговор и высказанное в самых жестких выражениях напоминание, что ему следует заниматься своим делом, а правительство будет заниматься своим.

В декабре Майлс узнал, что Луи Райел вытащил на свет Божий Билль о правах, требуя, в частности, более либерального отношения к индейцам и подтверждения права собственности на землю, занимаемую метисами, – разумные и вполне умеренные требования, по мнению Майлса.

Он с нетерпением ожидал ответной реакции и в начале января узнал, что сэр Джон Макдональд отшвырнул в сторону эти требования, как он поступал и со всеми предшествующими.

Точные слова Макдональда прозвучали провокационно и были типичными для того пренебрежения канадского правительства к исконным жителям этих мест.

– Если вы ждете, когда индейцы и полукровки будут удовлетворены, – пошутил он в кругу своих коллег, – вы можете ждать до второго пришествия.

Однако в феврале, когда донесения о волнениях стали поступать в правительственную резиденцию в Оттаве, Макдональд отдал секретный приказ Конной полиции усилить свои гарнизоны во всех фортах.

Конечно, слух об этом секретном приказе разлетелся по всему Западу. Когда метисы узнали, что более пятисот солдат Конной полиции направляются сюда, Луи Райел стал созывать своих сторонников.

К концу февраля Майлс знал без всяких сомнений, что восстание, которое предсказывала Пейдж, быстро разрастается, подобно пожару в прерии, угрожая уничтожить все на своем пути. Не оставалось ничего другого, как готовиться и ждать.

На второй неделе марта Пейдж утром меняла повязку на обожженной руке одного ребенка, когда мальчик-индеец принес ей записку.

«Пожалуйста, приезжай, – прочитала она наспех нацарапанные слова. – Тананкоа нуждается в твоей помощи».

Пейдж тут же представила себе картину преждевременных родов у Тананкоа, возможно даже кровотечение; мелькнула мысль, что Тананкоа может потерять ребенка, которого носит под сердцем, которого так ждет.

Пейдж прикидывала, что ребенок должен родиться в конце апреля. Конечно, если он родится сейчас, он выживет. Пейдж предполагала, что ребенок крупный, последний раз, когда обследовала Тананкоа две недели назад, ребенок вполне созрел для родов.

Взволнованная, она сказала мальчику, который назвался Проворным Бегуном, посидеть на кухне и съесть кусок хлеба с молоком, пока она закончит перевязку. На счастье, больше пациентов не было, ее приемная была пуста. Абигайл отправилась к одной роженице и в это утро отсутствовала.

– Старайтесь, чтобы перевязка оставалась чистой, меняйте ее каждый день и мажьте место ожога вот этой мазью, – проинструктировала Пейдж молодую мать, вручая ей плачущего младенца и стараясь скрыть свое нетерпение.

Когда дверь за женщиной закрылась, Пейдж вернулась к мальчику-индейцу. На вид ему было лет пятнадцать, и Пейдж подумала, что он, должно быть, один из родственников Тананкоа в резервации.

– Ты не знаешь, что именно случилось с Тананкоа Куинлан?

Естественно, что он ничего не знал, но настаивал на том, чтобы скорее выехать.

– Скорее! – повторял он. – Надо скорее. Вы хотите, чтобы я оседлал вашу лошадь?

Пейдж приняла его предложение, и он побежал в конюшню. Она же в спешке стала собирать все, что может понадобиться, в свою медицинскую сумку, переоделась в костюм для верховой езды, упаковала спальный мешок и написала записку Майлсу, оставив ее на столе около сахарницы.

О револьвере, лежавшем в ящике комода, она совершенно забыла.

Через несколько минут она уже сидела на Минни, следуя за индейским мальчиком на его пегом пони за город.

Мальчик погонял своего пони, и Пейдж перевела Минни на рысь. На дороге еще лежал снег, но сегодня он таял – солнце пробивалось сквозь редкие облака.

Когда четверо всадников возникли неизвестно откуда и окружили ее, Пейдж была озабочена проблемами, с которыми она может столкнуться, когда доберется до Тананкоа, и поначалу подумала, что они собираются сопровождать ее до фермы Куинланов.

– Бонжур, мадам доктор.

Веселый этот возглас исходил от молодого всадника, ехавшего рядом с ней, который дотянулся и ловко схватил Минни за поводья.

Испуганная Пейдж ударила свою кобылу по бокам, пытаясь освободиться, но он крепко держал поводья.

– Отпустите меня! – закричала она. – Сию же минуту отпустите поводья! Кто вы такие, что вы себе позволяете? Я врач, я еду к больной подруге, и я должна…

Она остановилась на полуфразе. Проворный Бегун, который, как предполагалось, должен был доставить ее к Тананкоа, присоединился к этим мужчинам, и они приветствовали его как своего.

Ужаснувшись, Пейдж поняла, что ее обманули. Потом ужас уступил место смертельному страху.

Они собираются убить ее? Изнасиловать? Она оглядела каждого из них. Это были бородатые, грубые, запыленные мужики, выглядевшие так, словно провели в седле не один день. Не считая Проворного Бегуна, еще двое были индейцами, их длинные черные волосы в беспорядке свешивались на лица. Двое других были метисами с отличительными красными поясами.

Один из метисов подъехал вплотную к ее лошади и приподнял свою шляпу жестом, который при других обстоятельствах мог бы считаться вежливым.

– Добрый день, мадам Пейдж. – Он довольно хорошо говорил по-английски, хотя акцент выдавал, что он наполовину француз. – Я Урбейн Лангуа, а это мой друг Пьер Жерве. Пожалуйста, не пугайтесь, мы люди Луи Райела из Батоша. Мы проводим вас туда, чтобы вы встретились с ним.

– Райел? – Сердце Пейдж застучало, и дыхание застряло в горле. – Луи Райел? Но что… я ничего не понимаю. Это какое-то безумие. Что нужно от меня Райелу?

Этот человек говорит, что они повезут ее в Батош. Но ведь Батош по крайней мере в ста милях отсюда, где-то на востоке от Баттлфорда.

Майлс… О Боже, Майлс, помоги мне!…

Мужчина сдвинул шляпу на затылок и внимательно оглядел ее.

– Это ведь вы попали сюда из другого времени? Из тех лет, которые впереди?

– Да, это так. Но какое это…

– Вы ведь врач, друг Армана Леклерка?

– Да, я знаю Армана. Но какое это имеет отношение?…

Он поднял руку, чтобы остановить поток ее слов.

– Арман рассказал Луи все про вас, начиная с того дня, когда полицейский доставил вас в форт. Он сказал, что вы знаете все про будущее, что вы могущественная шаманка, которая излечивает лихорадку и даже знает, как зачать ребенка, если женщина бесплодна. Дюмон тоже знает вас. Он слышал о вашем могуществе от Повелителя Грома. Вот Луи и послал нас, чтобы мы доставили вас к нему. Вы нужны нам, мадам доктор, сейчас и в дальнейшем.

Страх в ней уступил место гневу.

– Это безумие! Вы не можете вот так вот похитить меня. Мой муж…

– Да, мы знаем и уважаем вашего мужа, мадам, но он офицер Конной полиции и больше не друг нам. Он из тех, кто вместе с англесами.

Он протянул руку, и другой мужчина вложил ему в руку конец веревки. Он закрутил ее вокруг луки седла.

– Поехали, нам предстоит далекий путь. Батош далеко отсюда.

У Пейдж не было другого выхода, как ехать вслед за ними.

Майлс зажег свечу, войдя через заднюю дверь, удивляясь, где может быть Пейдж. Когда он утром уезжал, она ничего не говорила о том, что куда-то собирается. Она ушла уже некоторое время назад, он мог определить это по тому, что в доме было холодно. Огонь везде погас.

Он снял шляпу и отстегнул кобуру, положив ее на маленький столик у задней двери. Он чувствовал себя усталым и расстроенным до глубины души новостями, поступившими в форт в конце дня по телеграфу. Эта новость взбудоражила весь отряд.

Луи Райел с Дюмоном в качестве генерала собрал армию из метисов и индейцев. Он потребовал от майора Крозье, возглавлявшего Конную полицию в форте Карлтон в двадцати милях на запад от Батоша, отдать им все продовольственные запасы и оружие. Крозье, конечно, отказался.

Это было ничем иным, как объявлением войны, и Майлс понимал, что в любой момент может пролиться кровь. Он хотел поговорить обо всем этом с Пейдж сегодня ночью. Он нуждался в ее знаниях – хотел обрести уверенность, что наступит время, когда война закончится и в прерии снова воцарится мир.

Он испытывал раздражение от того, что она уехала как раз тогда, когда он в ней нуждался. Куда она, черт побери, делась?!

Он прошел к столу, снял с лампы стекло и зажег фитиль, потушив свечу, когда лампа осветила комнату.

К сахарнице была прислонена записка, он взял ее и поднес к огню, чтобы прочитать:

«Дорогой мой Майлс, Тананкоа может родить. Я поехала к ней, вернусь домой как только смогу. Люблю тебя. Пейдж».

Майлс в ужасе уставился на записку. Когда ее смысл дошел до него, он почувствовал себя так, словно получил удар в грудь, и у него сжалось сердце.

Сегодня в конце дня Деннис приезжал в форт с недельным, как обычно, запасом мяса, и Майлс спрашивал его про Тананкоа.

– Она чувствует себя прекрасно, – ответил Деннис с ухмылкой. – Стала большая, как дом. Я думаю, что она принесет нам большого хулигана-мальчишку.

Если с Тананкоа все в порядке, то кто же выманил Пейдж из дома?

Майлс бросился в комнату, где она осматривала пациентов. Пейдж всегда записывала в журнале, каких клиентов принимала. Журнал лежал открытым на узкой полочке рядом со столом.

«Десять часов утра, ребенок Фрейер, обожженная рука».

Это была последняя запись. Майлс напряг память, пытаясь вспомнить, знает ли он кого-нибудь по фамилии Фрейер. Если мать ребенка была еще здесь, когда появился посланец…

Он застегнул мундир, надел кобуру с револьвером и уже собирался выйти за дверь, когда ему пришло в голову посмотреть, на месте ли оружие, про которое он настаивал, чтобы Пейдж брала с собой, когда уезжает одна.

Он открыл ящик комода, в котором она держала оружие. Револьвер лежал на месте.

Несколько драгоценных минут ушло на то, чтобы снова оседлать Майора, а мозг Майлса в это время лихорадочно работал.

Чарли Уокер, продавец в магазине Компании Гудзонова залива, должен знать, где живут Фрейеры. Чарли знает всех.

У Майлса ушло более часа на то, чтобы добраться до дома Фрейеров, находившегося в добрых десяти милях от города. Он дважды в темноте терял дорогу, и ему пришлось призвать на помощь все свое терпение, чтобы удержаться от крика, когда он наконец разговаривал с молодой матерью. Ей понадобилось некоторое время, чтобы, широко раскрыв глаза, нервничая, заикаясь, выдавить из себя рассказ об индейском мальчике и срочном послании.

Было уже около полуночи, темно и холодно, когда Майлс прискакал в форт. Он обругал часового, который спрашивал у него пропуск, и побежал в госпиталь.

Ему нужен был следопыт – Арман Леклерк был лучшим из них. Арман поможет ему найти след Пейдж, он молился на нее.

Им придется дождаться рассвета, и тогда Арман, возможно, сумеет обнаружить, сколько их было и в каком направлении они уехали.

Но Армана нигде не было. Майлс ворвался в маленькую комнатушку на задах госпиталя, где обычно спал Арман, но обнаружил, что она пуста. Одежда Армана, спальный мешок и ружье исчезли, и Майлс с ужасом понял, куда делся старик.

Арман уехал, чтобы вступить в армию Райела.