Выпрямив спину, высоко подняв голову, Амелия нарушила затянувшуюся паузу:

— Ты уже встречался с той девушкой, которую видел сегодня здесь, не так ли? Встречался с ней в другом месте.

— Может, где-то и видел ее, — прозвучал недовольный ответ.

— Никаких «может». Ты узнал эту девушку, я поняла это по твоим глазам.

Как быть? Он ведь действительно никак не ожидал увидеть эту девицу здесь, в личной гостиной матери. Для него это было полной неожиданностью. Глаза Марлоу Банкрофта беспокойно забегали. Если он надеется получить от матери то, о чем собирался просить, лучше не злить ее.

— Она мне кого-то напомнила, — ответил он настолько беззаботно, насколько позволяло сдерживаемое им волнение. — Она дочь кого-нибудь из работников, которых ты уволила? Она приходила просить за отца?

В эту игру они играли уже не первый раз. Пальцы Амелии сжались на складках перламутрового кружева, лежащего поверх белой тафтяной скатерти на обеденном столе.

— Марлоу, — вздохнув, сказала она, — давай не будем валять дурака. Ты знаешь девушку, которую видел в моей комнате. И я хочу знать, насколько близко ты с ней знаком.

Марлоу раздраженно повел плечами. Сколько ему еще терпеть эти… эти вечные подозрения и намеки матери? Еще раз наподдав ногой по каминной решетке, он заставил себя весело рассмеяться.

— Право же, мама, неужели вы думаете, что я помню всех девушек, которых встречаю на улице?

Окно, у которого сидела в кресле Амелия Банкрофт, было задернуто голубыми узорчатыми бархатными шторами с золотыми кисточками, и Марлоу вряд ли заметил, как изменилось лицо матери. Леди Амелия почувствовала, как забилось ее сердце. Сын всегда был таким. Даже в детстве, когда его ругали за какие-либо проступки, Марлоу не признавал своей вины. Однако для нее сын всегда был открытой книгой, и она безошибочно могла сказать, когда он блефовал. Вот и сейчас Амелия не сомневалась, что Марлоу лжет. Теперь, когда настало время напрямую задать вопрос, который мучил ее все утро, нервы Амелии Банкрофт напряглись до предела, но голос, как всегда, звучал спокойно:

— Нет, Марлоу, я не думаю, что ты помнишь всех девушек, которых встречаешь на улице, но я подозреваю, что с Алисой Мейбери ты знаком ближе.

Алиса Мейбери! Он даже не спросил, как ее зовут, — зачем ему это? Ведь она для него никто, просто средство, чтобы удовлетворить потребность, снять напряжение между ног. Но сейчас она превратилась в человека, в женщину, которая обвиняет его в насилии. Только ничего у этой голубки не получится, скоро она улетит отсюда… и надолго.

— Подозреваете, мама? — опять рассмеялся он. — Конечно, вы же всегда всех подозреваете.

— А ты всегда лжешь! — Ответ леди Амелии прозвучал коротко и отрывисто, как выстрел.

Эта сучка все рассказала! В Марлоу закипела злость. Рассказала, что он ее изнасиловал… Но можно ли это назвать изнасилованием? Взяв себя в руки, он стал развивать пришедшую на ум мысль.

— Что ж, хорошо, — процедил он сквозь зубы и повернулся к матери. Теперь на его лице не было и тени тревоги. — Да, я встречал эту девушку раньше. На поле…

Поле! Руки Амелии еще сильнее сжали мягкую ткань юбки. На том самом поле, где он когда-то изнасиловал и убил невинную девочку, а потом лишил жизни женщину с сыном.

— Мы с Каином Линделлом ехали на лошадях сюда, в Банкрофт. Девица, с которой ты сегодня разговаривала, позвала нас, спросила, не хотим ли мы развлечься, если у нас есть лишний шиллинг… Не хочу продолжать, это было бы неприлично. Достаточно будет сказать, что я купил товар, который мне предлагали. Линделл будет здесь к обеду, так что, если сомневаетесь в моей искренности, можете спросить у него. Только не начинайте этот разговор в присутствии моей жены. Будьте тактичны, мне не хотелось бы, чтобы она волновалась из-за того, что в конце концов было лишь минутной глупостью. И потом, замечу, все это совершенно никого не интересует, кроме вас, мама.

Минутная глупость! Леди Амелия смерила сына презрительным взглядом. Конечно, он хочет, чтобы она думала именно так. Леди Амелия помнила, как побледнела девушка, увидев Марлоу, и как лицо сына на мгновение перекосилось от испуга, что свидетельствовало о совершенно иной истории. Можно не сомневаться, что Линделл подтвердит рассказ Марлоу… Но Каину Линделлу она верила не больше, чем сыну.

— Я не собираюсь ни с кем обсуждать семейные дела, — холодно произнесла она. — В отличие от тебя, Марлоу, для меня честь Банкрофтов — не пустой звук.

Честь!

Слово пронеслось по роскошно обставленной комнате, отразилось от украшенных со вкусом стен и изящной мебели.

— Честь! — ухмыльнувшись, рассмеялся Марлоу. — С каких это пор леди Амелия стала ценить честь Банкрофтов? Такого никогда не было и не будет… Я не помню, чтобы вы ценили что-либо, кроме этого чертова Уитчерч-эбби, которое вы до сих пор называете своим домом. — Он насмешливо посмотрел на мать и добавил: — Хотя знаете, монахи, жившие там, тоже считали его своим домом, прежде чем ваши предки вышвырнули их оттуда. Но для вас же это ничего не значит, не правда ли, матушка? Вы, как и остальные ваши родственнички, просто боготворите это место. Из поколения в поколение ваши предки наполняли его стены совсем другими молитвами, и теперь вы уже считаете, что этот дом был отдан вам властителем более могущественным, чем король. Только даже не ему поклонялись пращуры ваши… Золотой телец — вот идол, перед которым падали на колени Де-Тейны! Вот кумир, честь которого вы цените превыше всего и которому нужно приносить жертвы…

— Как это сделал твой отец! — спокойно прервала Амелия пылкую речь сына. — Чтобы спасти тебя, он принес страшную жертву… Лишил жизни человека ради того, чтобы ты не пошел под суд за убийство девочки, тело которой сбросил в старую шахту. А еще за смерть женщины и ребенка, которых ты преследовал на лошади, пока они не упали с обрыва в яму. Это были жена и сын Иосифа Ричардсона. Ах, ты не знал, что мне все известно? Да, я знаю все, жаль только, что твой отец рассказал мне об этом, когда уже лежал на смертном одре, куда его загнали стыд и самобичевание. А ведь он мог еще жить и жить. Ты и тогда лгал, Марлоу, и, Бог свидетель, после этого лгал не меньше. Но если я узнаю, что ты снова совершил это страшное преступление…

— Не было этого! — На лице молодого человека не дрогнул ни один мускул, хотя внутри все клокотало. Марлоу покачал головой. — Признаюсь, я совершил глупость, но этот урок я хорошо усвоил.

Хорошо усвоил! Леди Амелия отметила про себя, что сын немного повернул голову и отвел глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. Да, урок не прошел для него даром, он научился лгать еще искуснее, но и она кое-что поняла за эти годы, поняла, что бессмысленно продолжать расспрашивать сына… Марлоу и правда — понятия несовместимые.

— Что ж, хорошо, — примирительно сказала она. — Больше мы эту тему затрагивать не будем.

Из груди Марлоу исторгся облегченный вздох. Выходит, изнасилование не было причиной встречи этой девки с матерью, иначе Амелия не отступилась бы так быстро… Как же быть с этой сучкой, которой он попользовался? Он все равно ее найдет, и, когда это произойдет, она перестанет болтать языком… навсегда!

— Сегодня пришли отчеты с Ямайки. Похоже, тростника там собрали меньше, чем я ожидала… Тропический шторм уничтожил большую часть посевов.

Так, разговор ему удалось повернуть в сторону… Нужно закрепить успех. Придав лицу озабоченный вид, он снова покачал головой.

— Да, это плохо, но когда я проверил цены на сахар и узнал, что они упали почти на двадцать процентов за тонну…

Марлоу замолчал, огорченно вздохнул и ударил кулаком в открытую ладонь.

— Что ты хочешь этим сказать?

Выдержав паузу и набрав побольше воздуха в легкие, Марлоу разыграл сцену как по нотам.

— Я хочу сказать, что… — Он тяжко вздохнул и проникновенно посмотрел на Амелию, словно заботливый сын, который вынужден расстраивать мать плохими новостями. — Это конец… Если только…

Может, это очередной блеф? Или сын решил говорить правду?

— Если только?..

— Я не хотел вам говорить… — С озабоченным видом, как будто сильно волнуясь, он прошелся по комнате. — Вы должны знать, что без этого урожая у нас не хватит денег на содержание имения. Банкрофт-холл…

Это будет его coup-de-grace, решающий удар, который сломит последнее сопротивление, только нанести его нужно аккуратно… сыграв роль человека, которому мучительно больно осознавать этот факт. А ведь так и будет, если его план сработает.

— Банкрофт-холл… — драматически повысил голос Марлоу. — Поместье придется продать.

Удар попал точно в цель, как он и ожидал. Эффект неожиданности. Увидев, как побледнела мать, Марлоу в душе возликовал. Леди Амелия Харфорд-Де-Тейн-Банкрофт! Она могла выдержать все, но только не унижение своего благородного имени. Потеряв Банкрофт, она лишится всего. Нахмурившись, придав лицу выражение крайней озабоченности, которой на самом деле не ощущал, Марлоу посмотрел на женщину, сидевшую в кресле прямо и неподвижно, как изваяние. Ложь, которую он столько раз продумывал, готовясь к этому разговору, легко полилась через расслабившиеся наконец губы.

— Прошлогодний неурожай сильно ударил по нашему карману. А теперь, когда и в этом году сложилась такая же ситуация, боюсь, что единственным выходом для нас будет решение продать Холл вместе с землей. Поверьте, я пытался найти другой выход, но банки отказываются предоставлять ссуду под залог плантации, они называют это обеспечением недостаточной степени надежности. А оформлять ссуду под залог самого Холла бессмысленно, потому что, если и в следующем году плантация не принесет прибыли…

Он многозначительно замолчал.

Так вот что ей грозит! Лишение права выкупа заложенного имущества… Невозможность расплатиться с долгами и вызванный этим позор. Пальцы Амелии еще крепче сжали тонкую ткань юбки. Вот к чему привел ее брак с выходцем из простолюдинов… Мало того что ей пришлось жить в этой дыре, так теперь даже само имя ее могло оказаться опороченным.

Со своего места в противоположном углу комнаты Марлоу почти физически ощущал, что сейчас творится в душе матери, хотя ее лицо оставалось непроницаемым. Она сидела, все так же строго выпрямив спину, и смотрела прямо перед собой. Благородная аристократка из Уитчерч-эбби… «Никуда она не денется, — подумал Марлоу, — сделает все, что мне нужно».

Он резко опустился в кресло, уперся руками в колени и, выждав секунду, заговорил:

— Есть, правда, один способ… Я не уверен, что можно его рассматривать, но… Раз уж дело зашло так далеко… Другого выхода все равно, похоже, нет… Драгоценности…

— Нет!

Резкий и уверенный ответ матери застал его врасплох. Такого Марлоу не ожидал.

— Нет! — повторила леди Амелия. — Это подарки. И я их не отдам.

Очередная сцена! Марлоу глубоко вздохнул, чтобы скрыть нарастающее раздражение. Но на этот раз режиссером будет он, а не мать.

— Если я не ошибаюсь, — заговорил он, чеканя каждое слово, — все они записаны как «собственность супруги владельца Банкрофт-холла». Вы, мама, больше не подпадаете под это определение, поэтому не имеете права ими распоряжаться. Теперь все драгоценности принадлежат моей жене, и я, как законный супруг, имею полное право поступать с ними по собственному усмотрению.

— И ты считаешь нужным продать их так же, как продал все ценное, что было в этом доме? — воскликнула леди Амелия и с горечью добавила: — И только ради того, чтобы сразу же выбросить эти деньги на ветер. Может, уточнишь, для чего именно понадобились мои драгоценности? — Она в упор посмотрела на сына. — На плантации действительно недополучили сахара или ты опять проигрался и влез в долги? Тебе нужны деньги для спасения Банкрофт-холла или своей шкуры? На этот раз, Марлоу, я отвечу тебе отказом: ты не получишь моих драгоценностей.

Встав с кресла, Марлоу криво улыбнулся, и Амелия заметила в его глазах стальной блеск.

— Не ваших драгоценностей, мама, и не вам решать, что с ними делать, — насмешливо обронил он.

— Я…

— Хватит!

Короткое слово прозвучало, как щелчок хлыста, как выстрел.

— Я — хозяин Банкрофт-холла, мама, и все здесь должны подчиняться моей воле. Если вас это не устраивает, можете возвращаться в свой любимый Уитчерч-эбби. Посмотрим, что вам даст ваше благородное происхождение, когда вы вернетесь оттуда нищенкой!

«Я — хозяин Банкрофт-холла…»

Слова, на которые у нее не нашлось ответа, снова пронеслись в голове Амелии, когда она наблюдала, как из ее личного маленького сейфа извлекают украшения, подаренные ей мужем. Марлоу, уходя из комнаты, не услышал шепота матери.

— Мы заслужили это, — едва слышно произнесла леди Амелия. — Ты, Сол, женившись на аристократке, хотел, чтобы для тебя открылись двери в высшее общество. Им же были нужны только твои деньги. А я… Я ненавидела этот город, этот дом… Ненавидела тебя за то, что ты выбрал меня. Стоит ли удивляться, что жизнь теперь мстит мне? Наш сын стал лжецом, игроком, убийцей… Мы заслужили такого сына, Сол. И ты, и я — мы оба заслужили!

Сжав пальцы на скользкой, облепленной тиной ткани, Алиса подтащила к себе бесформенное тело. Сколько еще она сможет удерживать его, если пальцы уже занемели в ледяной воде? Как будто подслушав ее мысли, ветер подул сильнее, отчего успокоившаяся было вода вновь покрылась рябью, потом пошла мелкими волнами и стала накатывать на Алису мощными толчками. Девушка тут же почувствовала, как ее ноги начали постепенно съезжать вниз по опасному глинистому берегу. Нужно было выбраться из воды, отойти подальше от этого коварного земляного козырька, подсказывал ей разум. Еще несколько минут — и будет слишком поздно. Очередной удар воды чуть не сбил ее с ног, и ей чудом удалось удержать безжизненное тело матери.

— Не могу… — обливаясь слезами, прошептала Алиса. — Не могу… Я больше не могу!

Она сделала все, что было в ее силах, но ей так и не удалось вытащить тело матери из воды. Теперь придется его отпустить…

«Помни…»

Тихие, нежные, как поцелуй, ласковые, как отцовская рука, гладящая по голове, слова прозвучали у нее в голове:

«Помни, малышка, не всегда можно верить тому, что видишь…»

Опять эти слова! Алисе показалось, что они прогнали овладевшее ею отчаяние.

— Помоги! — закричала она налетевшему ветру. — Отец, помоги мне!

Она не чувствовала, как вода противодействовала, не желая отдавать свою добычу, не чувствовала, какой тяжестью навалилось на нее мокрое тело, когда она наконец вытащила его на берег, не чувствовала ни своего надсадного дыхания, ни боли, пронзавшей все ее мышцы. В ту минуту Алиса ощущала лишь тепло, которое, казалось, обволакивало ее, вливало в нее новые силы, и эти силы позволили ей, оттащив тело от воды, опуститься рядом с ним на колени, обнять обеими руками и прижать к себе.

Но потом тепло исчезло. Она опоздала. Озерная вода, стекая ручьями по лицу, смешивалась с горькими слезами. Она опоздала. Как будто убаюкивая ребенка, Алиса медленно покачивалась, одной рукой прижимая к себе мать, а другой доставая из мокрых седых волос длинные водоросли.

— Прости меня, мама, — шептала она. — Мне нельзя было оставлять тебя одну… Это я во всем виновата…

Стайка скворцов, свившая гнезда на одиноком дереве неподалеку, начала вечернюю песню. Подняв голову, Алиса посмотрела на последний луч солнца, скользнувший по водной поверхности затопленной шахты.

Всего несколько мгновений… Если бы она заметила мать хоть на минуту раньше и вытащила из воды, смогла бы она отогреть ее, вернуть в это изможденное тело жизнь?

— Прости, — снова прошептала она, прижавшись губами к холодному лбу. — Я старалась, мама, старалась изо всех сил.

Полный скорби крик растворился в сгустившихся сумерках, перемешался с плеском воды и затих. Но в душе Алисы продолжал звучать другой крик, крик от боли, которую нельзя было высказать словами.

— Я старалась, мама… изо всех сил старалась сделать так, чтобы ты меня любила.