— Хочешь сходить на могилку, попрощаться в последний раз?
Алиса собиралась сделать это на обратном пути из Банкрофт-холла, но колокола, возвестившие о начале вечерни, напомнили ей, что на то, чтобы отдать хозяйке поместья новое платье, у нее и так ушло больше времени, чем она рассчитывала. Поэтому Алиса не стала сворачивать с дороги до Холл-энд-коттеджа.
— Нет, — покачав головой, сказала Алиса. — Вы и так почти все воскресенье на нас потратили. Я соберу мать, и мы скоро уйдем.
— Вам придется идти по полю, которого вы не знаете. Да еще ночью! — В голосе Иосифа звучал упрек. — Думаю, ты и сама понимаешь, насколько это опасно. Далеко ли ты уйдешь, если Анна не выдержит и тебе придется нести ее на себе? Уверен, что не намного дальше, чем вы отошли от дома сегодня утром.
Честно говоря, Алисе нечего было ответить. Но все равно она не имела права допустить, чтобы угрозы тех женщин воплотились в жизнь. Они ведь обещали не только опорочить имя Иосифа Ричардсона, но и добиться его изгнания из города.
— Твоя мать и днем-то выйти на улицу не может, а ты собралась ее на ночь глядя куда-то вести…
— Я знаю! — в отчаянии воскликнула Алиса, и ее пальцы, спрятанные в складках шали, сжались. — Да, моя мать ужасно слаба, но разве вы не видите, что…
— Я вижу больше, чем ты думаешь, — решительно оборвал ее Иосиф. — Ты, наверное, думаешь, что я не понимаю, почему тебе не терпится уйти из Холл-энда? Алиса, ты действительно боишься, что люди могут подумать что-то непристойное?
Этот этап уже пройден. Люди не думают, они говорят, причем говорят громко! Алиса, не выдержав, отвела взгляд.
— Неужели ты считаешь, что я могу пустить к себе в дом женщину только для того, чтобы затащить ее в постель? — продолжал Иосиф.
— Нет! — Она подняла наполнившиеся слезами фиалковые глаза, которые до сих пор намеренно прятала, и встретила внимательный открытый взгляд. — Иосиф, я бы никогда такого не подумала, но другие…
Она не успела закончить, потому что Иосиф, по лицу которого было видно, что он не нуждался в этих объяснениях, перебил ее:
— Но другие так говорят, да?
Отрицать, что он ошибается, было бессмысленно.
Несколько мгновений Алиса всматривалась в спокойные добрые глаза, но вынести немого вопроса, который застыл в них, она была не в силах, поэтому отвернулась.
— Думаешь, я не знал? — раздался за спиной Алисы мягкий голос. — Думаешь, вы с Анной провели бы под моей крышей больше часа, если бы я считал тебя ведьмой, как называют тебя эти вороны? В том письме от Илии, которое ты передала мне, было подробно написано о том, что с вами произошло. Я также знаю, что мальчик этот был сыном твоей сестры. Брат очень хорошо о тебе отзывался, но только я готов отозваться о тебе еще лучше: любой мужчина был бы счастлив иметь такую дочь, как ты, Алиса… Вот почему Иосиф Ричардсон позволил вам остаться в его доме. И ты, и Анна — вы обе можете жить у меня столько, сколько захотите.
Алиса ничего не ответила, поскольку чувствовала, что, если сейчас заговорит, уже не сможет сдерживаться и зарыдает.
Значит, он не ошибся в своих предположениях! Иосиф смотрел на девушку, которая стала для него почти родной, видел, как она втянула голову в плечи, словно хотела сжаться в комок. По городу уже ходили слухи… но с чем пришлось столкнуться этой хрупкой девочке? Какие грехи ей приписывают?
Когда он снова заговорил, от не нашедшей выхода злости его слова прозвучали несколько грубо:
— Я заварил чай, пей.
Сняв с деревянного крючка куртку, он добавил:
— Я выйду на пару минут, а ты пока присмотри за Анной. И не забудь, что я сказал: вы можете оставаться у меня столько, сколько захотите.
Ну вот и все. Алиса еще раз обвела взглядом комнату, которую убирала. Нигде не осталось ни соринки, все блестело чистотой. Холл-энд-коттедж стал для них приютом; здесь и к ней, и к матери относились очень хорошо, но все равно это был чужой дом, дом Иосифа Ричардсона, в котором он и останется. А им нужно покинуть его.
В тот день они проснулись раньше обычного. Алиса испугалась, что растревоженная мать своими криками разбудит Иосифа, поэтому побыстрее собрала ее и повела вниз по узкой лестнице, намереваясь уйти из дома, пока не проснулся Иосиф.
Но оказалось, что хозяин уже не спит. Иосиф сидел в гостиной у камина и подбрасывал уголь в огонь. Он ничего не сказал, когда Алиса пошла обратно наверх, чтобы снести кое-какие пожитки, завернутые в шаль, и молча принес со двора еще одно ведро угля. Потом он снова вышел, чтобы помыть руки у колонки.
Она попыталась поблагодарить его за все, что он для них сделал, но Иосиф не стал ее слушать и сказал, что, прежде чем идти, им с матерью нужно позавтракать и дождаться, пока рассветет. После этого, не проронив больше ни слова, он ушел на работу.
— Смотри не забудь, Томас, скажи Илии, что первого мая мы все едем на пикник… Не хочу, чтоб мы ехали на разных телегах…
Анна сидела за столом и укладывала несуществующие бутерброды в невидимую корзину.
— Tea, доченька, будь аккуратнее. Мы еще из дому не вышли, а ты сейчас вымажешь свое чудесное новое платье.
Снова Теа!.. У Алисы заныло сердце. Она когда-нибудь вспомнит про Алису? Неужели мать не знает, что в их семье было две девочки? Но к чему спрашивать? Последние месяцы доказали, что мать с ее измученным рассудком напрочь забыла, что у нее есть еще одна дочь, старшая.
Решив не думать о грустном, она бросилась к матери, чтобы помочь ей выйти из-за стола, и в этот момент в дверь громко постучали.
Марлоу Банкрофт лежал в горячей мыльной воде, положив голову на край белоснежной фарфоровой ванны. Затем он поднял ноги и, свесив их с закругленных бортов, услышал, как вода закапала на деревянные половицы.
Черт возьми, он был уверен! Он не сомневался ни секунды, что у него была самая сильная карта. Только поэтому он увеличил ставку до пяти тысяч.
Не открывая глаз, Марлоу произнес вслух:
— Боже всемогущий! Пять тысяч… Пять тысяч фунтов! Зачем я это сделал?
«Ты уверен… уверен, что хочешь занять такую большую сумму?»
Где-то в глубине сознания, еще не прояснившегося от бренди, всплыли слова Каина Линделла.
Был ли он уверен? Марлоу смотрел в одну точку на потолке. Да он был настолько уверен, что подписал бы любую долговую расписку. Да что там расписку — он бы душу заложил!
Три дамы и валет. Ни у кого за столом не было таких карт. Он вспомнил, как в тот момент в его жилах забурлила кровь. Эго был шанс разом решить все свои денежные проблемы, заплатить по векселям, вернуть деньги Линделлу и навсегда забыть об этих чертовых долговых расписках. Марлоу повышал ставки до тех пор, пока из игры не вышли все противники, кроме одного. Кто-то не имел на руках достойных карт, кого-то испугали столь высокие ставки, но он, Марлоу Банкрофт, чувствовал, что оседлал фортуну, и теперь беспощадно гнал ее к финишу… Однако его противник не сдавался.
Три дамы и валет. Клубы пара, поднимающиеся к потолку, напомнили ему сигарный дым, заполнивший игорный зал отеля «Георг».
Небрежным жестом Марлоу бросил карты на обитый зеленым сукном стол и насмешливо улыбнулся тому, кто сидел напротив него; но улыбка сошла с его лица, когда он увидел карты противника, выложенные таким же небрежным жестом.
Три туза и король! Господи, как он мог просчитаться? И все же он просчитался… Когда дамы стали идти в руки, он так обрадовался, что почти перестал следить за тем, какие карты сносят, не заметил, как на середину стола лег один туз. Остальные игроки, вероятнее всего, заметили это и просчитали, какие комбинации могут быть на руках у противников, — а потому, решив не рисковать, вышли из игры раньше.
А он этого не сделал. И теперь должен еще пять тысяч. Где же ему взять такую сумму?
Линделл сказал, что согласен подождать, что ему необязательно возвращать деньги сразу же. Марлоу рывком поднялся на ноги, отчего вода выплеснулась через край и рядом с ванной образовались лужицы. Рано или поздно придет тот день, когда долги нужно будет вернуть.
Плантация на Ямайке? Вытираясь и натягивая на себя одежду, приготовленную слугой, он в который раз стал перебирать в уме варианты, которые помогут ему выбраться из долгового болота. Сахарная плантация — это пара тысяч… По крайней мере такую сумму выдал банк под ее залог. Угольные шахты в Брансуике и Монуэе? Он уже давно проиграл их в карты, как и акции железной дороги Лондон — Мидлендс — Шотландия и Большой западной железной дороги.
Банкрофт-холл! Марлоу облачился в алый фрак, элегантные бриджи и надел высокие кожаные облегающие сапоги для верховой езды. Повязав на шею белый шелковый галстук, он завершил наряд и стал рассматривать свое отражение в высоком псише в раме из красного дерева.
Хозяин Банкрофт-холла!
Потянувшись за перчатками из тонкой лайковой кожи, Марлоу еще раз посмотрел на себя в зеркало и грустно улыбнулся.
Хозяин!
Но улыбка задержалась на его лице лишь на мгновение, и в серых глазах вновь появилась уверенность, губы надменно искривились. Хлопнув себя перчатками по бедру, он направился к выходу.
Через несколько минут Марлоу Банкрофт уже скакал верхом на гнедом жеребце, а свора гончих неслась впереди. Затем он резко осадил скакуна, обернулся и посмотрел на большой дом, возвышающийся среди ухоженных огородов и сада.
Банкрофт-холл — гордость отца и причина унижения матери. Марлоу засмеялся, но этот тихий безрадостный звук, едва сорвавшийся с его уст, вряд ли можно было назвать смехом. Мать… Аристократка до кончиков ногтей. Переезд сюда из родового имения был для нее настоящим позором, падением в бездну, с которым она так и не смогла смириться. Какие чувства она испытает, когда узнает, что даже этот дом у нее отнимают?
Хозяин Банкрофт-холла!
Уже без тени улыбки на лице Марлоу окинул взором высокие трубы и остроконечную крышу. Все это принадлежало ему. Но надолго ли?
В тот вечер Линделл тоже присутствовал в игорном зале отеля. Благоразумный Каин Линделл. Он отказался сесть за стол и, как всегда, предпочел наблюдать за игрой со стороны.
Игра затянулась. Банкрофт и Джеймс Ноулс, хозяин заведения, не вставали из-за ломберного стола до самого утра. Марлоу удивительно везло. Он почти физически ощущал присутствие удачи, чувствовал на себе ее мягкие руки, ее сладкое дыхание. То была его ночь, он не мог проиграть! Потом Ноулс, вспотевший от преследовавших его неудач, поставил на кон Бичкрофт, свое поместье, вместе с заводом «Вулкан Айронверкс».
Утреннее солнце, яркое, искристое, как драгоценный камень на перстне Ноулса, уже заглядывало в окна.
Наживка оказалась слишком привлекательной. Марлоу принял ставку, уравняв ее деньгами, которых у него не было… А что же госпожа удача? Эта изменчивая дама решила обласкать Джеймса Ноулса!
Линделл не располагал достаточной суммой, чтобы расплатиться с Ноулсом. Но если Марлоу Банкрофт не хотел прослыть лжецом, человеком, слову которого нельзя верить, деньги нужно было найти. Пришлось заложить дом, чтобы взять в банке очередную ссуду.
Хозяин Банкрофта?..
Рванув поводья и ударив каблуками в бока животного, он пустил жеребца галопом за сворой гончих.
Только бы удалось найти деньги, чтобы выкупить дом!
Хозяйка Банкрофт-холла желала ее видеть. Алиса смотрела вслед человеку, принесшему в Холл-энд-коттедж эту весть. Посыльный передал, что леди Амелия просила зайти к ней сегодня же.
Скорее всего, миссис Банкрофт хотела встретиться с ней по поводу вчерашнего разговора. Ну конечно же, зачем еще она могла понадобиться ей?
Мать Алисы, хоть и была худа, как жердь, тяжело повисла на руке дочери, из-за чего каждый шаг давался им с большим трудом. Конечно, Алиса могла бы проигнорировать приглашение, которое для любого другого жителя города было равносильно приказу. Она ничего не должна Амелии Банкрофт, и их благополучие никак не зависит от этого дома. Выслушав посыльного, Алиса хотела гордо отклонить приглашение, но та же гордость не позволила ей так поступить. Если бы она покинула Вензбери, не объяснившись, это только подлило бы масла в огонь, дало бы сплетникам лишний повод для того, чтобы вылить на нее очередной ушат грязи, и укрепило бы их веру в то, что она была любовницей Иосифа Ричардсона. Поэтому Алиса поблагодарила посыльного и попросила его передать леди Амелии, что она придет в Банкрофт-холл.
Алиса говорила с высоко поднятой головой, но на душе у нее скребли кошки: мысли о том, во что это может вылиться Иосифу, не давали ей ни минуты покоя.
Вчера вечером он вышел из дома, когда еще не утих вечерний звон колоколов, и вернулся через несколько минут с дочерью кого-то из друзей, которые разрешали девочке пропускать воскресную службу, если ее помощь понадобится Иосифу.
По воскресеньям, обычно вечером, Иосиф ходил на церковное кладбище, где были похоронены его родные. Он рассказал Алисе, что случилось с его семьей, в тот день, когда рядом с ними должны были похоронить маленького Дэвида. Когда он вспомнил, как нашел жену и ребенка на дне скважины, его голос стал хриплым, а темные печальные глаза начали блестеть, отражая свет лампы… Но Иосиф относился к ударам судьбы не так, как Алиса, — он по-прежнему был уверен в Божьей милости, в Его любви, которая когда-нибудь исцелит все раны страждущих.
Исцелит раны? Алиса подхватила мать, которая, запутавшись ногами в траве, чуть не упала на землю. Даже рану в душе ребенка, который при живой матери не знал, что такое материнская любовь и забота? Рану в сердце другого, еще не рожденного ребенка, который когда-нибудь узнает, что появился на свет в результате изнасилования матери?
Иосиф не забывал о своих родственниках, и Алиса, видя это, решила, что ей тоже надо бы сходить на кладбище. Иосиф не стал возражать, ведь завтра ни он, ни девочка уже не смогут остаться с Анной, а Алисе нужно было попрощаться с Дэвидом.
Остановившись на минуту, чтобы дать матери отдохнуть, Алиса оглянулась. Все казалось таким тихим, безмятежным. Церковь словно взмыла ввысь и теперь парила над холмом на фоне чистого неба. Совсем не то, что вчера вечером…
Вечерний перезвон уже закончился, но Алиса все еще находилась у могилы, там, где ее оставил Иосиф Ричардсон. Этот клочок земли был украшен полевыми цветами, которые она поставила в щербатый глиняный горшок, служивший когда-то для тушения мяса. Не испытывая желания встречаться с кем-либо из прихожан, Алиса не спешила уходить, но, услышав голос Иосифа, который был явно чем-то рассержен, направилась к церковным воротам.
Иосиф стоял под треугольной крышей ворот. Сердце Алисы тревожно забилось, когда она увидела, на кого был направлен его гнев… О господи, это были те самые женщины, которые наговорили ей кучу гадостей в прошлое воскресенье.
«Злой у тебя язык, Елизавета Тонкс», — донесся до нее голос Иосифа.
Память оживила эту сцену у церкви, и Алисе показалось, что над безлюдным полем снова зазвучали оскорбительные слова.
Женщина в черном платье и черной шляпке, шурша шелковым подолом, вынуждена была остановиться, потому что Иосиф решительно преградил ей дорогу.
«Яд из тебя так и сочится. Да только что ж ты, как змея подколодная, жалишь только тех, кто не может тебе ответить? Попробуй ужалить меня! Давай, я готов выслушать твое вранье!»
«Вранье! — Черная вуаль колыхнулась от громкого смеха. — По-твоему, я вру? Тогда вот что я скажу: думаю, от тебя мы тоже ничего, кроме вранья, не услышим, Иосиф. Только я…»
«Ну смотри, Елизавета!.. — Глаза Иосифа недобро заблестели, брови от гнева сдвинулись к переносице, прорезав лоб глубокой, как борозда, морщиной. — Смотри, не захлебнись своим ядом!»
«Да ты сам смотри!.. Он еще угрожает!.. Думаешь, люди не знают, чем ты там с этой девкой занимаешься?»
Женщина замолчала и посмотрела в сторону церкви, словно ждала кого-то. Когда же в дверях храма показались священник в белой фелони, а рядом с ним хозяйка Банкрофта, она снова развернулась к Иосифу и громко, на весь двор, выкрикнула:
«Только я считаю, все должны знать… Женщины, которых ты к себе привел, — шлюхи!»
Священник, взмахнув белыми рукавами, словно крыльями, бросился к воротам, где стояли уже готовые вцепиться друг в друга противники.
«Прошу вас… — запричитал он, молитвенно сложив перед собой руки. — Прошу вас, перестаньте, вы расстраиваете леди Амелию».
«Простите, я не хотела… — Черный подол опустился на землю, когда Елизавета вежливо присела, бросив взгляд на женщину, так и оставшуюся стоять в дверях церкви. — Но только я говорю чистую правду… Хватит терпеть распутство Иосифа Ричардсона… Пусть все знают, кого он водит в свой коттедж, который и принадлежит-то не ему, а Холлу… А девица, вон та, что стоит на церковном дворе и смотрит на нас бесстыжими глазами, — шлюха! Потаскуха распоследняя, дрянь рыжая. И пусть Бог меня накажет, если это не так!»
Казалось бы, Алису эта брань не должна была сильно ранить, потому что она слышала её уже не в первый раз, но, тем не менее, злые слова больно резанули по сердцу. Стараясь не думать об этом, она стала поторапливать мать, но от нахлынувших воспоминаний не так-то легко было отделаться.
«Шлюха, говоришь? — голос Иосифа звучал так же отчетливо, как если бы он в ту секунду стоял рядом с ней в поле. — Да уж кому, как не тебе, Елизавета, знать все про шлюх…»
«Прошу вас, мистер Ричардсон!» — Священник попытался вклиниться между спорщиками, но Иосиф вежливо отодвинул его в сторону.
«Нет, нет, святой отец. Елизавета Тонкс хочет правды, так я и скажу всю правду, но могу подождать, пока леди Амелия уйдет».
Хозяйка Банкрофт-холла посмотрела на Иосифа. Никакого особого интереса к происходящему она не проявляла, но и уходить явно не торопилась.
«Здесь не место для ссор…» — напомнил священник.
«Зато подходящее место для лжи, да, Сэди Платт? Лжи, которую вы с Елизаветой Тонкс распускаете!»
От такого обвинения, брошенного ледяным голосом, полноватая женщина, облаченная во все черное, встрепенулась. Но ее голос, раздавшийся из-под такой же темной, как и одежда, вуали, прозвучал довольно спокойно:
«Я никогда ни о ком слова плохого не сказала…»
«И хорошего тоже! — Доведенный до бешенства Иосиф словно с цепи сорвался. — Вам обеим только бы языками чесать да честных людей грязью поливать!»
«Я не собираюсь выслушивать оскорбления, Иосиф Ричардсон. Я не заслужила того, чтобы…»
«Ну уж нет, Сэди Платт. Теперь и ты, и Елизавета Тонкс, вы обе выслушаете то, что я хочу сказать! И если кто-нибудь захочет заткнуть мне рот, пусть попробует сделать это прямо сейчас!»
Рядом время от времени что-то лепетала Анна, которая, как всегда, взывала к мужу и сыновьям, но Алиса слышала только голоса, звучащие у нее в голове.
Иосиф подождал целую минуту, не ответит ли кто-нибудь из собравшейся вокруг них толпы, но никто не проронил ни слова. Глубоко вдохнув, Иосиф продолжил:
«Хотите правды… Ну тогда слушайте. Я сказал, что ты, Елизавета Тонкс, знаешь все про шлюх, потому что ты сама предлагала себя в сарае, который, кстати, тоже принадлежит Холлу. Ты разделась догола и лежала передо мной на сеновале, раздвинув ноги. А когда я отказался взять тебя, пообещала отомстить. Потом ты так и жила с этой затаенной злостью, раздвигая ноги перед другими. И даже когда Эдвард Тонкс женился на тебе, поскольку думал, что ты ждешь ребенка от него, ты все равно продолжала искать подходящий момент, чтобы отомстить мне».
«Мистер Ричардсон, умоляю… Люди же слушают».
Но на Иосифа, в котором клокотала ярость, мольбы священника не подействовали.
«Когда эта парочка поливала грязью беззащитную девушку, когда они тыкали пальцем в несчастную женщину, лишенную разума, люди тоже слушали! Око за око — именно так говорится в Святой Библии, правда, викарий? Око за око!»
Полная женщина, стоящая рядом с Елизаветой, которая теперь плакала, утирая под вуалью слезы, подняла над головой Библию и, чеканя каждое слово, произнесла:
«Будь ты проклят, Иосиф Ричардсон! Господь покарает тебя!»
«И чем же меня покарает Всевышний? — Иосиф метнул яростный взгляд на полную фигуру. — Может быть, сифилисом? Тем самым, которым ты наградила Дэниела Платта? Тем самым, который ты подцепила, когда на ярмарке за красивую ленточку отдалась проезжему торгашу! Я уверен, что, если бы не это, яду в тебе было бы поменьше, не правда ли, Сэди Платт?»
Донесшийся издалека лай собак заставил Алису отвлечься от воспоминаний. Тряхнув головой, она устремила свой взгляд в ту сторону, откуда послышались звуки, и увидела… всадника на гнедой лошади, который наблюдал за ней.