На следующий день, после целого дня работы на поле, Дар купалась с матерями, трудившимися вместе с ней. Трое из них были взрослыми — Грен, Тву и Дри, а две девочки — подростки Жи и Вра. Жи, у которой появились груди, с нетерпением ждала дня, когда она получит дар Мут ла.

— Мутури думает, что к осени мне сделают татуировку, — сказала она, — надеюсь, она права.

— Ты быстро выросла, — сказала Тву-па, — мне исполнилось пятнадцать зим, и только потом меня пометили.

— Но на следующее же лето ты получила благословение, — заметила Жи-па.

— Мне повезло, — ответила Тву-па, — много ли сыновей приходит сюда? Погляди на Фре.

— Тридцать зим, она все еще не благословлена, — сказала Грен-па.

— Мы слишком далеко живем от других палат, — сказала Тву-па, — мутури не хотят, чтобы их сыновья уходили жить сюда, вот и не дают им благословения.

— Тот сын по имени Зна-ят назвал наш клан затерянным, — проговорила Грен-па, — но ведь это его клан затерянный, а не наш. Мы сохранили истинность.

— И что это нам дало? — спросила Дри-па, — все остальные палаты — на востоке. Зна-ят живет так далеко, что мы и вправду для него как затерянные.

Тву-па принюхалась и усмехнулась.

— Пахнет атуром?

Дри-па плеснула на нее водой.

— Возьми побольше депиаты, Дри, — посоветовала Тву-па, — может, смоешь.

— Неудивительно, что Мут-па послала этих сыновей в дозор, — сказала Грен-па, — скоро они уйдут, а кому нужно, чтобы в палате кто-то из матерей ходил с тяжелым сердцем?

— Не только я источаю атур, — проворчала Дри-па, — Даргу тоже.

— И Ковок-ма, — добавила Тву-па, — почему он тебя любит, Даргу?

Дар покраснела.

— Я думала, что о таком говорить невежливо.

— Среди сыновей — да, — сказала Грен-па, — но тут только матери.

— Ну, так почему он любит тебя? — спросила Тву-па еще раз.

— Я не знаю, — сказала Дар.

— Потому что у него мало ума, — заявила Грен-па.

— Я так не думаю, — возразила Дри-па, — Даргу укусила Зна-ята за шею. Он говорит, что силу ей дала Мут ла. Такая сила влечет к себе мужчин.

— И неприятности тоже влечет, — добавила Грен-па.

Разговор матерей усилил впечатление Дар о том, что жизнь в этом поселении не так проста. Сыновья, которые должны были бы участвовать в повседневной жизни клана, тратили время на охрану своих сородичей от несуществующих врагов. Даже будучи посторонней, Дар понимала, что отсутствие сыновей плохо сказывается на жизни клана. Нужно было построить более просторную палату, посадка на полях шла слишком медленно, матери с трудом находили себе супругов. «Гоблинские войны» давно кончились, но их тень все еще лежала на жизни этих орков.

Занимаясь обычными делами, Дар ждала возвращения орков из дозора. Она работала на поле, купалась вместе с матерями, ела с ними, а спала одна. Она участвовала в жизни клана, но кое от чего ее отстраняли. Стоило ей приблизиться — и прекращались разговоры. Матери были вежливы, но говорили с ней осторожно. Дар чувствовала, что должно произойти что-то важное и что это было связано с ней.

Орки из дозора должны были возвратиться к наступлению Ба Нити, и все готовились к пиршеству. В этот день матери не работали на полях. Многие из них, включая Дар, собирали хворост для нескольких праздничных костров. Другие занимались приготовлением особой трапезы. Весь день Дар чувствовала растущее волнение — особенно у тех матерей, чьи супруги должны были возвратиться. Дневной трапезы не было, все трудились до самого вечера. Потом матери отправились купаться. Дар мылась, и ей показалось, что она чувствует распространившийся в воздухе атур.

«Наверное, пахнет очень сильно, если даже я чувствую», — подумала Дар.

Она догадывалась, что сама тоже источает этот аромат, потому что она жаждала поскорее встретиться с Ковоком.

В сумерках в горную долину вошли сыновья, уставшие после долгого дозора. Дар поборола искушение броситься навстречу Ковоку. Она стала наблюдать за другими матерями — смотреть, как они себя поведут. Они собрались у выхода из палаты и ничего не говорили о своем волнении. Это сначала озадачило Дар, но потом она поняла, что все чувства матерей доносит до возвращающихся сыновей ветер.

Как только подошли дозорные, матери поприветствовали их. Дар заметила, что многие матери прижимают к своей груди руки супругов и возлюбленных. Казалось, этим они более откровенно говорили сыновьям о своем желании, чем если бы дали волю словам. После этого и сыновья, и матери вели себя сдержанно. Когда подошел Ковок-ма, Дар повела себя как остальные матери. Прежде она всегда носила блузу и была не готова к вспышке желания, которую пробудило его прикосновение. Воздух наполнился дурманящим ароматом, все чувства Дар обострились. После того как Ковок-ма отнял руку, она утратила дар речи.

Ковок-ма улыбнулся.

— Даргу, приятно видеть тебя одетой как другие матери, — он протянул руку и нежно провел кончиками пальцев по щеке Дар, — ты все время была у меня в сердце.

Дар прижалась губами к руке Ковока и поцеловала ее.

— Пойдем туда, где мы сможем побыть одни, — сказала она.

И тут Дар услышала голос Мут-па:

— Сегодня Даргу войдет во тьму.

Ковок сразу отдернул руку и склонил голову.

— Прости, Мать. Я не знал.

Мут-па ушла, и Дар не успела спросить, что она имела в виду. Она спросила об этом у Ковока:

— Почему ты попросил прощения? Что еще за тьма?

Она хотела взять Ковока за руку, но он отстранился.

— Прости, Даргу, но мы должны держаться дальше друг от друга.

— Почему? Что случилось?

— Только матери могут входить во тьму. Эта тайна скрыта от сыновей. Этой ночью ты твада.

— Твада? — переспросила Дар, — что это значит?

— Неприкасаемая, — ответил Ковок-ма, отступая назад от Дар, — опасная.

И вновь Дар осталась одна, но на этот раз она решила, что должна что-то делать. Она разыскала Мут-па, почтительно поклонилась ей и дала волю своему отчаянию.

— Что ты сказала Ковоку? Почему я — твада?

Мут-па держалась непреклонно.

— Завтра сможешь быть со своим велазулом. Сегодня ночью — нет.

— Почему?

— Ты войдешь во тьму. Тебе нельзя есть и быть с сыном до возвращения.

Поведение Мут-па встревожило Дар, но она поняла, что у нее нет выбора, что она должна повиноваться.

— Что за тьма?

— Место, где приходят видения, — ответила Мут-па, — мы пойдем туда вместе. Сегодня ты будешь прислуживать на пиршестве. Позднее ты все поймешь.

В день Ба Нити никто ничего не ел до самого пиршества, а пиршество должно было начаться не раньше, чем тогда, когда последний свет дня покинет безлунное небо. Дар и так уже была голодна — и расстроилась из-за того, что нельзя будет поесть. Из-за голода она стала раздраженной и еще сильнее огорчилась, когда стало ясно, что сыновья нарочито избегают ее. Все знали, что она — твада, и даже матери держались от нее подальше. Единственное, что утешало Дар, так это то, что Мут-па тоже была твада.

Пиршество устроили под открытым небом. «Объятия Мут ла» обозначили кучами хвороста, которые позже должны были превратиться в кольцо костров. Весь клан собрался внутри кольца, все стали ждать наступления темноты. Внутри круга горел одинокий костер. Матери помешивали похлебку в большом котле, подвешенном над огнем. Когда ветер донес до Дар аромат готовящегося блюда, у нее побежали слюнки. Она села рядом с Мут-па, и они уподобились островку грусти посреди праздника. Дар поражалась тому, насколько открыто пары выказывали свою страсть. Дар было тяжело смотреть на это: она начинала думать о Ковоке.

Когда ночное небо наполнилось звездами, зажгли костры по кругу. Тогда Мут-па и Дар стали подавать еду. Когда они закончили работу, верховная мать увела Дар в сторону от круга света. Дар пошла за ней в темноту, не понимая, что делает и что ее ожидает. Они с Мут-па шли, пока не добрались до складки в скальной стене горного хребта. Свет звезд не проникал сюда, и здесь царила бы непроницаемая чернота, если бы не тусклый свет угольев догоревшего костра. Мут-па остановилась на краю тьмы и начала раздеваться.

— Сними одежду, — приказала она.

Когда Дар обнажилась, Мут-па взяла ее за руку и повела в темноту. Сначала Дар не видела ничего, кроме красноватого света угольев, и полагалась на Мут-па. Чем дальше она уходила во мрак, тем больше ее глаза к нему привыкали. Она видела, что свет угольев отражается от стен разлома в скале. То ли это было сделано руками орков, то ли так распорядилась природа, но вход в разлом напоминал по форме отверстие материнской утробы. У входа стояли два небольших медных котелка и маленькая деревянная миска. Мут-па подала Дар миску.

— Выпей это, — сказала она.

Дар пригубила напиток. Он оказался густым и горьковатым.

— Выпей все, — распорядилась Мут-па. Она проследила за тем, чтобы Дар выпила жидкость до конца, а потом взяла один из медных сосудов, — теперь ты должна очиститься, — сказала она и облила Дар с головы до ног водой, настоянной на травах, после чего Дар облила водой Мут-па.

Потом Мут-па велела Дар идти вперед. Разлом оказался входом в узкую пещеру с низким потолком. Красный свет угольев, оставшихся от нескольких костров, помогал найти дорогу. Мут-па велела Дар идти вдоль линии кострищ. Как только Дар проходила мимо очередного кострища, Мут-па запивала его водой. Мало-помалу позади Дар сгущался мрак. Горячий воздух пропитывался дымом и паром.

Вскоре туннель резко повернул, и Дар очутилась в круглом помещении с таким низким потолком, что попасть в него Дар смогла, только пригнувшись. В углублении на каменном полу тоже тлели угли.

— Сядь, — распорядилась Мут-па.

Дар села, скрестив ноги. Мут-па тоже села и вылила на угли остатки воды. Послышалось громкое шипение — и наступила полная темнота.

— У меня голова кружится, — призналась Дар.

— Дух покидает твое тело, — объяснила Мут-па.

Дар потрогала себя, но у нее онемели пальцы. Ей показалось, что пол под ней растворяется, что она вот-вот упадет, провалится в бездну. Дар попыталась побороть это ощущение и обратилась к Мут-па:

— Скажи мне, зачем я здесь. Что я должна сделать?

— Ты сказала, что говорила с Веласа-па. Быть может, поговоришь с ним еще раз.

— Но он же мертв.

— Да. Вот почему ты здесь. Только духи могут говорить с духами.

— И я тоже стану мертвой?

— Ты можешь вернуться, — сказала Мут-па, — если того пожелает Мут ла.

— Тва, — проговорила Дар, — я не могу этого сделать.

Она попыталась подняться, но тело не слушалось ее. Все так онемело, что о наличии тела напоминала только боль ниже груди. Боль была жаркая и холодная одновременно, она растекалась все шире, и перед мысленным взором Дар представала дыра в груди. В эту дыру словно бы устремилась вся ее сущность. Дар исчезала, чувствуя, что внутри ее есть что-то еще. Она не знала, что это, но понимала, что это нечто драгоценное.

— Должна спасти, — пробормотала она, и ее охватила пустота.