Из современной норвежской поэзии

Хауге Улав

Бёрли Ханс

Бьерке Андре

Хофму Гюнвор

Мерен Стейн

Тургейр Ли Арвид

Андре Бьерке

 

 

1918 - 1985

 

ИЗ СБОРНИКА «ПОЮЩАЯ ЗЕМЛЯ», 1940

 

Перевод Т.Бек

 

ПОСВЯЩЕНИЕ

Тебе, не пожелавшей ни вильнуть,

ни выгадать малейшего процента,

чтобы блаженствуя закончить путь.

Тебе - растратчице... Но ни куска

ты жалким попрошайкам не давала,

не понимая отдающих мало!

Тебе, насытившей младые страсти,

не загасившей в страхе свой огонь,

считавшей, что горенье - это счастье.

И смертный час с душою обнялся:

себя ты не гноила постепенно -

погибла вся! 

 

ИЗ СБОРНИКА «РАДУГА», 1946

 

Перевод Т.Бек

 

НЕКРОЛОГ ДАТСКОМУ ПОЭТУ

Итак, убит. Оплакивать не будем.

Он относился к недостойным людям.

Почил на песнях - скатертью дорога.

А в чем виновен? В том, что думал много.

Был полностью оправдан этот выстрел, -

зачем поэт чистосердечно мыслил?

Ведь мы в среде общественной лелеем

пристрастие к ханжам и фарисеям.

В бездушном человеческом спектакле

финал мы сами создали. Не так ли?

А для писак в церковном облаченье

конечно, пуля - лучшее леченье.

Ты думать думай, но молчи про это.

Мы вовремя поспели. Песня спета.

Когда нам не сдаются партизаны -

стреляем в лоб... Ликуйте, павианы!

 

МУХА

По карте мира у меня в гостиной

гуляет муха со спесивой миной.

Подобная по виду Бонапарту,

инспекторски осматривает карту

и, не взглянув на линию предела,

границы перешагивает смело.

Оставит точку - и уже со славой

владеть готова новою державой

и требовать всемирного господства,

с иными обнаруживая сходство.

О, ей понять, по-видимому, сложно,

как мир велик и как она ничтожна!

 

ИЗ СБОРНИКА «ТАЙНОЕ ЛЕТО», 1951

 

Перевод Т.Бек

 

БЕЗУМНЫЙ МУЗЫКАНТ

Утром водосточные трубы

- кап-кап! - кудахтали,

волнуясь, как дамы.

Весна, известное дело,

повсюду рождает броженье.

Взгляни-ка: идет, от хмеля шатаясь,

навеселе музыкант!

Он к губам прижимает солнце,

как золотую трубу,

и дует в фанфары

на снежный Иерихон.

И там, где он дунет,

рушатся стены,

непрочные, как юбки девчонок.

И там, где он ступит,

бесстыже цветы расцветают -

красно-зелено-синие

оскорбления белизне!

Он заставляет природу

без оглядки срывать одежду.

О, непристойность...

Слышишь, с каким возмущеньем

бьется ткань о флагшток?

И как чуть выше вымпел

воздуху дает оплеуху

жестом разгневанной фрекен?

На проводах воробьи расселись

и, чирикая, затевают скандалы.

Ходят страшные слухи

о нашествии перелетных птиц.

Да полно! Тут белая трясогузка

со своим нахальным «здрасьте»,

там греховодник зяблик

собственным возгордился пеньем.

Как человеку это снести?

Все сопит, свистит, чихает

в пылу протеста,

но протест бесполезен.

Ибо зеленые скандалы,

все эти почки и перелетные птицы

суть звуки огромной трубы,

а трубача не остановишь!

Это - бессовестный,

вечно пьяный,

не знающий наказанья

музыкант

по имени Весна.

 

ХУДОЖНИК

СТИХИ К ЮБИЛЕЮ СОЮЗА ХУДОЖНИКОВ

1

«Какая польза от искусства,

для нации какой резон?»

И слышится лишенный чувства

рациональный баритон:

«Какая польза? Вот ответ.

Я - деятель во цвете лет -

считаю, что резона нет.

Мазня пустая, шум и гам.

А ты, народ, смотри-внимай?

Я истину открою вам -

искусство выдумал лентяй!

Художник занят ерундой,

а говоря точнее, чушью:

то глину мучит сам не свой,

то ноты нарисует тушью...

Валяет ваньку, и поет,

и ничего не создает.

По мне, цена искусству грош,

когда оно не вносит вклада

в изготовление галош

или продажу шоколада.

Хозяйству сельскому не шибко

нужны гитара или скрипка!

Нам от искусства малый прок.

Нет чтобы возвести плотину,

наладить флот, испечь пирог

иль перьями набить перину...

Приносит пользу только тот,

кто ценности пускает в ход.

Художник - это непоседа

и прирожденный лоботряс.

Он ремесло свое припас,

чтоб не прослыть за дармоеда.

Он ничего не производит,

а просто дышит, просто ходит

(пора ужесточить закон!),

живет без дома и без денег

и тем, что он такой бездельник,

наносит обществу урон,

последствия чего страшны

для государственной казны.

Я вас обманывать не стану:

искусство - шик не по карману,

как черная икра и как

сигары, жемчуг и коньяк...»

Ах, тон суров, и речь тверда,

и обвиненья он итожит...

Но пусть ответит, если может:

что будет с нацией, когда

она искусство уничтожит?

2

Зачем, обыватель, не ценишь ты труд благородный?

Художники - органы чувств для души всенародной.

Захочешь отнять у народа искусство - и что же?

Лишишь его слуха и зрения, нюха и кожи.

И соки иссякнут, и высохнет бренное тело -

лишь робот незрячий во тьме будет шарить несмело.

Искусство - не навык, не чья-нибудь частная сила,

а та сердцевина, которая нас породнила.

Искусство - пружина. Искусству присуща тревога,

которая может из малости вычерпать много.

Ребенок в песочнице - это ль не скульптор грядущий,

бесформенной массе прекрасную форму дающий?

ребенок играет в ваятеля с радостью сладкой,

а если с ведерком его разлучить и с лопаткой,

то он позабудет азарт, отодвинется в холод

и строить не станет корабль, или мост, или город.

Художника выгнать - с игрою расстаться до смерти,

а тот не живет, кто играть разучился, поверьте!

Мертва пресловутая «польза». Намного полезней

другая - несомая формою, красками, песней!

 

ИЗ СБОРНИКА «ПРИНЦЕССА ПРЯДЕТ В ГОРЕ», 1953

 

Перевод Т.Бек

 

ГДЕ-ТО НА ЗЕМЛЕ

Если заснежена голова -

     сердца не рань,

ибо всегда где-то жива

     вешняя рань.

Если сиянье тонет во мгле -

     сердца не мучь,

ибо всегда жив на земле

     солнечный луч.

 

ПРИНЦЕССА ПРЯДЕТ В ГОРЕ

Дочь короля заточили в горе - не она ли

долгую пряжу на прялке пряла золотой?

И, онемевший, сверкал без печали

девичий смех - удивительный, светлый, витой.

Золото пряжи мерцает, как звезды, как воля,

коих не видит она... Надвигается мгла...

Вшей обирает принцесса у тролля...

Мрак непробуден, но все-таки нитка светла!

В путь, Аскеладден! А это сияние пряжи

напоминает признанье в любовном письме.

Сердце не сдастся под пытками даже -

и, обернувшийся волком, спешит он во тьме.

Верит принцесса, что всех победит Аскеладден

и, преисполненный гордости, скоро придет...

Тролли сильны - человек безогляден:

даже в несчастье он нить золотую прядет!

 

БАБА, ПЛЫВУЩАЯ ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ

Среди нас вольнолюбцев не стало -

а не грех, чтоб Норвегия знала,

что жила здесь, горя без обмана,

героиня не меньше, чем Жанна!

Из такого была она теста,

что прожить не могла без протеста,

не скрывая строптивого нрава...

Ей в поэзии выпала слава!

В сказках редко встречаются дамы

несговорчивы столь и упрямы.

В воду сунутая головою,

не сдалась, а осталась собою:

ее голос вода заглушила,

но рука над водой говорила.

вальцы-ножницы двигались шало -

как лосось, она вверх уплывала,

несогласьем врагов обанкротив -

против зла и течения против.

Независимая и прямая,

силу тяжести одолевая

и не сдавшись, она воплотила

все, что духом Норвегии было.

Баба против течения - это

символ нашей свободы и света.

Я люблю ее без оговорок,

потому что мне дух ее дорог.

 

МОНОЛОГ СЕЗАННА ОБ ИСКУССТВЕ

Осеннее утро. Сезанн признается Гаске:

«Я тему держу, - и он медленно стиснул ладони. -

Мотив я, как водится, крепко сжимаю в руке,

а зрение строится на непреложном законе:

зазоры, и дыры, и щели свожу я на нет,

чтоб не улизнули ни правда, ни чувство, ни свет!

Рисую картину как целое раз навсегда.

А все, что желает размыться, распасться, разлиться,

я вместе свожу поскорее - иначе беда:

единство готово сорваться и в бегство пуститься.

Природа всегда неизменна. Однако для нас

наружность ее изменяется тысячи раз.

Руками я щупаю все, что таится вокруг,

ладонями жадными шарю направо, налево...

Рождаются ветки и линии, скалы и звук,

объем и оттенки приходят в итоге отсева.

И если они повстречаются в жизни зрачка -

натура картиной ухвачена наверняка.

Творенье созрело - и образы крепко стоят.

Но стоит теории втиснуться в эту картину,

а мыслям - коснуться того, что отметил мой взгляд,

и замысел рухнет, и я полотно отодвину!

Узрел - отрази. Но не вздумай нарушить предел:

наказаны те, кто в натуру вторгаться посмел.

Художник, он равен природе, покуда в нее

ворваться не хочет. Художнику нужно немного -

всего только тишь, где царит забытье, забытье,

где нет предрассудков, где дышишь спокойно и строго...

Достойное эхо является в полной тиши,

пейзаж отражается в чутких глубинах души!»

 

ИЗ СБОРНИКА «ТАК СЕМЯ ОБРАЗ ДЕРЕВА ТАИТ», 1954

 

Перевод Е.Аксельрод

 

НИКОГДА

И вам дано мгновенье благостыни -

увидели тебя, увидел ты.

И кажется, едины вы отныне,

и свято веришь в произвол мечты.

Как молодого месяца свеченье

мосток, во тьме дарованный двоим.

И не является к тебе сомненье

в том, что ты вечность обретаешь с ним.

Мрак наползает. Озаренья милость

не вспыхнет никогда - и не зови,

но не поймешь вовеки, как случилось,

что у любивших больше нет любви.

 

ТОН И СТЕКЛО

Власти звуков нет предела.

Прозвучит особый тон -

И стекло, что было цело,

Превратит в осколки он.

Многолик регистр вселенной -

Ты же от простого «ля»

Разбиваешься мгновенно,

Как бокал из хрусталя.

Боль потери, угасанье,

Счастье скрылось на века...

Кто была она? Касанье

К струнам легкого смычка.

Вдребезги стекло. Что толку

Звук бранить? И в нем ли зло?

Все мы друг для друга только

Либо тон, либо стекло.

 

ИЗ СБОРНИКА «ОХОТНИК И ЕГО ПЕС», 1958

 

Перевод Е.Аксельрод

 

ТАЙНЫЙ ОХОТНИК

Бег пса зигзагами. Что смысла в нем?

Постигнуть рук и рта игру попробуй.

И кто ты сам? Кому ты весь до гроба

принадлежишь: движеньем, взглядом, ртом?

Пес и охотник движутся вдвоем.

Пес в сторону... наперерез по тропам...

прыг в заросли... назад... И снова оба

бок о бок... Миг - и пес вперед бегом.

Собака все ж хозяину верна:

он знает цель. Тропинка не случайно

их вместе по стране души ведет.

В охоте неразлучны дотемна

души зигзаги - пес в лесу и тот,

в ком суть души твоей, - охотник тайный.

 

ПОДКРЕПЛЕНИЕ

Вот с поля жизненного боя весть:

твой прорван фронт. Ты не спасешься. Крышка!

Вдруг словно зайчик солнечный и вспышкой

картины прошлого: в ту шлюпку сесть

у пристани... тайком на вишню влезть,

где ягоды тихонько рвал мальчишкой...

дымок от шхуны... и диван с одышкой...

И в смертный миг в тебе все это есть?

Что наплывает? Тех видений ряд,

когда дарил блаженство каждый взгляд...

Но сколько же в тебе припасено!

Диван, и шлюпка старая, и вишня

пришли на помощь. Фронт стоит давнишний.

Живешь! И будешь жить ты все равно.

 

ТЕМА

Одной-единственною темой жив,

избрав ее, всегда ты верен ей;

так винтовая лестница частей

в симфонии варьирует мотив.

Ее аккорды первые открыв,

несешься взапуски среди детей

иль вырезаешь из картона фей -

на пальчике порезанном нарыв.

Случайность? Нет. Кем стал, твои миры -

все это тема длящейся игры,

все лестница повторит винтовая.

Бег взапуски все тот же, что и ране.

И, кукол из картона вырезая,

своим ножом себя до крови ранишь.

 

ЯВЛЕНИЕ

Она ждет первенца. Без размышлений

бросает свой насиженный мирок.

Театр истории ее увлек,

она - актер и царствует на сцене.

Живет среди солдат; в пылу сражений

за мужем скачет... Но однажды в срок

Аяччо поступь быстрых женских ног

услышал, разогнав ночные тени.

Лишь мессы звон над улицами взвился -

и схватки начались. Ребенок в ней

как шквал. Она, едва жива от боли,

в свой дом вползает - раздается в холле

на том ковре, где лики двух царей,

младенца крик. Наполеон явился.

 

ВИЗИТ ОКОЛО ЧЕТЫРЕХ

Сквозняк - иль это ветер без конца

играет дверью? С легкостью какой

проник в паучьи сети под стрехой...

Шаги ты слышишь или скрип крыльца?

Но чей-то вздох касается лица,

здесь кто-то бродит... Может быть, спиной

ты разглядел, что видит лишь глухой,

почувствовал, что ловит слух слепца?

Нет, просто мышь иль снова ветра взмах,

луна играет на стене дощатой -

не редкость это в дедовских домах.

Обещано, наверно, шутником,

что явится с визитом к четырем

тот, кто покой здесь потерял когда-то.

 

НЕИЗВЕСТНЫЙ

Что над предметом реет, как улыбка,

и отчего земля - не прах земной?

Слова ответ обходят стороной.

Разгадку не поймаешь лампой зыбкой.

Невидимая сила - не ошибка,

хоть взрослый брат смеется надо мной.

Ее приметы видит и слепой

и в крике чаек, и в ракушке липкой.

Ее шаги ребенок ощущает -

играя, озирается кругом

и говорит с невидимым дружком.

С кем говорит, когда вокруг все глухо?

Поверь, что слишком грубо наше ухо,

о взрослый брат! Неслышно бог ступает.

 

ЭАРТА КИТТ

Просватанная девочка-певица,

с мечтой невинно-белой голос слит.

...Но вот он ласков, точно динамит,

и темен, как в родной Малайе лица.

Не сатаны ль неистовая жрица,

возносит клич к нему Эарта Китт,

иль золотой стрелой напев стремит

в дом к богу самому - вольна, как птица?

Великая малышка, голос твой -

и страсть, и женственность - в нем сам господь,

в нем рай потерянный, земная плоть,

о мире звонче, чем конгрессы, пой,

чтобы Творца колокола гудели,

спасая землю атомных моделей.

 

ДОКТОР ФАУСТ СЖИГАЕТ КНИГИ

Вот в первый раз я книгами согрет.

Озябший, как немецкие магистры,

я вижу, как Гомер мне дарит искры

и как Платон в лачуге сеет свет.

В костре эпикуреец и аскет,

епископы, еретики, паписты.

Схоластов хворост сух - трещит игристый,

теологи пылают - лучше нет!

Весь штабель права римского - тринадцать

его томов спешат огнем заняться,

Александрия схвачена огнем...

Где есть чему гореть, пусть пламень правит.

Ведь бога я не отыскал ни в ком.

Так дьявола пусть женщина мне явит.

 

РАСТЕНИЕ НА ТЕЛЕГРАФНОМ ПРОВОДЕ

Ей ветер - друг. Без почвы зеленея,

с корнями в воздухе она живет.

На телеграфном проводе растет -

ботаникам пришлось непросто с нею.

Железо с фосфором добыть умея,

из ничего, из вакуума пьет.

Смеетесь: небылица, анекдот...

Но вот она - волшебница-уснея.

Ты вещества отвергла постоянство,

трава-алхимик. Ни к чему нам чванство -

и мы живем рассудку вопреки:

питает воздух корни и ростки,

и вес мы презираем, и объем.

Душа и ты - вы связаны родством.

 

УЧЕНИЕ О ЦВЕТЕ

«Тогда лишь цвет определен толково,

когда измерена волны длина».

...Но что ж про зависть говорят «черна»,

а женщин будоражит цвет лиловый?

Науке ни к чему слепое слово,

она сомнений наших лишена:

легка лишь для профанов желтизна,

а черный давит тяжестью свинцовой.

Что красный значит - «горячо», «опасно»,

а голубой - «прохладно» и «светло»,

не скажут оптику миллимикроны.

Едва ль ученый представляет ясно,

как убыло самоубийств число,

лишь Tower Bridge  покрасили в зеленый.

 

СЛОВО

Как целый пласт культуры заключен

и оживает в черепке кувшина,

где гроздь одна - столетия картина,

так в слове дышит океан времен.

Мир звуков малый тесно заселен:

в нем мудрость древних рас, в нем опыт длинный.

Мечты земные, жизни сердцевина

в словах «звезда», и «брат», и «небосклон».

Мы родились для слов, мы все поэты.

Красе невольной в речи не укрыться -

мы не умеем не проговориться

и выдаем древнейшие секреты,

сказав и то, что думали сберечь,

поскольку нас умнее наша речь.

 

ЖИЗНЬ

То было бесконечным заточеньем:

ты жил, но ничего еще не мог.

Быть связанным, когда река у ног, -

вот детство: ждать над плещущим теченьем.

Была и юность: снова ждал с мученьем,

когда придет мужских свершений срок.

Вдоль берега пустого мчал поток,

ты маялся неясным назначеньем.

Была и зрелость. И она не знала,

что нес тебе поток. И ты страдал

о том, что приключилось слишком мало.

Теперь ты знаешь: не о чем мечтать,

унес поток все то, чего ты ждал.

И это можно старостью считать.

 

УЛЫБКА СРЕДИ КОЛЕС

Сложила губы, как для поцелуя,

улыбкой тронув, вмиг лишила сил,

к тебе тянулся взглядом сквозь толпу я -

трамвай сигналил мне, а я застыл,

улыбка колокольчиком звенела -

я под колеса чуть не угодил.

На Драмменсвейен сгинуть - вот так дело,

в потоке ног, бегущих из контор!

Бреду я в шоке, будто угорелый,

на тротуар... С каких же это пор

люблю тебя я так неудержимо,

что от улыбки на путях затор...

Пойми же та, что чересчур любима:

на мостовой не избежать аварий;

не проноси своей улыбки мимо,

но улыбайся впредь на тротуаре!

 

ИЗ СБОРНИКА «ЦЫПЛЕНОК ПОД ЗВЕЗДАМИ», 1960

 

Перевод Е.Аксельрод

 

"Двигаться так мы хотим ..."

Двигаться так мы хотим на земле: точно семя -

вскрывшись, оно предвкушает зеленый росток.

Не по стеклу, как муха, не как туристов племя -

но как растенье: побег, и листок, и цветок.

Двигаться так мы хотим: точно тема в сонате -

через контрасты в изменчивом ритме своем.

Иль как ребенок, что мяч свой под вечер катит

улицей детства и следом бежит за мячом.

 

ИЗ СБОРНИКА «ПИСЬМЕНА ВОКРУГ НАС», 1966

 

Перевод Т.Бек

 

МАШИНА-ПЕДАГОГ

Хватит мыкаться в тревоге,

на семь бед - ответ один:

устарели педагоги,

наступает век машин.

Школа и машина в спайке,

человек ушел в запас...

Закрути винты и гайки,

чтобы выучиться враз.

Прежний опыт слишком долог,

надо гнать его взашей.

Пусть учитель как технолог

обучает малышей.

На вопрос о целях смуты

автомат проговорит:

- Сэкономлены минуты,

уничтожен индивид! -

На вопрос, зачем ограблен

дух, машина скажет: - Ах!

Оставайся, милый Чаплин,

в старых «Новых временах».

А не сможешь - привыкай-ка

к наставленьям шестерни...

Педагоги Винт и Гайка

воцарились в наши дни.

Ты на кнопку жми, не бойся.

Ты осуществляй прогресс...

Жми, не бойся - будет польза:

новый вырастет балбес!

 

ВЕЧЕР

Сегодняшний вечер исполнен привета...

     Сжимается грудь

от мысли, что можно чистейшего лета

     глоток отхлебнуть!

А сумрак в кленовом мерцании вымок,

а день под прощальную песню травинок

     сбирается в путь.

Часы голубые в часовенке леса...

     Мне слышится чуть

их бой, не имеющий силы и веса, -

     но в этом ли суть!

Не так ли ребенка баюкает мама?

...Планета с любовью желает упрямо

     к себе же прильнуть.

 

ВЕЛИКИЙ ХУДОЖНИК

Настанет лето - и сполна поймешь:

велик художник, мастерством дарящий

наш мир земной, где мотылек летящий

на акварель китайскую похож.

Большой художник сделал перерыв -

каникулы в июле. Этот гений

лишь в августе возжаждет откровений,

манеру обновив и закалив.

...Теперь его удел метаморфозы.

Он солнечною краской куст покрыл -

и тот расцвел в избытке дивных сил,

и как вулканы маленькие розы.

В траве кузнечик зеленеет яро,

лесная снедь краснеет как на грех...

Он окунает кисточку в орех -

для воплощенья детского загара.

Он также из плеяды маринистов.

Напишет пену и прибой - и вот

все вымокло! А написал восход -

и слышно, как петуший крик неистов.

Он, хоть и пишет в гениальном раже,

в награду не получит ни гроша...

Но так его работа хороша,

что осень уготовит вернисажи!

 

НЕМОТА

Бессмысленным измученные спором,

мы говорили то поврозь, то хором.

Упрямая по-женски, ты ворчала

и правоты моей не замечала.

А я костил всех девушек на свете

за доводы немыслимые эти.

Конца не видно было поединку,

и крикнул я в сердцах: «Смени пластинку!»

Задумавшись лукаво на минутку,

в траве ты отыскала незабудку

и сорвала ее, сказав: «Красивы

цветы, затем что вовсе не болтливы.

Цветку доступно подлинное знанье

и правота. Но он хранит молчанье».

О, чудный аргумент! Давай, родная,

жить как цветы - ни слова не роняя.

 

ИЗ СБОРНИКА «СКИРОС, ЭГЕЙСКОЕ МОРЕ», 1967

 

Перевод Е.Аксельрод

 

ИГРА С МОРЕМ

С Эгейским морем встретясь, каждый раз

игрой забавной тешимся вдвоем.

Безумны мы, могли б сказать о нас -

эпические песни с ним поем.

Сперва на древнегреческом - оно,

я - после: так у нас заведено.

Сегодня море принесло мне в дар

песнь Одиссея - узнаю размер -

гекзаметра замедленный удар:

волнам Эгейским памятен Гомер.

Хоть древнегреческий и труден мне,

Гомер морской доступен мне вполне.

И в благодарность память я листал,

извлек балладу из ее глубин.

Помог мне Улаф Булль - я прочитал

прекраснейшую «Леди Гвендолин».

И морю внятен был норвежский слог -

рыдало так, что я от слез промок.

Лишь повстречала леди своего

любимого, что ею был пленен,

и, не познав, утратила его -

от гребня к гребню прокатился стон.

Скорбело море, рокотал прибой

о Ральфе юном, леди молодой.

 

ИЗ СБОРНИКА «ЕЩЕ ОСТАЛИСЬ ПАРУСА», 1968

Перевод Т.Бек

 

ПОЭТ И КАЧЕЛИ

Он, достигая вершины,

делался обыкновенней,

больше не видя причины

     для песнопений;

он, опускаясь в печали,

падал, дошедший до точки, -

но лишь тогда и звучали

     лучшие строчки!

Жизнь на качелях годится

для вдохновенного нрава:

автор налево садится,

     песни - направо.

Скальд и его дарованье

вместе резвятся без цели,

как малыши в ликованье

     сев на качели!

Легче живется поэту -

стих тяжелее бывает.

Он опускается - к свету

     песня взмывает.

 

РЕЦЕПТ

Предлагаю вам рецепт! -

я немало

кулинарных книг судьбы

изучил сначала.

Но составил я его

(вы сейчас поймете),

много времени отдав

поварской работе.

- В восемь литров крови

всыплем понемножку

килограмм безверия,

веры ложку.

В миску властолюбия

опускаем эти

ломтики презренья

ко всему на свете.

Специи - по вкусу.

Кто чего добавит -

уксус, деньги, перец ли,

темперамент?

Влить образованье,

согласуясь с мерою,

чтобы стала каша

однородно-серою.

Капелька страданья

очень подойдет -

без трагикомедии

вкус не тот!

Размешаем тщательно

(подбирая крохи)-

и пускай проварится

на огне эпохи.

А потом взорвется

с бульканьем сердитым...

Перед вами человек -

ешьте с аппетитом!

 

ДАМА НА ПОЛУ

Алло! Алло? Контора куратора?

Послушайте:

дама лежит на полу в гостиной

это на Стоксгате дом пять

этаж третий

лежит лежмя вторую неделю

Даме лет семьдесят

и говорит что мол жить не желает

не хочет мыться

не хочет в дом престарелых

не хочет умереть культурно

по правилам гигиены смерти

только и хочет лежать

на полу на Стоксгате дом пять

Господин куратор слышите миленький

выезжайте немедленно и прихватите ножовку

она приковалась к книжному шкафу и ни с места

А тело-то оставляет на ковре отпечаток

и может проесть пол

вот прожжет и рухнет на нас которые ниже

Нет это ужасно господин куратор

приезжайте с ножовкой

а то она говорит что бунтует

и еще говорит что впечатает в ковер тело

а там и пол проломит чтобы все увидали

какой позор

в нашем столетии состариться

 

ИЗ СБОРНИКА «РОСТОК ПОД ВЕТРОМ», 1974

 

Перевод Е.Аксельрод

 

РИФМА И РИТМ НЕ ХОТЯТ УМИРАТЬ

«Стиха искусство? Да оно мертво

и старомодно - портит вкус народный,

оно и ретроградно и бесплодно».

...Стихосложенья чахнет мастерство.

Но бесконечно песни волшебство,

и не исчезнет стих бесповоротно!

Пускай над ним палачествовать модно,

жизнеспособны призраки его.

Под перебор гитар и мандолин

справляют ритм и рифма возрожденье,

хоть два десятка лет стих был расколот.

И в сочиненьях Битлов evergreen,

в считалках детских и в батрацком пенье

стих зиму пережил и снова молод.

 

КАК ДОЛГО?

Росток под ветром. Крыльев крачки взмах.

Как долго это видеть нам дано?

И скольким поколеньям суждено

злак не пластмассовый сыскать в полях?

Копи свой опыт наяву и в снах,

и, может, навестить пора давно

живого клена желтое руно?

Покой едва ли мыслим впопыхах.

Но все еще в порядке. И крылат

пока еще не только самолет,

и зряч пока не только автомат.

Любуемся, не вовсе сбиты с толка,

ростком и крачкой. Нас пока влечет

земли норвежской естество... Как долго?

 

ОПРЕДЕЛЕНИЕ УТРА

Поэт, чей легок и свободен слог,

когда ты пьян от сна, а день встает -

скажи, как назовешь его приход,

дай нам, проснувшимся, хотя б намек!

Да кто бы сразу нам ответить смог!

Ты слов казну транжиришь, точно мот,

бросаешь как попало: «Солнце бьет»,

«В долине утро», «Занялся денек»...

У языка на все найдешь ответ,

нет слова, что тебя бы не прельстило,

великолепно каждое из них:

«заря», «аврора» - осознай, поэт,

к тебе через окно вошло светило,

вошел рассвет, несущий новый стих!

 

СОВЕТ

Со старостью бороться? Ты смешон!

О где она - волос твоих копна?

Коль пятьдесят четвертый, так в обоз

пора, но ты все так же неучен:

и послезавтра жизнью увлечен

ты будешь, как вчера, что б ни стряслось.

Как несерьезно ты живешь всерьез:

желать того, что прежде, не резон.

Уймись, щенок седой, смирись с годами!

Что быть должно, того не миновать.

И не срамись, подумай о позоре!

Внимай врачам, обзаведись очками

и не забудь диету соблюдать

на девушек, поэзию и зори!

 

ПОКИНУТЫЙ ДОМ

Тот позаброшенный наш дом,

тот счастья родовой дворец,

как детская, где все вверх дном,

когда игре пришел конец.

Простит ли мне, что брошен он,

тот позаброшенный наш дом?

Я сдался, жизнью изнурен,

и он не мог помочь ни в чем.

Любовь и ссоры знал наш дом -

он будет глух к мечтам чужим.

Что б ни случилось с ним потом,

без нас он будет нежилым.

Пусть в нем других жильцов очаг,

бурлят другие страсти в нем -

нет ничего, что пусто так,

как он, покинутый наш дом.

 

УЛИЦА

Чем развит нюх мальчишки городского?

Лишь улицей - ты здесь весну вдохнешь.

Бродя осенней улицей, взгрустнешь,

ловя ноздрями дух тепла былого.

Вот дом двенадцать: шпиль средневековый,

кирпич седой, плющом увитый сплошь.

Дом населенный на дворец похож,

где сказочное празднество готово.

И вдруг: фонтан. Да, ты искал недаром,

три деревца внезапных - чем не сад?

Бьет родничок над самым тротуаром.

Трамвай затренькал... Чад и гниль... Но сроду

ты с городом, поэт. Дыши с ним в лад!

Ведь ты принадлежишь к его приходу.

 

ВЕТЕР И КАМЕНЬ

Веянье ветра

с камнем дружило.

Над зримым незримое

часто кружило.

Шептались они,

рады встрече веселой -

легкое - сверху,

снизу - тяжелый.

Шептались о дружбе,

хранимой веками.

- Зачем ты невидимо? -

сетовал камень. -

Твой ласковый шепот

как пенье сирены...

- Но я тебя вижу,

мой друг неизменный!

Жаль, камню не слиться

с воздушным касаньем,

взмыть камню нельзя,

ветер камнем не станет.

- Но можешь мне дар

принести дорогой:

ты мне обещай

не летать стороной.

- И ты поклянись, -

летний ветер пропел, -

лежать здесь,

когда бы я ни прилетел!

Хоть парой не стали,

отрадней на свете,

когда ладит с камнем

порывистый ветер...