Прежде чем мы рассмотрим отдельные границеобразующие проявления моря с его то манящим, то угрожающим блеском, пусть оно предстанет перед нами как целостность в своей и соединяющей, и разделяющей силе. Именно как странам, занимающим срединное положение, нам следует пристально наблюдать за планетарными противоречиями, от которых в настоящий момент мы все еще далеки, за противоречиями привычного для нас окружения, не углубляясь в детали хорошо знакомых картин. Однако в отношении моря как совокупности вливающихся друг в друга океанов мы обнаруживаем, что с прогрессирующим развитием судоходства его разделяющая способность все более подавляется посреднической, связующей ролью: следовательно, море становится непригодным как граница, соблазн экспансии в его направлении увеличивается, защитная сила ослабляется. И лишь огромные морские просторы поддерживают ее.

Еще ждет своего решения одна из самых важных, крупных геополитических задач, а именно исследование тыла (Hereinrucken) сначала небольших, затем более крупных и, наконец, самых обширных морских пространств в истории, их подвластности имперскому мышлению, синхронного оттеснения эллинского представления об океане, превратившегося в конце концов, как мифические южные праздники, в иллюзию в поясе “славных” западных ветров – пожалуй, еще омыв Антарктический континент как сухопутная идея. Это понятие заменяет “мировое море” в ином значении – совокупность океанов в качестве главного носителя международного общения, арены власти.

Большому развитию физической океанографии все больше сопутствует требование о равноценной разработке политической географии морей, океанографической культуры, чем занимаются Бекманн и Рехе. [с.68]

Ее составной частью явилось бы закрепление океанских пограничных различий частей моря, для чего полезны границы крупных течений, атоллов, барьерных рифов, оттенки воды, примеси неорганического и органического происхождения. Но на практике прямая попытка и здесь сопряжена со многими трудностями. Где видно, как вытесняют друг друга теплое темно-синее течение Куросио и холодное зеленое течение Оясио, как светло-зеленые полные жизни полоски атолла погружаются из-за опоясывающих их приливов в бездонные пучины?

Чем больше физическая океанография с ее превосходными картами находит подходящие, полезные для политики, культуры и экономики названия и нормы при пограничном разделении частей моря и частей океанских пространств, Срединных, Окраинных и Внутренних морей, тем надежнее становится ее непрерывное воздействие. Мотив морского обрамления как один из ведущих в политической географии, прежде всего по отношению к Внутренним и Срединным морям, а также, например, к Индийскому океану, разработал Дике.

Его применение предусматривает распространение пограничного инстинкта и на моря, и на части морей, подобно тому как этот инстинкт активно проявлялся в Венеции в отношении Адриатики, как его развила Англия в отношении окружающих ее пяти и семи морей, в отношении канала (пяти портов) и позднее Океании, а также всегда доказывала Япония сначала в отношении Внутреннего моря, позже – Японского моря, наконец, вос-точноазиатского прибрежного морского коридора. Такой инстинкт отсутствует, к сожалению, у северогерманцев, несмотря на всевозможные толки о “dominium maris baltici”. Так, Балтийское море было временами датскими, шведскими, немецкими прибрежными водами и в какой-то момент ясновидения все прибрежные государства присоединились к конвенции Балтийского моря, которая открывала широкую перспективу. Однако она осталась сугубо преходящим инстинктивным действием, не имевшим плодотворного политического влияния.

Вопрос об ответственности народа прибрежного государства за свой береговой шельф играет в данном случае большую роль. Как, например, могли Китай и Индия позволить, чтобы обязанность научного и технического наблюдения за своим составляющим свыше 7000 км прибрежным шельфом у них отняли; напротив, как осмотрительно поступила Норвегия (Нансен), сохранив ее! Соответствующая этой пограничной работе задача заключается в постоянном внимании к воздействию береговой [с.69] границы как внутреннего стража. Примерно так ее рассматривал и картографически определил Лангханс в своей работе “Die wirtschaftlichen Beziehungen der deutschen Kusten zum Meere” (“Экономические отношения германского побережья к морю”), или П. Леманн в своей работе “Die deutsche Nordseekuste als Grenzwehr” (“Германское побережье Северного моря как граница обороны), или позже Эрих Обет в описании Фландрии в качестве звена береговой границы в своей примечательной работе “England, Europa und die Welt” (“Англия, Европа и мир”).

Как при обсуждении целых океанов, Срединных морей, крупных морских пространств, может, естественно, детально выстраиваться и размышление о различиях между морскими проливами и перешейками на суше, о каналах, зонах каналов, закрытых морях и частях моря (“mare clausum”), прежде всего связанный в научном отношении с точкой зрения океанографии вопрос о частях территорий, территориальных водах. Это обсуждение, возникшее отчасти из практических требований с точки зрения международного права, разумеется, снимая покров, раскрывает большую международноправовую ненадежность отдельных частей водного пространства. Именно геополитический способ рассмотрения мог бы обеспечить в данном случае благоприятную ясность, а для бесправных был бы – проницательно используемый на трибуне человечества [т.е. в Лиге Наций] постепенно формирующимся мировым общественным мнением – очень полезен в противовес старым привилегиям морского разбоя. Не случайно первый призыв к “свободному морю” 8 x и иному морскому правопорядку, определяемому не превосходством силы и более мощными пушками, исходил от Нидерландов, т.е. от небольшого прибрежного государства, которое в своей системе каналов, дамб, в своем Het Y и Хелдере назвало собственными закрытые части моря, а также попыталось создать такие за океаном – Зондские острова (Sundareich) (рейсы Нидерландов через Японию!).

В Японии португальцы, голландцы, а также испанцы нашли, разумеется, идеал бесспорно отграниченного Внутреннего моря – Японское внутреннее море, ту несравненную школу мореплавания и рыболовства, которая стала исходной всех дальнейших попыток морской экспансии Японской империи. Морская экспансия и господство над морем, хотя бы над частью пространства, всегда были весьма соблазнительной целью для устремленных вдаль морских и живущих на побережье народов, не потерявшей своей привлекательности вплоть до настоящего времени. [с.70] Русских и североамериканцев эта цель прельстила морем Беринга, британцев и североамериканцев – североамериканскими полярными водами. Советы утвердили в Белом море то, что царская Россия поначалу пыталась получить в Черном море, где некогда, сменяя друг друга, мечтали о господстве над Понтом эллины, генуэзцы, турки. Со времени распада недолговечного Афино-Делосского морского союза Эгейское море снова и снова заманивало для новых заходов в порты.

Историко– географическая концепция создания островных государств и связанных с морем государственных и экономических организмов -политически плодотворный способ рассмотрения, особенно для преобладающей части немцев и жителей Внутренней Европы как региона, удаленного от моря, которые могли бы извлечь из завершенной истории и географии Венеции весьма полезный, связанный с океаном контрпример расцвета и упадка ее своеобразной континентальной империи. На арке портала Дворца дожей в Венеции sulle acque – над водой высечена надпись, выражающая квинтэссенцию уроков свободных границ: “Venetorum urbs divina disponente providentia in aquis fundata, aquarum ambitu circtumsepta, aquis pro muro munitur. – Quisquis igitur quoquomodo detrimentum publicis aquis inferre ausus fuerit et hostis' patriae judicetur nee minore plectatur poena quam si sanctos muros patriae violasset…”

Это – геополитическое признание морских границ в классической форме! К столь весьма спорному вопросу о протяженности территориальных вод государства, о границе, отстоящей на три мили, и о дальности стрельбы артиллерии – на редкость примитивному мерилу протяженности прибрежных вод – в действительности постоянно примешиваются случаи, которые, между прочим, показывают, сколь еще далеко на практике человечество от состояния, когда оно умело бы заменять силу правом. Так, Испания и Швеция в вопросе о территориальных водах оспарирают трехмильную зону и хотят распространить свою власть дальше, на четыре мили. Аналогичный случай в Белом море, где, пожелав противодействовать британской браконьерской рыбной ловле и контрабанде оружия и пропаганде, Советское правительство в 1922 г. прибегло к сильным контрмерам и на угрозы британского правительства ответило посылкой крейсера. Здесь, на северном побережье Советского Союза, налицо совершенно иной интерес по сравнению с Персидским заливом, где установлен британский контроль над ввозом оружия в Афганистан и Индию, где морская держава [т.е. Англия] хочет держать континент безоружным. Строгое исполнение понятия о трех милях, возникшего из дальности стрельбы артиллерии, открывает, например, враждебному проникновению Японские окраинные моря, Азовское море. Во многих договорах все еще признаваемая дальность стрельбы артиллерии делает Внутреннее море [с.71] и Японское море, а впредь и Канал mare clausum, ибо дальность стрельбы артиллерии ныне 128 км, и если два берега сблизятся, то тем самым будет заблокировано пространство ранее открытого моря в 256 км. Это кажется похожим на дурную шутку; однако если поразмышляем, что Соединенные Штаты из схожей широко задуманной трактовки понятия своего побережья объявили маршрут Манила – Ванкувер – Панама – Нью-Йорк американской каботажной трассой, то дело выглядит серьезнее. Надо признать, что могущественный и сегодня, как всегда, в состоянии играть правовыми понятиями. Для земных пространств с известными нам размерами ясно вырисовываются последствия того, сколь обесцененными могут стать в таком случае границы вообще. Попробуйте проложить 256 км, например, через Баден или Австрию! При таких масштабах Баден и Тироль исчезают как пространства, обладающие собственным правом на существование. Блокируйте для свободного сообщения на карте мира в качестве эксперимента все морские пространства с проходом менее 256 км: восточноазиатский коридор Окраинного моря, Зондское море, разрежьте Средиземное море, закройте Северное и Балтийское моря, не говоря уже о Черном море и американском Срединном море. Представьте себе картину, как могли бы пролегать трассы международного сообщения через фикции государственного права при такой широте фактического понимания границ в таких обширных размерах, ведь как они и практически будут сужены американским, австралийским, чилийским, турецким пониманием каботажного плавания. Это – использование права морской границы до крайних пределов, как его проводили Соединенные Штаты, с неслыханной грубостью новейшее законодательство Турции, а также начинает осуществлять Чили, сознательно перенимая все у англосаксонства, чтобы парализовать иностранное судоходство и таким образом подталкивать не заслуживающий доверия мир навстречу крахам или превентивному применению силы.

Американский билль Джонса – не что иное, как фактическое обновление Навигационного акта Кромвеля; и это только удача для живущих в тени народов, когда в ответных ударах, наносимых корыстной монопольной эксплуатации, такие процветающие торговые колонии, как Гонконг (Сянган) и Шанхай, вдруг почувствовали, что бойкот и предупредительные забастовки китайцев могут проложить здесь границу, которую безнаказанно не перейдешь. Однако в данном случае за движением самозащиты китайской морской границы стоит воля к сопротивлению 442 миллионов [населения].

Итак, на стыке суши и моря, вдоль границы между ними возникает зона борьбы, а именно побережье. Следует строго различать между заманивающими в свои сети и привлекающими побережьями и побережьями как зонами обороны. Из раннего исторического опыта человечества известно, что обрывистые побережья с выступающими рядами утесов, с обозримыми [с.72] островами, побережья, изрезанные бухтами и фиордами, шхеры как вид побережья вызывали соблазн перехода в направлении моря. Монотонный плоский берег, в особенности если на него накатывается сильный прибой, повсюду скорее становился препятствием, к которому прилаживается устремляющаяся сюда общность и при сильном давлении населения изнутри, как в целом северокитайская и индийская. Следовательно, мы четко различаем в политико-культурном и научном смыслах границы, образованные плоским и отвесным побережьем, крутым берегом, внутри отвесного побережья между стоящими параллельно или же перпендикулярно побережью горными цепями, причем параллельные затрудняют нарушение границы в направлении моря, а перпендикулярные ему способствуют.

Изрезанное, богатое гаванями побережье и побережье монотонное, бедное гаванями позволяют морю вести себя в корне различно в качестве границы. При этом, разумеется, мы видим, что некогда знаменитые гавани с ростом тоннажа, допустимой осадки и вместимости судов утрачивают свою ценность, что число мировых торговых гаваней, вполне достаточных для крупномасштабного перехода границ в направлении моря или в направлении суши, сокращается. Последующие разновидности создаются, естественно, своеобразием прибоя (юго-западное африканское побережье!), а также возможностью его преодоления с помощью технических средств (пирс).

Эффективной инфильтрации способствует своеобразие моря как границы повсюду там, где оно разделяет народные общности или культурные круги и государственные образования. Она обусловлена уже естественным очертанием побережья: рифы, шхеры, лагуны, отмели, гафы, лиманы, пояс прибрежных мангровых зарослей, песчаные отмели – все эти отдельные формы ведут себя совершенно по-разному в отношении инфильтрации, обмена жизненными формами людей на их морской границе. Нужно лишь помнить об их совершенно различной способности сопротивляться враждебной силе, высадке десантов и обстрелам или же о санитарном разграничении, карантине. Нужно лишь зорко следить за тем, как известные виды опорных островных пунктов на обширных побережьях сильно ослабляют оборонительную силу береговой границы. Острова Цинпу и другие опорные пункты торговли, архипелаг Мяодао и острова Чусянь в Китае, Мальта, Кипр, Додеканезы угрожали, таким образом, морским границам, перед которыми они расположены.

Особые географические локальные условия побережья играют при этом большую роль для оценки их разделяющей силы, а именно крупные реки, постоянные ветры в направлении суши, холодная вода, поднимающаяся из глубин, биологическая среда должны приниматься во внимание. Как следует рассматривать такую задачу, образцово показывают, например, Дофлейн [с.73] в своей работе “Ostasienfahrt” (“Путешествие в Восточную Азию”), или антропогеограф Гравелиус, или военный географ Фурсе-Септанс.

Этот в высшей степени изменчивый характер моря как границы еще больше оттесняет сила приливов и отливов. Во Внутренних морях эта сила имеет едва заметное влияние, однако в Восточной Азии, в отдельных частях канадского побережья она создает даже при нормальных отношениях широкий пояс амфибийной жизни, в особенности в устьях крупных рек. И граница моря – мнимая, слишком легко проведенная несведущей сухопутной “крысой” линия между твердью и водой – становится из-за этой игры побережья тоже трехмерным, растущим от линии к предполью телесным органом, где обретают пространство многочисленные хозяйственные предприятия, пространством, где, как, например, в Японской империи, имеющей побережья протяженностью свыше 41.000 км, 7-8 млн. человек непосредственно, а еще больше опосредованно находят себе пропитание. В Южном Китае миллион людей постоянно живут на реках и в прибрежных водах.

Для переходных форм береговой границы между сухопутными и морскими формами, главным образом в связи с устьями крупных и мелких рек, можно было бы привести в качестве примера южнофранцузскую пустошь в устье реки Кро ко времени ее превращения в твердый плодородный грунт, покрытый илом от паводка горной реки Дюранс: явное переходное образование! К такому переходному образованию относится и индийский штат Кач – барьер, “прибрежная страна” площадью 16.834 кв. км с населением в полмиллиона человек. Еще сто лет назад она была сушей, затем в 1827 г. вновь стала островом, когда в результате землетрясения, разрушившего дамбы на реке Инд, заполнился ранее высохший морской залив, образовав солончак величиной в 60.000 кв. км. Здесь 17.000 кв. км некультивируемой в полной мере земли ведут себя безропотно зависимыми по отношению к 60.000 кв. км переходного между сушей и морем амфибийного пограничного организма.

Показательным является, наконец, пример Фейри Флетс – песчаных отмелей в устье Янцзы ниже устья Хуанпу, на которой стоит Шанхай; причем речь идет о дальнейшем существовании мировой гавани – Большого Шанхая. Кто в состоянии определять и поддерживать регулирование фарватера шириной в 200 м и глубиной по меньшей мере 12 м, проходящего через два мощных отложения ила и песка? Ведь расходы составили бы 10 млн. таэлей, или около 60 млн. германских марок. Был бы возможен государственный заем с выплатой 3% за счет морской таможенной пошлины и 3% портовой пошлины на стоимость доставленных и выгруженных товаров, которые будут взиматься в Шанхае. [с.74] На долю Англии приходится 37% объема перевозок, Японии – 25, Китая – лишь 22, Америки – 11, всех остальных – 5%! при морском тоннаже 12 млн. т, при стоимости товаров 940 млн. таэлей. Стало быть, Китай принимает участие, но бразды правления – в чужих руках. Вернее всего, это своеобразный отрезок водной границы, присмотр за которым лучшим образом обеспечивают сегодня шведские инженеры, а младокитайцы, хотя и ценят Шанхай как источник больших доходов, но ненавидят его как фильтр для проникновения чужеземцев.

На этот пример постоянно меняющегося устья Янцзы (который побуждает вспомнить о близком соседе – Хуанхэ, о прорывах и изменениях ее русла на пути к береговой границе) мы обращаем внимание в связи с изменениями границы по отношению к морю вследствие перемещения побережья, о чем считает нужным упомянуть Вагнер и что мы наблюдаем в различных местах Земли – на Аляске, в Норвегии, Японии, Поццуоли, устьях Инда и Ганга, с уничтожающими последствиями для важных портовых городов, а также для Формозы (Тайваня). В отдельных случаях это – перемещения на сушу известных и соперничающих портовых городов во всемирной истории (Равенна?), в других – временное погружение в воду из-за землетрясения на море и суше таких значительных городов, как Иокогама и Токио, Сан-Франциско и Икике или Вальпараисо, и исчезновение многих других в воде и пламени. Следует различать существующие на протяжении столетий постепенные и катастрофические (подобные удару) изменения границы. Скверное место, свидетельствующее об их силе, – округа столь благословенной бухты Токио, там, где начинается расселина Фудзи с мощным провалом (Fossa magna) в напряженном и испытывающем колебания, дугообразном теле земли Японской империи. Уже однажды здесь, на границе между сушей и морем, в климатически очень благоприятных условиях главный город Камакура оказался в опасном пограничном положении между отвесным побережьем и морем, и Иокогама – Токио были близки разделить такую же судьбу.

Весьма скромно то, что предпринимает человек, чтобы посредством береговых сооружений между сушей и морем преодолеть столь насильственные изменения границ природой. Все же это нельзя недооценивать; по мнению Ратцеля, значительный объем культурного изменения на побережье, ценность пограничных сооружений сделаны трудом человека. Надо больше обращать внимание на то, что однажды преподнесла нам война в качестве урока, а именно намытая коса Ньюпорта и бои у Изера, славу за которые недавно оспаривали друг у друга [с.75] король Бельгии и маршал Фош, служат предостережением: более внимательно учитывать как стратегические, так и тактические возможности быстрой передвижки границ на побережье между сухопутным и водным полем боя, чем мы делали это перед опытом во Фландрии, хотя этому уже предшествовали в качестве уроков в истории побережья Гёзы, оборона Нидерландов и сражение при Хеммингштедте.

Строительство и разрушение Гельголанда, переоценка Альса как опорного пункта защиты границы и угрозы ей, Хеллы как немецких и польских входных ворот на границе Балтийского моря, а также столь могущественное средство обороны, как болезнь гафов, побуждают нас к дальнейшим, более пристальным наблюдениям. Эта область наблюдения тем важнее, чем во все возрастающем масштабе будут действовать такие изменения на побережье в результате использования приливов и отливов, создания соляных полей на прибрежных нуждающихся в соли землях (Южная Франция, Япония, Ляодунский полуостров) , увеличения расходов на строительство гаваней, дорог на побережье, возрастающей перевалки товаров с суши на море. Итак, мы сможем в ближайшем будущем с научной точки зрения исследовать различие между природным и измененным культурой побережьем и на море, аналогично тому, как это происходит, например, в отношении Цюрихского озера с его уже преимущественно измененными культурой берегами.

При этом необходимо также разъяснять, что в сравнении с Внутренней Европой с ее скромно развитым побережьем (в целом Центральные державы в охраняемой прибрежной norpamwj ной области контролируют немногим более 3000 км береговой линии!) ясно выраженные морские жизненные формы совсем по-иному проявляют бдительность на своей морской границе. Это касается не только Англии или Японии, для которых это – абсолютно жизненные вопросы, но и Нидерландов, которые хотя и могли бы прожить без своей заокеанской островной империи, но только в политической безвестности – в тесноте и нужде.

В отношении нидерландских колоний в Юго-Восточной Азии некоторые превосходные отправные точки для понимания того, какую преобладающую роль играют береговая граница, отношение к морю для их связи и сохранения, дают “Mit-teilungen fur die Au?enbesitzungen des Encyclopaedischen Buros”. Таким образом, превосходные, просто, но целесообразно выполненные обзорные карты правовой лексики внешних владений или приложения об обстреле побережья являются весьма поучительными для исследований границ прибрежных вод. [с.76]

В высшей степени ценные уточнения тех мест, где подстерегают антропогеографические напряженности, где следует предотвратить разрывы или где верят в надежное право собственности, дает и дислокация войск. И чрезвычайная, при скромных средствах почти невыносимая ответственность из-за бездорожья и восприятия столь широко развитой береговой границы, лежащая бременем на более мелких жизненных формах, вытекает из таких карт и показывает, как легко могут возникнуть конфликтные случаи, если их желают, из одних явно не достаточных возможностей управления в таких областях морских границ. Итак, морская граница означает и благо и опасность. Она предполагает для своего поддержания неусыпный пограничный инстинкт, присущий наблюдателям за морем с очень хорошим слухом, каковым почти всегда образцово владели крупные островные государства, определяемые океаном жизненные формы Земли: Афины и Венеция, Британия и Нидерланды, Япония, а также Соединенные Штаты с момента их поворота к тихоокеанской морской мощи. [с.77]