На выходе из проулка Нину Карякину догнала Тамара Бобылкова. На ней была круглая меховая шапочка, синее пальто с барашковым воротником, на ногах сапожки. Нина взглянула на Тамарины пестренькие варежки, на Тамарин маленький портфель из мягкой волнистой кожи. Всегда она нарядная, Тамара Бобылкова! Совсем никуда против нее Нина Карякина, повязанная платочком, в старой телогрейке, в больших материнских катанках. Ну и что из того! У Нины сегодня свои радости, и вообще, какое ей дело до Тамары!

— Конфету хочешь? — спросила Тамара.

Почему не хотеть! Конфета завернута в тонкую скользкую бумажку; под бумажкой угадывается «золотника».

— Спасибо, Тамара! — Она отвернулась, будто бы жует, и незаметно спрятала конфету в карман телогрейки — для Валерки. — А я тебе сейчас что расскажу!

Торопясь, рассекая ладошкой воздух, Нина стала объяснять Тамаре про «глазки».

— Не понимаю, — передернула плечиком Тамара, — зачем резать, когда можно сажать целую!

— А у вас много картошки?

— Не считала, не знаю.

Нина замолчала, насупилась. Да уж, поймет такая! Не знает даже, сколько у них картошки в подполье.

Но Тамара ничего не заметила.

— Сегодня буфет открывается, слышала?

— Слышала, — ответила Нина. Она в самом деле слыхала про буфет, но сегодня утром Пете и Кире последнюю мелочь наскребли, и у Нины даже и пятачка завалящего нету!

— Мама засунула мне в портфель завтрак, а я его тихонько вытащила и три рубля взяла, — похвасталась Тамара и вдруг предложила: — Хочешь, одолжу рубль? Могу насовсем.

Что это она такая добрая сегодня? Позавчера еле перышко у нее выпросила, а сейчас целый рубль предлагает. Нина колебалась: не стоит брать у этой задаваки, да ведь ничего особенного, предложила, потому что знает — Нина отдаст; маме получку выдадут, и она отдаст.

— Приходи ко мне, — пригласила Тамара, — я тебе свой альбом покажу. В фантики поиграем.

— На рояле?

— На рояле, — подтвердила Тамара. — Это мы с Машей додумались. А ты откуда знаешь? Володя сказал?

— Да, Володя. — «Значит, нахаживает к Тамаре, а не говорит ничего, все злится. Может, ему и дружить со мной наскучило?..»

Все теперь в Тамаре раздражало ее: и меховая шапка, и варежки, и самодовольная улыбка. «Портфель — как у начальника, а уроки небось не выучила!»

Тамара легонько ударила красным портфельчиком по сапожкам, перехватила его из руки в руку.

— А вы… а вы зачем дяде Яше дрова возили? — острым любопытством спросила она.

— Как — зачем? Он же сам не может!

— Я видела, как вы через Урюм переезжали… Ох, а какой пожар вчера был! Я из окна смотрела — небо будто в красных чернилах. Красиво!

— Красиво!.. Дом-то у Сени сгорел… Мы лошадь отвели в школу, побежали на Первый стан, а от дома — одни мокрые головешки!

— Ну-ну, — довольно равнодушно сказала Тамара и с прежним любопытством заговорила: — А Лиза сказала Маше, что у мальчишек тайна. Будто она подслушала, только не все разобрала. Димка мальчишкам сказал: «Вот еще одно воскресенье пропустим». Тебе Володя, наверное, говорил что-нибудь про это? Вы ведь дружите?

— Ну и что? Ничего не говорил.

Нина взяла папку под мышку, замерзшие пальцы сунула в рукав телогрейки. «Вот выдумывает, вот выдумывает! Дрова возили, и все. Какая тут тайна? Неужели Володя не сказал бы? — И остановилась. — А ведь насчет тетради он молчит. Может, в той тетради тайна?»

— А почему сегодня велели пионерам раньше прийти? — спросила Тамара.

— Будем столярку поднимать, — нехотя ответила Нина. — Только уж, наверное, без Сени.

До школы они шагали молча, а у самой школьной ограды Тамара вдруг остановилась:

— Знаешь. Нина, забыла задачу решить по арифметике. Меня непременно Анна Никитична спросит!

«Ага, так я и знала!»

— Как же ты могла забыть? Я еще в субботу решила. Сегодня у тебя полдня было!

— Думала — в воскресенье, а в воскресенье нашлись другие дела, а сегодня поздно встала. Ну, в общем, не успела…

Не успела! Нина пожала плечами: дома ничего не делает, лапа с мамой над ней трясутся, а у нее даже на уроки времени не хватает.

Они прошли еще несколько шагов. Тамара выжидательно смотрела на Нину. Та, занятая своими мыслями, ни о чем не догадывалась. «И чего это Володя с ней сдружился? — думала Тамара. — Обыкновенная девчонка! А катанки-то — как танки».

— Нина, — вкрадчиво заговорила она, — дай мне тетрадку, я на большой перемене спишу. Ты не бойся, я тихонько!

Так вот оно что! Нина остановилась, подогнула ногу, положила папку на колено и застывшими пальцами принялась развязывать тесемки:

— Ох, Тамара, словят тебя. Вот увидишь.

— Подумаешь! — ответила Бобылкова. — В первый раз, что ли? Не получать же мне двойку!

Тесемки никак не поддавались красным, обмороженным пальчикам. Тамара глядела на эти пальцы почти с ненавистью. Тихоня! Строит из себя, а сама, наверное, тоже…

— Будто ты не списываешь! — сказала она со злой усмешкой. — Уж не важничай.

— Я? А ты видела?

— Не видела, а все равно все знают, что ты у Володи списываешь.

— Ты врешь, врешь!

— Не вру! Володя сам говорил.

Володя? Нина снова завязала с трудом развязанные тесемки.

— Ну, и проси тогда у него, раз так. Иди проси! А я не дам!

— Жадина! — зло сказала Тамара. — Я тебе конфету дала… домой пригласила… и рубля не пожалела!

Нина разжала руки, и папка упала на землю.

— Ты что? — наступала она на Тамару. — Я не покупная! На́ тебе! На́ тебе!

Конфета в роскошной обертке, скомканный рубль полетели в лицо Тамаре. Сжатые красные кулачки подталкивали Тамару в бок. Тамара, подобрав конфету и деньги и придерживая шапочку, пустилась наутек.

Во дворе вокруг старой, скособоченной столярки шла целая карусель. Под завалившийся бок ветхого здания подвели торчком три бревна. Их связали дощатым сплошным настилом, и сейчас десятки школьников валили на этот настил землю. Лопаты только мелькали — казалось, с неба падает земляной дождь.

И Сеня был тут — в обгорелой телогрейке, с тяжелой землекопной лопатой в руках. Сеня носился от одного конца столярки до другого, и тяжелые пласты земли летели с его лопаты на дощатый настил.

— Так, еще черпачок… А ну еще! Эй, Коноплев, Сашок, поживей! Это тебе не рачков в Урюме ловить. Глядите, как Ерема ворочает, словно медведь-лесовик. Аж серу позабыл жевать. Эй, эй, ты, Сухоребрий, не так отчаянно — руки отмахаешь! Скоро наша столярка, как живая, зашевелится. Земля на бревна, как на рычаги, напрет, и домишко прямиком станет. Тогда мы под него новые балки и подведем. Ну и клуб будет у нас! Будет клуб, будет клуб, — пропел Сеня, — за билеты целый руб!

Лопаты мелькали еще быстрее; толща серой земли на настилах росла, уплотнялась, темнела.

Сеня подошел к Тоне, вытер рукавом телогрейки лицо.

— Вот увидишь, Тонечка, все будет хорошо.

— Насчет себя-то хоть подумал? — тихо спросила Тоня. — Где жить-то будете?

— А мы как-нибудь, — беспечно ответил Сеня и, увидев пробегавшую мимо Карякину, крикнул: — Эй, Нина, постой!

Нина остановилась было, но увидела Володю и, не ответив Чугунку, быстренько взбежала на школьное крыльцо…

Едва раздался звонок на большую перемену, у дверей бывшей гардеробной, где оборудовали буфет, выстроилась очередь. Помещение было небольшое — приходилось впускать школьников партиями.

У дверей дежурили семиклассники. Они сдерживали нетерпеливых малышей. Дима Пуртов, протолкавшись ближе к двери, бренчал серебром, но, сколько ни подсчитывал, рубля не набиралось. Он увидел медленно и важно шествовавшую Тамару Бобылкову:

— Бобылиха, дай двадцать копеек, до рубля не хватает.

Тамара, и так злая сегодня, совсем вышла из себя:

— Грубиян, вечно обзывает! И не дам, есть — и не дам.

— Я и знал, что не дашь. Задавишься, а не дашь. Ходишь бойко, а в дневнике…

— Двойка! — подсказал Веня.

— А вы… вы невежи! — не осталась в долгу Тамара. — А я… а я про вас что-то знаю! Да, знаю!

Дима хотел дать Тамаре тумака, но не успел: дверь растворилась, и пятиклассники с шумом и криком ринулись в буфет.

Школьники увидели столики, покрытые новой светло-зеленой клеенкой с цветастой каймой, деревянную стойку со стеклянной витриной под белыми занавесками, раздатчицу — семиклассницу Валю Басову — и Антонину Дмитриевну в белых халатах. Ребята невольно приумолкли и замедлили шаг. Их заинтересовала стойка и стеклянная витрина. Круглые стограммовые булочки с зеркально блестящей коричневой корочкой громоздились в больших фанерных ящиках. Булочки были разрезаны пополам, в середину вложен кусок холодного мяса. В стеклянных матовых блюдцах с высокими краями светился красной капустой и квадратиками свеклы винегрет. Строем стояли граненые стаканы с компотом. В желтом взваре, похожем чем-то на подводное царство, виднелись нежно-прозрачные ягоды абрикоса, круглые, с морщинистой кожей лепешки яблок, темные, как птичий глаз, шарики вишни.

Завтрак — булочка, винегрет, компот — стоил рубль.

— Дай мне, Валя, на восемьдесят копеек! — попросил Пуртов.

— Как же тебе сделать на восемьдесят? — ответила Валя. — Булочка с компотом стоит семьдесят копеек, булочка с винегретом — шестьдесят пять.

— Дай ему все… — вмешалась Антонина Дмитриевна, — он завтра принесет двадцать копеек.

Неся к столику свой завтрак, Дима смешно задвигал ушами, когда проходил мимо Бобылковой.

— Эх, Тамара Бобылкова, до чего ты бестолкова! — тихонько пропел он. Но на душе у него скребли кошки.

— Винегрет-то, смотрите, с постным маслом, — восторгался Веня, — а в компот даже лимон положен!

— Ребята, — шепнул Дима, — слышали, что Тамарка сказала? Что она про нас знает!

— Да ну, ерунда! — ответил Володя.

Он был очень расстроен: все думал о своей пропавшей тетради. К кому она могла попасть, к кому?

— У Нины новый бантик — васильковый, — громко сказала Маша. — Потрясающий! А сама ужас какая грустная вышла из класса, а потом почему-то вернулась.

Поставив стакан с компотом, Володя стремглав бросился из буфета — едва не сбил с ног Антонину Дмитриевну.

У двери класса стоял с красной нарукавной повязкой Ерема Любушкин. Он обхватил Володю своими лапами.

— Ерема, пусти, ну пусти, пожалуйста!

— В класс нельзя!

— А Нина там?

— Там. Она нездорова.

— Ерема, ну пусти: мне нужно ей сказать очень важное.

Любушкин оглянулся, быстро открыл дверь и втолкнул Володю в классную комнату.

Нина сидела за своей партой, хмурая, бледная, и старательно обвертывала в газету тетрадь по рисованию. Увидев Володю, она ниже склонила голову. Только васильковый бантик виднелся над партой.

— Нина, я тебя всюду ищу, — сказал мальчик. — Ты почему не завтракаешь?

Нина не ответила. Володя порылся в своей сумке, сел рядом. Правой рукой он придвинул к себе Нинину тетрадь, левой протянул ей рубль.

— Иди, Нина, позавтракай. Я тебе помогу — обложку пока разрисую, а потом мне надо тебе что-то сказать.

Нина вскочила на ноги, рванула к себе тетрадку:

— Помогу! Сама знаю, что хочешь сказать! «Не-по-нят-ли-вая!» Ты меня на смех подымаешь! Я не думала, что ты такой…

Володя выпрямился:

— Нина!

— Не буду я с тобой дружить, я… тебя ненавижу… и тайны твои ненавижу… — и выбежала из класса.

«Тайны?» Ну ладно, тайны. Но когда, когда он подымал ее на смех? Этого же не было!

Володя несколько минут сидел неподвижно, потом резко отодвинул от себя Нинину тетрадь и тоже выбежал из класса.