Яков Лукьянович, постукивая деревяшкой, крутился возле плиты. Вокруг пояса он повязал полотенце, рукава белой сорочки были засучены выше локтя. «Повар» приоткрывал крышку широкой, приземистой кастрюли, пробовал, помешивал ложкой и переходил к чугунной сковородке с длинной ручкой; на сковородке что-то клокотало и потрескивало. С трудом склонившись к духовке, старик шебаршил там противнем. «Солдатушки, бравы ребятушки…» — напевал себе под нос дядя Яша.
— Заходите, заходите! Только дверь покрепче прихлопните — пес-то все в дом рвется. Доброй собаке не в дому место. А ну, Вадим, подай с верхней полочки туесок с солью… Не тот, поменьше… Вот, спасибо, теперь проходите.
— Может, вам чем помочь? — спросил Володя.
— Опоздали! Мне уж и дрова мелко нарубили и воды полную кадушку нанесли…
— А, значит, девочки уже здесь!
— Уж такие у вас справные девочки? Ни одной еще нету. Это мне Ерема подмог. И не спрашивал — начал, как медведь, ворочать. Вениамин, что ж гостей не встречаешь? Что-то там расопорились, не слышат!
Увидев Диму и Володю, маленький Отмахов быстро соскочил со скамейки, на которой сидел с Еремой. Скамейка, будто живая, встала свечкой, и Ерема съехал с нее, как с ледяной горки-катушки.
— Кабы знал, там соломы подостлал!
Дядя Яша махнул шумовкой и вновь занялся своим заревом.
Ерема быстро, несмотря на свою грузность, вскочил на ноги; гогоча, потер место ниже спины и охватил со тола какую-то книжку.
— Ага, вот сейчас спросим!
Дима небрежно взял книгу.
— «Хрестоматия по древнему миру». Какие примерные! И в праздники раззанимались.
— Да нет, Венька опять напутал: говорит, что Перикл раздавал беднякам деньги на кино. А разве в древней Греции было кино?
— Вот уж сочинил! — засмеялся Володя. — В театр, а не в кино. Кино недавно появилось.
Володя взглянул на Диму и скосил глаза в Венькину сторону: «А ну, проверь, не он ли растрезвонил про нашу затею, не он ли!»
— Ох, да я не так выразился, — вывертывался Веня. — У меня это так… нечаянно.
— За нечаянно бьют отчаянно, — сказал Дима, в упор глядя на Веню. Он подтолкнул его в угол, к сундуку, и оглянулся на Володю.
— Ну, Ерема, покажи-ка хрестоматию! — нарочно громко сказал Володя и потянул Любушкина на скамейку.
— Ты чего разболтался! — спросил между тем Дима у Вени.
Тот заморгал глазами:
— Ну, ошибся! Подумаешь, дело-то какое! Ну, пусть не кино, пусть театр!
— Вот чурка дров! Мне-то все одно — театр или кино. Ты скажи: почему разболтал девчонкам про наши дела?
— Да ты что! Пусть мне от зимоложки брюхо вспучит, пусть иссохну, как амазарская жердь, пусть…
Новые гости помешали маленькому Отмахову выговориться до конца.
— Вот и мы! Конечно, мальчишки уже здесь! И хоть бы кто помог дяде Яше!
Лиза была в вязаной шапочке и тоненьком осеннем пальто, перехваченном крест-накрест серой шалью. Рядом с ней, в потертой заячьей дошке, высокая, плотная Римма Журина. А Нины с ними нет…
— Где же Карякиной дочка? — Дядя Яша будто подловил Володины мысли. — Не вся бригада-то!
— А мы заходили, — Лиза метнула сердитый взгляд на Володю, — не с кем ей Валерку оставить, садик-то закрытый, а Любовь Васильевна на драгу ушла.
— Ушла? Ах, ты! Все же по-своему сделала! Опасно! Какая теперь работа — река шугой заплыла, и сивер задурил с хребта. Опасно все же! — Дядя Яша с грохотом сдвинул сковородку на край плиты, со звоном закрыл пылающее отверстие. — Да, дела! Ну, а Нина могла и с младшеньким прийти.
— Она еще, может, придет! — сказала Лиза и снова пронзила Володю взглядом.
— Ну, ну, тогда накрывайте стол, — сказал дяди Яша, но не сразу ушел на кухню: постоял несколько секунд с застывшей в руках шумовкой.
Весело сдвигали стол к старому сундуку, расставляли тарелки, раскладывали ложки, вилки. Дядя Яша торжественно водрузил кастрюлю на круглую подставку. Рядом с кастрюлей появился поднос, прикрытый салфеткой. Под салфеткой оказалось восемь маленьких серебряных стаканчиков.
— Ну что же, чалдоны, рассаживайтесь… Сбегай-ка, Вениамин, в сенцы, захвати бутылочку, в уголочке стоит — синяя, засургученная, — и заодно баночку с грибами.
Ерема выбрал место возле Лизы.
— А что, Сеня тоже ушел на драгу? — спросил он будто между прочим.
— А тебе, Любушкин, лучше знать! — вздернула Лиза острый носик.
— Никогда толком не ответишь!
Веня вернулся быстро — школьники не успели рассесться. Вместе с Веней проскользнул в комнату и Чернобоб. Поджав свою метелку, он проворно забрался под Венину кровать. Веня подал дяде запечатанную сургучом бутыль и быстренько уселся на сундуке рядом с Володей.
— Это, значит, настоечка — голубиковая. — Дядя Яша откупорил бутылку и наполнил крохотные конические стаканчики. — Помаленьку, ради праздника. Уж только родителям не говорите, не выдавайте старика. Так, а где же грибочки?
— Грибочки? А я искал, дядя Яша… нету!
— Как же нету? Высокая банка, сверху марлей повязана. Плохо ты искал. Уж я сам. — И он застучал было деревяшкой.
— Да нету же, не ищите, — поспешно сказал Веня. — Я все осмотрел.
— Что ж, коза слизала, что ли?
— Н-не знаю. — Веня посмотрел на смоляную острую мордочку, высовывавшуюся из-за коврика. — Это, может, Чернобоб? — Он осмелел и, размахивая руками, заговорил, обращаясь к товарищам: — Он знаете как маринованные грузди любит! И капусту. Ого! Больше мяса.
— Ах ты, бес этакий! Пошел отсюдова!
Чернобоб, повизгивая, бросился вон из комнаты.
Дядя Яша уселся в деревянное кресло с соломенным сиденьем и стал разливать суп в плывущие к нему со всех сторон тарелки.
— То-то я смотрю — капуста в кадушке поубавилась, — говорил старый Отмахов, поглядывая на Веню. — И как это он ее, мерзлую, выковыривает? Лапами, что ли? Ну, а с грибами совсем потеха: пес-то их вместе с банкой слопал. И марлю сжевал… Ох, и прожора этот Чернобоб! Говорю, нельзя в дом пускать.
Что Ерема хохотал, а Римма и Лиза смеялись до слез, в этом ничего удивительного не было: они же ничего не знали, а вот что Веня подхихикивал, было непонятно. Радоваться нечему! Эта кукла Тамара, видать, о чем-то догадывается, и дядя Яша не зря насчет пропажи говорит: теперь Димин план в опасности.
А дядя Яша привстал, опираясь на стол, и вознес свою стопочку:
— Что ж, ребятня, за победу над врагом, за возвращение отцов ваших. — Он подумал: — Больше наливать не буду, а потому уж сразу и за Любовь Васильевну, что сейчас геройски на драге работает, за тружеников тыла. Ура!
Шесть голосов дружно подхватили «ура», и седьмой голосок донесся от дверей, когда за столом уже умолкли:
— Ура! Ура!
Это кричал младший Карякин. Его держала за руку девочка в длинной, не по росту, телогрейке.
— Валерик! Нина!
«Все-таки пришла!» — подумал Володя.
— Ну вот, и вся дровяная бригада собралась, — объявил дядя Яша. — Вот вам похлебка, а вот еще кое-что. Догоняйте! Ветром-то, видать, как следует просвистало!
— Это что — компот? — спросил Валерик, заглядывая на дно стаканчика.
— Можно сказать, вроде компота, — ответил дядя Яша.
— У, нам в садике по целому стакану дают! — Валерик выпил, выпятил губы: — Ух, сладко! Не, такой компот тетя Феня нам не давала.
Дядя Яша рассмеялся:
— Этот «компот» очень уважал мой отставной казак из Бейтоновки, у которого я ученье проходил. Еще покрепче любил… Зато уж нас, детей, любил, как я эту принадлежность.
Дядя Яша звонко щелкнул твердым, как ореховая скорлупа, ногтем по своей деревяшке.
— Школа, думаете, такая была, как на площади, — под железной крышей? Изба голая, а посреди печь. По обе стороны печи — два «класса»: перваки и старшенькие. Казак наш, водки накушавшись, на печке лежит и в обе стороны команду подает; с печи, значит, нашим образованием руководит. Наскучит ему умственная работа, привстанет да как гаркнет: «Кто там — Яшка да Ивашка, лети стрелой за святой водой!» Это он так ханшин называл. Ну и бежишь, высунув язык, на ту сторону, в китайскую лавочку за китайской водкой.
— На ту сторону? — удивился Володя.
— Я тогда на Амуре жил. Против Бейтоновки китайский городок был — Цяо-Цзян.
Рассказывая, дядя Яша все подкладывал на овальное блюдо пышные, золотистые шанежки. Синюю кастрюлю сменила сковородка с жареной козулятиной, противни с песочным печеньем. Он угощал и приговаривал: «Ешьте, это все самозаготовки».
— Самозаготовки! — шепнула Римма Лизе. Сколько масла и муки ушло!
— И сахара, — ответила Лиза. — Наверное, весь месячный паек. — И шепотом спросила: — И что это дядя Яша все в ограду выходит? Все беспокоится о чем-то!
— Дядя Яша, — неожиданно спросил Веня, — а что казак-то, учитель твой, жив сейчас?
— А на что он тебе? — ответил из кухни Яков Лукьянович. — Понравилась тебе его наука?
— Что вы, дядя Яша! — быстро сказала Лиза. — Вене все равно, где учиться, лишь бы не учиться.
— Вот оно как! — Дядя Яша вошел в комнату. — Да… Сивер-то, ребята, какой взыграл! Словно как в сказке великан одну ноздрю зажал, а в другую дует. Того и гляди, сопки снесет. — Он сел на сундук. — Что ж это, Вениамин, про тебя говорят? Придется сейчас допрос учинить. Расскажи про отметки.
— Дядя Яша! — тоненько-тоненько сказал Веня. — Тогда у всех спроси. По алфавиту надо: к-л-м-н-о-п-р-с-т…
— Тихо. Знаю алфавит. Вызываю на «О»: Отмахов Вениамин.
Веня заерзал, завертелся:
— По физкультуре — пять, по рисованию — пять.
Он замолчал. Больше пятерок у него не было.
— По ботанике — четыре. Я еще опыты ставил и по корням сочинение писал.
— Ясно. Про ботанику хватит.
— По литературному чтению — три, по географии — три. — Веня торопился и глотал слова. — По истории, — он вдруг обрадовался, — ага, по истории три с плюсом.
— С плюсом? — переспросил Яков Лукьянович.
— Сам видел! Мария Максимовна в журнале плюсик поставила, мал-люсенький, совсем незаметный, карандашом.
— Плюсик? — опять переспросил дядя Яша. — За что? За то, что Перикл в кино ходил? По русскому-то что у тебя да по арифметике?
Веня уныло посмотрел на товарищей.
— Двойки у меня, — проговорил он еле слышно, — и по немецкому двойка…
— Так, — помолчав, сказал старый Отмахов и поднялся с сундука: — С праздником вас, Яков Лукьяныч!.. Ну ладно, вы хозяйничайте, а я на кухне покурю.
Чай был допит в полном молчании. Немножко стало веселее, когда занялись посудой. Нина и Римма принесли из кухни таз с водой, мочалку.
— Сначала чайную, потом обеденную, — сказала Нина. — Девочки моют, мальчики вытирают. Кто хочет, — добавила она.
На Володю Нина так и не посмотрела ни разу.
Дима немедленно отошел в угол, к сундуку, и стал разглядывать охотничье снаряжение дяди Яши. Гремели в тазах чашки, тарелки, звенели ложки и ножи, а Дима думал о том, где бы он был сейчас, если бы…
— Вот уж Дима никогда не поможет! — сказала Римма. — Просто даже нехорошо!
— Он вообще сегодня скучный. — Лиза показала свои остренькие, щербатые зубки. — Как же, еще воскресенье пропустили — жалко!
И загремела от удовольствия посудой.
— Ой, — схватился за ногу Володя. — Ты что, Веня, одурел, шумовкой кидаться! Косточку отбил!
— Да я нечаянно… уронил! — Маленький Отмахов в испуге переводил глаза с Володи на Диму. «Вот это номер! Лизка-то, слышите, что говорит!»
Но Дима сидел себе на сундуке, перебирая пальцами патронташ дяди Яши и пренебрежительно усмехаясь, а глаза ушли в узкие щелочки. «Значит, и Лиза прослышала».
— Всегда ты, Лизка, ерунду мелешь, — сказал он спокойно. — Краем уха услышишь, и пошла, и пошла! Язык у тебя ходуном ходит!
— «Ерунду? Ходуном?» — Лизка уперла мокрые руки в бока и взглянула на Любушкина. — А ты, Ерема, уже гоготать собрался. А хочешь, про тебя скажу? Ты все на драгу к Сене бегаешь. Что, неправда?
— Ну и что, ну и правда! — пробормотал Ерема.
— Комбинезон завел, резиновые сапоги, даже шляпу, как у Сени. Скажешь, вру?
— Да это же все отцовское! — Ерема с такой силой тер полотенцем большое синее блюдо, что Веня ожидал: вот-вот в блюде появится дырка. — И не собираюсь скрывать: все равно драгером буду. Сеня обещал выучить.
— Вот! — торжествовала Лиза. — От меня не скроешь! А кто узнал, что дяде Яше дрова возят? Я! А кто первый увидел, как Веня и Володя с тюками тащились? Я! Веня так пыхтел — я сначала подумала, что это эшелон на разъезде.
— Ох, ты! — Веня сердито вырвал из Ереминых рук полотенце. — Медведь, блюдо сломаешь! Поставь в шкафчик на кухне.
В разговор вмешалась Римма.
— Вот, мальчики, нехорошо, — сказала она. — Володя — председатель совета отряда, а только о себе подумал. От себя вещи принес, и все!
Нина с горой вытертой посуды в руках стояла у дверей кухни. Она повернула к Римме продолговатое, в светлом пушке лицо:
— Он, наверное, думает, что одним его полушубком можно всех бойцов обогреть.
Володя не успел ответить, как Нинин голос раздался из кухни:
— Ребята, а дяди Яши-то нет! И Ерема ушел.
Школьники высыпали в кухню. И правда: исчезла с табурета войлочная шляпа дяди Яши, и зеленой толстой Ереминой куртки не видать на вешалке.
— Куда же они ушли?
— Придут, — тоном хозяина сказал Веня. — Может, дрова в ограде колют… А насчет вещей, Нина, я вот что скажу: и другие принесут, кто, конечно, сознательный.
— А может, не у всех полушубки и валенки есть? — сказала Нина. — Наша мама все отцовское сдала уже — что же теперь делать? Петя просит полушубок, Кира просит, и мне надо сдать. Не все такие богатые, как Сухоребрий или Бобылкова.
Володю передернуло: «С Тамаркой в ряд поставила».
— Ну, что же, — сказал он, — может, кто согласится за тебя принести.
— Ты, что ли?
— Хоть бы и я!
— А потом по всему прииску похваляться будешь, да? Так надсмеешься, что со стыда помру!
— Я? Нина, я?
— Ты! Ты! — со слезами в голосе крикнула Нина. — Ты! Ты! Ты!
Она стояла, прижав руки к груди.
— Когда я смеялся над тобой? Ну, говори, при всех говори! Я не боюсь! — требовал Володя, стоя прямо против Нины. Родинка у него над губой словно еще больше потемнела.
— Говори же, Нина, говори скорей! — сказала Лиза.
— Говорить ей нечего, — сказал решительно Дима. — Ерунда какая-то.
— Ерунда! Да ты… да вы все надо мною смеетесь! Я знаю!
Нина, уже всхлипывая, закрыла лицо руками.
Все? Но никто нигде никогда не смеялся над Ниной!
— Выдумала тоже!
— Наплела на Володю!
— Да чего ты, Нина?
— Это даже некрасиво!
Последние слова задели Нину. Она открыла глаза.
— Некрасиво? А красиво врать, будто я списываю? Вы все за Володю — как же, «хороший товарищ», председатель совета отряда. А мне Тамара про него все рассказала!
Тамара? Вот как! Володя опешил. Он растерянно посмотрел на товарищей:
— Ребята, но я же не говорил этого, честное пионерское!
Римма оказалась самой трезвой и рассудительной. Она схватила Нину за плечи и силком усадила на место:
— Рассказывай. Сейчас же расскажи нам все!
Но Нине рассказывать не пришлось. Дверь растворилась, и в дом вбежал запыхавшийся Ерема Любушкин. Он долго мотал головой и размахивал руками, пока не совладал с дыханием:
— Дядя Яша прислал… Девочки, бегите за рабочими… Лед крупный пошел… Леспромхозовские плоты с берега сорвало… Надо предупредить, чтобы драгу увели… Ребята, айда на Первый стан!