Сигнальная и символьная реакция

Животные ведут борьбу между собой за пищу или за превосходство, но в отличие от людей, они не ведут борьбу за вещи, которые обозначают пищу или превосходство: такие вещи, как наши бумажные символы богатства (деньги, облигации, титулы), знаки отличия на одежде или автомобильные номерные знаки, и т. д., которыми некоторые люди решили обозначать социальный статус. Насколько нам известно, отношения, в которых одна вещь обозначает другую, для животных существуют лишь в рудиментарной форме. Например, шимпанзе можно научить водить машину, но с этим вождением возникают проблемы: реакции шимпанзе. Если красный свет загорается, когда шимпанзе находится посередине перекрёстка, он там и остановится; если зелёный свет загорается, когда машина впереди ещё не начала движение, шимпанзе поедет вперёд, независимо от последствий. Другими словами, для шимпанзе красный свет не обозначает остановку; он является остановкой.

Давайте познакомимся с двумя терминами, различающими отношения «красный – это остановка», которые понимает шимпанзе, и отношения «красный обозначает остановку», которые понимает человек. Для шимпанзе красный свет – это сигнал, и мы называем эту реакцию сигнальной реакцией; то есть, это предельная и неизменяемая реакция, которая происходит независимо от окружающих условий. Для человека красный свет, в нашей терминологии – это символ, и мы называем его реакцию символьной реакцией; то есть задержанная реакция, зависимая от окружающих условий и обстоятельств. Другими словами, нервная система, способная только на сигнальные реакции, отождествляет сигнал с тем, что этот сигнал обозначает; человеческая нервная система, функционирующая в нормальных условиях, понимает, что неотъемлемой связи между символом и вещью, которую он обозначает, не существует. Люди не вспрыгивают в ожидании пищи каждый раз, когда слышат звук двери холодильника.

 

Символический процесс

Человек, благодаря способности понимать то, что определённые вещи могут обозначать другие вещи, смог выработать то, что мы называем символическим процессом. Когда люди коммуницируют (сообщаются) друг с другом, они могут по согласованию, обозначить что угодно чем угодно. Люди могут договориться о том, что перья, носимые на голове, обозначают власть вождя в племени; ракушки, медные кольца или кусочки бумаги могут обозначать богатство; скрещённые палки могут обозначать ряд религиозных убеждений; пуговицы, лосиные зубы, ленточки, особые орнаментальные стрижки волос или татуировки могут обозначать принадлежность тому или иному сообществу. Человеческая жизнь пронизана символическим процессом на самых диких и самых цивилизованных уровнях. Воины, лекари, полицейские, дворецкие, разносчики телеграмм, кардиналы и короли носят одежду, которая символизирует их род занятий. Дикари собирают скальпы, студенты колледжей собирают брошюры танцевальных программ и членские ключи почётных обществ, и эти предметы символизируют достижения в соответствующих областях. Существует много вещей, которые люди делают или хотят делать, обладают или хотят обладать, и помимо механической и биологической ценности этих вещей, людям важно, чтобы эти вещи обладали символической ценностью.

Вся модная одежда, как отметил Торстейн Веблен в своей Теории Праздного Класса, крайне символична: ткань, форма и украшения лишь в малой степени диктуются учётом теплоты, удобства и практичности. Чем больше мы наряжаемся в красивую одежду, тем меньше свободы остаётся нашим действиям. Посредством изысканной вышивки, легко пачкающейся ткани, накрахмаленных рубашек, высоких каблуков, длинных ногтей и других жертвований комфортом, состоятельному классу удаётся символизировать тот факт, что им не нужно зарабатывать на жизнь. Представители не совсем состоятельного класса, посредством имитации этих символов состоятельности, символизируют свои убеждения в том, что хоть им и приходится зарабатывать на жизнь, но они ничем не хуже остальных. Мы выбираем нашу мебель с учётом того, что она будет служить визуальным символом нашего вкуса, состояния и социального положения. Мы часто меняем старые автомобили на новые модели не для того, чтобы получить более эффективное средство транспорта, а чтобы он служил свидетельством того, что мы можем позволить себе такую роскошь. Мы также часто выбираем место для проживания, основываясь на нашем чувстве, что это «удачное место», потому что оно «хорошо выглядит». Нам нравится помещать дорогую пищу на столе не потому, что она вкуснее дешёвой, а потому что она показывает гостям, что они нам нравятся, или потому что она показывает им, что у нас всё в порядке с финансовым положением.

Такое сложное и, по-видимому, излишнее поведение заставляет философов, любителей и профессионалов, раз за разом спрашивать: «Почему человек не может жить просто и естественно?» Возможно, несознательно, люди хотят уйти от сложности человеческой жизни к относительной простоте жизни собак и кошек. Однако символический процесс, который делает возможным абсурдность человеческих поступков, также делает возможным наш язык, и таким образом, все человеческие достижения, которые зависят от языка, тоже становятся возможными. Тот факт, что больше вещей может выйти из строя в автомобиле, чем в повозке, не означает, что нужно переходить обратно на использования повозок. Схожим образом, тот факт, что символический процесс делает возможным структурно сложную глупость, не означает, что стоит возвращаться к собачьему или кошачьему существованию.

 

Язык как символизм

Из всех форм символизма, язык наиболее высокоразвит, тонок и сложен. Мы уже отметили, что человек по согласованию может обозначить что угодно чем угодно. В ходе столетий взаимной зависимости люди согласовали, что различные звуки, которые они могут производить лёгкими, горлами, языками, зубами и губами, систематически обозначают определённые события в их нервных системах. Эту систему согласований мы называем языком. Например, мы, те, кто говорит на английском языке, обучились таким образом, что когда наша нервная система регистрирует присутствие определённого вида животного, мы можем издать такой звук: “There’s a cat” («Вот – кошка»). Если кто-то услышит нас, то будет ожидать, что если он посмотрит в том же направлении, он испытает событие в своей нервной системе, похожее на то, которое бы заставило его издать почти такой же звук. Мы обучились таким образом, что когда мы осознаём потребность в пище, мы производим звук: “I’m hungry” («Я – голодный»).

Как мы уже говорили, неотъемлемой связи между символом и тем, что символизируется, не существует. Человек может носить костюм для хождения под парусом даже притом, что он никогда даже не находился вблизи яхты. Человек также может произвести звук “I’m hungry”, и при этом не испытывать голода. Более того, таким же образом, как социальный статус может символизироваться перьями на голове, татуировкой на груди, золотыми часами на руке и другими средствами, принятыми в определённой культуре, голод тоже может символизироваться тысячами разных звуков в зависимости от культуры: “J’ai faim”, “Es hungert mich”, “Ho appetito”, или “Hara ga hetta”, и так далее.

 

Лингвистическая наивность

Какими бы очевидными эти факты не показались на первый взгляд, в действительности, они не так очевидны, как кажется, кроме тех случаев, когда мы действительно прилагаем усилия, чтобы поразмыслить на эту тему. Символы и символизируемые вещи – независимы друг от друга, и, тем не менее, все мы порой чувствуем или поступаем так, будто эта связь существует. Например, у нас у всех есть легкое чувство, что иностранные языки по существу абсурдны. Иностранцы дают «чудаковатые названия» вещам: почему они не могут давать им «нормальные названия»? Это чувство проявляется особенно ярко среди американских и английских туристов, которые, по-видимому, считают, что могут заставить коренных жителей любой страны понимать английский язык, если будут кричать на нём достаточно громко. Это чувство обусловливается тем, что символ обязательно должен создать в разуме образ того, что он символизирует.

Антропологи сообщают о схожем отношении среди нецивилизованных народов. Когда они разговаривают с коренными жителями, они часто слышат незнакомые слова в их языке. Когда они прерывают разговор, чтобы спросить: «Гуглу? Что такое гуглу?», коренные жители смеются, будто говоря: «Гляньте, они не знают, что такое гуглу! Какие же они глупые!» Когда антропологи настаивают на ответе, они объясняют: «Ну как же, гуглу – это ГУГЛУ, конечно же!» Очень маленькие дети мыслят в этом отношении так же, как коренные жители; часто, когда полицейский говорит плачущему ребёнку: «Так, девочка, мы найдём твою маму. Как твою маму зовут?», ребёнок может только провыть: «Это моя мама. Хочу к маме!». Полицию это заводит только в тупик. Один мальчик как-то сказал: «Свиней называют свиньями, потому что она такие грязные животные».

Похожую наивность демонстрирует случай, произошедший с театральной труппой, которая показывала спектакли в западной сельской местности. Одним вечером, в особенно напряжённый момент спектакля, когда герой и героиня оказались якобы в руках злодея, один перевозбуждённый ковбой среди зрителей встал и пристрелил злодея. Поступок этого ковбоя не более нелеп, чем поступки тысяч людей, многие из которых уже взрослые, которые сегодня пишут письма кукле чревовещателя. Некоторые люди посылают подарки на радиостанции, когда двое персонажей мыльной оперы женятся. Также был случай, когда тысячи людей ринулись в военкоматы, чтобы защитить страну от «вторжения армии с Марса».

Это, однако, лишь наиболее удивительные примеры примитивного и инфантильного отношения к символам. Было бы мало смысла упоминать их, если бы все мы единодушно и всегда осознавали, что символы независимы от того, что они символизируют. Но мы не осознаём. У многих из нас сохранились привычки в оценивании («привычки мышления»), которые больше подходят к жизни в лесу, нежели в современной цивилизации. К тому же, все мы можем проявить их в состоянии повышенной взволнованности или когда в разговоре речь заходит о чём-то, в отношении чего у нас есть особые предрассудки. Хуже всего, когда люди, у которых есть доступ к таким средствам общественной коммуникации как пресса, радио или лекционная кафедра, активно поддерживают примитивное и инфантильное отношение к символам. Политические и журналистские шарлатаны, рекламодатели бестолковых и слишком дорогих товаров и пропагандисты религиозного фанатизма получают выгоду в виде денег, власти или и того и другого, когда им удаётся заставить большинство людей думать как дикари или дети.

 

Словесный потоп

Интерпретировать слова приходится каждому человеку в современном обществе. В результате развития современных средств коммуникации, на нас ежедневно летят сотни тысяч слов. Нам постоянно что-то говорят учителя, проповедники, продавцы, представители правительства и звуковые дорожки фильмов. Благодаря радио крики продавцов напитков, мыла и слабительного преследуют нас даже дома. В некоторых домах радио не выключают с утра до вечера. Каждый будний день разносчики газет приносят нам от тридцати до пятидесяти огромных отпечатанных страниц, и почти в три раза больше они приносят по воскресеньям. Почтальоны приносят журналы и рекламную рассылку. Мы выходим из дома, чтобы найти ещё больше слов в книжных магазинах и библиотеках. На шоссе повсюду стоят рекламные щиты. Мы даже берём радиоприёмники с собой на пляж. Наша жизнь заполнена словами.

В словесном потопе, в котором мы живём, вовсе нет ничего плохого. Нам стоит ожидать, что мы становимся более зависимы от взаимного общения по мере того как цивилизация развивается. Однако когда слова летят так неосторожно, как это происходит сейчас, очевидно, что если мы будем подходить к ним с примитивными привычками в оценивании, или даже со склонностью срыва на эти привычки, нас неизбежно ждут ошибки, путаница и трагедии.

 

Почему в мире такой бардак? Одна из теорий

Читатель может подумать, что образованные люди вовсе не мыслят как дикари. К сожалению, мыслят – одни об одном, другие о другом. Образованные люди часто так же наивны в языке, как и необразованные, хотя то, как они проявляют свою наивность, не так легко распознать. Более того, у многих ситуация хуже, чем у необразованных, потому что необразованные люди часто признают свою ограниченность, тогда как образованные, из-за статуса, отказываются признать свою ограниченность и скрывают невежество от самих себя своим умением жонглировать словами. В конце концов, ловкость в словесной манипуляции в некоторых кругах до сих пор считается образованностью.

Такое обучение словесной манипуляции приводит к неосознанным предположениям о том, что если утверждение звучит правдиво, оно, должно быть, правдиво, а если оно – не правдиво, то хотя бы приемлемо. Из таких неосознанных предположений учёные создают прекрасные «карты» несуществующих «территорий», и при этом даже не подозревают, что их не существует. Когда люди больше привязаны к своим вербальным «картам», нежели к фактическим «территориям» (то есть, когда они настолько сильно верят в свои излюбленные теории, что не могут признать их опровергнутыми даже, когда об этом говорят факты), они проявляют крайнюю лингвистическую наивность. Некоторые образованные и весьма умные люди настолько привязаны к вербальным «картам», которые они создали, что когда у них не получается найти соответствующие им территории в известном мире, они создают «сверхчувствительные» миры «трансцендентальной реальности», чтобы им не приходилось признавать бесполезность своих карт. Такие люди часто находятся в положении, которое позволяет навязать их идеи другим людям с помощью искусно написанных книг и красноречивых лекций, и таким образом они распространяют результаты лингвистической наивности настолько широко, насколько позволяет им их влияние.

По мере того как пишется эта книга, мир с каждым днём становится похож на сумасшедший дом с убийствами, ненавистью и разрушениями. Казалось бы, что эффективность, которой достигли современные средства коммуникации, должны способствовать лучшему пониманию и сотрудничеству народов. Однако, как нам известно, всё происходит наоборот; чем лучше связь, тем ожесточённее споры.

Лингвистическая наивность – наша склонность думать как дикари практически на любые темы, кроме чисто технологических – это фактор, на который стоит обратить особое внимание в попытках объяснить бардак в цивилизации. Используя радио и газеты, чтобы продвигать политическое, коммерческое и сектантское пустословие, нежели для общественного просвещения, мы усиливаем заразность мышления свойственного дикарям. Люди реагируют на бессмысленные звуки, на карты несуществующих территорий, будто они обозначают что-то настоящее, и никогда не подозревают о проблемах в этом процессе. Политические лидеры гипнотизируют сами себя своей же болтовнёй и используют слова таким способом, который показывает, что им нет никакого дела до того, что если язык – основной инструмент человеческой человечности – станет настолько бессмысленным, насколько таковым его делают они, сотрудничество не сможет продолжаться, а общество развалится.

В той же степени, в которой и мы мыслим как дикари и болтаем как идиоты, мы все разделяем вину за бардак, в котором человеческое общество пребывает. Важный шаг, с которого стоит начать – это понять, как работает язык, что мы творим, когда открываем свой безответственный рот, и что происходит, или должно происходить, когда мы слушаем или читаем.

 

Применения

Тем, кто хочет следить за обсуждениями в этой книге, рекомендуется завести себе следующее хобби. Начните собирать цитаты, вырезки из газет, статей, истории из жизни, части услышанных разговоров, рекламных слоганов, и т. д., которые тем или иным образом демонстрируют лингвистическую наивность. В последующих главах этой книги мы рассмотрим множество примеров лингвистической наивности и путаницы, на которые стоит обращать внимание, а также методы классификации этих примеров. Проще всего начать с поиска в тех примерах, в которых люди, по-видимому, думают, что существуют неотъемлемые связи между символами и тем, что они символизируют – между словами и тем, что слова обозначают. Множество примеров можно найти в книгах по культурной антропологии, особенно в тех разделах, в которых рассматривается магия слов. После сбора и изучения нескольких таких примеров, читателю будет легче распознавать похожие образы мышления среди своих ровесников и друзей. Вот несколько примеров, с которых можно начать такую коллекцию:

1. «Малагасийскому солдату стоит держаться подальше от почек, потому что в малагасийском языке используется одинаковое слово для обозначения почки и выстрела; так что если он съест почку, то непременно будет застрелен». – J. G. FRAZER, The Golden Bough (сокращённое однотомное издание), p. 22.

2. [Ребёнку задают вопрос.] «Могли бы солнце изначально назвать «луной», а луну «солнцем»? – Нет. – Почему нет? – Потому что солнце светит ярче луны… То есть, если бы все называли солнце «луной», а луну «солнцем», мы бы знали, что это неправильно? – Да, потому что солнце всегда больше, оно всегда остаётся таким, какое оно есть, и луна тоже. – Да, но солнце не поменяется, только его название поменяется. Могли бы его назвать… и т. д.? – Нет. Потому что луна встаёт по вечерам, а солнце – днём». – PIAGET, The Child’s Conception of the World, pp. 81–82.

3. Городской совет Кембриджа, штат Массачусетс, единогласно вынес решение (декабрь 1939 года), которое делает незаконным «обладание, сокрытие, хранение, демонстрацию или перевозку в пределах города любой книги, карты, журнала, газеты, брошюры, листовки или циркуляра, в которой присутствуют слова Ленин или Ленинград».

4. Ворота выставки 1933 года Сто Лет Прогресса в Чикаго открылись, когда на фотоэлемент попал свет звезды Арктур. По сообщениям, одна женщина, услышав от кого-то эту новость, отметила: «Правда, удивительно, как эти учёные знают названия всех звёзд!»

5. «Сенатор законодательного собрания штата Нью-Йорк Джон МакНэйбо выступил против законопроекта о решении проблем с сифилисом в мае 1937 года, потому что «из-за широкого распространения этого термина могли пострадать невинные дети… От этого слова содрогается каждая приличная женщина и мужчина»». – STUART CHASE, The Tyranny of Words, p. 63.

6. На фотографии в журнале Life (28 октября 1940) изображены ладони моряка, внешней стороной, на пальцах которых вытатуированы буквы “H-O-L-D F-A-S-T” («держись быстро»). Под изображением написано: «Эта татуировка должна была уберечь моряков от падения с рея».