С мандатом уполномоченного ГКО
Ранним мартовским утром 1942 года самолет взлетел с подмосковного аэродрома и взял курс на восток. На этот раз я даже не обратил внимания на неприятные ощущения, возникающие при взлете. Видимо, уже привык: в последнее время не раз приходилось совершать такие рейсы. Память «прокручивала» разговор, состоявшийся недавно в Наркомате вооружения.
Накануне, примерно в середине дня, я прибыл в Москву после выполнения очередного задания наркомата по организации серийного выпуска противотанковых ружей на одном из приволжских заводов, и, как только вошел в свой рабочий кабинет (я исполнял обязанности начальника главка), последовало приглашение к наркому.
Д. Ф. Устинов принял радушно. Но создавалось впечатление, что Дмитрий Федорович работал круглые сутки. Мы то во всяком случае не знали, когда он вообще отдыхает. В любое время нарком был на рабочем месте и все-таки выглядел бодрым, подтянутым. На этот раз нетрудно было заметить, что даже свойственная Дмитрию Федоровичу улыбчивость не скрывала его усталости. Но он живо и заинтересованно стал снова расспрашивать о том, как пошло производство противотанковых ружей. Снова потому, что примерно месяц назад в Перми я уже докладывал наркому о положении дел на приволжском заводе. И теперь, не повторяясь и особенно не вдаваясь в детали (мы ценили время наркома), рассказывал только о том, что, на мой взгляд, не было ему известно. Думается, интерес Дмитрия Федоровича был вызван в немалой степени и тем, что он, когда было принято решение ГКО наладить выпуск ПТР на этом заводе, на короткое время приезжал туда и помог производственникам устранить некоторые организационные затруднения.
Д. Ф. Устинов поинтересовался, как сложились отношения между работниками, выезжавшими на завод, и, мне показалось, обрадовался, услышав, что мы с главным инженером главка стрелкового вооружения И. Ф. Дмитриевым, заместителем начальника того же главка по опытным работам А. С. Бутаковым, главным конструктором С. Г. Симоновым не только, как говорят, сработались, но и почти сроднились. Каждый понимал друг друга с полуслова, каждый вносил посильный вклад в общее дело. И при всей занятости, при всей напряженности, я бы сказал, бешеной круговерти, когда и перекусить порой было некогда, каждый проявлял друг о друге братскую заботу.
Нарком встал из-за стола. Поднялся и я, полагая, что разговор окончен. Но Дмитрий Федорович положил мне руку на плечо, усаживая в кресло, а сам неторопливо зашагал по кабинету.
— Вы, Борис Абрамович, назначены уполномоченным Государственного Комитета Обороны и должны немедленно вылететь в Сибирь на завод им. К. Е. Ворошилова. — В голосе Устинова послышались официальные нотки. Чуть помедлив, он продолжал: — Основная задача — обеспечить полное выполнение месячных заданий ГКО по выпуску тридцатисемимиллиметровых зенитных автоматических пушек, стодвадцатимиллиметровых минометов, глубинных морских мин и авиабомб. Учтите, что завод находится в тяжелом положении, план первого квартала им выполнен только наполовину. Не вам рассказывать, как это вооружение ждут на фронтах, особенно сейчас…
Дмитрий Федорович замолчал. Молчал и я. Не знаю, о чем думал нарком. А мои мысли вновь и вновь возвращались к прослушанной накануне сводке Совинформбюро. И хотя на фронтах, как сообщалось, существенных изменений не произошло, бои, мы знали об этом, продолжались с неослабевающим напряжением.
Из раздумий меня вывел голос Д. Ф. Устинова:
— Нужно всемерно форсировать создание собственной металлургической и энергетической баз, строительство механических цехов и жилья, — говорит он. — Короче, на месте будет виднее, за что следует браться в первую очередь. Главное же — план апреля должен быть выполнен при всех условиях… С вами направляется начальник металлургического управления наркомата Герман Моисеевич Хаютин.
Вспоминая этот разговор, я перевел взгляд на сидевшего рядом Хаютина. Он все время молчал, вероятнее всего, думал о чем-то своем. Германа Моисеевича я знал давно, еще с тех пор, как он после окончания Ленинградского политехнического института стал работать старшим мастером на заводе «Большевик». На это предприятие я часто приезжал, поскольку оно было тесно связано с изготовлением объектов береговой обороны. Наши встречи были всегда приятными. Этот широкоэрудированный человек поражал доскональными знаниями производства, умением из множества дел выделить главное и на его решение направить основные силы.
Герман Моисеевич долгое время работал начальником сложных металлургических цехов, был главным металлургом завода. Перед войной его перевели в наркомат вооружения. Там до конца раскрылись организаторские способности Хаютина. Отличающийся большим трудолюбием, он всегда доводил начатое дело до конца, был настойчивым и принципиальным. К сожалению, эти качества Германа Моисеевича часто оборачивались против него самого, доставляя немало неприятностей. Но он не опускал руки, не вешал голову, упорно отстаивал перед начальством свою правоту. Забегая вперед, отмечу: после войны Хаютин перешел на преподавательскую работу, стал кандидатом технических наук, много сил и энергии отдал обучению и воспитанию молодых металлургов.
Итак, новое задание. К подобным командировкам я уже привык. Сколько их было с начала войны! Даже трудно перечислить. Расскажу только о некоторых из них.
В конце июля 1941 года ГКО обязал наркомат вооружения организовать на заводе «Баррикады» производство 76-мм дивизионных пушек УСВ. Устанавливались квартальные сроки и показатели: 100 пушек сдать в сентябре, 250 — в октябре, 400 — в ноябре, 450 — в декабре. А с января 1942 года довести их выпуск до 1000 штук в месяц. По поручению наркома я срочно вылетел в Сталинград.
Для изготовления пушки УСВ, конструктивно сложной, нетехнологичной, необходимо было выполнить целый комплекс организационно-технических мероприятий по подготовке производства. Прежде всего следовало провести техническую корректировку полученных чертежей, что позволило бы снизить трудоемкость изделий и в максимальной степени использовать имеющийся станочный парк. Требовались конструктивные изменения отдельных узлов, ходовой части (коробки с боевой осью) и т. д.
Недостающее оборудование, в первую очередь станки для расточки и полировки цилиндров, надо было изготовить силами завода. Обстановка диктовала необходимость разработки технологических процессов, требующих специальных приспособлений и инструментов, для чего в помощь инструментальному производству мы должны были привлечь механические цеха. И сделать все это необходимо было в самые короткие сроки. Порой казалось, что задача технически невыполнима. Но война диктовала свои законы.
Через сорок с лишним лет в книге «Оружие Победы» я прочитал: «…завод «Баррикады» в течение одного месяца наладил выпуск 76-мм дивизионных пушек Ф-22 УСВ…» Всего две строчки. А сколько вобрали они сил и энергии, переживаний, тревог и бессонных ночей?!
Начали мы с приехавшим вместе со мной ответственным работником главка А. Д. Любимовым с того, что провели совещание руководящего и инженерно-технического состава. Директор завода Лев Робертович Гонор, главный инженер Карл Иванович Тритько, парторг ЦК ВКП(б) на заводе Иван Андреевич Ломакин горячо поддержали идею — довести задачу до широкого круга актива, специалистов, посоветоваться со всеми, как лучше ее выполнить.
Надежды наши оправдались. На совещании состоялся деловой и заинтересованный разговор. Сообща определили мероприятия, которые необходимо провести в жизнь в первую очередь. Речь шла о перестройке технологического процесса применительно к выпуску новой продукции, об изготовлении оснастки и инструмента, переходных приспособлений. Вскоре эти наметки Гонор и Тритько — высококвалифицированные, технически эрудированные, с большим опытом работы люди — воплотили в конкретные графики. Все было расписано по дням, часам, а кое-где и по минутам. Подготовке к выпуску новых пушек было подчинено всё.
Теперь надо было подготовить людей, создать в коллективе деловой настрой, мобилизовать все силы для выполнения поставленной задачи. В этом плане многое делали партийные активисты завода во главе с парторгом ЦК ВКП (б) И. А. Ломакиным. Они помогали провести собрания в бригадах, на участках, в цехах. Рабочие взяли повышенные обязательства. Когда закончились подготовительные работы и металлурги обеспечили необходимым количеством поковок и литья, центр тяжести переместился в механические цеха. Станки сутками не выключались, люди трудились по 18–20 часов, питались на рабочих местах. Партийные активисты заботились о том, чтобы все были вовремя обеспечены едой и хотя бы минимальными удобствами для отдыха, все время находились с людьми, проводили с ними беседы, агитировали их и словом и личным примером. Очень многое давали приезды на завод секретарей обкома и горкома партии. Первый секретарь Сталинградского обкома А. С. Чуянов прямо с проходной направлялся в тот или иной цех, рассказывал рабочим об обстановке на фронтах, в городе и области, интересовался, что еще необходимо сделать для производства новой пушки, оказывал всяческую помощь заводу. Люди видели, что результатов их работы ждут, им верят, на них надеются, и трудились еще старательнее.
Чуть ли не ежедневно звонил на завод Д. Ф. Устинов. Выслушав директора завода, он всегда интересовался и моим мнением. Нарком задавал практически одни и те же вопросы: «Будет ли выполнен план сентября? Какие дополнительные меры принимаются по расширению производства?» Я подробно информировал Дмитрия Федоровича о положении дел.
В целом производство не вызывало беспокойства. Но вот выяснилось, что графики выпуска сложных деталей и узлов — верхних станков, стволов — находятся под угрозой срыва, несмотря на то что все положенное вроде бы делалось. Вместе с Л. Р. Гонором и К. И. Тритько мы установили, что начальники ведущих цехов потеряли уверенность в том, что можно уложиться в назначенные сроки и выдать в сентябре 100 пушек. В беседе они так прямо и заявили: задания невыполнимы, людские силы иссякли. Обстановка требовала немедленных действий, потому что такие настроения передавались и рабочим. Посоветовался с руководством завода, встретился в обкоме партии с А. С. Чуяновым и секретарем обкома по промышленности И. И. Бондарем. Решили срочно созвать партийно-хозяйственный актив.
Разговор на активе вышел за рамки этих двух цехов. С большевистской страстностью выступающие говорили об узких местах в производстве, предлагали конкретные меры. Сидел я в зале и радовался за наших людей: нет, не иссякли в них силы, нет, не утратили они веру в нашу победу — для приближения ее делали все возможное и даже невозможное. А что касается начальников цехов, то их решили освободить от занимаемых должностей. На их места были назначены другие товарищи, и вскоре положение начало выправляться.
В сентябре сборка пушек пошла по графику. Нельзя сказать, что на заводе все стало на свои места. Встречались трудности, и немалые. Но никто не пасовал перед ними, все было направлено на ликвидацию узких мест, на решение как организационных, так и технических вопросов. Долго, например, ломали головы главный конструктор С. М. Колесников, главный технолог Е. М. Ливертовский и главный металлург М. М. Струсельба над освоением производства в короткие сроки тонколистовых деталей для лафета пушки. И добились поставленной цели, решив немаловажную техническую проблему: закалка применялась в штампах. Кстати, об этой инициативе передало Всесоюзное радио.
Или такой факт. Мы перестали получать продукцию трубного завода. В разговоре по телефону Д. Ф. Устинов сообщил, что это предприятие осталось на территории, занятой врагом, и потребовал, чтобы задача была решена своими силами. Выход нашли. Организовали изготовление труб для уравновешивающих механизмов пушки без механической обработки…
В сентябре 1941 года завод собрал, испытал и отправил на фронт 100 пушек, и в октябре выпуск их пошел строго по установленному графику. Задание Государственного Комитета Обороны было выполнено. В бригадах, на участках, в цехах чувствовался большой трудовой подъем. Лица рабочих светились радостью оттого, что своим трудом они оказали существенную помощь сражавшимся войскам. Большое удовлетворение испытывал и я: не напрасны были и мои усилия.
Следует отметить, что не успели сталинградцы закончить освоение и выпуск 76-мм пушки, как вышло новое постановление ГКО — организовать производство 120-мм минометов. Это еще больше осложнило и без того трудное положение завода. Однако коллектив энергично взялся за выполнение нового правительственного задания. Кстати, крупное оборудование цеха № 1, который изготовлял 16-дюймовые морские орудия, было демонтировано и отправлено на сибирский завод. В короткие сроки создали специальный цех, и изготовление деталей удалось поставить на поток.
Успеху способствовало и то обстоятельство, что на «Баррикады» переправили часть оборудования артиллерийского завода им. С. М. Буденного, к чему я имел самое непосредственное отношение. Но об этом чуть позже. А сейчас хочу сказать, что в январе 1942 года за успешное выполнение заданий ГКО и освоение новых образцов вооружений Президиум Верховного Совета СССР наградил завод «Баррикады» орденом Ленина. Высокими государственными наградами был отмечен труд 76 рабочих, инженеров и техников, руководителей производств. Многих из этих людей я знал лично. И на заводе «Баррикады», и на других предприятиях немало пришлось потрудиться с ними в годы войны. Кавалерами ордена Ленина стали главный инженер завода К. И. Тритько, начальник цеха К. А. Замерякин, токарь М. С. Соболев, мастер П. П. Суров. Ордена Трудового Красного Знамени удостоились начальник производства завода Л. Н. Айзенберг, начальники цехов Г. Г. Бредихин и Л. И. Файбисович, а ордена Красной Звезды — парторг ЦК ВКП(б) И. А. Ломакин и главный механик В. С. Шачин. Директор завода Л. Р. Гонор стал Героем Социалистического Труда. Этим же Указом и я был награжден орденом Красной Звезды. Это был второй мой орден. Первый — «Знак Почета» — я получил в 1939 году за участие в выпуске объектов береговой обороны.
Но о наградах мы узнали позже. А тогда, в октябре 1941 года, мне поступило новое указание Д. Ф. Устинова — вылететь в Новочеркасск на артиллерийский завод им. С. М. Буденного и обеспечить там выполнение октябрьского плана по выпуску корпусных 122-мм и 107-мм пушек. Завод в Новочеркасске являлся сравнительно молодым предприятием в системе наркомата вооружения. Решение правительства о его создании на базе локомотивного завода было принято в апреле 1939 года, а на следующий год новое предприятие уже получило план.
Исходя из обстановки, наркомат принимал все меры для быстрейшего ввода в строй нового завода. Сюда поставлялось как отечественное, так и импортное специальное оборудование. Бывший в ту пору наркомом вооружения Б. Л. Ванников отмечал, что в предвоенные годы партия и правительство усилили заботу о пополнении оборудования промышленности вооружения и за счет импорта. «Именно в тот период, — писал он, — по решению ЦК ВКП(б) и СНК СССР Наркомату вооружения было выделено примерно 200 млн. золотых руб. для дополнительного импорта специального станочного и другого оборудования». На эту сумму за границей было закуплено и для новочеркасского артиллерийского завода около 700 единиц специального станочного оборудования.
Со многих предприятий наркомата в Новочеркасск направлялись квалифицированные рабочие, инженерно-технические и руководящие кадры. Принимались меры по подготовке специалистов на месте. Многое было сделано для своевременного ввода в строй артиллерийского завода. И все же план 1940 года по производству корпусных 122-мм и 107-мм пушек был выполнен на 83 процента. В 1941 году положение несколько изменилось. Однако осенью в связи с острой нехваткой вооружения план заводу увеличили. У руководства наркомата не было уверенности в том, что он будет в октябре выполнен. Этим и была вызвана моя командировка.
В то время обстановка на фронтах усложнялась с каждым днем. На юге лавина немецко-фашистских войск подкатывалась к Ростову. Уже были захвачены Мариуполь, Таганрог. Под угрозой находился Новочеркасск. Этого нельзя было не учитывать. Я и в мыслях не допускал, что завод может попасть в руки врага. Значит, его надо эвакуировать. Когда? В какие сроки? На эти вопросы никто ответить не мог: никаких указаний, кроме одного — выполнить план октября, не было.
Бойцы и командиры Красной Армии, все советские люди пытались любой ценой задержать наступление противника. И выполнение плана артиллерийским заводом, а это значит выпуск сотен пушек, было важнейшим вкладом в священную борьбу народа. Может быть, именно этих пушек не хватает сейчас на передовой?! Может, именно они могут решить судьбу на каких-то отдельных участках фронта?!
Примерно из этих соображений исходили мы — недавно назначенный директор завода М. И. Арсентьев, главный инженер Г. Я. Бернгардт (я их хорошо знал по «Баррикадам») и я как уполномоченный наркомата, — оценивая создавшуюся обстановку и прикидывая свои неотложные задачи. Все единодушно пришли к выводу о том, что наряду с мобилизацией коллектива на выполнение октябрьского плана необходимо, если не спадет угроза захвата гитлеровцами Новочеркасска, принять меры по эвакуации предприятия.
Это мнение я изложил в областных организациях и просил их помочь эвакуировать завод. Однако из-за отсутствия подвижного состава помощи мы такой не получили. Конечно, у местных руководителей забот хватало: надо было спасать немало других промышленных предприятий. Но ведь артиллерийский — завод особого рода. Убеждал, доказывал, требовал. Не помогло. Не увенчались успехом и мои попытки связаться с наркоматом.
А события развивались тревожно. Уже 19 октября на завод прибыли ответственные представители областных организаций с требованием немедленно приступить к взрыву завода. Я категорически воспротивился этому, предложив организовать вывоз оборудования в глубокий тыл. Тогда прибывшие изложили свои требования в письменном виде, предупредив Арсентьева о персональной ответственности за выполнение их указаний.
Разговор проходил в кабинете директора. Не знаю, каким образом, но о нем узнали рабочие. И эта весть подействовала на них деморализующе. Работа, по сути дела, прекратилась.
Я знал, что в городе Шахты расположен какой-то войсковой штаб. Не раздумывая, поехал туда. Оказалось, что в городе был штаб 9-й армии генерал-майора Ф. М. Харитонова. С трудом уговорил дежурного офицера пропустить к командующему, а появившись в его кабинете, с порога выпалил:
— Нужны ли вам, товарищ командующий, корпусные 122-мм и 107-мм пушки?
Харитонов, кажется, с недоумением встретил мой вопрос, но, когда я объяснил суть дела, приказал своему заместителю по тылу генерал-майору Корякину и военному комиссару тыла Жадану немедленно выехать на завод. Результатом этой поездки явился приказ по тылу 9-й армии. Согласно приказу на основании Постановления Государственного Комитета Обороны от 10 октября 1941 г. работники завода объявлялись мобилизованными до полного окончания эвакуации завода и сдачи продукции октябрьского плана Южному фронту. Самовольное оставление работы, уход с завода и невыполнение установленного задания рассматривались как дезертирство с фронта, а виновных предлагалось привлекать к ответственности по законам военного времени.
Еще до объявления приказа на заводе там уже наводился порядок. Охрана предприятия была возложена на воинские подразделения. Рабочие возвращались на свои места. Административные здания были превращены в общежития, там сооружали нары, раскладывали постельные принадлежности. Было организовано трехразовое питание людей.
В цехах прошли собрания. На них разъяснялись стоящие перед коллективом задачи. Суть их заключалась в том, что с выполнением октябрьского плана цеха, участки демонтируют оборудование, упаковывают его, а также оснастку, заделы в ящики и готовят к отправке в тыл. Так как крытых вагонов было мало, деревообрабатывающий цех начал изготовлять утепленные домики, которые устанавливались на платформы. Неоценимыми нашими помощниками были тогда представители 9-й армии. Они обеспечивали подачу вагонов, оказывали содействие в их погрузке, комплектовании и отправке эшелонов. Вскоре первые поезда ушли на восток. Самое активное участие в организации эвакуации завода принимали главный механик М. И. Пушкарев и главный энергетик Л. В. Смирнов. Кстати говоря, Леонид Васильевич впоследствии занимал различные ответственные должности в промышленности, прошел большую жизненную школу, а в последние годы работал заместителем Председателя Совета Министров СССР.
Завод не прекращал работу. Особенно напряженная обстановка сложилась в сборочном цехе, который возглавлял Г. Я. Белоконь, в отделениях, руководимых А. А. Семеновым и В. В. Козловым. Вот что рассказывает о том времени в письме ко мне кавалер ордена Ленина, кандидат технических наук, ныне персональный пенсионер А. А. Семенов:
«Началась эвакуация завода, но работа в цехах не прекращалась. Обстановка была напряжена до предела. Удивлялся порой, где же сила бралась у людей? Никто не хныкал, не жаловался на трудности. Главное — выполнить план и спасти завод. Эти две задачи слились в одну. И как-то даже непривычно было видеть, когда на одном участке цеха еще работали станки, а в другом пролете уже шла полным ходом погрузка оборудования.
Наконец, был демонтирован и наш сборочный цех. Помню, вышел подышать свежим воздухом. Ночь темная, такие бывают только на юге. С северо-востока доносился гул канонады. Огненное зарево полыхало на небосклоне. Мы уезжали последним эшелоном, груженным ствольными заготовками, инструментом, ценными материалами, технической документацией».
Пятнадцатью эшелонами на Урал было отправлено 700 металлорежущих станков и более 600 единиц другого оборудования, около 7 тысяч рабочих и 3 тысячи членов их семей.
Рабочие демонтировали также мостовые краны, с помощью местных жителей выкопали весь заводской кабель. Все это также было эвакуировано и потом очень пригодилось.
В октябре завод выпустил 390 пушек А-19 и 109 пушек М-60. Около половины из них было передано Южному фронту, в основном 9-й армии. Надо сказать, что последние пушки собирались уже с помощью красноармейцев и испытывались непосредственно в боях. Кроме того, 9-й армии этот завод передал почти весь автотранспорт. Часть машин рабочие переоборудовали под автомастерские, установили на них станки, верстаки, укомплектовали их инструментом, а на некоторых из них даже смонтировали пулеметные установки.
Только после отправления последнего эшелона я вместе с руководством завода выехал в Сталинград. Так закончилась моя новочеркасская «эпопея».
Из наркомата в Сталинград сообщили, что я должен связаться по телефону с Д. Ф. Устиновым, который находился на приволжском заводе тракторных запасных частей. Кратко доложил наркому об эвакуации артиллерийского завода и выполнении плана октября. Дмитрий Федорович одобрил мои действия и предложил немедленно вылететь к нему.
Когда мы встретились, Д. Ф. Устинов попросил меня подробно рассказать о результатах поездки в Новочеркасск. Я, естественно, стал говорить обо всем, что уже известно читателю. Кроме Дмитрия Федоровича меня внимательно слушали присутствовавшие здесь, в кабинете директора завода, товарищи по наркомату Игорь Федорович Дмитриев и Анатолий Степанович Бутаков. Чуть поодаль сидел уже известный тогда конструктор автоматического стрелкового оружия Сергей Гаврилович Симонов.
Рассказ мой длился недолго. Вскоре Дмитрий Федорович Устинов, как всегда бодрый, полный неуемной энергии, перевел разговор на другую тему. Она прямо меня не касалась, и я не очень прислушивался, о чем шла речь. Мысли были заняты другой проблемой: зачем я снова понадобился наркому? Судя по составу людей, которые собрались в кабинете, и по обрывкам фраз, понял: обсуждается производство противотанкового ружья, знаменитого ПТРС образца 1941 года.
Чтобы ввести читателя в курс дела, необходимо отметить, что наши конструкторы еще в начале 30-х годов делали попытки создать ПТР. Однако из-за несовершенства предложенных образцов ни один из них так и не был принят на вооружение.
В 1939 году свою конструкцию противотанкового ружья предложил Н. В. Рукавишников. Оно обладало хорошей скорострельностью (до 15 выстрелов в минуту), было компактным и удобным в обращении, при помощи наплечных ремней легко переносилось двумя бронебойщиками. Оружие поражало 20-мм цементированную броню под минимальным углом 20 градусов на расстоянии до 500 метров. В октябре того же года ружье было принято на вооружение Красной Армии.
Однако среди некоторых работников наркомата обороны в предвоенные годы бытовало мнение о том, что, готовясь напасть на нашу страну, гитлеровцы оснащают свои танки броней не менее 60–80 мм. Оно основывалось на недостаточно достоверной информации, но все же явилось основой вывода о том, что в будущей войне противотанковые ружья окажутся бесполезными. Производство их тормозилось, а во второй половине 1940 года они вообще были сняты с вооружения. В результате перед Великой Отечественной войной наши войска не имели такого эффективного средства борьбы с вражескими танками, каким являлись противотанковые ружья. А ведь в первые дни боев противник применял в основном легкие и средние танки, имевшие толщину брони не больше 45 миллиметров.
Вот почему в первый же месяц войны Главный военный совет рассмотрел вопрос о возможности принятия на вооружение улучшенного образца противотанкового ружья Н. В. Рукавишникова. По большинству важнейших параметров эта конструкция превосходила иностранные образцы. Но она была сложной, быстрое освоение ее производством в условиях военного времени исключалось.
Тогда Д. Ф. Устинов вызвал в Москву С. Г. Симонова, известного в то время конструктора автоматической винтовки АВС-36.
— Нужно противотанковое ружье, — сказал нарком. — Легкое и простое в изготовлении. Срок — месяц…
С Сергеем Гавриловичем мы не порывали связи вплоть до его кончины. В 1984 году он подарил мне написанную о нем Александром Шестаковским книгу «Самородок» и на титульном листе сделал такую надпись: «В память о Вашей энергичной работе по выпуску ПТРС». Тогда же он рассказал о том, как выполнял задание наркома.
— Более 150 конструкций различных автоматических винтовок, карабинов, пулеметов создал за свою жизнь, — вспоминал Сергей Гаврилович. — Но если попытаться выделить, какие годы, месяцы, дни были самыми горячими, напряженными, памятными, не задумываясь, назову дни, когда рождалось противотанковое ружье. Тогда, в сорок первом, получив задание от Д. Ф. Устинова, я произнес одну фразу: «Сделаем…», а выходя из кабинета наркома, подумал о сроке. И сердце наполнилось тревогой. Не задерживаясь, направился на завод. Собрал сотрудников конструкторского бюро, объяснил задачу. И началась работа.
День и ночь. Испытания прошли удачно. Пуля легко пробила 40-мм броню на расстоянии 500 метров…
А через месяц ружье (оно получило название ПТРС, калибра 14,5 мм, весом 20 килограммов, дальностью стрельбы 1500 метров и скорострельностью 15 выстрелов в минуту) было принято государственной комиссией.
Симонов вместе с чертежами был срочно откомандирован в Тулу. Но вскоре город оружейников оказался в прифронтовой полосе и конструктора, а также часть квалифицированных рабочих, небольшое количество оборудования перебросили в Приволжье, на завод, который выпускал до войны запасные части для тракторов. На его базе решено было организовать выпуск ПТРС.
Сразу возникли различные трудности. Поэтому сюда по распоряжению наркома была направлена группа технологов из главка. А вскоре, как я говорил, прибыл и Д. Ф. Устинов.
К тому времени, когда я появился на заводе, Дмитрий Федорович готовился вылететь в другой город. Мне он поручил организовать серийное производство противотанковых ружей и вручил подписанное им удостоверение.
До сих пор храню этот документ. Вот он: «Представитель сего военный инженер 1 ранга тов. Хазанов Борис Абрамович является особо уполномоченным народного комиссара вооружения Союза ССР по обеспечению специального оборонного задания Государственного Комитета Обороны на заводе № 614. Прошу все партийные, советские, хозяйственные и военные организации оказывать тов. Хазанову Б. А. всяческую помощь в выполнении возложенных на него заданий».
Нарком достал блокнот с чистыми листами, вверху которых было напечатано синей краской «Народный комиссар вооружения СССР», а внизу стояла его подпись, и протянул мне:
— Вот вам еще помощь. Любые требования шлите кому угодно и куда угодно.
Ни один из этих бланков не был использован. Но мы всегда были благодарны за высокое доверие, оказанное нам Д. Ф. Устиновым.
Сейчас, с высоты прожитых лет, вспоминаю то время и не перестаю удивляться: как в такой короткий, меньше месяца срок удалось создать практически новый завод и начать выпуск продукции! Тогда задача решалась разными путями. Сразу прикинули, как лучше использовать прибывшие из Тулы специальные станки и имеющееся на заводе оборудование. Установив контакт с обкомом ВКП(б) и облисполкомом, мы договорились, какие приспособления и инструмент нам могут поставить и изготовить другие заводы города.
В частности, станкостроительному заводу было поручено изготовление коробки ружья. Но дело там осваивалось медленно. Тогда мы с И. Ф. Дмитриевым приняли рискованное решение — снять с фундаментов станки, на которых делались коробки, и установить их на нашем заводе. Но тут поднялся невероятный скандал. Однако с помощью обкома партии все было улажено, станки остались у нас.
Трудностей было немало. Чтобы быстрее организовать выпуск противотанковых ружей, помню, пришлось мне слетать в Сталинград на завод «Баррикады». Там в течение нескольких суток отковали, термически обработали партию основных деталей.
Позже мы сумели укомплектовать цеха необходимым оборудованием.
На заводе не хватало рабочих. Стали привлекать женщин и подростков. Пришлось прибегнуть и к такой мере. В то время из прифронтовых районов следовали на восток различные команды и колонны рабочих. А что если среди них поискать специалистов? Я обратился в обком ВКП(б) и получил соответствующее разрешение. До сих пор у меня хранится удостоверение обкома ВКП(б) и облвоенкомата, согласно которому разрешалось отбирать из проходящих команд и колонн квалифицированных рабочих-металлистов и инженерно-технических работников. Благодаря этому в короткий срок завод был полностью укомплектовав необходимыми кадрами.
Я больше занимался организационными вопросами и мобилизацией коллектива на решение поставленной задачи. Игорь Федорович Дмитриев и Анатолий Степанович Бутаков начали подготовку производства. Вместе с бригадой технологов они разрабатывали технологический процесс, проектировали оснастку. В частности, для производства основных деталей были созданы замкнутые технологические линии. Прежде чем приступить к работе, составлялись графики по каждому цеху с указанием количества и сроков изготовления той или иной продукции и ответственных исполнителей. За выпуск каждой детали, будь то ствольная коробка, затвор или пусковой механизм, отвечал технолог из группы. И. Ф. Дмитриев, А. С. Бутаков и прибывший из Тулы главный инженер П. С. Батов осуществляли постоянный контроль за технологическим процессом и качеством деталей.
Вскоре на сборку стали поступать первые детали и узлы. С. Г. Симонов, представитель ГАУ А. Д. Евстратов постоянно находились в цехах и решали на месте возникающие конструктивные и технологические вопросы. В это же время оборудовался заводской тир для отстрела ружей.
Возникали трудности со снабжением завода необходимыми материалами. В первые дни было много брака. Каждый такой случай тщательно анализировался, оперативно принимались меры для повышения качества продукции.
Вскоре противотанковые ружья пошли на фронт и сыграли большую роль в борьбе с танками противника. Их производство увеличивалось из месяца в месяц. За создание противотанкового ружья С. Г. Симонов в 1942 году удостоился Государственной премии I степени.
Хочется отметить большую работу, проделанную моими товарищами по наркомату И. Ф. Дмитриевым и А. С. Бутаковым. Игорь Федорович прошел замечательную школу на тульских оружейных заводах. С началом Великой Отечественной войны он стал работать в Наркомате вооружения, был одним из активных участников организации серийного производства стрелкового и авиационного оружия. Простой, доступный, отзывчивый, Дмитриев был готов в любую минуту прийти на помощь товарищу. Эти слова не простая декларация. Они действительно отражают характер человека, в чем не один раз я имел возможность убедиться. В послевоенное время Игорь Федорович долгие годы возглавлял крупное конструкторское бюро, был заведующим отделом ЦК КПСС, избирался депутатом Верховного Совета СССР.
Анатолий Степанович Бутаков много труда вложил в создание опытных образцов стрелкового оружия и его серийного производства. На протяжении ряда послевоенных лет мы работали в одной организации с этим уважаемым всеми человеком, очень порядочным, душевным и принципиальным.
Совместная работа на приволжском заводе связала нас большой дружбой. Мы втроем жили в одной комнате. И горести, и радости делили поровну. Одни чувства, одни мысли, одна великая цель заполняла наши сердца — в срок выполнить поставленную задачу по производству оружия, так необходимого фронту.
Самолет резко тряхнуло, видимо, попал он в воздушную яму. И этот толчок оборвал мои воспоминания. Мысли неслись вперед, в город, куда мы летели, получив новое ответственное задание. Так складывалась обстановка (и я это особенно осознал после разговора с Д. Ф. Устиновым), что мне, начальнику Главного управления по вопросам морской артиллерии и артиллерии крупного калибра, в последнее время приходилось заниматься вопросами, не входящими в круг прямых обязанностей. Вот снова командировка на завод, который подчинен совсем другому главку. Конечно, война внесла свои коррективы в работу наркомата, и руководству виднее, как распоряжаться кадрами. Что же касается меня, то все задания, которые получал, я воспринимал как большое доверие и старался их выполнить во что бы то ни стало. Но каждый раз волновался: хватит ли знаний, опыта, ведь по образованию я морской инженер. Правда, каждый раз (пусть читатель не посчитает это нескромностью) оказывалось, что волнения и переживания были напрасными. Видимо, знания, полученные в институте, академии, да и вся жизнь подготовили меня для такой работы.
Стараясь отвлечься от набежавших мыслей, я взглянул в иллюминатор. Внизу угадывалась покрытая льдом полоска какой-то речушки. А мне показалось, что это Десна, река моего детства. Именно на Десне, в древнем Новгороде-Северском, который скоро будет праздновать свое тысячелетие, я родился. До сих пор помню старый заброшенный замок, в древние времена считавшийся крепостью города. Мы, мальчишки, часто забирались туда и, стараясь подражать древнерусскому князю Игорю, готовили «свое войско» в поход.
Семья у нас была большая — восемь душ. Отец слыл в округе искусным медником-котельщиком. Трудолюбивый, крепкого здоровья человек вместе с такими же, как и он, умельцами строил в Новгород-Северском уезде и в других соседних уездах Черниговщины винокуренные и сахарные заводы. Эти заводы возводились тогда без чертежей, проектов и инженерного персонала. Руководил всем отец, считавшийся бригадиром. Работали от темна до темна. Прокормить большую семью было трудно. Поэтому, когда старшему брату исполнилось 13 лет, он поступил учеником в бригаду.
Мне удалось закончить три класса церковно-приходской школы. И хотя учитель отмечал мои способности, да и тяга к знаниям была большая, в тринадцать лет я пошел по стопам брата. Помню, за 20 копеек на попутной подводе, которая развозила на продажу уголь, добрался до поселка Узруй, где работала бригада отца. Так началась моя трудовая жизнь.
Вставал, как и все, на рассвете и трудился наравне со взрослыми в жару и в холод под открытым небом. Мы клепали котлы, гнули заполненные канифолью медные трубы, делали змеевики, все это оборудование монтировали и устанавливали в заводском здании. Я сначала грел заклепки и подавал их мастерам. Потом меня использовали на других работах. На мне лежала также обязанность чистить картошку.
Рабочие относились ко мне хорошо. Только значительно позже я понял, что после коротких перерывов они специально давали такие поручения, выполнение которых продлевало мой отдых.
В стране назревали революционные события. Не обошли они и наш небольшой коллектив. Я помню, с какой страстью обличали существующие порядки рабочие С. Загускин и И. Е. Мейтин (в 1917 году они вступили в партию большевиков). По их предложению члены бригады вернулись в Новгород-Северский, чтобы примкнуть к рабочим, выступавшим против царизма.
Я не располагаю данными об участии в революционной борьбе нашей бригады. Скажу только, что отец был революционно настроенным человеком. Старший брат после революции вступил в партию большевиков, погиб, защищая Советскую власть. С. Загускин в 1918 году был расстрелян немецкими оккупантами. И. Е. Мейтин активно участвовал в установлении Советской власти в Новгороде-Северском. Позже он руководил механическими мастерскими, куда я поступил на работу. Кстати, Мейтин партизанил в этих местах в Великую Отечественную войну, участвовал в освобождении Новгорода-Северского от немецко-фашистских оккупантов.
Но вернемся в двадцатые годы. Я вступил в комсомол, вскоре был избран членом уездного комитета комсомола и продолжал работать в механических мастерских. Но не покидала меня мысль об учебе. Она еще больше окрепла после ознакомления с речью В. И. Ленина на III съезде РКСМ. А тут при встрече И. Е. Мейтин завел речь о рабфаке. С тех пор я потерял покой. Тревожила слабая подготовка. Обратился к двоюродной сестре, она закончила гимназию. Бела Захаровна Бунина не один вечер просидела со мной. (Сестра впоследствии закончила Харьковский медицинский институт, стала доктором медицинских наук, профессором, ученым с мировым именем.) После ее уроков я почувствовал себя увереннее. Успешно выдержал экзамены, и комиссия при Черниговском губкоме партии направила меня в 1923 году на рабфак Киевского политехнического института.
Я расставался с Новгородом-Северским. Но связи с родным городом не терял. Впоследствии часто приезжал сюда, встречался с И. Е. Мейтиным, руководителями уездного ревкома и уездной партийной организации С. В. Ромченко, М. Г. Салаем и другими товарищами. Был не раз здесь и в послевоенное время. С гордостью ношу звание почетного гражданина родного города.
Носили мы утвержденную рабфаковскую форму, нас обеспечивали бесплатным питанием. Но на другие скромные нужды денег не хватало. Не удивительно, что многие из нас в вечерние и ночные часы работали грузчиками, сторожами магазинов.
Через три года я стал студентом механического факультета Киевского политехнического института.
На рабфаке в 1925 году я был принят кандидатом в члены ВКП(б), а в институте в феврале 1927 года стал членом партии Ленина. Горжусь тем, что уже более шестидесяти лет ношу это высокое и ответственное звание.
Закончен теоретический курс. Производственную практику проходил на ленинградских заводах. Успешно прошла защита диплома. И вот я — инженер-механик по механической обработке металлов. Душа радовалась. Руки тянулись к работе. С нетерпением ожидал распределения. Однако учебу пришлось продолжать. В числе других выпускников института по специальному отбору комиссии ЦК ВКП(б) я был направлен слушателем Военно-морской академии им. К. Е. Ворошилова на факультет военно-морского оружия военно-промышленного отделения. Так связал я свою жизнь с оборонной промышленностью, с Военно-Морским Флотом.
Летели больше двух часов. И хотя по расчетам мы еще должны находиться в воздухе солидное время, я снова стал посматривать в иллюминатор в напрасной надежде увидеть контуры далекого города. После разговора с Д. Ф. Устиновым я попытался навести справки о заводе, куда меня назначили уполномоченным ГКО. Конечно, из-за нехватки времени сведения получил скудные. И лишь позже удалось установить полную картину развернувшейся работы по выпуску вооружения и боеприпасов для фронта.
В годы первых пятилеток в одном из городов Восточной Сибири вступил в строй завод, изготовлявший оборудование для золотодобывающей и угольной промышленности. Буквально накануне войны это предприятие было передано в подчинение Наркомата вооружения и его стали ориентировать на выпуск зениток, глубинных морских мин и авиабомб ФАБ-100, ФАБ-250, ФАБ-500. Численность рабочих составляла 2100 человек. Однако, когда гитлеровские захватчики напали на нашу страну, полторы тысячи мужчин ушло на фронт.
Производственная база была более чем скромная: несколько цехов — ремонтно-механический, чугунолитейный, деревообрабатывающий. Около 300 станков. Металлургические цеха находились в зачаточном состоянии, термического хозяйства и штамповочных молотов не было. И вот на этой базе в первые месяцы войны формировался новый завод. По существу, он представлял собой, как сейчас принято называть, производственное объединение. Сюда в ноябре — декабре 1941 года из Коломны, Ленинграда, Калуги, Сталинграда и других городов стекались эшелоны с людьми, технологическим оборудованием, материалами. Поскольку основным профилем завода должен был стать выпуск 37-мм автоматических зенитных пушек, я кратко расскажу об истории их создания и производства на коломенском заводе им. К. Е. Ворошилова, который в 1941 году стал одним из основных заводов «Сибирского объединения».
Сконструировала эту пушку в 1939 году группа конструкторов во главе с М. Н. Логиновым. Она была оснащена автоматическим прицелом, способным вырабатывать вертикальные и боковые упреждения, имела хорошую скорострельность — 160–180 выстрелов в минуту — и довольно высокую начальную скорость снаряда — 900 м/сек. Максимальная дальность стрельбы составляла (по вертикали) 6700 метров.
После испытания опытных образцов зенитка была принята на вооружение и передана для серийного производства на коломенский завод. Наркомат выделил заводу специальные металлорежущие станки, металлургическое оборудование. Были намечены и заводы — поставщики комплектующих деталей и узлов. Так, один из самых трудоемких узлов — ходовую часть зениток (платформы-повозки) решено было изготовлять на киевском заводе «Арсенал», поковки и литье — на других артиллерийских заводах.
С началом Великой Отечественной войны план заводу был значительно увеличен. Однако из Киева перестали поступать платформы-повозки: «Арсенал» готовился к эвакуации. Было принято решение — поручить изготовление платформ-повозок Коломенскому паровозостроительному заводу. Его директор Е. Э. Рубинчик об этом рассказывает так:
«Дело это было для нас совершенно новое. Кроме врученной нам в наркомате документации для производства платформ завод ничего не имел. Стали думать, что предпринять. Мы знали, что под Киевом идут тяжелые бои, что положение столицы Украины весьма серьезно. Но не может быть, чтобы на «Арсенале» не осталось каких-то деталей и материалов для орудийных платформ, оснастки, инструмента, приспособлений. Как бы все это нам пригодилось, сократило время освоения нового производства!
Вместе с секретарем парткома Л. Т. Калининым, руководителями служб обсудили возможности рискованной поездки на «Арсенал». И сошлись на одном: лучше Приезжева (работник отдела снабжения. — Б. X.) с этим заданием никто не справится… Наши надежды оправдались: при поддержке киевских партийных, советских, военных организаций Д. В. Приезжев отправил в Москву 20 вагонов и 10 грузовых самолетов с материалами, деталями, оснасткой».
Через некоторое время Коломенский паровозостроительный завод поставил партию платформ-повозок.
В начале октября 1941 года завод им. К. Е. Ворошилова начал готовиться к эвакуации в Сибирь. Интересны в этом плане воспоминания бывшего начальника планово-распределительного бюро цеха, где изготовлялись прицелы, К. В. Лебзина:
«В октябре началась погрузка. В вагоны грузили все, что можно было снять, вплоть до электропроводки. Станки, разное технологическое оборудование, ящики с инструментом, оснасткой, небольшой задел — собранные узлы и механизмы будущих зениток — все это было тщательно упаковано и пронумеровано, составлены соответствующие описи.
Вместе с оборудованием на восток уезжали и рабочие со своими семьями. С собой разрешали брать только самые необходимые вещи из одежды, белья и посуды. Начальник цеха Кочнев сказал: «Берите с собой картошку, она там не растет». Теперь это кажется смешным, а тогда мы никакого представления о Сибири не имели и, конечно, нагрузились картошкой… Город нас встретил тридцатиградусными морозами. Кинулись к картошке — она вся померзла. Ничего, потом мы ее все-таки съели.
Сразу приступили к работе. Высланная раньше группа поработала хорошо. Нам удалось без промедления, прямо «с колес» установить оборудование на запроектированные места и разместить рабочих и их семьи в бараки. В кратчайший срок пустили в работу привезенное из Коломны незавершенное производство и уже через месяц наш цех сдал на сборку пушек первые 20 прицелов».
Константин Владимирович сердцем прикипел к заводу, к городу. Он остался жить там и после войны. Да и не только он. Многие рабочие пустили глубокие корни на сибирской земле.
В этот сибирский город выехала группа инженерно-технических работников и квалифицированных рабочих, а также было эвакуировано несколько цехов с оборудованием, оснасткой, инструментом, материалами Коломенского паровозостроительного завода, который освоил платформы-повозки для автоматических зенитных пушек. Туда эвакуировался и Калужский машиностроительный завод — один из старейших в стране. С 1939 года, то есть со времени передачи в Наркомат вооружения, основным его профилем стало производство фугасных бомб, ротных минометов, снарядов. Кроме того, на предприятии изготовляли отдельные детали для 37-мм зенитных пушек. Часть оборудования именно для этих видов вооружений, техническая документация, приборы химико-физической лаборатории, материалы тремя эшелонами были вывезены в Сибирь.
В то же самое время технологическое оборудование, специалистов (всего 650 человек), техническую документацию на 120-мм миномет, подготовленные для сборки полуфабрикаты этого оружия сюда направил ленинградский завод «Арсенал». На небольшую станцию в Сибири прибыли также коллективы цехов, отдельных служб ленинградского завода «Большевик» и сталинградского завода «Баррикады».
Таким образом, на небольшую таежную станцию в ноябре — декабре 1941 года прибыло более девяти с половиной тысяч рабочих и членов их семей, 537 вагонов со станками и 627 вагонов с материалами. Надо было в срочном порядке разместить людей, сгрузить и привести в порядок оборудование. Но главная задача заключалась в том, что уже к концу декабря теперь уже объединенный завод, которому было присвоено имя К. Е. Ворошилова, должен был наладить выпуск вооружения и боеприпасов для фронта.
Часть оборудования монтировалась прямо на открытых площадках, а потом уже возводились стены и крыши. Быстро организовывалась единая технологическая цепочка, координировались действия, налаживалось материально-техническое обеспечение. Вся эта работа шла под девизом: «В трехдневный срок смонтировать станок, на четвертый день — давать продукцию для фронта!»
Сказать, что люди старались, значит сказать неточно. Люди делали все, что было в человеческих силах, чтобы выполнить эту задачу. И как результат уже на 1 января 1942 года на предприятии было установлено почти 2000 металлорежущих станков, кузнечно-прессовое оборудование, подъемно-транспортные машины.
Трудно было и с жильем, но без крова не остался никто. Сибиряки радушно встречали прибывающих, делились с ними чем могли, устраивали в своих квартирах. В конце 1941 года срочно были сооружены приспособленные для жилья землянки, засыпные бараки общей площадью около 13 тысяч квадратных метров. Пожалуй, больше в тот момент невозможно было сделать. И рабочие хорошо понимали это, на бытовое неустройство никто не жаловался. У всех в мыслях было одно — быстрее наладить производство военной техники, боеприпасов.
Чтобы не быть голословным, приведу воспоминания об этом периоде в то время молодого рабочего Н. М. Лобашова:
«…В декабре 1941 года я окончил школу ФЗО (тогда мне было 15 лет) и был направлен в механосборочный цех помощником наладчика многорезцовых станков, а потом встал за револьверный станок — обрабатывал довольно крупные детали. Очень этим гордился, хотя работа была не из легких.
Сейчас вспоминаю те годы и удивляюсь — как мы, несовершеннолетние парни и девчата, могли все это выдержать. Ведь работали по 12 часов, получая в сутки один обед и 700 граммов хлеба при одном выходном дне в месяц. А ведь давали по полторы-две, а иногда и по три нормы.
Жили мы тогда в бараке. В одном помещении нас разместилось 120 человек. Спали на двухэтажных нарах, матрацы и подушки набивали деревянными стружками. В центре помещения у нас была сооружена из железной бочки печь, возле нее и собирались в минуты отдыха: пели, шутили, слушали радио».
Я уже говорил о гостеприимстве сибиряков, об их готовности прийти на помощь. Письмо инженера-технолога А. Б. Големенцевой — еще одно тому доказательство:
«Нас, рабочих и служащих, эвакуированных из подмосковной Коломны, разместили в домах местных жителей. Подселяли на уплотнение. Часто бывало так, что в одной комнате жили две-три семьи. В нашей квартире (3 комнаты) проживало двадцать два человека, среди них были четыре бабушки и семеро детей. И все из разных мест. Было трудно, очень трудно, но никто не жаловался и виду даже не подавал, что чем-нибудь недоволен. Каждый помогал другому чем мог. С нашими соседями Беляковыми до сих пор переписываемся, хотя уже более тридцати лет как разъехались. Они — в Калугу, мы — в Свердловск.
Одно из ярких воспоминаний того периода — баня, сооруженная недалеко от завода. Работала она круглосуточно. Каждый день приходили эшелоны, и людям после долгой изнурительной дороги предоставлялась возможность попариться, помыться, что было несказанным наслаждением».
В условиях наступившей сибирской зимы пришлось решать целый ряд сложных проблем, связанных с размещением прибывающих предприятий и организацией производства. В первую очередь был определен состав руководителей производств, цехов, отделов, служб, которым поручалось комплектование соответствующих заводских подразделений. Сюда прибыли опытные организаторы и специалисты — инициативные, энергичные, способные самостоятельно мыслить, принимать смелые решения люди. Благодаря их усилиям на заводе было образовано несколько отдельных производств по выпуску зениток 61-К для сухопутных войск, зениток 70-К для Военно-Морского Флота, полковых 120-мм минометов, глубинных бомб. Помимо этого, имелись еще два самостоятельных производства — металлургическое и инструментальное.
Работа по строительству и реконструкции завода еще только развернулась, а вооружение уже начали отправлять на фронт. В первом квартале 1942 года было изготовлено 546 зенитных пушек и 300 минометов. И все-таки план поставок оружия фронту завод в начале сорок второго систематически не выполнял.
…Многое из приведенного здесь я узнал значительно позже. А тогда, направляясь на сибирский завод, располагал более скромной информацией. Указания же были четкими, конкретными. Слова наркома не выходили из головы:
— Готовьтесь к серьезной работе. Понимаем, что производственные задания крайне напряженные, но любые рассуждения об уменьшении плана просто непозволительны. Особенно нужны зенитные пушки. Фашисты бомбят наши города, у нас еще мало истребительной авиации. И как бы здесь выручили зенитки. Принимайте любые меры, вас поддержим. С первых дней думайте, как увеличить производственные мощности, ищите резервы повышения эффективности труда. План может быть увеличен.
Самолет мягко коснулся заснеженной полосы аэродрома. Вскоре мы были на заводе. Нас встретил директор завода Яков Абрамович Шифрин — высокий, стройный, внушительной внешности человек. Я его знал хорошо, по крайней мере в последние десять лет приходилось встречаться не раз. Он окончил Военно-механический институт, трудовую деятельность начал начальником отделения механического цеха завода «Большевик» и за сравнительно короткое время дошел до должности главного инженера этого предприятия. Добрый по своей натуре, чуткий и отзывчивый, Яков Абрамович имел ровный, но твердый характер, хорошо разбирался во всех технических вопросах, конструкторско-технологических и производственных делах. На «Большевике» он пользовался большим авторитетом. Директором Коломенского завода им. К. Е. Ворошилова Шифрин был назначен перед самой войной.
Рядом стоял главный инженер Алексей Сергеевич Спиридонов. В довоенные годы знал я его по ленинградскому «Арсеналу». На этом предприятии он возглавлял цеха, производства, затем был назначен главным инженером Брянского завода. Алексей Сергеевич — человек энергичный, эрудированный, доброжелательно относящийся к людям. Впоследствии, когда на завод прибыл главный инженер «Арсенала» Р. А. Турков, Спиридонова перевели главным инженером эвакуированного Брянского завода, туда, где он раньше и работал.
Ну а с парторгом ЦК ВКП(б) Иваном Андреевичем Ломакиным, тоже находившимся здесь, читатель уже знаком по рассказу о работе сталинградского завода «Баррикады». До перехода на партийную работу Иван Андреевич был мастером, начальником производства. Простой, доступный, он всегда находился среди рабочих. Тянуло его к ним, словно магнитом. Он хорошо знал душу трудового человека, ее струны, тронув которые, можно получить ответное звучание.
Я. А. Шифрин, А. С. Спиридонов и И. А. Ломакин сразу же в общем плане познакомили с состоянием производства вооружения, рассказали об основной беде — диспропорции между механическими и металлургическими цехами. Дело в том, что металлообрабатывающих станков было достаточно, а заготовок, литых, кованых и штампованных деталей не хватало. Да и откуда им взяться: на заводе действовала лишь одна небольшая мартеновская печь. Не было штамповочных прессов и молотов, термического хозяйства. Значит, важнейшая проблема — создание мощной металлургической базы. Важнейшая, но не единственная. Трудное положение на заводе сложилось и с энергетикой. Предстояла реконструкция существующих цехов и строительство новых промышленных площадей, возведение целого ряда подсобных помещений. Следовало создать жилищный фонд, ведь временное жилье никого не могло удовлетворить.
Именно эти вопросы нам с Г. М. Хаютиным показались главными. На них следовало обратить особое внимание. В этом мы утвердились после беседы с руководством завода, обхода всех цехов и участков, знакомства с людьми.
Целый день мы провели на предприятии. Вечером состоялось совещание с руководителями цехов, отделов, служб. Я. А. Шифрин представил меня и Г. М. Хаютина коллективу. В своем выступлении я говорил о том, как ждут вооружение и боеприпасы на фронте, какие надежды возлагает наркомат на завод. Поделился своими впечатлениями, просил высказаться открыто и честно по всем вопросам и особенно по одному, главному — что необходимо сделать, чтобы выполнить план. Присутствовавшие проявили высокую активность. Разговор был долгий, серьезный, по-партийному принципиальный. За давностью лет его детали выветрились из памяти. Помню только, о чем бы ни шла речь, выступавшие обязательно касались металлургической и энергетической базы, необходимости расширения газового хозяйства.
Практически каждый, кто брал слово, говорил не только о том, что необходимо сделать, но и как добиться поставленной цели. Это радовало. Я внимательно записывал предложения выступавших. Потом эти предложения легли в основу плана мероприятий по увеличению производства вооружения, включающего неотложные меры, дающие немедленную отдачу, и меры перспективного характера.
В частности, в течение 1942 года предполагалось ввести в действие металлургический корпус с фасонолитейным, листоштамповочным цехами и цехом ковкого чугуна. Планировалось построить новый кузнечный и термические цеха. Чтобы увеличить мощность заводской центральной электростанции, намечалось начать монтаж двух паровых котлов по 30 тонн пара в час, новой турбины, а также произвести капитально-восстановительный ремонт первой турбины и довести ее мощность до 6000 киловатт.
Большое внимание уделялось строительству и реконструкции механических цехов.
Предусматривались увеличение мощности газсстанции, изготовление своими силами новых газогенераторов, а также прокладка газопроводов от газостанции до строящихся цехов. И конечно же, не снималась с повестки дня жилищная проблема.
Хотя мы стремились включить в план только главные вопросы, не обременять его мелочами и второстепенными деталями, он получился очень объемным. Проблем — серьезных и острых — накопилось много.
Определение основного направления, как говорят в военных кругах, главного удара — немало значит для успешного решения задания. Но это только часть работы, вернее ее начало. Успех дела всегда обеспечивают люди — непосредственные исполнители.
Я подчеркивал, что производства, отделы и цеха завода возглавляли опытные организаторы и специалисты. А квалифицированных рабочих не хватало. Эвакуированные предприятия располагали рабочей силой только на 30–35 процентов при двухсменной работе. Встала проблема укомплектования объединенного завода кадрами. Как решить ее? В первую очередь, конечно, путем приема на работу местных жителей.
В этом существенную помощь заводу оказали местные партийные, комсомольские и советские органы. Конкретный пример. Бюро горкома ВЛКСМ 30 января 1942 года приняло постановление «О мобилизации комсомольцев и молодежи на завод им. К. Е. Ворошилова». Согласно этому постановлению городские комсомольские организации должны были направить на предприятие 1000 комсомольцев и 1300 человек из числа несоюзной молодежи.
Всего же на завод в 1942 году принято 12 166 человек, из них 7274 — женщины. Эти люди в подавляющем большинстве не имели специальностей. На повестку дня встал вопрос технического обучения рабочих. Острота его не была снята и к моменту нашего прибытия на предприятие. Совместно с руководством, партийным, профсоюзным и комсомольским комитетами мы наметили подробный план подготовки кадров. В основу его положено индивидуально-производственное обучение вновь принятых рабочих. Кроме того, создавались стахановские школы, кружки техминимума.
Индивидуальное производственное обучение было организовано путем закрепления новичков за кадровыми рабочими и мастерами. Старшие товарищи терпеливо обучали прибывших, охотно передавали им секреты своего мастерства. Более того, в большинстве случаев они стали мудрыми наставниками молодежи, проявляли о них отцовскую заботу. Путем индивидуального производственного обучения только за одиннадцать месяцев 1942 года было подготовлено около 70 процентов специалистов.
Уже в первые дни пребывания на заводе мы убедились, что в целом рабочий коллектив крепкий и сплоченный. Однако не сказать о нарушениях трудовой дисциплины, текучести кадров — значит погрешить против истины. К сожалению, такие случаи были в основном из-за тяжелых бытовых условий и плохого питания.
Партийный комитет принял постановление по укреплению трудовой дисциплины. Он обсудил вопросы о борьбе партийных организаций за повышение производительности труда, за выполнение производственных планов. Особое внимание уделялось повышению личной ответственности коммунистов и их роли на производстве. На 16 января 1942 года, когда проводилась первая общезаводская партийная конференция, заводская парторганизация насчитывала 1084 члена и кандидата в члены ВКП(б). Сила, как видим, немалая. И ее следовало привести в действие, нацелить на решение стоящих перед коллективом задач. Это было первостепенной заботой партийного комитета, возглавляемого И. А. Ломакиным.
Принимались меры по активизации политико-массовой работы. Формы и методы здесь применялись различные, испытанные и проверенные практикой: беседы, доклады, информации, выпуск боевых листков и т. д. Но жизнь выдвигала и новые — оперативное доведение сводок Совинформбюро, коллективная читка писем с фронта. Эти мероприятия никого не оставляли равнодушными, оказывали большое мобилизующее воздействие.
Активизировалось социалистическое соревнование. Было сделано все для того, чтобы каждый рабочий и служащий взял индивидуальное обязательство, чтобы дух состязательности, здорового соперничества царил в бригадах, в цехах и на участках.
После уяснения целей и задач началась каждодневная, кропотливая работа по воплощению задуманного в жизнь. Не сразу появились ее результаты. Медленно, но уверенно производство набирало заданный ритм. Г. М. Хаютин, начальник металлургического производства П. И. Солнцев, начальники цехов провели большую подготовительную работу, чтобы вместо цветного литья и стальных отливок сложных конструкций начать освоение технологического процесса ковкого чугуна по небольшой номенклатуре, который в небольших артиллерийских системах раньше не применялся. Расширилась номенклатура стальных отливок для артиллерийских систем 61-К, 70-К, 52-М, осваивалось производство цельнолитого корпуса фугасных авиабомб, кокильное литье АО-25, снижался брак стального литья. Стали также применять силуминовое литье на отходах. Налаживался процесс производства деталей методом холодной и горячей штамповки. Начали организовывать термическое хозяйство.
Короче говоря, дело металлургов сдвинулось с места. И не только металлургов. Буквально во всех трудовых коллективах чувствовался трудовой подъем. Люди проявляли высокую исполнительность, большую ответственность, инициативу. В этом еще раз убеждает письмо Георгия Алексеевича Ларичева, полученное недавно мной. В 1940 году он окончил школу ФЗО при ленинградском заводе им. М. В. Фрунзе, получил специальность токаря-универсала 5-го разряда, был направлен в инструментальный цех, а в начале войны с первыми эшелонами эвакуирован на сибирский завод. Георгий Алексеевич пишет:
«Однажды на заводе сложилось трудное положение с обеспечением инструмента для выпуска минометов. Тот инструмент, который привезли из Ленинграда, пришел в негодность, а к изготовлению нового еще не приступили. И вот наш цех получил задание — срочно освоить и изготовить партию сферических шаровых разверток для разделки гнезда у опорной плиты. Точность изготовления шара была установлена в пределах 0,05 мм. Те высококвалифицированные рабочие, которые на «Арсенале» изготовляли такие развертки, остались в Ленинграде. Нас, пацанов, тогда не допускали к таким работам. Но я не раз видел, как это делается, хотя навыков в этом никаких не имел.
Как сейчас помню, вызывает начальник цеха старшего мастера, мастера, наладчика и меня к себе и требует в течение десяти дней изготовить 15 разверток. Выполнить задание поручили мне. Горд был высоким доверием, очень волновался. Вместе с товарищами изготовил простейшие приспособления. Работал круглые сутки. Поспишь на антресолях полтора-два часа и опять за станок. Часто появлялся наладчик, иногда он почему-то долго простаивал у меня за спиной. Думал контролирует, а оказалось (только потом узнал), что подстраховывал меня, чтобы я сам-то не попал в станок. Задание я выполнил в срок. В будущем мне еще не раз приходилось выполнять такие работы».
Мы тогда считали нормой такое отношение к делу. И только теперь, спустя годы, анализируя такие факты, во всем величии представляешь героический подвиг наших тружеников, ковавших оружие Победы.
Я уже отмечал, что не все шло гладко. Очень сдерживало работу завода снабжение. Недоставало металла, топлива, комплектующих изделий. И хотя заместитель директора по снабжению Павел Андреевич Образцов, что называется, разбивался в лепешку, положение не улучшалось. Он не раз обращался ко мне за помощью, говорил тихим голосом, но, как потом я убедился, его слушали и понимали все. Высокий, стройный, обаятельной наружности, Павел Андреевич отличался дисциплинированностью и оперативностью. Однако, что касается поставок металла, то и он был бессилен что-либо сделать.
И вдруг нам повезло. Как-то я спросил Образцова:
— Чей это металл штабелями лежит вдоль железной дороги?
— Эвакуированного паровозостроительного завода. Оборудование его размещается в поле и в колхозных конюшнях…
Поехал туда, разыскал директора. Им оказался Николай Семенович Чумычев. Кстати, наши судьбы не раз переплетались и в военные, и в послевоенные годы.
— Николай Семенович, почему не помогаешь соседям? — спросил его. — У тебя вон сколько металла любых профилей и марок. А у нас его не хватает для изготовления важных военных заказов.
— Меня никто не просил об этом, — ответил Чумычев. — И что вы делаете, я не знаю.
Пригласил Николая Семеновича на завод. Целый вечер ходили мы вместе по цехам, обо всем договорились. И благодаря помощи Чумычева наши рабочие продолжительное время не испытывали затруднений с металлом. Да и не только с металлом. И людьми помогал он, немало станков передал на наш завод. Обо всем этом, естественно, мы поставили в известность местные партийные и советские органы и получили от них поддержку.
Прилетев в этот город, я сразу установил контакты с руководителями местных партийных и советских организаций. Они часто бывали на заводе, вникали в его нужды, помогали чем могли. Я убедился: забота о нашем заводе была у них на первом плане.
Коллектив предприятия трудился напряженно. Почти ежедневно вместе с директором Яковом Абрамовичем Шифриным ходили мы по цехам и контролировали выполнение установленных графиков. Где необходимо, проводили планерки, совещания, беседы, а нередко и митинги. Не скрою, были и крутые разговоры. Отрадно, что все это сказывалось положительно на производстве всех видов вооружения.
Особое внимание уделялось в то время бригадам. Без преувеличения скажу, что именно тогда зарождались элементы широко распространенного бригадного подряда. Об этом рассказывал мне недавно бывший бригадир фронтовой молодежной бригады Виктор Семенович Кузин.
— За каждой бригадой в нашем цехе закреплялась определенная номенклатура деталей и узлов, — вспоминал он. — Член бригады должен был изучить все операции по изготовлению каждой детали на любом виде оборудования. Этим самым достигалась взаимозаменяемость. Тот или иной работник в любую минуту мог заменить своего товарища, по какой-либо причине не вышедшего на работу.
Более ритмично шел выпуск зенитных пушек, авиационных бомб и глубинных морских мин. Производство же 120-мм минометов вызвало беспокойство. Месячный план — 500 минометов — мог оказаться под угрозой срыва. Но прежде чем рассказать о мерах, принимавшихся для увеличения выпуска минометов, я хотел бы кратко сказать о том, как началось их производство.
Как известно, 120-мм полковой миномет конструкций Б. И. Шавырина принят на вооружение Красной Армии в 1938 году. Кстати, фашистская Германия не имела таких минометов и, только скопировав наш, приняла его на вооружение своей армии в 1943 году. К началу войны производство шло полным ходом. А когда гитлеровцы напали на Советский Союз, многие заводы пришлось эвакуировать на восток. Производство минометов было размещено на некоторых невоенных предприятиях Ленинграда. Большую помощь ленинградцам оказывала группа конструкторов под руководством Б. И. Шавырина.
В конце августа 1941 года Б. И. Шавырин и нарком вооружения Д. Ф. Устинов были приглашены в Кремль к И. В. Сталину и получили задачу — увеличить выпуск минометов, усовершенствовать и упростить их конструкцию. Главный конструктор и нарком вооружения заверили И. В. Сталина, что примут все меры для выполнения задания в самые сжатые сроки. Из осажденного Ленинграда в Москву вылетели конструктор института А. Г. Соколов и преподаватели Военно-механического института В. И. Лукандер и С. Б. Добринский, чтобы принять участие в усовершенствовании и упрощении оружия. Для подготовки производства минометов в Сибирь, на завод им. К. Е. Ворошилова, вылетела бригада представителей промышленности во главе с Р. А. Турковым.
В короткие сроки группа конструкторов под руководством Б. И. Шавырина переработала и упростила ствол миномета, казенник со стреляющим механизмом, двуногу, подъемно-поворотный механизм и амортизатор. Миномет не уступал по боевым качествам конструкции образца 1938 года. А новая техническая документация обеспечивала возможность на тех же станках увеличить выпуск минометов в 1,8 раза. При этом трудоемкость изготовления сокращалась на 44 процента, расход материалов — на 26 процентов, уменьшалось количество оснастки, инструмента и т. д.
«В целях сокращения времени, — отмечается в книге «Оружие Победы», — нарком вооружения Д. Ф. Устинов принял решение начать изготовление упрощенных 120-мм минометов сразу на серийном заводе, без предварительного изготовления опытных образцов, а затем, параллельно с изготовлением серии, проводить испытания этих минометов на полигоне. Это был первый случай в практике Наркомата вооружения, когда только что разработанные чертежи непосредственно передавались в серийное производство».
Работавший в ту пору заместителем начальника сборочного цеха Михаил Петрович Деев рассказывал мне о том, как готовились на заводе к выполнению этого задания. Здесь необходимо объяснить, что завод и раньше выпускал 120-мм минометы. Но теперь пришлось налаживать производство минометов упрощенной конструкции.
— Установили дополнительное оборудование, в том числе слесарные верстаки с ящиками для инструмента, два сверловочных станка, наждачное точило, оборудовали еще два электросварочных поста, — говорил М. П. Деев. — Бригада слесарей-сборщиков была небольшой, но каждый работник был, что называется, на вес золота. Тон задавали ленинградцы Николаев, Рябинин, Уткин, Кирсанов, Богданов, Иванов, Тимофеев, Рохкин, братья Алексей и Александр Зиновьевы, их отец. Жаль, запамятовал его имя и отчество, знаю только, что работал он маляром. В наш коллектив хорошо вписались сибиряки — «дядя Саша» Солдатов, который работал на шабровке контрольных площадок, и совсем еще пацанята Петя Лукин и Вася Иванов. Они быстро освоили производство и трудились наравне со взрослыми.
И вот наступило время, когда с механического цеха стали поступать к нам детали на сборку минометов. Мы к этому уже были готовы: технологию сборки откорректировали, слесарей расставили по своим местам, где можно, создали бригады.
Действительно, выпуск минометов начался без особых сбоев. Начальник минометного производства Г. И. Старцев четко координировал работу механических и сборочного цехов. В последующие месяцы производство этого оружия увеличивалось. Но вот закавыка. Минометы принимались только ОТК завода. Военный представитель от окончательной приемки отказался. Вот что значит начинать серийное производство без опытных образцов. Переговоры шли на самом высоком уровне, а дело не сдвигалось с места. Количество выпущенной продукции росло, но на фронт она, увы, не отправлялась.
Тогда было решено провести испытание минометов на месте. М. П. Деев рассказывал об этом так:
— Мне приказали подготовить один миномет для контрольных испытаний. Подготовка шла в присутствии военного представителя и работников ОТК. Была создана комиссия, в которую вошли директор завода, его помощник по качеству, главный инженер, главный конструктор и его заместитель, представители партийных и советских органов. Поскольку полигона при заводе не было, выехали в тайгу, километров за десять, оборудовали там площадку для опорной плиты и приступили к испытанию. И вот сделан первый выстрел, за ним второй, третий. Словом, все прошло отлично. Срочно оформили документы, в которых были зафиксированы результаты испытаний, и вместе с образцом отправили самолетом в Москву на государственные испытания. Москва подтвердила наши выводы. Было дано указание о немедленной отправке минометов на фронт. На следующий день мы затащили со двора в цех 200 минометов, привели их в порядок и представили военпреду. Тот разобрал несколько штук, проверил их по всем параметрам и дал добро на отправку. На второй день было подготовлено к отправке на фронт еще 300 минометов. Видели бы вы, как это событие воодушевило коллектив, все почувствовали большой подъем, стремились трудиться по-ударному…
Производство минометов пошло полным ходом. В апреле завод выполнил план — выдал 500 минометов. Особо отличившиеся рабочие, инженерно-технические работники (всего 13 человек) были награждены орденами. Среди них заместитель начальника цеха М. П. Деев, начальник технического бюро Б. В. Блохин, слесарь-сборщик П. Я. Уткин, токари В. Паничкин, В. Мухин и другие.
Увеличился выпуск 37-мм зенитных пушек, морских глубинных мин и фугасных авиабомб. Вот несколько цифр. Если в первом квартале ежемесячно сдавалось по 121 пушке, то в апреле — 285! Более ритмично, организованно, но не менее напряженно пошла работа и в мае. План этого месяца был выполнен полностью. Это дало возможность больше уделять внимания контролю за наращиванием энергетических, металлургических мощностей, вводу в строй жилищных объектов.
Мысленно подводя итоги двухмесячной командировки, я отдавал себе отчет в том, что сделаны только первые шаги, что это лишь начало большой и сложной работы по организации производства вооружения на таком большом и сложном заводе, каким являлся объединенный завод им. К. Е. Ворошилова.
В конце июня по распоряжению Д. Ф. Устинова я возвращался в Москву. Прощались тепло и сердечно. Но расставание всегда грустью отдается в сердце. Ведь сроднился с руководством, коллективом предприятия, приобрел здесь много друзей. Тогда я и в мыслях не мог предположить, что скоро вернусь сюда, чтобы продолжить совместно начатое дело.