Стрекочущий звук, похожий на пулемётную очередь, тревожит идиллический сон деревни, двурогий зверь опорожняет перегруженный газом кишечник. Человек в шлеме и сапогах слез с мотоцикла. Перед домом мамаши на двух жердях был укреплён фанерный щит с нарисованной стрелой, указующей в сторону сарая. Мотоциклист уставился на вывеску. «Росгособлпромкооперация», — с усилием прочёл он длинный заголовок, как бы спускаясь по ведомственным ступеням, и далее: «Артель фоторабот». Перечислялись и работы, выполняемые по особому заказу, как, например, «портрет в стиле ампир», «художественно-исторический», «три богатыря», «древнегреческая богиня в хитоне и без» и другие.
«Тэ-эк-с, — вымолвил милиционер, дочитав до конца. — А куды ж Пашку-то дели?»
Вокруг никого не оказалось. Сморщенное мамашино личико мелькнуло в окошке из-за цветов и закатилось. Милиционер вступил в сарай.
«Стало быть, так, — сказал он, оглядывая интерьер, — попрошу присутствующих предъявить документы».
«Товарищ старший сержант… какая приятная неожиданность!» — запел было Муня Кораблёв.
«Ваши документы», — повторил старший сержант, передвигая на плече планшетку.
«Какие документы?» — удивился Кораблёв.
«Обыкновенные. А, и ты здесь… жив курилка».
«Так ведь сами знаете, Павел Лукич…» — сказал Паша, поднимаясь из-за стола.
«Я тебе не Павел Лукич. Мы с тобой свиней не пасли… Тебе сколько раз было сказано. Работать надо! А не тунеядствовать. За тунеядство у нас знаешь что бывает?»
«Вы с ним, оказывается, тёзки, товарищ старший сержант», — сказал радостно Кораблёв.
«Гусь свинье не товарищ», — отрезал милиционер.
«Я работаю… вот с ними», — упавшим голосом сказал Паша и обвёл рукой своё бывшее жилище. Ателье рос, гос и так далее кооперации было перегорожено ситцевым пестрядинным занавесом на две половины, над рабочим столом висел стенд с образцами фоторабот, стояла газовая плита, кое-что из Пашиной утвари, а за ситцевой занавеской… — «ну-ка что там у вас», — скомандовал старший сержант.
Открылся помост, на помосте рама, электрическая подсветка на рейках с боков и сверху, арматура неясного назначения, «чего ж тут особенного, вот и всё», сказал Муня Кораблёв и добавил что-то насчёт патента, но старший сержант не дослушал, спрыгнул с помоста, подошёл к столу и углубился в разглядывание стенда. «А ты, стало быть, у них, — отнёсся он к Паше, — вроде кассира или как?»
«Вы садитесь, Павел Лукич… говорят, в ногах правды нет», — проворковал Кораблёв.
«Сесть-то я сяду… Картиночки у вас, н-да… ничего себе. И что же, есть желающие?»
«Древнегреческая богиня в хитоне. Мы, Павел Лукич…»
«Да какой я тебе Павел Лукич».
«Мы, товарищ старший сержант, не просто снимаем, мы несём свет в массы. Знакомим людей с искусством, с деятелями отечественной и мировой истории».
«Вижу, что знакомите. Так как же, документов нет, разрешения нет. Будем протокол составлять или как?»
«Патент», — сказал Кораблёв.
«Это чего такое?»
«Патент на право заниматься…»
«А это мы не знаем, какое такое у вас право…»
«Вот мои документы», — сказал Лев Бабков.
«А ты кто такой будешь?»
«Попрошу прежде всего не тыкать, — сказал Лев Бабков. — Я кандидат исторических наук. Директор и научный руководитель ателье».
«Угм. А как насчёт разрешения?»
«Разрешение есть, товарищ сержант…» — вмешался Кораблёв.
«Старший», — поправил сержант.
«Разрешение выписано, — сказал Бабков, — и находится на подписи у председателя облисполкома товарища Потрошкова. Можно позвонить в секретариат, хоть сейчас… и, кстати… как ваша фамилия?»
«Порядок есть порядок», — заметил милиционер.
«Это вы правы. Но пожалуй, я всё-таки свяжусь с Потрошковым».
«Ладно. Я вам верю», — сказал старший сержант, приосанившись.
«А может, всё-таки… И у вас совесть будет чиста».
«Не стоит».
Муня всполошился.
«Да что ж мы все стоим-то — в ногах правды… Паша! Как бы нам, это самое, насчёт…»
«Это, конечно, дело важное, отрицать не буду, — продолжал старший сержант. — Народ у нас тёмный, тем более, одни женщины».
«Современная фотография — это прежде всего искусство, — сказал Лев Бабков. — И перед нами, фотохудожниками, стоит важнейшая задача. Достойно отобразить нашего человека, труженика полей, отобразить его во весь рост, во всём величии его исторического подвига, не с позиций мелкой правды факта, а с позиций социалистического реализма».
«Не могу, — строго сказал старший сержант, — я при исполнении служебных обязанностей».
«Чем богаты, тем и рады», — возразил Кораблёв.
Колченогий стол был накрыт скатертью, питьё и закуска стояли наготове.
«А вот что я хотел спросить. Есть, что называется, желающие? Или как там?»
«У нас финансовый план. Само собой, отчётность, всё как полагается. Заказов много… Сами говорите — женщины. А женщины любят фотографироваться, причём, знаете, в разных костюмах. Хотя некоторые и без костюма».
«Греческие богини, что ль?»
«Античное искусство завещало нам культ здорового человеческого тела. Древние греки смотрели на это иначе».
«Древние греки? Ну, это другое дело. А нельзя ли… Ладно, раз уж такое дело… — сказал старший сержант, снимая фуражку. — Но только по одной. Я за рулём».
«Конечно, не поймите нас так, что они тут нагишом… На панно изображена Афродита. Достаточно просто вставить лицо в отверстие».
«Так вот, я говорю, это самое, нельзя ли…?»
«Ознакомиться?»
Милиционер крякнул, закусил бутербродом с городской колбасой и важно кивнул.
«Паша, — сказал Бабков бархатным баритоном. — Где там у нас альбом?..»
«Н-да, — размьшлял милиционер. — Мне, что ль, попробовать…»
«Прекрасная мысль. Паша!..»
«Вот только не знаю. В форме вроде бы неудобно».
«Форма не мешает. Я бы рекомендовал вот этот вариант…»
«Н-да… а сколько это будет стоить?»
«Что вы, Павел Лукич, — вмешался Муня. — Обижаете. Никаких денег, вы наш почётный клиент».
Паше было отдано распоряжение включить подсветку. Старший сержант, поддерживаемый Муней, поднялся на помост с рамой и фанерным щитом, на котором представлен был герой гражданской войны на боевом коне, в бурке и папахе. Из круглого окошка под папахой выставилось порозовевшее от выпивки и волнения лицо старшего сержанта. Кораблёв спрыгнул с помоста и занял пост перед камерой на треноге.
Лев Бабков отступил на шаг и прищурился.
«Нет», — сказал он.
«Что — нет?» — спросило лицо в фанерной дыре.
«Нет необходимой экспрессии. Образ внутренне неубедителен. Я вижу вас в другой перспективе… Паша, — сказал Лев Бабков. — Давай-ка лучше… Или, может, Павел Лукич сам выберет».
«Вы уж сами решайте. Я вам доверяю».
«Вариант Ричард Львиное Сердце, — сказал Бабков. — Мне кажется, самый подходящий типаж».
«А это кто же это такой?»
«Это был такой король».
«Король?» — спросил недоверчиво старший сержант.
Паша выволок щит.
«Мать честная!» — присвистнул старший сержант.
«Ну как вам?»
«Ну как?» — в свою очередь спросил из дыры старший сержант.
«Никто из нас, — изрёк Лев Бабков, — не знает, кто он на самом деле…»
«Чуть не забыл, — сказал старший сержант, сидя в седле мотоцикла. — Там вас одна барышня дожидается. Дочка, говорит».
«Моя дочка?» — переспросил Бабков.
«А чья же».