Глава 5
Уже в самолёте, летящем в Белосток, откинувшись в узковатом кресле и закрыв глаза, командир стал вспоминать вчерашний вечер с Ленкой. И из расслабляющей нежности, от которой – он чувствовал это как физический процесс – таяло сердце, всплыло то, что задело сутки назад. Радость почему-то сказала матери, что проведёт ночь с однокурсниками. Как будто Зинаида Петровна не знала, что девчонка не раз и не два оставалась у Сергея. И ведь будущая тёща должна была сообщить, что Марков в Москве и разыскивает ненаглядную «оторву».
Усталость накатывала, и мужчина решил не обращать внимания на мелочи. Мало ли, может, хулиганка выкинула очередной фортель и поссорилась с семейством. Или – заворочалось беспокойство – опять какие-то проблемы в институте? Ладно, решим, подумал Марков уже в полудрёме, нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики.
Когда все приглашённые – Мамсуров, к счастью, оказался в Москве – собрались в кабинете Берии, без вызова вошла красавица Мамиашвили, заперла за собой дверь и встала рядом с нею, прислонившись к стене, словно охранник. Генерал армии Павлов явился в парадном мундире и сиял золотым шитьём, которое не вязалось с встревоженным лицом Дмитрия Григорьевича. Хаджи-Умар присел на край кресла перед столом наркома, как огромный кот, готовый в любой момент броситься в сторону. Рафаэль Саркисов, усевшись верхом на самый скромный из наличествующих стульев, нервно теребил щеточку усов, оглядывая по очереди присутствующих.
– Меня тревожит Марков, – без предисловий начал Лаврентий Павлович. – Он с подозрительной регулярностью появляется у нас на пути. Объяснять всё это случайными совпадениями уже невозможно.
– Я, наверное, не всё знаю, – проговорил Мамсуров.
– Давайте по порядку, – согласился нарком. – Мы предприняли известную акцию, чтобы напугать и скомпрометировать Кобу.
Диверсант кивнул, и на мясистом лице появилась довольная улыбка.
– Это было изящно. Только протискиваться по потайному ходу человеку моей комплекции было нелегко. Очевидно, предки были совсем тщедушными. Я вылез весь в пыли и паутине, чихал потом неделю.
– Подмести для тебя забыли, – пробормотал Саркисов. Хаджи-Умар не удостоил его даже взглядом.
– В результате Иосиф вытащил из лагерей двенадцать зэков, чтобы выковать из них доверенных «апостолов». Мы приняли меры, и из всех остался только Марков.
Когда появилась реальная возможность свергнуть тирана, этот выдвиженец готов был бросить подчинённые ему войска в защиту Джугашвили. С тех дней мои отношения с Вождём сильно испортились. Если бы не урановый проект, не человек, которого я сберёг, товарищ Берия сам уже оказался бы в СТОНе. Со всеми вытекающими последствиями для всех присутствующих. И вдруг выясняется, что и мой секретный специалист – добрый знакомый Маркова.
Наконец, Дмитрия Григорьевича Коба снимает с округа, преобразовывает Западный Особый в фронт и поручает тому же Маркову, шени деда, подготовить войска к отражению нападения немцев. Это полный крах наших планов. Надо решить, что мы должны делать.
– Я был в Белостоке, – с недоумением заговорил Мамсуров. – Комфронтом делает всё, что должен предпринять честный военачальник, чтобы обезопасить границы своей страны. Не могу понять, что мы можем иметь против этого?
– Ты подключился к операции позже остальных, Хаджи-Умар, – стал объяснять Берия, – потому представляешь её не в полном объеме. Главная цель, с которой ты согласен, – устранить от власти Сталина. Подчёркиваю, мы люди гуманные, убивать его не собираемся…
Мамиашвили иронически усмехнулась.
– Да, – настойчиво повторил Лаврентий Павлович, – мы не хотим пачкать руки в крови. Даже в крови такого злодея, как Коба.
– Если бы можно было шлёпнуть Джугашвили так, чтобы ответственность пала на кого-то другого, он бы уже лежал под землёй на три метра, – цинично сказала красавица-секретарша. Павлов кивнул, Берия поморщился, но продолжил:
– Если вождь будет скомпрометирован, его можно отстранить от власти…
– …и захватить её самим, – закончила Мамиашвили. – А теперь представь, боец, – обратилась она к Мамсурову. – Гитлер наносит удар по скученным, неуправляемым войскам. Немецкие танковые колонны за три дня выходят к Минску; к сентябрю они уже под Москвой. Сталин арестован как виновник разгрома. Его место занимает Лаврентий Павлович и договаривается с врагом о мире. Да, тяжёлом, но всё же лучшем, чем полное уничтожение страны. Ленин тоже подписывал Брестское соглашение.
Диверсант ошарашенно смотрел на каждого из присутствующих:
– Чтобы захватить власть, вы готовы отдать полстраны?
– Если это плата за то, чтобы убрать Сталина, цена не слишком высока, – отрезала женщина.
– Это – временная мера, – примирительно заговорил Берия. – Как только мы создадим бомбу и продемонстрируем её мощь, немцы станут куда как уступчивее. Тогда и подпишем новый договор. Польшу, Белоруссию и Украину, скорее всего, придется отдать, но ничего, Россия велика, земли на всех хватит.
Мамсуров тяжело задумался, он даже как-то осел в кресле, словно придавленный тяжестью выбора, который нужно было сделать.
– Вернёмся к Маркову, – призвал нарком внутренних дел. – Мой человек в Белостоке предлагает скомпрометировать его. Как в своё время Тухачевского: обвинить в сговоре с фашистами.
Хаджи-Умар ухмыльнулся:
– Не выйдет.
– Зачем такие сложности, – горячо вмешался в обсуждение Саркисов, – семь пулек, как в Сараеве, и всё. Как учит нас товарищ Сталин, есть человек – есть проблема; нет человека – нет проблемы.
– Ни в коем случае, – отмёл предложение Лаврентий Павлович. – Лучше, если Сталин убедится, что старые соратники не подводят. Борозду не портят. А новые, да ещё обиженные…
– Да, доверие Иосифа Виссарионовича дорогого стоит, – серьёзно подтвердил Павлов. – Особенно для нас сейчас.
Ленка ворвалась в квартиру и заорала во всю глотку:
– Мам, что есть перекусить? Я голодная как стая волков.
– Я тоже только пришла с работы, – ответила Зинаида Петровна. – Переодевайся, сейчас что-либо сообразим.
Через пять минут мать и дочь хлопотали у плиты на коммунальной кухне. К счастью, соседка уже оттрапезничала. Эльза Германовна выглянула на голоса из своего логова, решила, что ничего интересного не происходит, и снова залегла в спячку.
– Признавайся, – тихо, чтобы не привлечь внимания Эльзы, проговорила Корлюченко-старшая, бросая в закипевшую воду сосиски, – ночевала у Маркова?
Ленка вскинула голову, лицо закаменело.
– Ой, девочка, – продолжала мать, – хороший он мужик, но не пара ты ему.
Девушка молчала.
Зинаида Петровна вынимала из кухонного стола тарелки, выкладывала вилки, нарезала ломтями пеклеванный хлеб и высказывала все свои страхи:
– Он сегодня на самом верху, а что завтра будет? Не зря же в него стреляли. И тебя заодно чуть не убили. Боюсь я за тебя, это ты понимаешь?
– Всё я знаю, мама, – откликнулась наконец Ленка. – Сама всё время об этом думаю.
– Ты же умница, – обрадовалась женщина. – Не по себе дерево рубить – оно тебя и придавит.
Девчонка поморщилась.
– Он меня любит, – с вызовом сказала она.
– Он годы в лагере провёл, живой женщины не видел. А тут ты появилась. И вся любовь. Появись какая другая, ей бы объяснялся. И ведь ещё появится. На генерала, знаешь, сколько охотниц найдётся.
– Он говорит, у меня улыбка замечательная, – проговорила Ленка и разревелась. Мать обняла «оторву», погладила её, как маленькую, по голове.
– Ну что ты, доченька, успокойся. Брось ты это всё, выходи замуж за хорошего парня. Вон Николай тебе уже три года предложения делает. Заживёте как все, скромно и незаметно, зато счастливо. Колька тебя на руках носить будет. Ты же сама знаешь, это не любовь. Задурил взрослый мужик моей девоньке голову. Чуть не сам Сталин за него тебя сватать будет. А мы люди маленькие, с суконным рылом в кремлёвский ряд не полезем. Конечно, приятно, когда тебе сам вождь мирового пролетариата руку целует и всякие слова говорит, да мы уж как-нибудь на своём месте. Понимаю, и генерал тебе понравился. Но это пройдёт. Всё проходит, и это пройдёт, – повторяла Зинаида Петровна, сама не зная того, слова пророка Экклезиаста. Девушка всхлипнула в последний раз. – Господи, – закричала вдруг Корлюченко-старшая, – сосиски-то совсем разварились!
Ранним утром первого мая Марков пригласил Ямщикова.
– Держи, Александр Иванович, – передал комдиву пакет с документами и генеральскими звёздами. – Историческая справедливость восстановлена, заметь, по приказу самого товарища Сталина.
Ямщиков вытряхнул на ладонь знаки различия, внимательно прочитал документы и тихо произнёс:
– Служу России.
– Не по уставу говоришь, – усмехнулся Сергей Петрович.
– По совести, – тихо, но упрямо ответил новоиспечённый генерал.
– Ты, главное, за этими стенами никому не ляпни.
– Не дурак, – отмахнулся Ямщиков.
– Надо бы обмыть, чтобы быстрее росли. С тебя причитается. Но времени нет.
– Ты уж как-нибудь найди часок, – попросил Александр Иванович. – Всё-таки я этих цацек столько лет ждал. Да и личное участие товарища Сталина дорогого стоит. Поднимем здравицу за вождя трудящихся всего мира и лучшего друга физкультурников.
Первомай Марков провёл в частях. Он отстранил от командования комдива, которого застал в крепком подпитии – в честь праздника, как пытался объяснить полковник. Позиции артполка не оборудованы, куда подевался истребительный дивизион, штабу неизвестно, хлебопекарня не справляется, приходится возить буханки от соседей, и то на весь состав не хватает. А этот ферт устроил парад, уминать плац разбитыми сапогами, а после со старшими командирами организовал «Мир, Труд, Май» до поросячьего визга.
Устраивая разносы, грозя и убеждая, комфронтом всё время помнил о просьбе старого друга. Часам к пяти он почувствовал убийственную усталость и отупение и решил, что только за сегодня поломать инерцию руководства трёх армий всё равно не удастся.
– Поехали домой, Игорь Иванович, – сказал он Румянцеву. – А то я скоро от инфантерии воспарю до авиации. По количеству часов в воздухе скоро стану претендовать на звание аса.
Вернувшись в кабинет, набрал Ямщикова:
– Ты звал меня, гони чаи, гони, родной, варенье, – чуть перефразировал он строки «лучшего поэта пролетарской эпохи».
– Варенье лучше виноградное или пшеничное? – включился в игру комдив.
– Тащи пшеничное, – вздохнул в трубку Сергей.
Александр Иванович расстарался. На рабочий стол, отодвинув карты, он выложил копчёную свинину, сало, рижский чёрный хлеб удивительной вкусности. Выпили за новое звание, произнесли положенные здравицы, зажевали.
– Щей горячих хочется, сил нет, – сказал комдив. – Все ванторобецы аж стонут.
– Что у тебя стонет? – не понял комфронтом.
– Местные так называют всё, что у человека в животе. По польско-еврейски, что ли.
Марков при этих словах тоже почувствовал, как затосковали по жидкому желудок и кишки.
– А пошли в столовую. Неужто наши доблестные герои черпака и кастрюли не найдут какого хлебова для двух генералов.
Маркова и Ямщикова проводили в специальную комнату для высшего комсостава, расположенную рядом с кабинетом начальника пункта питания. Уютный толстяк – хозяин заверил, что через минуту любое и всякое желание товарищей командиров будет исполнено, выскользнул за дверь, и тут же после вежливого «тук-тук» вошла официантка.
– Здравствуйте… – сказала она, чуть помедлила, узнав. – Сергей Петрович.
Коротенькая юбочка, красивые ножки, аккуратный передничек. Голубые глаза, белокурые волосы. Люсечка.
– Здравствуйте, Людмила Игоревна.
Краем глаза комфронтом заметил, как смотрит на Сумову Александр Иванович. Так ребёнок глядит на ангела, прикреплённого к ветке новогодней елки. Так немолодой мужчина любуется юной красавицей – восторженно и безнадёжно. Девушка, конечно же, тоже оценила впечатление, которое она произвела на вахлака с новёхонькими генеральскими знаками различия.
– Что будете заказывать, товарищи командиры? – чуть присела в книксене, чтобы заволновался, шевельнулся подол.
Не представить старого друга чекистке – неприлично. А знакомить очень, ужасно не хотелось.
Пауза затянулась. Официантка дисциплинированно ждала, скромно опустив глаза долу. Но Марков видел лёгкую ироничную ухмылку на её лице.
– Людмила Игоревна, это мой друг, Александр Иванович Ямщиков. Александр Иванович, Людмила Игоревна Сумова.
Комдив, обычно похожий на затюканного судьбиной мужичка, вскочил и с неожиданной галантностью поцеловал ручку Люсечке. Что твой граф из зарубежного фильма.
Потом они продиктовали заказ, и мигом появились на столе, аппетитно исходя душистым паром, тарелки с тёмно-алым борщом. Белорусские деруны с мясом вплетали собственную струйку в симфонию вкусных запахов. Ямщиков умоляюще посмотрел на Маркова, тот понял и кивнул. Генерал-майор вскочил, пригласил блондинку-официантку присесть за стол: «Людмила Игоревна, мы празднуем присвоение мне очередного звания, разделите мой праздник, пожалуйста» – и бросился в кабинет начпрода; через минуту вернулся с бутылкой коньяка и тремя бокалами, разлил.
– Поздравляю, – девица чокнулась с Александром Ивановичем, протянула свой бокал в сторону Сергея. Тот приподнял собственную посудину и пригубил.
Ямщиков блистал, он осыпал девушку комплиментами, удачно острил, изысканно ухаживал за дамой. Марков наблюдал за этим фейерверком и чувствовал, как его наполняет тяжёлая злость.
Когда мужчины шли по Липовой к замку Браницких, Сергей сказал:
– Александр Иванович, ты с этой куколкой поаккуратнее.
– А что, твоя? – помрачнел комдив.
– Вовсе нет. Но она… – В последний момент поймал себя за язык и закончил не так, как собирался: – Очень не простая штучка.
– Что не простая, я сам вижу, – не так понял друга Ямщиков.
Третьего числа комфронтом собрал высший командный состав трёх армий, ещё раз обрисовал ситуацию и потребовал немедленно навести порядок в подчинённых соединениях и приступить к возведению укрепрайонов на наиболее опасных направлениях. Чтобы командарм-10 Голубев, командарм-3 Кузнецов и командарм-4 Коробков открыли глаза на опасность сложившегося положения, Марков предложил провести командную игру западные против восточных. Армиями вторжения управлял сам комфронтом. «Командование» Западным фронтом принял на себя Константин Дмитриевич Голубев, понадеявшись не только на боевой опыт, но и на теоретические знания, не зря же он был преподавателем Академии имени М. В. Фрунзе.
Атаку с Сувалковского выступа в направлении Меркине, Щучина и Домброва силами четырёх пехотных и двух танковых дивизий генерал-майор предсказуемо не мог отразить: полосу обороны в 145 километров прикрывали только три стрелковые дивизии. Это при том, что местность позволяла любым родам наступающих войск действовать в любом направлении. Константин Дмитриевич попытался отрезать наступающие части «немцев» от коммуникаций, используя 11-й мехкорпус своей 10-й армии.
– Стоп, – улыбнулся Марков и достал из папки бумагу. – У вас 242 танка «Т-26», огнемётных – 18, «БТ-5»–44, «Т-34»–24, «КВ» – 3. Танки «Т-26» и «БТ-5» составляли главным образом учебно-боевой парк, полученный на укомплектование из других частей. До 10–15 % танков в поход не выйдут, они в ремонте. Артполки полностью не укомплектованы ни орудиями, ни приборами управления, ни транспортом. Автомашинами корпус обеспечен в пределах 10–15 %. Мотоциклетный полк – пульбат, батальон связи, понтонные батальоны – совершенно не обеспечены инженерным и специальным имуществом. Батальон связи из положенных 19 раций имеет одну 5-АК. Карт топографических районов боевых действий совершенно нет. Личным составом обеспеченность на сегодняшний день: 35–40 % рядовым составом. Майский призыв, – предупредил Сергей Петрович возражения командарма-10, – доведёт численность бойцов до списочного, но эффективно воевать они, необученные, не смогут ещё несколько месяцев. Младших командиров имеется в разных частях от тринадцати процентов до половины, комначсоставом корпус укомплектован до 60 %. Добавьте к этому абсолютное господство немецкой авиации в воздухе, потому что ваш аэродром в Тарново, это двенадцать километров от границы, артиллерия накроет ещё до начала вторжения. В Долубово, Себурчине, Высоке-Мазовецке и Борисовщизне поработают штурмовики и бомбардировщики. Чем будете воевать, товарищ генерал-майор?
Константин Дмитриевич побледнел.
– На юге положение не лучше, – беспощадно продолжал Марков. – Четыре армейских корпуса и три механизированных остановить вообще трудно, а не имея укрепрайонов, подготовленных оборонительных позиций, чётко отработанной системы связи и оповещения – невозможно. Мосты через Буг не заминированы, значит, «мои» диверсанты захватят их в целости и сохранности. В результате в первые же дни я пройду километров сто в глубь страны. Может быть, удастся остановить частями второго эшелона. И то вряд ли. 13-я армия только формируется. Не дай бог, фашисты начнут завтра. Мы покатимся аж до самого Минска. Со всеми вытекающими последствиями.
Командармы молчали. Собственно, Марков не открыл для них, грамотных военных, ничего нового. Просто существующая директива, требовавшая обеспечить быстрое развёртывание частей и нацеливание их на победный марш вперёд, на Запад, заставляла смотреть на карту только под заданным углом. И вдруг точка зрения изменилась, и они увидели разверзшуюся прямо перед ногами пропасть. Оценить масштабы и последствия разгрома, который учинил, к счастью, пока только на карте, противник, полководцы могли в полной мере. Такое начало войны почти неминуемо вело к гибели страны, и виновными в ней по-любому оказывались три генерала – Голубев, Кузнецов и Коробков. В тот же день в части ушёл приказ о срочной подготовке плана прикрытия сосредоточения и развёртывания войск округа.
Из опросов командиров подразделений, дислоцированных на Белостокском выступе.
Генерал-майор М. А. Зашибалов (бывший командир 86-й стрелковой дивизии 10-й армии). К 1 мая 1941 года оборонительная полоса дивизии, к созданию которой мы приступили с августа 1940 года, была оборудована. Во второй половине мая меня с начальником штаба вызвали в управление 10-й армии. Там начальник штаба генерал-майор Л. И. Ляпин довёл до нас решение командующего на постройку и оборудование новой дивизионной оборонительной полосы. До 1 июня приказывалось произвести рекогносцировку полковых участков и батальонных районов обороны, огневых позиций артиллерии, командных и наблюдательных пунктов. План оборонительных работ требовалось доложить через нашего командира 5-го стрелкового корпуса к 5 июня, все работы, согласно ему, закончить к 1 августа 1941 года. План оборонительных работ был утверждён. На основании принятого мною решения штабом дивизии были разработаны приказ и плановая таблица взаимодействия по ведению оборонительного боя в новой полосе. Для всех частей дивизии были разработаны планы поднятия их по боевой тревоге, [они] хранились в сейфах командиров в опечатанных конвертах. Вскрытие разрешалось по установленному сигналу. Командиры стрелковых и артиллерийских полков, отдельных батальонов и дивизионов знали задачи и в соответствии с этим разработки решения и боевые приказы на оборону государственной границы. (Дата составления документа отсутствует.)
Полковник А. С. Кислицын (бывший начальник штаба 22-й танковой дивизии 14-го механизированного корпуса). Примерно в марте – апреле 1941 года командир дивизии, я, начальники оперативного отделения и связи были вызваны в штаб 4-й армии (г. Кобрин). В течение 2–3 суток мы разработали план поднятия дивизии по боевой тревоге, в который вошли и такие документы, как приказ на марш в район сосредоточения, схемы радио– и телефонной связи, инструкция дежурному по дивизии на случай боевой тревоги. Усиление дивизии не планировалось. Было категорически запрещено ознакамливать с содержанием разработанных документов даже командиров полков и дивизионных частей. Кроме того, оборудование наблюдательных и командных пунктов в районе сосредоточения соединения производить не разрешалось, хотя этот вопрос поднимался связистами. (Дата составления документа отсутствует.)
Огромная, включающая в себя десятки тысяч людей и тысячи различных механизмов – самолетов, танков, орудий и тягачей, автомашин, полевых кухонь – громада, составляющая фронт, наконец поддалась усилиям командующего. Марков ощутил это чисто физически. Карбышев приступил к возведению укреплений на наиболее опасных направлениях. В помощь ему комфронтом распорядился направить по взводу сапёров из каждого батальона, чтобы ускорить темп работ. С опасно приближенных к границе аэродромов скрытно стали отводить самолёты, оставляя прикрытые маскировочными сетями макеты. Начались выстраивания систем эшелонированной обороны каждой дивизии, каждого полка. Бойцы рыли окопы полного профиля и стрелковые ячейки, оборудовали блиндажи и ходы, тренировались в быстром занятии позиций. Сергей Петрович приказал обучать пополнение, прибывающее каждый день, только тому, что необходимо в бою. Строевая подготовка свелась к минимуму – некогда плацы сапогами утаптывать.
Прибывающих новобранцев теперь встречали на станциях и сразу же препровождали в подразделения. С бардаком, когда штаб не мог отыскать свои части, потому что их высадили из эшелонов в разных местах, удалось покончить. Правда, только после того, как комфронтом определённо пообещал, что с каждым подобным случаем будет разбираться особый отдел. Со всеми проистекающими отсюда последствиями.
Призывников-трактористов передавали в распоряжение танковых соединений, чтобы ускоренным образом готовить водителей броневых машин. Катастрофически не хватало пилотов – в некоторых соединениях половина аэропланов не имела «седоков». Не было раций. Связь между частями осуществлялась при помощи гражданских телефонных сетей. Габрильянц прошерстил всех, кто устроился на работу в телефонные службы за последние два года, и выявил не один десяток возможных вредителей. Кого арестовали, других сомнительных отправили в глубокий тыл, чтобы с ними разбирались менее занятые сотрудники. Параллельно фронтовой разведупр и армейские разведотделы готовили отряды диверсантов, чьей задачей была активная работа в тылу наступающего противника: нарушение коммуникаций, беспокоящие удары по небольшим отрядам.
С пятого мая стали поступать РРСы. Первые образцы Марков велел передать в 201-ю дивизию, Ямщикову. Её он планировал использовать в случае неожиданного нападения как главную ударную силу резерва. Сюда же отправились и первые образцы ракетного оружия на платформе грузовых автомобилей. О соблюдении строжайшей секретности по поводу реактивного оружия и новых самолётов, «МиГов», которые пришли в разобранном виде, в ящиках с фальшивой маркировкой, были предупреждены все под роспись.
Особое внимание пришлось уделять 11-му мехкорпусу 10-й армии. В первой полосе обороны он единственный мог быть брошен и в контрнаступление, и, если будет такая возможность, во фланг наступающей группировке противника. Однако всё приходилось держать под собственным контролем – от состояния материальной части до обеспеченности личным составом, прибывающими каждый день пополнениями, необученными и годными только на то, чтобы сложить головы пушечным мясом. Из них срочно нужно было делать если не умелых воинов, то хотя бы владеющих азбукой боя рядовых. Не удавалось решительно убыстрить формирование 13-й армии, должной стать оплотом второго стратегического эшелона. Здесь оказать реальное содействие могли Тимошенко и Жуков. Могли…
И всё же командующий фронтом стал смотреть на окружающий мир веселее. Он даже принялся немузыкально мурлыкать себе под нос на варварский самим придуманный мотив: «Забил заряд я в пушку туго и думал: «Угощу я друга, постой-ка, херр мусью». В случае чего, угостить херра-мусью теперь было чем, и это радовало.
С каждым днём фронт накачивал мускулы, креп. Инспекционные поездки или полёты Сергей Петрович по-прежнему совершал каждый день, но теперь они свелись к нормальным проверкам состояния боевой подготовки. Проблемы оставались, но это были текущие вопросы, а не полная и неминуемая катастрофа.
Поздно ночью с пятого на шестое мая Маркову дозвонился Непомнящий.
– Извините, товарищ комфронтом, за беспокойство, – запинаясь, произнёс он, – но дело очень важное.
Сергей Петрович глянул на часы – половина третьего. Он вернулся из штаба 11-го мехкорпуса около полуночи, лёг в час. Но вряд ли помощник стал бы будить командира из-за мелочей.
– Слушаю, Иван Андреевич, – вздохнул генерал.
– Вчера вас разыскивал по ВЧ Поскрёбышев. Я доложил, что вы в войсках, предложил перезвонить в штаб корпуса. Алексей Николаевич нехорошо выразился о нашей связи и велел передать, что утром с нарочным придёт от Тимошенко пакет с важным и секретным документом. Просил вас никуда не отлучаться, пока с ним не ознакомитесь.
Сергей поблагодарил и снова улёгся.
Что могло произойти пятого мая? День печати, день рождения Карла Маркса. Больше в голову не пришло ничего. О любом важном событии передали бы по радио. Не соорудив никакой правдоподобной гипотезы, Марков заснул.
Утром помощник передал ему засургученный пакет. Вскрыв его, комфронтом прочитал: «Стенограмма выступления товарища Сталина И. В. перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 года». Он пробежал глазами основные тезисы: «1. Рабоче-Крестьянская Красная Армия (РККА) – это нападающая армия, самая нападающая армия. 2. Война будет всегда и во всяком случае вестись на территории врага и закончится полным разгромом противника при малых потерях с собственной стороны. 3. Восстания пролетариата в тылу противника поддержат борьбу Красной Армии. 4. Подготовка к войне исчерпывается подготовкой к нападению. 5. Оборонительные меры не предусматриваются и даже запрещаются, поскольку во всяком случае мыслится, что оборонительная фаза продлится лишь несколько дней». Значит, Хозяин счёл правильным приоткрыть завесу над операцией «Гроза». Опасный ход. Скрыть такую речь не удастся, а немцев такое заявление может подтолкнуть к авантюрным действиям.
По спине пробежал холодок: мы не готовы воевать прямо сейчас, ещё хотя бы пару-тройку месяцев…
Сергей стал читать дальше: «Товарищ Сталин резко отрицательно отреагировал на тост, поднятый начальником Академии имени М.В. Фрунзе генерал-лейтенантом М. С. Хозиным за миролюбивую политику, заявив, что теперь следует покончить с оборонительными лозунгами, поскольку они устарели и с ними уже невозможно завоевать ни пяди земли. Красная Армия должна привыкнуть к мысли, что эра миролюбивой политики окончилась и началась эра силового расширения социалистического фронта. Тот, кто не признаёт необходимости наступательных действий, – или обыватель, или глупец».
В общем, новым был только факт обнародования доктрины. Пока задача готовиться к «наступательной войне» не была произнесена вслух, её как бы не существовало. Можно было «бороться за сохранение мира», клеймить буржуазных агрессоров. Теперь Рубикон перейдён.
Вернувшись к началу текста, Марков обратил внимание, что вождь нигде не назвал противника, на которого будет обрушен пролетарский меч. Хоть это хорошо. Наркому иностранных дел придётся повертеться ужом на сковородке, чтобы убедить кого бы то ни было, что Белостокский выступ нацелен на Англию. И всё равно не поверят.
В любом случае «ввиду вновь открывшихся обстоятельств» требовалось ещё ускорить процесс наведения порядка и организации именно оборонительной линии.
О том, какой козырь выступление вождя даст в руки Габрильянца и его службы, Сергей не подумал. Да чёрт с ним, Сталин не выдаст – НКВД не съест.
На следующий день по радио передали, что товарищ Сталин назначен Председателем Совета Народных Комиссаров, т. е. принял на себя управление не только (может, и не столько?) партией, но и государственным аппаратом. Вся власть в стране сосредоточилась в короткопалых, с пигментными пятнами руках одного человека.
Удивительная штука – время. О его свойстве лететь вскачь, когда минуты и часы загружены «с перевесом», и тянуться, словно улитка по склону горы, если приходится ждать, кто только ни размышлял. Конечно, это субъективное восприятие навсегда отрезаемых ножницами секундной стрелки одинаковых на самом деле кусочков вечности – секунд. Но лента человеческой жизни превращается в горку, сложенную из настриженных полосок, песчинок. И, оглядываясь назад, пытаясь разгрести пирамиду умерших мгновений, ты найдёшь только пригоршню праха и призраки давно минувшего – воспоминания.
С какого, собственно, хрена приходит в мозги такая чушь? Марков встряхнул головой, словно стараясь очистить мыслительный аппарат от насевшей пыли. Дел было невпроворот, дни пробегали, как герои немых фильмов, суетливо дёргаясь. Со всеми предосторожностями в дивизии Ямщикова были проведены испытания РРСов. Сергей Петрович опасался, что приёмы использования непривычного оружия вызовут затруднения у бойцов. Одно дело – стрелять из трёхлинеечки, четырежды проклятой, но изученной до той степени, что она стала родненькой. И совсем иное – водрузить на плечо не то самоварную трубу, не то вообще чёрт знает что. Так смотри ещё, чтобы реактивная струя не обожгла стоящего сзади…
Но ничего, обошлось. Обтёртые частично в боях на Халхин-Голе, частично в финской ветераны, отобранные лично Александром Ивановичем, с изрядной долей скепсиса выслушали вступительные объяснения присланного Лангемаком спеца, повертели в руках «штуковины». И первые же пуски с неожиданной точностью поразили учебные цели – остовы до крайности заезженных грузовиков, которые в данном случае символизировали неприятельские танки. Результат впечатлил.
– Это не ПТРы, – резюмировал плосколицый кривоногий калмык Батыр Цайгулов, или Цейголов, – комфронтом точно не расслышал. – Нести легче, а бьёт, – он на секунду задумался, но нашёл точное сравнение, – как миномёт.
В течение недели потребность 201-й в РРСах была полностью удовлетворена. Можно было заняться формированием 13-й армии, мехкорпусами, строительством укрепрайонов – тут можно было положиться, как на каменную стену, на Карбышева.
На удивление хорошо вёл себя Габрильянц. Его люди сумели крепко почистить территорию, причём выловили действительно фашистских агентов, а не набрали «до счёта» первых попавшихся мужиков. Речь Сталина 5 мая, казалось, не произвела никакого воздействия на фронтовых особистов. Валерий Хачикович, как умный человек, сумел понять, что выступление, прочерчивающее генеральную линию, – это одно, а резолюция вождя, да ещё касающаяся тебя лично, – совсем иное дело.
Выяснилось, однако, что многие вопросы – прежде всего, поставки новых вооружений, отбора специалистов из пополнения – можно решать только в Москве, а то и только лично с товарищем Сталиным. Марков разрывался между необходимостью каждодневно мотаться между 10-й, 3-й и 4-й армиями и самому прослеживать ход исполнения главных директив и такой же, если не ещё более насущной, доказывать приоритет своего фронта в кабинетах Шапошникова, Жукова, самого Верховного. Поэтому, когда на стол лёг вызов на очередное совещание 15 мая, он даже вздохнул с облегчением. Опять же, согрела сердце мысль, что, может быть, получится снова увидеться с Ленкой.
К вечеру 14 мая позвонил Габрильянц и попросил о срочной встрече, как он выразился, аудиенции. Времени не было катастрофически – на столе ждали очереди горы документов – строительство УРов, сборка новых образцов «МиГов», отчёты командиров дивизий по планам обороны. А тут ещё отлёт в Белокаменную в три ночи. Однако начальник контрразведки дал понять, что должен передать сообщение чрезвычайной важности. И Марков решил заехать к Габрильянцу, назначив визит на ноль часов ровно.
Когда он вошёл в приёмную, дежурный адъютант вскочил из-за стола: «Сейчас доложу». Сергей Петрович огляделся и увидел в углу комнаты машинистку – черноволосую смуглянку. Она тоже встала, глядя на визитёра расширившимися тёмно-синими глазами. Татьяна кивнула, здороваясь, попыталась выйти из-за стола. Марков, не ответив, отвернулся. Помощник Габрильянца распахнул дверь в кабинет руководителя котрразведки фронта:
– Прошу, товарищ генерал-полковник, вас ждут.
Валерий Хачикович явился за пять минут до назначенного времени и сразу же приступил к делу: через посредников, связанных с СБ – бывшей Службой Безпеки бывшей Польши, на него, начальника Особого отдела фронта, вышел важный чин абвера, который собирается инкогнито прибыть в расположение 9-й армии вермахта. Он уполномочен предложить конспиративную встречу. Ни с кем, кроме генерал-полковника, командующего Особым Западным фронтом, по слухам, любимчика самого Сталина, он вступать в контакт не хочет. Намекнул, что речь пойдёт о вещах, которые могут изменить судьбы мира.
Чекист говорил вполголоса и ни разу не улыбнулся. Похоже, он был крайне растерян. Ответ нужно было дать сейчас. В случае согласия Маркова, немецкий разведчик готов объявиться хоть в Лесну-Обузе на командном пункте ОЗО, хоть в Белостоке. Последнее предпочтительнее, потому что даёт возможность сохранить переговоры в тайне. Только он требует, чтобы генерал-полковник своим честным словом офицера гарантировал безопасность посланника независимо от исхода беседы.
От затеи за версту несло палёным. Маршала Тухачевского расстреляли за меньшее прегрешение. С другой стороны, вдруг немцы предложат что-то, что даст возможность выиграть время. Такая «овчинка» стоит любой «выделки».
Сергей Петрович долго смотрел в глаза Габрильянцу.
– Как полагаете, провокация или…
Чекист пожал плечами:
– Мы проверили личность немца: Ганс Пикенброк, правая рука Канариса. Очень и очень серьёзная личность. Сухопутный адмирал безусловно просчитывает возможность того, что мы его захватим. Отдать такого осведомлённого помощника только для того, чтобы скомпрометировать меня или даже вас? Исключено!
– А возможность подмены или ошибки?
– Мы, может быть, работаем плохо, – обиделся чекист, – но не настолько, уверяю вас. – Он положил на стол лист бумаги. – Это объективка. Она подготовлена в Москве, центральным аппаратом разведки, которая теперь подчинена Генеральному штабу. Ознакомьтесь.
Комфронтом прочитал: «Пикенброк Ганс – немецкий разведчик, генерал-лейтенант вермахта, с 1936 по 1943 год – начальник отдела военной разведки абвера (А-I), одновременно заместитель начальника абвера (адмирала Канариса).
Родился 3 октября 1893 года в Эссене. В 1913 году вступил фаненюнкером в 11-й гусарский (2-й Вестфальский) полк. Участник 1-й мировой войны, в октябре 1915 года произведён в лейтенанты. В 1918 году полковой адъютант. За годы войны награждён Железными крестами 1-го и 2-го класса. В 1918–1919 годах состоял членом Добровольческого корпуса, участвовал в уличных боях в составе гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии. После демобилизации армии оставлен в рейхсвере, был начальником оперативного отдела штаба 18-й пехотной дивизии. С 1921 по 1926 год занимал различные командно-штабные должности, служил в запрещённом победителями генеральном штабе в Берлине.
В 1927 году Пикенброк перешёл в ведомство полковника фон Бредова («Секция иностранных армий»), представлявшее собой замаскированную разведслужбу.
1 октября 1936 года назначен начальником 1-го отдела (разведка) управления разведки и контрразведки (абвера), позже одновременно стал заместителем начальника абвера адмирала Канариса. Организатор политической, технической и военной разведки за рубежом. Установил дружеские и деловые отношения с разведками стран-союзников, организовав получение разведывательной информации о противнике. Руководил разведывательными акциями во многих странах мира. Один из организаторов «пятых колонн».
– Загвоздка в том, – заговорил Валерий Хачикович, когда генерал отложил справку, – что товарищ Берия не является наркомом НКГБ. Он даёт нам приказы как заместитель Председателя Совнаркома. Обращаться к нему через голову товарища Меркулова мы не можем. И обращаться к нему через товарища Меркулова мы не можем тоже, – контрразведчик чуть пожал плечами и развёл руками, мол, сами понимаете. Даже далёкий ото всех подковёрных поединков Марков уразумел, что хотел выразить Габрильянц: нарком госбезопасности ревниво относится к своему предшественнику. Со всеми вытекающими из этого последствиями для дела. Прорваться сквозь все бюрократические и иерархические препоны и добраться до самого Лаврентия Павловича, чтобы получить соответствующие инструкции и разрешения, можно. Но это займёт недели. А времени нет. Решение необходимо принять здесь и сейчас.
– Хорошо, – Марков резко выдохнул, как перед прыжком головой вниз в прорубь. – Встречу назначьте на семнадцатое мая. О времени договоритесь сами, меня потом проинформируете. О месте и о безопасности для всех участников позаботьтесь лично. Думаю, напоминать о максимальном ограничении круга посвящённых и предотвращении утечки информации вам не нужно. Об остальном я позабочусь сам.
Когда за чекистом захлопнулась дверь, Сергей подумал: «Как вовремя случился этот вызов в Москву».
В семь утра 15 мая к проходной Центрального аэропорта имени М. В. Фрунзе, ещё недавно носившего имя Л. Троцкого, подкатила чёрная «Эмка». Рослый мужчина в чёрном мешковатом костюме подошёл к часовому, предъявил спецпропуск и удостоверение на имя капитана Грозы, сотрудника Управления охраны, подписанное лично Сталиным, и приказал вызвать начальника караула. Прибежавшему лейтенанту с малиновыми петлицами прибывший снова показал свои документы и предписание произвести проверку аэродрома, также украшенное автографом вождя, и спросил:
– Каминский на месте?
– Так точно, ещё не уезжал, – доложил обалдевший командир. Он впервые в жизни видел буквы, собственноручно начертанные Иосифом Виссарионовичем.
– Своих людей соберите в казарме. Охрану обеспечат мои подчинённые, – сухо сообщил капитан Гроза, – до тех пор, пока я не приму решение, что с вами делать, награждать или расстрелять на месте. – И улыбнулся, по-волчьи сверкнув белыми крепкими зубами. Начкар бросил взгляд в сторону страшного здания ГУГБ, стоящего на противоположной стороне лётного поля, и попытался что-то возразить дрожащим голосом: – Личного распоряжения товарища Сталина для вас недостаточно? – и проверяющий, отбросив полу пиджака, стал расстёгивать кобуру «ТТ». Перед входом неизвестно откуда появились люди в синих лётных френчах военных авиаторов, но с петлицами НКВД. И лейтенант подчинился.
Он проводил проверяющего и троих сопровождающих до кабинета полковника Каминского. Тот руководил строительством лётного поля, когда заключённые Дмитровлага засыпали пруд, неуместно красовавшийся в центре участка. И одновременно обеспечивал деятельность аэродромных служб.
Увидев человека в штатском, сопровождаемого начальником охраны, на пороге своего кабинета, Вильгельм Фридрихович побелел. Он уже не первую неделю ожидал, когда за ним придут. Человек с таким именем и отчеством, коли он оказался осведомлённым обо всех характеристиках стратегического воздушного узла в самом центре столицы, на Ходынке, не мог избежать пристального внимания сотрудников страшного дома напротив.
– Капитан Гроза, – представился крупный мужчина и протянул Каминскому предписание. – Оставайтесь на месте. – По-хозяйски снял трубку телефона, набрал какой-то номер и бросил в чёрную трубку одно слово: «Соедините». Через минуту заговорил уже совсем другим тоном:
– Товарищ Сталин, всё, как вы и предполагали. Так точно, все необходимые меры буду приняты. Крайнее разгильдяйство, – он выразительно покосился на Вильгельма Фридриховича и добавил: – Если не хуже. Ничего, разберёмся.
– Всех сотрудников собрать здесь, – приказал он полковнику. – Диспетчерскую службу пока будут нести мои люди. – Отодвинул левый рукав, глянул на циферблат и жестом пригласил принять охрану кабинета и всех, кого сюда вызовут, сопровождающей троице.
Ровно в 7.30 на поле приземлился немецкий транспортник «Ю-52». Он по-хозяйски подрулил поближе к административным строениям. Чёрный «Мерседес» уже нёсся к самолету. Рослый мужчина в свободном костюме поздоровался за руку с выпрыгнувшим из фюзеляжа худощавым арийцем, облачённым в светлый пыльник. Тот вежливо приподнял элегантную серую шляпу. Прилетевший обменялся парой реплик с встречающим, торопливо уселся в салон, и автомобиль сорвался с места.
Пилотов «Юнкерса» люди в лётной форме, но с малиновыми петлицами рассадили ещё по трём машинам. Кортеж вылетел на улицу и свернул в сторону центра столицы, растворился в бесконечных улицах и переулках Златоглавой.
Смена караула явилась вместе с командиром к полудню. Обнаружив отсутствие часовых на проходной, лейтенант Чибисов поднял тревогу. И полковника Каминского, дисциплинированно сидевшего со всем подчинённым персоналом по служебным помещениям, и роту охраны вместе с командиром, запертую в казарме, тут же принялись допрашивать люди из управления ГУГБ. Они прибежали прямо через лётное поле. Легко установили, что никакого капитана Грозы в списках службы Власика никогда не было. Поскрёбышев объяснил перепуганному до полусмерти Меркулову, что товарищ Сталин никогда не подписывает лично удостоверения или, тем паче, предписания для капитанов. Тем более абсурдно даже предположить, будто какой-то капитан может докладывать по телефону о чём бы то ни было самому товарищу Сталину.
Заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров товарищ Берия Лаврентий Павлович через личную секретаршу Мамиашвили передал, чтобы начальник Наркомата госбезопасности «сам резал своих баранов» и не пытался повесить глупость и разгильдяйство своих подчинённых на людей, которые заняты важными делами.
На самом деле заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров товарищ Берия Лаврентий Павлович не мог ничего передать руководителю НКГБ СССР, так как на рабочем месте он отсутствовал. Личная секретарша товарищ Мамиашвили была об этом хорошо осведомлена и имела на случай обращения Меркулова вполне определённые и тщательно продуманные заранее инструкции, которые она точно выполнила.
«Мерседес» с Хаджи-Умаром Мамсуровым за рулём и прилетевшим арийцем на заднем сиденье домчался до небольшого особняка в Комиссарском переулке. Кованые ворота сразу открыли крепкие молодые люди в цивильных костюмах. Документы не потребовали, взглянули на водителя и молча расступились. Автомобиль скользнул во двор и исчез за высокими кустами каких-то вечнозелёных растений, которые образовывали лабиринт, скрывающий подъезд к строению. «Майор Ксанти» затормозил у высокого крыльца, открыл дверцу и пригласил гостя внутрь. Провёл через анфиладу комнат, свернул в неприметный коридорчик, нырнул в замаскированную драпировками дверцу, условно стукнул и, не дожидаясь ответа, толкнул полотнище. Лаврентий Павлович, сияя стёклышками пенсне, встретил гостя у входа, пожал руку, провёл к столу в центре большой комнаты без окон, очевидно упрятанной где-то в сердцевине здания. На льняной скатерти уже красовались бутылки с водкой и коньяком, квашеная капуста, варёная картошка, тонко нарезанное сало.
– Ес ист ди цайт фюр гуте фриштик, – на чудовищном немецком проговорил Берия. – По-русски, по-простому.
Ариец усмехнулся и спросил, где можно помыть руки.
– Проводи герра в сортир, – перевёл Мамсурову нарком. Прилетевший сбросил плащ и остался в элегантной эсэсовской форме со знаками различия оберштурмбанфюрера.
За стол уселись вдвоём. Разливал напитки и раскладывал закуски сам Лаврентий Павлович. Хаджи-Умар остался стоять у входа.
После обязательных трёх рюмок посланец отодвинул тарелку.
– Wir haben keine Zeit, genosse Beriya, – проговорил он.
– Да, давайте перейдём к делу, – согласился хозяин, – ви гетс майн фройнд Рейнгадт Ойген?
– Он просил передать вам вот это, – прибывший достал из внутреннего кармана узкий конверт.
– Это личное письмо фюрера Сталину.
– А сам Гитлер знает о том, что он написал это? – ухмыльнулся Лаврентий Павлович.
– Это действительно собственноручно написанное рейхсканцлером письмо, – с нажимом произнёс посланник.
– Не обижайтесь, ваши умельцы умудрились подготовить несколько «подлинных» писем Тухачевского. Его почерком и на хорошем русском.
– Мы никогда не дерзнули бы подделывать руку фюрера, – очень серьёзно уверил немец. – Это – государственное преступление.
– Хорошо, сегодня же товарищ Сталин прочитает документ, – кивнул нарком. – А что старина Рейнгард передал на словах?
Ариец покосился на Мамсурова.
– Не беспокойтесь, – пухлая ладонь Лаврентия Павловича совершила округлое движение. – Он ни слова не понимает ни на одном иностранном языке. Дикий народ, дети гор. Отважны, но крайне необразованны. Идеальные исполнители.
– Nun gut, – пробурчал под нос посланец шефа СД. – Господин генерал после ряда консультаций с представителями высшего генералитета вермахта…
– С кем конкретно? – быстро спросил Берия.
Немец тонко улыбнулся:
– Эти приватные беседы при определённом освещении могут быть представлены как заговор. Или, как минимум, проявление нелояльности к фюреру. Извините, герр нарком, я не могу называть никаких имён.
– Обергруппенфюрер, – продолжил посланец после короткой паузы, – просил передать: вы обязаны затормозить развёртывание и подготовку Красной Армии к боевым действиям. Наши доблестные войска мощным ударом разгромят части, сконцентрированные на Белостокском выступе, потом дойдут до Минска и Киева. Мы с пониманием отнесёмся к отстранению от власти Сталина и согласимся вести мирные переговоры с вами в качестве верховного правителя СССР. – Германец увлёкся, в его тоне зазвучали командные нотки. Всё-таки немецкий – идеальный язык для «больших батальонов».
– Нужно, чтобы вермахт остановил наступление на этом рубеже, – прервал арийца Берия. – Тогда народ будет считать меня спасителем от неминуемого разгрома, и я смогу заключить новый Брестский мир, по которому вы получите Белоруссию и половину Украины.
– Отдать такой приказ может только фюрер, – немец растянул тонкие губы в улыбке. – Погасить наступательный порыв победителей очень сложно. Нас могут не понять граждане Великого Рейха.
– То есть, – Лаврентий Павлович снял пенсне и принялся тщательно его протирать белоснежным носовым платком, – старина Рейнгардт не может или отказывается дать реальные гарантии…
– Не отказывается. Я же объяснил, что вопросы глобальной политики, – а это именно такой вопрос, – прерогатива верховного правителя, фюрера. А Гитлер – человек непредсказуемый. На волне военных успехов он может утратить реальный взгляд на вещи.
– Так устраните Адольфа и сделайте фюрером нормального человека. Я думаю, дружище Гейдрих смотрелся бы в должности рейхсканцлера и вождя НСДАП не хуже, чем Шикльгрубер.
Посланец при этих словах покрутил головой, словно галстук вдруг чересчур сильно сдавил ему шею.
– Это исключено, – почти прошептал он. – Преемником может стать Гиммлер. Обергруппенфюрер претендует максимум на пост рейхсфюрера СС.
– Значит, пусть остановит наступление в Минске «Чёрный Генрих», – досадливо отмахнулся Берия.
– Я обязан довести до вашего сведения, что никаких твёрдых обязательств в этом вопросе не сможет предоставить никто.
– В таком случае я вынужден сам позаботиться о том, чтобы германская сторона досконально соблюла все оговоренные пункты соглашения, – торжественным тоном прокаркал Лаврентий Павлович. – Наш великий учёный и естествоиспытатель Мичурин говорил: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у неё – наша задача». Несколько перефразируя, скажу: «Я не могу ждать милостей от партнёров по договору». Передайте старине Гейдриху: если вермахт не остановится на обозначенной границе, я буду вынужден применить Оружие Возмездия – новую бомбу, основанную на эффекте деления атомного ядра. – Нарком выложил на стол объёмистый пакет. – Здесь некоторые данные по нашим разработкам. Ваша сторона отстала лет на пять. Этот проект курировал Мюллер, со стороны СД им занимался Шелленберг. Они легко подготовят все нужные материалы для обергруппенфюрера.
У нас уже есть действующие образцы бомбы. Пока они слишком громоздки – доставить их невозможно ни самолётом, ни наземным транспортом. Как видите, я абсолютно честно признаю недоработки. Но замаскировать их и взорвать, когда крупные соединения войдут, скажем, в Минск, возможно. Такая мина способна смести с лица земли город с полумиллионным населением. Или целую танковую армию. Вообразите себе ещё и моральный эффект, воздействие на ваших доблестных солдат. Так что давайте договариваться так, чтобы каждая из сторон отвечала за доскональное исполнение принятых обещаний.
Ариец утратил весь свой лоск и выглядел растерянным.
– Если у вас есть такое оружие… какие у нас гарантии, что вы не примените его?
– Такие же, как у каждого участника нашего дружеского сердечного соглашения, – ухмыльнулся Берия. – Честное слово. Ведь мы же все порядочные люди.
Проходя в кабинет мимо Мамиашвили, Берия многозначительно кивнул красавице и приказал:
– Богдана ко мне. Срочно.
Через пять минут Кобулов уже был у шефа. Он развалился в кресле и вопросительно глядел на наркома. Лаврентий Павлович показал ему узкий конверт.
– Это личное письмо Гитлера Кобе. Через час мы вместе отправимся к Иосифу Виссарионовичу. Ты подтвердишь, что через братца сообщили о специальном курьере и попросили обеспечить беспрепятственный полёт и удачное приземление транспортника. Поскольку аэроплан уже подлетал к границе, времени хватило только на то, чтобы доложить мне. Вопросы?
– А Хозяин не прикажет нас прямо в кабинете? – Богдан Захарович сделал жест, словно крутил кого-то в бараний рог.
– За что? Мы в меру сил помогаем вести дипломатическую игру. Это – одна из главных задач политической разведки. Даже Сталин не отдаст её Генштабу, Тимошенко и его сапоги такого наломают, – ста Молотовым не расхлебать.
Толстяк потянулся к Берии:
– А?
Нарком кивнул:
– Полный орднунг.
В кабинете Заковского резко, требовательно заверещал звонок. Комиссар ГУГБ первого ранга озадаченно посмотрел на аппарат. Прямой его номер знали немногие, а набирать его в последнее время не удосуживался вообще никто. Новые люди, которых приводили с собой Ягода, потом Ежов и Берия, а теперь Меркулов, первого заместителя наркома, как-то оказавшегося не у дел, просто не знали. А старых после всех «корректировок курса» почти не осталось. Не то беда, что в эпоху перемен нелегко жить, в такие времена трудно выжить.
Хозяин кабинета снял трубку, но ничего не сказал.
– Леонид Михайлович, – пробасил незнакомый голос. – Нам необходимо встретиться. Прямо сейчас.
Заковский хмыкнул.
– Лично мы не знакомы, – продолжал настойчивый собеседник. – Но вы, может быть, встречали моё имя в донесениях: майор Ксанти.
Ещё бы. Информация о рейдах диверсанта и террориста по тылам войск генерала Франко читалась как приключенческий роман. Однако жизнь давно уже научила Льва Задова, что авантюрные истории хороши на бумаге, заключённые в крепкий переплёт. В реальности гораздо приятнее скучноватое бытописательство, когда ничего не происходит, кроме обеда по расписанию и зарплаты два раза в месяц по строго установленным датам.
– А по какому, собственно, вопросу вы звоните? – сварливым тоном потревоженного бюрократа осведомился комиссар ГУГБ.
– Если я скажу, что речь идёт о судьбе страны…
– …я тут же повешу трубку.
– Чёрт. Ладно. Фамилия Марков вам что-нибудь говорит?
Леонид Михайлович задумался.
– Был у меня такой знакомый ещё по Перекопу, – осторожно согласился он.
– Тогда я предлагаю обсудить его перспективы получить следующее звание. Хотя бы принципиально.
– Где устроим дискуссию?
– На Чистых прудах есть замечательная пивная. Там закрывают глаза на то, что клиенты доливают в бокалы содержимое принесённых с собой «мерзавчиков», чтобы получилась «полуторка с прицепом».
– Через сорок минут, – сказал Заковский и повесил трубку.
Выделить из толпы забулдыг прилично одетого человека было просто. Мужчины заказали по паре пива, Хаджи-Умар выставил на стол четыре стограммовых флакончика «беленькой». Размяв папироски, вышли на свежий воздух, хотя в том шалмане все дымили, как фабричные трубы, не сговариваясь, прыгнули в притормозивший на зигзаге пути трамвай и внимательно смотрели в заднее стекло. Никто за ними не бросился, ни один автомобиль не сорвался с места. Вышли на первой же остановке, побрели переулками в сторону Садового кольца.
– Ну, так что же вы хотели мне сообщить? – меланхолично осведомился Заковский.
– Давайте я расскажу всё по порядку, – предложил Мамсуров. – А вы уже сами решите, стоило ли тратить на меня время.
Диверсант начал своё повествование с момента, когда тогдашний нарком внутренних дел нашёл план тайных ходов в стенах Кремля и предложил явиться к Сталину в образе духа Аристотеля Фиораванти. Технические детали: перевести Хозяина под предлогом ремонта кабинета поближе к одному из секретных лазов, заменить в нагане вождя пару патронов на холостые – всё это затруднений для начальника секретной службы не вызвало. Первоначально роль привидения должен был исполнить Саркисов. Но тот испугался – о том, что Иосиф Виссарионович в молодости был абреком, Рафаэль знал хорошо. Вдруг он тряхнёт стариной так удачно, что всадит пулю между глаз. Сам не заметишь, как превратишься уже в настоящего призрака. Опять же, часовые. Им патроны не заменишь. Тогда и предложил свою кандидатуру Мамсуров. Он не боялся рисковать и умел точно просчитывать допустимую степень опасности.
Леонид Михайлович фыркнул, удерживая смех:
– Кто бы стал меня уверять, что «Сын несчастья» такой идиот, никогда не поверил бы.
– Почему «Сын несчастья»? – удивился террорист.
– По-еврейски «Берия» звучит как «Сын несчастья».
– Так Лаврентий Павлович?..
– Да хрен его душу знает. Ты можешь мне ответить, для чего понадобился этот театр юного зрителя?
– Берия рассчитывал, что Хозяина либо инфаркт трахнет от ужаса…
– Ну, это вряд ли, – пробормотал Заковский. – Нервы у Кобы крепкие.
– Либо поползут слухи, что Сталину в Кремль являются привидения…
Бывший махновец хмыкнул и рефлекторно выдвинул вперед нижнюю челюсть, взвешивая информацию.
– Значит, главная цель – убрать либо скомпрометировать Самого? А на его место сядет Змей… Нашего друга в детстве частенько поколачивали сверстники – за подлость и воровство. Так он однажды после выволочки сбежал в лес и вернулся с ядовитым гадом в руке. И бросился на обидчиков, используя змею как оружие. Отсюда и кличка – с детства и на всю жизнь. – Помолчав, Леонид Михайлович пробормотал, словно сам себе: – А ведь я ничего не слышал о явлении покойника вождю. Значит, Коба переиграл всех. Хорошо соображает!
Слушая дальнейшее повествование, Заковский всё больше мрачнел.
– Получается спектакль в ТЮЗе – «Павлик Морозов». А Марков снова стал «инженэру» поперёк дороги. Теперь уже в самом главном. Сергея будут убирать. Сперва руками Кобы, не выйдет – напрямую. Уничтожат талант, сволочи. И, что ещё хуже, сдадут страну немцу. Странно, что Змей этого не понимает. Фюрер ведь не остановится, аж до Забайкалья попрёт. Проглотить не сможет, а всё равно откусит.
Известие о сегодняшнем приземлении в Москве «Юнкерса» комиссара ГБ добило.
– Голову даю на отсечение, что летел этот гад через Белосток. Ещё один камень на шею Маркову. Ох, и хитро… мудр Лаврентий!
Когда Мамсуров замолк, Леонид Михайлович невесело спросил:
– И чего же ты, Хаджи-Мурат, хочешь от меня?
– Хаджи-Умар, – гневно поправил осетин. И неожиданно спросил: – Как вы относитесь к Сталину?
– Спросил бы ты чего полегче.
– Боитесь? А я не боюсь. Меня Берия чем взял? Он предложил участвовать в отстранении Сталина от власти. Я был уверен, это – спасение России. А сейчас… Я вижу, каждый норовит урвать кусок пожирнее для себя, любой ценой. Выходит, кроме этой усатой сволочи страну сберечь некому.
Заковский растроганно пробормотал:
– России верные… осетины, чукчи и другие великороссы.
Мамсуров сверкнул глазами, но промолчал.
И вдруг комиссар выпрямился, и на его лице появилась дерзкая улыбка Лёвы Задова:
– Значит, будем играть ва-банк. Поехали.
Усадив гостя на жёсткий стул в своем кабинете – других здесь не водилось, – Леонид Михайлович набрал короткий номер.
– Александр, здорово. Узнал?
Мощная мембрана донесла до Мамсурова голос собеседника:
– Век бы мне тебя не знать, Лёва.
– Мне нужно срочно, прямо сейчас, встретиться с твоим начальником.
– Ты сошёл с ума?
– Саша, ты сам знаешь, что в нормальном состоянии я не просился бы к Нему на приём.
Из трубки донесся тяжёлый вздох:
– Ты хоть представляешь, как это сложно? А для тебя – опасно. Попадёшь не под то настроение, головы не сносишь.
– Вспомни, сколько раз за последние пятнадцать лет я обращался к тебе с просьбами.
– Никогда.
– А теперь, поверь, таки надо. И, может быть, Ему нужнее, чем мне.
– Ладно, куда перезвонить?
– Пока я в своём кабинете. И скажи, что со мной интересный человек. Герой Испании. Зовут Хаджи-Умар Мамсуров. Пусть заготовят пропуск. А лучше ты сам нас встреть.
– Узнаю Лёву Задова. Ты всегда был нахалом.
– Как говаривал мой дедушка из Бердичева, в моём возрасте меняться уже вредно для здоровья.
– Лева, из тебя еврей такой же, как из меня. И все твои предки родом из Устюга. Так что умерь свою манию величия.
Товарищ Сталин с интересом разглядывал вошедших. Между вытянутыми руками Вождя лежал револьвер с потёртой ручкой.
– Здравствуйте, товарищ Заковский, – улыбнулся Вождь. – Я думал, вас расстреляли ещё году в тридцать пятом…
– К счастью, этого не произошло, товарищ Сталин, – ответил Леонид Михайлович, вытянувшись по стойке «смирно».
– К счастью для кого? – уточнил Хозяин.
– Прежде всего, для меня.
Иосиф Виссарионович нежно погладил рукоять нагана.
– Вы рвались на приём. Это само по себе безобразие. Что получится, если каждый станет сам решать, идти ли ему к главе партии и правительства, и когда идти. Товарищ Сталин сам знает, кого и когда ему приглашать. Вы ещё уговорили товарища Поскрёбышева доложить, что у вас дело чрезвычайной важности. Излагайте.
– Товарищ Сталин, я прошу вас выслушать товарища Мамсурова.
Только теперь Вождь перевёл жёлтые глаза на второго визитера и сделал приглашающий жест.
– Сегодня в семь тридцать утра на Центральном аэродроме Москвы приземлился немецкий транспортный самолёт «Юнкерс-52», – размеренно заговорил диверсант. – Я обеспечивал приём офицера СД, который прилетел якобы для передачи вам личного письма Гитлера.
Страшные глаза Сталина сузились, но лицо осталось неподвижным и бесстрастным. Только правая рука незаметно стала поглаживать локоть левой.
– Само письмо, если вам ещё не передали, то в ближайшее время вручат. На самом деле целью этого визита были переговоры об обеспечении возможности внезапного удара вермахта по Белостокскому выступу и молниеносного глубокого вторжения на территорию СССР.
Хозяин жестом остановил Хаджи-Умара:
– Подробнэе, – хриплым голосом приказал он.
Прорезавшийся акцент выдал крайнюю степень взволнованности. Обычно Сталин говорил абсолютно правильно, только жёсткие интонации и привычка изъясняться короткими предложениями выдавали, что родной язык для вождя всё-таки грузинский. И лишь в моменты предельного напряжения, когда Иосиф Виссарионович забывал себя контролировать, выявлялся говор уроженца горной деревни. Так было чуть больше месяца назад, девятого апреля, когда на заседании, посвящённом слишком высокой аварийности в ВВС – ежедневно по 2–3 самолета, – заместитель наркома обороны по авиации Павел Рычагов неожиданно заявил: «Это вы засовываете нас в летающие гробы». Он бросил это в лицо главе страны. А ведь тот считал себя создателем Военно-Воздушных Сил Советского Союза. Сталин был настолько уязвлён, что потерял лицо, он вскочил с места и почти закричал: «Вы не должны были так сказать!» Но подобные случаи за всё время правления Кобы можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Естественно, теперь все ждали, когда Рычагова арестуют. Тем более что многие были убеждены – причина огромного количества катастроф в том, что лихие летуны берут пример со своего командира. Талант пилота у «генерала Паши» был соединён с ненавистью к строго ранжированному существованию. Поговорка «Где начинается авиация, там кончается порядок» родилась как вывод из традиций, которые взрастил гениальный истребитель, но никудышный организатор генерал-лейтенант Павел Рычагов.
Наглый перелёт немецкого транспортника мог стать поводом накинуть петлю на шею Маркова. Для Рычагова он был безусловным смертным приговором. Независимо ни от каких привходящих обстоятельств.
Историю о маскараде с призраком Сталин выслушал, ухмыляясь в усы, и перебил Мамсурова единственным вопросом:
– А почему для этого вы выбрали годовщину смерти Булгакова?
Хаджи-Умар смешался:
– Лаврентий Павлович не упоминал ни о каком Булгакове. Кто это?
Хозяин махнул рукой, мол, продолжайте.
Чем дальше развивалось повествование, тем больше мрачнел Сталин. Слушая пересказ беседы Берии с посланцем Гейдриха, он достал из стола трубку и пепельницу, начал крошить папиросы, забивая жерло табаком. Потом отставил всё в сторону и спросил:
– На каком языке они говорили?
– По-немецки, – доложил диверсант.
– Вы умеете «шпрехать»?
– Товарищ Сталин, – обиделся Мамсуров, – я работал в тылу противника. Без испанского, включая каталонское наречие, без немецкого, французского там не продержаться и часа. Германцам я представлялся, как офицер Франко, посланный для связи. И то лишь потому, что внешность у меня не совсем арийская.
– Можно подумать, Гитлер – голубоглазый блондин двухметрового роста, – буркнул Иосиф Виссарионович. – Лаврентий, надо думать, о ваших талантах полиглота не подозревал?
– Никак нет. Он всех кавказцев кроме себя считает полуобезьянами.
– Маркова они решили скомпрометировать? – резко сменил тему вождь.
– Точно так.
– Последний вопрос. – Сталин встал. – Почему я должен вам верить? Где гарантия, что вы не пытаетесь очернить кристально честного человека и патриота, второго человека в Правительстве, товарища Лаврентия Павловича Берию?
Заковский попытался вмешаться, но Хозяин резким жестом остановил его. Мамсуров пожал плечами:
– Я ничем не могу доказать свою честность. За правдивость сказанного отвечаю головой. – Сталин кивнул и удовлетворённо улыбнулся. – Но, если бы это была «деза», улик было бы предостаточно, – закончил террорист.
– Спасибо, товарищи, – завершил встречу Иосиф Виссарионович. – Вы свободны.
Когда они уже шли по коридору, Хаджи-Умар вдруг спросил:
– А почему Иосиф Виссарионович вас так встретил? С оружием?
– Приятные воспоминания о Гражданской, – ответил Задов и попросил: – Давайте минут пять постоим. Что-то ноги не несут. – Он оглянулся – вроде никто не видит, привалился к стене и закрыл глаза, тяжело дыша. Лицо вдруг покрылось крупными каплями пота. – Лучше бы я ещё раз Перекоп взял, – сказал он в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.
На сей раз Маркова не ждал у трапа самолёта полковник Иванов, а встречали «трое из ларца, одинаковых с лица» в одинаковых же штатских костюмах.
– Товарищ генерал-полковник, – обратился один, – прошу в автомобиль. Быстро.
Память недавнего зэка болезненно уколола, мол, всё, приплыли? В смысле – прилетели. Оглядевшись, Сергей Петрович поразился: по всему периметру взлётного поля через каждый метр стояли автоматчики почему-то с петлицами погранвойск. Кроме его аэроплана на голом поле торчал ещё только один – немецкий «Ю-52». Как он мог оказаться на Центральном аэродроме имени М.В. Фрунзе, ума не приложить.
В воротах постовые долго проверяли удостоверения – сначала сопровождающих, потом командующего фронтом, куда-то звонили. Прошло минут пятнадцать, пока не дали отмашку:
– Проезжай.
В Генеральном штабе долго обсуждали давно обещанную переброску трёх сибирских стрелковых дивизий для 13-й армии, поставку трёх десятков реактивных миномётов на платформе разных грузовых автомобилей. И всё время Марков чувствовал какую-то нервозность. Словно из каждого кабинета, куда заходил комфронтом, вот-вот должны были увести в наручниках одного из сотрудников, и никто не знал, кого именно возьмут. Все старательно показывали свою занятость, с преувеличенным рвением вникали в мелочи, стараясь ускользнуть от решения сколько-нибудь серьёзных вопросов.
Совещание вёл маршал Тимошенко. Не присутствовали ни Сталин, ни Берия. Возможно, из-за этого всё шло обыденно. Слушали вопрос об ускорении и наращивании поставок новых образцов вооружений следующих номенклатур в таких-то количествах и в такие-то сроки. Постановили сократить сроки, расширить номенклатуру и увеличить количество поставляемых в распоряжение Особого Западного фронта единиц. В принципе, генерал-полковник мог быть доволен: без особой волокиты он добился всего, за чем ехал. Очевидно, была заранее спущена установка: удовлетворять все просьбы ОЗФ, какие только возможно. Но чувство глубокого удовлетворения почему-то не пришло.
После совещания Сергей Петрович собирался перекусить. Завтракал он ещё дома, в три утра, запив пару бутербродов крепким чаем. А сейчас стрелки показывали четыре пополудни. Однако подозвал Жуков и сообщил, что прямо сейчас необходимо ехать к товарищу Сталину. Машина ждёт.
В то время, пока в Генштабе решали, как обеспечить Белосток всем необходимым для обороны, нападения и полного разгрома врага, товарищ Сталин беседовал с Богданом Захаровичем Кобуловым. Замнаркома настоятельно просился на приём. Когда Поскрёбышев доложил об этом Верховному, тот злобно усмехнулся, позволив разглядеть под всё ещё чёрными усами мелкие, но крепкие и здоровые зубы: «Не день, а концерт по заявкам. Ладно, пусть подъезжает к четырнадцати часам».
Старший из братьев Кобуловых, свежевыбритый, подтянутый и даже как бы похудевший, появился в приёмной в тринадцать часов сорок пять минут. Но Александр Николаевич, свято выполняя полученные инструкции, распахнул перед ним дверь лишь тогда, когда напольные часы в приёмной пророкотали два раза.
Чеканным, почти парадным шагом Богдан Захарович промаршировал в кабинет и вытянулся перед Верховным:
– Товарищ Сталин, – отрапортовал он, – я к вам с повинной головой. Готов принять любое наказание. Надеюсь только, что вы примете во внимание срочность и важность дела, которое… – Здесь толстяк сбился и замолчал.
Вождь, продолжая сидеть, внимательно рассматривал снизу вверх круглое лицо и свисающие на белоснежный крахмальный воротник щёки. Он, казалось, наслаждался замешательством визитёра. Лишь после долгой паузы Иосиф Виссарионович произнёс:
– Так в чём же вы провинились перед нами, товарищ Кобулов?
– К моему младшему брату, он…
– Я знаю, какие функции выполняет ваш брат, где он работает и как он работает, – кивнул Хозяин.
– К нему обратились из ведомства Риббентропа.
Сталин кивнул:
– Я знаю, кто такой Риббентроп.
– Адольф Гитлер обратился с личным конфиденциальным посланием к вам, товарищ Сталин. Чтобы обеспечить его доставку, по личному приказу фюрера был послан специальный самолёт. Германская сторона просила обеспечить его беспрепятственный перелёт до Москвы.
Сталин тяжело молчал. Лицо Кобулова сначала покраснело, потом побледнело. Зам наркома боялся пошевелить пальцем, только глаза двигались в орбитах, стараясь не упустить даже малейшего нюанса мимики Хозяина.
– Давайте письмо, – приказал наконец Верховный, небрежно разорвал конверт и усмехнулся: – Перевод сразу приложили к оригиналу. Молодцы.
«Уважаемый господин Сталин, – прочитал он вслух. – Я пишу вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришёл к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения её как государства». Адресат хмыкнул и дальше стал читать про себя, иногда отводя бумагу на всю длину рук, словно дальнозоркий, то приближая к самым глазам под светом настольной лампы, как будто пытаясь рассмотреть скрытые в листе водяные знаки.
«Вам уже, наверное, известно, что один из моих заместителей, господин Гесс, я полагаю в припадке умопомрачения из-за переутомления, улетел в Лондон, чтобы, насколько мне известно, ещё раз побудить англичан к здравому смыслу, хотя бы самим своим невероятным поступком. Судя по имеющейся в моём распоряжении информации, подобные настроения охватили и некоторых генералов моей армии, особенно тех, у кого в Англии имеются знатные родственники, происходящие из одного древнего дворянского корня.
В этой связи особую тревогу у меня вызывает следующее обстоятельство. При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами.
Уверяю Вас честью главы государства, что это не так. Со своей стороны, я также с пониманием отношусь к тому, что вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск.
В подобной обстановке я совсем не исключаю возможность случайного возникновения вооружённого конфликта, который в условиях такой концентрации войск может принять очень крупные размеры, когда трудно или просто невозможно будет определить, что явилось его первопричиной. Не менее сложно будет этот конфликт и остановить.
Я хочу быть с Вами предельно откровенным. Я опасаюсь, что кто-нибудь из моих генералов сознательно пойдёт на подобный конфликт, чтобы спасти Англию от её судьбы и сорвать мои планы. Речь идёт всего об одном месяце. Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с вашей границы.
При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И, само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода. Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом мы сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали.
Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном вам вопросе, и прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки этого письма Вам.
Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле. Искренне ваш, Адольф Гитлер. 14 мая 1941 года».
– Значит, нападёт ровно через месяц, – устало сказал Сталин, откладывая письмо в сторону. – Ничего нового. Какой смысл был передавать эту бумажку с такой срочностью? Показать, что наша противовоздушная оборона – говно? Вызвать у меня страх, – мол, что будет, когда полетят уже не «пятьдесят вторые» «Юнкерсы», а «восемьдесят седьмые», да ещё сотнями? Так у товарища Сталина нервы хорошие, крепкие, и на испуг его взять нелегко. Или была ещё какая-то причина? О которой я не знаю? – Вождь посмотрел прямо в глаза продолжающему стоять Богдану Захаровичу. Тот почувствовал, что ещё пять минут такой беседы, и он просто обмочится.
– Немцы летели через Белосток? – спросил Иосиф Виссарионович.
– Н-наверное, – выдавил из себя Кобулов.
Сталин довольно улыбнулся, сверкнув крепкими зубами.
– Значит, придётся расстрелять Маркова, Рычагова, Смушкевича, Штерна. Кого ещё? – Хозяин озабоченно потёр лоб. – Скорее всего, придётся добавить в список и вас с Лаврентием. Тех за преступное головотяпство. А вас за измену в форме содействия потенциальному противнику. Вот так, товарищ Кобулов. Можете быть свободны.
Заместитель наркома двинулся к двери, перенося тушу с одной ватной ноги на другую. Только сейчас он обратил внимание на то, что Верховный сказал: «Юнкерс» и даже знал, что это «пятьдесят второй», транспортник. А ведь Богдан Захарович о марке самолёта не обмолвился и словом. Значит, Сталину известно гораздо больше, чем думает Берия, может быть даже, он знает всё?
Собственного прокола, когда у него, человека, который вроде бы обеспечивал безопасность перелёта, Хозяин спросил, проходил маршрут через Белосток или нет, и он не сумел ответить точно, Кобулов не заметил.
«Похоже, в этот приезд с Ленкой увидеться не выйдет», – огорчённо думал Сергей, пока его везли на встречу с Верховным. Он прокручивал в голове самые фантастические планы, как выкроить время и всё же встретиться с девчонкой. Ничего реального нафантазировать не удавалось, а у входа в приёмную его чуть не сбил с ног Богдан Кобулов. Толстяк шёл словно в трансе, не замечая никого и ничего вокруг. «Интересно, что сказал ему товарищ Сталин», – хмыкнул про себя генерал-полковник, входя в царство Поскрёбышева.
Александр Николаевич кивнул бритой головой:
– Проходите, Сергей Петрович, товарищ Сталин вас ждёт.
Это было удивительно. Ни разу ещё не случалось так, чтобы у двери кабинета Вождя не пришлось постоять хотя бы две-три минуты.
– Вы знаете, товарищ Марков, что сегодня утром в Москве приземлился немецкий самолёт, который пересёк полстраны беспрепятственно? – ошарашил командующего фронтом Хозяин. – И летел он над вашим округом. Как могли его пропустить ПВО фронта, истребительная авиация? Чем они занимаются?
Командующий растерянно молчал. Он вспомнил «Юнкерс» на взлётно-посадочном поле Центрального аэродрома, запоздалую суету энкаведешников, странную атмосферу в кабинетах и коридорах Генштаба. Теперь всё это стало понятным. Так же, как и то, что его непременно сделают ответственным за это позорище. Да и правильно, начальник отвечает за всё. Интересно, арестуют, как только он выйдет от Поскрёбышева, или во дворе? Промелькнула нелепая мысль: «Вот и повидался с Ленкой».
Поразительным было то, что, роняя свинцовые, убийственные, как пули в упор, слова, Сталин, кажется, улыбался в усы и вообще выглядел почти довольным.
– Что же вы стоите, товарищ генерал, – продолжил Вождь, – присядьте. Разговор у нас будет долгим. Смотрите, как за вас принялись. – Он хлопнул короткопалой ладонью по стопке бумаг. – Знаете, что это? Заявления и жалобы на командующего Западным фронтом. Не тем он занимается, готовится обороняться, а не наступать, силы рассеивает, моральный дух подрывает. А тут ещё транспортник этот гитлеровский. Что должен показать его перелёт? Что вверенные товарищу Маркову войска небоеспособны. Как на всё это вместе обязан отреагировать товарищ Сталин? Если он поверит доносителям, он прикажет генерала Маркова расстрелять. Правильно я говорю?
Сергей молчал. А что тут скажешь? Что выполнял распоряжение Верховного?
– Нам известно, что командующий Западным фронтом за короткое время успел немало сделать для организации эффективной обороны. А коли так, как понимать все эти документы? Как веское доказательство хорошей работы генерала Маркова. Настолько успешной, что определённые люди сочли необходимым его скомпрометировать и убрать – руками товарища Сталина. Они решили, будто товарищ Сталин глупее их, и они сумеют им управлять. Они ошибаются.
Что это за «определённые люди», которых упомянул Хозяин, Сергей Петрович не понял. Но завидовать им не приходилось. Торжествующая улыбка не скрывала крайней ненависти, с какой говорил об этих анонимных врагах Вождь.
Докладывать о предстоящей встрече с Пикенброком, правой рукой начальника абвера, сейчас было самоубийством. Никто не мог предсказать, как отреагирует Иосиф Виссарионович даже на самую невинную реплику. А тут… Но и промолчать сейчас нельзя. Если Вождь решит, будто Марков скрывает контакт с агентом противника, это не просто гибель, это хуже. Навсегда останешься Иудой. Когда арестовали в первый раз, Сергей был в бешенстве и тоске от несправедливости ложного обвинения. Но что бы ни происходило, чести и достоинства он не потерял. В камере между допросами повторял фразу из случайно увиденного в Ялте спектакля «Антоний и Клеопатра» по мотивам трагедии Шекспира: «Здесь с нами могут низко поступить – унизить нас не смогут». Никогда не любил выспренной и возвышенной манеры выражаться, простой, даже грубый язык казался более естественным и близким к реальности. Но вот запала реплика в память и сидела там, как точка опоры в самых тяжёлых ситуациях.
И Марков решился. Так в молодости он бросался в сабельную рубку.
– Товарищ Сталин, я обязан вам сообщить… – и рассказал всё о предложении начальника контрразведки и своём предварительном согласии на встречу с немцем.
Долгие минуты ему пришлось выдерживать тяжёлый, остановившийся взгляд Хозяина. Наконец Сталин тяжело вздохнул:
– Вы что, сговорились все, – непонятно произнёс он. – Зачем вам этот Пикенброк?
– Если он просит о встрече, либо намеревается протолкнуть какую-то обманку, либо хочет предложить что-то действительно интересное. В обоих случаях выслушать его любопытно. Дезинформация, которую передают на таком высоком уровне, будет иметь стратегическое значение.
– Вы думаете, существуют только эти два варианта? – усмехнулся Верховный.
Марков недоумевающе глянул на собеседника:
– Так точно.
Вождь встал из-за стола и устало потянулся, принялся массировать правой рукой локоть левой.
– Вы правильно сделали, что поставили меня в известность о поступившем предложении встретиться с фашистским шпионом. Даю разрешение. Но о результатах переговоров доложите мне лично. На какое число вы их назначили?
– На ночь семнадцатого мая.
Сталин что-то прикинул в уме:
– Перенесите на самый конец месяца. Посмотрим, как они на это будут реагировать. Повторяю, анализ беседы сообщите мне. Вылетите сразу после окончания встречи. А сейчас в Белосток придётся возвращаться поездом. Центральный аэродром закрыт. Надеюсь, вы понимаете почему. Это даже неплохо – есть несокрушимая мотивировка переноса даты.
Дождавшись, пока генерал вышел, Иосиф Виссарионович снял трубку и приказал Поскрёбышеву:
– Найдите товарища Эйтингона. Срочно.
– Иосиф стал другим человеком. На него плохо влияет новое окружение, все эти всезнайки Лихаревы, доморощенные стратеги Марковы, – сказал Берия Кобулову. – Надо поправить ситуацию. Завтра я подброшу ему новую информацию для размышления. Для очень серьёзного размышления. Думаю, она сильно укрепит наши позиции. Так что ты прав и одновременно не прав. Это диалектика. Коба старается знать всё. На самом деле он имеет только сведения, большинство из которых даю ему я. И уж мои спецы постоянно заботятся о том, чтобы донесения противоречили одно другому. Чтобы человек не мог принять решения вообще, нужно только не давать ему понять общую картину. Вчера я послал ему донесение о прибытии новых подразделений и концентрации немецких войск на нашей границе. Сегодня – о том, что источник информации – английский шпион, имеющий задание столкнуть нас лбами с Гитлером. И пусть Председатель Совнаркома думает. Тем более что сообщения он, к сожалению, получает не только от меня. То же самое и тогда, когда речь идёт о наших с вами действиях. Главное, чтобы их можно было истолковывать и так, и наоборот. Враги прилетели с нашей помощью? Так они же привезли сверхважное послание их вождя нашему. И кто мы после этого, предатели или герои? Пока я Сталину нужен, а сегодня я товарищу Сталину очень нужен, он станет верить тому, во что ему выгодно верить. Иначе мы сидели бы уже не здесь.
Богдан Захарович, слушая, кивал. Он постепенно отходил от пережитого ужаса и снова становился тем вальяжным и до наглости уверенным в себе толстяком, которого привыкли видеть все.
– Теперь о менее важном. Ласт бат нот лист, – с чудовищным грузинским акцентом произнёс Лаврентий Павлович. И пояснил: – Так говорят наши злейшие друзья англичане. Дружбы с этим Марковым у нас не получилось. Остаётся скомпрометировать. Потом – шантажировать. И только если не поможет, устранить.
Полковник Рафаэль Саркисов, молчаливо присутствовавший на импровизированном совещании, театрально поморщился, что не ускользнуло от взгляда Лаврентия Павловича.
– Есть у меня одна простая мысль, – объяснил нарком. – Если получится, товарищ Марков будет старательно исполнять всё, что мы ему прикажем. И ещё, – обратился он к Саркисову, – пошлите надёжного исполнителя сопроводить генерал-полковника до Белостока. Пусть он присмотрит, чтобы с ним не случилось по дороге никаких случайностей.
– Товарищ Эйтингон, – спросил Сталин, – те люди, с которыми вы работали против Иудушки, остались в составе единой группы или их разбросали кого куда?
– Костяк сохранён, – не задумываясь ответил Наум Исаакович.
– Я хочу, чтобы они выполнили ещё одно задание. Не менее сложное, не менее опасное и ответственное.
– Сделаем всё возможное, товарищ Сталин.
– Вы не поняли. Не надо делать всё возможное. Надо просто выполнить порученное. Вы должны, начиная с этого момента, взять под наблюдение командующего фронтом Маркова. Не только каждый шаг, но и каждый вдох и выдох.
– Товарищ Сталин, если это возможно, я хотел бы получить более точные инструкции, – попросил Эйтингон. – Моим людям следует готовить арест этого человека, его устранение или, наоборот, охранять его?
– Вашим людям следует сопровождать этого человека ежесекундно. Вам лично особая, более сложная миссия. Анализируйте все поступающие сообщения «топтунов» и дайте мне недвусмысленный ответ: надёжный ли исполнитель перед нами в лице генерала Маркова или тщательно замаскировавшийся враг. Меня ставить в известность дважды в сутки. Напрямую, не через Поскрёбышева. Это если не возникнет ничего непредвиденного. Если возникнет, тут же звонить мне лично.
– Должны ли мы вмешаться, если возникнет что-то непредвиденное? Например, фигуранту будет грозить уничтожение?
– Вы должны только наблюдать и звонить, – Хозяин назидательно поднял палец. – Это из Мексики нелегко связаться с товарищем Сталиным. С территории СССР проще. И ещё одно: любые контакты с военными или сотрудниками НКВД на месте, в Белостоке, категорически запрещаются. В остальном – полная свобода действий. И ещё одно. Возьмите под неусыпное наблюдение студентку ИФЛИ Корлюченко Елену Ивановну. Задание то же: наблюдать. Но если вы или ваши люди решат, что ей что-то или кто-то угрожает, разрешаю любые действия.
– Уничтожение источника опасности…
– …коли не будет другого выхода, приветствуется, – кивнул Хозяин. – Не зря же наш главный гуманист, великий пролетарский писатель Максим Горький сказал: «Если враг не сдаётся, его уничтожают».
Полковник Иванов забронировал для Маркова два купе в международном вагоне поезда «Москва – Варшава», который отправлялся в ноль двенадцать.
– Зачем мне два купе, лучше бы вы десяток бутербродов спроворили, – попенял Сергей. Он был голоден, зол из-за того, что с Ленкой не удалось поговорить даже по телефону. Не от Поскрёбышева же было звонить и не из Генштаба.
– Во втором купе поедет охрана, – пояснил полковник. – Это не моя инициатива. А насчёт бутербродов, – с обидой продолжил он, – вот, – и протянул корзинку из ивовых прутьев, накрытую полотенцем. – Всё ещё тёплое.
Генерал с чувством пожал руку человеку с лицом убийцы и предусмотрительным и заботливым складом характера. Или умением точно рассчитать свои поступки, чтобы они способствовали карьерному росту. Даже если так, желудку Маркова всё равно, наполнили его из добрых побуждений или ради исполнения небескорыстных планов. Главное, наполнили.
Едва он вошёл в купе, в дверь негромко стукнули. На пороге показались двое парней в штатских костюмах, огромный и ростом, и комплекцией блондин и огненно-красноволосый, который рядом с товарищем казался даже щуплым.
– Товарищ комфронтом, – без уставной формалистики обратился блондин, – разрешите представиться. Мы ваша охрана. Старший лейтенант Загайнов. Это – лейтенант Хуршудянц, – указал он на рыжего. Марков невольно улыбнулся. – Вот, все так реагируют, – сообщил лейтенант и тоже улыбнулся.
– Вы от какой службы? – поинтересовался Сергей Петрович.
– Разведка Генштаба. К Наркомату внутренних дел отношения мы не имеем. Равно как и к Наркомату госбезопасности, – ответил Загайнов. – Мы слева от вас. Если что, стукните в стенку. Но мы постараемся, чтобы «если что» не произошло.
Под белоснежным полотенцем таился не десяток бутербродов. Там был изрядный кусок буженины, свежайшие белые булочки, зелёный лук, лимон и бутылка грузинского коньяка. Ещё обнаружились пара вилок и стаканов, столовый, но острый нож. Словом, всё необходимое для того, чтобы утолить голод и не без приятности провести несколько часов в поезде. Как минимум, скоротать время до того момента, когда откроется вагон-ресторан.
Марков ещё раз помянул добрым словом полковника Иванова, плеснул в стакан остро пахнущей жидкости и взялся за еду. Под стук колёс он и не заметил, как уничтожил все припасы. Бутылка опустела едва на треть. С чувством приятной сытости Сергей откинулся на мягкую полку и заснул.
Утром почему-то остро захотелось есть. Чувство было таким сильным, что Сергей решил отправиться в вагон-ресторан. В конце концов, состав международный, так что кормить должны были прилично. А желудок требовал жидкого и горячего.
Генерал набросил на плечи пиджак, который на всякий случай всегда лежал на дне чемодана. Щеголять мундиром в общепите было неловко. И отправился по подрагивающим в ритме рельсовых стыков коридорам в соседний вагон, гастрономическую Мекку.
Из пары десятков столиков заняты были не больше половины. Приличные штатские костюмы, полевые формы командиров Красной Армии. Человек пять женщин разного возраста.
Официант принёс меню. Сергей Петрович сделал заказ. Ждать пришлось минут пять-семь, и перед Марковым появилась исходящая паром и мясным запахом тарелка щей. Однако не успел он окунуть в варево ложку, раздался громкий голос: «Граждане, прошу немедленно покинуть помещение». В ресторан вошли пятеро бойцов под предводительством остролицего лейтенанта с петлицами Наркомата внутренних дел. Рядовые поднимали посетителей из-за столов, даже подталкивали замешкавшихся в спины. Маркова поразило, что никто не попытался протестовать, ни штатские, ни армейцы. Не реагировали даже на грубые тычки. Начальник группы смотрел на происходящее спокойно, как пастух глядит на собак, сгоняющих в кучу стадо овец.
Один из солдат подошёл к Маркову:
– Освободите вагон. Дозавтракаете позже.
– А в чём дело? – спросил генерал.
– Вас это не касается. Спецобслуживание, – бросил сверху вниз служивый.
Сергей Петрович откинулся на спинку стула.
– Пока я не закончу есть, никуда не уйду.
Боец оглянулся на остролицего, и тот бросился к возмутителю спокойствия.
– Очистите зал, – приказал он металлическим голосом.
Марков встал.
– Представьтесь, товарищ младший командир, и потрудитесь объяснить, что происходит.
– Вы кому приказываете? – прошипел чекист. – Вы НКВД приказываете? Вон отсюда, пока я не приказал арестовать.
– Поезд находится на территории Особого Западного фронта, я его командующий генерал-полковник Марков, – тихо отчеканил Сергей. – Немедленно отзовите своих людей и убирайтесь.
– Документы, – потребовал лейтенант.
– Удостоверение в моём купе. Пройдёмте туда.
– Ну нет, мы сейчас пойдём в наше помещение и там разберёмся, кто ты на самом деле и почему выдаёшь себя за командующего фронтом, – осклабился командир группы. В спину упёрся ствол, двое рядовых стали по бокам. Остролицый оглядел опустевший ресторан и сделал издевательски-приглашающий жест: – Прошу.
В это время в проходе появился худощавый блондин в чёрной форме с серебряными рунами в петлице. Его сопровождал человек в штатском костюме. Он отодвинул стул, усаживая арийца, и только теперь заметил Сергея Петровича, застывшего в окружении рядовых сотрудников органов. Жестом он подозвал лейтенанта, что-то прошептал ему. Лицо младшего командира побагровело. Оправдаться штатский не позволил, сделал энергичный жест, и начальник отряда опрометью бросился выталкивать Маркова из зала. Комфронтом протащили по коридору, втолкнули в сдвоенное купе, где располагались охранники. Двое вошли вместе с генералом и остролицым, трое остались караулить снаружи.
Лейтенант уселся на диван, вынул из кобуры пистолет, щёлкнул предохранителем.
– Рассказывай, сволочь, зачем устроил провокацию и привлёк излишнее внимание к секретной операции органов НКВД? С какой целью выдаёшь себя за командующего фронтом и кто ты такой на самом деле?
Остролицый говорил тихо, но физиономия краснела с каждым произнесённым словом. Видно было, как он заводит сам себя, доводит до полубезумного состояния.
– Будешь молчать, прострелю тебе ногу. Потом вторую. Считаю до трёх.
– Прекратите истерику, – брезгливо произнёс Сергей. – И пригласите кого-нибудь из ваших руководителей.
– Только и забот у человека, который выполняет личное распоряжение товарища Берии, разговаривать с какими-то отбросами, – сказал, словно плюнул, лейтенант и поднял «ТТ».
В это время за стенкой купе в коридоре раздалась приглушённая возня, дверь купе отъехала в сторону. Оба конвоира, стоявшие у входа, тихо сползли на пол. И тихий напряжённый голос произнёс:
– Ты, хорёк, брось оружие на пол и подтолкни ко мне. Стреляю на поражение.
Остролицый судорожно сглотнул, пистолет в его руке дрогнул. Похоже, боевого опыта у чекиста не имелось. Он наклонился, аккуратно положил «ТТ» на пол и, не разгибаясь, рукой толкнул его от себя. Марков медленно поднял тяжёлую железку. Энкаведешник так и сидел на корточках. Гимнастёрка на подмышках намокла, образовались тёмные круги.
– Кто этот фашист, куда его везёте, кто сопровождает? – резко спросил комфронтом.
– Товарищ генерал-полковник, – «хорёк» поднял вверх перепуганное лицо. – Честное слово, не знаю. Мое дело маленькое – выполнять приказы. Не убивайте, умоляю.
Тонкие губы дрожали, по лицу заструились слёзы. Из острого носа покатилась мутная капля.
– Кто командует вашей группой? Человек в штатском? Ну?
– Это личный посланник товарища Кобулова Богдана Захаровича. Имя, должность, звание нам не сообщали. Моему руководству отдали приказ по телефону. Майор приказал мне. Все документы на сопровождение гостя у него.
Сергей обернулся к телохранителям. Огромный Загайнов спросил рыжего Хуршудянца:
– А, Валера?
Тот кивнул:
– Ага, Валера.
Захватить купе, которое охраняли всего двое бойцов и внутри находились двое никак не ожидавших нападения офицеров, для двух Валер оказалось плёвым делом. Часовых быстренько перетащили, спеленав, в «караулку» остролицего и присоединили к уже связанным воинам. У «штатского» из внутреннего кармана пиджака извлекли удостоверение на имя майора НКВД Серго Фазильевича Гогулии. У фашиста тоже изъяли затянутый в выделанную кожу документ, клеймённый хищным золотым орлом. Но прочесть толком не сумели. Он был написан готическим шрифтом, которого ни Марков, ни, тем более, боевики из разведуправления толком не знали. Никаких сопроводительных документов на фашиста у Гогулии не обнаружилось. На вопросы Гогулия отвечать не стал. Он только злобно скалился и матерился с диким горским акцентом, обещая скорую и жестокую кару своим обидчикам. История получалась тёмная. Марков так и объяснил тёзке, Сергею Фазильевичу, что следует выяснить, не имеет ли место провокация или шпионская акция под прикрытием имени высокопоставленного и заслуженного государственного деятеля Богдана Захаровича Кобулова. Так что придётся всю группу задержать до выяснения всех обстоятельств. Гогулия только заскрежетал зубами.
Два Валеры согласились помочь довезти арестованных до Белостока, но задержаться отказались.
– Приказано вернуться не мешкая, – пояснил большой – Загайнов.
Сергей решил пока посадить всю компанию под замок в Белостокской ратуше, а не в «Избе Скарбовой» на улице Мицкевича, где расположил свою службу Габрильянц. Пусть их пока охраняют люди Ямщикова, надёжнее будет.
В суматохе никто не обратил внимания на человека в форме железнодорожника, который аккуратно выглянул из тамбура, соединённого с переходом в соседний вагон, как раз тот, где было расположено купе Маркова.
На столике Мамиашвили в приёмной Берии зазвонил телефон.
– Здравствуйте, мечта моей жизни, – раздался в трубке слащавый голос. – Это Габрильянц. Соедините меня с Лаврентием Павловичем, пожалуйста.
– Товарищ нарком сейчас отсутствует, – холодно проговорила секретарша. Она не любила, когда руководители местных управлений пытались заигрывать.
– Плохо, – сокрушённо произнёс начальник контрразведки Особого Западного фронта. – Тут что-то приключилось плохое и срочное, только я не имею права знать, что именно.
– Что за чушь вы несёте? – возмущённо воскликнула красавица. – Объясните внятно.
– Рядом со мной человек из центрального аппарата. Удостоверение выписано на имя лейтенанта Ивана Ивановича Иванова, а ведёт себя как настоящий полковник. Он настоял на этом звонке. Но утверждает, что мне ничего объяснять он не имеет права.
– Валерий Хачикович, вы достаточно давно работаете в органах, чтобы знать, что фраза: «Меньше знаешь – дольше живёшь» в нашей системе имеет буквальное значение. Так что нечего обижаться. Передайте ему трубку и обеспечьте, чтобы никто не мог случайно подслушать ни одного слова.
– Гогулия арестован Марковым, – раздалось в трубке.
– Шени деда, – не сдержалась Мамиашвили. – А гость?
– Гость тоже. Может, приказать местному начальнику контрразведки… Силовая акция…
– Ничего не предпринимайте. Немедленно возвращайтесь в Москву. – И секретарша швырнула трубку на рычаги.
Узнав новости из Белостока, Лаврентий Павлович минут пятнадцать подряд без перерыва матерился на двух языках, размахивая сорванным с носа пенсне, не стесняясь застывшей у входа Мамиашвили. Красавица молча ждала, когда начальник отведёт душу. Только когда Берия иссяк, она произнесла два слова:
– Опять Марков.
– Да, – подхватил нарком, – он постоянно переходит мне дорогу. Я становлюсь суеверным. Может, он – рука Судьбы?
Секретарша презрительно усмехнулась уголками губ:
– Судьбы создаются здесь, в этих стенах. Думаю, роль Рока в жизни этого человека пора сыграть вам.
Берия поднёс руку к лицу, водрузил льдисто блеснувшие стёкла на место и сухим, деловым тоном распорядился:
– Немедленно найдите Саркисова, Павлова, Мамсурова. А пока дайте мне Габрильянца.
Уже через минуту в трубке раздался голос особиста с неистребимыми хитроватыми интонациями:
– Весь внимание, Лаврентий Павлович.
– Рандеву, которое ты готовил, сегодня?
– Точно так. В один тридцать.
– Нужна запись.
– Товарищ нарком, – посерьёзнел тон собеседника. – Командированный на это не пойдёт никогда. Вспомните его реплики в сценарии. За такие разговорчики в строю ему главный директор их театра варьете яйца оторвёт.
– До директора их театра реплики не дойдут…
– Я правильно понял? Раньше говорили, хватит программки с указанием действующих лиц и исполнителей.
– То было раньше.
– Технически сложно. Они будут вдвоём. Коллеги гостя уже на месте, они проверили всё сценическое оборудование. Вы же знаете, их фирма в смысле одежды сцены даст сто очков вперёд нашей. Мы не сумеем поставить ни световое, ни звуковое…
– Слушай меня, Валерий Хачикович. У тебя в Белостоке работает красавица-блондинка, Сумова Людмила Игоревна…
– Знаю, она официантка в офицерской столовой. Сам устраивал по просьбе Маркова.
– Замечательно, – развеселился Берия. – Ещё, чтобы ты знал, она – лейтенант нашей службы и мой, понял, лично мой человек. Подключи к премьере её. Она сыграет любую роль. Ты уяснил? Всё, что потребуется. Твой командированный забудет обо всём. Пусть он поставит её в любую позу, какая ему больше нравится. А она из любого положения сумеет подключить всё оборудование, какое нам нужно. От меня передай: сумеет – будет старшим лейтенантом. И мой личный привет. После того как получишь плёнку, к тебе приедут мои доверенные. Будешь выполнять все их распоряжения. Пока всё.
Лаврентий Павлович посмотрел на Мамиашвили.
– Павлов подъедет через сорок минут, Саркисов в приёмной. Мамсурова найти не удалось, – доложила красавица.
– Давай Рафаэля, слава богу, не святого, – махнул пухлой белой ладонью нарком.
Берия сел рядом с начальником собственной охраны. Это служило знаком особой доверительности и одновременно давало возможность говорить тихо, едва ли не шёпотом. В то, что его кабинет прослушивается, Лаврентий Павлович не верил, но бережёного, как всем известно…
– Ты изучил материалы на Маркова? Фамилию и адрес его девки знаешь? – Саркисов кивнул. – Если её взять, можно будет заставить этого железного командира выполнять любой приказ.
– Прямо сейчас поедем.
– Нет, в Москве её трогать нельзя. Студенточкой интересуется Коба. – Берия скабрезно хихикнул. – Он даже матери телефон провёл, чтобы удобнее было интересоваться. Нужно сделать по-другому: дать ей понять, что Маркову капец. Она бросится предупредить женишка. Там, в Белостоке, мы её и прихватим. Тем более что именно там она нам и нужна.
– А она точно поедет за сто вёрст киселя хлебать?
– Ты, я смотрю, русские поговорки изучаешь. По книжкам или, может, преподавательницу завёл? А дэвушка поедет. Ты бы на её месте упустил шанс попасть сразу не под полковника, а под генерал-полковника? То-то же.
В Белостоке поезд стоял полчаса. От дежурного по вокзалу Сергей позвонил Ямщикову. Через пятнадцать минут на перрон выкатилась «полуторка» с брезентовым верхом. Бравые бойцы разведроты 201-й дивизии перегрузили всю команду Гогулии вместе с немцем под тент, уселись на лавки вдоль бортов и двинулись в сторону центральной площади города, носившей забавное, на взгляд Маркова, название: «Рынок имени Тадеуша Костюшко».
Сам Александр Иванович приехал встретить друга на легковушке, за рулём. Как только комфронтом уселся рядом, Ямщиков спросил:
– Что за птицы?
– Долго рассказывать, – махнул рукой Сергей Петрович. – У тебя надёжные ребята есть?
– Целая дивизия. А в чём боевая задача?
– Хочу, чтобы эта гоп-компания посидела не у Габрильянца, а в ратуше. Понимаешь, НКВД сопровождает и охраняет какого-то эсэсовца. Обеспечивают режим сверхсекретности. Утверждают, будто по личному приказу Богдана Кобулова. Хочу разобраться, откуда ганс. Завтра извинюсь перед союзничком и отпущу.
– Ох, и заварил ты авантюру. Представляешь, если это действительно какие-то игры второго человека в НКВД? Головы не сносишь.
Поскрёбышев почти одновременно принял два звонка. Эйтингон сообщил, что командующий Особым Западным фронтом своей властью задержал группу сотрудников НКВД, сопровождавших какого-то эсэсовского чина по личному распоряжению, как они утверждали, Богдана Кобулова. Почти дословно совпадало с первым и донесение Маркова. Александра Николаевича поразила реакция на эти рапорты товарища Сталина. Обычно сдержанный, Вождь довольно улыбнулся и приказал передать командующему фронтом, чтобы тот под личную ответственность обеспечил передачу немца людям Эйтингона. Они доставят черномундирного в Москву.
– После этого мелкую шушеру можно пока отпустить, – махнул рукой Иосиф Виссарионович.
Люди майора госбезопасности Эйтингона появились, как только сгустились сумерки. Предупрежденный Поскрёбышевым командующий фронтом приказал бойцам разведроты 201-й дивизии передать задержанного немца крепким парням в штатском, которые не только предъявили предписание, но и назвали продиктованный Алексеем Николаевичем пароль.
– Может, дать в сопровождение взвод автоматчиков? – предложил Марков.
– Не стоит, – серьёзно ответил старший, смуглый крепыш в комбинезоне почему-то танкиста. – Не по вражеским тылам поедем, даст бог, до аэродрома проскочим.
Через четыре часа эсэсовца уже ввели в кабинет Сталина. Увидев знакомое по портретам всему миру лицо, офицер вытянулся в струнку и выбросил вперёд-вверх правую руку. Вождь, откинувшись на стуле, с отстранённым интересом, словно невиданного зверя, рассматривал немца. Потом негромко произнёс:
– Узнайте его имя, звание, род войск. В общем, всё, что в таких случаях положено.
Переводчик, средних лет мужчина, словно присыпанный пылью, – серой невыразительной внешности в хорошо сшитом, но таком же сером неброском костюме, на безукоризненном «хох-дойч» приступил к допросу. Пока он говорил, арестованный оглядел помещение. Не очень большой кабинет, предназначенный для совещаний в узком кругу и обставленный стандартной канцелярской мебелью. Никакого сравнения с огромным, забитым столами и креслами из морёного дуба, рабочим местом фюрера. Гитлер любил поражать размахом и роскошью. Каждый входящий должен был сразу проникнуться ощущением величия Рейха и его руководителя.
У стены по правую руку от главы СССР обнаружился ещё один человек – грузный мужчина с коротко стриженными чёрными волосами, в гимнастёрке с петлицами старшего майора госбезопасности. Он вальяжно расселся, уложив на столешницу маленькие, как будто детские, кисти рук. По расовым законам это было непререкаемым признаком еврейского происхождения. Всмотревшись в лицо, эсэсовец опознал известного по фотографиям всем разведчикам Рейха Наума Эйтингона.
На стандартные вопросы офицер отвечал быстро и чётко: оберштурмбанфюрер СС Зигфрид Кирст. Место службы – политическая разведка СД.
– Спросите, осознаёт ли герр Кирст, что он нелегально проник на территорию СССР и задержан как шпион, – произнёс Сталин.
– Я не шпион, – оскорблённо возразил немец. – Я не снимал свою форму и не выдавал себя за кого-то другого. Всё остальное оправдывается важностью миссии, которую я выполнял. Это особое поручение высшего руководства Рейха.
– Очень интересно. – Вождь встал из-за своего стола и зашагал вдоль стены кабинета. – И что же это за важная миссия?
– Я привёз личное секретное послание фюрера немецкого народа Адольфа Гитлера Председателю Совнаркома СССР Сталину.
– И где это письмо? – спросил Иосиф Виссарионович. – Давайте его сюда.
– Вам должны были уже вручить его, – растерянно проговорил эсэсовец. Он не понимал, что происходит, куда мог подеваться конверт. Чтобы Берия не передал по назначению документ, который маскирует истинную цель перелёта? Маловероятно. Или эти хитрые грузины ведут какую-то совместную игру? Может, все переговоры Берии с Гейдрихом вообще грандиозная провокация? Что из этого следовало, страшно было даже представить.
Додумать оберштурмбанфюрер не успел.
– Кто принял от вас пакет? – жёстко потребовал ответа Хозяин.
– Один из встречавших на аэродроме, имени и звания я не спросил, – поспешно соврал Кирст.
– Странно, – стал размышлять вслух Верховный. – Вы утверждаете, будто доставили личное обращение фюрера, настолько важное и срочное, что без согласования со мной германская сторона послала аэроплан. Очень большой риск, «Юнкерс» могли ведь сбить наши части ПВО. И здесь доверенное лицо – военный человек, разведчик отдаёт документ, содержащий дипломатическую тайну, первому встречному… Ну, ладно, – перебил он сам себя, – мы разберёмся, к кому попало это письмо и куда вообще оно исчезло. Что касается вас, оберштурб…, оберштум…, тьфу, чёрт. Что касается вас, герр Кирст, у нас есть возможность заставить любого нарушителя отвечать по всей строгости советских законов. Но учитывая, что между СССР и Германией заключён договор о дружбе; принимая во внимание тёплые чувства, которые связывают нас с фюрером Третьего Рейха, мы просто отправим вас назад.
Оберштурмбанфюрер почувствовал облегчение. Ему уже мерещились ужасные промороженные русские лагеря, выжить в которых европеец просто не способен.
– Товарищ Эйтингон, – повернулся Вождь к генералу, – обеспечьте отправку нашего гостя на самолёте до Бреста. А там пусть его передадут с рук на руки немецким камерадам. Мы «МиГ» на Темпельхоф посылать не станем.
Эйтингон торопливо поднялся и вышел. Через минуту вернулся с двумя командирами. Они подчёркнуто вежливо пригласили Кирста следовать за собой.
Когда немца увели, Сталин довольно потёр руки и тихо засмеялся:
– Пусть герр оберштурмбанфюрер задаст своим камерадам загадку: куда же исчезло письмо фюрера. Чем больше непоняток будет между Гейдрихом и нашими мерзавцами, тем меньше они будут доверять друг другу. И с тем большей оглядкой станут разворачивать новые войска. Мы выиграем время. Только проследите, товарищ Эйтингон, чтобы до границы этот «хайльгитлер» ни с кем не общался.
Иосиф Виссарионович вдруг почувствовал, как ломит локоть левой руки, и потянулся правой, чтобы потереть больное место. Сильно зашумело в ушах, глаза стали застилать коричневые квадраты. Словно со стороны он услышал собственный глухой неприятный голос:
– Самое дорогое для нас – время, а его остается катастрофически мало.
Эйтингон увидел, как Вождь вдруг опёрся спиной на стену. Потом ноги безвольно подогнулись, и Сталин стал валиться на пол лицом вперёд. Генерал успел подхватить обмякшее тело. И тут же Хозяин открыл глаза:
– Что происходит? Почему вы меня облапили, как солдат девку?
Он высвободился, встал на ноги, всё ещё чуть пошатываясь, жестом остановил попытку приближённого объяснить ситуацию.
– …м… мать, – старательно выговорил Вождь. – Вовси это называет трепетание предсердия. Обещает, что однажды либо мозги взорвутся, либо сердце.
Террорист и боевик, способный расстрелять семерых противников за три секунды хоть из «ТТ», хоть из «Вальтера», умеющий убить любого врага голыми руками, обученный придумывать хитроумные планы уничтожения «живой силы и техники», стоял перед своим Верховным Главнокомандующим в растерянности, не зная, что делать.
– Не вздумайте кому бы то ни было рассказать об этом, – предупредил Сталин. – Сейчас не время. – И повторил про себя: «Самое дорогое – время, а его остаётся так мало».
Подготовка секретной встречи высокопоставленного немецкого разведчика и командующего фронтом – дело тонкое. Необходимо определить место, обеспечивающее не только тайну, но и безопасность договаривающихся сторон, и определённый комфорт, соответствующий рангу. Следует отобрать обслугу. Все эти хлопоты, естественно, легли на плечи Валерия Хачиковича Габрильянца. Он показал себя прекрасным организатором. Переговоры решил провести днём, в шестнадцать часов, в доме Лейзера Мордховича Заменхофа. С одной стороны, забавно было посмотреть, как высокопоставленный нацист будет себя вести в доме чистокровного еврея, да ещё знаменитого на весь мир. Он уже представлял, как будет объяснять визитёру: «Как, герр Пикенброк, вы не знаете, кто такой Лейзер Заменхоф? Он же создатель международного языка эсперанто. В этот музей поклонники едут не только из Европы, но и из Азии, Америки и даже Австралии. Кстати, он очень удачно расположен с точки зрения конспирации – подходы легко контролировать. Опять же, там, где ежедневно бывают десятки людей, легко затеряются следы ещё двоих. Да и высокие договаривающиеся стороны смогут объяснить, в случае необходимости, что заглянули в мемориал из чистого любопытства».
Особо доверенные оперативники ещё с вечера обложат строение кольцом. Конечно, каждая группа получит свою, никак не связанную с эсперантской святыней, цель. В самом здании кроме абверовца и Маркова будет присутствовать только смазливая официанточка. Начальник контрразведки привезёт арийского гостя и будет ждать окончания переговоров в машине у входа.
Вроде бы всё готово. Можно начинать.
* * *
Марков сам заехал к начальнику контрразведки фронта в «Избу скарбову».
– Предупредите этого вашего Пикенброка или как его там – встреча переносится ровно на две недели. На первое июня.
– Извините, товарищ генерал-полковник, – взвился Габрильянц. – В разведке так не делается. Я не могу вертеть подолом, как кокетливая девица, мол, свидание сегодня, ах, нет, сегодня у меня голова болит и вообще я ещё девочка, давайте через полмесяца… Мы показываем себя не как серьёзные партнеры.
– А я для нацистов вообще не партнёр, – отрезал комфронтом. – О переговорах просит он, значит, для чего-то это потребовалось германцам. Гитлеру, абверу, вермахту – для меня разницы нет. Есть что предложить, так и быть, послушаем. Тогда, когда это удобно нам. Дата не обсуждается. Откажутся, значит, не сильно им и хочется. О результате согласования даты доложите сразу же.
– О, звезда очей моих, – шептал Валерий Хачикович в трубку. – Мне очень неприятно это сообщать, но возникла проблема. Жених не хочет идти на свидание вовремя.
– Вы назначаете рандеву мужчинам, – улыбнулась Мамиашвили. – Вот так и узнаёшь что-то новенькое о страстных поклонниках.
Линия, по которой велась беседа, была защищена от прослушивания посторонними. Но оба чекиста знали, что полной гарантии не может дать никто, потому старательно маскировали информацию разнообразным словесным мусором.
– Ради вашей небесной улыбки я готов организовать встречу не только с мужчиной, но даже с самим Сатаной. Но я не вытерплю целых две, таких долгих, недели. Вино уже налито, музыка обеспечена. А любовь откладывается. Я убеждён, что решение принял не сам фраер. Если вам, царица цариц, это неведомо, так немцы и евреи называют новобрачного. Он закапризничал после возвращения от строгого папы.
– Я обязательно приму к сведению всё, что вы мне сказали, – проворковала секретарша. – Боюсь, у нас с вами небогатый выбор. Страсть нельзя пытаться задушить, свидание должно состояться. Лучше позже, чем никогда.
Выслушав секретаршу, Берия задумался.
– Я не могу понять Кобу, – пожаловался он. – Этот хитрый лис знает очень много. Надеюсь, не всё, но лучше бы ему было известно меньше. И он тянет время, ведёт игру. С письмом фюрера – это был сильный ход. Камерад Ойген так до конца и не поверил, что бумаги были переданы Сталину из рук в руки, и наши отношения на текущий момент сильно омрачены. В результате уходит время, а его у нас мало.
Если Габрильянц прав, Марков сделал единственный ход, на который я не рассчитывал: он тупо доложил о предстоящей встрече с Пикенброком Хозяину. Любой умный человек понял бы, что это самоубийство. А этот идиот поступил по уставу. И что теперь делать?
– Во-первых, свидание всё равно следует провести, – чуть растягивая слова, проговорила Мамиашвили. – Если я правильно осведомлена, одна из ваших сексуально проверенных лейтенантих будет писать всю беседу? Она должна всё проделать скрытно, это трудно. В результате может получиться некачественный звук, обрывы фраз, и о содержании придётся только догадываться. Приличные техники сумеют отобрать такие фрагменты…
– Всегда говорил, – ухмыльнулся Лаврентий Павлович, – что вы – совершенство. Два в одной – изысканная красота и непревзойдённый ум…
Грузинка холодно улыбнулась:
– Когда я слышу такие комплименты из ваших уст, я понимаю, что умру молодой.
Нарком НКВД всплеснул руками:
– Как вы можете говорить такое! Я охотнее лишился бы любой части тела, чем расстался с вами.
По гримаске красавицы было видно, что она с трудом проглотила готовую сорваться с языка колкость.
– Кстати, о частях тела и о птичках, – добавила секретарша. – Вы планировали акцию с девицей генерала.
– Да, – осторожно согласился Берия и замолк, ожидая продолжения.
– Было бы хорошо, если бы она оказалась в Белостоке в тот день, когда Марков встретится с Пикенброком. Тогда можно было бы заставить полководца отчитываться о переговорах так, как удобно нам.
Нарком протёр стекла пенсне и попросил:
– Вызовите Саркисова. Или просто передайте ему, чтобы сдвинул срок акции на две недели.
Через десять дней Елена возвращалась домой из института. По Авиамоторной решила пройтись пешком. Сиреневые сумерки последнего майского дня, полное безветрие. Новенькая лакированная листва на деревьях вдоль проезжей части улицы не шевельнётся. Изредка прошелестит шинами автобус или легковушка. Хотелось думать о добром – о любви, о близком и неминуемом счастье. Только не о неотвратимо приближающейся сессии.
Неожиданно она почувствовала, что кто-то идёт рядом. К девчонке пристроился жгучий брюнет в черкеске с газырями, шароварах и мягких сапогах – ичигах. Потому-то Ленка и не услышала, как он подкрался.
– Вах, какой жэнщин, – с преувеличенным акцентом вскричал, именно вскричал, а не просто воскликнул, кавказец. – Паслюшай, друг лубезный, пайдём в ресторан, да? Нэ бойся, нэ абижу.
Хулиганка выпятила подбородок и ускорила шаг.
– Не спеши, – произнёс вдруг приставала тихо, с идеальным московским выговором. – И не строй из себя царевну. Думаешь, если заарканила генерала, так уже кума королю и министру сватья? Погоди, Маркова твоего не сегодня завтра шлёпнут. Ордер на арест уже подписан. Он и пискнуть не успеет. Потом и до тебя черёд дойдёт. Хлебнёшь горячего до слёз.
Смуглянка остановилась и посмотрела на странного попутчика в упор. Он резко отвернул лицо, набычился, сделал скользящий шаг в сторону и заорал:
– Нэ хочишь? Сматры, пажалэешь, толко поздно будэт, – и свернул в проход между домами, растворился в плотнеющих сумерках.
– Ничего в ней нет особенного, в марковской пассии, – заявил Саркисов.
– Ты что, сам пошёл её пугать? – Берия был удивлён. – Зачем?
– Интересно было глянуть, что же за штучка, к которой генерал неровно дышит, и сам Хозяин интересуется, – осклабился Рафаэль.
– А если она тебя опознает?
– Вряд ли. Я придумал гениальную маскировку: такой плакатный кавказец, прямо как в кино «Свинарка и пастух» показывают. И вдруг главное говорю чисто-чисто по-русски. Она решит что? Славянин неумело прикинулся горцем. Теперь ей армянина сколько ни показывай, ни за что не опознает.
– Это ты армянин? – зашёлся смехом Лаврентий Павлович. – Ты вообще казах. Или где там тебя угораздило на свет появиться. Ладно, о главном скажи, ты её впечатлил?
– Ещё как! Завтра, крайний случай, послезавтра ловите её в Белой Речке.
– Где?
– Жидовский город Белосток в переводе с польского – Белая Река.
– Ишь ты, антисемит доморощенный. Не знаешь, как ваши мудрецы говорят: «Берегите евреев. Их побьют, за нас примутся».
Маскарад, изобретённый Саркисовым, оказался настолько идиотским, что обманул даже людей Эйтингона, ни на миг не выпускавших Елену Корлюченко из поля зрения уже несколько часов. Любой профессионал умел оставаться незаметным, красться неощутимой тенью. Никому и в голову не могло прийти, что привлечь к себе внимание – это иногда самый лучший способ скрыться. На всякий случай, об инциденте с «приставалой» упомянули только сдав «смену», в устном отчёте генералу.
– Точно это был искатель «свежатинки-девчатинки»? – уточнил Наум Исаакович.
Один из «наружников» задумался. Сейчас ему показался чересчур показным акцент уличного ловеласа. Командир группы помрачнел, обругал подчинённых филёрами и «гороховыми пальто». Выговаривая подчинённым, Эйтингон размышлял. Если девушку взяли в разработку, а на это очень похоже, обязательно должны посадить своих людей у неё дома. Посылать сотрудников на место, где их ждёт засада? Это значит спровоцировать стычку, возможно, с применением оружия. Вариант крайне нежелательный. Наум Исаакович тяжело поднялся из-за стола.
– Придётся старому еврею самому прогуляться по весенней столице. Говорите, Авиамоторная? – произнёс он и вызвал служебную машину.
Сначала перепуганная Ленка хотела позвонить Маркову по междугородке. Потом представила, как она заказывает телефонной барышне штаб Особого Западного фронта. Скорее тебя повяжет контрразведка, чем свяжут с генералом. Оставалось одно: ехать в Белосток самой.
Интересно, что злобному шёпоту совсем не случайно встреченного приставалы девчонка поверила сразу и безоговорочно. И ещё интересно, что она ни секунды не колебалась: если Маркову грозит опасность, нужно сообщить ему об этом. Предупреждён – значит, вооружён.
Марков ждал абверовца на кухне: Габрильянц счёл, что это – самое подходящее со всех точек зрения место. И к беседе располагает, и позволяет накрыть стол с лёгкими закусками – икра, свежий хлеб, масло. Коньяк. Когда чекист провёл командующего фронтом на место переговоров, тот увидел, что расставляет снедь Люсечка.
Девушка скромно опустила глаза и сделала книксен. Коротенькая юбчонка взлетела волной и тут же опустилась. Командир хмыкнул и прошёл к окну. Людмила Сумова не занимала сейчас мысли Сергея. Он настраивался на непростую беседу с посланцем хитрого лиса Канариса.
Ганс Пикенброк оказался крупным мужчиной с грубым мясистым лицом. Объёмистые телеса стягивал дорогой костюм с двубортным пиджаком. На ногах – лакированные, но мягкие штиблеты. Он шёл к чёрному входу в дом-музей, всем своим видом демонстрируя, как противно и неприятно чистокровному арийцу соприкасаться с вещами, которыми пользовался шмутциге юде, и даже дышать с ним тем же воздухом.
Двое сопровождающих неожиданно выглядели вполне интеллигентно. Не битюги с пудовыми кулаками, а худощавые, легко ступающие молодые люди в спортивных светлых пиджаках. Единственное, что портило впечатление, – бегающие по сторонам глаза. Но это – требование профессии.
Один из охранников остался у двери, второй прошёл внутрь вместе с Габрильянцем и шефом.
Пикенброк пропустил Валерия Хачиковича и «спортивный пиджак», сам остался стоять в дверном проёме. Юнец сноровисто осмотрел кухню, открыл и закрыл пару ящиков шкафа. Вышел в коридор и выкрутил электрические пробки. Что-то быстро шепнул начальнику и присоединился к напарнику, дежурящему во дворе.
Габрильянц представил друг другу переговорщиков и тоже покинул помещение. Люсечка бросила вопросительный взгляд – мол, я пока не нужна? – и исчезла в коридоре.
Пожимать друг другу руки мужчины не стали. Марков сделал приглашающий жест. Немец уселся за стол. Комфронтом устроился напротив.
– Благодарю вас за то, что приняли мое предложение, – начал Пикенброк. – Поверьте, когда я говорил, что наша встреча может повлиять на судьбы мира, я не преувеличивал.
Он изъяснялся на совершенно правильном русском, только без интонаций, как будто слова произносил какой-то фантастический механизм.
– Думаю, для вас не секрет, что далеко не все генералы вермахта одинаково относятся к фюреру. Большинство уважают его и восхищаются талантом политика, государственного деятеля и военного стратега. Он поднял Германию с колен, вывел из экономического кризиса, дал каждому немцу хлеб и масло для каждодневного завтрака. Гений Адольфа Гитлера вернул то уважение, которым страна по праву пользовалась в сфере международных отношений.
Марков слушал этот панегирик с непроницаемым видом. Абверовец сделал паузу, ожидая ответной реплики. Но собеседник хранил молчание.
– Бисмарк не советовал немцам воевать с Россией, – сообщил разведчик. – Все опасаются войны на два фронта. Тем не менее события развиваются именно в этом направлении. Патриоты Германии оказались перед необходимостью трагического выбора. Нужно решить, довериться ли гению фюрера или следовать мудрости великих стратегов. Все осознают, что от правильности решения зависит судьба Фатерланда и, как минимум, Европы.
Сергей Петрович ни словом, ни жестом не выдал своего отношения к сказанному. Пикенброк опять сделал паузу, снова не дождался никакой реакции Маркова, тяжело вздохнул и перешёл к сути:
– Я представляю группу высокопоставленных офицеров, которые считают, что война с СССР приведёт к национальной катастрофе, и готовых на крайние меры, чтобы этого не допустить.
– Кто входит в эту группу? – спросил комфронтом.
– Вы же понимаете, что я не уполномочен называть имена.
– Вы также должны понимать, что, не зная фамилий и должностей участников заговора против Гитлера, мы не можем оценить, насколько серьёзными возможностями изменить ситуацию вы располагаете.
– Смею заверить, наших сил хватит, чтобы коренным образом переломить ход событий.
– Хорошо, предположим. Что конкретно вы задумали?
– В ближайшие недели фюрер отдаст приказ о вторжении на вашу территорию. Две группы армий встречными ударами сровняют Белостокский выступ. Вся ваша группировка окажется в грандиозном котле и лишится связи с тылом. Этим планируется снять угрозу продвижения Красной Армии в западном направлении. Без налаженных коммуникаций наступление невозможно. Ваш Тухачевский уже пытался взять Варшаву «на голом энтузиазме». Так у вас принято выражаться?
– Ближе к предмету разговора, если можно, – холодно попросил генерал.
– Мы предлагаем следующее: как только вермахт получает приказ о нападении на СССР, мы объединяем наши войска и начинаем совместный марш на Берлин. В самой столице наши единомышленники устраивают хаос, нарушая систему гражданского и военного управления. Мы смещаем фюрера и подписываем новый договор – о совместном установлении нового, социалистического порядка в Европе.
– Кто возглавит Рейх после отстранения Гитлера?
– Вопрос ещё не решён окончательно. Среди кандидатур Риббентроп, Роммель, Паулюс. Ни одна из одиозных фигур, замаравших себя грязью и кровью, в руководство обновлённой Германии не войдёт.
Как выдающийся военный организатор, вы, герр Марков, понимаете, что совместные действия потребуют тщательной координации на уровне начальников штабов не только армий, но и корпусов и дивизий. С нашей стороны разработан подробный план маскировки последних приготовлений. Все наши контакты будут объясняться выполнением мероприятий по дезинформации противника.
– Сколько у нас времени? Когда Гитлер может двинуть войска против нас?
– Фюрер непредсказуем. Он действует под влиянием своих мистических озарений. Но, с учётом времени, необходимого для завершения переброски и развёртывания частей и обеспечения хотя бы тактического запаса горючего и боеприпасов, озарение вряд ли посетит рейхсканцлера раньше середины июля.
– Хорошо, – согласился Марков. – Ваши задумки мне лично кажутся интересными. Они могут стать основой плодотворного сотрудничества. Однако политические решения принимает высшее руководство страны. Я сегодня же доложу о ваших препозициях. Пока мы можем устно подтвердить взаимную заинтересованность в сотрудничестве.
Пикенброк кивнул.
– Хорошо. Только что значит: «задумка»?
– Так по-русски называют мысль, план, идею.
– Зеер интересант, – пробормотал абверовец.
– Теперь, чтобы отметить успешное окончание переговоров, – Сергей Петрович сделал приглашающий жест и уловил плотоядный блеск в глазах гостя. – Кстати, – улыбнулся комфронтом, – чтобы подтвердить серьёзность ваших намерений, может, сделаете жест доброй воли?
– Что именно?
– На территории округа, безусловно, работают десятки ваших агентов, имеющих как разведывательные, так и диверсионные задачи. Может быть, предоставите список?
Нацист задумался только на долю секунды.
– Послезавтра мой человек свяжется с вашей контрразведкой и доставит микроплёнку.
– Ну что вы, – улыбнулся Марков, – зачем же работать так грубо. Пусть он проникнет в офицерскую столовую и вручит документ нашей официантке.
Сумова при этих словах возникла в дверном проёме, словно подслушивала беседу. Глянув на блондиночку повнимательнее, Пикенброк расплылся в ухмылке:
– Чтобы встретиться с такой фрейлейн, я сам готов принести любой документ.
Лейтенант ГБ очаровательно порозовела и снова сделала книксен.
Ленка сидела в купе и смотрела в окно. Девушку трясла нервная дрожь. Она взяла деньги на билет в один конец, оставила матери записку и ринулась на вокзал. Желающих ехать на Запад, к счастью, было немного. Попутчицей оказалась только толстая бабка с необъятным мешком, да и она вышла, не доехав до Белоруссии. При постороннем человеке хулиганка кое-как сдерживалась. А только закрылась дверь, она разрыдалась, некрасиво хлюпая носом и утирая слёзы сразу промокшим платком. Потом чуть успокоилась и бездумно уставилась на проплывающие пейзажи. Несмотря на расцвет весны, небо было серым, низким и тяжёлым. Подкрадывались сумерки, и зелень на полях и огородах отдавала тёмно-зелёным, почти серым. И покосившиеся деревянные домишки, исчезающие бесследно за обрезом рамы, тоже были не то тёмно-коричневого, не то чёрного безысходного цвета.
И вдруг поворот неуклюжего состава открыл небольшую часовенку на пригорке. По контрасту она казалась ослепительно-белой. Несбитый крест на куполе, казалось, царапал обвисшее небо, пытаясь обратить на себя внимание бога.
Не верующая ни в бога, ни в чёрта Ленка не отводила глаз от постройки – для неё никакой разницы между часовенкой, церковью, храмом не существовало – пока та не исчезла из вида.
Перепуганную Зинаиду Петровну грубо запихнули на диван и велели пасть не открывать. Перед этим долго выспрашивали, где Ленка. Мать смогла объяснить только то, что девчонка прибежала домой, схватила деньги, сказала, что должна на пару дней уехать, и молнией улетела невесть куда.
– Мы покараулим у вас, – ухмыляясь, объяснил командир – молодой старлей НКВД. – Вдруг доченька вернётся. Или в гости кто нагрянет.
Он как в воду смотрел. Через два часа тринадцать минут после начала засады в дверь квартиры позвонили. Два сотрудника впустили рослого толстяка в дорогом плаще. Один навёл пистолет на лицо гостя, другой ткнул стволом револьвера в спину и прошептал:
– Тихо. Шагай вперед.
Визитёр, казалось, совсем не испугался. Он улыбнулся во всю пасть и произнёс:
– Мне, собственно, нужна Корлюченко Елена Ивановна. Она здесь проживает?
Нахала, который не струсил перед сотрудниками органов, провели в комнату Зинаиды Петровны. Он окинул взглядом старшего лейтенанта и других бойцов, сидящую в углу хозяйку жилья и обратился к начальнику опергруппы:
– Я – майор госбезопасности Эйтингон. Представьтесь.
– Предъявите документы, – голос старшего лейтенанта от неожиданности и негодования сорвался на фальцет. Визитёр медленно расстегнул плащ, полез во внутренний карман пиджака. Чекисты держали его под дулами пистолетов, пока в маленькой кисти не появилась затянутая в кожу книжица. Командир внимательно изучил текст, сличил фотографию с оригиналом, кивнул в знак того, что удостоверение можно спрятать. После чего доложил: – Специальная группа ГУГБ, командир старший лейтенант Кравцов. Выполняем задание руководства.
– Ну-ну, – покачал головой Эйтингон, – выполняйте. Елена не объяснила, с чего это она так внезапно решила ехать в Белосток? – неожиданно спросил он у Зинаиды Петровны. Корлюченко-старшая затравленно смотрела на него.
– Кто вы? Я вас не знаю, – проговорила женщина.
– Я – друг ваших друзей, – туманно объяснил Наум Исаакович.
– Нет, она только сказала, что её жених в опасности. – Хозяйка квартиры осеклась и с опаской покосилась на старшего лейтенанта. Он был растерян: с одной стороны, позволять кому-то беседовать с Корлюченко он не имел права. С другой, этот «кто-то» – майор службы, да не просто заместитель начальника разведки, а легендарный Эйтингон. О нём ещё в училище курсанты пересказывали друг другу легенды…
К счастью командира группы, толстяк удовлетворённо хмыкнул и повернулся к выходу.
– Всем удачи, – пожелал он и, обращаясь уже к старлейту, буркнул: – Вы не переусердствуйте. Знаете принцип обращения с бритвой «Жиллетт»? – Тот отрицательно мотнул головой. – Завернуть до упора, а потом сделать пол-оборота назад. Руководствуйтесь.
Закончив изложение переговоров с Пикенброком – конспект доклада Сталину, – Марков решил сформулировать свои выводы. Цель встречи, безусловно, дезинформация командующего фронтом и через него – высшего политического руководства страны. Об этом говорят как минимум три прокола. Первый: при внезапном нападении стратегически нецелесообразно встречными ударами уничтожать Белостокский выступ. Это потеря темпа. Пока гитлеровцы будут возиться с окружёнными армиями, мы успеем подвезти части второго эшелона обороны. С идеей скоропалительной победы придётся расстаться навсегда. Для противника разумнее нанести сходящиеся удары в район Минска, чтобы сразу опрокинуть наши резервы и открыть дорогу на Москву. Абверовец пытался как бы мимоходом показать подложный план немецкого Генштаба.
Второе: среди названных кандидатур, якобы готовящихся принять бремя власти, нет ни одной имеющей реальные механизмы управления страной. Ни дипломат, ни военачальники не обладают реальными рычагами воздействия на промышленность, финансы. Они не имеют поддержки в органах, обеспечивающих внутренний порядок. Значит, весь «план» – чистой воды фикция.
Третье: вызывает сомнения дата предполагаемого начала войны. По внутреннему ощущению Маркова агрессии следует ждать много раньше. Однако это – вопрос достаточно спорный. Зато бесспорно другое: офицер разведки никогда не согласился бы так легко сдать всю сеть своих агентов. Если на него стали бы сильно давить, он мог пообещать отозвать большую часть подпольной «армии теней» непосредственно перед началом военных действий. Или гарантировал бы их бездействие. Отдать контрразведке противника список своих шпионов и диверсантов можно лишь в одном случае, если ставится цель перед началом войны загрузить спецслужбу заведомо бессмысленной работой. Да и то в такой ситуации подбрасывают фальшивку.
Своё творение Сергей закончил глубокой ночью. Он вставил ручку в чернильницу настольного прибора. Деревянная основа уставилась в потолок как ствол зенитного орудия. Указательный палец горел – с непривычки к «литературному труду» на нём образовалась настоящая мозоль.
– Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, – приговаривал комфронтом, сгибая и разгибая фаланги.
Можно было вызывать дежурную машину и отправляться на аэродром, где с вечера дожидается самолёт. Если не задержит Верховный, к вечеру восемнадцатого Сергей Петрович вернётся в Белосток.
Куранты собора Святого Николая пробили три часа ночи.
Из «Военного дневника» генерала Гальдера:
5 мая
а. Положение с автотранспортом пока ещё напряжённое, но всё же лучше, чем год назад (перед наступлением на Запад).
б. Части подвоза и снабжения полностью оснащены для проведения операции «Барбаросса».
в. Действующая армия:
Артиллерия готова, за исключением десяти ограниченно подвижных дивизионов; ещё не готовы: четыре дивизиона 100-мм орудий и два дивизиона тяжёлых полевых гаубиц. Приказ об их комплектовании ещё не отдан, так как нет никаких средств тяги. Ограниченно подвижные части зенитной артиллерии и мортир готовы.
Сапёрные части укомплектованы согласно требованиям Генштаба. Из 34 затребованных малых автоколонн для сапёрных частей и железнодорожных войск готовы 20. Повозок для сапёрных частей ещё нет.
Части связи необходимо доукомплектовать автотранспортом, особенно специальными автомашинами.
г. Формирование частей, предусмотренных для участия в операции «Барбаросса», будет закончено командующим армией резерва к началу июня. Формирование новых частей подвоза и резервных частей откладывается на более поздний срок…
Полковник Кребс возвратился из Москвы, где замещал Кестринга. По отношению к нему там была проявлена большая предупредительность. Россия сделает всё, чтобы избежать войны. Можно ожидать любой уступки, кроме отказа от территориальных претензий.
Русский офицерский корпус исключительно плох (производит жалкое впечатление), гораздо хуже, чем в 1933 году. России потребуется 20 лет, чтобы офицерский корпус достиг прежнего уровня [впечатление Кребса]. Осуществляется перевооружение. Новый истребитель. Новый дальний бомбардировщик. Однако лётная подготовка и возможности недостаточные. Дальние бомбардировщики, кажется, сосредоточены вблизи западной границы.
Эшелоны с материалами для строительства укреплений направляются к границе. Вообще же крупных сосредоточений войск [во время поездки по железной дороге] незаметно.
7 мая
Россия. Сталин стал и Председателем Совета Народных Комиссаров. Это означает усиление его личной власти.
3. Положение с железными и шоссейными дорогами для операции «Барбаросса» удовлетворительное.
4. Сосредоточение по плану «Барбаросса»: 17 тыс. поездов. После завершения переброски войск начнётся перевозка резервов. Тогда, начиная с 24.6, ежедневно будут отправляться ещё 106 поездов со снабжением.
5. Прикрытие с воздуха железнодорожных перевозок по плану «Барбаросса»: 15 зенитных батарей с 20-мм орудиями на железнодорожных платформах (по 16 орудий в батарее). Группа армий «Юг» (8-й воздушный округ) – три батареи; группа армий «Центр» (2-й воздушный округ) – семь батарей; группа армий «Север» (1-й воздушный округ) – пять батарей.
12 мая
а. Операция «Меркур» и её влияние на операцию «Барбаросса». Мы должны передать для обеспечения операции «Меркур» три зенитных дивизиона: два смешанных и один лёгкий. Командование ВВС может использовать их только до 25.5 и не иначе как для прикрытия аэродромов, где будет высаживаться десант.
б. До настоящего времени мы намечали перебросить 8-й авиакорпус (Рихтгофен) по железной дороге до Одерберга. Теперь же главное командование ВВС настаивает на переброске этого корпуса непосредственно в Восточную Пруссию, чтобы успеть к началу операции «Барбаросса». Это означает увеличение времени на развёртывание сил для операции «Барбаросса» на целых семь дней.
в. ВВС предъявили новое требование на 100 эшелонов для переброски своих частей на Восток. Это ещё два дня задержки. Надо себе уяснить – намерены мы проводить операцию «Меркур» или нет. Потеря времени, связанная с этой операцией, крайне неблагоприятно отразится на операции «Барбаросса».
Железнодорожные перевозки войск по ускоренному графику движения продлятся до 23.5 и займут шесть недель. За это время русские сумеют отреагировать на нашу подготовку и коренным образом изменить группировку своих войск.
Доклад Гелена об окончательном варианте группировки войск к началу операции «Барбаросса» и об использовании резервов ОКХ. В группах армий «Север» и «Центр» в основном выполнено всё, что нами намечалось. В группе армий «Юг» Рейхенау выбрал такой вариант, который не позволяет использовать всю наступательную мощь танков. Порядок подчинённости, при котором танковые соединения перейдут в подчинение Клейста лишь после осуществления прорыва, таит в себе опасность. Определённую выгоду даст усиление 17-й армии. Вопросы использования дальнобойной артиллерии в полосе 17-й армии.
17 мая
Восток: Войска 3-го эшелона по плану «Барбаросса» отправляются 21.5. (До настоящего времени ежедневно отправлялось в среднем 300 поездов).
19 мая
Россия: Запрещение въезда иностранцам и советским гражданам в пограничные районы.
