Данная глава посвящена собственно текстологическим проблемам, связанным с Пискаревским летописцем: происхождению текста, анализу того, откуда появилось то или иное сообщение в интересующем нас памятнике, изучению состава источников. Здесь также будут рассмотрены вопросы новизны и достоверности сведений Пискаревского летописца по ранней русской истории, истории опричнины, Смуты. Ответы на поставленные вопросы позволят выявить источники летописного текста, из которых составитель летописи черпал информацию, проследить историю текста. Такое исследование поможет также установить степень оригинальности и достоверности известий Пискаревского летописца. Без этого трудно понять, что он дает как источник для изучения исторических реалий разных эпох, а также его особенности как позднего памятника, определить его место в кругу современных ему произведений.

 

1) Источники Пискаревского летописца, от ранней русской истории до середины XVI в. (862–1552 гг.)

Ранние сведения летописца являются его неотъемлемой, органичной частью, которые мы не можем исследовать в отрыве от всего летописца. Поскольку в работе он рассматривается как единое целое, нельзя не обратить внимания на источники о начальном периоде русской истории. Без их изучения невозможно, помимо всего прочего, оценить и степень оригинальности памятника.

О происхождении начальных статей свода в специальной литературе нет единого мнения. О. Я. Яковлева и М. Н. Тихомиров считали, что в основу этой части памятника положена летопись, близкая Никоновской. Однако оба историка не привели аргументов для доказательства того, что Пискаревский летописец заимствовал сведения именно из Никоновской летописи. Их вывод не был подкреплен подробным изучением текста памятника. Составитель предисловия к последнему изданию Пискаревского летописца В. И. Буганов отмечал сходство его начальной части с Воскресенской летописью. Но все эти выводы сделаны без полного текстологического анализа Пискаревского летописца, не проведено детальное сопоставление его с другими источниками. Так как в литературе неоднократно отмечалось сходство Пискаревского летописца с Воскресенской и Никоновской летописями, привлечем для сравнения оба памятника. Подобное сравнение приводится впервые, в историографии его никто не предпринимал.

Если сопоставить Пискаревский летописец и Никоновскую летопись, то до 6683 г. они похожи, хотя не всегда совпадают текстуально. Приведем несколько характерных примеров:

* Никоновская летопись // ПСРЛ. СПб., 1862. Т. 9. С. 15, 38, 75.

** Пискаревский летописец. С. 35, 45, 66.

Как видно, Пискаревский летописец и Никоновская летопись сюжетно совпадают, но полного текстуального сходства между ними нет. Однако в трех приведенных примерах статьи Никоновской летописи и Пискаревского летописца принципиально не отличаются друг от друга. В первой заметке об Олеге Пискаревский летописец не дает никакой новой информации сравнительно сравнительно с аналогичным чтением Никоновской летописи. Во второй статье помещено сообщение о воеводе князя Ярополка, отсутствующее в Никоновской. Заметка об основании князем Ярославом города Киева, церкви Св. Софии в Никоновской летописи, в отличие от Пискаревского летописца, дает несколько более распространенное чтение: там сказано о том, что новый город Киев больше старого, о строительстве церквей, о том, что Ярослав раздавал милостыню нищим. Заметка о победе Ярослава над печенегами в Пискаревском летописце предшествует сообщению об основании Киева, тогда как в Никоновской летописи она помещена в конце статьи.

С 6583 до 6643 г. Пискаревский летописец обнаруживает сходство и с Воскресенской летописью:

3* Воскресенская летопись. С. 1, 4, 21.

4* Пискаревский летописец. С. 69 – 70, 72.

Как видим, здесь наблюдается близость Пискаревского летописца и Воскресенской летописи, но не полное совпадение текстов: Олег является в Воскресенской летописи сыном Святослава, тогда как в Пискаревском летописце его ошибочно назвали сыном Ярослава, в заметке о дочери князя Всеволода Янке в Пискаревском летописце сказано, что она постриглась в монастыре Св. Андрея при митрополите Иоанне, тогда как в Воскресенской летописи отмечено, что она собрала в монастыре «черноризци многы». В последней статье о Дмитрии Иворовиче в Пискаревском летописце точно названы месяц и число события. Здесь специально отобраны статьи, посвященные самым разным событиям на протяжении значительного промежутка времени. Они показывают, что заимствования из Никоновской и Воскресенской летописей представляют собой не случайные вкрапления в текст Пискаревского летописца. Автор последнего строит свое произведение в значительной мере на фундаменте этих двух описей.

На всем протяжении до 6643 г. Воскресенская летопись и Пискаревский летописец не совпадают только в одном месте. Под 6613 г. в Пискаревском летописце помещена следующая заметка: «Пострижеся в черньцы Святоша февраля 18, и бысть имя ему Никола». В Воскресенской же летописи статья о Николе отсутствует.

С 6643 по 6825 г. ряд заметок Пискаревского летописца не совпадает с Воскресенской летописью или отсутствует в ней, но они находят соответствие с Никоновской летописью, хотя и не во всем идентичны ей текстуально: 6643–6646 – о междоусобице Ольговичей; 6649 – о смерти князя Андрея Владимировича в Переяславле; 6657 – о междоусобице князей киевских, новгородских, смоленских, с одной стороны, и князя Юрия Суздальского – с другой; 6658 – о князьях Изяславе и Юрии, попеременно занимавших киевский престол; 6660 – о сожжении князьями Изяславом Мстиславичем, Изяславом Давыдовичем и Святославом Всеволодовичем городка Юрьева, где укрылся Юрий Долгорукий, походе Юрия с половцами, ростовцами, рязанцами, суздальцами на Чернигов, строительстве князем Юрием церквей в Суздале; 6661 – о смерти князя Вячеслава Киевского, вокняжении в Киеве Изяслава Давыдовича, о перенесении князем Андреем Боголюбским иконы Богородицы, прибывшей из Царьграда, из Суздаля во Владимир; 6664 – князь Юрий Долгорукий выгнал из Киева Изяслава Давыдовича. Далее идут сведения о городе Владимире и князе Андрее Боголюбском: 6666 – о закладке Андреем Боголюбским во Владимире церкви Успения Св. Богородицы, о Лионе, пришедшем на епископство в Ростов; об освящении церкви Богородицы во Владимире, о приходе митрополита Федора из Царьграда; 6669 – о начале росписи церкви во Владимире; 6670 – об изгнании из Суздаля Андреем Боголюбским епископа Леона; 6683 – об убийстве Андрея Боголюбского.

В ряде статей Пискаревский летописец сообщает о военных походах и деятельности князя Всеволода: 6689 – о походе князя Всеволода на Рязань; 6692 – о походе князя Всеволода против болгар и его победе; 6707 – о походе на половцев князя Всеволода с сыном Константином; 6708 – о закладке Всеволодом каменной церкви Успения пречистой Богородицы, о том, что князь Всеволод послал своего сына в Новгород; 6709 – князь Всеволод послал сына в Переяславль; 6714 – о посылке князем Всеволодом сына Константина в Новгород, о смерти княгини Всеволода Марии; 6717 – о битве сына Всеволода Юрии с рязанским князем Изяславом, о женитьбе Всеволода на дочери витебского князя. Эти статьи близки Никоновской летописи, хотя и не во всем идентичны ей. В Пискаревском летописце читаются также схожие с никоновскими известия о митрополитах, поставлениях и смертях епископов, о смертях князей: 6671 – о смерти митрополита Федора; 6672 – о митрополите Иване, пришедшем из Царьграда; 6693 – о поставлении Луки епископом Ростову; 6697 – о смерти ростовского епископа Луки; 6702 – о смерти князя Святослава Киевского; 6706 – о смерти Давида Смоленского; 6708 – о смерти черниговского князя; 6709 – о смерти черниговского князя Владимира; 6710 – о смерти черниговского князя Игоря; 6732 – о поставлении митрополита Кирилла; 6734 – о смерти епископа Симеона Суздальского; 6735 – о смерти князя Владимира Всеволодовича; 6737 – о оставлении ростовским епископом Кириллом епископии; 6741 – о смерти князя Федора Ярославича; 6770 – о смерти епископа Кирилла; 6777 – об оставлении сарайским епископом Митрофаном епископии; 6788 – о смерти князя Давида Константиновича Галицкого, о том, что ростовский епископ Игнатий осудил мертвого князя Глеба, приказал его похоронить в княгинине монастыре у Спаса, митрополит Кирилл осудил Игнатия, но затем принял его по «печалованию» князя Дмитрия Борисовича, о смерти митрополита Кирилла в Переяславле; 6791 – о поставлении митрополитом Максима; 6796 – о смерти ростовского епископа Игнатия, о поставлении Иакова епископом Владимиру и Суздалю; 6797 – о поставлении игумена Андрея, а также о том, что князь Дмитрий Борисович сел в Ростове; 6803 – о поставлении на владимирскую епископию Симеона; 6807 – об оставлении киевской митрополии митрополитом Максимом и смерти князя Федора Черниговского; 6812 – о смерти князя Андрея Александровича Городецкого; 6813 – о смерти митрополита Максима; 6815 – о смерти князя Константина Борисовича Ростовского в Орде (в Никоновской – 6817 г.); 6816 – о поставлении митрополитом Петра (в Никоновской – 6818 г.); 6819 – об оставлении ростовской епископии Симеоном и поставлении Прохора; 6820 – о поставлении митрополитом Петром епископа Сараю Варсунофия вместо Кирилла. Ряд статей освещает крупные исторические события: 6713 – о взятии Константинополя крестоносцами; 6731 – о Калкской битве; 6744–6745 – о нашествии Батыя; 6746–6760 – о князе Александре Невском. Пискаревский летописец много внимания уделяет описанию правления князей, их взаимоотношениям: 6710 – о захвате Киева Романом, выгнавшем Рюрика; 6714 – о захвате Рюриком Киева и его изгнании Ольговичами; 6735 – о посылке князем Юрием братанича своего Всеволода в Переяславль; 6773 – об убийстве литовского князя Миндовга родственниками; 6774 – о псковском князе Довмонте; 6785 – о княжении великого князя Дмитрия Александровича во Владимире; 6791 – о примирении князей Андрея и Дмитрия Александровичей; 6794 – о разделе вотчины между князьями Дмитрием и Константином Борисовичами: князю Дмитрию достался Углич, князю Константину – Ростов; 6797 – о том, что князь Дмитрий Борисович сел в Ростове; 6804 – о междоусобице князей Андрея и Дмитрия Александровичей с князем Михаилом Тверским; 6805 – о женитьбе князя Юрия Даниловича в Ростове; 6812 – о споре в Орде князей Юрия Даниловича и Михаила Тверского о великом княжении; 6814 – о том, что князь Юрий Данилович повелел убить князя Константина Рязанского. Нашествие татар, их отношения с русскими князьями, события в Орде также нашли свое место в Пискаревском летописце: 6766 – о взятии татарами ростовской земли; 6774 – о смерти ордынского царя Берки; 6787 – князь Андрей Александрович искал себе великое княжение, ходил с этой целью в Орду, привел татар; 6801 – о нашествии татар на Владимир, Суздаль, Муром, Тверь, Юрьев, Пермь, Коломну, Москву, Можайск, Волок, Дмитров; 6812 – об убийстве в Орде тверского боярина Акинфа; 6814 – о нашествии Таировой рати; 6821 – о смерти царя Тохты, воцарении Узбека, поездке в Орду великого князя Михаила и митрополита Петра; 6823 – о том, что князь Михаил привел с собой из Орды татар, сражении у Торжка с князем Афанасием и новгородцами, об оставлении епископом Андреем тверской епископии и поставлении вместо него Варсунофия, о том, что новгородцы ходили в Орду и их задержали тверичи; 6825 – о том, что князь Юрий Данилович привел с собой из Орды татар, пошел к Твери, после поражения князь Юрий Данилович бежал в Новгород, придя из Новгорода, помирился с князем Михаилом Тверским. Три статьи рассказывают о росписи и строительстве церквей: 6741 – о росписи церкви Богородицы в Суздале; 6742 – о завершении строительства в Юрьеве князем Святославом Всеволодовичем церкви Св. мученика Георгия; 6810 – о закладке каменного храма в Новгороде. В Пискаревском летописце есть известия о деятельности первого московского князя Даниила Александровича: 6809 – о походе московского князя Даниила Александровича на Рязань; 6810 – о передаче Переяславля князю Даниилу Александровичу; 6811 – о смерти князя Даниила Александровича, о походе на Можайск его сына Юрия Даниловича.

Как видно, первый ряд заимствований из Никоновской летописи касается прежде всего междоусобиц князей, их военных походов, смерти, церковной строительной деятельности. Из Никоновской летописи взяты и сведения о поставлениях и смертях епископов и митрополитов. Другой ряд заимствований представлен описаниями значительных, с точки зрения летописцев, исторических событий. К ним относится прежде всего взятие Константинополя крестоносцами, нашествие Батыя, княжение Александра Невского. Этим событиям уделено много внимания в Пискаревском летописце, им посвящены не краткие записи, а обширные статьи. К особенностям использования Никоновской летописи в Пискаревском летописце можно отнести то, что при общем сюжетном сходстве здесь нет полного текстуального тождества. Составитель Пискаревского летописца сокращал также свой источник, из обширных статей Никоновского свода он брал только заметки о двух-трех событиях.

Несмотря на то что в основном для 6643–6825 гг. Пискаревский летописец близок Никоновской летописи, пять известий напоминают статьи из Восркесенской летописи. Это заметки под 6672 г. об освящении церкви на Золотых воротах во Владимире, о закладке церкви Св. Спаса во владимирском монастыре, походе Андрея Боголюбского против болгар с иконой Владимирской Богоматери, которая помогла ему победить, под 6678 – о смерти князя Мстислава Изяславича и погребении его во Владимире-Волынском, где он княжил, под 6763 г. – о переписи татарами населения, под 6767 – о переписи татарами жителей Новгорода, под 6824 г. – о том, что ростовский князь Василий Константинович привел в Ростов татарских послов Сабатея и Казанчея.

На всем протяжении до 1533 г. Пискаревский летописец в некоторых местах не совпадает с Воскресенской и Никоновской летописями: под 903 г. в сообщении о княгине Ольге добавлено «нецыи же глаголют, яко Олгова дщери бе Ольга» (не из Пскова). Это известие напоминает сообщение Типографской летописи: «Нецыи же глаголют, яко Олгова дчи бе Ольга». Для того чтобы понять, обращался ли составитель Пискаревского летописца к Типографской летописи, нужно провести сравнение двух памятников. Одной статьи о княгине Ольги недостаточно для подобного вывода. В некоторых местах до 1422 г. Типографская летопись совпадает с Пискаревским летописцем. В ней читаются сведения, отсутствующие в Никоновской и Воскресенской летописях, но находящие соответствие в Пискаревском летописце. Приведенные в ней заметки о воеводе Ярополка, сражении Ярослава с печенегами ближе всего к Пискаревскому летописцу. Именно в Типографской летописи сказано о том, что воеводу князя Ярополка звали Блуд: «Нача княжити Ярополк в Киеве, и воевода у него Блуд». Под 1046 г. в заметке о князе Ярославе и в Пискаревском летописце, и в Типографской летописи читается продолжение: о сыне князя Ярослава Владимире, посаженном отцом в Новгороде, поставлении новгородского епископа Жидяты, хромоте Ярослава. Под 1161 г. помещены статьи о смерти князя Владимира Святославича в Рязани и смерти князя Ивана Ростиславича, по прозвищу Берладник, в Селуни. Под 1195 г. помещена краткая заметка: «Приидоша прузи в Русскую землю».

Однако Пискаревский летописец не во всем совпадает с Типографской летописью: в нем читаются отсутствующие в последнее сказание «О Пелгуге ижерянине и о вере его и о крещении», повесть о князе Михаиле Черниговском, статья о епископе Стефане Пермском. Как видно, отличия касаются изложения церковных событий. Трудно сказать, пользовался ли составитель Пискаревского летописца непосредственно Типографской летописью, или он брал из нее сведения опосредованно, из другого текста, в котором читалась эта летопись. Однако обнаруженное нами сходство позволяет предполагать, что прямо или косвенно Типографская летопись послужила одним из источников Пискаревского летописца. Но не все заимствования последнего, отсутствующие в Воскресенской и Никоновской летописях, сделаны из нее. В Пискаревском летописце есть статьи, кроме вышеупомянутых, которые тоже отсутствуют в Типографской летописи. Под 1191 г. помещена заметка о смерти переяславского столпника Никиты. Под 1227 г. следует известие о поставлении митрополита в Суздаль и Ростов. Здесь речь опять идет о церковных событиях. Под 1263 г. после известия о смерти князя Александра Невского описано чудо в новгородском Шиловом монастыре. Под 1289 г. в Пискаревском летописце говорится об изгнании татар из Пскова, под 1293 г. – о том, что новгородцы откупились от татарских войск, под 1420 г. помещена заметка о торговле новгородскими серебряными деньгами.

Происхождение всех этих сведений неизвестно, но, поскольку в трех последних заметках речь идет о событиях в Новгороде и Пскове, можно предположить, что они заимствованы из какой-то северной летописи. О северорусском кратком летописце, который мог быть одним из источников интересующего нас памятника, писал Я. Г. Солодкин: «Итак, основным источником ПЛ 1640-х годов, дошедшего до нас, вероятно, в оригинале, является текст летописца за вторую половину XVI – начало XVII в.; этот текст дополнен по другим источникам, к примеру, краткому летописцу северорусского происхождения». Он обращает внимание и на то, что в текст Пискаревского летописца была вставлена повесть о новгородском Шилове монастыре. Из нее, вероятно, и было заимствовано описание чуда, помещенное после заметки о смерти Александра Невского. Так как в составе Пискаревского летописца читается ряд статей, совпадающих с Типографской, а также заметки о событиях на севере, можно предположить, что все эти заимствования были сделаны из летописца, возникшего, возможно, в Кирилло-Белозерском монастыре. Кирилло-Белозерский монастырь являлся известным центром летописания. Я. Г. Солодкин указывает на северорусский летописец, но не называет точно место происхождения этого летописца. Однако, основываясь на наших наблюдениях, можно предположить, что летописец, послуживший одним из источников Пискаревского, возник в Кирилло-Белозерском монастыре.

В Пискаревском летописце с 1432 по 1533 г. – пробел, отсутствие известий. Переписчик объясняет этот пропуск утратой тетрадей: «Прописано в сей книге тетрати многие… А все писано рядом, а сей списать было нечево по великой нуже. Книги подлинной не было». Это можно объяснить тем, что, скорее всего, рукопись, с которой был сделан список Пискаревского летописца, оказалась поврежденной: часть ее листов была потеряна, у некоторых листов перепутана нумерация, из-за этого ряд событий 1533–1541 гг. читается после 1542 г. Заметка о пропавших тетрадях дает представление о манере работы летописца, указывает на книгу, из которой делались выписки, но не сообщает, что именно это была за книга.

После 1533 г. Пискаревский летописец самое большое сходство обнаруживает с Воскресенской летописью, обе летописи очень близки текстуально, их отличия обнаруживаются только в двух местах. В рассказе об аресте князя Юрия Ивановича в Пискаревском летописце опущены слова великой княгини Елены боярам, приведенные в Воскресенской летописи: «Вчера есте крест целовали сыну моему великому князю Ивану на том, что ему служити и добра хотети, и вы по тому и чинити». В известии о после к королю Сигизмунду автор Пискаревского летописца, наоборот, добавил слова, отсутствующие в Воскресенской летописи: «А х королю приказывал, чтоб король с ним был в дружбе и в братстве, как с отцем его был». Как видно, сокращения и дополнения автором своего источника в этой части носят довольно случайный характер.

Мы заметили, что Пискаревский летописец совпадает и с Воскресенской, и с Никоновской, и с Типографской летописями, но полная текстуальная идентичность между ними не прослеживается. Здесь нельзя исключать того, что составители Пискаревского летописца проводили редакторскую правку своих источников. К особенностям работы составителя Пискаревского летописца относится и то, что он обращался к Никоновской летописи как дополнительному источнику по отношению к Воскресенской, прибегал к ней там, где отсутствуют сообщения в Воскресенской. Это можно объяснить следующим образом: Воскресенская летопись доходит только до 1541 г. Последующие события – пожалования великим князем Иваном Васильевичем князя Владимира Андреевича Старицкого и его матери княгини Ефросинии, венчание на царство великого князя Ивана Васильевича, пожар 1547 г., свадьба великого князя с Анастасией Романовной, походы на Казань и взятие Казани – изложены по Никоновской летописи. Из нее заимствованы также сведения, переданные по-другому в Воскресенской летописи. Под 1533 г. приведена версия Никоновской летописи о том, что князь Андрей Михайлович Шуйский хотел отъехать к брату великого князя Юрия Ивановичу. В Воскресенской летописи он отказывается перейти на службу к этому князю. Еще М. Н. Тихомиров указал на то, что статья об Андрее Шуйском, трактующая по-иному его отъезд от великого князя, заимствована из Никоновской летописи. Трудно сказать, что заставило летописца привести две противоположные версии события. Возможно, здесь проявился особый интерес автора к князьям Шуйским.

В Пискаревском летописце есть три статьи, близкие текстуально еще одной официальной летописи XVI в. – Летописцу начала царства: об основании земляного города Стародуба, о колоколе-благовестнике, о смерти удельного князя Андрея Ивановича Старицкого, умершего в заключении и похороненного в Архангельском соборе в Москве. О Летописце начала царства как об одном из возможных источников Пискаревского летописца писал и Я. Г. Солодкин, но он не указал статей, заимствованных оттуда. Исследователь предположил, что создатель Пискаревского летописца использовал не непосредственно Летописец начала царства, а располагал рукописью, в которой тот был объединен с Воскресенской летописью.

Происхождение некоторых сведений Пискаревского летописца трудно установить, так как они не обнаруживают сходства ни с официальными летописями, ни с краткими летописцами. В большинстве своем это заметки, сообщающие об основании городов, поставлениях духовных лиц. В Пискаревском летописце помещено несколько таких статей: «То е же весны преставлен град Темников на иное место на реце Мокше же. Зделан град Устюг древян», под 1536 г. говорится о поставлении в Смоленск владыки Саввы Слепушкина, под 1546 г. – о смерти князя Дмитрия Андреевича: «Преставися князь Дмитрей Андреевич углецкой, а сиде в железех в тыну 54 лета. И привезоша тело его на Вологду и погребоша у Спаса на Прилуке». Возможно, статьи о поставлении смоленского владыки и погребении князя Дмитрия Андреевича были взяты из летописца 1544 г., который, как показал С. А. Морозов, использовал автор Пискаревского летописца. В Пискаревском летописце есть еще два известия, взятые, по-видимому, из неофициальной летописи, общей ему и Сокращенному временнику. Первое из них относится к колоколу «Лебедь»:

5* Пискаревский летописец. С. 186.

6* Сокращенный временник // Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 145.

Второе сообщение помещено под 1546 г., и в нем речь идет о монастырях, вернее, о распределении монастырей по рангу:

7* Пискаревский летописец. С. 180.

8* Сокращенный временник. С. 145.

Пискаревский летописец не привел здесь пояснения об уделе, переданное Сокращенным временником (раньше эти монастыри находились на территории удельных княжеств, и теперь, когда они вошли в состав единого государства, понадобился указ, установивший новые иерархические отношения между ними). Мы пока не будем делать выводы о каком-либо заимствовании: сходство Пискаревского летописца и Сокращенного временника не ограничивается этими двумя статьями, несколько известий времени опричнины совпадают в обоих памятниках, что и будет показано в соответствующем разделе.

Еще два сообщения Пискаревского летописца не встречаются больше ни в официальных, ни в неофициальных летописях. Неизвестно, были ли они заимствованы и из летописи, общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику, так как эти заметки отсутствуют и в последнем. Одна из заметок сообщает об уложении судебника 1550 г. Другая повествует о деятельности Адашева и Сильвестра: «А как был он во времяни, и в те поры Руская земля была в великой тишине и во благоденстве и в управе… Да в ту же пору был поп Селивестр и правил Рускую землю с ним заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещения». Исследователи отмечали фактическую неточность статьи об Адашеве и Сильвестре. Р. Г. Скрынников указал на то, что Адашев и Сильвестр не сидели вместе в избе у Благовещения, Сильвестр находился в Благовещенском соборе, а Адашев в приказной избе, стоявшей напротив этого собора. А. И. Филюшкин писал, что Адашев и Сильвестр никогда не были всесильными правителями: «Адашев был приближен к царю, являлся одним из крупнейших политических деятелей. Но назвать его «правителем» и приписать ему лидерство в реформах 1550-х гг. будет неоправданным преувеличением. Сильвестр тоже не всесильный временщик, а крупнейший средневековый моралист». Историк писал, что легенда об Адашеве и Сильвестре как всесильных правителях была нужна Курбскому для очернения Грозного и проникла на Русь после вовлечения в литературный оборот переписки Грозного и Курбского. Трудно сказать, откуда попала она в Пискаревский летописец. Автор Пискаревского летописца вряд ли заимствовал легенду об Адашеве и Сильвестре из «Истории о великом князе московском», во всяком случае, в его труде нет никакого сходства с сочинением князя Курбского. Как можно видеть, это единственное политическое дополнение, взятое из неофициальных источников. Во всех остальных случаях заимствования сообщали или дополнительные подробности, или противоположную версию какого-нибудь уже описанного события (например, обращение к Никоновской летописи в Пискаревском летописце). Но, как представляется, статья об Адашеве и Сильвестре не была заимствована из «Истории» князя Курбского: Пискаревский летописец и сочинение последнего не совпадают ни текстуально, ни идеологически.

Завершая рассмотрение источников памятника по ранней русской истории, можно сделать заключение, что Пискаревский летописец обнаруживает сходство с Воскресенской и Никоновской летописями, отчасти с Типографской. Но в то же время их сходство не является тождественным. Это дает возможность предположить, что три летописи редактировались в Пискаревском летописце. Таким образом, Пискаревский летописец, как и большинство летописей XVII в., является вторичным источником по отношению к раннему периоду русской истории, он восходит к поздним официальным летописным сводам XVI в. – Никоновской и Воскресенской летописям. Обращение к неофициальным летописям (летописцу 1554 г., летописи, общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику) в Пискаревском летописце очень незначительно и носит эпизодический характер. Дополнительные подробности, сообщаемые этими летописями, не содержат ничего принципиально отличного от официальной трактовки событий, они сообщают только неизвестные по другим источникам сведения о строительстве, поставлениях и смертях различных церковных деятелей, смертях удельных князей. Единственное политическое дополнение из неофициальных источников об Адашеве и Сильвестре может быть нелетописного происхождения, но его трудно идентифицировать, т.к. Пискаревский летописец является единственной летописью, содержащей эту статью, и не обнаруживает сходства с «Историей» Курбского, где также читается подобная легенда.

 

2) Источники Пискаревского летописца по истории опричнины 1565–1582

Статьи об Адашеве и Сильвестре связывают две части Пискаревского летописца – по ранней русской истории и об опричнине – в одно целое. Пискаревский летописец является одной из немногих летописей, в которой события тех лет нашли подробное отражение. Собственно говоря, из летописей, сохранившихся непосредственно от эпохи опричнины, известны только две: это краткие летописные записи эпохи опричнины и Соловецкий летописец второй половины XVI в., опубликованные М. Н. Тихомировым.

Все остальные летописи позднего происхождения, они находятся в сборниках XVII в., и их особенности не позволяют говорить о том, что они современны эпохе опричнины. Подобной летописью является и Пискаревский летописец, содержащий сведения об этом времени. Так как в составе Пискаревского летописца и кратких летописцев читаются известия по истории опричнины, то они будут сравниваться друг с другом, а также с «Историей о великом князе московском» Андрея Курбского, записками иностранцев – Штадена, Шлихтинга, Таубе и Крузе. Такое сравнение поможет определить не только степень достоверности сведений Пискаревского летописца, но и представить его место среди других источников, повествующих об опричнине.

Из всех летописцев XVII в., содержащих сведения об опричнине, Пискаревский летописец наиболее близок к Сокращенному временнику. Тексты обоих летописцев обнаруживают очень большое сходство, в ряде случаев они почти буквально совпадают. О начале опричнины в обоих памятниках написано так:

9* Пискаревский летописец. С. 190.

10* Сокращенный временник. С. 146.

Близки в Пискаревском летописце и Сокращенном временнике и описания похода царя на Новгород, а также воцарения Симеона Бекбулатовича:

11* Пискаревский летописец. С. 91.

12* Сокращенный временник. С. 146.

13* Пискаревский летописец. С. 191.

14* Сокращенный временник. С. 146.

Сведения, содержащиеся в вышеприведенных отрывках, отсутствуют в других источниках XVII в. Здесь названы, как считают исследователи, вполне достоверные имена инициаторов опричнины; в сообщении о походе на Новгород в Сокращенном временнике указана одна точная деталь – река Волхов была шесть недель кровавой. В заметке о воцарении Симеона Бекбулатовича Пискаревский летописец назвал церковь, где происходило венчание на царство, – Большая соборная церковь Пречистой Богородицы. Можно сделать вывод, что оба летописца использовали какой-то несохранившийся летописный текст XVI в. Тексты обоих летописцев очень близки, и это дало возможность исследователям предполагать, что Пискаревский летописец послужил источником для Сокращенного временника, т.к. последний более позднего происхождения. Но одна деталь не позволяет согласиться с этим выводом. В ряде случаев, таких как в сообщении о походе Ивана Грозного против Новгорода, Сокращенный временник дает более точное чтение. Так как Сокращенный временник является по времени более поздним источником, чем Пискаревский летописец, то, вероятно, оба имели общий источник. Возможно, в двух сводах нашли отражение разные редакции одного и того же летописца XVI в.

Общий текст Пискаревского летописца и Сокращенного временника оканчивается сообщением о мятеже бояр 1584 г. Летопись, к которой они оба обращались, должна быть составлена не раньше этого года. Следовательно, общий источник двух летописцев возник не в эпоху опричнины, а чуть позже. Но в Пискаревском летописце читаются статьи, отсутствующие в Сокращенном временнике: о казнях 1570 и 1574 гг., о казни князя Владимира Андреевича Старицкого в Яме на Богоне. Причем Р. Г. Скрынников отметил, что Пискаревский летописец является единственным источником, в котором точно названо (помимо синодика) место казни князя Владимира Андреевича Старицкого. Об этом же писал А. А. Зимин. Само это событие упомянуто только в двух летописях XVI в. – кратких летописных записях эпохи опричнины и Соловецком летописце второй половины XVI в. Краткие летописные записи эпохи опричнины приводят свидетельство о казни князя Владимира Старицкого и его семьи, но не сообщают о том, где это произошло: «Князя Владимира Андреевича с материю и со кнегинею его и з дочерью нужной смерти предаша». Соловецкий летописец, в отличие от этого источника, называет и место казни: «Князя Владимира Ондреевича Старицкого не стало на Богоне со кнегинею и с детьми большими». Таким образом, Пискаревский летописец содержит достоверные сведения о казни князя Владимира Андреевича Старицкого и его семьи, что подтверждается и более ранними летописями. Возможно, заметка о казни князя Владимира Андреевича Старицкого и его семьи попала в Пискаревский летописец не из Соловецкого летописца (т.к. между ними, кроме этой заметки, больше нет сходства), а из летописи XVI в., общей и Сокращенному временнику. Последний мог по каким-то причинам пропустить статью о князе Владимире.

В остальных кратких летописцах XVII в., сообщающих об опричнине, не прослеживается такого сходства с Пискаревским летописцем, как у Сокращенного временника. Их можно условно разделить на две группы. Одна из них объясняет введение опричнины влиянием «злых» советников (такую версию причин опричнины приводит и Пискаревский летописец), другая – изменением характера царя после смерти царицы Анастасии Романовны.

Вот как говорит о причинах опричнины один из кратких летописцев: «Епископ в Троице-Сергиевом монастыре подвиже царя на зелий гнев не токмо на ближних, но и на простой народ, ибо возвратися в Москву абие заточает неких по дольним разным городом. И прибрати повеле некое число здравия царства охранителей и наименова их опричниками». Для сравнения возьмем описание того же самого события в «Истории о великом князе Московском» князя Андрея Курбского: здесь тоже введение опричнины приписывается советам игумена (в летописце он ошибочно назван епископом) Троице-Сергиева монастыря Вассиана. Как видно, краткий летописец находился под влиянием той же письменной традиции, что и «История о великом князе Московском». В других источниках XVI в. ничего не говорится о советнике из Троице-Сергиева монастыря.

Вторая группа кратких летописцев связывает введение опричнины с неблагоприятными изменениями в характере царя после смерти царицы Анастасии. Подобным образом трактует причины опричнины летописец русский краткий, доходящий до 1612 г.: «Царь Иван Васильевич сочетася законному браку, избра всечесную девицу Анастасию, дщерь вельможи Романа, при ней живя смиренномудрием и победи окрестныя царства: Казань, Астрахань, Сибирскую землю. А после смерти той царицы нрав начал имети яр и многих сокруши». То же пишется и в летописных выписках 1379–1604 гг., где говорится не об опричнине, а об убийстве Иваном Грозным своего сына: «Иван Васильевич стал лют после смерти царицы Анастасии, убил своего сына царевича Ивана». Подобная версия о благотворном влиянии царицы Анастасии на Ивана Грозного могла появиться только в XVII в., после воцарения Романовых. У Андрея Курбского военные успехи царя связаны с добрыми советниками – Избранной радой (в кратких летописцах, составленных большею частью в XVII в., они заменены царицей Анастасией с целью прославления новой династии).

Заметка краткого летописца о насильственной смерти царевича Ивана является необычной для летописания XVI–XVII вв. Большинство кратких летописцев того периода, говоря о «лютости» царя Ивана во времена опричнины, молчат об убийстве царевича Ивана отцом. Они пишут о естественной смерти старшего сына Ивана Грозного. Например, в одной из летописей XVI в. сказано: «Преставися благоверный и христолюбивый, хвалам достойный царевич Иван Иванович». Другая летопись, уже конца XVII в., сообщает то же самое: «Ноября в 21 день преставися царевич Иван Иванович». Пискаревский летописец также пишет об этом. Однако близкий ему Сокращенный временник приводит совсем другую версию смерти царевича Ивана: «В лето 7090 преставися царевич в Олександрове слободе Иван Иванович, ему же отец, царь Иван Васильевич, жезлом пронзе ногу, положен у Архаггела в пределе». В примечаниях к публикации Сокращенного временника отмечено, что здесь смешаны два события: ранение Иваном Грозным ударом в голову царевича Ивана Ивановича и легендарный рассказ о пронзении Грозным жезлом ноги слуге князя Курбского Василия Шибанова. Это показывает, что в летописи, общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику, скорее всего, не было сообщения об убийстве царевича Ивана отцом. Иначе сложно объяснить, почему эта заметка не попала в Пискаревский летописец, резко обличающий опричнину. Сокращенный временник следует здесь более поздним источникам, не исключено, что они испытали на себе влияние «Истории о великом князе Московском» Андрея Курбского.

Многими краткими летописцами отмечены еще два события времени опричнины: поход на Новгород и великое княжение Симеона Бекбулатовича. О походе на Новгород упоминает Фадеевский летописец, созданный в конце XVII в., о дате написания говорит его предисловие: «Написана книга сия в лета от создания мира 7025 месяца июня в пятый на десятый день совершена: "Царь Иван Васильевич всея России в осень громил Новгород"». Поход на Новгород отмечен также кратким летописцем из портфелей Миллера, содержащим в себе русскую историю от 852 до 1598 г., и даже одним кратким летописцем, представляющим собой сборник повестей, летописных записей и других статей и вообще ничего не сообщающим об опричнине: «Государь царь и великий князь всеа Руси великий Новгород громил». Как видно, разгром опричниками Новгорода был широко известен. Некоторые летописцы, когда писали о походе царя Ивана Васильевича на Новгород, не связывали его с опричниной.

Интерес кратких летописцев вызывало и великое княжение Симеона Бекбулатовича. В одном избранном летописце вкратце опричнина и княжение Симеона Бекбулатовича объединены: «За умножение грех всего православного христианства наполнися гневом и ярости, нача своих русских раб зле немилости гонити и кровь их проливати. И царство свое, порученное ему от Бога, раздели на две части. Часть единую собе, другую же часть царю Симеону Казанскому поручи и устрои его на Москве царем, а сам же отиде от единых малых городов Старицу зовомый и тамо жительствуя и свою же часть людей и градов прозва опришнина, а другую части царя Симеона именова земщина и заповеда своей части оную частьлюдей насиловати и смерти предавати». Такого объединения опричнины и княжения Симеона Бекбулатовича нет ни в одном из источников XVI в.: ни в записках иностранцев, ни в «Истории» Андрея Курбского, ни в кратких летописных записях эпохи опричнины, ни в Соловецком летописце. Смешение этих двух событий произошло уже XVII в., так как отождествление опричнины и воцарения Симеона Бекбулатовича встречается не только в кратких летописцах, но и во «Временнике» Ивана Тимофеева.

Такое смешение позволило историкам называть иногда княжение Симеона Бекбулатовича «вторым изданием опричнины». Исследователи, споря о «втором издании опричнины», основываются на поздних источниках. Но В. Б. Кобрин считает неправомерным видеть в княжении Симеона Бекбулатовича «вторую опричнину»: «Все же вокняжение Симеона Бекбулатовича не открыло собой волну массового террора. Да и близость с опричниной была во многом внешней. Многие из бывших опричников остались в Симеоновой "земщине", а в "государеве уделе" оказалось немало бывших земских». Пока еще неясны причины, по которым авторы кратких летописцев отождествили два события. В Пискаревском летописце, в отличие от большинства летописей, писавших о царе Симеоне Бекбулатовиче, сообщение о казнях помещено до статьи о назначении Симеона Бекбулатовича царем: «Положи царь опалу на многих людей, повелеша казнити на площади у Пречистыя в Большом городе при себе боярина князя Петра Куракина, Протасия Юрьева, владыку наугородцкого, протопопа архангельского, Ивана Бутурлина, Никиту Бороздина, архимарита чюдовского и иных многих казниша; а главы их меташа по дворам к Мстисловскому ко князю Ивану, к митраполиту, Ивану Шереметеву, к Андрею Щелкалову и иным». В Московском летописце, составленном в 1630–1640-х гг., причина казней объясняется недовольством людей, не желавших видеть на троне Симеона: «И на тех возъряся, казнил наугородцкого архиепископа Леонида, чюдовского архимандрита Еуфимия, архангильского протопопа Ивана посадил в воду, боярина князя Петра Андреевича Куракина, стольника Протасья Васильевича Юрьева, окольничих Ивана Андреевича Бутурлина, Никиту Васильевича Бороздина и дворян князя Григория Мещерского, диаков Семена Мишурина, Дружину Володимерова казнили на площади под колоколы». Пискаревский летописец не связывает между собой появление на троне Симеона Бекбулатовича и казни. Да и причину, заставившую царя передать трон Симеону, автор летописи объясняет совсем по-другому. Он приводит две версии случившегося: царь посадил на трон Симеона, испугавшись предсказания волхвов, напророчивших смерть московскому царю; Иван Грозный искушал подданных, желал выяснить их отношение к своему нестандартному поступку. Обе версии правдоподобны, вера в предсказания была очень сильна, но не исключено, что причиной могла быть и подозрительность царя.

Пискаревский летописец содержит сведения о важных событиях опричнины; об учреждении опричнины, ее характере, разгроме Новгорода, княжении Симеона Бекбулатовича. Они основаны, вероятнее всего, на летописи конца XVI в., общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику. Достоверность всех известий подтверждается широким кругом источников – краткими летописцами, записками иностранцев, «Историей о великом князе Московском» Андрея Курбского.

 

3) Устные источники Пискаревского летописца

Первые исследователи Пискаревского летописца О. А. Яковлева и М. Н. Тихомиров считали, что в основе многих статей Пискаревского летописца, содержащих сведения об опричнине, лежат устные предания, слухи, основанные на рассказах оппозиционных бояр. Но для того чтобы выявить, насколько правомерно говорить о слухах, нужно определить само понятие устного источника.

В широком смысле устными считаются все источники, которые не были записаны. Если речь идет о недавней истории, то такое определение было бы достаточным. Но отдаленные эпохи невозможно изучать по устным источникам. Любое свидетельство тех времен, чтобы дойти до нас, должно быть прежде всего записано. Применительно к ним можно говорить только об источниках устного происхождения. Тогда сразу возникает вопрос, как отличить здесь устный источник от письменного. О проблеме, возникающей при выявлении устного источника летописного текста, писал С. Н. Азбелев: «Впервые фиксируя тот или иной факт, летописец опирался исключительно на устные сообщения, если не был сам его непосредственным очевидцем. Письменные источники любого летописного свода (предшествующие ему своды, пополняющиеся летописи, исторические повести и т.п.), дававшие фактический материал, восходили в конечном счете к такого же рода устным повествованиям, какие составитель свода собирал на слух, собирая данные для изложения новейших событий». Сложным вопросом является и определение соотношения фольклора и устного источника: представляет ли фольклор одну из разновидностей устных источников. С. Н. Азбелев их отождествляет: «Устные рассказы очевидцев – первоисточники, на основе которых появлялись и развивались исторические предания и легенды, героические сказания, исторические песни». А И. Лазарев рассматривал устность как единственную форму бытования фольклора, без которой он собственно перестает быть таковым: «Устность – не формальный признак фольклора; он обозначает не способ передачи и распространения фольклорного произведения, а единственно возможную форму его существования в полноценном художественном виде». Иными словами, не все устные источники носят фольклорный характер, но фольклор немыслим без устной формы изложения, в противном случае это будет просто произведение определенного литературного жанра. А. И. Лазарев выделил два понимания фольклора: «Можно констатировать, что в настоящее время в русской науке термин „фольклор“ употребляется в двух значениях: 1) в широком смысле слова – для обозначения всей традиционной художественной культуры народа; 2) в узком смысле – для обозначения поэтического творчества». Определение фольклора у А. И. Лазарева является более широким, чем у В. Я. Проппа, который понимал под фольклором только творчество социальных низов или народов доклассового общества, поэтому мы будем придерживаться его.

Исходя из характеристики А. И. Лазарева, все статьи Пискаревского летописца, не имеющие письменных аналогов в других источниках, можно назвать просто «устными рассказами»: они не являются художественными произведениями, это не исторические предания, а, скорее всего, действительно просто запись слухов, циркулировавших в придворной среде. Само появление слухов, легенд свидетельствует, с одной стороны, об интересе к опричнине, к эпохе Грозного, а с другой – о недостатке информации, который призваны были восполнить эти слухи. Но мы не можем утверждать, что Пискаревский летописец является первым письменным произведением, в котором слухи о событиях опричнины обрели письменную форму, нельзя исключать, что они читались в составе какого-либо не дошедшего до нас источника и оттуда попали в Пискаревский летописец.

Записи, основанные на устных рассказах, начинаются в Пискаревском летописце еще с сообщения, помещенного под 1546 г., в которых говорится о коломенских «потехах» Ивана Грозного: «И тут была у него потеха: пашню пахал вешнюю и з бояры и сеял гречиху; и иныя потехи: на ходулех ходил и в саван наряжался». А. А. Круп связывает эти сведения с каким-то языческим обычаем встречи весны. Я. С. Лурье сопоставил сообщение Пискаревского летописца о «потехах» в Коломне с одним замечанием в письме Ивана Грозного Курбскому: «Аще ли же о сем помышляеши, яко церковное предстояние не тако и играм бытие, и убо всего же ради лукавого умышления бысть» – и писал, что Пискаревский летописец дает конкретный пример таких игр, «имеющих сакральное значение и находящихся в некотором противоречии с нормами христианского благочестия». То, что такие игры могли иметь место, подтверждается другими источниками. В одной из летописей XVI в., Александро-Невской, тоже описаны подобные развлечения царя: «Царь и великий князь ездил с детми своими со царевичи с Иваном и с Федором в Чюдовское село Черкизово тешитись; и повеле осеки осечи и медведи пущати». Статья о коломенских событиях Пискаревского летописца основана на известиях о подобных играх. Поскольку Пискаревский летописец является единственным памятником, сообщающим о коломенских развлечениях царя, можно предполагать, что в основе статьи летописца лежит устный рассказ.

Следующие два сообщения Пискаревского летописца есть и в Сокращенном временнике – скорее всего, они были в общей им летописи конца XVI в. Это рассказы о Псковском юродивом Николе, обличавшем Ивана Грозного и ускорившем его отъезд из Пскова, и о переговорах Ивана Грозного с крымскими послами после похода крымского хана на Москву, когда царь и бояре нарядились в сермяги, бусыри, бараньи шубы. Эпизод с псковским юродивым Николой был широко известен и иностранцам. О нем упоминали Штаден, Флетчер, Горсей. Флетчер писал, что Никола Псковский, угрожая царю ужасным происшествием, если он не перестанет умерщвлять людей и не оставит город, спас таким образом жизнь множества людей. У Горсея юродивый Николай встретил царя в Пскове «смелыми проклятиями, заклинаниями, руганью и угрозами, называл его кровопийцем, пожирателем христианской плоти, клялся, что царь будет поражен громом, если он или кто-нибудь из его войска коснется с преступной целью хотя бы волоса на голове последнего из детей этого города». Генрих Штаден сообщал, что Микола велел великому князю, приехавшему к нему в Псков, отправиться домой, и великий князь выполнил его приказ. Скорее всего, иностранцы взяли легенду о Николе из того же источника, что и Пискаревский летописец. Возможно, это были какие-то рассказы оппозиционных бояр. Так как рассказы о юродивом Николе и о переговорах царя Ивана Грозного с крымскими послами, помимо Пискаревского летописца, читаются и в другом памятнике, Сокращенном временнике, можно предположить, что они взяты из летописи XVI в., общей обоим. Об устном источнике здесь приходится говорить условно, потому что в Пискаревский летописец они попали уже записанными.

Заметка последнего о свадьбе сына Владимира Андреевича Старицкого Василия и княжны Марии Мезецкой носит политический, явно тенденциозный характер. О. А. Яковлевой удалось определить недостоверность известия Пискаревского летописца о свадьбе: «Свадьба была в слободе с великим срамом и с поруганием. И князя Василия убил Володимеровича». Исследовательница обнаружила краткий летописец XVI в. Кирилло-Белозерского монастыря, сообщающий о естественной смерти князя Василия Владимировича Старицкого. М. Н. Тихомиров полагал, что легенда о свадьбе князя Василия Владимировича Старицкого и княжны Марии Мезецкой была введена с целью очернить Грозного и его наследников. Это показывает, что автор Пискаревского летописца не останавливался перед фальсификацией событий, если подобное искажение отвечало его целям.

Три рассказа Пискаревского летописца содержат легенды о предсказании опричнины. По одному из них, когда великий князь Василий Иванович и Елена Глинская ходили перед рождением царя Ивана Грозного в Троице-Сергиев монастырь, чернец швырнул в великую княгиню младенцем. В другом – казанская царица предсказывает послу Михаилу Сунбулову перед рождением Ивана Васильевича, что новорожденный родится с двумя рядами зубов: одним рядом он съест казанцев, другим – бояр. В третьем рассказе опричнину предсказывает митрополит Макарий: «Како мне видети сие? Грядет нечестие и кровоизлияние и разделение земли». Когда царь попросил митрополита Макария прислать ему книги для душеполезного чтения, тот прислал ему «погребален» (сборник заупокойных молитв). В ответ на неудовольствие царя митрополит сказал: «Аз, богомолец твой, послал спроста по твоему приказу, что еси велел прислати книгу душеполезну, и та всех полезнее: аще хто ея со вниманием почитает, и тот в веки не согрешит». Все подобные легенды могли появиться уже после учреждения опричнины. Они отражают не столько реальные факты, сколько восприятие обществом событий времени Ивана Грозного. Статья Пискаревского летописца о предсказании казанской царицы напоминает свидетельство одного краткого летописца о том, что новорожденный царь Иван станет русским самодержцем. Это показывает, что существовали различные легенды об опричнине и царе Иване Грозном, часть из которых попала и в Пискаревский летописец.

К последним статьям Пискаревского летописца, восходящим к устным источникам, можно отнести рассказы о пирах: «Не в кое время в таржественный день жаловал царь и великий князь бояр и окольничьих, и дворян, и всяких чинов людей и звал на обед и на пир. И как почали прохлажатися и всяким глумлением глумитися: овии стихи пояше, а овии песни вспевати и собак звати и всякие срамныя слова глаголати. И государь царь и великий князь повеле их речи слушати и писати тайно. И наутрея повеле к себе список принести речей их и удивишася о сем, что такия люди разумныя и смренныя от его царьского сунклита, такие слова простыя глаголюще». Исследователи полагают, что здесь отразились рассказы о пирах Ивана Грозного. К рассказу о пирах близка следующая заметка Пискаревского лето-писца: «Да не в кое время послал царь и великий князь слушать в торг у всяких людей всяких речей и писати тайно. И принесоша ему список речей мирских, и удивишася мирскому волнению».

Рассказы Пискаревского летописца о коломенских «потехах», свадьбе князя Василия Старицкого, предсказании опричнины, пирах Ивана Грозного и записи царскими чиновниками рассказов посадских людей являются уникальными, они не встречаются больше ни в одном источнике, помимо Пискаревского летописца. Это делает невозможным проследить их происхождение и определить достоверность. Все известия объединяет резкая враждебность по отношению к опричнине, поэтому не исключено предположение, что большинство опричных статей представляет собой запись устных рассказов, которые сочинялись и распространялись при царском дворе. Возможно, часть из них была записана летописью, общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику, т.к. статьи о юродивом Николе, переодевании царя и бояр при встрече крымских послов находятся в обоих летописцах. Но большая часть рассказов, основанная на записи устных источников, читается только в Пискаревском летописце. К устным источникам их позволяет отнести, возможно, не только отсутствие аналогий в других письменных сочинениях, но и сама форма изложения, без указания на точную дату события: «не в кое время».

Пискаревский летописец является единственным памятником XVII в., сохранившим такое большое количество рассказов об опричнине, основанных, по-видимому, на записи устных известий. Он представляет собой также единственную летопись XVII в., в которой нашли самое полное отражение события того времени. Во многих сводах и кратких летописцах XVII в. история опричнины или вовсе отсутствует, или изложена крайне скудно, ограничиваясь одной-двумя заметками.

Помимо статей об опричнине, Пискаревский летописец содержит сведения о событиях накануне Смутного времени – конца XVI – начала XVII в., а также Смуты. В историографии Смута и предшествовавшие ей события часто рассматриваются в неразрывной связи. Bсточники по этой эпохе нами также изучаются вместе, т.к. в Пискаревском летописце их трудно отделить друг от друга. Например, статья о Григории Отрепьеве, с которой начинается описание Смуты, помещена под 1603 г., тогда как начало Смутного времени датируется обычно 1605 г.

Источники периода Смутного времени в памятнике выявить трудно. Летописец, как правило, не содержит точных пересказов, по которым можно узнать, откуда они заимствованы. Источники здесь можно определить не только и не столько на основе текстуального сходства, сколько на основе совпадения содержащейся в них информации. Исследование затрудняется тем, что события Смутного времени описаны во многих сочинениях: повестях, сказаниях. Каждое из этих произведений уникально, но в то же время некоторые из них сходны друг с другом и с Пискаревским летописцем, поэтому следует провести детальное сравнение с последним для установления их отношения к нему. Для сличения с Пискаревским летописцем из массы произведений Смутного времени надо выделить наиболее близкие ему. Автор применяет здесь традиционную методику поиска источников летописного произведения, именно она представляется наиболее эффективной. Методика количественного исследования нарративных сочинений Смутного времени, предложенная Л. Е. Морозовой, позволяет говорить только о наличии или отсутствии связи между произведениями, но ничего не дает для понимания характера этой связи. Поэтому она, как считает и сама Л. Е. Морозова, должна дополняться традиционными методами источниковедческого исследования. В частности, исследовательница установила, что выявленные на основании количественных методов связи Пискаревского летописца с Повестью о честном житии Федора, Сказанием о самозванце, Житием царевича Дмитрия, Плачем о московском пленении и Рукописью Филарета могут быть вполне содержательными и требуют проверки традиционными текстологическими методами. Поэтому Пискаревский летописец будет сопоставлен с летописями, повестями и сказаниями Смутного времени. Такое сравнение позволит определить, использовал ли автор Пискаревского летописца сказания и повести Смутного времени непосредственно, или Пискаревский летописец имеет общие с ними источники либо независим от них. Пискаревский летописец будет сравниваться также с краткими летописцами, имеющими в своем составе сведения о Смутном времени.

Первое известие 1584 г. о мятеже бояр в Пискаревском летописце совпадает с аналогичным сообщением Сокращенного временника:

15* Пискаревский летописец. С. 189.

16* Сокращенный временник. С. 149.

Здесь в Пискаревском летописце, возможно, нашла отражение летопись, которая была использована и в Сокращенном временнике. Но в последнем чтение более правильное. М. Н. Тихомиров заметил, что Сокращенный временник в некоторых случаях передает содержание этого источника точнее, чем Пискаревский летописец. Так, в Пискаревском летописце сказано: «И, вражьим наветом, некой от маленьких детей боярских учал скакати из Большого города да вопити в народе, что Годуновы „бояр побивают“. В Сокращенном временнике дано правильное чтение „бояр Годуновых побивают“, так как именно противники Годуновых Никита Романов и князь Иван Мстиславский пришли в Кремль с вооруженной толпой бояр и холопов, когда узнали, что Богдан Бельский, на стороне которого выступили Годуновы в местническом споре, собирается восстановить опричный двор». Автор Пискаревского летописца, скорее всего, изменил текст вполне сознательно, не по ошибке. Возможно, здесь проявилась его враждебность к Годуновым.

Под 1586 г. в Пискаревском летописце читается известие об опале князя Андрея Шуйского и казначея Петра Головина. Князя Андрея Шуйского сослали в Самару, а Петра Головина – в Арзамас, там они умерли насильственной смертью. Это сообщение, возможно, взято из разрядов, в других летописях оно не встречается. Статья о князе Андрее Шуйском нуждается в проверке. В Новом летописце, Хронографе особого состава и одном летописце, содержащем в себе информацию о происшествиях с 1437 по 1619 г. князя Андрея Ивановича Шуйского сослали не в Самару, а в Каргополь. Неизвестно, из каких летописей взяты сведения о ссылке князя Ивана Петровича Шуйского на Белозеро под 1587 г. и ссылке туда же князя Ивана Федоровича Мстиславского под 1591 г. О ссылке Мстиславского, помимо Пискаревского летописца, упомянуто только в летописце, содержащем в себе происшествия с 1437 по 1619 г.: «Князь Ивана Федоровича Мстиславского поимав сосла в Кирилов монастырь и тамо постригоша его». Известия Пискаревского летописца об учреждении патриаршества в Москве нет в других источниках. В Пискаревском летописце сказано, что патриарха Иеремию убили в Константинополе за поставление в Москве патриарха. Этого не было, но здесь, вероятно, нашли отражение какие-то известные летописцу факты о напряженности и драматичности переговоров, предшествующих учреждению патриаршества. Однако он не знал всех их подробностей, поэтому и допустил такую ошибку.

Пискаревский летописец содержит много сведений о военных походах. Здесь наблюдается наибольшая близость Пискаревского летописца к разрядам, хотя полного текстуального сходства с сохранившимися разрядными книгами нет:

17* Пискаревский летописец. С. 196.

18* Разрядная книга 1475–1598 гг. М., 1966. Т. 3. С. 420.

Пискаревский летописец не заимствует текст разрядной записи, однако не дает и какого-то принципиально нового чтения по сравнению с ней. В Пискаревском летописце сообщается, что город Ям сдали немцы, тогда как в разрядной книге эта деталь отсутствует, но там указана точная дата события.

Несмотря на то что у Пискаревского летописца нет текстуального совпадения с сохранившимися разрядными книгами, точность в статьях о последующих военных походах заставляет предполагать использование разрядных записей. Так, здесь названы имена убитых и раненых при осаде Ругодива, царь Федор Иванович, как и в разрядной книге, откладывает осаду Ругодива, за что шведы отдают Иван-город. Как и в разрядной книге, в Пискаревском летописце крымский хан решил не штурмовать Москву, испугавшись артиллерийского шума.

То, что Пискаревский летописец мог использовать разрядные записи, подтверждают и некоторые краткие летописцы. Они тоже сообщают о военных походах и, как Пискаревский летописец, не имеют сходства с разрядными книгами, но их известия очень точны. Скажем, в кратком «Сказании о произведении и взращении народа русского» перечислены все отвоеванные у шведов города: «Царь Федор Иванович ходил на войну против шведов, отняв у них городы: Ям, Копорье, Иван-город». В другом кратком летописце названо точное количество захваченных городов: «Князь Федор Мстиславский, князь Федор Михайлович Трубецкой да Иван Васильевич Годунов ходили в немецкую землю под Выборг и взяли 7 городов». Все это указывает на то, что разрядные записи редактировались или самим автором Пискаревского летописца, или попали туда уже в отредактированном виде из других источников. Но первое предположение представляется более вероятным, поскольку большого сходства у Пискаревского летописца с краткими летописцами, в составе которых также читаются разрядные записи, нет, к тому же многие краткие летописцы являются по происхождению более поздними, чем Пискаревский летописец, и он не мог производить заимствования из них.

Пискаревский летописец сообщает много известий о строительстве городов. Под 1584 г. в нем помещена следующая статья: «Повелением благочестивого царя Феодора Ивановича всея Русии зачат делати град каменой на Москве, где был земляной, а имя ему Царь-град». Такое же сообщение читается в одном кратком летописце: «Царь и великий князь Федор Иванович повеле на Москве делать град каменный около Большово посаду, нарекоша его Царев-град». Это же известие встречается во многих других летописях: в Мазуринском летописце, «Временнике» Ивана Тимофеева, Сокращенном временнике, кратких летописцах. Но в Сокращенном временнике и кратких летописцах оно отличается от аналогичного известия Пискаревского летописца: «Велел государь царь и великий князь Федор Иванович всеа Руси заложити на Москве град каменный Белой, а делали его 7 лет». Очевидно, Пискаревский летописец не обращался здесь к подобным кратким летописцам, т.к. между ними нет сходства, но он мог располагать другими летописными записями о строительстве городов.

В статье Пискаревского летописца 1585 г. объединены события разных лет: здесь говорится об основании сибирских городов, а также помещено сообщение, отсутствующее в других летописях, что в Сибири «заводили пашню». Предполагаемый автор летописи, возможно, имел отношение к строительству городов, поэтому он мог знать обосновании городов в Сибири и о хлебопашестве там. Под 1594 г. в памятнике читается известие о строительстве в Казани каменного кремля: «Зделан град камен в Казани». Такое же известие о Казанском кремле находим и в летописце 1602 г. о строительстве в Московском государстве, написанном современником: «Почали делать град каменной в Казани». Под 1587 г. в Пискаревском летописце помещена статья об основании Астраханского кремля: «Послал царь и государь в Астрахань города делати каменного Михаила Вельяминова да дияка Дея Губастого, а велел ломати мизгиты и полаты в Золотой Арде и тем делати город». Известие об основании Астраханского кремля есть и в кратком российском летописце до 1650 г.: «В лето 7096-го года повелением царя и великого князя Федора Ивановича построен город каменной Астрахань на Волге-реце». Но в Пискаревском летописце здесь сообщены по сравнению с кратким летописцем дополнительные подробности о строительстве кремля: о посланных с этой целью в город Михаиле Вельяминове и дьяке Дее Губастом, а также о том, что для строительства кремля в Астрахани разобрали остатки столицы Золотой Орды. От 1587 г. есть грамота царя Федора Ивановича воеводе Григорию Засекину о посылке в Астрахань судов, на которых были привезены лесные материалы для возведения города и острога. В грамоте в числе лиц, руководивших строительством в Астрахани, назван дьяк Дей Губастый. То, что и в грамоте, и в Пискаревском летописце встречается имя дьяка Дея Губастого, а также отсутствие в других источниках сведений об использовании остатков городов Золотой Орды для строительства в Астрахани, позволяет предположить, что статья об Астраханском кремле написана современником событий. Автор мог здесь обратиться и к своим собственным летописным записям.

Под 1594 г. в Пискаревском летописце читаем известие об основании деревянного города в Москве, которое находим и в кратком российском летописце. Но в Пискаревском летописце приведены подробности, отсутствующие в кратком российском летописце: «Конец его от Благовещения, а другой приведен к Семгинному сельцу, немного пониже, а за Москвою-рекою против того же места конец». Возможно, здесь мы тоже находим свидетельство современника, видевшего этот город.

Под 1597 г. помещена еще одна статья об основании кремля в Смоленске. Ее О. А. Яковлева отнесла к числу тех статей Пискаревского летописца, которые дают новые чтения по сравнению с другими источниками, потому что в ней есть сообщение о том, что камень и известь для Смоленского кремля возили со всей Русской земли. Но такое же известие читаем и в Новом летописце, где сказано, что Смоленский кремль строили усилиями всех городов. Запись о строительстве смоленского кремля особенно интересна нам тем, что в ней в числе строителей назван один из дьяков, предполагаемый автор летописи.

Часть сведений Пискаревского летописца о строительстве в Москве при Борисе Годунове встречается только здесь и отсутствует в других источниках. Это статьи о проведении водопровода на царский двор под 1601 г., устройстве в Москве богаделен по псковскому образцу, известие о том, что царь Борис Федорович хотел делать «Святая святых» в Кремле, для чего был изготовлен деревянный образец, но смерть помешала царю продолжить начатое. Активную строительную деятельность Бориса Годунова отметил не только Пискаревский летописец, о ней пишет еще и один краткий летописец: «И сей государь царь и великий князь Борис Федорович во свое царство в русском государстве градов и монастырей и прочих достохвальных вещей много зело устроив». Под 1601 г. в интересующем нас памятнике помещена статья о книгопечатании при Борисе Годунове: «Печатали книги: еуангелия, апостолы, часовники, минеи общие, треоди постные и цветные, октаи, служебники, и печатаны в разных городех». Этот текст почти дословно совпадает со вставкой Пискаревского летописца под 1586 г.: «В 100-м году и в оных годех печатаны книги: евангелия, апостолы, псалтыри, часовники, октаи, минеи общая, служебная, треоди постныя и цветныя». О. А. Яковлева и Л. Н. Теплов, объясняя повторение одного и того же известия дважды, считали, что здесь просто описка: вместо слов в «разных годех» написано в «разных городех», – в то время, когда появилась статья О. А. Яковлевой и Л. Н. Теплова, книгопечатание при Борисе Годунове было еще плохо изучено. Но более поздние исследователи истории печатной книги открыли существование в самом начале XVII в. типографии в Казани. Возможно, что это не повторение одного сообщения под разными годами: автор просто писал о книгах, напечатанных в Москве и в других городах. Известия о книгопечатании в Пискаревском летописце уникальны, они могут быть свидетельствами современника: не исключено, что их оставил человек, который, занимаясь строительством в городах, вероятно, имел отношение и к устройству типографий.

Под 1585–1586 гг. в Пискаревском летописце помещена вставка: «Прописано в сем летописце 7093–7094» (1584/1585–1585/1586). Здесь даны известия о серебряных раках святым Петру, Алексею, Василию Блаженному, Макарию Калязинскому, Кириллу Белозерскому при царе Федоре Ивановиче, а также о строительстве новых храмов.

Во вставном тексте сообщены дополнительные подробности и о жизни Василия Блаженного: исцеление им инока Герасима, бывшего без ног и просившего милостыню у Фроловских ворот, сказано, что Василий Блаженный жил на Кулишках у боярской вдовы Стефаниды Юрловой. Здесь речь идет о постройке храма Василию, об устройстве здесь придела Николе чудотворцу в честь принесения в Москву образа святителя Николая. Священник Иван Кузнецов считал эти сообщения Пискаревского летописца достоверными, составленными лицом, «чуть ли не современным первым годам Покровского собора или пользовавшегося сведениями от такого современника». По его мнению, Пискаревский летописец достоверно объясняет устроение Никольского придела в Покровском соборе: в храме был обнаружен лишний придел, а в Москву принесен образ святителя Николая, – иначе не было бы необходимости в устройстве придела, так как около храма стояла Никольская церковь.

Сообщение об устройстве придела Николы-чудотворца есть и в Сокращенном временнике. Статьи о строительстве Покровского собора очень похожи в обоих памятниках:

19* Пискаревский летописец. С. 189.

20* Сокращенный временник. С. 146.

В Сокращенном временнике читаются и сведения о Василии Блаженном, отсутствующие в Пискаревском летописце: «Бысть на Москве пожар великий, таков не бывал: все городы и казна царская згорела; а накануне того пожару в Воздвиженском монастыре пророчествовал Василий Блаженный: плакал с великим воплем. В лето 7060 преставися на Москве Василий Блаженный, нача странствовати и ходити от 10 лет возраста своего, а всех лет поживе 88». Отрывок из Сокращенного временника приведен для того, чтобы показать, что этот памятник далеко не всегда совпадает с Пискаревским летописцем, и поэтому Пискаревский летописец не был непосредственным источником последнего, а основан на общем обоим источнике. Заметки Пискаревского летописца о строительстве храма Василия Блаженного и некоторых событиях его жизни, вероятно, взяты из летописи XVI в., которую использовал и Сокращенный временник.

 

4) Источники по истории Смутного времени и первой половины XVII в. (1605–1645)

Изложение событий Смутного времени начинается в Пискаревском летописце с обширной статьи 1603 г., где излагается биография Григория Отрепьева. Пискаревский летописец обнаруживает здесь сюжетное сходство и с разрядными записями, и с Новым летописцем: Григорий Отрепьев был в московском Чудове монастыре, стал там дьяконом, служил у патриарха Иова, ушел в северские города, оттуда – в Киев в Печерский монастырь, из Киева – в Литву; в Литве Григорий Отрепьев заболел и на исповеди сказал, что он царевич Дмитрий Угличский. Как доказала В. Г. Вовина, автор Пискаревского летописца не обращался в статье о биографии Григория Отрепьева к Новому летописцу. Оба памятника независимы друг от друга, но, возможно, некоторые сведения попали в Пискаревский летописец из разрядных записей: о пребывании Григория Отрепьева в Чудове монастыре, о северских городах, Киеве, о бегстве в Литву, о болезни и духовной исповеди. О бесспорном заимствовании нельзя говорить, поскольку у разрядных записей и Пискаревского летописца прослеживается лишь общая событийная канва, но нет текстуального сходства.

Некоторые повести Смутного времени также близки по сюжету Пискаревскому летописцу, они излагают те же самые сведения. Из всех сказаний Смутного времени с Пискаревским летописцем особенно сходны сочинения князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского и князя Семена Ивановича Шаховского. Например, в повести князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского читаем о Самозванце: «От юности восхоте мнишеский образ носити. По мале времени пострижения своего изыде той чернец во царствующий град Москву и тамо дойде пречестныя обители архистратига Михаила и великого чюдотворца Алексия, и принят бысть архимаритом и всею братиею в пречестную обитель в крылосный чин; в той же обители поставляетца во дьяконы от патриярха Иова. Отъиде во страну северских градов, и оттоле дошед литовский земли до града Киева. И разболевся же лестию, якобы и до смерти уже пришед, и призвав к себе священника греческия веры исповедует ему лестию вся своя согрешения. И на конец исповедания рече ему слово едино под клятвою, яко он есть царь Дмитрей, сын великого князя Иоанна Московского».

Для сравнения с произведением князя Катырева-Ростовского приведем отрывок из другого сочинения Смутного времени: повести князя Семена Ивановича Шаховского, где сходным образом описывается болезнь Григория Отрепьева: «Разболелся лестию якобы и до смерти уже пришед, повелевает же призвати священника греческия веры и исповедует ему лестию свои согрешения. И на конец исповедания рече ему слово едино под клятвою: яко несмъ, рече, инок, им же мя образом видиши, но сын есмъ царя и великого князя Иоанна Васильевича Московского». Две повести никак не связаны друг с другом, просто они пишут об одном и том же. Нельзя установить и их общий источник, так как нет прямых текстуальных заимствований. В этих повестях, как и в разрядных записях, не наблюдается текстуального сходства и с Пискаревским летописцем, хотя здесь можно проследить общие сюжетные линии.

Но по сюжету изложение биографии Григория Отрепьева в Пискаревском летописце ближе все же к разрядным записям, а не к повестям Смутного времени, хотя полного текстуального совпадения у Пискаревского летописца с разрядными записями, как уже упоминалось, нет:

21* Пискаревский летописец. С. 206.

22* Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. М., 1907. С. 1.

И в Пискаревском летописце, и в разрядных записях сказано о пострижении Григория Отрепьева в Чудове монастыре в Москве, оттуда он сбежал в северские города, а потом в Литву, говорится также о его болезни, во время которой на духовной исповеди он признался в своем царском происхождении. Но в Пискаревском летописце Григорий Отрепьев сбежал в Киев к князю Адаму Вишневецкому, в разрядных же записях после бегства в Литву будущий Лжедмитрий I очутился в киевском Печерском монастыре. У Пискаревского летописца не прослеживается здесь сходства и со сказаниями Смутного времени. В сочинениях князя Катырева-Ростовского и князя Семена Ивановича Шаховского, несмотря на схожесть изложения событий в обоих, отсутствуют сведения о встрече Григория Отрепьева с князем Адамом Вишневецким. Видимо, составитель свода воспользовался здесь разрядными записями. Нельзя исключить и того, что автор летописи находился в это время в Чернигове, где и получил известия о Лжедмитрии I.

В Пискаревском летописце встречаем одно сообщение о самозванце, отсутствующее в других источниках: Григорий Отрепьев якобы приходил к царице Марфе в монастырь на Выксе и она дала ему крест своего сына Дмитрия Угличского. Р. Г. Скрынников считал рассказ об этом посещении фантастичным. Неизвестно, откуда попал этот рассказ в Пискаревский летописец, т.к. в письменных источниках Смутного времени он отсутствует. По-видимому, автор летописца, как и многие другие современники, знал о скитаниях Григория Отрепьева по монастырям понаслышке.

Рассказы о военных походах Григория Отрепьева в анализируемом источнике ближе всего к разрядным записям: и в Пискаревском летописце, и в разрядных записях говорится о том, что самозванец взял Чернигов, называется черниговский воевода – Иван Татев, говорится о добровольной сдаче Путивля, о поражении Григория Отрепьва под Добрыничами, после которого Самозванец ушел в Путивль, о том, что царевич Федор Борисович послал под Кромы Петра Басманова приводить людей к крестному целованию царевичу Федору, об измене окраинных городов, которые целовали крест самозванцу. Текстуального совпадения нет и здесь:

23* Пискаревский летописец. С. 206, 216.

24* Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 2–4.

В Пискаревском летописце, в отличие от разрядных записей, сообщены дополнительные известия о том, что Расстрига взял город Монастырев, а воеводы после того, как разбили войска Самозванца под Добрыничами, пошли под Кромы. Но если в Пискаревском летописце сказано, что некоторые люди после смерти Бориса Годунова не стали целовать крести его сыну царевичу Федору, то в разрядных записях за Смутное время жители окраинных городов втайне целовали крест Расстриге. Как видно, между разрядными записями и Пискаревским летописцем нет не только текстуального тождества, но и полной идентичности содержания, несмотря на близость текстов обоих.

Сведения о том, что Григорий Отрепьев послал сначала к Москве дворян Гаврилу Пушкина и Наума Плещеева, о том, что после взятия Москвы царица Мария и царевич Федор были убиты князем Василием Мосальским и дьяком Богданом Сутуповым по его приказу, царевна Ксения была пострижена в монастырь, а Годуновы разосланы по городам, также больше всего напоминают сообщения разрядных записей. В литературных повестях Смутного времени и кратких летописцах XVII в. нет такого полного изложения событий. Например, в «Сказании о Гришке Отрепьеве» говорится только о Гавриле Пушкине и Науме Плещееве: «И отпущает к царствующему граду Москве посланников своих з грамоты с крестоцеловальными, и с ласкою, и з грозою, к бояром, и воеводам, и окольничьим, и дворяном, и стольником, и чашником, и ко всему царскому чину, и к приказным людем, к гостям и торговым людем, и к черным людем, Гаврила Пушкина, Наума Плещеева, объявляя себя, аки истиннаго царевича Дмитрея Ивановича». В летописце, написанном «выбором из старых летописцев», помимо Гаврилы Пушкина и Наума Плещеева, упоминается и арест царя Федора Борисовича с матерью: «Григорий Отрепьев отпустил к Москве с грамотами Гаврила Пушкина да Наума Плещеева, а нареченного царя Федора Борисовича и царицу матерь его Марью повелевает изымати и посадит до своего указу в крепости». Текстуального сходства ни у «Сказания», ни у летописца с Пискаревским летописцем нет.

Некоторые статьи Пискаревского летописца напоминают свидетельства современника. Например, к наблюдениям очевидца событий можно отнести известия Пискаревского летописца о том, что Василий Шуйский обличал Лжедмитрия I, тот велел сослать Шуйских, но потом опять их вернул, о боярских свадьбах в Москве при Лжедмитрии I. Воспоминаниями современника может являться и статья о восстании против самозванца: «Всею землею на нево восстали. И у бояр дума на нево, да немногая, тако не от тово ему сталося».

Многие источники Смутного времени пишут, что Лжедмитрия похоронили на Кулишках, а затем сожгли в «аду». Об этом сообщает и автор Пискаревского летописца. Однако полного тождества с другими источниками у Пискаревского летописца здесь не прослеживается, поскольку большинство источников имеют более позднее происхождение, чем Пискаревский летописец, статью о смерти Григория Отрепьева можно рассматривать как воспоминание современника.

В Пискаревском летописце нашли отражение и документальные источники Смутного времени. Из грамот царя Василия Шуйского взяты свадебная запись Григория Отрепьева сандомирскому воеводе Мнишку, письма Расстриги к папе римскому, письма кардинала Малагриды к самозванцу, в которых говорится о намерении Лжедмитрия I ввести в России католичество, "расспросные речи" пана Бучинского, излагавшие замысел Григория Отрепьева уничтожить русских бояр и заменить их поляками. Текст всех этих документов приведен почти буквально. Кроме Пискаревского летописца, грамоты Василия Шуйского встречаем и в двух повестях Смутного времени таких, как «Иное сказание» и «Сказание о Гришке Отрепьеве». В «Ином сказании» из документов взято только сообщение о намерении Лжедмитрия I расправиться с православными христианами: «И учиниша сей окаянный гонитель со своими злосоветники иайя в 18 день недельный бояр и гостей и всех православных християн». В «Сказании о Гришке Отрепьеве» приведен тот же самый факт: «И положил злой свой совет и росписати повеле, которому воеводе боярина которого убити». Однако в Пискаревском летописце грамоты Василия Шуйского изложены гораздо подробнее, чем в сказаниях Смутного времени.

В Пискаревском летописце два раза говорится о военных действиях при царе Василии Шуйском против Ильи Муромца, назвавшегося царевичем Петром.

В первый раз об этом упоминается кратко: воеводы царевича Петра Истома Пашков и Иван Болотнков стояли в Коломенском, потерпели поражение от царских воевод, после чего Истома Пашков перешел на сторону Шуйского, а Иван Болотников ушел в Калугу; царские воеводы пошли к Калуге, но ее не взяли, после чего Болотников ушел в Тулу к царевичу Петру, а Василий Шуйский взял Тулу. В другой раз о военных походах против царевича Петра и Ивана Болотникова говорится подробнее: сообщается о том, что войска Ивана Болотникова потерпели поражение на реке Восьме, названы имена казненных в Путивле царевичем Петром бояр. При описании походов царевича Петра и Ивана Болотникова составитель Пискаревского летописца, видимо, мог обратиться к разрядным записям.

К разрядным записям близки и сведения Пискаревского летописца о Тушинском воре – Лжедмитрии II, его убийстве в Калуге князем Петром Урусовым, а также о том, что царь Василий Шуйский послал в Новгород Михаила Скопина-Шуйского просить помощи у шведов, о поражении московского и шведского ополчения в Цареве-Займище, о поражении литовцев на Медвежьем броду, битве на Ходынке, походе князя Ивана Ивановича Шуйского по Троицкой дороге против Лисовского, об освобождении при царе Василии Шуйском сандомирского воеводы Мнишка, его дочери Марины и литовских людей, бывших пленниками в Москве, о голоде осажденного в Кремле польского гарнизона, когда поляки, по разрядным записям, «всякое скверно и нечисто ядяху, и сами себя тайно побиваху, и друг друга съедаху». (По Пискаревскому летописцу, «люди людей ели, и собаки, и кошки, и всякое поганое».) При описании пожара Москвы в 1611 г. в Пискаревском летописце уточняется: «Умысля опять Михайло Салтыков да Фетька Андронов с Литвою, велели Москву жечь… марта 19 день, во фторник Страстныя недели», в разрядных же записях назван только день пожара: «Москву выжгли на Страстной неделе, во вторник». Другие сообщения Пискаревского летописца и разрядных записей о событиях 1611–1612 гг. очень близки, но и там полного текстуального сходства нет. И в Пискаревском летописце, и в разрядных записях сказано об убийстве во время пожара Москвы князя Андрея Васильевича Голицына:

25* Пискаревский летописец. С. 216.

26* Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 22.

В разрядных записях это событие передано с подробностями, опущенными в Пискаревском летописце: сказано, что князя Андрея Васильевича Голицына убили поляки и литовцы по инициативе Михаила Глебова и Федора Андронова, зато в Пискаревском летописце названа причина убийства – защита князем православной веры. Ни у Пискаревского летописца, ни у разрядных записей не наблюдается полного сходства текста и содержания, хотя речь идет об одном и том же событии. Не исключено, что составитель Пискаревского летописца воспользовался более ранними, не дошедшими до нас разрядами. О вражде казаков и дворян, стоявших под Москвой, убийстве Прокофия Ляпунова упоминается и в Пискаревском летописце, и в разрядных записях, причем в Пискаревском летописце это сообщение более пространное, чем в разрядных записях:

27* Пискаревский летописец. С. 216.

28* Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 22.

Характеристика Кузьмы Минина в Пискаревском летописце – «смышлен и язычен» – в других источниках не встречается. Во всех них, в том числе в кратких летописцах, о Кузьме Минине говорится просто как о выборном человеке из посадских людей. Например, Никифоровский краткий летописец сообщает о Кузьме Минине следующее: «7120 – Приходил в Нижний Новгород князь Дмитрий Михайлович Пожарский, и множество войска под Москву, а с ним был товарищ нижегородец посатцкий человек Козма Минин для великого собрания». Шибанский летописец пишет то же самое: «7120 – Приходил в Нижний Новгород князь Дмитрий Михайлович Пожарский, собрав многие войски, приходил под Москву, да с ним был товарищ нижегородец постацкий человек Козьма Минин». Похожая статья встречается и в еще одном кратком летописце: «Приходил в Нижний Новгород князь Дмитрий Михайлович Пожарский собрал множество войска и приходил под Москву, а с ним был товарищ нижегородец посадский человек Козма Минин и стали для очищения Московского государства».

Пискаревский летописец содержит слишком мало сведений о Кузьме Минине, что не позволяет судить о личном знакомстве летописца со старостой нижегородского ополчения. На их основании нельзя сказать, был ли автор в Нижнем Новгороде и встречался ли с Кузьмой Мининым. Возможно, однако, что составитель Пискаревского летописца располагал какими-то современными ему источниками.

Изложение похода князя Дмитрия Пожарского из Нижнего Новгорода к Москве, как и многие другие статьи Пискаревского летописца о военных действиях, тоже очень напоминает разрядные записи:

29* Пискаревский летописец. С. 217–218.

30* Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 22.

В приведенных выше отрывках, как и в остальных, при общем сходстве содержания фиксируются некоторые отличия: в Пискаревском летописце князь Дмитрий Пожарский пришел в Ярославль из Нижнего Новгорода, но ничего не сказано о Кузьме Минине и его участии в создании ополчения; в разрядных записях точно названо место, где расположился лагерь князя Дмитрия Пожарского, – Арбатские ворота в Москве, тогда как Пискаревский летописец просто сообщает о том, что князь Дмитрий Пожарский пришел из Ярославля в Москву. В Пискаревском летописце рассказано и о покушении на князя Дмитрия Пожарского, когда Иван Заруцкий послал казаков и детей боярских его зарезать, но ошибочно ранили какого-то сына боярского. В. Г. Вовина отметила, что из всех источников, повествующих о Смутном времени, только в Пискаревском и Новом летописцах говорится о покушении на князя Дмитрия Пожарского. В то же время, писала В. Г. Вовина, попытка убийства князя Пожарского, при общем сходстве, в обоих памятниках изложена по-разному: «В Новом летописце указаны имена двух казаков, посланных из Москвы Иваном Заруцким убить князя, в Пискаревском летописце – это некие безымянные казаки и дети боярские; по Пискаревскому летописцу казак поразил случайно сына боярского, который „вел“ князя, по Новому летописцу казак Степанко тоже ошибся и „перереза“ ногу казаку Роману». На этом основании исследовательница предположила, что существовали какие-то неизвестные нам источники о покушении на князя Дмитрия Пожарского. Они отразились в Пискаревском и Новом летописцах, но не были использованы в других сочинениях о Смутном времени.

Невозможно установить, из какого источника взяты сведения Пискаревского летописца о жизни Марины Мнишек в Коломне, когда «чины у ней были царьския все: бояре и дворяне, и дети боярския, и стольники, чашники и ключники, и всякие дворовые люди… А боярыни у нея были многия от радныя, и мать Трубецкого князя Дмитрея была же».

Неизвестно и происхождение рассказа о жизни Ивана Заруцкого: «А он с поля пришел к Астрахани, и тут его пустили честно, по царьскому обычаю, и двор ему поставили, а воеводу астраханского князя Ивана князя Дмитреева сына Хворостинина убил, и почал жити по царьскому чину… И он, Ивашка, умыслил лутчих людей в Астрохани побити, кои не любят, и стал побивати… И в ту же пору пришли с Терки многие люди черкасы. И пустили их в город. И он, Ивашко, з женкою Маринкою и с малым Иванком побежали из града Волгою вверх. А за ним погналися многие люди из Астрахани, и угнали их. Казаки, кои с ними, стали бити челом и миритца межю собою, стали крест целовать, чтобы государь их пощадил, а его, Иванка, и женку Маринку, и малого отдали… И государь его повеле казнити и с малым и з женкою».

Об Иване Заруцком, его бегстве в Астрахань, намерении убить «лутчих» людей, аресте и казни, помимо Пискаревского летописца, повествует также Новый летописец. Но и здесь нет полного сходства. Сведения Нового летописца в отдельных случаях достовернее. Например, в Пискаревском летописце сказано, что вместе с Иваном Заруцким, Федором Андроновым в Москве была казнена и Марина Мнишек, тогда как в Новом летописце говорится о ее естественной смерти. Об этих событиях не сказано ни в Сокращенном временнике, ни в кратких летописцах. В своей заключительной части Сокращенный временник использовал краткие летописцы и существенно отличается от Пискаревского летописца: «7121 – На Дмитриев день Селунского бояре взяли Москву, Китай-город, а литовских людей побили». Эта статья встречается во многих кратких летописцах. Краткий летописец от крещения св. Владимира пишет: «7121 – На Дмитриев день Селунского взяли Московского государства Китай-город и литовских людей побили», Никифоровский летописец приводит те же известия: «7121 – На Митриев день Селунского бояре Московское государство Китай-город литовских людей побили», аналогичное известие читается в еще одном кратком летописце: «7121 – На Дмитриев день Селунского Московского государства бояре и все православные христиане взяли Московское государство Китай-город и литовских людей побили».

В Пискаревском летописце, как и в Новом, мы встречаем любопытные повести о чудесах, случившихся в Смутное время. При описании чудесных явлений в Пискаревском летописце могли быть использованы повести и сказания Смутного времени. Слишком малый объем текстов не позволяет говорить о прямом заимствовании. Статья Пискаревского летописца о видении сыну головы Истомы Артемьева Козьме в Архангельском соборе, когда он услышал в храме голоса, напоминает рассказ из «Иного видения». Совпадение текста в обоих источниках почти дословное:

31* Пискаревский летописец. С. 217–218.

32* Иное видение. С. 185.

Очевидно, Пискаревский летописец сократил здесь известие «Иного видения», убрал слова о том, что церковь Архангела Михаила является местом погребения великих князей.

Статью из другого сочинения Смутного времени, «Иного сказания», в Пискаревском летописце напоминает описание другого чудесного явления – в церкви Рождества Богородицы загорелась свеча «сама по себе». Возможно, все статьи о чудесах попали в Пискаревский летописец не непосредственно из «Иного сказания» и «Иного видения», а из какого-то другого источника, который нашел отражение и в этих сочинениях.

В Пискаревском летописце помещен также и рассказ о видении нижегородца Григория о посте, когда люди в Московском государстве должны были поститься три дня и три ночи, чтобы освободиться от нашествия иноземцев. На него обратила внимание В. Г. Вовина. Она заметила, что краткое сообщение Пискаревского летописца о посте содержит отсутствующее в «Повести о видении нижегородца Григория» сравнение событий в Нижнем Новгороде с «древним чюдом» в Ниневии, такое же, как и в Новом летописце. Исследовательница пришла к выводу, что в статье о посте нашла отражение не непосредственно «Повесть о видении нижегородца Григория», а ее обработка в другом сказании.

В конце Пискаревского летописца помещено несколько кратких записей о событиях времени царя Михаила Федоровича Романова. Это, прежде всего, статья об избрании Михаила Романова на царство. Затем следуют три приписки 1625, 1626, 1645 гг.: в первой говорится о персидских послах от шаха Аббаса, которые прислали царю Михаилу Федоровичу погребальную ризу Христа, во второй – о пожаре Москвы, в третьей – о смерти царя Михаила Федоровича. Все эти заметки встречаются и в кратких летописцах XVII в., но у них нет полного сходства с Пискаревским летописцем. Например, только в Пискаревском летописце указана причина пожара 1626 г.: «На Варварском кресце в Ыпацком переулке загорелся двор Петровой жены Третьякова».

Эти три заметки 1625, 1626, 1645 гг., возможно, являются записями, современными описываемым событиям. Так, в статье о смерти Михаила Федоровича сказано: «И бысть во граде Москве плач велик и причитанье во всем народе от четвертого часа ночи по седьмой час дни». Точно указанное время говорит о том, что статью писал современник. В Пискаревский летописец три заметки 1625–1645 гг. могли быть внесены переписчиком свода. Они отделены от основного текста несколькими чистыми листами. Значит, эти заметки могли появиться уже после того, как была написана основная часть памятника. Хотя Я. Г. Солодкин считает статьи 1625 и 1626 гг. непосредственным продолжением текста свода, основываясь на их стилистическом единстве с основной частью Пискаревского летописца, все же, скорее всего, они являются именно приписками, не связанными композиционно с Пискаревским летописцем. Памятник заканчивается статьей об избрании на царство Михаила Романова и довольно подробным описанием событий первых лет его царствования. Краткий характер заметок 1625–1645 гг. позволяет о них и говорить как о приписках. Что касается стилистического сходства между первыми двумя записями и основным текстом свода, то его можно объяснить тем, что Пискаревский летописец был обработан одним человеком, переписчиком рукописи.

Подведем основные итоги. Описание событий Смутного времени представлено в летописце на основании разнообразных источников. Создатель Пискаревского летописца мог располагать летописью конца XVI в., общей ему и Сокращенному временнику, разрядными записями, повестями и сказаниями, а также мог воспользоваться своими собственными наблюдениями как современника и некоторыми документами. В Пискаревском летописце, вероятно, нашли отражение какие-то неизвестные источники о князе Дмитрии Пожарском и Марине Мнишек. К особенностям обработки источников в Пискаревском летописце относится то, что составитель включал в свое повествование документы, не изменяя их текста. Близко к тексту переданы и литературные источники – повести и сказания. В Пискаревском летописце много говорится о военных событиях Смутного времени, при этом всегда даны годы походов. Здесь могли найти отражение разрядные записи, из которых были взяты точные даты. Полного текстуального совпадения у разрядных записей и Пискаревского летописца нет. Не исключено, однако, что автор редактировал свой источник.

Теперь, после изучения источников различных периодов, использованных при создании летописца, можно дать общую характеристику состава источников памятника. В своей начальной части он основан на Воскресенской и Никоновской летописях, хотя полного текстуального сходства между ними не прослеживается. Как дополнение к этим летописям составитель Пискаревского летописца использует Летописец начала царства и летописец 1554 г., а также летопись, общую Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику. Последняя нашла отражение не только в начальной, но и в оригинальной части Пискаревского летописца, большинство сообщений об опричнине заимствовано именно оттуда. До 1422 г. Пискаревский летописец, возможно, опосредованно заимствовал ряд известий из Типографской летописи. При этом не исключено, что Типографская летопись могла читаться в составе летописца северного происхождения, возникшего, вероятно, в Кирилло-Белозерском монастыре.

Источники известий о Смутном времени выявить трудно. Пискаревский летописец здесь очень близок Новому летописцу, но их сходство не позволяет определить ни общий им источник, ни говорить о заимствовании одним памятником известий другого. Сообщения о Смутном времени в Пискаревском летописце очень напоминают разрядные записи за этот период, но и в этом случае не наблюдается прямых текстологических заимствований. Статьи о Смутном времени могли основываться и на некоторых источниках нелетописного происхождения – документах, повестях, сказаниях. К особенностям обработки источников как в начальной, так и в оригинальной части Пискаревского летописца можно отнести то, что составитель памятника редактировал свои источники, из-за чего невозможно проследить прямое текстуальное заимствование.

Пискаревский летописец сохранил сведения, отсутствующие в других письменных памятниках. Это сообщение об Адашеве и Сильвестре, некоторые статьи об опричнине, основанные, скорее всего, на записи устных рассказов.

Ни в одном письменном источнике не встречается столько подробных известий о строительстве и книгопечатании в Москве в годы правления Федора Ивановича и Бориса Годунова, а также о Кузьме Минине. Но они не похожи по форме на устные рассказы (здесь, скажем, точно указывается время события). Скорее всего, эти статьи представляют собой записи современного событиям источника, возможно основанного на разрядах.

Записи устных рассказов, сведения об Адашеве и Сильвестре, заметки о строительстве и книгопечатании времен Федора Ивановича и Бориса Годунова, о нижегородском купце Кузьме Минине делают Пискаревский летописец уникальным памятником, сообщающим новые подробности исторических событий.

К особенностям обработки источников в Пискаревском летописце относится то, что летописные источники передаются близко к тексту. Это же можно сказать и о повестях Смутного времени. С источниками документального происхождения, за исключением окружных грамот царя Василия Шуйского, а также разрядами такой текстуальной близости нет, но изложение ряда событий в Пискаревском летописце и в разрядных книгах совпадает.

Как и Новый летописец, Пискаревский летописец дает подробное изложение событий Смутного и может быть важным источником для истории того периода.