На следующее утро появилась съемочная группа в составе Али — режиссера съемок, оператора Жени и довольно маленькой видеокамеры. Мне эта цацка показалась несерьезной, но Серега Шварц уважительно поднял брови. Он в технике лучше разбирается, приходится верить. Кроме видеокамеры профессионалы захватили с собой свет, в смысле такие здоровенные горизонтальные лампы, и источник их питания, чтобы не искать на месте розетку. А ещё присутствовали хитрые такие зонтики в длинных чехлах. Они, зонты эти, снаружи были черные, а изнутри один белый, а другой — золотой. Я так поняла, для равномерного освещения нашего клиента. Там же, в чехлах, и стойки для этих зонтов оказались.

В новосозданном дружном рекламном коллективе, как мы и задумывали, мне номинально отводилась роль сценариста, а Димка изображал доверенное лицо кандидата со всеми полномочиями и правом критики.

Погрузились мы в выделенный Слоном джип и поехали. При виде джипа уважительно поднял брови оператор Женя. Мы не стали его информировать, что это не наша машина. Пусть держит нашего кандидата за фигуру весомую и богатую. Хотя, с другой стороны, нам-то все равно. Потому что за съемки мы уже заплатили. А за возможный прокат по различным телеканалам города Скуратов, а вернее, сам Слон, будет платить потом, когда собственно шедевр политической рекламы будет создан.

Ох, и далекое же это оказалось путешествие! Никак не меньше двух часов мы потратили. Кандидат нас ждал на указанном месте в парадном полушубке и слегка замерзший. Однако, как мне показалось, пока старался согревательного не употреблять. Во всяком случае, запаха я не учуяла.

По колено в снегу мы переходили от одной руины к другой. Охрипшим от волнения голосом майор рассказывал, что здесь было, пока «коммунисты, перелицевавшиеся в демократов», все не разворовали. И тут же, противореча самому себе, он с надрывом вспоминал, как при прежней власти и дороги расчищали, и улицы освещали…

Для иллюстрации нам пришлось гонять по сугробам моего Вэ-А, снятого, правда, со спины. Чтобы он демонстративно увязал по пояс в снегу и комично разгребал его руками, как будто плывет.

Потом мы, согласовав сценарий с режиссерским видением мира, а также заказами кандидата, отправились снимать дома богатеньких «новеньких» в том самом поселочке Ветряки. С негодованием на краснеющем уже от выпитого лице майор показывал нам особняки местной элиты — начальника какого-то крутого сельхозпредприятия, управляющего местным отделением Сбербанка (а у этого откуда средства на трехэтажный домик из красного и белого кирпича?!). Дальше стояла сакля какого-то кавказского переселенца, а потом скромненький особнячок И. Лаврентьева. Все это мы аккуратненько на пленочку и переносили.

Где-то в конце первого часа съемок оператор Женя выругался нехорошим словом.

— Что случилось?

— Да кассета, сволочь, закончилась.

Аля пожала плечами.

— Ну так поставь вторую… Ты ж их несколько взял…

— Да ну, жалко…

Тут уж пришлось мне вмешаться. В конце концов, Слон велел не жалеть пленки.

— Женя, не надо экономить на мелочах. Мы оплатим, только снимайте побольше.

Замерзший Женя попробовал возразить:

— Да тут уже не на тридцать секунд снято, как вы заказывали, а на хороший фильм минут в десять. Куда ж еще?!

Железным тоном меня поддержал Вэ-А:

— Надо еще.

И Женя замолчал. Чертыхнулся, снял перчатки и вставил новую кассету. А уже отснятую сунул в пластиковый кулек, плотно завязал и кинул в бардачок. Объяснил:

— Так меньше риска, что образуется конденсат.

Мы с Димкой все сразу поняли, уважительно переглянулись, муж и повелитель поджал губу и покачал головой.

Далее майор привел нас к зданию местного отделения Сбербанка, которое последний раз ремонтировалось никогда и с тех самых пор только ветшало и осыпалось. Потом переехали ближе к строящемуся заводу «Мак», где работа кипела, несмотря на зиму и снег. А майор все тыкал пальцем и вопрошал: «Откуда денежки?»

Лицо его становилось все краснее, но он крепко держался на ногах. Еще и нам предлагал «для сугреву души». Но мы были на службе и вежливо отказывались.

Зимой темнеет рано. И потому, как только освещение изменилось, творческую деятельность мы свернули. Кандидат, ради которого совершались творческие подвиги, уже отснятый во всех позах возле каждой из местных достопримечательностей, был нам больше не нужен, а потому доставлен домой, отсыпаться. Выгрузили майора, сдали по описи жене и вернулись в машину. Димка сел за руль, я рядом, а съемочный коллектив — сзади.

И тут паранойя моего Вэ-А показала себя во всей красе. Он вдруг вздохнул и сказал:

— Ох, ребята, не продумали мы, куда спрятать кассеты, никакого тайничка не подготовили…

Аля, хоть девушка взрослая и достаточно всего повидавшая, недоуменно спросила:

— Вадим Андреич, а зачем?..

Димка снова вздохнул:

— Уже с полчаса за нами ездит машина. Черные «жигули» седьмой модели. Опасаюсь, что это политические недруги моего кандидата. Не знаю, что уж такого мы успели снять, но настройтесь, что против нас пустят в ход все дозволенные и недозволенные приемы. Мы же с вами на вражеской территории, вы что, не поняли?

Димка хотел ещё что-то добавить, но не успел. Впереди возник пост ГАИ, и дядька, которого из-за тулупа было ровно в шесть раз больше, выразительно показал нам жезлом — стоять, голуби!

Вэ-А дисциплинированно притормозил. С документами у него все было в порядке, у меня тоже. В том смысле, что Вэ-А имеет настоящие права и не менее настоящую доверенность от владельца на вождение этого замечательного джипа. Конечно, без всяких там прав продажи и прочей вызывающий подозрения чепухи. Мой паспорт за последние уж не помню сколько лет вынимался один раз — в декабре, чтобы штамп поставить. А так я пользуюсь старым удостоверением родного ГИПРО — там и фотография, и печать, и номер. Да ещё настоящие водяные знаки. Все правильно, первый допуск — мы же с железными дорогами работали. Нас проверяли, как космонавтов, или как иностранных дипломатов.

А дальше началось полное безобразие.

Нас совершенно по-хамски вытащили из машины. Пока один гаишник, с натруженным до семьдесят второго размера брюхом, проверял наши документы, другой шарил по салону. Заглянул во все сумки и папки, реквизировал все бумажное, отобрал камеру и выгреб кассеты из бардачка. После начал поднимать сиденья, заглядывать под чехлы, в инструментальный ящик, даже крышку бензобака отвинчивал.

А потом мы долгие часы отвечали на идиотские вопросы и писали объяснительные записки в местном отделении милиции.

Борцы за правопорядок трясли нас всерьез. Каждый из нас беседовал один на один с местным милиционером. И, между прочим, в разных комнатах. Вероятно, чтобы потом ловить нас на противоречиях. Но мы держались стойко, судя по реакции наших пленителей. Очень скоро оказалось, что главные враги — именно мы с Вэ-А. Я это сразу поняла по вопросам. Ясное дело, Алька с Женей — наемный технический персонал и просто претворяют в жизнь наши злокозненные идеи. За неправедные деньги.

Впрочем, никаких объяснений менты не слушали. Они, похоже, следили, как мы вместе с кандидатом катались по политическим и экономическим достопримечательностям города. Но обвиняли не в съемках политической рекламы, избави Бог. С первой же фразы второго тура беседы: «А где твое разрешение на проведение съемок?» стало ясно, что нас решили взять, как только мы появились в Дальнем Куте. И все остальные мои слова только «усугубляли вину». И что снимали здесь без разрешения, и вообще пребывали на территории стройки, «а это секретный объект». И все на ты, с хамством и криком.

Вот только хамством меня не возьмешь. Я становлюсь как еж — со всех сторон иголки, никого не вижу и в руки не даюсь. Наоборот, всегда делаю каменную морду и перед каждым ответом медленно отсчитываю несколько секунд.

Время уже подошло к одиннадцати, когда вместо «моего» мента появился другой. Он, тоже не представившись, с порога заявил:

— Пошли. Задержана. До выяснения.

Пока он вел меня куда-то вдоль полутемного грязного коридора, я думала: «Как там Димка? Что с ребятами? И вообще — как отсюда выбираться будем?»

* * *

Местные десятичасовые новости на канале «Семь-плюс» не вышли. Это был скандал, потому что известий ждал весь город. Вместо них выпустили в эфир репортаж «Милицейский взгляд на свободу слова». Диктор, подпрыгивая, как крышка на чайнике, рассказал, что в Дальнокутске местная милиция задержала съемочную группу, готовившую предвыборный ролик для кандидата в губернаторы Скуратова. Правда, напрямую это в вину журналистам поставлено не было, обвиняли их всего лишь в съемках без разрешения. Попросту говоря, съемки велись на территории, которую кто-то, ещё редакции не известный, считал своей и разрешения на съемки не давал. Все члены съемочной группы были арестованы и допрошены, аппаратура и автомобиль вместе со всеми отснятыми материалами так и остались в Дальнокутске. Точно так же, как остались там и сценарист передачи вместе с доверенным лицом кандидата. Оператора и репортера милиция отпустила, считая фигурами служебными, а потому маловажными.

Репортер, молодая привлекательная Альбина Никонова, едва вырвавшаяся из узилища, просто кипела от возмущения:

— Я прошла через унижения! Меня пытались лишить моего конституционного права на свободу слова! Меня ограничивали в моих профессиональных правах! Это не милиция, которая защищает честных граждан. Это — беспардонная частная полиция какого-то из туземных «крестных отцов», который дал команду остановить съемки на территории своего королевства. Такая наглость и произвол вызваны только одним — полной продажностью этих, с позволения сказать, органов правопорядка!

Она сделала небольшую паузу и продолжила:

— Однако уездный князек забыл, что в нашей стране действуют не только те законы, которые он устанавливает властью денег в своей вотчине. Мы, свободные журналисты телеканала «Семь-плюс», не боимся закона о диффамации. Зато хорошо знаем, кто приказал арестовать нашу группу и похитил наше съемочное оборудование и снятые материалы!

Трудно поверить, но одновременно этот же репортаж шел на конкурирующем телеканале «Саймон», радио «Саймон» также транслировало его.

Вместе со всем остальным городом его слушал в своей гостиной и Борис Олегович Дубов.

Уж он-то уловил истинный смысл этого репортажа без искажений. Он прекрасно понял, какие именно силы стоят за такими обычными, на первый взгляд, деяниями, как ограничение журналистских свобод.

Борис Олегович потянулся к телефону. Но потом раздумал и позвал помощника:

— Анатолий, будьте любезны, пригласите Алексея Глебовича. И свяжите меня, пожалуйста, с журналистами. Телефон Анна Георгиевна оставила в папочке с другими документами.

Кучумову он решил перезвонить позже, когда будет вся информация.