В этом году дежурить по Дальнокутскому райотделу двадцать второго февраля выпало начальнику следственного отдела Цимбалюку. Заступать под праздник, да ещё в субботу, никому не охота. Но праздничные дежурства были распределены ещё перед Новым годом, так что Роланду Федоровичу (или Хвэдоровичу, как говорили все вокруг с неубиенным местным акцентом) ещё повезло — могло ведь и двадцать третье выпасть. И хоть вроде уже и не праздник — какой там день Советской Армии и Военно-Морского Флота, где они теперь, та армия и тот флот? — а все же ломать традиции народ не любит, и на бывший праздник выпивает с не меньшим рвением, чем на снова вошедшие в моду Рождество и Пасху. Конечно, главное развлечение достанется лейтенанту Ковалю, который заступит в воскресенье с семнадцати, это ему придется разбираться с перебравшими бывшими и будущими защитниками отечества, а особо ретивых собирать по сугробам. Однако, как знал Цимбалюк по опыту, первые поступления начнутся часов с трех, так что и самому хватит.

С полудня ему удалось в соответствии с уставом удрать на отдых, и потому, когда он явился, как положено, в 16.45, сдающий дежурство капитан Чурилин совершенно огорошил его неожиданной новостью:

— В КПЗ находятся двое, задержанные за видеосъемки в неположенном месте, жители Чураева Колесников и Иващенко, кои выдают себя за мужа и жену…

— Чего-чего?!

— Да не-ет, Иващенко — баба. Зовут Анна Георгиевна.

— Ну, Григорий Иванович, ты уж как-то понятней формулируй, — перевел дух Роланд Федорович.

И то — чувство юмора у Чурилина было необъезженное и брыкливое, хотя службе в общем и целом не мешало.

— И в каком-таком неположенном месте они снимали? Неужели на «Сноповязе»?

Был в Дальнокутске такой заводик, «Сельхозмаш», который выпускал дисковые бороны, а параллельно с ними (и вдесятеро больше по валу) — что-то там по заказу Министерства обороны. Как любили шутить местные жители, «сноповязалки с укороченным взлетом и посадкой» (отсюда и бытующее в народе ласковое прозвание завода «Сноповяз»). Однако продукция эта представляла собой всего лишь комплектующие изделия, основная сборка велась на другом заводе, нынче оказавшемся за пределами независимой державы, и секретность на «Сноповязе» соблюдалась только по инерции. Как статья о валютных операциях в уголовном кодексе — чтоб применять по назначению вышестоящего врача.

— Не-е… Снимали они макулатурную стройку века и новый Рокфеллер-штадт на Ветряках.

Ветряками называлась окраина Дальнего Кута, расположенная на холме, где в давние времена действительно стояли ветряные мельницы, — ну чисто тебе Голландия, только с подсолнухами вместо тюльпанов. Последние годы облюбовали это место «новые куркули» — было оно чистое, ветерком продутое, в отличие от основной части городка, раскинувшейся на низком левом берегу реки Суслы, рядом с заросшей тростниками сырой поймой. До Ветряков комары не долетали, хотя весь город буквально терроризировали. Правда, самых зловредных анофелесов, от которых бывает малярия, вывели в тридцатые годы парижской зеленью. Жители же поселка на Ветряках спасались от капризов природы и других жизненных невзгод зеленью американской.

— Ты гляди, — покачал головой Цимбалюк, — совсем оборзели! И кто ж их на такие ответственные объекты натравил?

— А кто ж — борец за справедливость Леня Скуратов.

— А-а, наш майор-губернатор! Вот послал Господь зверя блоху — до смерти не заест, а спать не даст… И что, он тоже в КПЗ?

— Ну нет, на воле. В персональной хате. Пока водил видеосъемщиков по наисекретнейшим объектам, а также по морозу, поддерживал жизненный тонус лечебным бальзамом из лучших селекционных сортов сахарной свеклы, переутомился на фронтах предвыборной борьбы и теперь пользуется кандидатской неприкосновенностью, аж до Собора Дальнокутской Богоматери храп идет.

Чурилин имел в виду храм Богородицы Скорбящей, уже шесть лет как конвертированный обратно из спортивного зала и понемножку восстанавливающий былую красу, хоть не самым успешным образом — нашкодили в росписи богомазы-авангардисты из местного андерграунда. Кстати сказать, все эти новомодные словечки от Григория Ивановича и шли, любил он заковыристые обороты, дома держал в красном углу рядом с уголовным и уголовно-процессуальным кодексами словарь иностранных слов, энциклопедический словарь и свое личное к ним дополнение в толстом «Ежедневнике» с зеленой обложкой под крокодиловую кожу.

— А эти, съемщики, чего говорят?

— Мне не доложено. Арест произвел сержант Завирюха, допрос вел господин лейтенант старшой Шило, подарочек Божий (Чурилин намекал на имя старшего лейтенанта — звали того Богданом, что, оказывается, означает «Богом данный»), с посильной помощью лейтенанта Говенюки…

— Каменюки, Григорий Иванович, вечно ты путаешь, — с притворной укоризной поправил Цимбалюк.

— …а отчитывалося это Шило перед начальником райотдела лично…

Богдан Семенович Шило был парень-гвоздь, который, как говорит народная мудрость, без молотка в сами знаете куда лезет, и сумел за короткий срок стать правой рукой начальника райотдела майора Глущенко.

Цимбалюк обдумал — и насторожился:

— Так где Ветряки, а где Завирюхин пост?! Или его специально послали на задержание?

— Никак нет, гражданин начальник, в книге задержаний указано, что правоохранительное действие произведено на посту ГАИ.

— Что-то у вас, Григорий Иванович, нестыковочка получается: снимали стройку и Ветряки, а задержали на посту ГАИ…

Объяснений ни Цимбалюку, ни Чурилину не требовалось. Если известно, что приезжие орудовали своими камерами в разных концах районной столицы, значит, за ними следили. А если арест произвел Завирюха на посту ГАИ и не за проезд на какой-нибудь не тот свет, а за не те съемки, значит, получил приказание. И если допрос вел Шило, начальник над участковыми, а вовсе не работник следственного отдела, то ясно, от кого исходило приказание. Мудрый Чурилин своевременно сообразил в такое дело не вмешиваться. Цимбалюк, положим, тоже был не дурней паровоза, но Глущенкины дела у него уже в печенках сидели, а мохнатая лапа в областном УВД — старый друг Серега Пуляев — позволяла ему иногда преступать пределы благоразумия.

— Слушай, Григорий Иванович, а что там у нас в уставе написано? Не обязан ли я, случаем, поглядеть на задержанных?..

— Обязательно обязан, Роланд Хвэдорович, без того я тебе дежурство не сдам! — категорически заявил Чурилин.

Понятливый он был, а не только языкатый и ехидный, и жена у него такая была — ехидная, шутливая и премудрая. Тощеватая, правда, и с лица не самая вишенка, но очень славная и компанейская баба была Диана Афанасьевна Чурилина.

Цимбалюк прошел по коридору, кивнул в ответ вытянувшемуся сержанту Гребенюку, дежурному по КПЗ, показал пальцем, чтоб открыл решетку, и прошел внутрь.

В женской камере обнаружилась дама (не то девка) молоденькая, чуть за тридцать, маленькая, худенькая и рыжеватая. На лязганье отпираемого замка и шаги в коридоре она было вскинулась, но, углядев форму, тут же ощетинилась и засверкала глазами что твоя электросварка.

— Дежурный по райотделу капитан Цимбалюк, — представился Роланд Федорович. — Жалобы есть?

— Есть! На незаконный арест без санкции прокурора!

— Понятно. А на режим содержания, кормежку, обращение? Не подвергали ли вас истязаниям, физическому воздействию, лишению пищи или сна?

— Сами попробуйте тут поспать!

Положим, пробовал Цимбалюк тут спать, и не раз — самое спокойное место в райотделе, и люди не шастают, и шум не доходит. Но он понял, что имела в виду задержанная.

Впрочем, та, оказывается, сказала ещё не все:

— А моральные истязания у вас не в счет?

— С этим сложнее — кому-то оно моральные истязания, кому-то — как с гуся вода. В инструкции не записано, — прикинулся валенком Цимбалюк.

— Когда нас выпустят?

— Либо по истечении семидесяти двух часов с момента задержания, либо по решению суда, либо по отбытии срока наказания, — автоматически ответил Цимбалюк. Он просто пересказывал своими словами смысл инструкций и статей, не подозревая, что занимается как раз теми самыми моральными истязаниями. К кормежке претензии есть?

— Ваш Шарик такую кормежку не стал бы есть!

— Ну, это вы зря! У нас задержанные редкость, что для нас готовят, тем и вас кормят…

— Тогда посадите за воровство своего интенданта, или как там он у вас называется.

«Таки надо», — согласился про себя Цимбалюк. Вслух же не сказал ничего, а проследовал к мужской камере. В привычном углу дрых Семка Дурной, подвергнутый превентивному заключению, чтоб не замерз в сугробе. Может, проще было бы оттащить его домой, но по пьянке Семка делался совсем дурной и мог поколотить жену и детей.

В другом углу лежал на нарах длинный худощавый мужчина с чуть седеющими висками. Лежал он на спине, подложив руки под голову.

Цимбалюк спросил насчет жалоб.

— Сообщите фамилию, имя, отчество и должность, гражданин капитан, потребовал задержанный.

Роланд Федорович упираться не стал, представился по всей форме. Полюбопытствовал:

— А на что оно вам?

— Чтобы знать, каких сотрудников райотдела я должен упомянуть в жалобе прокурору за незаконное задержание.

Роланд Федорович в душе вздохнул — много ты добьешься своими жалобами, дурачок! — вслух, однако, заговорил примирительно:

— Да я ж вас не задерживал, только сейчас и узнал, как заступил на дежурство.

Длинный сел на нарах, глянул, прищурившись:

— Говорите, начальник следственного отдела? Тогда должны знать хотя бы азы юридической грамоты.

Цимбалюк не стал обижаться, отшутился:

— Азы, буки, веди выучил, на глаголях застрял. Но про трое суток без санкции прокурора как раз в азах сказано. А за что вас задержали-то?

— А то вы не знаете, гражданин начальник следственного отдела!

— Вот вам крест, не знаю! Как положено, отдыхал перед дежурством, прихожу — говорят, двое задержанных. Ну, зашел глянуть, кто такие… Так что ж вы там наделали?

— Мы снимали рекламный ролик для предвыборной кампании кандидата в губернаторы Скуратова. А какой в этом криминал усмотрели ваши сотрудники, мне не ясно. Думал, вы скажете.

— Может, и скажу, когда сам узнаю… Ладно, так жалоб, говорите, нет? Ну и отдыхайте пока.

* * *

Поздно вечером, когда в райотделе остался только дежурный наряд, Цимбалюк позвонил в область, а точнее — на квартиру Пуляеву:

— Сергей Васильевич, я гляжу, из-за наших задержанных уже областное телевидение гвалт подняло? Что, такие важные люди?

— Роланд, ты сам в этом деле не замазанный?

— Уберег Господь, прошло мимо меня. Я и узнал-то, когда пришел на дежурство заступать.

— Так ты сейчас дежуришь по райотделу? Это хорошо… Значит, так: завтра утром приедет Казьмин с полномочиями от областного управления, шпионов у вас забрать и препроводить в область для продолжения расследования. Казьмина помнишь? Илью Трофимовича?..

— А как же! Дельный мужик.

— Постарайся, раз уж ты дежурный, оказать содействие. Как думаешь, сложностей не возникнет? Ты гляди, это люди, лично первому заму известные, понял? Чтоб были целые и невредимые, никаких там «при попытке к бегству»!

— «При попытке»?! Ничего себе! — Цимбалюк охнул. — Это во что ж такое Глущенко вляпался, а?

— А вот мы и хотим разобраться, во что там такое ваш Глущенко вляпался.

Роланд Федорович подумал, потом сказал:

— Сережа, тогда вот чего тебе надо знать: если Глущенко во что-то вляпался, то, не иначе, его туда Лаврентьев пихнул…

— Это ещё кто такой?

— Из «новых русских». Наш местный бог и царь. Маленький Слон. Глущенко за ним сзади с ведром ходит, дерьмо подбирает.

— Интересно жить, оказывается, у вас в Дальнем Куте.

— Так он же Дальний, до Бога высоко, до Слона далеко, вот и командует в нашем болоте самая крупная жаба… Я так думаю, Васильевич, надо твоему Казьмину не по-простому сюда ехать…