Казьмин, согласно утвержденной лично Кучумовым диспозиции, ждал в Садовом райотделе. Почти по графику, всего с минутным опозданием, группа захвата сообщила, что взяли и везут.

Илья Трофимович ещё раз оглядел чужой кабинет, переложил на столе пару бумажек, определил ручку на привычное место. Вышел в коридор, нашел туалет, постоял перед зеркалом, расслабляясь. Нормально, вахлак и вахлак, деревня, три дня служить осталось, дали на старости лет майора, чтоб пенсия чуть больше была… Годится образ. Имидж, как нынешние говорят. Выучились, грамотные. Еще выучились бы работать — цены б им не было…

Он вернулся в кабинет, встал у окна на улицу. Минуты через три подкатила «Волга», из передней двери вышел лейтенант — новый какой-то, молодой, — открыл заднюю дверцу, выпустил Лаврентьева. У того вид был встрепанный, в руках он держал большую пластиковую сумку и какой-то пакет.

Казьмин сел за стол, начал читать чужую служебную бумагу, наткнулся на мягкий знак в слове «направляется», нашел в пластмассовом стакане карандаш, выправил. Пробурчал про себя: «А „имидж“ они писать умеют».

В дверь постучали.

— Разрешите? Вот, привезли пострадавшего с Кантемировской, товарищ майор…

Лейтенант вежливо пропустил Лаврентьева, сам остановился в дверях. Лаврентьев был не просто встрепанный — по лицу размазана грязь, дорогое пальто в мокрых пятнах, и пакет в руках тоже мокрый.

Казьмин показал ему на стул перед собой, сам повернулся к лейтенанту:

— И чем там кончилась погоня?

— Упустили, товарищ майор… — виновато промямлил тот. — Они ж на «уазике», со всеми ведущими, срезали через клумбу, через два газона — и на проспект Космонавтов… это… ну, Чумацкий шлях. Наши за ними — и тут же застряли в грязи. Пока на асфальт выбрались… Конечно, по постам сразу передали, но у них номера грязью замазаны, а таких «уазиков» — сколько хочешь…

— Это вы так операцию готовили? Не могли сообразить, что на дворе март месяц и газоны вам никто не высушил?

— Так не мы ж, город готовил, сами знаете, мы так, представителями от райотдела…

— Ладно, лейтенант. Садись за машинку, пиши протокол.

— Да я не очень-то… вообще-то могу двумя пальцами, только медленно.

— Печатай, как можешь, все равно быстрее будет, чем писать от руки, а после нести машинистке и ждать, пока она освободится. Шапку обыкновенную сделай: мол, протокол допроса пострадавшего при попытке ограбления и похищения гражданина… вы назовитесь, пожалуйста…

— Мне бы ополоснуться сперва, — проворчал Лаврентьев.

— А, ну да, конечно, конечно… Да вы пальто снимите, вот тут тремпель есть, сейчас мы вместе с вешалкой поближе к батарее придвинем… старательно суетился Илья Трофимович.

Лаврентьев положил вещи майору на стол, снял пальто, повесил на плечики. Расслабился немного:

— Как тут, в Чураеве, забавно говорят: «тремпель»… Никак не привыкну, в других местах такого слова не слышал.

— Правда? А как же его, тремпель-то, в других местах называют?

— Обыкновенно: плечики, — улыбнулся Лаврентьев.

— Правда? — опять удивился майор. Потом нахмурился: — Ты гляди, запомнить надо, а то напишу «тремпель» где-нибудь в деле, а оно в столицу попадет или вообще в какую-то бывшую республику, там и не поймут, о чем речь…

Торопливо сел за стол, схватил ручку, спохватился:

— Товарищ лейтенант… слушай, никак я твою фамилию не запомню, извини…

— Зайцев, товарищ майор!

— Ну вот, а у меня все на языке вертится то Козлов, то Волков, сплошное «Ну, погоди!»… Ты пока брось печатать, сведи гражданина в туалет, да полотенце чистое прихвати, а то у нас там вечно такое висит, хуже половой тряпки…

Лаврентьев с лейтенантом вышли, Илья Трофимыч покосился на грязные вещи на столе, но трогать не стал. Записал на перекидном календаре большими буквами: «ТРЕМПЕЛЬ — ПЛЕЧИКИ». Отложил ручку, сцепил пальцы. Еще раз прокрутил в голове намеченный план допроса.

После умывания и причесывания лицо Лаврентьева стало увереннее, значительней. Оклемался чуток. Глядишь, сейчас чирикать начнет. Послушаем…

Расселись по старым местам. Майор деловито сказал:

— Так, Волков… тю, Зайцев… так на чем мы там остановились, а?

— «…при попытке ограбления и похищения», — прочитал лейтенант.

— Ага! Пиши дальше: «…гражданина…» Пожалуйста, фамилию, имя, отчество, дату рождения, адрес, где прописаны…

Лаврентьев заложил ногу на ногу, откинулся на спинку стула, продекламировал:

— Лаврентьев Игорь Константинович, родился четвертого июля одна тысяча девятьсот пятидесятого года в городе Половецке, в настоящее время прописан в городе Дальнокутске Чураевской области, Ветряки, улица Зеленая, шесть.

— Квартиры нету? — уточнил лейтенант.

— Частный сектор, — скромно ответил Лаврентьев.

С майором же происходили метаморфозы. Майор беспокойно ворочался в кресле, словно оно внезапно стало ему мало по размеру, майор открывал и закрывал рот, суетливо елозил ладонями по столу.

— Э-э… это… так это, выходит?.. Вы что же, тот самый Лаврентьев?

— В каком смысле — тот самый? — наслаждаясь, растягивал миг триумфа Лаврентьев.

— Э-э… губернатор…

— Кандидат, кандидат в губернаторы, — скромничал Игорь Константинович.

— Вот оно как выходит… — облезлый майор прокашлялся и обтер лоб потемневшим от многих стирок носовым платком. — Ну, тогда тем более! Лейтенант, Зайцев, ты гляди, без ошибок печатай! А то знаю я вас, грамотеев… Так, пиши, значит… Нет, погоди, пока не пиши… Вы простите, гражданин кандидат, давайте сначала в устной форме обрисуем ситуацию… Вы, значит, живете в Дальнокутске, так я понял? Или только прописаны?

— Не только прописан, я там действительно живу и работаю.

— Ага… Я извиняюсь…

У майора внезапно сощурились глаза, втянулись щеки, верхняя губа спряталась в рот, нижняя же, напротив, выпятилась наружу. Пальцы забарабанили по столу.

— Вы меня извините, гражданин Лаврентьев, но документы у вас есть какие-нибудь… подтверждающие личность? Мы с лейтенантом, конечно, не сомневаемся, но, сами понимаете, это ж кто угодно может себя назвать… да хоть президентом… а когда в протоколе будет номер паспорта или там кандидатского удостоверения…

Лаврентьев чуть криво усмехнулся:

— К сожалению, бумажник с документами остался у злоумышленников… Не к чести чураевской милиции, вынужден отметить…

Майор тяжело задумался. Наконец решил:

— Так! Волков, ты на чем остановился?

— «…Ветряки, улица Зеленая, шесть».

— Это… в каком смысле ветряки?

— Так называется район города, как здесь, например, Каганово или Петровское поле, — с улыбочкой пояснил Лаврентьев.

— Ага… Так, Волков…

— Зайцев, товарищ майор.

— Ну да, извиняй… Пиши: объективные данные записаны со слов пострадавшего, так как документы, по его словам, похищены напавшими… А вы, может, помните номер паспорта? Некоторые, особенно кому часто приходится платежные документы подписывать, помнят паспортные данные наизусть…

Лаврентьев усмехнулся, отбарабанил набор букв и цифр.

— Заграничный! — уважительно проговорил майор.

Вдруг резко развернулся к телефону, поклацал кнопками, закричал:

— Управление! Немедленно дать ориентировку по всем райотделам: заграничный паспорт номер…

«Ты смотри, — ухмыльнулся про себя Лаврентьев, — без единой ошибки! Говорят, такая память у туповатых бывает».

— …и удостоверение кандидата в губернаторы на имя Лаврентьева Игоря Константиновича, похищенные сегодня, считать недействительными. Предъявителей задерживать до выяснения.

Поднял голову:

— Извиняюсь, так положено. А то мало ли кто начнет выдавать себя за кандидата в губернаторы или получать деньги с ваших счетов.

— Да какие там счета! — засмеялся Лаврентьев. — Разве что заводские, так главбух сам ко мне на подпись счета носит и все наизусть знает!

— Ну, тогда хорошо, — успокоился майор. — Но раз положено, значит, положено. Ладно. Давайте перейдем уже к делу. Итак, вы пришли на Кантемировскую 67а, в четвертый подъезд…

— К знакомым. Когда я оттуда вышел и сел в лифт, на меня напали четверо неизвестных, скрутили, назвались милицией, обыскали, отобрали бумажник и обвинили в квартирных кражах. А внизу, на выходе из подъезда, началась стрельба, появились вооруженные люди, как я теперь знаю, настоящая милиция, те меня бросили и удрали.

— Ты записываешь? — спросил майор, хотя лейтенант исправно стучал по клавишам.

— Так точно! — отозвался тем не менее Зайцев.

— Что ещё у вас забрали, кроме бумажника?

— Не знаю… Может, что-то из пакета.

Майор придвинул к нему ближе заклеенный пакет, сказал:

— Так проверьте. Только внимательно, а то напутаете, мы их возьмем и вдруг не сойдется — тут же начнут на вас клепать, что сами, мол, что-то захотели украсть из служебных бумаг или ценностей, прикинулись, мол, будто вас ограбили, а после на первых попавшихся людей стали вешать ограбление. Проверьте, проверьте.

Лаврентьев отодвинул пакет:

— Да нет, этот они не открывали, я тот имел в виду…

— Так то не пакет, а сумка! Ну, проверяйте!

Гарику вдруг стало неловко вытаскивать свои вещи при посторонних людях, но тут же он сказал себе: «Тоже мне люди — менты!» Халат был на месте, и тапочки, и вся гигиеническая дребедень, не было только конвертика с деньгами. Не хотелось говорить милиционерам о долларах, но тут же мелькнуло: «Вдруг поймают тех, они покажут, что взяли доллары, эти сразу вцепятся, почему скрыл».

— Не хватает денег, — сказал он. — Были доллары в конверте, две сотни.

— А посмотрите как следует, может, где-то в вещах, — сказал майор и услужливо кинулся все перебирать и разворачивать. — Пиши, Зайцев: халат махровый мужской, бэ-у, тапочки домашние, размер сорок два, тоже бэ-у… Щетка зубная в футляре, бритва безопасная «Жиллет», двухлезвийная, с запасной головкой, щетка для волос, паста зубная импортная «Колгейт тотал», крем для бритья… А это что?

— Дезодорант, — сердито буркнул Лаврентьев.

— Все на месте?

— Как будто все.

— А что, наших денег у вас с собой не было?

— Почему же не было, были. В бумажнике.

— Сколько?

— Не помню точно, несколько двадцаток, может, штук пять, и мелочь…

Майор покачал головой:

— Может, штук пять… Это ж десять миллионов!

Лаврентьев поднял голову:

— Мне неловко, господин майор, но я все-таки директор акционерного общества, и десять миллионов, на которые и три дня не проживешь, — это для меня небольшие деньги.

— Да, — вздохнул майор, — разные у людей мерки… — Побарабанил пальцами по столу. — Опишите нападавших.

— Четверо мужчин, особо я их не разглядел, моего возраста и помоложе, один — в меховой шапке, надвинутой на глаза, его называли капитаном, ещё одного этот капитан называл сержантом, но тот был у меня за спиной, я его не видел…

— И все?

Лаврентьев развел руками.

— Рост, сложение, одежда? Кроме меховой шапки было ж ещё что-то на них?

— Кожаные куртки, длинные, до середины бедра. Рост — все крупные, выше меня, капитан чуть выше второго, что с ним был, хотя мне могло так показаться из-за шапки…

— Выше вас — на сколько?

Лаврентьев показал двумя руками сантиметров двадцать, тут же немного свел пальцы.

«Э-э, браток, а ты, выходит, закомплексованный! И богатый, наворовался, и кандидат в губернаторы, и домик у тебя в частном секторе, и баб вагон… А вот насчет баб… Любопытно, уж не сидел ли ты? Или, может, в армии служил где-то в глуши, где женщин совсем не было, опустили тебя, а теперь доказываешь себе, что ты ещё понормальней других будешь?»

— Ладно, так запишем, лейтенант: рост мужчины в меховой шапке — около 190, второго — чуть меньше. Я извиняюсь, гражданин Лаврентьев, я так понял, в наших краях вы не коренной… А где вообще жили?

— Помотала жизнь по стране… институт кончал в Москве, три года по распределению отработал на Печоре, на целлюлозно-бумажном комбинате, я ведь бумажник по образованию, после перебрался в более теплые края, тут, правда, пришлось слегка переквалифицироваться, пошел на деревообрабатывающий комбинат — сначала мастером, потом предложили отдел кадров. С тех пор работаю с людьми, на административных должностях. Здесь женился и пустил корни…

— А как надумали макулатурой заняться?

— В восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом годах работал в кооперативе «Великан», там собирали макулатуру, за неё продавали дефицитные книжки, много киосков по городу было, помните, наверное?

— А как же, сам «Три мушкетера» так купил! А после что?

— Они макулатуру вывозили на переработку в Федерацию, здесь мощностей практически нет. А потом, после обретения независимости, я и подумал: не годится нам последние леса на бумагу переводить, когда её вон сколько валяется на любом углу!

«Легко повествует, обкатанный рассказ… Бумажник по образованию, говоришь, на Печоре работал? А любопытно… Институт в Москве? Можно проверить…»

— А вот как вам показалось, — внезапно повернул разговор Казьмин, эти неизвестные… они на вас случайно попали или направленно целились? Вы все ж таки человек не бедный, да ещё кандидат, может, это была попытка похищения? Киднэппинг, как на Западе говорят?

«Задумался, нахмурился. Вопрос логичный, уместный, сам на язык просится, но, похоже, обсуждать его с милицией гражданин пострадавший не склонен».

— Не знаю, что и сказать… В разговоре они ничего такого не выдали, только обвиняли в квартирных грабежах, но все было тщательно организовано: двое вышли из дверей напротив, двое в лифте поднялись… Не знаю, не могу сказать.

— А вы, кстати, в какой квартире были?

Лаврентьев задержался с ответом совсем немного:

— В сто семьдесят первой. Заходил к бывшей сотруднице, Зубко Наталье Викторовне. Был там минут десять.

— Она вас что, даже чаем не напоила?

— Да я по делу заскочил, забрать кое-что…

— Вот эти вещи? Или вот это? — майор, словно невзначай, снова обратил внимание на пакет с бумагами.

Лаврентьев пожал плечами:

— По-моему, бандитам было все равно, за чем я заходил, а в пакет они и заглянуть не успели.

— Может, считали, что ещё успеют… — раздумчиво пробормотал майор. А вы вот что скажите: вы сотруднице-то звонили, предупреждали, что зайдете?

— Да, звонил.

— А не могла ли гражданка Зубко бандитов на вас навести? Вы её хорошо знаете? Может, за что-то зло на вас держит, или подкупили ее? Или запугали?

У Лаврентьева по лицу пробежала мгновенная растерянность, но он быстро взял себя в руки:

— Нас с Натальей Викторовной ещё со времен совместной работы связывали доверительные отношения, сугубо товарищеские, — поспешил подчеркнуть он, делить нам с ней было нечего, а потому и злиться не за что.

— Понятно… Не заметили ли вы чего-то особенного в разговорах нападавших? Какие-то необычные слова, может быть?

Лаврентьев добросовестно задумался.

— Да нет. «Падло», «сука», «ворюга» — это обычные слова или необычные? С одной стороны, лексикон уголовников, на Печоре я их наслушался, с другой — все вокруг так говорят, а милиция, как во всех детективах написано, тоже от своих клиентов словечек набирается…

— Есть такое прискорбное явление, — согласился майор. — А их машина?

— Не знаю… Сзади дверцы двойные, ручка никелированная, внизу откидная ступенька…

— М-да… — вздохнул майор. — Это на всех «уазиках» так, если фургончики… На руках не заметили татуировок, например?

— Нет, — покачал головой Лаврентьев. — Они в перчатках были, по-зимнему. Хотя… тот, что мне сзади руки заламывал, кажется, был без перчаток…

Майор оживился:

— Так, может, на ваших вещах пальчики остались? А ну, сейчас проверим! — Схватил трубку, накрутил трехзначный внутренний номер. — Черкашина ко мне, быстро! — Положил трубку, пояснил: — Это наш дактилоскопист.

Через минуту зашел хмурый тощий мужик в коричневом халате, сказал:

— Звали?

— Иван Семеныч, а проверь-ка ты вот эту сумку и вот этот целлофановый пакет…

— Полиэтиленовый, — буркнул мужик.

— Ну, то тебе виднее… Проверь, может, остались на нем пальчики грабителей, покушавшихся на гражданина Лаврентьева.

Мужик вытащил из кармана большой пинцет, осторожно поворочал вещи.

— Какие там пальчики, это ж добро, по-моему, в луже побывало, а потом по нему тряпкой возили. Хотя надо повнимательнее осмотреть. Но, я так думаю, пальчики гражданина пострадавшего там в любом случае есть, не будете возражать, если мы ваши отпечатки снимем, чтобы не отвлекаться на них?

И опять Лаврентьев задержался с ответом, и опять совсем немного, даже пошутил:

— Сколько угодно, тут у вас уже моих отпечатков полно на всем, до мыла включительно.

Черкашин ушел, скоро вернулся с набором, аккуратно откатал пальцы Лаврентьева на бланке, дал ему тряпочку, смоченную растворителем:

— Протрите, запах быстро отойдет… Внутри вещи проверять надо?

Майор чуть нахмурился:

— Пострадавший говорит, что в сумку грабители лазили, а в пакет — нет.

— Ага, тогда работы меньше…

Черкашин выудил откуда-то ножик, распорол пакет по боковому шву, вытряхнул из него папку.

— Это вам, это мне…

Забрал разрезанный пакет, сумку с барахлом и ушел.

— А вы пока проверьте, все ли цело в папке, — сказал майор. Голос его звучал теперь тверже, словно первоначальная растерянность от внезапной встречи с большим человеком прошла и вернулась привычная уверенность чиновника, который действует на своей территории.

— Не вижу необходимости, — резко ответил Лаврентьев.

— А мы вот видим! После хватитесь, чего-то не окажется, начнете нас обвинять, сто раз уже такое бывало! Извиняюсь, гражданин пострадавший, правила нам положено выполнять. Развязывайте и проверяйте!

Лаврентьев придвинул к себе папку, развязал, наклонил, оперев на край стола, чтобы майору не было видно.

А майор тем временем скомандовал лейтенанту:

— Так, Зайцев, заложи новый лист, пиши: «Перечень предметов, находящихся в целлофановом… не, полиэтиленовом… пакете. Первое: папка картонная с завязками». С новой строки: «Перечень предметов, находящихся в папке». Диктуйте, гражданин Лаврентьев!

— Бумаги личные, листов… сейчас сосчитаю…

— Э нет! Вот так надо… — Майор потянулся через стол, ловко выхватил из папки верхний листок и провозгласил: — «Расписка, выданная Лаврентьеву И. К., в возврате долга в сумме эквивалента 12 872 доллара США за подписью Бражникова В. С., от первого октября тыща девятьсот девяносто четвертого года». Так, что там следующее?..

Лаврентьев подавленно молчал, майор спокойно перетащил папку к себе:

— Расписка на три тысячи… Расписка на пять тысяч с мелочью… Пальцы быстро замелькали. — Ты гляди, а тут аж на пятьдесят тысяч… «К инвестиционной компании „Лигинвест“ и лично к г-ну Лаврентьеву Игорю Константиновичу финансовых претензий не имею»… Интересные дела, а? Так, может, как раз за этими бумажками охота шла, а, гражданин Лаврентьев?

— Ничего не могу сказать, грабители мне о своих целях не сообщили.

Майор подровнял бумажки перед собой, откинулся на спинку стула. Побарабанил пальцами по столу.

— А позвольте полюбопытствовать, Игорь Константинович, откуда у вас было в девяносто четвертом году столько денег, чтобы возвращать знакомым взятые в долг такие суммы? И при чем здесь инвестиционная компания «Лигинвест»?

Лаврентьев вздохнул, мягко улыбнулся:

— Вы прекрасно понимаете, что ни в девяносто четвертом году, ни в какое-либо другое время у меня не было столько денег, чтобы возвращать знакомым такие суммы. Конечно, речь идет о деньгах «Лигинвеста». Я там подрабатывал консультантом по кадрам, был, в общем-то, человеком со стороны, никому не известным… И как-то директор, Ильин Герман Николаевич, попросил меня об одолжении: принять несколько вкладов как частные ссуды на мое имя. Наверняка была в этом какая-то махинация, может, с налогами, не знаю, но скорее вкладчики просто не хотели документально показывать, что у них есть такие деньги… Чтобы в случае чего не отвечать на вопросы, откуда взяли… Я тогда, надо сказать, сидел на мели, а Ильин мне предложил по три доллара с каждой тысячи, вот так я в это дело и встрял… А после, где-то недели за две до прекращения «Лигинвестом» платежей, тот же Ильин меня попросил всем вкладчикам деньги вернуть по представленной им ведомости, под расписки… Несколько дней это тянулось, а когда я все выплатил и хотел расписки передать Ильину, он уже исчез… Я туда, я сюда, — излагал с выражением Лаврентьев, — исчез и исчез, и обещанные три доллара с тысячи мне не заплатил. Я долго думал, что делать с расписками, потом сообразил, что это ведь мое единственное оправдание, что могут ведь после прийти те вкладчики и требовать с меня возврата долгов, тем более, что Ильин пропал, значит, для меня эти бумажки дороже золота… И ни дома, ни на службе держать их нельзя… Ну, посоветовался с госпожой Зубко, мы ведь дружили, а она была в «Лигинвесте» кассиром, побольше меня понимала в этих делах… И она любезно согласилась хранить бумаги у себя.

— А сейчас, значит, они вам понадобились, и вы за ними пришли?

— Господин майор, я понимаю, разговор для вас интересный, как у вас говорится, «по вновь открывшимся обстоятельствам», но какое это все имеет касательство к нападению на меня?

Илья Трофимыч чуть усмехнулся:

— Думаю, самое прямое, господин Лаврентьев. Два года бумажки лежали тихо-мирно, никак не влияя на ваши чисто товарищеские отношения с гражданкой Зубко, потом вдруг, внезапно, они вам понадобились, вы спешите за ними, забираете папку, заодно забираете свои вещи, как будто уже не собираетесь больше в этом доме появиться, — и тут же на вас нападают, прямо у дверей квартиры! Как вы показали ранее, вы звонили, предупредили гражданку Зубко о своем приходе, она вполне могла подготовить такое нападение, особенно если почувствовала, что доверительные товарищеские отношения между вами и нею изменились…

Илья Трофимович говорил строго по сценарию, составленному под руководством Кучумова, но был недоволен: с самого начала ему не нравилось, что придется возбуждать в Лаврентьеве подозрения и враждебность к женщине, и сейчас тоже, хотя «пострадавший» не выглядел опасным человеком. Впрочем, мало ли как он выглядит — погибла же отчего-то Ираида Николаевна Безвесильная, скоропостижно угодившая под черную «семерку»…

— Ну ладно, Игорь Константинович…

Лаврентьев вдруг отметил с тревогой, что у майора изменился тон, да и вид тоже, вовсе он не казался теперь таким облезлым и униженным.

— …вернемся к теме, которая представляет наибольший интерес, как у нас говорится, «по вновь открывшимся обстоятельствам». Тем более, что по этой теме давно ведется следствие и вы, гражданин Лаврентьев, можете оказаться весьма важным свидетелем… Как-то мне с трудом верится, чтобы неизвестные владельцы мошеннической компании «Лигинвест» или её находящийся в розыске директор Ильин Герман Николаевич доверили операции с сотнями тысяч долларов человеку случайному, им едва известному…

Лаврентьев беспокойно шевельнулся на стуле, но промолчал.

— Правильно ерзаете, думаю, никак не случайному и, думаю, отлично известному… А может быть, и не надо больше искать каких-то таинственных владельцев? Может, прекрасно знал господин Бражников В. С., известный под кличкой «Брага» поставщик «ряженой» водки, и прочие кредиторы, к кому нести свои тысячи и с кого их требовать, когда запахло керосином?

Лаврентьев скривился:

— Ну-у, господин майор, через пять минут вы обнаружите в моей скромной персоне самого господина Мавроди или таинственного распорядителя золотых запасов партии…

Илья Трофимович, все так же по сценарию, продолжал терзать Лаврентьева, не используя, однако, всего доступного ему арсенала средств и возможностей.

Лаврентьев же твердо стоял на своем, ни слова в показаниях не менял, только сердился и осторожно угрожал майору своими кандидатскими возможностями. На втором часу допроса он выдвинул предположение, что все эти события инспирированы его соперниками по предвыборной кампании с целью дискредитировать единственного честного кандидата, например, господином Кочетовым, который как ставленник президента наверняка имеет рычаги влияния на милицию…

Казьмин, поглядывая на часы, дотянул разговор до намеченного графиком времени, после чего объявил, что гражданин Лаврентьев является важным свидетелем по делу инвестиционной компании «Лигинвест», а потому не должен покидать постоянного места жительства без согласования с соответствующими органами.

— То есть как это?! — вскинулся Лаврентьев. — А как же избирательная кампания? Я должен ездить по всей области, выступать…

— Это пожалуйста, сколько угодно, но извольте о каждой поездке заблаговременно сообщать в УВД, дежурному по уголовному розыску, вот по этому телефону… — майор написал на листочке, — а по прибытии на место тоже звонить… Что же касается документов из папки, то они являются важнейшими вещественными доказательствами, а потому изымаются, о чем вам будет сейчас выдана соответствующая расписка.

Игорь Константинович замер. В голове быстро прокручивались варианты. Вся эта история, начиная с идиотского требования Юрки Сивкова, дурно пахла. Похоже, спланированная провокация. И сейчас очень важно каждым поступком работать на свою легенду: маленький человек, случайно угодивший в самую гущу жульнических махинаций. Если же пытаться кого-то отмазать, влипнешь ещё сильнее…

— Простите, гражданин майор… Вы этим поставите меня в очень тяжелое положение. Я ведь почему пришел к Зубко — ко мне явился один из этих кредиторов «Лигинвеста» и начал требовать возврата денег, которые давным-давно получил, и я поехал к Зубко за его распиской, чтобы доказать нелепость таких требований. Он меня ждет, и если я явлюсь без расписки, то сами знаете, что будет… Вы хоть эту расписку мне отдайте, а то, боюсь, останетесь без свидетеля…

— Ну, так уж сразу без свидетеля!.. Хотя… — Казьмин нахмурился, задумался. — Может, дать вам заверенную ксерокопию? Честь по чести, Садовый райотдел, все как положено…

— Вот тогда меня точно пришьют!

Казьмин ещё подумал.

— А таки могут, — подтвердил спокойным, деловитым тоном. — Ладно, ксерокопию оставим в деле…

Нашли расписку Сивкова, погнали лейтенанта Волкова-Зайцева, тот через минуту принес три свеженьких ксерокопии, Лаврентьев на каждой написал: «Подлинность ксерокопии и её соответствие оригиналу подтверждаю». Далее следовала подпись, фамилия, имя, отчество полностью, дата.

После него в качестве свидетелей расписались майор и лейтенант.

Далее последовало сочинение подписки о невыезде с оговорками о возможности поездок по предвыборным делам, потом идиотской расписки в получении личных тапочек и дезодорантов…

Только в шестом часу Лаврентьеву удалось выскочить из райотдела с постылой сумкой в руках. Уже совсем стемнело, но квартал перед милицией был все-таки освещен, и ему удалось остановить какую-то замызганную «пятерку».

— Слушаю, гражданин начальник! — вежливо сказал водитель.

Лаврентьев, не дожидаясь приглашения, влез на сиденье рядом с водителем, скомандовал:

— На Кантемировскую, угол Липовой.

Машина тронулась.

— А как вы определили, что я «гражданин начальник»?

— Так кто ж ещё будет голосовать прямо напротив райотдела?

— Логично.

Только тут до Лаврентьева дошло, что вышло удачно: денег-то в кармане ни копейки. Ладно, главное — добраться до «гольфа», там деньги найдутся… После разыскать идиота Юрика и хорошо потрясти. В самом деле, очень уж как-то все подозрительно сошлось…