Глава 1

Достигнув седловины холма, молодая женщина поставила на тормоз детскую коляску. Ее карие глаза сияли, она улыбалась. Сколько бы раз она ни проделывала этот маршрут, открывавшийся сверху вид всегда оказывался бесконечно чарующим. Под нею, укрытая в естественной чаше, где пышная зеленая растительность долины переливалась в голубизну Атлантического океана, гнездилась крошечная рыболовецкая деревушка. Приземистые домишки были ярко-белыми, красная черепица их крыш так и сверкала под августовским солнцем. Лениво покачивающееся под бризом белье, балконы, увитые синими цветами, клетки, подвешенные под вязами для того, чтобы их пернатые обитатели могли насладиться свежим воздухом… Улыбка женщины стала еще шире: принятое полгода назад решение обосноваться здесь было нелегким, но совершенно правильным. Внезапно ребенок в коляске испустил восторженный вопль.

— Еще машинки, — пролепетал он, указывая пальцем на подножие холма, где узкая дорога образовывала с деревенской улицей Т-образный перекресток.

— Полно машин. Пробка, — усмехнулась мать, видя, что перекладина «Т» забита стоявшими впритык, бампер к бамперу, автомобилями. Сынишка изогнулся, улыбаясь ей из-под белой панамки, и повторил с большим удовольствием: «Пробка».

Он настоящий автоманьяк, подумала она, с любовью глядя на маленькую, одетую в бумажный костюмчик фигурку. Для него было райским наслаждением проехаться в автомобиле. Другие полуторагодовалые дети носились с плюшевыми медвежатами, а он не выходил из дома, не захватив с собой по крайней мере одну игрушечную машинку. Взгляд матери упал на уже облупившуюся, но все еще любимую миниатюрную машинку, зажатую в его пухленьком кулачке. Уж не унаследовал ли он от отца эту любовь ко всему, что имеет четыре колеса? Подобные мысли всегда выбивали из колеи, а она не желала портить чудесное летнее утро. Поправив солнцезащитные очки на коротком прямом носике и подоткнув прядь медового цвета волос в пучок на макушке, она снова пустилась в путь.

Хотя спуск по крутому склону занял несколько минут, вереница машин у подножия холма не сдвинулась с места. Узкие кривые улочки деревушки не годятся для легковых автомобилей, не говоря уже о пивных цистернах, бетономешалках и туристских автобусах. Интересно, что там случилось сегодня.

На перекрестке молодая мама повернула направо к площади, которая вместе с барами, кафе и входом на золотистую душу песчаного пляжа являлась центром маленькой коммуны. И тут все стало ясно. Столкнулись две запряженные осликами тележки — одна с наваленным горой сеном, другая с дешевой кухонной утварью, и вся дорога была усеяна алюминиевыми котелками, черпаками и кастрюлями. Особой беды не приключилось. Всего-то и нужно было что собрать разбросанный груз, но пока несколько туристов энергично занимались этим, возницы выбрали время поболтать. Они расслабленно попыхивали сигаретами, и их совершенно не интересовал застывший по их вине змееподобный хвост машин. Как, впрочем, и какофония нарастающих криков.

Забавляясь этой демонстрацией безалаберности, женщина постояла несколько минут, но потом поспешила заняться покупками. Она подходила к магазину, когда из-за зевак на противоположной стороне улицы ей энергично замахал рукой загорелый мужчина с волосами цвета соломы.

— Лейф идет, — сообщила она Томасу, пока мужчина пересекал улицу. — Скрестим пальцы, вдруг он захочет сделать мне еще один заказ, — сказала она, глядя на сына.

Честолюбивого датчанина Лейфа Харальдсена в этой деревушке привлекли местный потенциал для развития бизнеса и возможность заниматься водным спортом. Он владел процветающей компанией, продающей кухонное оборудование. В постоянном поиске идей, которые способствовали расширению бизнеса, он обратился к Эшли, когда она только разворачивала свое собственное дело. Он сказал, что расписываемая ею плитка откроет широкие возможности для кухонного дизайна. Ее стиль и изысканность привлекут понимающего клиента. Предсказание сбылось, а его заказы часто составляли добрую треть ее доходов.

— Вчера жена адвоката сеньора Роша подписалась на кухню «Люкс», — сообщил после обмена приветствиями Лейф. — Окончательные детали предстоит обсудить, но я захватил с собой образцы твоей работы, и, похоже, она заинтересуется художественной плиткой и даже раскрашенными фризами.

— Спасибо, — улыбнулась Эшли.

— Спасибо тебе, — отозвался он отрывистым голосом. — Мы с тобой составляем отличную команду. И могли бы стать еще лучшей командой, если бы ты дала мне хоть малейший шанс.

Ее улыбка застыла. Лейф становился все настойчивей в своих притязаниях. Его темно-синие глаза, светлые волнистые волосы и атлетическое сложение были предметом обожания многих женщин. Но как бы ни довольна была Эшли дружбой и деловым сотрудничеством с ним, она не была склонна к установлению более близких отношений. Романтические привязанности не входили пока в ее планы.

— Да, — согласилась Эшли, рассеянно потянув за кончик воротника своей кораллово-розовой рубашки, которую она носила с ладно скроенными, хотя и застиранными джинсами.

— Мы действительно отличная команда, — настаивал Лейф и, опустив руку на ее талию, привлек к себе.

В душе Эшли возражала против подобного обращения. Но она не хотела — просто не могла себе позволить — обидеть этого человека.

— Прошло уже два года со дня гибели его отца, — продолжил он, бросив взгляд вниз на Томаса, захваченного происходящим в центре площади. — Пусть смерть Саймона была трагичной, но пора уже забыть об этом.

— Я забыла, — пробормотала она.

— Просто преступление, что такая привлекательная молодая женщина живет одна. У тебя есть потребности, которые должны быть удовлетворены, и…

Женщина ловко отступила в сторону. Довольно! Она не желала выслушивать чьи-либо поучения относительно ее потребностей. Как не желала и спорить с Лейфом. Она хотела лишь сохранить платонические и взаимовыгодные деловые отношения.

— Твои кухни, очевидно, продолжают пользоваться неизменным спросом, — проговорила Эшли.

Замечание было сделано из-за желания сменить тему, и благодаря заинтересованности датчанина в коммерческом успехе ее уловка удалась, ибо он кивнул и принялся цитировать книгу своих заказов.

Но тут Томас испустил вопль.

— Еще машинки!

Эшли увидела, что повозки с осликами наконец убрались с дороги и по ней заструился поток машин. Часть «хвоста» рассасывалась по дороге, ведущей к причудливому скальному нагромождению на берегу за деревней, другие машины следовали по направлению одностороннего движения и крутились вокруг площади. Внимание ребенка привлек черный седан «БМВ». Он ждал на углу, готовый въехать на площадь.

— Хм, — пробормотала Эшли, смутно что-то припоминая.

— Большая машинка, — подчеркнул Томас, недовольный таким невразумительным ответом.

— Очень большая, — согласилась Эшли, наблюдая, как «БМВ» описал превосходную дугу прямо перед ними.

После столь долгой и огорчительной задержки машина резко набрала скорость и стремительно промелькнула в поле ее зрения. При виде водителя у Эшли широко раскрылись глаза. Она замерла. Воспоминания посыпались на нее как мелкие камешки. Этого не может быть, пропищал протестующий внутренний голос. Может, настаивал другой голос. Она смотрела на темный силуэт головы водителя, пока «БМВ» не завернул за угол и не пропал из виду.

Ее дрожащие руки с силой сжимали ручку коляски. Витор д'Аркош здесь? Он проехал так близко, что она могла бы прикоснуться к нему. Так близко, что, посмотри он в сторону, непременно увидел бы ее и Томаса. В голове разразилась настоящая буря. Хотя прошло уже два года с того кошмарного дня, когда Саймон разбился на гонках «Гран-при» в Австралии, Эшли не сомневалась, что рано или поздно ей не избежать встречи с этим высоким и широкоплечим португальцем. С человеком, который выступал в одной команде с Саймоном. Мне совершенно ни к чему встречаться с ним сейчас, подумала она. Пока нет. Пусть меня обвинят в трусости, но я не готова к этому. К тому же любая встреча может быть только по моему желанию, на моем «поле», на моих условиях. Главное — использовать любую возможность.

— Мой бизнес выживет, — объявил рядом с ней Лейф. — Не то что у некоторых. Кстати, знаешь, что тип, скупавший землю вокруг твоего дома, разорился?

— Что-что? — заморгала Эшли.

— Его объявили банкротом.

Огромным усилием воли она вернулась в настоящее.

— Ты уверен? — спросила она, когда смысл его слов наконец дошел до нее. — Столько месяцев прошло, и никого, а на прошлой неделе явилась целая бригада и в течение нескольких дней обследовала все вокруг. Так что, — она состроила гримасу, — похоже, начинается строительство этого ужасного водного парка.

Эшли жила на бывшей ферме. Одноэтажное здание из серого камня стояло посреди полей, заросших яркими полевыми цветами и на которых в былые времена в изобилии произрастали виноград и фиги. Место очаровательное, хотя временами Эшли чувствовала себя одиноко. Поэтому она была довольна, когда местный подрядчик скупил земли в округе. Он построит дома, у меня появятся соседи, и Томас будет играть с их детьми, думала молодая мать. Однако вскоре она узнала, что подрядчик строил более экзотические планы: с трех сторон от ее дома будет построен комплекс плавательных бассейнов, водопадов и спускных желобов, а перед домом — большая автостоянка. Эшли поспешила в отдел планирования с протестом, но ей было сказано: извините, поздно, разрешение уже выдано.

— Я точно знаю, — ответил Лейф. — Не было упомянуто никаких имен, но, как я понял, весь участок закупила международная строительная компания, которая и займется строительством водного парка. Похоже, они примутся за дело в ближайшее время с тем, чтобы завершить стройку к следующему сезону. А при их-то средствах можешь быть уверена…

Она отвлеклась, ее мысли вернулись к мужчине в «БМВ». Интересно, где теперь Витор д'Аркош? Гонит машину прочь от деревни, чтобы уже не вернуться, или припарковался за тем углом? Не собирался же он внезапно появиться на ее горизонте? Не усмотрел ли он ее краем глаза, не сообразил ли запоздало, кого он увидел, и не торопится ли обратно, чтобы проверить себя? Нет, нет, определенно он ее не заметил.

— Боюсь, тебе ничего не остается, кроме как улыбаться, смирившись, — заключил свое изложение Лейф.

Она тупо посмотрела на него, сообразив, что пропустила мимо ушей его объяснения.

— Э… пожалуй, — согласилась она.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — склонился к ней датчанин. — Побледнела чего-то?

Она с трудом изобразила улыбку:

— Все нормально. Время бежит, и мне пора. С нетерпением жду, что решит сеньора Роша. Увидимся позже, — пробормотала она и зашагала прочь.

Местные жители были рады подружиться с хорошенькой блондиночкой и ее прелестным сынишкой. Вот почему, стоило ей появиться в деревне, как ее занимали болтовней. Но сегодня она вяло отвечала на обычный хор веселых приветствий. Единственное, на чем женщина могла сосредоточиться, это на Виторе д'Аркоше. Надо же увидеть его снова! И где! Такого она никак не могла предусмотреть, и это обстоятельство наполнило ее тревогой. Пока Эшли обходила рыночек с фруктами и овощами, покупала куриные окорочка у мясника-голландца, в ее голове прокручивался калейдоскоп вопросов. Как бы повел себя Витор, если бы увидел ее? Что он сказал бы? Воспоминания пронзали сердце. Бросил бы он ей в лицо горькие упреки, повторил бы свое убийственное обвинение, которое выдвинул против нее сразу же после смерти Саймона?

О-хо-хо, девочка. Успокойся. Думай, говорила себе Эшли, убедившись, что ее покупки надежно уложены в корзине-коляски, и пускаясь в обратный путь. Ты уверена на все сто, что в машине действительно находился Витор д'Аркош? Ты поклялась бы, что это был он? Женщина закусила нижнюю губу. Она видела профиль мужчины лишь какую-то долю секунды, когда машина пронеслась мимо, а потом только затылок водителя. Достаточно ли этого для опознания человека? Нет. Все ошибаются. Сегодня ошиблась она. Ее глаза сыграли с ней злую шутку, и у нее разгулялось воображение. Она обезумела. Выверт мышления привел ее к поспешному, почти инстинктивному, но неверному выводу. В Португалии полно мужчин с гордыми, выразительными чертами лица, с густыми темными шевелюрами, и в машине проехал незнакомец. Некто лишенный возможности проникнуть в ее прошлое и чем-либо повредить ее будущему.

У Эшли поднялось настроение. Она заулыбалась. Паника безрассудна. В конце концов зачем Витор д'Аркош поехал в забытую Богом деревушку. Или было зачем?

На ферму они вернулись к ленчу. Эшли быстро приготовила омлет, и они с Томасом поели на затененной виноградной лозой террасе. Потом, как обычно, мать уложила сына спать. Теперь, при удаче, она будет свободна целый деятельный полезный час.

Чуть в стороне от дома находилось низкое, только что побеленное здание, служившее изначально конюшней, затем гаражом, а теперь — после усердной уборки и нанесения нескольких слоев абрикосово-беловатой эмульсии, ставшее студией-мастерской. Здесь Эшли придумывала свои изразцы, раскрашивала и обжигала их в небольшой печи. Здесь же она выставляла их. Ей предстояло расписать панно типичными для местности сценками: лодки рыбаков у пристани, апельсиновые рощицы, живописный ряд деревенских домиков. Оно предназначалось для украшения вестибюля местной гостиницы. Высунув от усердия кончик языка, Эшли смешала краски и принялась оттенять контур филигранной трубы.

Через пятнадцать минут она услышала, как на грунтовой дороге перед домом остановилась машина, но лишь повела головой в сторону открытой двери. Уж не приехал ли Лейф с сообщением о том, что кухня для Роша будет отделана ее плиткой и что ей следует срочно переговорить со вдовой адвоката? Или какой-нибудь турист узрел одну из ее карточек, которыми она щедро снабдила деревенские магазины, и приехал приобрести сувенир?

Быстренько наведя порядок на демонстрационных полках, Эшли продолжала работать, но никто не появлялся. Она недовольно вздохнула.

На внешней стене она укрепила большое объявление, ясно указывающее вход в магазин, и не увидеть его мог только страшно близорукий или спящий на ходу человек. Отложив кисточку, она вышла на безжалостную жару и огляделась, прикрыв глаза ладошкой. Никого не было видно. Не слышалось ни звука, кроме ленивого стрекота цикад среди деревьев.

Вдруг женщина похолодела от необъяснимого страха. Как обычно, она оставила распахнутой заднюю дверь. Уж не вошел ли кто в дом, решив, что вокруг никого нет? С болью в сердце от дурных предчувствий, ведомая материнским инстинктом, она бросилась к дому. Скорее к Томасу! Прогнать непрошеного гостя! Она пересекла подъездную дорожку и уже бежала по плитам террасы, когда из-за угла появилась чья-то фигура. Эшли остановилась как вкопанная, с трудом переводя дыхание. Она увидела высокого мужчину с орлиным носом и густыми темными волосами, в угольно-сером деловом костюме, белоснежной рубашке и шелковом галстуке каштанового цвета. Выйдя из-за угла, он попал из тени в ослепительное полыхание солнца, поэтому резко остановился, явно ослепленный, несмотря на солнцезащитные очки в золотой оправе.

У Эшли внутри все похолодело. Она почувствовала тошноту. Убеждая себя, что обозналась, женщина стала жертвой самообмана. В самом деле ее сомнение могло быть квалифицировано как добровольная слепота. Она же знала одно вполне разумное объяснение, почему Витора д'Аркоша потянуло сюда. И все же, вместо того чтобы признать реальность и подготовиться к неприятностям, она отвергла такую возможность. Но как он обнаружил ее местонахождение? Почему это вдруг он нагрянул через целых четыре года? И что он намерен делать теперь, узнав правду? Пока ответы на последний вопрос крутились в ее голове, Эшли выпрямилась. В чем бы этот человек ни обвинил ее, она не собиралась молча сносить его нападки. Она не позволит тиранить себя. И все же, когда посетитель сделал два шага вперед, словно желая разглядеть ее поближе, ей потребовалась вся ее отвага, чтобы не попятиться.

— Эшли, — прошептал он со столь хорошо знакомым ей акцентом.

У нее забилось сердце. Она убедила себя, что оказываемое когда-то Витором д'Аркошем на нее сильное воздействие было всего лишь игрой разгоряченного воображения. На деле все оказалось не так. Шесть футов два дюйма прекрасно тренированных мышц… Нет, бывший гонщик оказался слишком живым человеком, неотразимым мужчиной, вызывавшим у нее весьма необычное ощущение.

— Добрый день… — заикаясь, произнесла Эшли.

Необходимо перейти в наступление, лихорадочно думала она. Его словесные ракеты, несомненно, готовы к запуску, но она обязана, опередив его, показать, что перед ним женщина решительная, готовая сразиться, опасная в любой схватке. Что сказать? Лихорадочно, но безуспешно пыталась она подыскать подходящее убийственное начало разговора.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил Витор. — Как ты оказалась в Португалии?

Растерянно глядя на него, Эшли вдруг сообразила, что он был не менее ее ошеломлен их неожиданной встречей. Из ее горла едва не вырвался смех от ощущения безумного облегчения. Витор д'Аркош не знал правды. Он не разыскивал ее. Он вовсе не выследил ее. Какой бы ни была причина его появления здесь, оно никак не было связано с ней! Эшли горячо возблагодарила Небо. Ей незачем вступать в схватку. Оставалось восстановить самообладание и отделаться от него как можно скорее.

— Это мой дом, — сказала она.

Густые темные брови изогнулись дугой над темными очками.

— Твой? Ты хозяйка? — Его брови неодобрительно сдвинулись. — Теперь припоминаю, как ты однажды рассказывала, что в молодости проводила много времени в Алгарве, но я не знал, где именно.

— Как раз здесь. Дом принадлежал моему деду, который предлагал моим родителям проводить здесь отпуск, — объяснила Эшли. — Прошлой зимой он умер, оставив дом мне. К сожалению, его слабеющее здоровье не позволяло ему наведываться сюда часто в последние годы, а родители отдыхали в других местах. Так что дом оказался совершенно заброшенным. Я сделала, что могла, чтобы привести его в порядок, однако он нуждается в современной ванной комнате, в новой крыше и замене оконных рам. Как только появятся деньги, я займусь всем этим. Вот только когда… — Она вдруг смолкла. Когда она нервничала, у нее появлялась склонность к болтовне, но сейчас-то какая ей нужда болтать? — Живу я здесь, — закончила она.

— Однако в отличие от деда ты живешь здесь постоянно, — заметил Витор.

То ли из-за свойственной ему интонации, то ли из-за акцента, но его слова прозвучали скорее утвердительно, нежели вопросительно.

— Верно, — подтвердила она. — Я нахожусь здесь уже шесть месяцев.

Витор снял темные очки, сложил их и засунул в верхний кармашек пиджака. Когда его темно-карие глаза снова уставились на нее, их спокойный взгляд свидетельствовал, что он уже полностью пришел в себя от изумления при виде ее. Немного же ему понадобилось времени, с неудовольствием подумала Эшли. Но Витор д'Аркош всегда отличался психическим здоровьем, а его рефлексы профессионального гонщика безукоризненно отточены.

— Ты продаешь расписанную вручную плитку, — сказал он так, как если бы точно знал, о чем говорит.

Эшли бросила на него осторожный взгляд из-под густых темных ресниц. Витор мог не знать, что она живет в этом доме, но все же собрал о ней некоторую информацию. Но почему? Она удивилась и снова насторожилась. Чем мог заинтересовать его ее нынешний образ жизни?

— Да, это так, — коротко бросила она.

— Это сильно отличается от путешествий по свету в качестве ловкого художественного директора одной из известнейших британских компаний, занимающихся домашними интерьерами.

— Верно. Однако я наслаждаюсь своим собственным бизнесом. Пусть у меня нет положения и я не получаю значительного ежемесячного оклада, все же очень приятно заниматься любимым ремеслом. К тому же объем моих продаж стремительно растет. Я всего-то работаю четыре месяца, а люди уже домогаются моих услуг. На днях мне позвонила женщина из… — Эшли замолчала, сообразив, что разболталась опять, и закончила: — Меняются времена, меняются и люди.

Витор приподнял одну бровь:

— Иногда драматично.

— Что, прости?

— Никогда не видел тебя такой… беспечной.

Эшли представила, как она выглядит. Когда-то она очень заботилась о своей одежде, косметике, волосах, а теперь… Ее рабочая одежда состояла из безразмерной футболки с короткими рукавами и растянутым воротом, имевшей обыкновение соскальзывать с одного плеча, поношенных бумажных шорт и шлепанцев. Приняв утром душ, она нанесла тушь на ресницы и подкрасила губы помадой, которую давно съела. Волосы же, которые когда-то были предметом забот самого искусного лондонского парикмахера а которые она отпускала только до плеч, не подстригались уже несколько месяцев и сейчас были небрежно собраны в узел на макушке. Хоть она и знала, что выглядит оборванкой, вспоминать об этом не хотелось.

— Я бы достала платье с плечиками и туфли на четырехдюймовых шпильках, если бы знала, что ты собираешься появиться разодетым как… — Ее взгляд обежал его безукоризненный костюм, и Эшли вяло закончила: —…биржевой магнат с Уолл-стрит.

У Витора чуть дрогнули уголки рта.

— Я передам своему портному, что ты одобряешь его работу, однако ты неправильно меня поняла. Я считаю, что ты выглядишь замечательно. — Его взгляд пробежал по ее высоким скулам, по рту с полной чувственной нижней губой и более короткой, чуть вздернутой верхней, по гладкой, слегка загорелой, цвета персика коже. — С таким лицом, как у тебя, только освящать спуск на воду кораблей. — Глаза мужчины многозначительно опустились ниже, и он выдержал короткую паузу, прежде чем добавить: — А с таким телом только сводить с ума мужиков. Так ты довольна своей жизнью здесь?

На ее щеках вспыхнул жаркий румянец. Как он осмеливается на такие вызывающие замечания? Зачем он напоминает о том, что однажды случилось с ними и чего — ее сердце сжалось — уже не забыть? Витор не вел себя враждебно. Напротив, его поведение казалось сердечным и… примирительным.

— Я очень счастлива.

— Подружилась с кем-нибудь?

— Со многими. Дважды в неделю я встречаюсь с группой молодых мамаш и…

— А друзья-мужчины? — прервал ее Витор. Эшли нахмурилась: уж это-то его совершенно не касается.

— Почему ты приехал сюда? — потребовала она ответа, игнорируя его любопытство и решая, что теперь вопросы будет задавать она.

На лице Витора появилась плутоватая улыбка, из-за которой в свое время сходившие по нему с ума поклонницы старались сунуть ему записки с номерами своих телефонов, иногда вместе с интимными предметами своего туалета.

— Я приехал обсудить сделку, которую хотел бы заключить с тобой.

— Обсудить со мной сделку? — переспросила Эшли. Она была не права — он-таки приехал к ней. — Что за сделка?

Витор расстегнул своими длинными пальцами пуговицы на пиджаке.

— Нельзя ли поговорить в доме, где наверняка прохладнее? — Он кивнул в сторону двери.

Эшли невольно вздрогнула. Не хотела она приглашать Витора д'Аркоша в дом. Какой бы ни была эта сделка, она жаждала только одного: чтобы он убрался прочь. И побыстрее.

— Для этого больше подходит моя мастерская, — предложила она и поспешила придумать оправдание: — Я начала разрисовывать плитку и хотела бы закончить работу, пока она не высохла. Прошу сюда. — Повернувшись на пятке, она проворно пересекла подъездную дорожку.

— Есть, капитан, — пробормотал Витор д'Аркош за ее спиной.

В мастерской Эшли села за стол. Поскольку своим присутствием Витор, казалось, заполнил всю комнату, инстинкт самосохранения требовал возвести барьер между ними.

От спешки своенравная майка соскользнула с плеча, и женщине пришлось возвратить ее на место.

— Итак?

— Ты не будешь возражать, если я осмотрюсь тут немного? — Он кивнул на выставку ее изделий.

— Вперед, — несколько грубовато бросила она.

Она приготовилась работать, но, когда Витор, сунув руки в карманы брюк, в распахнутом пиджаке подошел к полкам с приготовленными ею на продажу экспонатами, она невольно стала следить за ним. Он не заметил никаких перемен в ней, и она не находила, что он стал другим. Морщинки между его бровями стали чуть глубже, и густые темные волосы слегка посеребрились на висках. Однако Витор д'Аркош оставался… нет, не красивым (с его-то слишком высокомерным носом и слишком грубо высеченным подбородком), но привлекательным мужчиной.

Он повернулся к следующей полке с плиткой, и солнечный луч осветил левую сторону его лица. На его золотистой коже она разглядела тонкую белую линию, извилисто спускавшуюся от глаз по щеке и челюсти. У Эшли перехватило горло. Этот шрам наверняка остался с тех пор, когда он пытался вытащить Саймона из разбитой машины.

— У тебя хорошо развито чувство стиля, — объявил Витор.

— Спасибо. — Эшли принялась рисовать.

— Твои изразцы и привели меня сюда, — сообщил он.

Витор стоял, широко расставив свои длинные стройные ноги и все еще держа руки в карманах, угольно-серая ткань туго натянулась на его бедрах. Эшли обратила на это внимание. Когда же он перестанет говорить загадками и приступит к делу?

— Ты хочешь купить их? — высказала она догадку.

Он покачал головой:

— Я прибрал к рукам местную строительную фирму, которая обанкротилась. Ее имущество включает среди прочего земли, окружающие твою усадьбу.

Эшли в недоумении посмотрела на него.

— Так ты теперь землевладелец? — Она забыла о живописи. — Но… В таком случае… — Она отчаянно попыталась припомнить, что там говорил Лейф… — Значит, тебе принадлежит международная компания?

— Ты скорее всего не помнишь, но все время, пока я участвовал в гонках, я одновременно руководил строительным предприятием.

Она помнила. Да, она помнила все, что когда-либо говорил ей Витор д'Аркош. Она знала, что прежде, чем его уговорили (несколько запоздало — в его-то 30 лет) участвовать в автомобильных гонках, он закончил архитектурный факультет и получил в Гарварде степень по ведению бизнеса. После приобретения опыта в ведущей европейской фирме он обзавелся своим делом. Она знала, что в промежутках между соревнованиями по Формуле-1 он на удивление удерживал на плаву свой строительный бизнес. Но она не знала, что случилось с его бизнесом, да и с ним самим, после гибели Саймона, если не считать того, что Витор сразу же ушел из спорта. Сначала отсутствие информации объяснялось ее инстинктивным желанием держаться подальше от человека, который доставил ей столько неприятностей и страданий, а в последнее время тем, что редко тратила деньги на газеты и не держала телевизора.

— И твой бизнес стал твоей главной заботой? — поинтересовалась Эшли.

— Главным делом он мог бы стать гораздо раньше. Для этого у меня были и знания, и неплохой фундамент. Однако, пока я участвовал в гонках, у меня не было времени, и мне не хватало энергии для развития дела. Но в последние два года я полностью посвятил себя бизнесу. — Он позволил себе удовлетворенно, улыбнуться. — Теперь у меня конторы в Нью-Йорке, Сан-Паулу и Лиссабоне.

— Плюс одна здесь.

— Верно, хотя это всего лишь дворик с трехкомнатным домиком, так что в скором времени мы распродадим с торгов имущество и займемся чем-либо покрупнее.

Убирайся из деревни, беззвучно умоляла она. Уезжай далеко-далеко. Будучи большим боссом, ты не слишком часто будешь наведываться в контору в Карвуэйру, но для моего душевного спокойствия лучше, чтобы ты не появлялся здесь вообще!

— В Португалии мы ограничиваем нашу деятельность Лиссабоном и Севером, — продолжал рассказывать Витор, — но недавно совет директоров нашей компании принял решение придать Алгарве стиль д'Аркоша.

Стиль д'Аркоша? Эшли бросила на него изучающий взгляд. Он произнес это так, словно делал одолжение району, отказавшись от возведения безвкусного, навязчивого, неэстетичного и, по ее мнению, совершенно ненужного туристского аттракциона.

— И в качестве дебюта ты «развиваешь», — в это слово она вложила особый сарказм, — земли вокруг моего дома? — спросила Эшли, выбираясь из-за стола.

— Да, — сказал Витор. — Однако…

Она прервала его.

— Отличный участок сельской местности с видом на море на юге и горами Моншике на севере. Ты так считаешь? — требовательно спросила она.

— Точно, но…

— Тот человек, что обанкротился, был не в ладах с окружающей средой, но о тебе-то я думала лучше. Ты ведь архитектор, человек, призванный украшать землю. Тебе наплевать, что из-за высокого месторасположения все эти водопады, водные спуски и всякие там трубы будут видны на мили вокруг? — Не давая Витору и рта раскрыть, она торопливо продолжала: — Я проезжала мимо таких водных парков, и все они неизменно окрашены в бирюзовый или ярко-синий цвет. — Эшли содрогнулась. — Неужели тебе наплевать, что здешние сельские дороги непригодны для наплыва транспорта и быстро придут в полную негодность? Тебе наплевать, что там, где сейчас мы слышим соловьиные трели, с утра до ночи будут греметь поп-музыка и объявления по громкоговорителям? Нет, тебе действительно плевать!

— Ну, ну, — прошептал Витор. Уголки его рта подергивались, словно он находил ее красноречие забавным.

Эшли вспыхнула:

— А срубленные деревья? А естественный ландшафт, который придется сравнять? А непрошеное вторжение в мою личную жизнь?

— Я ошибался — ты изменилась, — проговорил он. — Ты стала напористой, а… — взгляд его темных глаз спустился на ее вздымавшийся и опадавший под майкой бюст… — твои груди — пышнее.

Это замечание выбило ее из колеи. Потеряв на мгновение дар речи, Эшли не могла решить, что ей делать: завопить, прикрыть грудь руками или дать ему пощечину.

— Знаю, водные парки доставляют массу удовольствий множеству людей, но в пятидесяти милях отсюда есть два других таких парка, так что нет нужды в третьем, — продолжила она с пылающими щеками. — Я уже поставила местные власти в известность о своем несогласии, но пока не предпринимала иных шагов, поскольку разрешение уже выдано. Однако на этот раз, повлияет или нет смена собственника на это разрешение, я намерена подать официальную жалобу. Утром первым делом я отправляюсь в отдел планирования и потребую встречи с начальником. Потом я организую сбор подписей под петицией. Так что не думай…

— Ты не станешь возражать, если я вставлю несколько слов? — мягко спросил Витор.

Эшли вспыхнула:

— Давай!

— Мы не собираемся строить водный парк. — Он разбил ее страстную речь одним коротким предложением.

— Не собираетесь? — Она вытаращила глаза.

— Как и ты, я считаю, что было бы непохвально устраивать его здесь.

— О! — Эшли почувствовала себя полной идиоткой. — Так что вы намерены… — запинаясь, спросила она… — делать с землей?

— Строить виллы. С пятью спальнями, гаражами на две машины, по индивидуальным проектам, на участках размером больше акра. Каждый участок со своим садом, с сохранением естественного ландшафта и большинства деревьев, со своим бассейном, со специальными площадями для пикников.

— Прекрасно! — пробормотала Эшли. Как ни восставала она против присутствия здесь его компании, именно на строительство вилл она и надеялась с самого начала.

— Вот почему мы хотели бы купить твой дом.

Ее светло-карие глаза широко раскрылись:

— Мой дом?

— Мои землемеры уже разработали проект, и твой дом оказался практически в центре стройки. Поэтому мы предпочли бы, чтобы тебя здесь не было. — Витор снова лукаво улыбнулся.

 

Глава 2

Эшли поджала губы. Так вот почему Витор вел себя так примирительно! Прошлое тут ни при чем — он хочет выгнать ее из собственного дома! Исходя из непреклонного эгоизма, он лишь постарался смягчить смертельный удар!

— Ты считаешь, что старый дом будет дисгармонировать с вашими роскошными виллами, и поэтому хочешь купить его и снести? — спросила она ледяным голосом.

Витор шагнул к открытой двери, чтобы взглянуть на дом с его необычными окнами с частым свинцовым переплетом, с белыми ставнями, со стенами, как бы омываемыми водопадами темно-красных цветов бугенвиля.

— Напротив, такой характерный дом только украсил бы новостройку, — возразил он. — Паулу предложил устроить в нем скромный клуб для окрестных жителей, и мне это показалось неплохой идеей. — Он повернулся к ней лицом. — Приобрести же твою собственность нас побуждает нежелание иметь хоть и мелкое, но предприятие посреди жилого района. Поэтому я и приехал сделать тебе предложение.

— Спасибо, нет, — отозвалась Эшли.

— Ты же еще не слышала, в чем оно заключается.

— Да не…

— Мы предлагаем, — заговорил он голосом, не терпящим возражений, — пригласить агента по недвижимости по твоему выбору для независимой оценки твоей собственности и к названной им цене готовы добавить пять миллионов эскудо, что при нынешнем курсе составляет… — Он быстро посчитал про себя и назвал колоссальную сумму. — Эти деньги будут уплачены по чести в благодарность за твое доброе согласие и как компенсация за твое переселение. Кроме того, моя компания возьмет на себя все расходы, связанные с оформлением сделки и твоим переездом. Я понимаю, прежде чем взять на себя какое-либо обязательство, ты захочешь проконсультироваться. Но, быть может, ты дашь предварительное согласие?

— Меня это не интересует, — бросила она и вышла на солнцепек.

— Прекрасное предложение. — Витор последовал за ней.

— Я и не спорю. Но, во-первых, мне нравится жить здесь, во-вторых, я не понимаю, чем помешает моя мастерская кому бы то ни было.

— А туристы, которые будут подниматься сюда из деревни пешком или на машинах, чтобы взглянуть на твой товар? Разве они не станут помехой? Не будут они нарушать покой всей округи? Не будут они дисгармонировать?

— Нет, ибо их не так уж много.

Витор начал проявлять нетерпение.

— Ты сама хвалилась ростом своего бизнеса, а по словам Паулу…

— Это кто еще? — прервала его Эшли.

— Он будет руководить стройкой и нашим филиалом здесь. Неделю назад он снял квартиру в деревне.

— Так это Паулу сообщил тебе, что хозяйка дома разрисовывает изразцы?

— Да. Он видел твое объявление, — кивнул Витор, — поэтому поспрашивал местных, навел, так сказать, справки.

— Ты хочешь сказать, что один из твоих шпионов собрал обо мне секретное досье?

Его темно-карие глаза засверкали гневом.

— Поскольку твоя собственность расположена как раз в центре нашей строительной площадки, простой здравый смысл требовал выяснения всей подноготной. И что же мы обнаружили? Процветающий бизнес на дому. По словам Паулу, — он подчеркнул эти слова, — почти в каждом магазинчике Праи-ду-Карвуэйру выставлены карточки, приглашающие весь свет посетить тебя и взглянуть на твой кафель, который…

— Мои карточки заманили пока немного клиентов. Я бы не отказалась от новых, однако дорожка ко мне еще недостаточно проторена. Свой товар я в основном сдаю на комиссию.

— Следует предположить, что твои посредники являются сюда для ознакомления с товаром? — уточнил Витор. — И приезжают на машинах?

— Ну… да.

— А твое сырье, — он махнул загорелой рукой в сторону сложенных у двери мастерской неглазурованных изразцов, — привозят на грузовике. Не нужно иметь научной степени по социологии, чтобы сообразить, что люди, вкладывающие свои с трудом заработанные деньги в добротный дом в хорошем районе, будут не в восторге от подобного мельтешения перед своими калитками, а?

— Ты так говоришь, словно тут постоянно снуют чудовища, — с обидой сказала Эшли. — Сырье мне привозят на фургоне всего-то раз или два в месяц.

— Даже так, это коммерция, — настаивал на своем Витор.

— Даже так, я не желаю продавать свой дом, — парировала Эшли.

Его худощавое лицо потемнело, и он вполголоса пробормотал по-португальски что-то не поддающееся переводу, но явно весьма далекое от комплимента.

— А если, предположим, я предложу больше?

— Нет. — Эшли покачала головой.

— А я-то считал тебя умницей, — довольно резко произнес Витор.

— Прости, не поняла?

— В сравнении со многими другими европейскими странами земля в Португалии ценится дешево, так что лишние деньги позволили бы тебе подняться на более высокую ступеньку в обществе. Ты сама говорила, что дом нуждается в ремонте. Теперь ты сможешь переехать в более комфортабельный дом, притом в центре, где легче привлечь покупателей, — уговаривал он, натягивая словесную нить между вызывающим головную боль раздражением и вполне разумной просьбой.

Эшли взглянула на свой дом. И хотя обрисованные им перспективы обладали бесспорной привлекательностью, она не испытывала искушения. Если даже Витору д'Аркошу и удалось однажды изменить ее образ жизни, она не позволит ему сделать это еще раз. Теперь она сама принимала решения, и, если в некоем отдаленном будущем она и продаст свою ферму, это будет ее собственный выбор. Отнюдь не ради оказания услуги ему. К тому же он перебарщивал: не может ее мастерская стать такой уж большой помехой. Но, быть может, главная причина ее нежелания сниматься с места заключалась в другом: если она примет несомненно щедрое предложение, то не почувствует ли себя обязанной ему, в некоем моральном долгу перед ним? Следует непреклонно отвергнуть любую попытку втянуть ее в какие-либо дела с Витором д'Аркошем.

— Нет, — повторила Эшли.

От его взгляда повеяло холодом.

— Я был бы благодарен, если бы ты соблаговолила уделить моему предложению хотя бы тридцать секунд размышления.

Она украдкой бросила взгляд на свои часы, потом на дом. Томас вот-вот проснется. Иногда мальчик выбирался из своей кроватки и некоторое время играл в доме. Но чаще он выходил, ковыляя, на террасу.

— Не над чем тут размышлять, — ответила она. — Я не желаю продавать, и точка. — Она многозначительно перевела взгляд на подъездную дорожку. — До свидания.

Витор сложил руки на груди и проронил:

— Я помню твои экспромты.

У Эшли защемило сердце. Она поняла, что он имел в виду, могла припомнить малейшие подробности того случая, на который он намекал. На кончике ее языка уже вертелся гневный ответ на этот удар ниже пояса. Нет, не время. Да и не склонна она сейчас возрождать прошлое.

— Ты принимаешь мою мастерскую слишком близко к сердцу, — заявила она. — Никто не станет закатывать истерику из-за того, что ко мне изредка будут приходить клиенты и раз в две недели приезжать фургон.

— Твоя коммерция будет мешать соседям, — упорно повторил он.

Взгляд Эшли вернулся к дому. Она прислушалась. Томас зовет ее? Нет, послышалось.

— Так думаешь ты, но не я, — парировала она. — А теперь извини…

— Сегодня мне пришлось встать на рассвете, чтобы заняться неотложными делами, — снова заговорил Витор. — Потом я проехал за рулем почти две сотни миль от Лиссабона, чтобы повидать хозяина этого дома…

— И ты полагал, что с ослепительной улыбкой легко уговоришь его пойти на сделку? — поинтересовалась Эшли, не дав ему закончить свою мысль.

— Я надеялся, что хозяин оценит тот факт, что я не пожалел времени и усилий и лично приехал сделать ему предложение, — огрызнулся Витор. — Я хотел показать, что мы входим в его положение и готовы на доброе и взаимовыгодное соглашение, и думал, что этому поспособствует появление самого главы компании.

— Особенно если принять во внимание, что главой компании является известный гонщик Формулы-1 Витор д'Аркош, — ядовито заметила она. — Кто смог бы отказать ему?

У него сжались кулаки, словно он испытывал сильное искушение придушить ее.

— Уже два года как я не стартовал в гонках, — возразил Витор. — С тех пор я не даю интервью и избегаю всяческих контактов с прессой. Не будь на виду, и тебя быстро забудут. Фанаты Формулы-1 еще могут помнить меня, но заверяю тебя, что для публики в целом я обычный парень.

Эшли промолчала. Пусть он верит в то, о чем говорит, пусть его облик забыт публикой, однако Витор д'Аркош был слишком внушительным, слишком живым, слишком сексуальной бестией, чтобы считать его обычным парнем.

— Я приехал в надежде договориться с хозяином дома, — продолжил он, — провел какое-то время в конторе Паулу, потом перекусил перед возвращением в Лиссабон, но…

— Ты сегодня же вернешься в Лиссабон? — вмешалась Эшли, удивленная столь изнурительным расписанием.

— Да. Но что происходит, когда я приезжаю в Праю-ду-Карвуэйру? Сперва я застреваю в самой дурацкой пробке, затем я сталкиваюсь с женщиной, которая зажимает уши, чтобы не дать убедить себя, не женщиной, а наказанием Божьим.

— Ты говоришь: «Прыгай», а мне лишь позволительно поинтересоваться: «Как высоко»? — выпалила Эшли.

— Тебе следовало бы подумать над моим предложением. Я не жду немедленного ответа. Свое предложение я подтвержу в письменном виде. Получив мое письмо, ты можешь проконсультироваться с агентом по продаже недвижимости и со своим адвокатом.

— Нет необходимости.

Он с силой хлопнул ладонью по стене мастерской.

— Чего ты добиваешься? Чтобы я встал на колени и умолял тебя?

Эшли не удержалась от улыбки. Горячая кровь, бегущая в его жилах, его эмоциональность находили выход в драматических жестах его рук. Витор д'Аркош — гордый человек, и она сомневалась в том, что он когда-либо за всю свою жизнь умолял кого бы то ни было.

— Попробуй, — подначила она.

Он нахмурился и опасливо спросил:

— Уж не отказываешься ли ты рассмотреть мое предложение из мести за то, что я наговорил в Аделаиде? Если это так, я готов принести извинения за неудачно выбранный для того момент. — Он нахмурился еще сильнее. — Я вел себя как сукин сын.

— Что верно, то верно, — ядовито подтвердила она.

— Меня извиняет только одно обстоятельство: в тот момент я был в шоке.

— Но ты не изменил своего мнения?

— Нет. — Он выдержал ее взгляд.

— О мести речи нет, — произнесла Эшли язвительно. — Что бы ты ни думал, я не виню тебя в гибели Саймона.

Помолчав с минуту, он осведомился:

— Зачем ты так упрямишься?

— Вовсе нет.

— Еще как упрямишься! Я всего лишь прошу тебя взвесить мое предложение и… У тебя есть патент?

— Какой патент?

— Разрешение вести дело на этом месте.

Его взгляд не отпускал ее глаз, и Эшли сильно покраснела, встревоженная до крайности. Саймон однажды объяснил ей: если водитель на гонках Формула-1 мигнет, это будет равносильно, как если бы он пронесся тридцать ярдов с закрытыми глазами. Пристальный взгляд Витора не смягчался.

— Э… не совсем, — пробормотала она.

— Что это значит? — требовательно спросил он.

— Ну, еще до устройства мастерской я отослала по почте прошение по форме, — объяснила Эшли, — но ответа пока не получила. Примерно через месяц я позвонила, и мне пообещали дать ответ в скором времени. Прошел еще месяц, и я позвонила опять и получила только обещание…

— И ты об этом забыла? — уточнил он, когда она молча развела руками.

Эшли кивнула. Почему она не солгала «во спасение», заявив, что имеет патент? Он вполне мог поверить ей на слово. Но мало того, что она терпеть не могла ложь, так еще и ее глаза оказались в ловушке его пристального взгляда.

— Я уверена, что получу патент, — вызывающе заявила женщина.

Витор ослабил узел галстука и заметил:

— Четыре месяца слишком даже для Португалии. Твое заявление могли потерять. Потеряно оно или нет, но раз ты не получила официального разрешения, тебя вполне могут обвинить в нелегальной торговле. — Его губы растянулись в волчьем оскале. — И не тебе жаловаться властям по поводу моего предполагаемого водного парка. Это мне следует донести о твоей подпольной мастерской.

Эшли похолодела. Неужели она нарушала закон? Если Витор донесет, неужто ее привлекут к судебной ответственности и оштрафуют? Уж не сможет ли он прикрыть ее дело?

— Ты мне угрожаешь? — осведомилась она, стараясь говорить беспечно.

— А ты как думаешь?

— Это не ответ, — запротестовала она.

— Лучшего ты не заслуживаешь, — вкрадчиво произнес он.

Эшли непроизвольно дергала штанину своих обтрепавшихся шорт. Какая же она неумеха! Витор приехал с намерением заключить полюбовное соглашение (полюбовное прежде всего в собственных интересах), а чем ответила она? Неуемным упрямством и ядовитыми замечаниями. Как бы ни жаждала она сохранить за собой дом, глупо проявлять излишнюю язвительность. Не только в данный момент нуждалась она в доброжелательстве Витора, но и будет нуждаться. Так что было бы недальновидно… возможно, даже опасно делать из него явного врага.

— Я сожалею, что разозлила тебя своим нежеланием продать дом и что не совпадают наши мнения относительно тех неприятностей, которые могла бы доставить моя мастерская. Но почему бы не подождать, пока в виллы не въедут новые хозяева, и не спросить их? Если они будут против, я съеду. — Эшли засветилась своей самой очаровательной улыбкой, той самой, которой она в свое время обвораживала промышленных магнатов, а теперь своих клиентов.

— Нет, — ответил Витор.

— Нет? — Улыбка сошла с ее лица.

— Сказать по буквам? Н-Е-Т.

Эшли опять смотрела на свой дом. Почему он спорит? Почему не может понять, что она не уступит его требованиям и не уедет? Уезжай, пока не появился Томас.

— Тогда нам остается лить поступить, как полагается цивилизованным взрослым людям, и признать, что мы расходимся во мнениях, — предложила она, и собственные слова показались ей банальным советом покойной тетушки.

— Я-то могу быть цивилизованным и взрослым, а вот насчет тебя сомневаюсь, — грубовато ответил он и, достав из кармана белоснежный носовой платок, смахнул капельки пота со лба.

Эшли вновь изобразила свою очаровательную улыбку.

— Ладно, присылай свое письмо. Обещаю изучить его и ответить как можно быстрее.

— Обманываешь.

— На скрижалях ведь не записано, что мы обязательно должны схватиться, — возразила она, желая завершить встречу по-доброму.

В волнении она забыла о майке, та опять соскользнула с плеча, и Витор протянул руку.

— Ты имеешь в виду, что нам следует заняться любовью, а не войной? — спросил он, касаясь кончиками пальцев гладкой загорелой округлости ее обнаженного плеча.

Вовсе не это имела она в виду, во всяком случае не то, на что намекал его охрипший голос, а не то, что подразумевал взгляд его темных глаз. Она понижала, что должна ответить какой-нибудь беспечной остротой, которая вернула бы разговор на прозаический уровень, и объяснила бы, что именно она имела в виду, но ей было не до шуток. Она не могла думать ни о чем другом, кроме его прикосновения, небрежной, но весьма приятной ласки. Эшли проглотила ком, приказала себе отступить на шаг, но ноги отказывались повиноваться. Да что с ней в самом деле? Она легко отделывалась от приставаний Лейфа, так почему она не могла проделать то же самое сейчас?

— Я имею в виду, что мы могли бы расстаться дру… друзьями, — опять запнулась она.

— Расстаться друзьями?

Ей не нравилось, когда нарушали покой. Но это прикосновение доставляло ей блаженство.

— Д… да, — еле выдавила она из себя.

— Тогда до свидания, друг, — сказал Витор, положил свои огромные ладони на ее плечи, привлек к себе и поцеловал.

Его теплые мягкие губы лишь слегка коснулась ее. Испугавшись, Эшли открыла рот, чтобы запротестовать, но тут и его губы раскрылись. Их дыхание смешалось. Возбуждение охватило все ее естество. Ей стало жарко. Вот и опять это начинается, одурманено подумала она, опять этот необузданный жар! Так вырвись, глупышка, приказал голос. Ты же знаешь, к чему это привело раньше. Ты получила урок, и какой! И все же Эшли оставалась неподвижной.

Руки Витора соскользнули на ее спину, прижимая ее еще сильнее, в его поцелуе появилось больше страсти. Ощущение его, вкус его действовали как наркотик, тот самый, от которого, как ей казалось, она сумела освободиться, но который, как она открыла для себя сейчас, продолжал держать ее безжалостной хваткой.

— Мама!

Крик подействовал как холодная вода, которую вылили на ее голову. Высвободившись, Эшли обернулась и увидела Томаса, выбежавшего босиком на террасу. Его каштановые кудри были взъерошены, а щеки все еще розовели со сна. Слава Богу, ты спас меня, подумала она, но испытанное ею моментальное облегчение сменилось тревогой. Ей так не хотелось, чтобы Витор увидел ребенка, а теперь…

— Привет, любимый, — проронила Эшли, подбежала и подхватила его на руки, прижав его к своему плечу. — Мне нужно идти, — бросила она с мимолетной улыбкой Витору. — До свидания.

— Я знал, что у тебя сын, но и не подозревал, что он в доме, — сказал Витор. — Поскольку ты работаешь и ведешь свое дело, я решил, что ты оставляешь его у какой-нибудь няни.

Она задержалась. Заботиться о Томасе она считала своей непременной обязанностью.

— Он еще мал, чтобы отдавать его на попечение няни каждый день и на целый день, ты не находишь?

— Пожалуй, однако…

— И я так считаю. Еще до его рождения я решила посвятить ему себя целиком и по возможности оставаться с ним дома в первые годы его жизни.

— Раз у него нет отца, ему необходимо внимание матери на протяжении всего дня, так? — догадался Витор.

Она резко тряхнула головой:

— Днем я обычно рисую, только когда он спит, иногда прихватываю лишний час, когда он играет рядом со мной. В основном я работаю вечерами, когда он в постели, — объяснила Эшли. — А теперь, если не возражаешь, я должна…

— Ты даже не дашь мне на него взглянуть? — удивился он. — На сына Саймона?

Эшли издала молчаливый вопль. Весь день у нее один эмоциональный стресс сменялся другим, а сейчас ее ждало неминуемое несчастье. Ее пальцы растопырились еще шире на кудрявой головке Томаса, прикрывая ее от взгляда Витора. Может, сказать, что ребенка нужно переодеть? Не придумать ли историю о том, как он внезапно подхватил заразную болезнь? Но времени на придумывание историй у нее не осталось, ибо чувствовавший себя неуютно в ее крепких объятиях малыш вдруг извернулся и высунулся из-за ее плеча.

— Привет! — Витор улыбнулся.

Пока ребенок очень серьезно, даже торжественно рассматривал Витора, сердце Эшли бешено колотилось. Одновременно Витор внимательно изучал Томаса. О чем он думал? Встревожилась Эшли. Вдруг он..? Мог он..? Аесли он…

— А он не похож на Саймона, — сказал Витор. — Темнее.

— Да. — Она выдавила из себя смешок. — Моя мама клянется, что он точь-в-точь мой брат в том же возрасте.

— Как его зовут?

— Томас.

— Привет, Томаш. — Витор произнес «ш» на конце на португальский манер.

Малыш продолжал неулыбчиво оценивать его.

— Он переживает период стеснительности, — на одном дыхании пояснила Эшли, — и особенно осторожен с мужчинами. Тут есть один датчанин, с которым я поддерживаю деловые отношения. Томас хорошо его знает и обожает кататься в его фургоне, но отказывается дружить с самим Лейфом. О! — воскликнула она, когда мальчик опроверг ее утверждения, вдруг метнувшись из ее рук в сторону Витора.

— Привет, — с улыбкой воскликнул Томас.

— Что это у тебя в руке? — поинтересовался Витор. — О, первая машина, которая появилась у меня, была таким же «осликом», — сказал он, когда мальчик раскрыл свою ладошку. — Когда я брал ее на пляж, она делала «м-р-р-р», «м-р-р-р», носясь вверх и вниз по кучам песка.

Томас тихо хихикнул и повторил:

— М-р-р-р, м-р-р-р.

Эшли в изумлении смотрела на своего сынишку. Он точно воспроизводил гортанное, типично португальское мурлыканье, которым Витор обозначил звук мотора. Ее взгляд жадно впитывал картину маленького мальчика на руках у высокого мужчины. Они так хорошо смотрелись вместе. Водя своей машинкой по плечу Витора, Томас широко ухмылялся в восторге от знакомства с ним, а Витор вел себя так, словно прирожден был общаться с детьми. Эта мысль поразила ее. Может, действительно прирожден? Хотя два года назад, когда Витор жил с гибкой и тонкой манекенщицей, ей и в голову не приходило, что они поженятся. А почему бы и нет, удивилась она сейчас. И они могли завести семью. Эшли нахмурила брови. Глупо, конечно, но мысль о том, что Витор мог жениться и растить детей, привела ее в замешательство. Для нее-то лучше было бы, если бы он был женат. Гораздо лучше.

— Соку, — потребовал Томас, вдруг вспомнив о жажде.

— Соку что? — уточнила она.

Малыш ухмыльнулся:

— Соку, пожалста.

— Как ты думаешь, если я очень вежливо скажу «пожалуйста», твоя мама напоит и меня? — спросил Витор у ребенка. — Она, наверное, жаждет, чтобы я уехал побыстрее, но из-за этой жары и столь ожесточенной схватки, — он бросил на нее лукавый взгляд, — утомленный путник погибает от обезвоживания.

Эшли вздохнула. И хотя первый барьер был взят, она-таки жаждала, чтобы он уехал. Но было бы некрасиво отказать ему в глотке воды.

— Что пожелает выпить утомленный путник? Оранжа, домашнего лимонада или легкого пива?

— Я бы предпочел пиво.

— Прошу сюда. — Эшли пригласила его в дом.

— Вниз, — потребовал Томас, когда они вошли в кухню.

— Как ты сказал? — поинтересовался Витор. Малыш расплылся в широкой улыбке:

— Пожалста.

— Вниз, — согласился Витор и опустил его на пол.

Малыш наградил его еще одной широкой улыбкой.

— Спасибо, — проявил он необычную вежливость и проковылял к коробке с игрушками в углу.

— Ты говорила, что сделала дом уютным, — заметил Витор, оглядываясь, — но он получился у тебя и удобным.

Хотя Лейф постоянно приставал к ней, предлагая бесплатно оборудовать ее кухню, Эшли неизменно отказывала ему в этом. Она долго отскребала старую сосновую мебель, и теперь отбеленное дерево приятно контрастировало с матово-желтоватыми стенами. Добавьте к этому тростниковые циновки, льняные занавески в желто-белую клетку и нарисованные ею самой акварели с фруктами и овощами — и вот простенькая, но уютненькая кухонька. Она проследила за взглядом Витора, смотревшего через арку на гостиную. Ее стены она окрасила в теплый красный цвет, выгодно оттенявший темное дерево и медные ручки дедушкиной мебели. Ковры цвета изумруда и топаза покрывали терракотовый пол, а занавеси и покрывала на диване и креслах она сшила из тяжелой кремовой ткани. Высокие цветные свечи, стеклянные ящики с собранными ею и Томасом раковинами, а на каминном очаге огромная керамическая ваза, полная полевых цветов. Эшли заулыбалась. Стоило ей это пустяки, но она была довольна результатом, и похвала Витора доставила ей истинное удовольствие.

— Я постаралась отделать все в средиземноморском стиле, — объяснила она, налив апельсиновый сок в пластмассовую чашку и отнеся ее Томасу.

— Отлично получилось. Твоя артистичность сказалась и на убранстве дома. — Витор принял от нее кружку с пенящейся жидкостью и сделал несколько жадных глотков. — Нектар, — восторженно произнес он, отирая пену со рта тыльной стороной ладони. Потом сделал еще один большой глоток. — Что заставило тебя приехать в Португалию?

— Этот дом.

— Но ты же могла продать его и купить на вырученные деньги дом на родине. Рискованно переезжать в другую страну. Помимо других соображений — ты оставила своих друзей и окружение, в котором выросла, неужели твои родители не возражали против твоего решения увезти их внука?

Она добавила кубики льда в свой стакан с лимонадом.

— Нет, они и сами сейчас не в Англии. Отец работает в нефтяной компании, и прошлым летом его перевели в техасскую контору на пять лет. И он и мать уговаривали меня с Томасом поехать с ними, но я предпочла независимость. Так я оказалась здесь. А мой брат-дипломат отбывает «срок» в Брюсселе.

— Не проще ли было наслаждаться независимостью дома?

— Нет. — Эшли начал уже надоедать очередной допрос. — Я подумала, что в кустарном производстве в Алгарве найдется ниша и для моих артистических наклонностей и я смогу зарабатывать на жизнь, не отдавая Томаса в ясли. Такой нишей стала разрисовка изразцов. К тому же жизнь здесь дешевле, и денег хватит на большее.

— Ты могла бы сбывать свои плитки на английских курортах. — Витор явно не был удовлетворен ее доводами. — Решиться же переехать в другую страну, в которой к тому же говорят на другом языке…

— Тебе следовало бы помнить, что я уже знала немного португальский, так что мне понадобился лишь ускоренный курс, и через два месяца я уже сносно говорила на нем. — Эшли уже начинала утомлять привязчивость Витора. — Теперь я чувствую себя как дома.

— Ты собираешься остаться здесь надолго?

— Пока мои не вернутся из Штатов. Да и потом не уверена. Может, останусь.

— Томаш будет расти в Португалии?

— Здесь отличный климат для ребенка. Он еще ни разу не простужался и…

— Я все понял, — прервал ее Витор. — Жизнь здесь — сплошной восторг.

Эшли нахмурилась. Уж не перестаралась ли она? Но не могла же она назвать истинную причину своего переезда.

— Когда я прочитал где-то, что подруга Саймона Купера родила мальчика, признаюсь, меня это немало удивило, — сознался Витор, глядя на Томаса, занятого своими игрушками. У нее похолодела спина.

— Ты считаешь, что мне следовало сделать аборт?

— Мне приходило это в голову.

— Поскольку я осталась без мужчины, ты решил, что я не оставлю ребенка? — обиженно спросила она.

Подобные намеки ей приходилось выслушивать и от других. Пусть ее беременность была незапланирована и ей суждено было остаться матерью-одиночкой, но ей и в голову не приходило отделаться от ребенка.

— Не в этом де…

— М-р-р-р, — произнес Томас, дергая Витора за брючину. Поиски малыша увенчались успехом, и сейчас он размахивал алой спортивной машинкой — гордостью своей коллекции. — Р-р-р, р-р-р.

Витор опустился на корточки и, к ликованию ребенка, восхищался минуты две его игрушкой.

— Спасибо за угощение, — сказал он, поднимаясь. — Не хочу тебя огорчать, но мне пора.

— Какая жалость! — откликнулась Эшли и, посадив Томаса на свое бедро, проводила гостя к выходу.

— Какая машинка! — радостно воскликнул малыш, увидев «БМВ».

— Когда я расскажу матери о Томаше, она вскочит на своего любимого конька, — сухо бросил Витор, открывая дверцу машины.

— Это на какого же?

— Она начнет хныкать, что мне уже тридцать восемь и что, не женись я в скором времени, она будет слишком стара, чтобы получить удовольствие от своих внуков.

Значит, он не женился на манекенщице, подумала Эшли. Не женился вообще.

— Как поживает твоя мать?

— Да жива-здорова. — Витор сел за руль. — Она будет в восторге, узнав о нашей встрече, — бросил он в открытое окошко, — Она все еще души в тебе не чает.

— Взаимно. — Эшли улыбнулась.

Когда она познакомилась с вдовой Маргридой д'Аркош, матерью Витора, между ними возникла взаимная симпатия. Через несколько часов, проведенных с кроткой седовласой женщиной, Эшли уже считала ее своей лучшей подругой.

— Пожалуйста, передай ей мой привет.

— Обязательно. Я также немедленно отправлю тебе письмо с официальным предложением. Буду тебе весьма признателен, если ты отнесешься к нему со всей серьезностью, и, — его темно-карие глаза притянули ее взгляд, — помни, что меня всегда устраивала только победа. — Витор поднял руку в прощальном приветствии. — Прощай.

Вздохнув, Эшли вернулась в дом. Не сделать ли ей крутой поворот и не продать ли ему дом? Ее согласие обещает одно несомненное преимущество: он избавит ее от своих визитов. Если же не прекратить его визиты, останется опасность, что, увидев Томаса во второй, третий, четвертый раз, Витор убедится в сходстве, сравнит даты и поймет, что у его матери уже есть внук! Но ей не следует дожидаться, пока Витор увидит сходство, она должна сама сказать ему.

Когда Томас занялся своими игрушечными машинками, Эшли присела за кухонный стол. Ее память вернулась к событиям двухлетней давности. Катализатором всего случившегося, размышляла она, был Саймон. Стройный, подвижный Саймон…

 

Глава 3

— Я бы предпочел, чтобы ты никому не рассказывала, как мы познакомились, — бросил Саймон, не спуская своих серых глаз с дороги. — Если тебя будут спрашивать, говори, что наши семьи дружны.

Эшли разочарованно посмотрела на своего спутника и вздохнула. Хотя она и понимала, почему он хочет скрыть правду, все же это ей было не по душе.

— Ты хочешь, чтобы я лгала? — не скрыла она своего сомнения.

— Ну, не такая уж это страшная ложь. — Он задабривающе улыбнулся ей. — Пожалуйста, Эшли.

В то прохладное февральское утро молодой человек заехал за ней и вез ее на гоночный трек в Суррее. После недолгого ученичества в Формуле-3 его недавно взяли вторым водителем в «Дэлджети» — ведущую команду Формулы-1. Возбужденный своим завидным положением, он пригласил Эшли поехать на испытательный заезд.

— Но… — попыталась возразить она.

— Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, — упрямо прервал ее Саймон, отбрасывая светло-каштановую прядь, упавшую на глаза.

Эшли сдалась и покорно процитировала:

— Наши семьи дружны.

— Я не сомневался, что ты поймешь меня. Знаешь, я собираюсь стать знаменитым и богатым. — Он бросил на нее косой взгляд, проверяя ее реакцию. — Через год-два я займу место Витора в качестве гонщика номер один в «Дэлджети», потом перейду в другую команду. Ради большого заработка, естественно.

— Не слишком ли ты… — Эшли подбирала слова… Заносчив, нелеп… — оптимистичен? — наконец выбрала она. — В одной статье я прочитала, что Витор д'Аркош — один из самых выдающихся гонщиков, когда-либо виденных на треке. Он выиграл уйму «Гран-при» и, по общему мнению, стал бы чемпионом мира в прошлом сезоне, если бы у «Дэлджети» механики были получше. В самом деле, если бы он не был так предан «Дэлджети» и поддался бы уговорам перейти в другую команду, он уже мог бы стать несколько раз чемпионом.

— Витор хорош, — признал Саймон, хоть и неохотно, и тут же выпятил грудь. — Но я переиграю его и преуспею гораздо быстрее.

Эшли искоса посмотрела на него. В свои двадцать пять (моложе ее всего на два года), он часто казался младше на целых десять лет. Чтобы произвести впечатление, он прибегал к экстравагантным выходкам или делал напыщенные заявления, правда, только своим ближайшим друзьям.

— И вундеркинд позвонил и пригласил меня полюбоваться, как он проходит круги, из одного лишь желания похвастаться — подначила она его, чтобы он не очень уж задавался.

— Я пригласил тебя потому, что, по словам твоей матери, тебе пора понять, что жизнь не ограничивается одной только работой и тебе необходимо общение.

Эшли согласилась с унылой улыбкой:

— Верно. И сейчас я предвкушаю зрелище гонок по формуле.

Учась в колледже, она немало «общалась» и имела немало ухажеров, но с тех пор она преданно отдавалась лишь своей карьере и преднамеренно избегала всякого общения с противоположным полом. И долгое время Эшли не ощущала, что чем-то обделена, но недавно начала чувствовать себя… как бы заброшенной. Эшли нахмурилась. Это не означает, однако, что она готова завязать близкие отношения с первым же встречным. Простая попытка добиться лучшего равновесия между работой и отдыхом — проявить больший интерес к светской стороне жизни.

— Жаль, сегодня на треке не будет подружки Витора Селешты. — Ты могла бы посидеть с ней, — заметил Саймон. — Дружелюбная девушка, сногшибательная к тому же. — Он искоса посмотрел на Эшли. Его взгляд спустился с ее рыжеволосой головы на фиолетовый кашемировый шарф, на черный свитер с высоким воротником, на узкие, обтягивающие брюки. — Хотя и не такая обалденная, как ты.

Эшли игриво ткнула его локтем в бок:

— Сказал галантный рыцарь Круглого стола.

— Я сказал то, что хотел, — запротестовал он несколько сварливо. — Когда приедем, я найду тебе место на трибуне, зарезервированной для гостей, а в час зайду за тобой, и мы позавтракаем. Мне говорили, что там отличный ресторан.

Спустя три часа Эшли все еще смотрела на трек. Все утро она наблюдала, как приземистые, длинноносые машины делали несколько кругов, как потом их заводили в «стойла», где на них набрасывались тучи механиков, регулировавших и доводивших их до ума. Не все машины принадлежали «Дэлджети». Аренда трека была дорога, и поэтому, объяснил Саймон, на нем тренировались и другие команды. Эшли хмуро взглянула на свои часы. Хотя скорость машин, рев их двигателей, цвет Формулы-1, бесспорно, захватывал дух, в данный момент ее интересовал только ленч. Время приближалось уже к двум. Другие гонщики сделали перерыв и увели с собой часть зрителей, а Саймон все еще не появлялся. Где он? Опознать его среди фигур в шлемах, привязанных к своим машинам, оказалось невозможным. Чувствуя, как подвело желудок, Эшли встала. При входе на трибуну она видела торговый автомат, так что сейчас пойдет и угостит себя шоколадом.

Эшли спустилась по одной лестнице, потом по другой и остановилась на площадке, заколебавшись: куда теперь? Налево, направо? Повернула налево, спустилась еще на один пролет и оказалась перед закрытой дверью с надписью: «Пожарный выход».

— Черт, — пробормотала она.

Эшли толкнула дверь и выглянула наружу. Дверь посреди задней стены трибуны выходила на огороженную площадку, где были запаркованы сверкающие никелем дома на колесах.

Сделав шаг вперед, она сообразила, что достаточно пересечь площадку и перелезть через ограду, чтобы оказаться у входа. Эшли заколебалась. Никого не было видно. Так, рискнуть и вторгнуться в явно частную собственность или снова карабкаться вверх по лестнице? Но тут ее лишили выбора — порыв ветра высвободил дверь из ее пальцев и захлопнул ее на замок.

С развевающимися бахромой концами шарфа за спиной, Эшли поспешила мимо моторизованных домов. Достигнув ограды из трех горизонтальных перекладин, она ухватилась за верхнюю и поднялась на среднюю, потом задрала ногу в кожаном сапоге, и тут сзади ее неожиданно раздался голос: «Эй!»

Оглянувшись в испуге, она увидела мужчину в алом комбинезоне и белом шлеме гонщика, стоявшего в нескольких ярдах от нее, Эшли опасно закачалась на ограде. Это был не Саймон — мужчина был гораздо выше и шире в кости. Он подошел поближе. Сейчас обругает? Отведет ее на съедение к распорядителям? Или отмочит плоскую шуточку о ее очаровательной попочке? Или изъявит готовность подтолкнуть ее именно в эту попочку? Эшли мысленно застонала. Благодаря ее внешности, светлым волосам и заметной фигуре она станет притчей во языцех похотливых мужиков.

Девушка смогла разглядеть лишь блестящие темно-карие глаза и четко вылепленные губы мужчины в шлеме. Когда их взгляды встретились, Эшли вдруг узнала его. Как такое может быть, если они никогда прежде не встречались? В явном смущении мужчина нахмурился, потом сиял шлем и стянул подшлемник. У нее сердце перестало биться. Темные взъерошенные волосы, чисто выбритое лицо, кожа знойного золотистого оттенка.

— Ваш платок зацепился за гвоздь, — предупредил он чуть хриплым голосом с явно иностранным акцентом, который звучал бы очаровательно, даже если бы он просто читал вслух телефонную книгу.

Эшли взглянула вниз, освободила платок и сказала:

— Спасибо.

Спустившись с забора, она повернулась к нему лицом. Они всего-то лишь смотрели друг на друга и обменялись самыми обычными словами, и тем не менее происходило нечто колдовское, ей непонятное, но вызывающее у нее желание узнать больше, гораздо больше об этом удивительном незнакомце.

— Я понимаю, что эта площадка зарезервирована для участников гонок, — проговорила Эшли, желая знать, когда же наконец ее сердце забьется вновь, — и сожалею, что вторглась на частную территорию. Но я вышла с трибуны через пожарный выход и не могла вернуться в ту дверь. Вот я и подумала, что, перебравшись через забор, попаду к входу и куплю в автомате шоколад. Саймон должен был угостить меня ленчем час назад, — продолжала она болтать, не в силах остановиться, — но он, похоже, забыл обо мне, а я голодна и…

— Вы, должно быть, Эшли. Саймон говорил, что вы приедете сегодня. — Удивительный незнакомец протянул ей руку для рукопожатия. — Я Витор д'Аркош.

— Рада познакомиться с вами.

Его рукопожатие было крепким, а улыбке теплой, но она почувствовала почти неуловимую перемену. Испытанное ими взаимное притяжение исчезло. Ее сердце снова заколотилось, Было это или нет? Было волшебство или только иллюзия? Эшли потуже затянула на шее шарф. Может, все дело в ее ощущении забытости, но она, несомненно, испытала душевное потрясение. Не было никакого притяжения. Пристальный взгляд Витора д'Аркоша объяснялся естественным любопытством, вызванным появлением непрошеного гостя, вот и все.

— Я только что видел Саймона. Вместе с инженером он изучает компьютерные распечатки. Так что вы правы — он забыл о вас. — После короткой паузы он добавил: — Я рад этому.

— Почему рады? — возмутилась Эшли.

— Да потому что одним из самых важных качеств гонщика является сосредоточенность. Когда несешься на скорости в двести миль в час, стоит отвлечься на долю секунды — и все. Я собрался позавтракать. Раз уж Саймон занят, позвольте пригласить вас?

— Благодарю, — улыбнулась она.

— Мне нужно переодеться. — Он кивнул в сторону одного из домиков на колесах. — Но долго я не задержусь.

Верный своему слову, Витор д'Аркош вскоре вернулся, облаченный уже в кремовый свитер грубой вязки, синие джинсы и черную кожаную куртку. По пути к ресторану его приветствовали несколько человек, а в зале с низким потолком его останавливали на каждом шагу. Все они не скрывали своего восхищения, но он не важничал. Саймон, возьми это на заметку, подумала Эшли.

— Вы понимаете, что людская молва уже отметила нас как любовников? — спросил Витор, когда они остановились у стола с запусками.

Ее сердце затрепетало.

— Лю-любовников? — удивилась Эшли.

— Селешта может присутствовать на каждом розыгрыше «Гран-при», но… — его темно-карие глаза встретились с ее, — это не помешает сплетникам предположить, что отсюда мы отправимся прямо в постель.

В ее голове пронеслись мириады весьма волнующих видений. Витор д'Аркош в отличной физической форме и — при его зрелой самонадеянности — наверняка окажется великолепным любовником.

— Вы вытаскиваете свою подружку на каждую гонку на «Гран-при»? — поинтересовалась Эшли, внимательно изучая массу жареного мяса, салатов и других закусок.

— Селеште нравится бывать на каждом «Гран-при», — уточнил он. — Лично я предпочел бы, чтобы она больше времени уделяла своей карьере.

— Какой именно?

— Моделирование. Селешта могла бы добиться головокружительного успеха, если бы стремилась к нему. Как и вы.

— Вы знаете, чем я занимаюсь? — удивилась она.

— Я знаю о вас все. — Витор взял себе кусок окорока. — Саймон рассказывал мне о вас восхитительно подробно.

— О! — Она сама не знала, что хотела этим сказать. — Не каждый мужчина одобряет честолюбие женщин, — несколько загадочно заметила Эшли. Когда ее назначили директором, несколько ее коллег-мужчин отнеслись к этому весьма отрицательно.

— Почему бы не одобрить? — спросил он, когда они наполнили свои тарелки и сели за столик. — Я сам честолюбив.

— Все равно, вы меня удивляете. — Она лукаво улыбнулась. — Особенно если иметь в виду, что вы португалец, а большинство из встреченных мною португальцев придерживались консервативного взгляда на роль женщины в жизни.

— Так вы неплохо знаете моих соплеменников? — от удивления у него поднялись брови.

— До двадцати лет я каждый год проводила каникулы в Алгарве, так что мне приходилось беседовать кое с кем из них. — Эшли рассмеялась.

— Вы разговаривали с ними на португальском?

— Sim.

— И все еще говорите на нем?

— Sim, — повторила она, — подзабыла, конечно.

Витор перешел на родной язык.

— Хотите вспомнить его?

Эшли кивнула. Ей нравился португальский язык, и она не отказалась бы освежить его в своей памяти.

— Sim рог favor, — с готовностью откликнулась она.

Они проговорили целую вечность, смешили друг друга, находили общие точки зрения, одним словом, наслаждались обществом друг друга, пока Витор не спохватился, что его ждут на треке.

Из окошка машины Эшли осматривала типичную сельскую местность, залитую лучами сентябрьского солнца. Через несколько минут они с Саймоном подъедут к дому Маргриды д'Аркош, и она опять встретится с Витором. С февраля, когда они болтали на португальском, она дважды виделась с ним. Первый раз — две недели спустя, когда Саймон снова пригласил ее на тренировочные заезды. Второй — в июле, во время розыгрыша в Англии «Гран-при». Обе встречи были краткими и проходили в присутствии посторонних.

Проходили месяцы, а она не забывала его. Напротив, не раз и не два Эшли вдруг отдавала себе отчет, что думает о внешности Витора, о его похожем на мурлыканье акценте, о первых минутах их знакомства. И с того момента, как Саймон сообщил ей о приглашении на ленч, адреналин пел в ее жилах. На ее лице появилась гримаса. Она вела себя как глупенькая школьница. Витору нравилось беседовать с ней, а в остальном она могла его совершенно не интересовать. Да и зачем, если у него была такая — по выражению Саймона — сногсшибательная девушка с копной каштановых волос, стройной фигуркой и оливкового цвета кожей? К тому же сверхпреданная. Вчера, когда они с Селештой вместе следили за розыгрышем «Гран-при» в Португалии, манекенщица жеманничала…

— Я обожаю Витора в его комбинезоне, — хихикнув, сказала она. — Говорят, если бы пламезамедлитель, которым они обрабатывают комбинезоны, расфасовывался в бутылки, он стал бы наипервейшим возбуждающим средством. — Глядя вниз, туда, где на старте стояла машина Витора, Селешта перестала хихикать и надула губы. — Как мне надоел его «пунктик» насчет моей работы. Я уже настроилась пойти к его матери на угощение, а он вдруг узнал, что у меня работа, и не позволил мне отложить ее.

Эшли вдруг сообразила, что дергает ремешок, обхватывающий на талии ее янтарного цвета шелковое платье. Чем ближе она подъезжала к дому Витора д'Аркоша, тем больше волновалась и тем сильнее желала, чтобы какая-либо причина помешала ей появиться там.

«Горы Синтры даже в разгар лета дают прохладу городу, поэтому богатые люди и строили обычно свои загородные дома здесь, чтобы укрыться от жары, царящей в Лиссабоне». Эшли решительно постаралась забыть хоть на минутку о пригласившем их человеке и сосредоточиться на путеводителе, который читала. Она посмотрела на покрытые пышной растительностью склоны гор, поднимавшиеся впереди.

— Члены королевской семьи также строили здесь свои дворцы, — продолжила она чтение, показывая на две огромные конические трубы, возвышавшиеся над деревьями. — Это, должно быть, Пако-да-Вила, или Национальный дворец.

Саймон не слушал ее.

— Шестое место! — гикнул, а не сказал он. — Я пришел шестым и заработал первое очко на соревнованиях!

— Капитан «Фантастик» выступил отлично, — выдала несколько утомленно Эшли, — он не только дудел в свою дуду весь предыдущий вечер, но и за сегодняшнюю поездку уже надоел ей.

— А я чертовски хорошо! Все благодаря твоему присутствию. — Он бросил на нее косой взгляд. — Если бы ты приняла от меня в подарок авиабилеты на другие гонки «Гран-При», я бы, глядишь, и там оказался в первой шестерке.

— Я никак не могла бросить работу, — возразила Эшли.

Да и желания такого у меня не было, добавила она про себя. Одной-то гонки мне больше чем достаточно. Эшли рассматривала приглашение Саймона как типичный для него жест, будучи уверенной, что, согласись она отправиться в Мексику, Венгрию или куда еще, бесплатные билеты были бы аннулированы. Ведь только из-за его настойчивых приглашений она подумала, что Саймон и в самом деле нуждается в поддержке, и согласилась поэтому приехать в Лиссабон. Ну и потому еще, что сама нуждалась в отдыхе после напряженной летней работы. Однако на несколько длинный уик-энд она согласилась лишь при условии, что сама оплатит поездку.

— Витор пришел третьим, а мог быть первым, если бы на последнем отрезке у него не возникли проблемы с подачей топлива. — Саймон все еще жил гонкой. Его пальцы с такой силой сжимали рулевое колесо, что побелели суставы. — Но я побью ублюдка еще до конца сезона.

Этот обет столь часто давался им, что походил уже на заклинание, хмуро думала Эшли. Немногие понимали, что за очаровательной и самоуверенной внешностью Саймона скрывалась сплошная неуверенность. Из-за нее он воспринимал все очень лично и вместо того, чтобы принимать вызов как просто вызов, становился агрессивным, пытаясь доказать, что он, Саймон Купер, хозяин положения. Именно благодаря этому сочетанию агрессивности и таланта он добивался успеха. Если Витор старался выиграть профессионально, то Саймон отождествлял своего товарища по команде со злейшим врагом, которого следовало побить во что бы то ни стало.

— Это же тебе не вендетта, — возразила Эшли.

Саймон смотрел прямо перед собой.

— Куда сейчас? — спросил он, когда они приблизились к перекрестку.

— Налево, — отозвалась она, всматриваясь в карту. — Потом опять налево на следующем перекрестке, и мы будем на месте.

Прибежищем семьи д'Аркош оказалась вилла девятнадцатого века, отличавшаяся элегантными пропорциями, покрытой выветрившейся красной черепицей крышей и длинным балконом. Окруженная лимонными деревцами и хрупкими кустами дикой лаванды, она висела над городом, который Байрон однажды назвал «славным раем». Когда, оставив машину, они направились к открытой парадной двери, им навстречу вышла улыбающаяся женщина в розовом костюме, с зачесанными назад посеребренными волосами.

— Маргрида д'Аркош, — представилась она, вводя их в дом, — а вы кто?

— Саймон Купер, — отозвался гонщик и выжидающе уставился на нее.

— А, вы тот ловкий парень, который вчера занял шестое место, — любезно подыграла ему хозяйка. — Я смотрела по телевидению — вы здорово выступили. Поздравляю от всей души.

Саймон расплылся в улыбке:

— Спасибо. Это был…

— А меня зовут Эшли Флеминг, — поспешила представиться Эшли, опасаясь, что Саймон опять начнет «распускать хвост».

Маргрида пожала руку Эшли и изящно приняла привезенные ею цветы.

— Как я слышала, вы говорите на португальском языке, как на родном, — с улыбкой проговорила хозяйка.

Эшли усмехнулась:

— Если бы так, а…

— Да, но вы стараетесь, — убедительно сказала хозяйка прекрасно поставленным голосом и повернулась к приближавшемуся по устланному персидским ковром холлу Витору.

Он был в открытой на шее белой рубашке с короткими рукавами и в классических джинсах. Как всегда, он производил впечатление сжатой мужской энергии, и — как всегда случалось, когда она видела его, — сердце Эшли забилось быстрее.

— Вчера тебе не повезло с топливным насосом, — посочувствовала она ему после того, как они обменялись приветствиями.

— В тот момент мне захотелось разрыдаться или убить кого-нибудь, а сейчас… — он пожал плечами, — мне остается лишь ждать следующего раза. — Он улыбнулся Саймону. — И надеяться, что мой растущий товарищ по команде не решит обскакать меня и оставить всю славу за собой.

— Уже решил, — отозвался Саймон, и, хотя он при этом улыбнулся, Эшли поняла, что он говорил совершенно серьезно. — К сожалению, мы вынуждены уехать в три часа, — продолжил Саймон, — Механики разбирают мой двигатель, и я должен быть там.

— Уехать в три? — расстроилась Маргрида и повернулась к Эшли. — Но вам-то незачем уезжать так рано? Если я договорюсь, чтобы вас подвезли, вы ведь сможете вернуться в Лиссабон и позже?

Эшли заколебалась. Разумеется, чем меньше времени она проведет в непосредственной близости от Витора, тем меньшим испытаниям подвергнутся ее нервы. Однако его мать так об этом просила, что было бы невежливо настаивать на раннем отъезде.

— Могу, спасибо, — ответила она.

— Пойдемте к другим гостям. — Хозяйка улыбнулась.

Как объяснил Саймон, после каждого розыгрыша «Гран-При» в Португалии сеньора д'Аркош приглашала на ленч всю команду «Дэлджети». Сейчас она провела их по паркетному полу гостиной и через «французские» окна в большой огороженный сад. Здесь, на испещренной солнечными зайчиками, затененной высокими эвкалиптами террасе, собралось около сорока болтающих и смеющихся гостей.

Спросив, что гости будут пить, Витор принес хрустальные бокалы с зеленым вином, однако обязанности хозяина вскоре вынудили его оставить их, чтобы приветствовать и угощать вновь прибывших.

— Вы бывали в Синтре раньше? — поинтересовалась Маргрида.

— Ни разу, но я читала ее историю.

— Читали о короле Жуане и его флирте? — спросила хозяйка.

— Нет, расскажите, пожалуйста.

— Рассказывают, что короля видели целующим одну из фрейлин его супруги королевы Филиппы Ланкастерской, англичанки по происхождению. Король уверял, что это был поцелуй, что в переводе означает… — она задумалась на мгновение, — «без последствий» или «несущественным», и его жена поверила ему.

Саймон не находил себе места, пока вдруг не заметил кого-то, с кем мог обсудить свой вчерашний успех.

— Извините, — бросил он и удалился.

— Однако, — продолжала Маргрида, — среди придворных распространились слухи, и раздраженный король Жуан распорядился нарисовать на потолке столько сорок, сколько было болтающих леди. У каждой птицы свой образ. Каждая держит в когтях ланкастерскую розу и в клюве слова «por bem», призванные увековечить безупречность короля. Вам следует посетить Пако-да-Вила и самой посмотреть «Сорочью комнату».

— Я бы с удовольствием, но мой самолет улетает рано утром, — с сожалением сказала Эшли.

— Тогда вы должны приехать в Синтру следующей весной и пожить у меня. Мы сможем сходить туда вместе, — искренне предложила хозяйка.

Взгляд Эшли остановился на Виторе, разговаривавшем с гостями. Разумеется, ей доставило бы несомненное удовольствие общение с его матерью, но оно было чревато новыми встречами с ним самим. Девушка сделала глоток вина. Почему именно она была так настроена против контактов с ним, она и сама не знала, но ей казалось благоразумным избегать их.

— Если смогу отпроситься на работе, — уклончиво ответила Эшли.

Внезапно внимание Маргриды привлек шеф-повар, раскладывавший бифштексы и кебабы на решетке для жарки, установленной в глубине сада.

— Мне нужно идти, дорогая. Наш повар-умелец склонен пережаривать мясо. — Она улыбнулась. — Боюсь, я и так слишком долго занимала ваше внимание, а вы жаждете побыть со своим другом.

— Гм, — опять же уклончиво отозвалась Эшли.

Словно по волшебству рядом с ней появился Саймон, а через некоторое время хозяйка объявила, что завтрак готов. После жареного мяса, к которому подавали салат и картофель в мундире, на десерт был предложен миндальный торт, а вслед за ним — местные сыры и свежие фрукты. Наливая себе вторую чашечку роскошного черного кофе, Эшли невольно нахмурилась. Не только Маргрида считала Саймона ее любовником, но и Селешта, очевидно, думала то же. А только что к ней подходил пожилой руководитель «Дэлджети», сказавший, что их молодому гонщику жутко повезло, — его amor такая хорошенькая и удачливая молодая леди. Она решительно поставила кофейник на место. Это необходимо исправить.

Эшли подождала, пока другие гости разбрелись по саду, осматривая растения или макая руки в прохладную воду каменных фонтанов, потом придвинулась на своем стуле к Саймону.

— Я согласилась молчать о том, как мы познакомились, но я не могу согласиться с тем, что наши отношения считают любовной связью! — выразила она свой протест. — Понятия не имею, что ты там наговорил, но у всех здесь такое впечатление…

— Да ничего я не говорил, — прервал ее Саймон, и на его щеках появились красные пятна. — Люди склонны делать поспешные выводы.

— Я нередко появляюсь с тобой на людях, так почему же они меня не принимают за друга твоей семьи? — потребовала ответа Эшли.

Саймон помрачнел:

— А что плохого в том, что тебя считают моей девушкой?

— Ничего, только я не твоя девушка. Если люди узнают, что мы встречаемся потому, что мои родители воспитывали тебя, когда ты был юношей, они не станут думать о тебе хуже, — сказала она привычным вежливым голосом. — Напротив, они будут в восхищении от успехов, которые ты делаешь.

— Послушай, — нетерпеливо заговорил Саймон. — Пока что меня лишь мельком упоминали в газетах, но когда я стану знаменитым, интерес печати ко мне резко возрастет. И если они узнают, что большую часть детства я провел в людях, репортеры разнюхают всю подноготную и поднимут большую шумиху.

Эшли вздохнула. Она считала, что он должен быть честен со своими коллегами, но и могла понять, как ему не хотелось, чтобы в печати появились заметки о том, как его никчемный папаша ушел из дома еще до его рождения, а потом его бросила и мать.

— Ладно, я ничего не скажу. Но я была бы тебе обязана, — в ее голосе появилась ядовитая нотка, — если бы ты объяснил своим приятелям по Формуле-1, что мы с тобой просто добрые друзья.

— Сделаю, — пообещал приемный брат.

— Ты всегда пользовался успехом у противоположного пола, так как же случилось, что у тебя никого не оказалось? Толпы девушек ошиваются у треков, и…

— Это все пустышки, — небрежно бросил Саймон и взглянул на часы. Три часа. — Меня могут задержать допоздна. Как только освобожусь, заскочу к тебе в гостиницу.

Она покачала головой.

— Незачем. Завтра утром к шести я должна быть в аэропорту, поэтому лягу пораньше.

— Когда мы снова увидимся? — поинтересовался он. — В этом сезоне остались только два заезда на «Гран-при», один в…

— Извини, но я буду занята в ближайшие два месяца дальними деловыми поездками, — прервала его Эшли. — Найду тебя, когда ты вернешься в Англию.

После его ухода она поболтала с несколькими гостями, узнала у Маргриды еще кое-что из местной истории. До сих пор Эшли пока что не столкнулась с Витором, и все же на протяжении вечера ее не оставляло ощущение его близости. Ее воображение рисовало движение его рук, когда он доказывает что-то; завитки темных волос, опускающиеся на воротник рубашки; его выпуклый зад в джинсах. Это ощущение раздражало ее. Не в ее привычке строить глазки мужчинам. Хотя за последние несколько месяцев она принимала приглашения на обед или в театр, но ни один из приглашавших не волновал ее.

Пришло время, и люди начали прощаться. Эшли ждала, когда ей скажут, кто ее подвезет. Однако гости расходились, но никто ничего не говорил ей.

— Вас отвезет Витор, — сообщила Маргрида, когда прощалась последняя группа гостей.

— Вот как? — У Эшли зашлось сердце.

— Я? — Витор услышал их разговор и, удивленный, обернулся к ним. — А я и не знал.

— Гостиница Эшли находится в той части города, куда никто из гостей не едет. Было бы некрасиво просить их сделать крюк, — объяснила Маргрида. — А ты все равно возвращаешься домой.

Эшли нахмурилась. В голосе Витора ей послышалось не только удивление, но и раздражение. Ну что ж, ее тоже особо не радовала перспектива ехать с ним в качестве шофера.

— Я могу вызвать такси, — попыталась вывернуться Эшли, когда уехали последние гости и она осталась одна с хозяевами на подъездной дорожке.

Маргрида и слышать об этом не пожелала.

— Витор будет счастлив подвезти вас, — заверила она и поцеловала ее в обе щеки. — Приятно было познакомиться с вами, и не забывайте о весне.

— Не забуду, — беспомощно улыбнулась Эшли.

— Не вези ее прямо в город, поднимитесь в горы — пусть посмотрит, какой оттуда открывается вид, ладно? — подсказала Маргрида, когда Витор усаживал Эшли в джип «судзуки».

Он кивнул и повернул ключ зажигания. С визгом темно-зеленая машина рванула по подъездной дорожке.

— Вы уж простите, что вам пришлось подвозить меня, — холодно бросила Эшли, когда они выехали на дорогу. — А насчет вида не стоит беспокоиться.

Витор включил третью передачу.

— Никакого беспокойства.

— Лгун.

Он бросил на нее короткий взгляд и заявил:

— Я обещал матери свозить вас туда и свожу.

— Вам решать, — бросила Эшли, откидывая с плеч длинные пряди светло-рыжих волос.

Проехав по шоссе две-три мили, он свернул на узкую, ограниченную каменными стенами дорожку, ведущую вверх на лесистый холм. «Судзуки» карабкался выше и выше, пока дорога не превратилась в грязную колею, а лес не стал значительно реже. Еще один подъем, и они оказались на заросшем травой и усыпанном валунами плато, показавшемся ей крышей мира.

— Сколько лет я не был здесь, — проговорил Витор. — Насколько мне помнится, через милю мы доберемся до удобного пункта обозрения.

Внезапно двигатель джипа кашлянул и заглох.

— Что случилось? — спросила Эшли, видя, как он смотрит на приборную панель.

Машина замедлила бег и остановилась.

— Бензин кончился.

Ее тревога смешалась с раздражением. Она жаждала оказаться в гостинице, подальше от него. Сначала он завез ее в совершенно дикое место, а теперь они тут застряли.

— Второй раз за два дня у вас возникают проблемы с топливом, — ядовито заметила Эшли.

Почувствовав натянутость в ее голосе, он спросил:

— Вы думаете, я все подстроил?

— Нет. — Она мимолетно улыбнулась. — Однако я думаю, что любому садящемуся в автомобиль совсем нелишне убедиться прежде в наличии бензина.

У него напряглись желваки.

— Во время соревнований Формулы-1 я посвящаю гонкам девяносто процентов своей энергии, мыслей и ощущений, — проворчал он, — а остальные десять — своей строительной компании. Это означает, если вы соблаговолите сделать простое сложение…

— У вас строительная компания? — не дала ему договорить Эшли.

— Да. В автоспорт я пришел после окончания архитектурного факультета и получения степени по менеджменту.

— Учились в Лиссабоне?

— Здесь я учился архитектуре, а защитился в Штатах, — ответил Витор, добавив некоторые подробности. — Так вот, поскольку все мои мысли заняты другим, нет ничего удивительного, что я не уследил за стрелкой бензинового бака.

Глядя прямо перед собой, Эшли спросила:

— Где здесь ближайший гараж?

— В двух милях по другую сторону холма.

Она распахнула дверцу и выпрыгнула из машины.

— Пойдемте.

— Вы собираетесь пойти со мной? — удивился Витор, вылезая из машины.

— Это лучше, чем сидеть здесь Бог знает сколько сложа руки.

— Вы испортите свои босоножки, — предостерег он.

Приподняв ногу, Эшли оглядела замысловатое переплетение ремешков и длинный тонкий каблук.

— Рискну.

Витор хмуро посмотрел на тучки, появившиеся на ясном голубом небе, и проронил:

— Может пойти дождь, и ваша прическа будет испорчена.

Он явно путал ее с Селештой. Когда они болтали вчера, манекенщица постоянно поправляла свою гриву, любовалась длинными ногтями на своих пальцах или оправляла юбку серого замшевого костюма.

— И я упаду и забьюсь в истерике? — с издевкой поинтересовалась она. — Если и пойдет дождь, не вечно же он будет лить.

Они не были в пути и десяти минут, когда начало моросить.

— Не хотите вернуться? — спросил Витор.

Ей хватило первых нескольких ярдов, чтобы признать: ее обувь никак не годилась для подобных прогулок. Эшли то и дело спотыкалась. А так как ее спутник двигался, не останавливаясь, ей приходилось ускорять шаг, чтобы не отстать. Но раз уж он проявил упрямство и привез ее сюда, она проявила не меньшее упрямство и продолжала шагать.

— Спасибо, не стоит. Он скоро кончится.

Они продолжали свой путь, а дождь становился все сильнее.

— Вполне вероятно, но если вы получаете удовольствие, промокая до нитки, меня это совсем не привлекает. — Он показал рукой в сторону. — В низинке слева раньше был сенной сарай. Предлагаю укрыться под его крышей.

Эшли проследила за его пальцем. Витор не предлагал, а приказывал, и блеск в его глазах предостерегал, что неподчинение чревато опасностью.

— Отличная мысль, — отозвалась она.

Сделав еще несколько неверных шагов, не раз скользя при этом, они остановились, глядя вниз на ветхое деревянное строение, гнездившееся в ложбине в окружении желтых кустов дрока.

— Вам помочь? — предложил спутник. Эшли быпредпочла справиться сама, но ей вовсе не хотелось упасть самым неприглядным образом на склоне или съехать по нему.

— Пожалуйста, — принужденно согласилась она.

Обхватив ее кисть своими сильными пальцами, Виторуверенно поддерживал ее во время спуска по склону.

— Спасибо, — сказала она, когда они вошли в сарай, и попыталась высвободить свою руку, но он сжал ее еще сильнее.

Эшли вопросительно взглянула. Витор смотрел на нее так же, как и во время их первой встречи, когда она ощутила то притяжение.

— Как могу я сопротивляться неизбежному? — яростно спросил он и, дернув за руку, притянул ее ближе к себе.

— Что… что вы имеете в виду? — спросила она, задыхаясь, ибо теперь их разделяли лишь два дюйма, а запах сандалового дерева его лосьона после бритья наполнял ее ноздри и она чувствовала исходивший от его тела жар.

— Почему, ты думаешь, я избегал тебя целый день? Почему, ты думаешь, ты сама так нервничала? — Его ярость пропала так же внезапно, как и возникла. — В самый первый раз, когда я увидел тебя, я уже понял это, — негромко произнес Витор. — И ты тоже поняла это, разве нет?

 

Глава 4

Эшли пристально вглядывалась в темно-карие глаза, подававшие интимные сигналы, говорившие ей все, что она жаждала услышать. Нечто под его кожей, казалось, вступило в контакт с чем-то под ее кожей, ее дыхание ускорилось, их пульсы забились наперегонки, и она уже не чувствовала, что стоит на твердой земле.

Один бурный поцелуй следовал за другим, кончики его пальцев пробежали по гладкой поверхности ее шеи и опустились к шелковой ткани ее платья. Эшли ждала и ждала. Дотронься до меня, беззвучно умоляла она. Пожалуйста.

И когда его большой палец прошелся по тугим соскам грудей, все ее тело захлестнула волна жара.

Несколько мгновений Витор продолжал ласкать ее, потом, обуреваемый нетерпением увидеть наготу женщины, наполнявшей его нестерпимым желанием, стянул янтарный шелк с ее плеч и расстегнул ее кружевной лифчик.

— Такие высокие, такие гордые, — прошептал он, пожирая потемневшими глазами красоту ее обнаженных грудей.

Когда его руки обхватили округлую плоть, из ее горла вырвался какой-то первобытный звук. Она жаждала ласки, и он ласкал ее, поглаживая, пощипывая набрякшие розовые соски, пока жар ее тела не превратился в испепеляющее пламя.

— А… теперь… — нечленораздельно забормотал Витор, оглядываясь.

В углу сарая было навалено сено, и он осторожно опустил на него Эшли. Она ощутила обнаженной спиной покалывание сухой травы, услышала частое постукивание капель по крыше, ее глаза ничего не различали в сумраке. Когда же голова Витора склонилась над ней, девушка потеряла всякое ощущение окружающего. Сейчас существовали только они двое. И значение имело лишь их взаимное желание. Губы Витора обхватили ее напряженный сосок, и она зашевелилась, ощущая ток, бегущий по невидимому проводу, напрямую соединяющему ее груди и пульсирующее скопление нервов между ее ногами. Его чуть шершавый язык прикасался к ее чувственным соскам, его зубы нежно покусывали их, а Эшли запустила свои пальцы в его темные волосы. Никогда еще не было у нее такого ощущения, с изумлением подумала она. Никогда, никогда, никогда.

Охваченные внезапным непреодолимым желанием, ее пальцы торопливо нащупывали пуговицы на его рубашке. Она просто должна была расстегнуть их, должна была стянуть с его груди белый поплин, должна была дотронуться до него.

— Я сам, — прошептал Витор и освободился от рубашки.

Эшли водила руками по его груди, терла кончиками пальцев завитки жестких темных волос, исследовала очертания его мышц, ласкала его золотистую кожу. Когда она потянулась к нему и кончиком языка обвела плоский коричневый сосок, Витор застонал. Секунду-вторую он выдерживал нестерпимое наслаждение, потом взялся обеими руками за ее бедра и с силой притянул к себе. Эшли задрожала, закрыла глаза. Напор его мужественности разбудил в ней такую мощную эротическую энергию, что она напугала ее саму. Глубоко вздохнув, девушка приподняла веки и увидела, что он смотрит на нее.

Витор безмолвно задал вопрос, и Эшли безмолвно ответила. Не могла она устоять перед ним, да и не желала сопротивляться. И не имело никакого значения, что они встретились всего лишь в четвертый раз. Она сразу поняла, какой исключительный случай выпал на ее долю, и пусть их физическая страсть была незапланированной, импульсивной, этой страсти им не избежать.

Витор осторожно стянул с нее платье и коротенькие белые трусики, потом торопливо разделся сам и прильнул к ней. Когда соприкоснулись грудь с грудью, бедра с бедрами и ноги переплелись с ногами, их тела с радостью узнали друг друга. Не было никакой неловкости, стеснительности, каждым лихорадочным прикосновением они поднимали друг друга на все более высокую ступень экстаза.

Пальцы Эшли ощупывали кости его лобка, и Витор, глубоко вздохнув, попросил: «Возьми меня». И когда ее пальцы сомкнулись на его разгоряченном пенисе, он снова застонал.

Его рука метнулась к треугольнику светлых завитков между ее бедрами и начала ласкать спрятанный в них сверкающий розовый бутончик, и она воплем призвала его овладеть ею. Витор повиновался, и бедра Эшли взметнулись навстречу его ритмичным мощным выпадам, которые, казалось, проникали на всю глубину в ее чрево. Ритм убыстрялся, и она все больше сливалась с ним, оставляя следы своих ногтей на его спине. Теперь все окрасилось в непроницаемо черный и огненно красный цвета. Все скользило, опрокидывалось… Теперь всем был Витор. На ней, в ней, вокруг нее… и потом весь мир извергся.

Позже Эшли стояла в двери сарая и не могла надышаться. Дождь закончился, и воздух наполнился сладким ароматом свежевымытой земли. Улыбаясь, она осматривала округу. Влажные стебли травы блестели, как множество полированных зеленых дротиков под лучами заходящего солнца, а кусты дрока сверкали мириадами бриллиантовых капель. Вдали образовалась хрупкая арка деликатно расцвеченной радуги. Она сделала медленный, сладостный вдох. После очарования любовных ласк Витора ее ничуть не удивило очарование окружающего мира.

Эшли запрокинула голову. Не послышался ли ей в отдалении звук двигателя «судзуки»? Да. Пока они лежали в восхитительной расслабленности, последовавшей за страстью, Витор сказал ей, что сам сходит за бензином. Пресыщенная и дремлющая, она не стала спорить. Поцеловав ее, он ушел, и у Эшли было достаточно времени, чтобы не спеша одеться, причесаться, подкрасить губы, слегка помятые пылким любовником.

Когда шум двигателя стал слышнее, Эшли пересекла лужайку и стала взбираться по склону. Тут на его кромке появился джип, опустил свой бампер и остановился рядом с ней.

— Спасибо, я могла бы встретить тебя наверху, — сказала она, когда Витор обошел машину, чтобы открыть ей дверцу.

— Не думаю, чтобы твоя обувь выстояла в таком трудном деле.

После этого он молчал. В молчании завел двигатель, В молчании вывел машину из лощины на дорогу. Он, должно быть, все еще наслаждался воспоминаниями об их любовных утехах, да и не пришел еще в себя от их неожиданности, думала Эшли, когда проселочная колея перешла в грунтовую дорогу, а он продолжал молчать. Его не тянуло говорить. Пока не тянуло. Это можно было понять. Но когда грунтовка влилась в шоссе и Витор остался нем, она бросила на него косой взгляд, У него было серьезное, задумчивое выражение лица. Уж не думал ли он о своей подружке?

До сих пор Селешта не приходила ей на ум, но сейчас Эшли почувствовала острое угрызение совести. Дружелюбно относившейся к ней манекенщице такое не понравится. Если ей стало так неудобно, то каково же сейчас Витору? Она снова взглянула на него. Уж не раздумывал ли он над тем, как объявить Селеште о разрыве их отношений? Или он беспокоился о том, как отреагирует португальская девушка? А ее реакция вполне может оказаться весьма бурной. Все же они были вместе уже года два, и она действительно идеализировала Витора.

Между бровями Эшли прорезалась морщинка. Если Витор вообразил себе, что она собирается потребовать немедленного разрыва с манекенщицей, то он ошибается. И оглашать с крыш их связь она тоже не намерена. Пока ей довольно того, что произошло между ними, и пусть Витор выбирает, не торопясь, подходящий момент для спокойного расставания с Селештой.

Эшли облизала губы и заговорила:

— Насчет сегодняшнего…

— Сейчас у меня нет времени на любовную интригу, — сухо прервал ее Витор. — Извини, но это невозможно. — Он хмуро взглянул на нее. — Поняла?

Ошеломленная вероломной жестокостью его слов, она думала только об одном, как не показать своей боли.

— Да, да, я понимаю.

Он снова смотрел на дорогу, и Эшли сидела неподвижно — ее счастье разбилось вдребезги. А поняла она то, что весьма ошибочно истолковала ситуацию. Витор размышлял, как отделаться от нее, а вовсе не от Селешты. Горький смех рвался из ее горла. Единственное, что он «знал», когда они впервые встретились, это похоть — банальная похоть. Это Эшли могла считать их любовные забавы почти мистическим слиянием тел и душ, он же воспринимал все гораздо проще: ну, повалялся в сене, и все. Буквально. Поскольку до этого она переспала лишь с одним мужчиной — однокашником в студенческие годы, ее можно было назвать новичком в сексе. Витор же был опытным мужчиной, человеком света. Годы верности обету безбрачия сделали ее весьма чувствительной, а он — дьявол, а не любовник — точно знал, как зажечь ее. У нее начали гореть щеки при воспоминании о том, как она разожглась, какой она была распутной, какой похотливой.

Витор, вероятно, считал своеобразным профессиональным риском женщин, предлагавших ему себя. Уж не принял ли он ее за одну из искательниц приключений на треках? Он мог. Разве она не отдалась ему после нескольких встреч, когда они едва узнали друг друга? У нее опустился желудок, ее подташнивало. Как могла она быть столь безрассудной, столь глупой, поступить столь опрометчиво, размышляла Эшли. Внезапная боль наполнила ее мозг. Используя знаменитый двойной стандарт, в соответствии с которым мужчины могли позволить себе случайные связи, а женщины подвергались всеобщему осуждению, Витор мог бы теперь обвинить ее в неразборчивости и распущенности. Все было не так, хотелось ей завопить. Для меня наша страсть была благоговейным слиянием сердец, тел и душ. Благоговейное слияние? Эшли рассмеялась про себя. Случившееся можно назвать только одним словом — катастрофа.

Их поездка продолжалась, и Эшли надеялась, что настроение ее спутника переменится, но Витор оставался молчаливым и мрачным. Но почему, удивлялась Эшли, она же предложила ему отличный выход? Они уже въехали на холмистые улицы Лиссабона, когда ей пришло в голову, что его могло заботить то, как она поведет себя, когда придет время прощаться. Может, она начнет выкрикивать проклятия или станет цепляться за него так, что не оторвать, и умолять о еще одной встрече? В любом случае кто-либо мог узнать в мужчине, вызвавшем у нее истерику, Витора д'Аркоша и сообщить в газеты. Эшли сжала пальцами серьгу с жемчужиной. Ей следует распрощаться с ним самым достойным образом, какой только допускали данные обстоятельства.

— Насчет сегодняшнего… — повторила она, когда они остановились у украшенного колоннами портика ее гостиницы, и изобразила беззаботную улыбку. — Мы оба знаем, что все это было рог bem.

Витор взглянул на нее в замешательстве и переспросил:

— Рог bem?

— Вы слышали историю о короле Жуане и фрейлине?

— Sim. Да, — пробормотал он, нахмурившись, словно никак не мог ухватить ее мысль.

— Мы тоже можем считать сегодняшний вечер «несущественным», — с просветленным видом объявила Эшли.

Он открыл рот, как если бы собирался что-то сказать, но тут же закрыл его. Витор мог позволить себе прогнать ее, но пришел в замешательство, когда роли переменились и она отказалась от него. Но, разумеется, такое ведь нечасто случается, с горечью подумала она.

— Ты предлагаешь забыть все? — удивился он.

— Я уже забыла, — бросила она, выбралась из машины и беззаботно вошла в гостиницу, даже не оглянувшись.

Словно свора жужжащих, воющих шершней, с огромными покрышками, гоночные машины проносились внизу по треку. Потом наступила тишина. Стряхнув с себя бронзового цвета куртку и оставшись в белой шелковой рубашке и габардиновых брюках, Эшли устроилась поудобнее на своем месте. Телевизионные мониторы, свисающие с крыши трибуны позволяли зрителям следить за ходом соревнований на противоположной стороне трека, и она подняла свой взгляд на один из них. Она вздохнула. Шесть недель назад Эшли поклялась, что будет сторониться Формулы-1, как чумы, но судьба уготовила ей иное, и вот она присутствует на австралийском этапе «Гран-при».

Прибыв в Аделаиду, чтобы обсудить создание совместного предприятия с местной компанией, она и не подозревала, что здесь состоится заключительный заезд сезона, но газеты сообщили об этом. Выбитая из колеи тем, что, облетев полмира, оказалась в одном городе одновременно с Витором д'Аркошем, она старательно пропускала все статьи, упоминавшие его имя, но, перевернув страницу, наткнулась на заметку, которую не могла пропустить. Ее глаза оставили экран телевизора. Эшли нахмурилась. Саймон не только не дал всем понять, что они просто друзья, но и позволил себе совершенно непотребные вещи. «Моя подружка Эшли Флеминг — очень занятой директор компании, — заявил он репортеру. — А это значит, что она не может присутствовать на многих этапах розыгрыша „Гран-при“. Но когда мы наконец встречаемся, это великолепно!» Как если бы все это подталкивание локтем в бок и подмигивание показалось ему недостаточным, ее названый брат передал репортеру фотографию, которая как бы подтверждала его правоту.

— Я думал, ты будешь не против, — сказал Саймон вчера, когда она гневно упрекала его.

— Ты надеялся, что я не узнаю!

Он изобразил просительную улыбку:

— Это всего лишь местный листок.

— Но в городе присутствует половина спортивной прессы мира, и репортеры подхватят сообщение о «милой парочке» и разнесут его по всему свету, — запротестовала Эшли.

— А эта судьба хуже смерти?

— Ну, не совсем так, но…

— Ты бы не подняла такого шума, если бы тебя назвали подружкой Витора, — бросил Саймон.

Эшли нахмурилась еще сильнее. Их разговор набирал темп, запестрев утверждениями, случайными догадками, признаниями, а в заключение она сделала его своим наперсником, о чем сейчас жалела.

Она сложила заново свою куртку. Конечно, Эшли добилась от Саймона торжественного обещания, что он перестанет похваляться связью с ней, в обмен на ее присутствие на заезде. Но в этом ли только дело? По правде говоря, круговые гонки были скучными и утомительными, особенно когда и поговорить-то не с кем. Или она надеялась, что Саймон скажет Витору о ее присутствии и тот разыщет ее и объявит ей о своей неумирающей любви? Ее губы сложились в слабую улыбку. Эта мысль принадлежала к области фантазии. Шансы на то, что по прошествии щести недель ее «одноразовый» любовник передумает, были нулевыми.

Внезапно Эшли сообразила, что у всех присутствующих вдруг одновременно перехватило дыхание и все вокруг уставились на экраны мониторов. Взглянула на экран и она и увидела хаос. Одна гоночная машина врезалась в ограждение безопасности, разрушила стенку и вынудила другие машины закрутиться на месте. Пространство заполнилось летящими камнями и кусками металла, смерчами пыли, в которой невозможно было различить цвет машины, ставшей поперек трека, но, похоже, она принадлежала «Дэлджети». В отчаянии ее рука метнулась к горлу. Кто в кабине? Саймон или… Витор?

Телекомментатор взволнованно описывал драму, но, как Эшли ни прислушивалась, не могла выхватить из потока слов имя жертвы. Эшли повернулась к сидевшей рядом пожилой женщине и спросила об этом ее, но тут картинка на экране сменилась. Из другой машины с трудом выбрался водитель и побежал назад.

— Витор д'Аркош спешит на помощь своему товарищу по команде, — закричал комментатор. Значит, та неподвижная, безжизненная фигура — Саймон, оцепенело подумала Эшли. Добежав до его машины, Витор склонился над ней, пытаясь высвободить и вытащить тело молодого гонщика, но кузов сильно деформировался. Витор принялся неистово разбирать кузов, дергая за искореженные куски металла, как вдруг из-под машины полыхнуло пламя.

— Он пытается вытащить парня на случай, если взорвется горючее, — пробормотала соседка.

Появлялись все новые языки пламени, но Витор продолжал тянуть и дергать рваный металл. Пламя уже плясало вокруг его ног, когда появились еще два водителя, схватили его за руки и силой оттащили от горящей машины. Пока он яростно вырывался из их рук, сплошная стена оранжевого пламени скрыла машину. Эшли в ужасе отпрянула от экрана. В следующее мгновение набежали люди с огнетушителями, и пламя было погашено. Ошеломленная, она продолжала вглядываться в экран. Все происходило, как в замедленной съемке, а здравый смысл подсказывал, что весь инцидент продолжался лишь секунды.

— Подъехала машина «скорой помощи», — сообщила соседка, но Эшли уже вскочила на ноги и, прихватив куртку, стала проталкиваться сквозь толпу зрителей.

Поскольку ей не захотелось встречаться с Селештой, она сидела на трибуне для публики, в отдалении от трибуны для приглашенных, стоянки гоночных машин и мастерских. Теперь она бежала туда. «Скорая помощь» будет выезжать в том месте, сообразила Эшли, надо подстеречь ее там и поехать в больницу вместе с Саймоном. Обогнув киоски с «горячими собаками» и сувенирами, посвященными Формуле-1, и автостоянку, Эшли припустила вдоль трека.

Когда ее легкие вот-вот должны были уже лопнуть, она добежала до двойных ворот в высокой ограде из металлической сетки.

— Мне нужно войти, — прохрипела Эшли, когда ворота приоткрыл охранник.

— Извини, дорогуша, пропуск, — заговорил он и отпрянул, когда она молча оттолкнула его и рванула дальше.

Не обращая внимания на его вопли, Эшли выбежала на служебную дорогу. Куда теперь? Озадаченно оглядывала она штабеля покрышек и топливных баков, мастерские и гаражи, припаркованные машины и целую деревню из домов на колесах. В отдалении мелькнула «скорая помощь», и Эшли припустила в ее сторону. «Скорая» остановилась у площадки, где ждал вертолет, на борт были подняты носилки, и винтокрылая машина поднялась в небо.

— Нет! — завопила она и остановилась.

Ладно, найду такси и поеду за Саймоном, решила Эшли, переводя дыхание. Но необходимо знать, куда его доставят. Возле вертолетной площадки столпились люди, и она потрусила в их сторону. Приблизившись, она различила в этой толпе механиков, распорядителей гонок и водителей, среди последних увидела Витора, разговаривающего с уже знакомым ей руководителем команды «Дэлджети». Ее глаза расширились от тревоги. Он, должно быть, поранился, когда пытался вытащить Саймона, ибо сейчас по его лицу струилась кровь. Она поискала глазами Селешту, но напрасно. Где же она? Разве не должна его подружка быть рядом в такой момент?

Когда Эшли приблизилась, ее заметил руководитель команды.

— Витор сделал все, что мог, но, к сожалению, было уже поздно, — проговорил он, поспешно шагнув к ней и обхватив ее рукой.

— Слишком поздно? — Ледяной холод поднялся от ее пяток по позвоночнику к голове. — Саймон… мертв? — запинаясь, спросила она.

— Боюсь, что да. Одно утешает: он не успел ничего почувствовать. Сейчас я подгоню машину и отвезу вас в гостиницу. Вам придется позвонить его родственникам и заняться еще кое-чем… заявлениями для печати и тому подобным. Но, пожалуйста, не сомневайтесь, «Дэлджети» окажет всемерную помощь.

— Спасибо. — Эшли никак не могла воспринять реальное положение вещей.

Шеф повернулся уже к Витору:

— Вторая вертушка прилетит за тобой с минуту на минуту, старик. Ты не хочешь подождать в своем фургоне?

Витор кивнул, взял Эшли за руку и сказал:

— Пойдем со мной.

Что бы там ни случилось в прошлом, сейчас не время чураться его, думала Эшли, позволяя ему вести себя. Они оба нуждаются во взаимной поддержке.

— Хочешь, я промою тебе рану на лице? — спросила она, когда они вошли в домик на колесах.

Словно только сейчас сообразив, что ранен, Витор коснулся пальцами щеки.

— Ничего страшного, — сказал он, поморщившись при виде крови на пальцах, жестом пригласил ее сесть на кремовый кожаный пуф и спросил требовательно: — Ты хоть поняла, что случилось?

Эшли посмотрела на него. Его глаза гневно сверкали, и, казалось, ярость сочилась из каждой его поры. Естественная реакция в таких обстоятельствах, подумала она. Хотя лично она чувствовала себя так, словно кто-то сделал ей в мозг инъекцию парализующего раствора.

— Не совсем. Я не слишком внимательно следила за гонками, — призналась она.

— Саймон попытался обойти меня на вираже, но его машина пошла юзом, и он потерял над ней контроль. Просвет был слишком узок, а он мчался на слишком большой скорости, и только одним можно объяснить такой дурацкий кавалерийский маневр — он был невнимательным. Помнишь, я говорил тебе, как важно быть внимательным на гонках? — снова требовательно спросил Витор. — Так какого черта ты приехала за ним в Аделаиду и накануне заезда объявила ему, что беременна?

Эшли показалось, что ее мозг взорвался. Саймон выдал доверенную ему вчера тайну? Сказал Витору, что она, возможно, беременна от него? И чего я так дурацки разоткровенничалась, ругала она себя. Я же знала, что на «братца» нельзя положиться. Не удивительно, что Витор так рассвирепел. Он и предположить не мог, что с одного раза получилось такое, и стал бы винить меня в том, что я не предохранилась. Хотя они ведь оба виноваты, и несправедливо сваливать все на меня одну, но он-то посчитает себя обманутым и попавшим в ловушку.

— Он… он сказал тебе? — запинаясь, спросила она.

— Сказал, — прохрипел Витор.

Эшли с неуверенной улыбкой сказала:

— Еще неизвестно. Может, и ложная тревога.

В ответ он проворчал:

— Ты должна была подумать, прежде чем подсунуть такую свинью Саймону, как это расстроит его. — Витор заметался по ограниченному пространству, как рассвирепевший тигр в слишком тесной клетке. — Ты должна была сообразить, когда позвала его в гостиницу и сообщила эту новость…

— Все было не так. Я вовсе не звала его. — И не приехала вслед за ним в Аделаиду, подумала она и сделала мысленную заметку исправить ошибку, как только представится возможность. — Я позвонила ему по телефону и отругала его за то, что он упомянул меня в интервью. Он даже дал репортеру фотографию…

— Ты сидишь на его колене, крепко обнимая его за шею и смеясь? Я ее видел, — грубо прервал ее Витор.

— О, — нахмурилась она. Витор прервал ход ее мысли. — Я не звала Саймона, — начала она снова. — Я позвонила ему — он дал мне список телефонов всех городов, где проводятся соревнования на «Гран-при». На следующее утро он по собственной инициативе навестил меня в гостинице.

Витор перестал расхаживать и, уставившись на нее, резко спросил:

— И тебя это удивило?

— Да, я его не ждала.

Эшли не только хотела объяснить, что в Австралии она оказалась по делам, но и сказать, что ничего не сообщала Саймону, что он сам догадался, но подходящий момент, похоже, прошел.

— Надо быть весьма странным человеком, чтобы не прийти после того, как тебе позвонила твоя девушка и сообщила, что ты станешь отцом, — проворчал Витор, снова зашагав из угла в угол. — Сегодня был последний заезд сезона, и тебе достаточно было подождать один лишь день, всего лишь двадцать четыре часа, и парень вернулся бы домой живой и здоровый.

У нее широко раскрылись глаза. Витор даже не подумал о том, что я могу быть беременна от него, в оцепенении думала Эшли. Он уверен, что от Саймона!

— Ты ошибаешься! — запротестовала она. — Я не говорила Саймону, что он будет отцом. Я…

В замешательстве она замолчала. Надо раскрыть сказанную Саймоном неправду. Но что она сказала только что? Совершенно неподходящий момент, чтобы пускаться в объяснения относительно возможных последствий их любовных забав, к тому же тогда, когда ей было трудно даже думать.

— И не пытайся отвертеться, — резко бросил Витор.

Взгляд Эшли притягивало его раненое лицо, кровь на нем. Алые ручейки удлинялись, стекали по его шее и впитывались в воротник его комбинезона. Ему наверняка больно. Неужели он не чувствует боли и этой липкости?

— Я и не пытаюсь, — наконец сказала она.

— Тот факт, что Саймон готов был целовать землю, по которой ты ходишь, означает, что ты была совершенно уверена: стоит тебе сказать ему, и он предложит тебе жениться, что он и сделал. Так почему было не подождать всего один день? Какая тебе была разница? — Он сделал резкое рубящее движение рукой. — Да никакая!

— Саймон сказал, что собирается жениться на мне? — удивилась она.

В то время, как я фантазировала насчет того, что Витор передумал, мой «братец» выдумал свою собственную мечту, безрадостно подумала Эшли.

— Да. Сказать ему о своей беременности в такой ответственный момент было верхом эгоизма, — продолжал он. — Это было бессердечно, бесчеловечно, достойно презрения. Если бы мысли Саймона не были заняты другим, если бы ты не отвлекла его… — Витор произносил это с такой яростью, что она невольно сжалась в комок, — он никогда бы не сделал такой роковой ошибки.

В дверь постучали.

— Вы готовы? — услышали они голос менеджера «Дэлджети».

— Идем, — отозвался Витор.

В полном смятении она смотрела на него, начиная понимать причину ярости.

— Так ты обвиняешь меня в убийстве Саймона? Ошибаешься. Я ни от чего не отвлекала его. Я…

— Не волнуйся. — Он опять жестко прервал ее. — Я не собираюсь сообщать об этом газетчикам, ни кому бы то ни было еще. Какой смысл? Парнишка погиб, и уже ничего не изменишь. — Витор оскалил зубы в презрительной усмешке. — Однако не забывай, что я-то знаю, кто во всем виноват.

И Эшли не забыла ни несправедливого обвинения, выдвинутого Витором д'Аркошем, ни его самого.

 

Глава 5

На следующее утро после визита Витора Эшли позвонила местному чиновнику и справилась о своем патенте. Ее попросили подождать, и после долгого бормотания чиновник сообщил, что, к сожалению, ее заявление не было пока рассмотрено. Однако его все же нашли, и скоро она получит патент. Ей стало легче. Но через несколько дней, когда она уже ответила вежливым отказом на письменное предложение Витора, ее снова охватило беспокойство. Теперь, когда его планы расстроены, не собирается ли он нагрянуть в самый неожиданный момент и снова атаковать ее? В таком случае она поведет себя непринужденно и весело, но напористо. Или он задумается над внешностью Томаса и вернется приглядеться к нему? Но прошел месяц, Витор не появлялся, и Эшли начала расслабляться. Он решил, подумала она, что мой бизнес не станет той помехой, которой он опасался, и оставил свои намерения. Нечего тревожиться и по поводу Томаса. Слава Небу.

Если шеф строительной компании и не показывался, через два дня на окружающей ее усадьбу земле появилась бригада рабочих. Они энергично взялись за расчистку участков, неизменно проявляя при встречах дружелюбие по отношению к ней и Томасу. Под живыми изгородями они обнаружили массу пустых банок из-под краски, обрезки древесины и тому подобного. Эшли и не подозревала о таком количестве мусора и в изумлении наблюдала, как один за другим наполняются большие мусорные баки.

Однажды, когда они с Томасом вернулись с пляжа, она обнаружила в почтовом ящике листок бумаги, и все ее опасения внезапно ожили. Может, приезжал Витор и оставил предупреждение о том, что вскоре вернется? Не повернуть ли ей назад и не поискать ли убежища на пляже? Но это оказалась квитанция о доставке. Она собиралась расписывать сцену с водопадом, которой будет украшен бассейн в новом жилом комплексе в Прае-ду-Карвуэйру, и ей доставили специальные изразцы с выдавленными волнистыми линиями, которые послужат основанием панно. Эшли быстро огляделась, но не увидела их. Бог с ними. Изразцы она найдет после обеда, когда Томас, у которого уже потяжелели веки, будет уложен в постель.

Позже, когда дневной жар смягчился и закат окрасил небо восхитительными оттенками розового и золотистого, Эшли обыскала все вокруг дома и вдоль подъездной дорожки, но доставленный товар словно сквозь землю провалился. В расстройстве она даже зарычала. Эти изразцы она ждала целый месяц, и, если придется делать новый заказ… Проклятие!

На другой стороне дороги перед домом стоял один из ящиков, в которые строители собирали всякий мусор. Эшли подошла к нему. Все остальное она уже осмотрела и, хоть шансов на успех почти не было, решила заглянуть и в него. Склонившись, женщина разглядела под старыми дощечками, полиэтиленовыми пакетами и чем-то вроде подножки швейной машинки завязанный в плотную бумагу пакет. Эшли наморщила свой носик. Ну, хорошо, она нашла дюжину изразцов, но теперь ей придется достать их. Выбросив одну доску, она взялась за другую. — Ой! — вскрикнула Эшли, уколов подушечку большого пальца о гвоздь. С большей осторожностью на этот раз она сделала еще одну попытку, но нижние толстые концы досок заклинило. Эшли попыталась высвободить их. Женщина тянула и толкала. Она разгорячилась, раскраснелась и вспотела. Но сдвинуть доски не смогла, а изразцы продолжали оставаться недосягаемыми. Смахнув пот с бровей, она постаралась по-новому взглянуть на проблему. Если удастся зацепить пакет, возможно ли протянуть его между досок?

Эшли висела на кромке ящика, бесполезно протянув вниз руки, когда услышала, как сзади нее захлопнулась дверца машины. Вдруг сообразив, как коротки ее шорты и как неэлегантна ее поза, она резко выпрямилась и соскользнула с ящика. Сердце екнуло. От черного «БМВ» к ней шагал Витор д'Аркош, выглядевший, как всегда, безупречно в бледно-голубой рубашке и темном в полоску костюме. Правда, пиджак он снял и небрежно набросил на одно плечо.

— Boa noite, — приветствовал он ее, широко улыбаясь.

Витора, несомненно, позабавило зрелище.

— Boa noite. — Эшли обтерла руки о заднюю часть своих шорт. — Чему обязана? — поинтересовалась она, напоминая себе, что должна быть веселой и непринужденной.

— Завтра я собираюсь осмотреть несколько участков, которые, по мнению Паулу, стоило бы купить под застройку, — объяснил Витор. — Час назад я приехал в Карвуэйру и снял комнату в гостинице. И в такой очаровательный вечер, — он взглянул на ярко расцвеченное небо, — не удержался от соблазна навестить тебя.

— И сообщить, что передумал относительно моей мастерской? — с надеждой спросила Эшли.

— Нет. Я все еще намерен убедить тебя продать дом.

— Убедить в смысле «вколотить в меня повиновение»? — с улыбкой спросила она.

— Убедить в смысле «сделать для этого все, что можно», — ответил Витор и кивнул на мусорный ящик. — Копалась в отбросах? — спросил он так, словно совершенно не удивился, застав ее погруженной по пояс в кучу всякого мусора.

Ее улыбка поувяла.

— Да вот, пыталась достать принадлежащие мне вещи, — сказал она и, когда он шагнул к ящику, показала пальцем. — Видишь этот продолговатый сверток? В нем изразцы. Полчаса пыталась их вытащить, но никак.

— Подержи-ка. — Витор отдал ей свой пиджак, ухватился обеими руками за брусок и одним махом вытянул всю кучу деревяшек, потом нагнулся еще раз и в следующее мгновение протянул ей пакет, забрав предварительно свой пиджак.

Глядя на него широко открытыми в благоговении глазами, Эшли спросила:

— Как тебе удалось?

— Так я занимаюсь поднятием тяжестей. Вернее, занимался. Давненько уже не был в спортивном зале, — ответил Витор, нахмурившись, словно только что осознал свое упущение. — А как изразцы попали сюда?

— Понятия не имею. — Она посмотрела на него с подозрением и, в свою очередь, спросила: — Уж не начало ли это твоей кампании?

— Кампании?

— Может, ты велел своим людям сделать жизнь здесь невыносимой для меня в надежде, что мне все надоест и я приму твое предложение? Какой следующий шаг? — Светло-карие глаза Эшли засверкали, она все более проникалась этой мыслью. — И они постараются побольше шуметь, пылить и вообще мешать мне? Накопают канав, чтобы мне было не выбраться из дома? Случайно-специально отключат водопровод или электричество?

Совершенно не тронутый проявлением ее вспыльчивости, Витор погрозил пальцем и упрекнул:

— Как нехорошо! Неужели ты думаешь, что я совершу такую глупость и толкну своих рабочих на действия, которые вызовут пересуды и смогут повредить репутации компании?

Она чиркнула мыском шлепанца по пыли и признала:

— Пожалуй, нет.

— А где они находились до того? — поинтересовался он.

— Не знаю. Мне лишь стало известно, что они доставлены.

— Так что водитель мог оставить их и у парадной двери?

— Пожалуй, — согласилась она.

— Упаковка не фирменная, — продолжил Витор, рассматривая бумагу. — Может, сверхаккуратный парень увидел, что валяется пакет на дороге, и решил прибрать его.

— Возможно.

— Вероятно, — поправил ее Витор.

Эшли стало стыдно за свои подозрения. Их можно было объяснить «коленным рефлексом», а проще дрожью в коленках, вызванной неожиданным появлением Витора.

— Мне не следовало быть такой… враждебной, — пробормотала она.

— Это уж точно. Ведь ты сама предложила, чтобы мы стали друзьями. — Протянув руку, Витор коснулся светлой пряди, выскользнувшей из узла на макушке и свесившейся на оголенную шею. — Что меня вполне устраивает, — прошептал он, наматывая прядь на свой палец.

Нечаянная интимность его жеста подействовала на нее соблазняюще, как и хрипловатый тембр его голоса. Вместо вколачивания в меня повиновения не решил ли он попытаться подействовать на меня своим сладкоречием? Витор д'Аркош может уговаривать. Еще опаснее то, что он знает, что умеет уговаривать. Я не нуждаюсь в его расположении.

— Хочешь выпить? — осведомилась Эшли, напоминая себе, что должна быть веселой и непринужденной, и радуясь тому, что Томас спал.

Витор изогнул брови дугами в пародийной надменности.

— Что-то ты сегодня уж очень любезна?

— Подумала, что утомленный путник опять страдает от обезвоживания организма.

— Еще как, спасибо. Если ты жаждешь приступить к рисованию, я с радостью захвачу свою выпивку в твою студию, — уже на ходу проговорил Витор.

Эшли покачала головой:

— Половина вечера уже пропала, да я и не отстаю от графика. Так что сегодня воздержусь от работы.

— Ну и счастливая же ты. В гостинице меня ждет куча бумаг, которые обязательно нужно просмотреть. — Он скорчил гримасу. — Надеялся посмотреть их в самолете, но до самых важных руки так и не дошли.

— На каком самолете? — удивилась она.

— Из Бразилии. Я прилетел в Лиссабон в час ленча.

— И сразу поехал сюда? — снова удивилась Эшли, впуская его в гостиную.

— Не сразу. — Витор отделался от пиджака, уселся в глубокое мягкое кресло, потянулся и зевнул. — Сначала позвонил в контору, чтобы узнать последние новости.

Только сейчас Эшли обратила внимание на его осунувшееся лицо и темные круги под глазами. Он действительно выглядел очень утомленным.

— Ты спал в самолете?

— Да, часа два, но бумаги требовали моего внимания, так что… — Его плечи устало поднялись и опустились.

— Что тебе налить? Есть легкое пиво, как в прошлый раз, охлажденное белое вино и…

— Вино будет в самый раз, спасибо.

— Ты часто бываешь в Бразилии? — крикнула Эшли, открывая в кухне бутылку.

Ответа не последовало. Вернувшись в гостиную, она нашла Витора растянувшимся на кресле и посапывающим во сне.

Поставив стакан на низенький кофейный столик, Эшли тихо присела в уголке дивана. Пряди темных волос упали на его брови, а ресницы трепетали. Витор казался удивительно уязвимым во сне. И очень похожим на Томаса. Ее сердце сжалось.

С нервной дрожью Эшли сделала глубокий вдох. Простая порядочность побуждала ее сказать ему, что у него есть сын. Он имел на это полное право, а она слишком долго скрывала это от него. Слишком долго. Но если она откроет ему глаза, что потом? Признает ли он публично Томаса своим сыном или предпочтет не знать ничего о его существовании? Поиграть с ребенком минут пять — одно дело, и совсем иное — взять на себя ответственность за отпрыска на всю жизнь.

Эшли сделала большой глоток вина. Если Витор все же проявит интерес к сыну, к чему это приведет? Удовольствуется ли он тем, что Томас останется на ее попечении, навещая его время от времени, или постарается взять в свои руки судьбу ее… его… их сына? Узнав о своих генах в ребенке, не попытается ли он обратиться в суд, чтобы отобрать его у нее? Пальцы Эшли с силой сжали стакан. Выиграет он тяжбу? Его адвокат, не отрицая того факта, что она законная и любящая мать, укажет на необходимость принять во внимание и другие обстоятельства. Например, состояние Витора. Миллионы, выигранные им в соревнованиях Формулы-1, плюс те деньги, что он делает сейчас, могут обеспечить Томасу «железную» финансовую безопасность и первоклассное воспитание. И шикарную, подобающую знатоку коллекцию игрушечных машинок, с горечью подумала Эшли. А я, хоть и не совсем бедная, всегда вынуждена буду считать каждый пенни.

Если Витор обратится в суд, то сделает это в Португалии, где я всего лишь иностранка, а он имеет огромные связи и вес. Эшли зажмурилась. Может, продать ему дом и рвануть первым же рейсом обратно в Англию? Будут ли они с Томасом в большей безопасности там? Она уставилась в свой стакан. Столько вопросов, и все безответные. Столько «если». Столько «но». Ее охватило чувство обреченности. Необходимость известить Витора о его отцовстве подстерегала ее со дня рождения Томаса, а теперь «дышала ей в затылок». И горячо дышала. Ее врожденное чувство долга подсказывало: она должна сказать, несмотря на весь риск, несмотря на опасность.

— Что-нибудь не так?

Услышав вопрос, она тряхнула головой и увидела, что Витор проснулся и теперь хмуро смотрит на нее.

— Да ничего, — торопливо возразила Эшли, помолчала, потом неуверенно улыбнулась. — Сидела и думала о Томасе.

Витор подошел к дивану и присел рядом.

— Он не заболел?

— Нет, нет, абсолютно здоров, — заверила Эшли.

Что еще сказать? Выложить все начистоту или попытаться подойти к мучившему ее вопросу издалека, чтобы дать шанс Виторудогадаться самому? В конце концов почему ему не придет в голову — хоть раз, — что Томас мог родиться и в результате их игр на сеновале?

— Воспитывать ребенка одной, должно быть, нелегко, — сказал Витор. — У тебя, наверное, полно забот.

— Да.

— Ты и сейчас озабочена?

Если бы ты только знал до какой степени! — подумалось ей.

— Да, — тускло отозвалась она.

— Не бери в голову. Томаш отличный паренек, и крепкий. Конечно, он переболеет всеми детскими болезнями и не раз попадет в трудное положение, но выдержит все, — с подбадривающей улыбкой произнес Витор.

— Сама знаю, И не этим я озабочена. Я…

Эшли внезапно замолчала, не в силах выдавить из себя те слова, которые могли бы подвергнуть опасности их с Томасом жизнь, разрушить эмоциональное равновесие ребенка, которое она так старалась уберечь, могли отнять его у нее.

Витор обнял ее и нежно сказал:

— Воображение страшнее действительности.

— Всегда?

— Всегда. — Подняв руку, он провел суставами по ее щеке. — Так что не унывай!

Эх, если бы он не был таким добрым, таким нежным, даже если он всего лишь обхаживал ее с одной-единственной целью: уговорить продать свой дом. И ей хотелось отложить признание до завтра. Или до следующей недели. Или до следующего года. Но не могла же она откладывать это постоянно.

— Стараюсь, — промямлила она. Витор изобразил плутоватую улыбку.

— Вот-вот, старайся, — попросил он, забирая у нее стакан с вином и ставя его на столик, потом придвигаясь к ней ближе.

Эшли прижалась головой к его плечу. Она понимала, что поступает нелогично, но она жаждала его объятий, утешения. Страстно желала его силы и основательности. Хоть на минуточку.

Вздохнув, она заговорила вновь:

— Насчет моего воображения… Я…

— Ш-ш-ш. — Он поцеловал ее в бровь. — Забудь о нем.

— Но…

Витор поцеловав кончик ее носа.

— Я же сказал «забудь», и забудь.

Эшли сделал еще одну попытку:

— Витор, ты не понимаешь…

— Все я понимаю, Эшли, — слегка насмешливо возразил он, — перестань хмуриться, — приказал он, целуя еще раз ее бровь, — и улыбнись.

Словно желая помочь ей изогнуть губы в улыбке, он поцеловал ее сначала в один уголок рта, потом в другой. Когда он чуть отстранился, задержав взгляд на ее губах, Эшли поняла, что он, едва сдерживается от искушения поцеловать ее еще раз… Ее сердце колотилось все сильнее. Лейф говорил о ее нуждах, и сейчас она нуждалась в том, чтобы Витор поцеловал ее. Очень. И хотела, чтобы он раздел ее и любил страстно-страстно. Наверное, думала она, я не попадусь в ловушку, считая, что хочу Витора, и только Витора. После двух лет воздержания от мужских объятий я очень уязвима, и мне сгодится любой достаточно привлекательный и решительный мужик.

Эшли наклонилась вперед и взяла свой стакан с вином. Эти два года также сделали меня мудрее и осторожнее, поэтому какой бы уязвимой я ни была, ни в коем случае не рискну на еще одну интимную схватку. Это оглушение моментально разгорающегося огня могло бы захватить меня врасплох месяц назад, но сейчас ему это не удастся, Чувство к Витору — мое слабое место, но я не собираюсь быть слабой.

— Ты спрашивал, если ли у меня друзья-мужчины, — весело проговорила Эшли. — Так вот — я дружу с Лейфом.

— С Лейфом? — Витор нахмурился. — Это еще кто?

— Симпатичный датчанин, занимающийся оборудованием кухонь. Я тебе говорила, что выполняю его заказы. — Эшли сообщила кое-какие подробности.

— Он приглашает тебя на свидания?

— Не совсем так. Трудно найти няньку для ребенка. Но мы встречаемся три-четыре раза в неделю. — Эшли сделала глоток вина и умышленно напомнила ему о его подружке. — Как поживает Селешта?

— Неплохо, как я слышал. — Витор тоже взял стакан.

— Вы разошлись?

— Разве Саймон не сказал тебе?

— Саймон? Уж не хочешь ли ты сказать, что расстались еще до гибели Саймона?

Витор кивнул:

— Я оставил ее вскоре после розыгрыша «Гран-при» в Португалии. Два года назад.

Эшли бросила на него взгляд из-под ресниц. Другими словами, он разорвал с манекенщицей после их мимолетной связи.

— Селешта, должно быть, сильно переживала, — заметила Эшли.

— Только до того момента, пока не подхватила другого гонщика, — сухо бросил Витор.

— Но она казалась такой…

— Селешта никогда не была влюблена в меня, она любила лишь представление обо мне. И путешествия, и романтический ореол Формулы-1. — Он посмотрел ей в глаза. — На тебя-то не производили особого впечатления ни гонки, ни я в роли гонщика, а?

Эшли покачала головой и спросила, в свою очередь:

— Почему ты ушел из Формулы-1? — Она заколебалась, понимая, что задает вопрос, чреватый опасностью для нее самой. — Из-за гибели Саймона?

Вытянув ноги, Витор хмуро смотрел на свои туфли.

— Она ускорила мое решение об уходе, но я давно уже шел к нему. Мне никогда не нравился интерес прессы к гонкам, вызывавший у меня ощущение золотой рыбки в аквариуме. Я был благодарен поклонникам, но их постоянное посягательство на мою частную жизнь надоело мне. Главная же причина крылась в том, что я чувствовал себя выдохшимся, отработанным. Радость ушла. Я скрывал это ото всех. — Увидев, как в удивлении изогнулись ее брови, он добавил: — Долгое время я скрывал это от самого себя. Теперь-то ясно, что я был слишком предан гонкам, слишком погружен в них, не отдавайся я им так безрассудно, радость продлилась бы гораздо дольше. — Он отхлебнул из стакана и усмехнулся. — Как бы то ни было, нынешнее мое занятие действует на меня более возбуждающе, делает более стоящей мою жизнь. Как и ты, я наслаждаюсь своим бизнесом.

— Раз ты был слишком предан гонкам, не опасаешься, что теперь будешь слишком предан своей строительной компании? — предположила Эшли.

Он покачал головой:

— Нисколько.

— Подумай. Ты сам говорил, что давненько не был в спортивном зале. Когда в последний раз ты был в театре, в гостях, в отпуске?

Витор поджал губы, потом признал:

— Давненько. Уже два года.

— Однажды я совершила ту же ошибку. Но тебе-то следует расширить свои интересы, поменьше ездить, поручать некоторые дела другим. Ты выдохся. Вполне возможно, что сейчас ты чувствуешь усталость, но через год-два…

— Лучше последи за собой, — сухо бросил Витор, — ты размягчаешься. — Осушив свой стакан, он встал. — Спасибо за угощение, но меня ждут мои бумаги.

Упоминание гибели Саймона не вызвало потока обвинений на мою голову, размышляла Эшли, когда уезжал ее гость. Пусть даже Витор продолжает винить меня, но уже налицо определенный прогресс. Я должна разъяснить все насчет Саймона. Ее светло-карие глаза затуманились. И я должна, должна сказать ему правду о Томасе.

Решив, что в напряженном рабочем расписании Витора времени для нового посещения Праи-ду-Карвуэйру не найдется раньше, чем через месяц, Эшли сильно удивилась, когда всего лишь через две недели у ее дома остановился его черный «БМВ». Она стояла на подъездной дорожке, заканчивая обсуждение с Лейфом нового заказа на кухню, и почувствовала сильнейшее возбуждение при виде Витора, вылезающего из машины. Его появление с неизбежностью напомнило ей, что две недели назад ему удалось отвлечь ее от рассказа о Томасе, или она сама испугалась сделать это, но откровения ей не избежать.

Если Эшли держалась настороженно, ее сын не знал тормозов. Он спокойно играл на террасе, но, увидев «БМВ», поспешно вскарабкался на ноги и с воплем: «Красивая машинка!» — понесся по подъездной дорожке с максимальной скоростью, с которой могли только нести его маленькие ножки. Витор заулыбался и широко развел руки, и Томас очутился в его объятиях.

— Привет, мое несчастье! — поздоровался Витор, приподнимая его вверх и щекоча его попку. — Ты хочешь посидеть в моей машине?

Ребенок пришел в полный восторг и попросил: «Пожалста».

В горле Эшли образовался ком, и ей пришлось сморгнуть слезы. Какие бы трудности ни ждали впереди, сейчас ее тронула до глубины души встреча сына с отцом.

— Что за парень? Родственник? — резко спросил Лейф, когда Витор сел на сиденье водителя и усадил ребенка на колени.

Эшли в испуге взглянула на сына. Если Томас и унаследовал ее нос и подбородок, его сходство с Витором проглядывало в форме и цвете глаз, в линии рта. У нее их родство не вызывало сомнений, но это потому, что она знала о нем. И вот Лейф заметил это сходство.

— Родственник? — отозвалась она эхом с почти панически забившимся сердцем.

— Томас, похоже, хорошо его знает, вот я и решил, что он твой кузен или еще кто.

Она нервно рассмеялась:

— Нет, это Витор д'Аркош. Помнишь, я говорила тебе, что его компания строит здесь виллы?

— И бывший член команды Саймона? Да. Я должен был догадаться, но я давно уже не видел его фотографий. — Лейф нахмурился, глядя, как радостно вцепился малыш в рулевое колесо, — Томас расположен к нему дружелюбнее, чем ко мне.

Это потому, что ты не дружелюбен с Томасом, подумала Эшли. Теплое приветствие Витора не шло ни в какое сравнение с сухим «Хеллоу», которое бросил ему Лейф перед тем, как сосредоточить все свое внимание на ней.

— Томасу очень нравится его машина, — успокаивающе сказала она.

— Как часто здесь бывает этот д'Аркош? — заинтересовался Лейф, словно почувствовав в нем претендента на ее любовь.

— Да был раза два. Я же говорила, что он хочет купить мой дом. Спасибо, — сказала Эшли уже Витору, подошедшему по подъездной дорожке, с подпрыгивающим перед ним Томасом, — вы осчастливили маленького мальчика.

— Всегда готов, — усмехнулся Витор.

— Это Лейф. Лейф Харальдсен. — Она познакомила двух мужчин.

— Еще что-нибудь терялось в мусорных ящиках? — спросил Витор после обмена рукопожатием с датчанином.

Эшли стыдливо улыбнулась:

— Нет.

— Вы намерены предложить Эшли новую цену за дом? — резко спросил Лейф.

Витор нахмурился, как бы осуждая такой натиск и вообще то, что датчанин был в курсе ее дел.

— Как раз за этим я и приехал.

— И каково же новое предложение? — поинтересовалась Эшли.

По взгляду, брошенному на нее Витором, она поняла, что он предпочел бы обсудить этот вопрос наедине. По правде говоря, она и сама так считала. Ни к чему ей, чтобы Лейф влезал в ее дела, — хотя он обязательно забросает ее вопросами, как делал это и раньше, — но она ведь уверила Витора, что они двое были близки.

Витор назвал еще большую сумму.

Она улыбнулась:

— Спасибо, но ответ прежний.

— Ты отказываешься от такой суммы? — запротестовал Лейф, в изумлении уставившись на нее. — Да если ты получишь столько за дом, а я продам свою квартиру, у нас хватит денег на свадьбу и на покупку… — Он смолк, и сквозь его загар проступила краска стыда — он, очевидно, сообразил, что зарвался и может выглядеть небескорыстным, поэтому спешно сверился со своими часами. — Через пятнадцать минут у меня деловое свидание в Лагоа. Мне пора трогаться.

Улыбнувшись Эшли, вежливо кивнув Витору и совершенно забыв о Томасе, он поспешил к своему фургону.

— Ты вроде называла его красивым, — заметил Витор, когда датчанин отъехал.

— Он красив.

— Угу, своими голубыми глазами, загаром и улыбкой, типичной для рекламы зубной пасты, он напоминает мне хозяина охотничьих угодий. — Витор кивнул в сторону Томаса, который присел на корточки на террасе и разглядывал что-то у корня лозы. — Да и малыш невысокого мнения об этом парне.

— Может, и так, — сдержанно ответила Эшли. — Что бы ты ни говорил, он мне нравится. Что такое? — воскликнула она, когда Томас вдруг громко хихикнул.

Она подошла поближе, и в этот момент на божий свет выполз тот, кто пробудил живой интерес ребенка. Эшли в ужасе уставилась на волосатого черного паука, а сгоравший от любопытства Томас протянул свой миниатюрный пальчик.

— Не надо! — завопил Витор.

Стремительно бросившись к ребенку, он подхватил его с земли и передал Эшли. Потом огляделся, поднял валявшийся садовый совок и шлепнул им ползущего по каменной плите паука.

— Это же тарантул! — воскликнула Эшли, не отрывая глаз от маленького трупика и с силой прижимал к себе Томаса. — Малыш мог умереть!

Витор покачал головой:

— Слишком маленький, чтобы причинить большой вред ребенку.

— Но на его месте мог быть и большой паук, — испуганно возразила она, представив себе, что могло случиться.

— Но этот ведь не большой, — попытался он успокоить ее. — Объясни Томасу, что он не должен прикасаться к подобным тварям, а бежать к тебе с известием о находке. Тогда ему не будет угрожать какая-либо опасность.

— Пожалуй, — нехотя согласилась Эшли.

Приподняв одну бровь, он сказал:

— Ну же!

— Ну же что? — удивилась Эшли.

— Разве ты не собираешься взвалить вину на меня? Не будешь утверждать, что паука потревожили при сборе мусора и, значит, все случилось из-за меня? — не без горечи вопрошал Витор.

Эшли взглянула на него. Нет, больше она не станет делать поспешные и сомнительные выводы. Она отказывается выступать с дикими и несправедливыми утверждениями. Прежде можно было считать Витора заведомым чудовищем, но сейчас она постепенно меняла свое мнение о нем.

— Если я так поступлю, ты скажешь, что во избежание подобных неприятностей мне лучше уехать? — поинтересовалась она, в свою очередь.

Он покачал головой:

— Не скажу.

— Ну и я не обвиняю тебя. Прошло уже больше недели, как закончилась очистка территории, и появление паука — чистая случайность. — Эшли поколебалась немного. — Но я была бы признательна, если бы ты осмотрел корни лоз и убедился, что там нет других.

— Хорошо, — согласился Витор, осмотрел виноградную листву и землю под ней и доложил: — Все чисто.

— Спасибо. Ты в джинсах? — вдруг заметила она.

— Пятерку за наблюдательность, — сухо отозвался Витор. — Я так же ношу спортивные рубашки и шорты, как и ты. А сегодня я так оделся потому, что заранее ожидал получить отказ на свое предложение и решил пригласить тебя с Томасом позавтракать на пристани Портимана.

Меня с Томасом — это другое дело, подумала Эшли. В тех редких случаях, когда Лейф пытался назначить ей свидание или пригласить, скажем, на ленч, малыша он не упоминал.

— А как же твоя работа?

— Ты сама говорила, что я слишком предан ей и должен расширить свои интересы, вот я и расширяю. Как ты насчет того, чтобы прокатиться в моей машине? — обратился он к Томасу. — Я приобрел для тебя сиденье безопасности и установил его сзади. — Он перевел взгляд на нее. — Так как насчет ленча?

— Ну, раз ты обо всем позаботился, было бынелюбезно ответить отказом.

Витор ухмыльнулся:

— Это было бы чертовски досадно.

И, усадив ликующего, расплывшегося в улыбке Томаса в специальное детское кресло, они помчались.

— Паулу сообщил мне, что сегодня утром в Карвуэйру отмечается Феста-де-Баркос — благословение лодок, — сказал Витор, разгоняя машину. — Видела церемонию?

Эшли покачала головой:

— Нет, только слышала о ней, но и не подозревала, что это отмечается сегодня.

Как в любой другой стране, в Португалии есть свои традиции, фестивали, особые праздники — например, годовщина Независимости от Испании, завоеванной в 1640 году, или празднование дня более недавней революции, но Эшли никак не могла запомнить все эти даты.

— Может, заскочим посмотрим? — предложил Витор. — Праздник вот-вот начнется.

— Да, пожалуйста, — улыбнулась она.

На возвышении над Праей-ду-Карвуэйру с видом на море стояла небольшая белая местная церквушка. По обочинам узкой дороги, ведущей от нее вниз к деревне, брели толпы любопытных зрителей, и, как только Витор нашел место для парковки, они присоединились к ним. Они прибыли как раз вовремя, так как через минуту-две на вершине холма появилась процессия, начавшая медленно спускаться вниз.

Витор взял Томаса на руки.

— Видишь священников? И Мадонну? — Он кивнул в сторону статуи Девы Марии, возвышавшейся над головами верующих.

— Донна, — повторил ребенок, широко раскрыв карие глаза.

Перед ними уже проходили участники хора в длинных, до пят, хламидах, за ними следовали одетые в свои праздничные наряды приходские детишки с тщательно отмытыми мордочками и опрятно причесанными головами. Дальше шли их гордые родители и остальные верующие. Португальцы очень любят детей, размышляла Эшли, поглядывая на Витора, который рассказывал Томасу все о церемонии.

— А сейчас главный священник произнесет молитву о лодках в бухте, — объяснял он, когда они вместе с другими зрителями присоединились к процессии и последовали за ней через площадь на пляж.

Деревня располагала флотом в дюжину или около того небольших рыбацких лодок, которые Эшли видела под парусами, возвращавшихся ночью со своей скользкой серебристой добычей. Все лодки были свежевыкрашенными по случаю в яркие цвета, и рядом с ними стояли мускулистые обветренные хозяева. Пока хористы негромко напевали псалмы, священник переходил от одной лодки к другой, молясь Богу, чтобы он уберег рыбаков от беды, и прося обильного улова на следующий год. Эшли церемония показалась простым и все же трогательным напоминанием о первооснове жизни.

— Спасибо, я получила большое удовольствие от участия в таком замечательном спектакле, — поблагодарила она, когда процессия двинулась в обход деревни, возвращаясь к церкви.

— Ну, нагуляла аппетит, чтобы отведать улов местных рыбаков? — осведомился Витор.

— Еще какой!

 

Глава 6

Когда они приехали в Портиман — суматошный рыбацкий порт в десяти милях к западу от Праи-ду-Карвуэйру, расставленные рядами перед ресторанами на набережной столы уже начали заполняться. В меню фигурировали камбала, палтус, морской язык, морской лещ и омары, но главным украшением ленча были сардины. Не те крошечные, которыми набивают консервные банки, а свежие и пухленькие, до восьми-девяти дюймов в длину, жаренные на углях на открытом воздухе. Вместе с молодой картошкой и смешанным салатом они были просто объедение, постоянная приманка как для туристов, так и для местных жителей.

Маленькие ресторанчики добродушно конкурировали, стараясь привлечь как можно большее число посетителей. Когда Эшли и Витор с Томасом приближались к очередному ресторанчику, навстречу им выходили улыбающиеся официанты и уговаривали их отведать sardinhas grelhadas с этой дымящейся решетки, сесть именно за этот столик, оказать честь именно этому заведению, которое — убедительно доказывалось — славится наилучшим видом на сверкающее голубое устье реки Араде.

— Тебе потребуется высокий стул, — объявил юноша в длинном фартуке и соломенном канотье, улыбаясь сидящему в коляске Томасу. — У меня есть такой стул. — Он поклонился. — Если senhos и senhora соизволят пройти сюда…

Через несколько секунд их усадили за столик под зонтиком, и особое внимание было уделено маленькому клиенту.

Поскольку Витор поблагодарил его на португальском, официант принял их за соплеменников и продолжал болтать на своем родном языке: отметил прекрасную солнечную погоду, предложил выбрать блюда и вина, похвалил Томаса за хорошее поведение.

— Он думает, что мы женаты и что Томас мой сын, — пояснил Витор, когда юноша записал их заказ и поспешно убежал. Он насмешливо улыбнулся и добавил: — Полагаю, это естественно.

Эшли пробормотала нечто нечленораздельное. И зачем я пошла на этот ленч? — несколько поздно пожалела она. Зачем я подвергаю себя опасности, что кто-то прокомментирует сходство между ее сыном и спутником и определит столь очевидное родство? Взяв меню, она проявила особый интерес к десерту.

— Томасу нравится pudim flar, а я, если не переем, возьму… Что за pudim Molotov? — поинтересовалась она.

— Мусс из яичных белков с подливкой изсахара с маслом.

— Звучит восхитительно.

— Так оно и есть. — Карие глаза Витора поймали и удержали ее взгляд. — А Томас мог быбыть моим сыном.

В желудке Эшли образовалась пустота. Хоть я и надеялась на то, что он догадается, не хочу, чтобы он догадался сейчас, в отчаянии подумала она. Только не когда они находятся в общественном месте, в окружении других людей. Не тогда, когда Томас может уловить эмоциональные токи. Ладно, малыш не поймет, но…

— Если не считать того, что ты была на четвертом месяце беременности, когда погиб Саймон, — добавил Витор.

Не скрывая своего удивления, она спросила.

— Это Саймон тебе сказал?

Он кивнул.

— О, это выглядит обещающе, — сказал он официанту, размахивавшему перед ним бутылкой красного вина, которую он рекомендовал с особым энтузиазмом.

Когда бутылку открыли и Витору предложили попробовать вино, Эшли перевела свой взгляд. Цепочка рыбаков разгружала корзины с крабами из лодки, пришвартованной к пристани. Чуть дальше другие рыбаки чинили на солнцепеке свои сети. Еще дальше виднелись плакаты, призывавшие отдыхающих испытать великолепие глубоководной рыбной ловли. Эшли ничего этого не видела. Если он думает, что в Аделаиде она была на четвертом месяце беременности, значит, он считает, что она уже была беременна, когда они занимались любовью! Теперь она понимает, почему он не может сложить два и два и получить такие очевидные четыре. И во всем виноват Саймон — это он подтасовал факты. Опять же ее мнимый любовник солгал. Сердце Эшли оборвалось. Еще одна неправда, которую ей предстоит опровергнуть и исправить.

Взяв салфетку, Эшли подоткнула ее под подбородок Томаса. Впервые с тех пор, как они с Томасом поселились в Португалии, их угощали обедом и вином, и она собиралась насладиться всем этим.

Ее наслаждению способствовали и восхитительная еда, и свойственная пикнику расслабленность, и добродушие Витора. На протяжении всего ленча текла приятная беседа, которая забавляла ее и, к ее облегчению, ничем ей не грозила.

— На днях мы с Томасом осмотрели фундамент первой виллы, которую начали строить твои рабочие. Она будет довольно просторная.

Витор кивнул:

— Это самый большой из домов пяти разных проектов. — Достав шариковую ручку из кармана рубашки, он принялся набрасывать эскиз на бумажной салфетке. — Так он будет смотреться с фасада. Мы попытались соединить традиционный мавританский стиль с современными удобствами, — объяснил Витор, рисуя виллу с изящными линиями, с украшенным колоннами портиком, с чугунной витой решеткой балкона, с кружевными трубами.

— Элегантно, — с восхищением отозвалась Эшли, — А каков внутренний план?

Витор нарисовал и его.

— На первом этаже, кроме гостиной, столовой и кабинета, предусмотрена еще одна комната, — показывал он. — Ее можно использовать и как дополнительную спальню, и как телевизионную комнату…

— Или игровую, — подсказала она, стирая жженый сахар с лица Томаса.

— Да для чего угодно. Хочешь еще кофе? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Губы Витора дрогнули, когда он предложил:

— Может, еще один pudim Molotov?

Эшли застонала, положив руку на живот.

— Он великолепен, но я больше не могу.

Помахав официанту, Витор попросил счет.

— Благодарю за великолепное угощение, — сказала Эшли, они шагали вдоль пристани. — В Лондоне по воскресеньям я ходила в одну из пивных в Ковент-Гардене или в «староанглийский» трактир, но уже забыла, когда баловала себя таким полным ленчем.

— И ты не тоскуешь по родине?

— Еще как, — призналась Эшли. — В прошлом месяце кто-то привез в Алгарве в качестве рекламы британских товаров красный лондонский двухэтажный автобус, и я едва не расплакалась, увидев его, — Она печально улыбнулась. — Тоска по родине лишь изредка охватывает меня, но, когда в феврале я только приехала сюда и начала приводить дом в порядок, я часто хандрила.

— Цветение миндаля не спасало?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — удивилась она.

— В одной легенде рассказывается, как однажды красивый и страстный мавританский король добился руки очаровательной принцессы из северной страны и привез ее в Алгарве, — объяснил Витор. — Однако, несмотря на его любовь и щедрые подарки, обожаемая жена казалась несчастной. Когда же король попытался выяснить, в чем дело, она стеснительно призналась, что тосковала по снегу своей родины. Узнав об этом, король приказал засадить все поля, обозримые из замка, миндальными деревьями. На следующий год в феврале он разбудил свою меланхоличную женушку и подвел ее к окну. Выглянув в него, она увидела окрашенный в белое ландшафт. И море цветов миндаля, подарок ее любящего мужа, моментально излечило ее от тоски по родине.

Эшли вздохнула. В следующий раз, когда она будет восхищаться знаменитой весенней буйностью цветов Алгарве, ее будут преследовать теплые романтические образы.

— И жили они долго и счастливо? — уточнила она.

— Естественно, — улыбнулся Витор. — Как ты посмотришь, если мы съездим в Кальдас-де-Мончиуе? — спросил он, когда они подошли к машине.

Эшли мысленно представила себе сонную горную деревушку с заросшими склонами и восходящим к Древнему Риму минеральным источником. Когда-то Кальдас был любимым местом семейного отдыха, с непонятной тоской вспомнила она, и если бы местный автобус не заезжал по пути в каждую деревушку, делая из-за этого большие крюки, из-за чего путешествие растягивалось бесконечно, она давно бы уже побывала там. Надо забыть об усовершенствованиях в своем доме, самое неотложное — купить машину, решила Эшли. Кроме растянувшихся почти на сотню миль пляжей, Алгарве может похвастаться целой кучей достопримечательностей, а они с Томасом не имели возможности посетить их.

— С огромным бы удовольствием, — наконец ответила она и бросила взгляд на часы, — но уже далеко за три, а до Лиссабона далеко. Не пора ли тебе возвращаться?

— Я сегодня не поеду, — объявил Витор. — Останусь здесь на ночь и поеду с утра пораньше.

Эшли заулыбалась. Она собиралась разрисовать несколько изразцов, но они подождут до завтра.

— Тогда в Кальдас!

В пути она ждала, когда заснет Томас. Он не спал сегодня днем, должно же ритмичное движение машины убаюкать его? Не убаюкало. Пока Витор поднимался все выше в горы, малыш оставался бодрым. Казалось, он не хотел пропустить ни одного мгновения из такого редкого дня, проведенного вне дома. Когда они шли от источника по склону холма в тени каштанов вдоль кристально чистого потока, Томас даже не устал. Как и двумя часами позже, когда они ехали обратно на юг к побережью и сделали крюк в Силвес.

Средневековый город, славящийся когда-то своими величественными дворцами, садами и базарами, Силвес превратился в провинциальную глубинку, в которой только мавританская крепость да кафедральный собор двенадцатого века напоминали о его былом величии. С приближением вечера они исследовали огромный форт, а позже восхищались несколько поблекшей роскошью церкви.

— Почему бы нам не завершить осмотр достопримечательностей ранним обедом? — предложил Витор, когда они снова оказались на мощенных камнем улицах. — Так тебе не придется ничего готовить дома.

Эшли заулыбалась. Как же хорошо выбраться на волю.

— С радостью, — ответила она.

Томас уже начал тереть своими маленькими кулачками глаза, но все же продержался и не заснул, пока они ели омлет в местной таверне. Но как только они оказались в машине, заснул моментально.

С заходом солнца небо заволокли тучи, и, когда они уже подъезжали к Карвуэйру, первые капли дождя зашлепали по ветровому стеклу.

— Я славно провела время, — объявила Эшли, поблагодарила Витора, когда он остановил машину, и оглянулась на спавшего Томаса. — Он тоже.

— И я, — подтвердил Витор. — Если ты поднимешь Спящего Красавца, я достану коляску из багажника. — И они вылезли под сплошной ливень.

Торопливо распахнув заднюю дверцу, Эшли наклонилась за Томасом.

— Мы дома, — сказала она, когда его тяжелые веки приподнялись, освободила его от ремней безопасности.

Малыш моментально напрягся и запротестовал:

— Нет, нет!

— Боюсь, что придется, — возразила Эшли, чувствуя, как намокают ее джинсы.

— Нет! — Когда она попыталась поднять сына, он стал неистово отбиваться: — Нет! Нет! Нет!

— Я понимаю, что тебе нравится эта машинка, но я знаю, что ты устал, — мать решительно вытащила ребенка из машины, — и я была бы тебе признательна, если бы ты подождал со своими капризами, пока мы не спасемся от дождя в доме.

Томас отчаянно дрыгал ногами и заходился в крике.

— Обычно он не устраивает скандалов, — с горечью сказала Эшли, когда подбежал Витор, — но день сегодня оказался для него слишком долгим. — Она с трудом удерживала на руках бьющегося и орущего ребенка. — Ты иди в дом, не мокни. Только поставь мне коляску, и я управлюсь сама.

Витор покачал головой:

— Сейчас достану коляску и отнесу малыша. — Прежде, чем она успела возразить, он взял Томаса и прикрикнул: — Беги.

Эшли послушно повернулась и побежала к дому, а он следовал по ее пятам.

Попав в дом, она стряхнула воду с волос и зажгла свет. Еще не совсем стемнело, но от туч было сумрачно.

— Сейчас разразится гроза, — заметила Эшли, и тут же ее лицо искривилось, так как на некотором удалении загрохотал гром. Она взглянула на Томаса. — А сейчас купаться и в постельку.

Успокоившийся было на руках Витора малыш вдохнул и, покраснев, завопил:

— Нет! Нет!

— Дай мне пять. — Витор протянул ему руку.

Вопли моментально прекратились. Томас хмуро посмотрел сначала на него, потом на его руку.

— Сколько у тебя пальцев? — спросил Витор.

— Пять, — отозвался ребенок, все еще хмурясь.

Зигзаг молнии расколол небо. Дождь шумно ударил в окна.

— Когда я говорю: «Дай пять», ты шлепаешь своими пальцами по моим, вот так. — Витор показал ему как. — А теперь, дай пять.

Томас хихикнул.

— Пять! — пропел он и шлепнул своей крошечной ладошкой по большой руке Витора. — Пять! — потребовал тут же он.

— Дай мне пять, — повторил Витор. — Готовь ванну, — подсказал он Эшли, когда Томас рассмеялся и с радостью повторил движение.

— Сейчас, спасибо, — заулыбалась Эшли.

Пока она шла к облицованной белой и голубой плиткой ванной комнате в другом конце дома, раздался еще один удар грома, и опять сверкнула молния. Повернув бронзовые краны, она заполнила ванну до половины теплой водой. В спальне Томаса она взяла его пижаму и уже пошла за ним, когда вдруг погас свет.

— Я не виноват! — крикнул Витор из гостиной.

Она рассмеялась:

— Это короткое замыкание. Такое часто здесь случается во время грозы, — крикнула Эшли в ответ. — Обычно ненадолго. Но я готова к подобным происшествиям. У меня во всех стратегических местах расставлены свечи. Сейчас приготовлю здесь все и приду к вам.

Цветные свечи в старинных оловянных подсвечниках стояли наготове на подоконнике. Эшли нащупала спички, хранившиеся от ребенка в аптечке, зажгла фительки и расставила свечи по комнате. Их мерцающий свет проводил ее по коридору к нише, где у нее стояла еще одна свеча. Потом со спичками в руке она подошла к гостиной.

Остановившись на пороге, она различила в сумраке Витора, сидящего в кресле. Ребенок тихо лежал на его груди, довольно посапывая и явно наслаждаясь такой близостью. И я получила удовольствие от возникшей сегодня между нами троими близости, подумала Эшли. Выло по душе, когда нас принимали за семью. Это воодушевляло. Поддерживало. Давало чувства уверенности.

Эшли шагнула в комнату и, помахав коробкой спичек, провозгласила:

— Обычно достаточно зажечь большую свечку на каминной доске и еще парочку на шифоньерке.

— Хочешь, я это сделаю? — предложил свои услуги Витор.

— Э… не пора ли тебе ехать? — подсказала она с чувством неловкости и одновременно не без надежды.

Эшли не желала больше притворной близости. Как не желала и оставаться с ним наедине в темноте.

— Если не возражаешь, я подожду немного, пока не утихнет гроза, — сказал Витор. И тут же снова загремел гром.

У Эшли сжался желудок, но все же она постаралась ответить непринужденно:

— Я не против. Мыться! — пропела она и забрала Томаса у Витора.

В ванной комнате мать быстро раздела и помыла ребенка. Обычно ему нравилось играть в воде, но сегодня он слишком устал, и она быстро извлекла его из ванны. Стоя на коленях, Эшли натягивала на него пижаму, когда в двери появился Витор. Она невольно вздохнула. Лучше бы он оставался в гостиной. Держался бы он подальше от нее.

— Романтично, — заметил Витор, оглядываясь.

Мерцающий свет полудюжины свечей отражался от глянцевой поверхности azulejos — традиционных голубых и белых кафельных плиток, которыми в Португалии покрывают стены и дворцов, и коттеджей. Они отбрасывали танцующие тени на толстый белый ковер и золотили зеленые листья растений в керамических горшках.

— Да, — согласилась Эшли с вымученной улыбкой.

— Я бы с удовольствием принял ванну при свечах, — тихо произнес он и после паузы добавил: — Вместе с тобой.

Она застегивала пуговки на плече разрисованной слонами пижамы Томаса и моментально потеряла чувство координации, а ее пальцы стали неуклюжими. Взглянув на Витора, Эшли с трудом сделала вдох. Воздух вдруг стал тяжелым, неподвижным, сверхнапряженным.

— Я бы медленно-медленно раздел тебя, — продолжил он, удерживая своими темными глазами ее взгляд, — прикоснулся бы губами к каждому дюйму твоей постепенно обнажаемой кожи. А потом ты раздевала бы меня и целовала каждый дюйм моего тела. Когда мы обнажились бы, я бы положил тебя в ванну и стал бы намыливать. Намыливал бы твои груди, пока не почувствовал бы, как под моими ладонями твердеют твои соски.

Эшли отчаянно пыталась застегнуть пижамные пуговки. К ее ужасу, тело ее реагировало на создаваемые Витором чувственные словесные образы и возбуждалось все больше. При последних словах его взгляд опустился, и она поняла, что посередине каждой превосходно округленной груди выпятился кончик, натягивая тонкую ткань рубашки. Ей незачем было опускать глаза вниз на себя — женщина почувствовала, как напряглись ее соски, как восхитительно они натянулись. И как возникла живая ответная тяга между ее ног. До боли. В отчаянии она пыталась подавить вероломные инстинкты. Желать Витора — ловушка, которую следует избегать.

— Потом я смыл бы мыло, облизал бы твои груди, сосал бы твои соски, — шептал он. — Я бы…

Пижама наконец застегнулась, и дрожащая Эшли поднялась на ноги.

— Это не… Я не… Ты не должен… — невнятно пробормотала она.

— Нет нужды говорить, что я жажду погрузиться в твое тело? Нет нужды говорить, как глубоко я хочу оказаться в тебе? Чувствовать, как ты сжимаешь меня в своих объятиях? Зачем? Мы оба знаем, что между нами сохранилось и даже стало сильнее, чем прежде, взаимное притяжение, или как там ты это назовешь.

— Нет, — еле слышно произнесла она. — Нет, — повторила она более твердым голосом.

— Да. Почему, ты думаешь, я поцеловал тебя, когда мы снова встретились? — Голос Витора становился требовательнее. — Потому что я не мог сдержать себя, потому что мною руководило желание понять, было ли реальным и сохранилось ли то, что я почувствовал тогда в Синтре. Было. И сохранилось. — Он шагнул к ней. — И сейчас…

Эшли огребла в руки Томаса и выставила его как щит перед собой.

— Он спит на ходу, — затараторила она. — Я должна уложить его. Не задуешь ли тут свечи и посмотри, нормально ли они горят в гостиной. Пожалуйста, — молила женщина.

Его губы даже не шевельнулись, но выражение его глаз говорило, что это его позабавило и что он лишь ждет благоприятного момента.

— Как скажешь, — ответил Витор.

Когда он начал тушить свечи, она сбежала в маленькую побеленную спаленку в другом конце коридора, уложила Томаса в детскую кроватку и подоткнула одеяльце. Подойдя к окну, она уставилась в ночную темноту. Гром и молнии, похоже, отдалились, но дождь продолжался. Она задернула занавеси. Когда наконец дадут свет? — подумала Эшли, слыша, как Витор вернулся в гостиную. Пожалуйста, поскорее! При электрическом свете ей, быть может, удастся оказать ему успешное сопротивление. При электрическом свете она не чувствовала бы себя такой взволнованной, такой возбужденной, столь готовой на риск. Она снова подошла к кроватке. Глаза Томаса были закрыты, он спал.

— Тебе не приходит в голову, как не дать Витору говорить то, что он говорил? — еле слышно спросила Эшли, чтобы не разбудить ребенка. — Если нет, не знаю, что мне делать. — Женщина опустила голову на свои руки, сложенные на перильце кроватки. — Нет, знаю, — сказала она, поднимая голову, выпрямляясь, обретая решительность. — Я скажу ему, что, признавая и его вожделение, и свою собственную страсть, не интересуюсь ни тем, ни другим. Если раньше я была наивной и безрассудной, теперь меня не соблазнить. И если он так уж жаждет уговорить меня продать этот дом, пусть забирает его.

Эшли хмуро посмотрела на сына.

— Мне также следует сказать ему о тебе. Я уже пыталась, но это так трудно. Понимаешь, если я скажу Витору, что он твой отец, может случиться что угодно. Что угодно, — подчеркнула она тихим, измученным голосом. — Меня это страшит, и все же мне от этого не уйти. Нужно собраться с духом и сказать, что, занимаясь любовью в Синтре, мы зачали ребенка. Красивого маленького мальчика. — Она наклонилась и поцеловала его в щечку. — Спи спокойно, любимый мой.

Лишь отойдя от кроватки, Эшли заметила Витора. Стоя в дверном проеме, он наблюдал за ней. У нее перехватило горло, и она издала нечленораздельный звук. Ее охватил трепет, ее сердце превратилось в кусок льда. Не было нужды спрашивать, как давно он стоял тут. Его поза, его выражение яснее ясного говорили, что он все слышал.

— Томаш — мой сын? — уточнил он.

Эшли беспомощно кивнула.

Долго, очень долго слышалось лишь постукивание дождевых капель в окно. Затем Витор подошел к детской кроватке и остановился, глядя на спящего ребенка. Его глаза подозрительно заблестели. Уж не от навернувшихся ли слез?

— Я собиралась… сказать тебе.

Он выпрямился. Его лицо не выдавало эмоций, хоть он и сделал глотательное движение прежде, чем заговорить.

— Когда? Уж не думала ли ты молчать до его совершеннолетия? — спросил Витор, гневно раздувая ноздри.

— Нет. Я не собиралась ждать так долго. Я же пыталась объяснить в прошлый раз, но… — У нее прервался голос от волнения.

Витор сжал ее локоть своими железными пальцами.

— Здесь не поговоришь, — бросил он и вывел ее в коридор.

Пока он тащил ее по коридору, в ней росло возмущение. Если и можно оправдать его гнев, это вовсе не значило, что с ней следовало обращаться, как с преступницей. Она попробовала освободиться, но Витор крепко держал.

— Незачем тащить меня как заключенного, — запротестовала женщина, вырвав свою руку, когда они вошли в гостиную.

— Незачем было обманывать меня. — Витор затворил дверь и резко повернулся к ней. Его лицо потемнело, руки сжались в кулаки, он дрожал от ярости. — Как ты осмелилась скрыть, что у меня есть сын? — прорычал он.

Эшли вздрогнула от его вопроса, как от удара бичом, однако не утратила решимости. Хотя его ярость и напугала ее, хотя она чувствовала себя виноватой, она не позволит лишить себя присутствия духа, досаждать себе, притеснять себя… только не когда на карту поставлено будущее Томаса.

— Ты не поверил мне, когда я говорила тебе, что не отвлекала Саймона, и не поверил бы мне, если бы я сказала, что ношу твоего ребенка. — Голос ее слегка дрожал, несмотря на усилия сохранить спокойствие. — Ну что, удовлетворен теперь? При твоих постоянных деловых поездках, немного же времени ты мог бы уделить Томасу. И…

— Это не ответ! — Глаза Витора сверкнули словно стальные наконечники при свете свечей. — Может, мне и трудно было бы поверить тебе два года назад, но это было два года назад. У тебя было достаточно времени, чтобы поставить меня в известность, а твое молчание после нашей новой встречи равноценно лжи.

Эшли посмотрела ему в глаза:

— Я очень сожалею.

— Сожалеешь? — Он как бы выплюнул это слово. — Да ты лишила меня радости от первых дней жизни моего сына, его младенчества и говоришь теперь, что сожалеешь?

— Откуда мне было знать, как ты воспримешь это? — возразила она, ощущая, как чувство вины перерастает в защитный гнев. — То, что случилось в Синтре, не имело для тебя никакого значения, так почему его имел бы результат? Хорошо, пусть мое молчание было ошибкой, — тараторила женщина, — но если бы я рассказала тебе, ты мог бы не признать Томаса своим сыном.

— Конечно же, он мой сын, — прохрипел Витор. — Он похож на меня не только внешне, но и своими чувствами. Признаюсь, я строил догадки, но… А сожалеешь ли ты о том, что сказала Саймону, будто беременна от него? — требовательно спросил он, глядя на нее так, словно Эшли сбросила свою кожу.

— Я ему этого не говорила. Он солгал тебе. И об этом, и о том, что я была его любовницей. Между нами не было секса.

Он скривил губы и бросил с издевкой:

— Давай-давай. Я видел ту фотографию в газете.

— На фотографии совсем не то, о чем ты подумал. Она была сделана за несколько лет до того на рождественской семейной вечеринке. Понимаешь, Саймон был практически моим братом.

— Братом? — изумился он.

— Саймон жил в нашей семье с двенадцати до семнадцати лет. Поэтому мы были близки как брат и сестра. — Эшли кивнула в сторону телефона. — В блокноте записан телефон моих родителей. Если не веришь мне, позвони им.

Витор покачал головой:

— В этом нет необходимости.

— Томасу нелегко будет приспособиться к твоему образу жизни, и он вполне доволен своей жизнью со мной, — заговорила Эшли, возвращаясь к самому волнующему ее вопросу. — Ты в состоянии нанять няню, у тебя наверняка есть связи со здешними юристами, судьями и тому подобное. Пусть у тебя состояние, пусть ты пользуешься большим весом, но и я…

— Почему ты скрывала свои истинные отношения с Саймоном? — прервал он ее.

Эшли тяжело вздохнула.

— Я этого не хотела. Просто он очень боялся, что люди узнают о его прошлом, — ответила она и объяснила более подробно.

— Могу понять его желание сохранить свою тайну, однако не вижу связи с той шарадой, когда ты изображала его подружку.

— И этого я не делала. Саймон создавал такое впечатление за моей спиной. Как только я сообразила, в чем дело, я потребовала от него прекратить все это, но тут узнала, что он выдал эту же выдумку и репортеру.

— Та заметка в газетенке Аделаиды? Когда Саймон погиб и печать называла тебя его подружкой, ты не протестовала, — припомнил Витор.

— Он так был озабочен сохранением в тайне своего прошлого, — пока был жив, что было бы несправедливо раскрыть ее после его смерти, — горестно ответила Эшли. — Я не ожидала, что газеты проявят интерес к рождению Томаса, но когда они-таки заинтересовались и посчитали его сыном Саймона, я также не протестовала.

— Да, пожалуй, у тебя и не было выхода, — пробормотал Витор.

— Ты думал, что я приехала в Аделаиду вслед за Саймоном, — продолжила она, — но я была там по делам. А с ним я связалась только потому, что прочитала в газете заметку и мне не понравилось, как склоняют мое имя. — Зажегся свет. — Наконец-то! — воскликнула Эшли и пошла задувать свечи.

Витор хмурился, явно предавшись воспоминаниям:

— Но когда Саймон пришел к тебе в гостиницу, ты рассказала ему о нас, сообщила ему о том, что случилось в Синтре. — На виске у него задергалась жилка. — Как ты могла? Пусть он твой брат, но как ты могла говорить о таких… личных вещах?

Эшли присела на диван.

— Я ничего ему не сказала.

— Тогда откуда он взял, что ты беременна? — Витор свирепо посмотрел.

— Он сказал, что догадался по твоему поведению.

— По моему поведению?

Она кивнула. По словам ее «братца», другим ключом ему послужило то, что она назвала Витора «нахальным хлыщом», но этого она решила не говорить.

— По словам Саймона, после Синтры, не успевал он заговорить с тобой обо мне, как ты весь напрягался. Он подозревал, что что-то случилось и что… — Эшли облизала губы, — мы занимались любовью. Он гадал, но, видимо, выражение моего лица выдало меня.

— И? — спросил Витор, видя, что она колеблется.

— Он заметил мое беспокойство и спросил, не беременна ли я. — Эшли смело выдержала его взгляд. — Опасение, что я беременна, преследовало меня днем и лишало сна ночью. Хотя я знала, что Саймон не тот человек, которому можно довериться, все же он мне как родной. И я признала такую возможность, хотя прошло только шесть недель после Синтры и у меня еще оставались сомнения.

Сев напротив, Витор переваривал сказанное ею.

— Так почему Саймон сказал мне, что ты на четвертом месяце беременности от него? — спросил Витор.

— Потому что видел в тебе соперника на треке и вне его, и, заявив о своем отцовстве, он тем самым утверждал, что переспал со мной первым, до тебя, доказывал свое первенство.

— И Саймон наговорил все это только для того, чтобы показать мне «нос»? — возмутился Витор.

Эшли кивнула:

— Несмотря даже на риск разоблачения. Понимаешь, он только делал вид, что хорошо относится к тебе, а на самом деле он вел настоящую войну. Тебя он считал противником и был полон решимости обойти любым способом.

— Но почему? Пусть мы были соперниками на соревнованиях, но я никогда не обижал паренька.

Она вздохнула:

— От детства у Саймона осталось ощущение своей неполноценности и неистребимая зависть. Из-за нее ему была невыносима мысль о том, что кто-то мог быть лучше его. В школе вражда с окружающими выливалась в драки и словесные оскорбления. На этот же раз, если бы он попытался ударить тебя…

— Я бы размазал его по стене, — закончил за нее Витор.

— Потому он и насочинял все это. Но сейчас значение имеет только Томас. — Эшли уже порядком надоели объяснения по поводу ее «братца».

— Ты права, — пророкотал Витор.

Эшли выпрямила спину и заявила:

— Лучше всего ему со мной. Ты можешь забрать этот дом, но я готова на все, лишь бы Томас остался со мной.

— Понятно, но я и не собираюсь отнимать его у тебя.

— Нет? — настороженно спросила женщина.

— Я не собираюсь скрещивать шпаги с такой грозной силой. — Он потер подбородок. — Кстати о судьях, уж не думаешь ли ты, что я потащу тебя в суд отсуживать Томаса?

— Кто тебя знает? — Она робко улыбнулась.

— Я только счастья ему желаю, а с тобой ему хорошо. Я и не думаю отнимать ребенка у матери.

Эшли расслабленно откинулась на подушки.

— Спасибо.

— Твои родители знают, что Томаш мой сын?

— Да, и брат тоже. Больше никто.

Витор внимательно посмотрел и спросил:

— Ты из-за Томаша переехала в Португалию?

Она кивнула:

— Даже если он проживет здесь несколько лет, пока маленький, он познакомится со своими корнями, с родиной своих предков.

— Спасибо. — Поднявшись, Витор подошел к камину, остановился, широко расставив ноги и сложив руки. — Теперь нам остается только пожениться.

Эшли удивленно уставилась на него, открыв рот. Хоть она и говорила спящему Томасу, что могло случиться «что угодно», когда она все скажет Витору, такого она никак не представляла.

— Жениться? — переспросила женщина.

— Ты же не хочешь, чтобы наш ребенок остался незаконнорожденным на всю жизнь, внебрачным ребенком?

— Ммм… нет.

— И я не хочу. И не потерплю, чтобы какой-то там Харальдсен назвал его своим.

— Лейф? — в замешательстве спросила Эшли.

Витор кивнул.

— Если даже мне не удастся помешать Томашу стать пасынком, я не позволю, чтобы его усыновили и дали ему другую фамилию. — Он отвел назад плечи и выпятил мощный подбородок. — В жилах Томаша течет моя кровь, и я хочу, чтобы он по закону был признан моим сыном.

— Но…

— Мой сын имеет право унаследовать мою фамилию и мое состояние, пока же он растет, я позабочусь о его образовании и благосостоянии. Да и о тебе тоже позабочусь.

В ту долю секунды, когда Витор упомянул о женитьбе, Эшли подумала было, что сейчас он объяснится ей в любви, а оказалось, что у него и в мыслях не было места для любви.

— Ты хочешь сказать, что после того, как мы вскоре разведемся, ты обеспечишь меня материально? — спросила она ледяным тоном.

— Об этом мы еще поговорим. Следующие две недели я буду занят, а потом я хотел бы, чтобы ты с Томашем провела уик-энд с моей матерью и дала ей возможность познакомиться с внуком.

— Хорошо, — согласилась Эшли, посчитав вполне разумным его предложение.

— Я заеду за тобой ранним вечером в пятницу, хотя буду поддерживать контакт и до того, — сказал Витор и откланялся.

Холодными глазами она смотрела, как он идет к двери, потом остановила его вопросом:

— А когда ты думаешь назначить свадьбу?

— Договоримся через две недели. Спокойной ночи.

 

Глава 7

Джинсы, шорты, майки с коротким рукавом, сандалии, коробка с игрушечными машинками. Платье, брюки, сапоги, широкие штаны, застегивающиеся у колен, бюстгальтеры, ночная рубашка. Мысленно перебирая уложенные вещи, Эшли решила, что ничего не забыла на предстоящий уик-энд. Закрыв крышку чемодана и собрав кучу сумок, она вздохнула с облегчением. Через час за ними заедет Витор, но ее не оставляли мрачные предчувствия, связанные с поездкой в Синтру. Связанные с тем, что думает о ней Маргрида д'Аркош теперь, когда знает, что Эшли предавалась легкомысленным любовным забавам с ее сыном.

Эшли подошла к окну спальни. Первым делом Витор приказал своим рабочим построить песочницу на краю террасы напротив ее мастерской. В ней и играл сейчас Томас. То, что малыш мог играть теперь сам с собой, позволяло матери дольше работать в течение дня, поэтому она успела выполнить все заказы и могла отправиться на уик-энд, не думая о работе. И все же ей хватало забот.

Лейф добивается ее, но его абсолютно не заботит Томас. Витор озабочен Томасом, но ему наплевать на нее. Какая ирония. Эшли продолжала глядеть на малыша, но теперь у нее упрямо выпятился подбородок. Она не была готова к тому, чтобы ее вели к алтарю. Две недели назад ее слишком ошеломила мысль о замужестве, чтобы сообразить, какие последствия оно может иметь. Теперь же следует обговорить с Витором все вопросы, все условия до конца. Брак, каким бы коротким он ни был, — дело сложное и проблематичное, а наивность давно иссякла.

Внезапно Томас поднял глаза. Заулыбавшись, он поднялся на ноги и стоял, возбужденно покачиваясь. Из-за угла появился Витор и взял ребенка на руки. Сердце Эшли забилось. В темных брюках и в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, обнажавшими его золотистого цвета мускулистые руки, Витор явно сел в машину прямо из-за своего письменного стола.

— Ты сказал, что приедешь в четыре, — выказала свое удивление Эшли, выйдя на террасу.

— Мне удалось улизнуть раньше, чем я рассчитывал.

Она нахмурилась, увидев, как Томас обхватил грязной ручонкой его шею.

— Он тебя испачкает песком.

— Ничего, отряхнемся. К тому же ребенок нуждается в том, чтобы его потискали после того, как он не видел своего папочку, своего «рара» целых две недели, — говорил Витор, щекоча ребенка, неудержимо смеющегося. — Ты уже решила, как ему называть меня?

Она кивнула:

— Раз уж мы в Португалии…

— Теперь ты будешь называть меня «рара», — сказал Витор Томасу. — Ты можешь произнести это слово?

Малыш ухмыльнулся:

— Papa?

— Ты будешь называть меня так потому, что я твой отец. — Витор бросил быстрый взгляд на Эшли. — Я тот мужчина, который однажды занимался любовью с твоей мамой и зачал тебя.

— У тебя было время на ленч? — спросила она, не обращая внимания ни на его взгляд, ни на его слова. Витор покачал головой. — Могу предложить сандвичи и чашечку кофе.

— С удовольствием перекушу. У меня в машине игрушечный гараж для Томаша. Я отдам ему — пусть поиграет, пока я поем.

Эшли кивнула и пошла на кухню, а Витор с Томасом отправились за гаражом.

— Надеюсь, ты не станешь привозить ему что-нибудь каждый раз, когда будешь навещать его, — сказала она, вернувшись на террасу и увидев, как малыш загоняет свои игрушечные машинки в ярко раскрашенный деревянный гараж. Она поставила поднос на железный столик. — Если да, я…

— Расслабься. Меньше всего я хочу избаловать Томаша. Не хочу я и того, чтобы он ждал моего приезда только потому, что я привожу ему подарки. — Он отодвинул стул и сел. — Прежде чем купить что-нибудь, посоветуюсь с тобой. Честное слово!

— Спасибо, — сказала Эшли, передавая ему тарелку с сандвичами с ветчиной и помидорами.

— Я думал о Саймоне, — проговорил Витор, принимаясь за сандвичи, — и был бы тебе благодарен, если бы ты просветила меня по некоторым пунктам.

— Например? — спросила Эшли, наливая две чашки кофе.

— Зачем он с самого начала уверял меня, что ты его любовница. Даже если он уже считал меня своим смертельным врагом, в тот момент это не имело особого значения. — Витор пристально посмотрел на нее. — Может, Саймон говорил так потому, что влюбился в тебя и надеялся, что, стоило притвориться, будто вы влюбленная парочка, и он сможет подтолкнуть судьбу и сделать желаемое действительным?

Эшли нахмурилась.

— Пожалуй, он был неравнодушен ко мне, но больше всего его привлекала моя карьера. Саймон любил производить впечатление, а любовница, успешно продвигающаяся наверх, добавила бы ему славы. Трагедия в том, что ему вполне хватало собственной славы гонщика, вот только он думал иначе.

— Не просто неравнодушен, — заявил Витор. — Парень менялся, когда ты была рядом. Он светился, когда говорил о тебе.

— Все потому, что я олицетворяла самый спокойный период в его жизни и рядом со мной он чувствовал себя уверенней.

— Отчасти, может, и так, но все же Саймон был влюблен в тебя, — настаивал Витор.

— Пожалуй, — признала Эшли.

— Саймон обожал тебя долгие годы и надеялся стать любовником. Поэтому он и добивался, чтобы ты почаще бывала с ним. Он даже договорился с туристическим агентством, занимавшимся всеми поездками команды «Дэлджети», о билетах для тебя на все розыгрыши «Гран-при». Из агентства постоянно звонили ему, спрашивая, воспользуешься ли ты их билетами. Но ты ни разу ими не пользовалась.

Эшли задумчиво отпила кофе. Поскольку она любила Саймона любовью сестры, притом сестры более старшей по возрасту, то и его ответную нежность она всегда считала чисто братской, разве что чуть разбавленной поклонением героине.

Теперь же, когда она мысленно возвращалась в прошлое, из всего поведения и некоторых высказываний юноши получалось, что она была слишком близорукой.

— Я должен был бы сообразить, что вы вовсе не влюбленная парочка, — размышлял Витор, покончив с сандвичами. — Когда мы только познакомились, ты вовсе не походила на ту девушку, которая могла бы быть его возлюбленной.

— Какой же она должна была бы быть?

— Взбалмошной, юной, веселой и находчивой, а ты оказалась зрелой, умной, совсем из другой оперы. — Он лукаво ухмыльнулся. — Хотя твои ноги… Когда ты в тот вечер повисла на мусорном ящике… — он закатил глаза, — они показались мне бесконечными. — Витор взял кофе. — Но если ты ошибалась насчет любви Саймона к тебе, я ошибался относительно причины его гибели, — добавил он, сразу посерьезнев. — Твое замечание о том, что ему невыносима была сама мысль о чьем-либо превосходстве над ним, заставило меня взглянуть на все другими глазами. Чем больше я думал, тем яснее мне становилось, что его добродушие было показным. Он ненавидел всякого, кто хвалил меня, а когда я побеждал в гонке, как же он не хотел поздравлять меня! Аделаида была его последним шансом в сезоне обойти меня, и он пошел на риск, который и сам посчитал бы безумным, не будь он в таком отчаянном состоянии. — Карие глаза потемнели. — Я обязан извиниться перед тобой. Саймон разбился не из-за тебя, а из-за меня.

Она покачала головой и твердо возразила:

— Саймон разбился из-за себя.

— Пожалуй, — помолчав, признал Витор.

— А твое извинение принято.

— Спасибо. Не раз я испытывал искушение связаться с тобой и принести извинения за неоправданные обвинения в день гибели Саймона. — Витор нахмурился. — Но поскольку я все еще придерживался того же мнения, это казалось бессмысленным.

— А я много раз испытывала искушение связаться с тобой и сообщить тебе о Томасе, — отозвалась Эшли. Поднявшись, она подошла к песочнице и извлекла из нее сына. — Тебе нужно помыться и переодеться, — сказала мать, когда он начал шумно протестовать, — и тогда… — она указала на Витора, — ты поедешь в машине твоего papa.

Вопли Томаса прекратились, и через четверть часа, когда они вернулись на террасу, он был умыт, аккуратно причесан и одет в свежую рубашонку и шортики.

— Ну ты и щеголь! — воскликнул Витор, когда ребенок подбежал к нему, потом взглянул на Эшли. — Да и твоя mama выглядит на миллион долларов.

Эшли переоделась в костюм цвета шартрез с короткими рукавами. На ногах были босоножки на высоком каблуке. Этот наряд напомнил о днях ее процветания и призван был поднять ее настроение. С ее ушей свисали золотые серьги-кольца, на шее блестела тонкая золотая цепочка. Впервые за долгие месяцы ее волосы были подстрижены и ниспадали светло-медовыми волнами на ее плечи.

— Только уберу твою тарелку, и… — Эшли смолкла, увидев чистый стол.

— Я все вымыл и вытер, — сообщил Витор. — Я решил, что следует захватить и гараж, поэтому почистил его и положил в машину.

Эшли принужденно улыбнулась. Я, конечно, не права, но его внезапная тяга к домашним делам похожа на посягательство, а это возмутительно.

Она заперла дом, и Витор отнес вещи в машину. Пока он укладывал их в багажник, Эшли заметила темные круги под его глазами. Опять он переутомляется.

— Хочешь, я поведу? Ты уже совершил сегодня долгую поездку, и не хотелось бы, чтобы ты заснул за рулем.

— Спасибо. — Он с готовностью вручил ей ключи. — Знаю, я выгляжу утомленным, да и чувствую я себя обессиленным. Со времени нашей последней встречи я побывал в Штатах и Бразилии, провел там трудные переговоры.

— Похоже, обычное дело для тебя.

— Уже нет. Переговоры касались реорганизации компании «д'Аркош», — объяснил он. — В последние два года я один принимал все решения, в том числе малозначащие. Даже не знаю почему. Ведь у меня работают умные, способные, высококвалифицированные менеджеры. Теперь местные парни будут справляться с делами сами и обращаться ко мне только в случае необходимости изменить нашу стратегию. Это означает, что я ограничусь двумя-тремя поездками за океан в год. Так что грядут большие перемены.

— А в Португалии? — поинтересовалась Эшли. — По-прежнему будешь играть первую скрипку?

— Да, но я последую твоему совету и передам другим большую часть полномочий. Гораздо большую. — Витор оглянулся на Томаса, сосавшего большой палец и уже закрывавшего глаза. — Все это я сделал для того, чтобы у меня было время на исполнение отцовских обязанностей.

Малышу, разумеется, нужно влияние сильного мужского начала для гармоничного развития, однако Эшли восставала против перспективы частого присутствия Витора в ее жизни. Она мрачно смотрела вперед. Но ей придется держать дверь открытой для него в ближайшие двадцать лет. И, хочет она того или нет, тут ничего не поделаешь.

— Что думает Лейф о нашем браке? — поинтересовался Витор позже, когда они выехали на скоростное шоссе.

— Ничего он не думает. Я ему не сказала. Вообще никому не говорила.

— Почему?

— Потому что сомневаюсь, нужно ли это делать.

Она почувствовала, как рядом с ней окаменел Витор.

— Ты не хочешь узаконить статус Томаша? — удивился он.

Взглянув в зеркало заднего вида, Эшли убедилась, что малыш уснул.

— Хочу, но… — Она поколебалась. — Полагаю, через несколько месяцев мы уже оформим развод?

— Наверное, — несколько раздраженно ответил он.

— Прежде чем связывать себя каким-либо обязательством, я хочу знать, как будет выглядеть наш брак. — Эшли бросила на него встревоженный взгляд. — Ты же не думаешь, что мы будем жить одним домом? Уж не хочешь ли…

— Предаваться наслаждениям плоти? — закончил он фразу, когда она смолкла от неловкости. — Почему бы и нет? Два года назад ты была совсем не против. — Он положил руку на ее колено. — И если я воспользуюсь присущим мне очарованием, ты опять не будешь против.

Ноги Эшли были без чулок, а юбка коротка, и прикосновение его пальцев к ее коже вызвало мгновенный отклик.

— Нет! — взвизгнула она, думая, что даже не понадобится все его очарование, ибо ее готовность пробуждалась без всяких уговоров.

— Ты не будешь против, — прошептал он со сводящей с ума уверенностью, с раздражающим спокойствием. — Не понимаю, чего ты сейчас так заводишься от перспективы заняться любовью, тогда как раньше занималась ею… охотно. — Его рука ласкала ее колено, праздно или с особой целью? Как бы то ни было, Эшли едва сдерживалась. — Ладно, в тот раз ты забеременела, но есть же противозачаточные и… Осторожно! — завопил Витор, когда она вильнула влево, чтобы обогнать мужчину на древнем motorizada — вездесущем в Португалии мотоцикле. Навстречу несся полный туристов автобус, и Витор оставил ее колено и уперся обеими руками в приборную доску. — Ах! — воскликнул он, когда автобус промчался мимо.

— Да полно было места, — сказала Эшли.

— Каких-то два дюйма. Португалия занимает последнее место в Европе по безопасности дорожного движения, но зачем же увеличивать число погибших на ее дорогах?

— Мы не подвергались какой-либо опасности, — возразила она.

Витор наградил ее взглядом, полным сомнений.

— Как давно в последний раз ты вела машину с левым управлением по дороге с правосторонним движением? — поинтересовался он.

— Три-четыре года назад.

— А когда ты вообще в последний раз вела машину?

— Месяцев девять назад.

— А еще говоришь!

— Я вожу нормально. И даже не превысила скорость, — не без ехидства добавила она, когда он скосил глаза на спидометр.

— Только-только. Ты опять обгоняешь? — заорал он, когда она отвернула в сторону от идущего впереди грузовика со скотом.

— Кто вообще ведет машину? — ядовито спросила она.

— Ты.

— Тогда помолчи.

— Слушаюсь, мадам. — Витор вздохнул.

— Кстати о Лейфе, — заговорила Эшли, когда грузовик остался позади, — мы с ним не споемся.

Они вовсе и не говорили о датчанине, но она не склонна была возвращаться к разговору о той легкости, с которой Витор мог затащить ее в постель.

— Этот парень явно хотел бы, чтобы ты стала сеньорой Харальдсен, — подначил он.

— Возможно, но я не хочу. — Она смотрела неотрывно на дорогу. — Я тебя неправильно информировала о наших отношениях. Они носят чисто деловой характер, такими и останутся.

— Так у тебя нет мужчины? — уточнил Витор.

— Нет. Иногда со мной заговаривают, но когда у тебя маленький ребенок, — она взглянула в зеркало на Томаса, — немногие мужчины хотят связываться. Только не всерьез. Но меня не привлекают мимолетные связи. Да и никогда не привлекали. У меня была близость с одним человеком, когда я училась в колледже, но это было только один раз. Пусть я несовременна, но к любви я отношусь серьезно. — Эшли нахмурилась. — Как и к браку. Меня не увлекает перспектива принесения обета перед алтарем в то время, как ни один из нас не собирается следовать ему. Это нечестно. Насмешка над обрядом, насмешка над всем институтом брака.

— Ты предлагаешь оставить нашего сына незаконнорожденным? — поразился Витор.

Эшли вздохнула. На деле она и сама не знала, что хотела предложить.

— А так ли это уж плохо? Теперь это не такое позорное клеймо, как было раньше, и…

— Другим может быть наплевать, законнорожденный сын Томаш или нет, но не мне, — резко прервал Витор, бросив взгляд на спящего ребенка. — Если бы он мог высказать свое мнение, то сказал бы, я уверен, что ему не наплевать, далеко не наплевать.

— И мне не наплевать, — возразила Эшли. — Но… — Чувствуя, что ничего не добьется, она изменила тактику. — Если мы женимся…

— Обязательно женимся, — решительно заявил Витор.

— …И когда мы разведемся… Меня радует, что ты собираешься оплатить образование Томаса, но мне твои деньги не нужны.

— Даже добросердечное вознаграждение за твое сотрудничество, компенсация за все твои усилия? — осведомился Витор, насмешливо напоминая ту фразу, которую он высказывал раньше.

— Нет, благодарю.

Он ослабил узел галстука и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

— Пусть будет так, — согласился он.

Пальцы Эшли с силой сжали рулевое колесо. Такое даже ограниченное раздевание мужчины возбуждало ее. Хоть она и не видела темных волос, курчавившихся у его горла, ей нетрудно было вообразить… Она нахмурилась. Ее смутила и ссылка Витора на ее «сотрудничество».

— Как нас разместят в доме твоей матери?

— Разместят? — Витор запустил руку в открытый ворот рубашки и лениво потирал свою грудь.

— Уж не предусмотрел ли ты для нас одну спальню на двоих? — настаивала Эшли. — Понимаю, после моего молчания относительно Томаса, ты меня считаешь отребьем, но это отнюдь не означает, что ты и дальше можешь…

— Страстно желать твоего прелестного тела? — поспешил вставить он.

— Нет! — вспыхнула она.

— Мы вроде будущие муж и жена. — Он продолжал потирать свою грудь. — А Маргрида считает нас безумно влюбленными.

Эшли повернулась к нему и гневно переспросила:

— Безумно влюбленными?

— Смотри на дорогу!

— Что ты сказал матери?

— Что у нас была короткая, но бурная связь и, когда мы встретились вновь и поняли, что продолжаем любить друг друга, ты открыла мне правду о Томаше. — Витор наклонился и открыл перчаточник. — Хочешь шоколаду?

— Э… да, пожалуйста.

Он развернул большую плитку швейцарского шоколада, разломил его на кусочки и велел:

— Открой-ка!

Эшли покорно открыла рот.

— Значит, от меня ждут, что я буду вести себя так, словно влюблена в тебя? — уточнила она, проглотив шоколад.

— Маргрида удивится, если ты будешь вести себя иначе. Я не требую, чтобы мы провели весь уик-энд в постели, — нетерпеливо бросил Витор, видя, что она собиралась протестовать, — но мы должны выглядеть так, будто мы в отличных отношениях. Насиловать тебя я не собираюсь…

— Обещать добрые отношения я могу, но не буду, повторяю, не буду спать в одной постели с тобой! Я не позволю поставить меня в такое положение, когда…

— Открой, — скомандовал он и вложил ей в рот еще один кусочек шоколада. — И вовсе тебя не ставят ни в какое положение. Я сказал матери, что в новой для него обстановке Томаш может напугаться, проснувшись ночью, и поэтому вас двоих лучше поместить в одной комнате. Ты будешь спать с ним в комнате для гостей, а я в моей спальне. Как ты относишься к тому, чтобы заняться убранством дома-образчика?

— Что-что? — не сразу поняла она, о чем он говорит.

— Когда придет время, нужно будет отделать и обставить образцовый дом, чтобы завлечь потенциальных покупателей. Поскольку ты отлично все сделала в своем доме, я решил, что тебя заинтересует такое предложение, — объяснил Витор. — Мы заплатим по установленной ставке и предоставим машину для посещения складов и производителей занавесей и прочего.

Эшли взвесила его предложение. Подобный заказ доставил бы ей удовольствие, а при его успешном выполнении убранство интерьеров могло бы стать ее второй, после изразцов, специальностью. Она вздохнула. Хотя все ее инстинкты восставали против слишком частого общения с Витором, она, похоже, обречена на проигрыш в этой битве.

— Мне нужно подумать, но меня это может заинтересовать. Образчиком вы хотите сделать самый большой дом?

— Нет, его мы решили оставить на усмотрение покупателей — пусть они обставят его, как пожелают. Образцовым станет один из домов средней стоимости. В нем гостиная длиной в тридцать пять футов, соединенная — открой рот, — приказал он и вложил в него еще один кусочек шоколада, — тремя ступеньками с просторной столовой. Пол будет покрыт белым мрамором и…

Он описывал дом до мельчайших подробностей и продолжал кормить ее шоколадом. Иногда его пальцы оказывались между ее губами, и, закрывая рот, она захватывала их. Когда это случалось, горячая волна пробегала по ее жилам.

Как ухитряется Витор проникать без каких-либо усилий в ее физическое естество, возбуждать ее чувственность и вожделение? Руки Эшли сильнее сжали рулевое колесо. Как пережить этот уик-энд? Она выживет, если будет помнить, что она умная, способная женщина, не лишенная воли и самообладания, и что два дня не будут тянуться вечно.

— Больше не надо, спасибо, — отказалась Эшли, когда Витор предложил ей другой кусочек шоколада. — Ты доверяешь мне вести машину и при этом отвлекаешь мое внимание? — бойко спросила она, когда он убрал остатки и откинулся на спинку.

— В этот момент я среагировал неадекватно, — сухо улыбнулся он и закрыл глаза.

Витор проспал почти час, как и Томас. Оба они проснулись одновременно на подъезде к Лиссабону. Как раз вовремя, ибо здесь Эшли нуждалась в подсказке, и Витор показал, как проехать по обводной дороге к северу и дальше по второстепенным дорогам.

— Не нравится мне наша женитьба, — вновь заговорила Эшли, когда в отдалении показались холмы Синтры, — и я…

— Почти приехали, — сказал Витор и повернулся к Томасу.

— Ты меня совсем не слушаешь, — запротестовала она.

— Нет нужды. Все, что ты можешь сказать, ты уже говорила прежде.

— Даже если…

— Давай проживем этот уик-энд, а потом обсудим все в деталях, — нетерпеливо прервал ее Витор и показал вперед. — Сверни там.

— А ведь мы доехали без приключений, — сказала Эшли, останавливая машину около каменного особняка.

— Верно. — Он сунул руку в бардачок. — К сожалению, у меня кончились медали, и мне нечем наградить тебя, но…

— Спасибо, шоколада больше не надо, — повторила она и с удивлением уставилась на кольцо с топазом, окруженным бриллиантами, который Витор надел на средний палец ее левой руки.

— Как раз, как я и надеялся.

— Да, какая красота! Но… что это? — спросила она.

— Обручальное кольцо…

— Витор, я не могу…

— Оно порадует маму. А вот и она, — сказал он, когда открылась дверь и Маргрида вышла встретить их.

Эшли изобразила улыбку. Спорить поздно.

— Ну как? Томас успокоился? — спросила Маргрида, когда Эшли вернулась в гостиную.

— Уже заснул, — сообщила она.

Любящая бабушка улыбнулась и затараторила о том, как легко она подружилась с малышом, как она волновалась, что он может застесняться ее, однако он сразу пошел к ней на руки.

— Томас ласковый ребенок и очень похож на Витора, — заключила она.

— А где Витор? — спросила Эшли.

— На моей машине не работают опрыскиватели ветрового стекла, и он пошел в гараж посмотреть, что с ними. Сегодня один из счастливейших дней моей жизни. — Маргида произнесла это приглушенным голосом. — А когда вы с Витором поженитесь, это будет…

— Мы еще не назначили день, — поспешно прервала Эшли.

— Но я знаю, что мой сын сгорает от нетерпения поскорее жениться на своей истинной любви, и надеюсь, что это произойдет вскоре.

Эшли взяла со столика журнал и перевернула одну страничку.

— Истинной любви?

— Когда моя мать оставила ему топаз, Витор поклялся, что сохранит его, пока не встретит родственную душу, — объяснила Маргрида. — Как у любого привлекательного и энергичного мужчины и у него были романы, но ни одну из своих пассий он не посчитал перспективной настолько, чтобы скрепить их отношения кольцом. — Она улыбнулась. — Когда вы приехали на тот ленч, я поняла, что ты и есть его родственная душа.

— Мы почти не говорили друг с другом, — возразила Эшли.

Маргрида щелкнула пальцами:

— Ха! Кому нужны слова? То, как ты смотрела на него и как он постоянно бросал взгляды на тебя, сказало мне: вот и любовь с первого взгляда. — Она вздохнула. — Так было у нас с мужем. Мы встретились, безумно влюбились друг в друга и все еще любили друг друга тридцать лет, пока он не умер. — Женщина помолчала, занятая воспоминаниями. Когда открылась дверь, она посмотрела на вошедшего Витора и спросила: — Ты нашел поломку?

— И нашел, и исправил. — Подойдя к Эшли, он наклонился и поцеловал ее в макушку. — Ну как наш сын?

Она не спускала глаз с журнала.

— С нашим сыном все в порядке.

Ночью Томас крепко спал в детской кроватке рядом с Эшли, а она ворочалась и металась без сна. Малыш мог быть доволен, но только не она. Маргрида была права наполовину, в отчаянии думала Эшли. Для меня это действительно была любовь с первого взгляда. Я полюбила Витора с нашей первой встречи, я люблю его сейчас и, несомненно, буду любить еще тридцать лет. Как иначе могла я переспать с ним так охотно, так поспешно, так глупо? Разумеется, была и похоть, но главной мотивацией все же была эта необъяснимая, инстинктивная эмоция, называемая любовью. Я знаю, что Витор д'Аркош — моя истинная любовь, и поэтому поклялась в верности, отдав ему свое тело. Эшли стукнула подушку. Я испытала экстаз, а сейчас живу в настоящей агонии. Агонии, которая лишь усилится, если я соглашусь на брак, лишенный чувств.

 

Глава 8

Эшли сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Если только Витор еще раз прикоснется ко мне, я буду кричать. Начиная с поцелуя как приветствия за завтраком, все утро вплоть до того момента — десять минут назад, — когда встали из-за стола и он накрыл мою руку своей, настойчиво смотрел в глаза и назвал меня meu amor, он превосходно играл роль обожающего жениха. Его мать пребывала в полном заблуждении. В самом деле, если бы я не знала, как обстоят дела, и я была бы введена в заблуждение, в отчаянии подумала Эшли. Она хмуро смотрела в сад, где Витор подталкивал мяч в сторону Томаса. Каждый внешне нежный жест возбуждал ее все больше, и сейчас она чувствовала себя словно пленница, пытающаяся угадать, что еще готовит для нее мучитель. Ее ногти впились в ладони еще больнее. Синтру они покинут не раньше завтрашнего вечера, но женщине казалось, что она не выдержит еще одного дня, наполненного его поцелуями и ласками.

По чистой случайности ударом ноги Томас поднял мяч в воздух, и она, проследив за ним глазами, увидела, как Витор прыгнул вверх, чтобы поймать его. Длинные атлетические ноги в джинсах и выпукло мускулистое тело. Его цвета вороньего крыла голова сверкнула в солнечных лучах. Вчера Витор был крайне утомлен, но сегодня, после, вне сомнений, спокойно проведенной ночи, он пышет здоровьем и энергией. Если бы он не был столь пугающе привлекательным, тоскливо подумала Эшли. Если бы только он не захватил моего сердца. Если бы я сама не томилась так от любви. Она крутила кольцо с топазом на своем пальце. Если хочешь добиться чего-то, ты должна быть уверенной в себе, размышляла она, поэтому не следует ли мне, вместо подавления эмоций, попытаться завоевать его сердце? Все же на сцене нет другой женщины и он желает меня. Эшли потуже заткнула свою сатиновую рубашку цвета слоновой кости под пояс желтовато-коричневых брюк. Я ошибалась, ведя себя как мышка, лишая себя всякого шанса вступить с ним в достойные отношения.

— Звонила моя подруга Эстель, — сообщила Маргрида, выходя из гостиной, где она разговаривала по телефону. — К сожалению, она вывихнула лодыжку и прикована к постели. Вы не будете против, если мы ее навестим? — поинтересовалась будущая свекровь просительным голосом. — Эстель знакомила меня с каждым из своих внуков, и я была бы очень рада показать ей Томаса.

Эшли вполне понимала желание Маргриды похвастаться внуком, но визит к ее подруге означал бы дальнейшее распространение обмана, задуманного ею и Витором. В большей степени Витором. Но чем больше окажется обманутых, тем более неловко будет она себя чувствовать…

— Если вас это не привлекает, я могла бы сама отвезти Томаса, — нетерпеливо сказала бабушка, почувствовав, что Эшли колеблется. — Уверена, он с радостью поедет со мной. Так у вас с Витором будет возможность побыть вместе, — добавила она, сверкнув карими глазами.

Услышав, о чем они говорят, Витор крикнул:

— Отличная мысль! Ты не находишь? — Он радостно улыбнулся Эшли.

Лицо Эшли тоже осветилось улыбкой. В отсутствие Маргриды я скажу ему, чтобы он оставил притворство… и свои ласки. Немедленно.

— Прекрасная! — согласилась Эшли.

— Правда здорово? — обратилась Маргрида к Томасу четверть часа спустя, когда он уже сидел в своем кресле безопасности в ее потрепанном «рено». — Сейчас ты познакомишься с лучшей подругой бабушки.

В восторге от еще одной прогулки на машине, малыш захихикал.

— Надеюсь, он произведет хорошее впечатление на Эстель, — бросил на прощание Витор.

Его мать рассмеялась и завела двигатель:

— Сколько я ждала этого момента.

«Рено» еще удалялся от дома, а Витор уже обнял Эшли за плечи.

— Эстель известная болтунья, так что, думаю, их не будет по меньшей мере часа два.

— Хорошо.

На его губах заиграла улыбка.

— Так ты жаждала остаться наедине со мной так же сильно, как я?

Неподвижно стоявшая Эшли освободилась из его объятий, как только машина исчезла из виду.

— Я хочу обстоятельно поговорить. Сейчас! — объявила она и, повернувшись на каблуках, вошла в дом.

— Я думал, мы поговорим после уик-энда, — высказал сомнение Витор, последовав за ней в гостиную.

— Планы изменились, — резко бросила Эшли. — И все из-за тебя!

— Из-за меня? — У него брови поползли на лоб. — Что я такого сделал?

— Для начала ты избрал не то амплуа. Дважды. Тебе следовало стать актером. Мне не нравится то, как ты делаешь вид, будто без ума от меня, — выпалила она, сверкнув светло-карими глазами и уперев руки в бока, — и мне не нравится, как ты обманываешь свою мать. — Она понизила голос. — Терпеть не могу.

— Эй! — прошептал Витор и потянулся к ней, пытаясь положить руку на ее плечо.

Эшли отстранилась и холодно бросила:

— Оставь свои штучки. И не очень-то полагайся на то, что я неравнодушна к тебе. Ты бессердечно манипулируешь своей матерью, внушая ей, что мы с тобой вступаем в долгий и счастливый брак, и достигаешь этого, манипулируя мной. Но очень скоро надежды твоей матери рухнут, и она будет несчастна. Что же до меня… — К своему ужасу, Эшли почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она сделала усилие, чтобы не расплакаться. Последнее, что она может себе позволить, это плакать. Стоит только начать, и уже не остановиться. — Я знаю, что правовой статус Томаса важен для тебя, как и для меня, — быстро переменила она тему. — Я за то, чтобы он мог сказать, из какой он семьи. Я за то, чтобы он мог высоко держать голову в любой компании. Но я против притворного брака и не могу согласиться на него даже на пять минут. Это убило бы меня. — Она сорвала с пальца кольцо и протянула ему. — Это кольцо тоже убивает меня.

— Подожди! — вскрикнул Витор.

Эшли издала горький смешок.

— Чего? Наше занятие любовью два года назад не имело для тебя никакого значения, а сейчас вдруг нет ничего важнее нашего бракосочетания. Ты, видно, можешь спокойно скользить по поверхности, ну а я, к сожалению, не…

— Что не имело для меня значения? — прервал Витор. Какое-то мгновение он разглядывал кольцо в своей руке, потом сунул его в задний карман брюк. Когда он поднял на нее взгляд, в его глазах светился холод. — Если память мне не изменяет, это ты объявила его «несущественным» и попросила забыть о нем. — Обожающий жених уступил место суровому обвинителю.

— После того, как ты сказал, что тебе не до меня, — кисло возразила Эшли. — Это можно было понять так, что ты не желаешь иметь со мной никаких дел.

Долгое, тягостное мгновение он пристально разглядывал ее.

— Так ты просила забыть о нашей встрече из-за того, что я… — Опустившись на софу, он спрятал лицо в своих руках. Наступило напряженное молчание. Стало слышно, как на каминной полке тикают бронзовые часы. Где-то чирикала птичка. — Мне было очень дорого то наше занятие любовью, — произнес он наконец, проведя обеими руками по своим густым темным волосам и подняв глаза на нее. — Я любил тебя. Во время той нашей февральской встречи я понял, что ты нечто особенное. Я знал, — пусть это прозвучит банально, — что мы созданы друг для друга.

Эшли не желала поддаваться обману и потому требовательно спросила:

— Почему же ты сказал, что тебе не до меня?

— В разгаре был сезон Формулы-1.

— Какое это имело значение?

— Огромное!

— Не понимаю. Пусть ты зациклился на своих гонках, я тоже была занята работой. У меня не было времени на роман, и я не позволила бы, чтобы он помешал твоей или моей карьере. Я знала, что ты был поглощен гонками, и не собиралась посягать на твое занятие.

— Да, но… — Витор вздохнул. — Сядь, я постараюсь объяснить.

Эшли присела с другой стороны софы, подальше от него. Приятно было узнать, что он считает ее особенной, но она не рассматривала его признание как сигнал для того, чтобы броситься в его объятия. Ну уж нет. Эшли была гораздо осторожнее, да и ситуация оставалась слишком запутанной.

— Для меня преданность спорту означала, что на протяжении восьмимесячного сезона гонок я полностью забывал о всех других сторонах своей жизни, — заговорил Витор. — Кроме разве что строительной компании. Моя мать считала нужным приглашать на ленч всю команду «Дэлджети» каждый год, так как только таким образом могла заставить меня взять выходной. И она была права. — Витор криво усмехнулся. — Однако Формула-1 оставалась моим главным приоритетом, и я не терпел посягательств на него. Я преднамеренно избегал все, что не было связано с гонками и могло затронуть мои эмоции или помешать моим мыслям. В течение восьми месяцев я жил только одним, подчинялся железной дисциплине. Пресса восхищалась моей самоотверженностью, хотя сегодня она похожа скорее на эгоизм в сочетании с жестокостью, — закончил он и нахмурился.

— Как во все это вписывалась Селешта? — поинтересовалась Эшли. — Разве она не затрагивала твои эмоции? Не отвлекала время от времени твои мысли?

Он покачал головой:

— Как ни отвратительно это может прозвучать, но Селешта имела великое преимущество, объяснявшее относительную длительность наших отношений и состоявшее в том, что она почти не оказывала влияния на мои чувства и мысли. Мы жили вместе, мы спали вместе, но она не вторгалась в мое «я». Я не позволял ей этого.

— Но Селешта должна была сообразить, что значит так мало для тебя, — возразила Эшли.

— Конечно, но ее это не заботило. Да и не так уж она была увлечена мною. А вот ты вторглась. Тебя я не мог остановить. — Витор криво улыбнулся. — Хотя меня это и раздражало, но после нашей первой встречи я никак не мог выкинуть тебя из головы. Я знал, что ты не та женщина, которой я мог бы пренебречь, как я пренебрегал Селештой, и, уж конечно, я не хотел путаться с подружкой моего товарища по команде…

— Избегал возможной стычки?

Он кивнул.

— Но я постоянно думал о тебе. Я пытался убедить себя, что все дело в твоей чисто сексуальной привлекательности, в том, что ты просто объект желания, но понимал, что речь идет о гораздо большем.

Эшли неотрывно смотрела на него. Она едва могла поверить тому, что он говорил.

— И? — несмело проронила она.

— О гораздо большем, — клятвенно произнес Витор. — Когда ты не приняла приглашения Саймона на несколько заездов «Гран-при», я почувствовал облегчение. Облегчение и одновременно ощущение потери. Потом, когда он сказал мне, что ты приедешь в Лиссабон… Ты говорила, что Саймон завидовал. Тогда я тоже завидовал, завидовал ему. До боли. — Он помолчал, отдавшись воспоминаниям, потом овладел собой. — Узнав же, что ты приедешь с ним на ленч в дом матери, я решил, что смогу справиться с собой, лишь избегая тебя.

— И это вполне удалось, пока мать не вынудила тебя отвезти меня в гостиницу.

— Что она могла сделать нарочно.

Эшли широко раскрыла глаза.

— Ты так думаешь? Но она же считала Саймона моим любовником.

— Да. Но позже она сказала мне, что, по ее мнению, он тебе не подходит, и она всегда считала, что мне не подходит Селешта. Но она сразу полюбила тебя и на протяжении последних двух лет уговаривала меня завести семью.

— Вчера Маргрида говорила, что, увидев нас вместе на том ленче, она почувствовала родство наших душ, — припомнила Эшли.

— Не знаю, действительно ли она занялась сватовством, но когда мы очутились в том сарае, я уже не мог сдержатьея. — Улыбка тронула уголки рта Витора. — Но и ты сама жаждала этого.

— Я всецело была во власти инстинкта, забыв о разуме, — натянуто призналась она.

— Как бы там ни было, ты была превосходна. Волны бились, и играли оркестры. — Выражение его лица стало серьезным. — Но после я не знал, что делать. В тот момент я не хотел разборок с Саймоном и Селештой. Не хотел я запутаться и с тобой. — Витор опять задумался. — Я лгу. Мое сердце жаждало тебя, да и мое тело, но не моя голова. Поэтому я решил отложить все до окончания сезона.

Эшли хмуро смотрела на него с другого конца софы.

— Что-то мне не показалось, что ты говорил тогда об отсрочке.

— Да и не должно было показаться. С какой стати? Ты практически ничего не знала обо мне, о том, чем я живу. — В его глазах промелькнул намек на улыбку. — Хотя ты и сказала, что понимаешь меня, я решил объясниться, но никак не мог подыскать нужные слова. Когда же в моей голове сложилось нечто вроде речи, ты заявила, что проведенный нами вечер не имеет никакого значения!

Эшли оглянулась через плечо на видневшиеся в открытые «французские» окна деревья и произнесла без всякого выражения:

— И тут ты решил, что я просто дешевка.

— Нет!

Она перевела взгляд на него:

— Нет?

— Ни за что! Я уважал тебя и знал, что ты вовсе не из тех, кто спит с кем попало. Если бы было иначе, я бы и близко к тебе не подошел.

Эшли поспешно переварила услышанное и полюбопытствовала:

— Так что ты подумал, когда я сделала свое заявление?

— Поскольку я не сомневался, что ты не менее меня была взволнована, поначалу оно меня возмутило. Но потом я решил, что ты почувствовала себя отвратительно, наставив рога Саймону, и нашла выход в предании нашей встречи забвению.

— А как ты чувствовал себя, наставив рога Селеште?

— Тоже отвратительно, — уныло признался он, — хотя, как только поцеловал тебя, я уже знал, что разорву с ней. Несмотря на то, что нас не связывала особая страсть, я был верен ей. Без верности же наши отношения рассыпались в пыль.

— И ты сообщил Селеште, что все кончено, независимо от того, что сказала я?

— На следующий же день. Я обязан был сделать это, кроме всего прочего, потому что почувствовал, что не смогу дольше делить с ней постель. После… — Он выругался. — Если я думал о тебе до нашего рандеву на сеновале, после я думал о тебе в тысячу раз больше. Проходило время, и я понимал, что должен что-то предпринять, что я не могу забыть тебя. Поэтому я решил: после финального заезда на «Гран-при» свяжусь тобой и предложу встретиться.

— Ради чего?

— Ради установления серьезных отношений.

— Даже думая, что я люблю Саймона, даже будучи уверенным, что я почувствовала себя отвратительно, наставив ему рога?

Витор кивнул:

— Я без труда убедил себя, что ты охотно согласишься. И я заранее оправдывал нашу связь, говоря себе, что Саймон слишком молод и что, уведя тебя от него, я сделаю ему одолжение.

— Но прежде, чем ты успел связаться со мной, вмешался Саймон с его ложью.

— И с каким мстительным чувством! Когда он рассказал мне, что ты беременна от него, он словно бросил в меня ручную гранату, которая должна была разорвать меня на клочки. Я почувствовал себя обманутым, разбитым, совершенно опустошенным. Я хотел, чтобы это был мой ребенок.

Эшли печально улыбнулась:

— Как же Саймон все запутал!

— Вот именно, — со вздохом согласился Витор, и они на минуту замолчали. — В момент его гибели я рассвирепел не только потому, что считал тебя виноватой. Все было гораздо сложнее. — Витор наморщил лоб. — Отчасти это было что-то вроде ответного удара. Я хотел, чтобы ты страдала так же, как страдал я. Как заставило меня страдать торжествующе самодовольное заявление Саймона о его предстоящем отцовстве и женитьбе на тебе.

Глаза Эшли остановились на тонком белом шраме, протянувшемся зигзагом от его виска к челюсти.

— И все же ты рисковал жизнью, пытаясь спасти его.

— Я должен был вытащить парня из машины, — возразил он.

— Если бы все случилось наоборот, я сомневаюсь, что Саймон поступил бы так же, — печально заметила она.

Витор пожал плечами:

— Может, и нет. После я сообразил, что ничего не добьюсь, продолжая думать о тебе, поэтому я полностью погрузился в дела своей строительной компании. Поначалу я не намеревался увязать так глубоко, — я понял свою ошибку, когда полностью отдавался спорту, — но нужно было спасаться от тоски, и работа по шестнадцать часов в сутки казалась мне единственным выходом. Хотя избавиться от тоски мне так и не удалось.

— Ты все еще тосковал, когда мы… когда мы встретились вновь? — запинаясь, спросила Эшли.

Он кивнул:

— И тут я, чувствуя, что моя вспышка в момент гибели Саймона расстроила наши с тобой отношения, вдруг подумал, а нельзя ли попытаться возродить их. Увидев тебя, я сразу понял, что совсем не был уверен в твоих чувствах. Ты, казалось, жаждала избавиться от меня. Но когда мы получили такое удовольствие от вместе проведенного дня, мне показалось, что ты все же неравнодушна ко мне и что у нас есть шанс. Я решил: как только Томаш заснет, я объяснюсь тебе в любви и попрошу попробовать все с самого начала, но…

— Ты узнал, что я два года скрывала от тебя твоего сына, — перебила Эшли, — и объяснение в любви так и не состоялось. Ты забыл о своей любви. Меня это не удивляет. — Навернувшиеся еще раньше слезы теперь потекли из ее глаз по щекам. — Я понимаю, что сейчас уже слишком поздно и что… это не имеет никакого значения, — нервно произнесла она, — но когда я увидела тебя снова, то поняла, что продолжаю любить тебя. Я полюбила тебя с самой первой нашей встречи и не переставала любить.

Витор пододвинулся к ней по софе.

— Тогда все в порядке, — сказал он.

Она с дрожью втянула в себя воздух.

— Что, извини?

— Мы оба любим друг друга. Знаю, не так все просто в отношениях между мужчиной и женщиной. Но почему так сильно любящие друг друга люди столько времени мучают друг друга?

— Ты прощаешь меня за то, что я скрывала от тебя Томаса?

— Я простил тебя. Я понял, что ты только хотела защитить его, уберечь от неприятностей. Знаю, тебя удерживал страх. — Он взял ее руку. — И меня это не удивляет. После того как я отказался, как ты думала, от тебя, а потом еще и устроил тебе разнос, когда разбился Саймон, я оказался далеко не на высоте. Ты же не знала, как я поведу себя. На твоем месте я тоже опасался бы.

Она достала носовой платок из кармана и высморкалась, потом сказала:

— Но из-за меня ты потерял пятнадцать месяцев жизни Томаса.

— Может быть, но одно я знаю совершенно точно: тебя я уже больше не потеряю. Ни за что. — Витор обнял ее за плечи. — И я вовсе не делал вид, что влюблен в тебя. Я прикасался к тебе только потому, что мне трудно сдерживать себя, и поэтому прибегаю к хитрости Саймона — пытаюсь подтолкнуть судьбу. Я надеялся: если я дам понять тебе, как я люблю тебя, ты поймешь, что тоже любишь меня.

Ее переполнило ощущение неизбывного счастья.

— Люблю, — заверила она его. Витор притянул ее к себе и прошептал:

— Eu amo-te.

— Eu amo-te, — ответила она, и он поцеловал ее.

Его поцелуи были глубокими, любящими, жадными, и прошла целая вечность прежде, чем они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание.

— Так наденешь его? — спросил он, достав из заднего кармана брюк кольцо и глядя на нее без улыбки. — Выйдешь за меня замуж?

Эшли улыбнулась:

— Когда делают предложение, разве не встают на колени?

— И умоляют? — Витор театрально приложил руку к своим бровям. — Чего только не должен делать мужчина? — взмолился он. — Но если миледи настаивает…

— Не настаивает, — рассмеялась она и удержала его.

— Ты выйдешь за меня?

Эшли заглянула в темно-карие глаза обожаемого ею мужчины и с готовностью ответила:

— Да.

— Как можно скорее? — спросил Витор, надевая кольцо с топазом на ее палец.

— Как только все будет готово.

Он опять поцеловал ее.

— Думаю, мы и любовью должны заняться как можно быстрее, — прошептал он, когда их поцелуи стали еще более чувственными, а их дыхание участилось. — Например, сейчас. — Он отстранился и улыбнулся. — И если со временем мы обязательно обеспечим Томаша братиком или сестричкой, то сейчас я предлагаю принять меры предосторожности. Ты оказалась очень уж плодовитой.

— Или ты очень уж сильным мужиком. Не думаешь ли ты, что я дважды подряд рискну забеременеть по ошибке?

— Нет, пожалуй, — ухмыльнулся он. Подняв ее на ноги, он повел ее вверх по широкой лестнице в уютную, отделанную дубовыми панелями спальню с затененными эвкалиптами окнами.

— Ты же собирался раздевать меня неторопливо, — прошептала она, когда его пальцы стремительно набросились на пуговицы ее блузки.

— Я сказал такое? Но сейчас я бы зубами сорвал с тебя все одежды! — объявил Витор низким, горловым голосом.

— Лучше не надо, — улыбнулась она. — Этот наряд мне очень нравится, к тому же он стоил очень дорого.

— Портишь мне удовольствие, но раз ты настаиваешь, ограничусь обычным способом.

И обычным способом он быстро стянул с нее блузку и лифчик, потом ловко расстегнул молнию на брюках и моментально высвободил ее бедра из миниатюрных кружевных трусиков. Его томные, полуприкрытые веками темные глаза любовались ее обнаженной красотой.

— И раньше я считал твои груди прелестными, — прошептал он, — но сейчас они выглядят еще соблазнительней.

Положив руки на ее плечи, Витор медленно опустил их на полные округлости, чувствуя их, проводя кончиками пальцев по набухающим соскам. Эшли дрожала от наслаждения. Его руки опустились по гладкому животу на бедра и разведывали ее дивное естество. Когда его длинный палец развел посередине нежные волоски на ее лобке, Эшли прогнулась в спине, чувствуя, как начинает неудержимо пылать.

Теперь она жаждала поскорее раздеть его, почувствовать его кожу, ласкать его плоть.

— Мне нравится эта рубашка, — улыбнулся он, когда она отчаянно задергала пуговицы. — Поэтому помогу тебе…

Вскоре и он был совершенно наг. Эшли касалась его, поглаживала, целовала. Она целовала его соски, ощущая трение волос на его груди своими губами. Застонав, Витор притянул ее к себе и сильно сжал в своих объятиях. Его губы покрывали ее рот страстными поцелуями. Потом его голова опустилась, и она почувствовала, как его язык облизывает ее грудь, как его зубы покусывают упруго набухшие соски, и дикое пламя заполнило все ее тело. Витор чуть отстранился, и она заметила, что он тоже весь дрожит.

— Я сделаю все, чтобы это длилось дольше, men amor, — пробормотал он, — гораздо дольше, но я просто сгораю от желания. Извини, но я не могу…

— Я тоже хочу тебя. Сейчас! — низким дрожащим голосом потребовала она и жадно, влажно раскрылась его напору.

И чем глубже проникал он в ее пламенеющее естество, тем жаднее она сжимала и расслабляла мышцы своего чрева.

— Эшли! Эшли! — бормотал Витор, и ее имя прорывалось сквозь его зубы в лихорадочном выдохе.

Ритм ускорялся, кожа скользила по коже, плоть сливалась с плотью. Их любовь не знала ни конца ни края. Они оба отдавались великолепию своей страсти, пока не пришел головокружительный момент, когда они стали единым целым.

— Твоя мать была счастлива, когда Эстель пришла в восторг от Томаса, — вспомнила Эшли, прижимаясь головой к его груди.

— Еще больше она обрадовалась, когда мы сообщили ей день нашей свадьбы, — прошептал Витор.

Наступила полночь. Они нежились в его постели. Только что они опять любили друг друга, на этот раз еще медленнее, еще восхитительнее.

— Известие порадовало моих родителей и брата, — вспомнила она недавние телефонные разговоры.

Он нежно гладил ее длинные светлые волосы, которые чуть раньше своими прикосновениями вызывали у него мучительно-сладкие ощущения.

— Следующий вопрос, который нуждается в решении, — это где мы будем жить.

Эшли взглянула на него и проронила:

— С радостью перееду в Лиссабон. Мне нравится Алгарве, но…

— Тогда там мы и будем жить. Мой бизнес будет поделен на два района, и оба меня устраивают. А в Алгарве ты сможешь и дальше заниматься своим делом. Если хочешь, конечно.

— Хочу. По крайней мере некоторое время. Пока у нас не появится еще одно дитя. — Она куснула его грудь. — Тогда ты будешь у самых истоков — с бессонными ночами, кормлениями через каждые четыре часа и постоянной переменой пеленок.

— Едва могу дождаться. Однако нельзя ли отсрочить это счастье года на два?

— Почему бы и нет? — ответила Эшли, теснее прижимаясь к нему.

— Как ты посмотришь на то, что мы переедем в большую виллу, строящуюся в Прае-ду-Карвуэйру? — поинтересовался Витор. — Она будет готова через два месяца, а до тех пор мы можем пожить в твоем доме.

— И принимать вместе ванны при свечах?

— Каждый вечер, — подтвердил Витор. — В помещении конторы, которую мы купим в деревне, ты сможешь устроить свою студию и мастерскую.

— Это было бы идеально. — Эшли кивнула. — Ты говорил, что выселишь меня из моего дома, и добился своего.

— Всего-то и нужно было что жениться на тебе, — прошептал он и снова принялся целовать ее. — Я посажу несколько миндальных деревьев в саду, на случай, если ты вдруг начнешь тосковать по родине.

— Не начну, — сказала Эшли. — При условии, если ты будешь крепко меня обнимать.

— Я буду обнимать тебя всю жизнь, meu amor, — улыбаясь, заверил ее Витор.