Анжелика застыла.

Безмолвная молитва Мириам превратилась в исступленный шепот.

– Oui, – сказал Пьер, отходя от камина. С каждым шагом его отпускало прошлое напряжение. – Анжелика может выйти за меня.

Анжелика смотрела на Пьера и не могла поверить в происходящее.

Пьер пересек комнату, и громкий уверенный стук его сапог почти прогнал ее оцепенение. Он опустился перед Анжеликой на одно колено. Решительность, которой светилось его лицо, заставила ее дрожать от предвкушения. И когда он протянул к ней руку, взял ее ладонь в свои мозолистые пальцы, сердце Анжелики оборвалось. Он ведь не всерьез, верно?

На губах Пьера возникла напряженная улыбка.

– Давай поженимся.

Она вглядывалась в его лицо. Улыбка поблекла, сменившись такой сосредоточенностью и решимостью, что она даже перестала дышать. Пьер, с непривычной серьезностью, поднес ее руку к губам и запечатлел на ней нежный поцелуй.

– Анжелика Мак-Кензи, окажешь ли ты мне честь стать моей женой?

Все в ней кричало: «Да, да, да!» Она выйдет за него сегодня же, она будет принадлежать ему вечно. Но слова застряли в горле.

– Пожалуйста, скажи «да». – В его глазах сквозила такая уверенность, что Анжелика почти поверила в то, что у них все получится.

А получится ли? Пьер всегда был уверен во всем, что задумывал сделать. А она всегда с готовностью следовала за ним, куда бы он ее ни повел. Но может ли она в этот раз так слепо ему подчиниться? Мириам шептала молитву, и Анжелике отчего-то казалось, что эта молитва призывает ее к осторожности.

Но если Пьер хочет на ней жениться, как отказать ему?

Всю жизнь Анжелику тянуло к нему. Тянуло с такой страстью, которой она никогда не испытывала к Жану. И за последний месяц, который они провели вместе, эта страсть только усилилась, почти пугая, потому что именно подобную страстность она видела в своей матери.

Пьер снова поднес к губам ее руку, и на этот раз тепло его дыхания, прикосновение губ, огонь в глазах сказали ей, что он испытывает такую же страсть.

– Пьер, – сказала она шепотом, отнимая руку. Как она могла ему отказать? Она никогда не говорила ему «нет». Ни разу ей не пришлось этого делать. Но ведь теперь он просит о невозможном, так ведь?

– Как мы можем пожениться? – Ей в конце концов удалось выудить связный ответ из водоворота спутанных мыслей. – Я не могу… я не стану… я никогда не покину остров, а ты не можешь здесь остаться.

Он сел на пятки, с мольбой всматриваясь в ее глаза.

– Давай сейчас не будем думать о деталях. Давай поженимся, а со всем остальным разберемся позже.

Анжелика отвернулась, чтобы не видеть его глаз. Еще немного, и она уже не сможет ему сопротивляться.

Но дело было в том, что она обязана на этот раз отказать, хотя все в ней буквально кричит «соглашайся».

– Пьер, мы не можем пожениться. – Боль от этих слов когтями вонзилась в сердце.

– Oui, можем.

Глаза защипало от слез.

– Ты не хуже меня знаешь, что мы с тобой слишком разные. Ты любишь лесную глушь, а мое место на острове. – Он снова начал возражать, но Анжелика прервала его, мягко прижав пальцы к его губам: – Я не смогу быть счастлива, живя в каноэ. Я знаю, что ты не хочешь подобной жизни для своей жены и никогда не сможешь быть счастлив сам, проводя на острове целый год.

На этот раз он не возразил, хотя в глубине сердца таилось желание услышать его ответ. Медленно опускающиеся плечи и гаснущий в глазах свет ответили вместо Пьера: он наконец начал осознавать сложившуюся ситуацию.

– Если один из нас пожертвует собой ради другого, – продолжила она, – со временем мы возненавидим друг друга. А я не могу смириться с мыслью о том, что ты меня ненавидишь. Ненавидишь за то, что я отняла у тебя самое дорогое.

– Я никогда не смогу ненавидеть тебя, ma chérie.

Возможно, он и не будет ее ненавидеть. Но он не сказал, что любит ее.

Да, он произнес однажды эти сокровенные слова – давным-давно, когда она была еще маленькой девочкой. Но сможет ли он повторить их теперь? Если Пьер хочет жениться на ней, потому что любит и не может без нее жить, пусть скажет.

Она так хотела, чтобы он это сказал! Так ждала этих слов!

Жан любил ее. Он всегда безоговорочно давал ей понять, что обожает. Как она могла променять его любовь на постоянную неопределенность с Пьером?

– Ох, Пьер… – прошептала она пересохшими от волнения губами.

Он всего лишь среагировал на опасную ситуацию с Эбенезером. И как только у него появится возможность остыть, собраться с мыслями и оценить произошедшее объективно, Пьер поймет, что не обязательно принимать настолько радикальные меры ради ее безопасности. Свадьба была серьезным делом, и он не мог предлагать подобное лишь затем, чтобы ненадолго почувствовать себя героем. Нужно было учесть и далеко идущие последствия. К тому же она уже обещала Жану.

– А как же мое обещание Жану? – спросила она.

При упоминании этого имени Пьер нахмурился.

– Жан не тот, кто сумеет сделать тебя счастливой. Да пусть бы и смог, ты ведь не чувствуешь к нему того, что чувствуешь ко мне.

Анжелика не могла этого отрицать. С Жаном ее кровь никогда не вскипала так, как в присутствии Пьера. Но это было неважно. По крайней мере, так она себе говорила. И отчего-то в этот раз внутренняя честность ей изменила.

– Пьер, давай будем откровенны друг с другом, – сказала она, отчаянно желая, чтобы он отошел на другой конец комнаты, оказался на безопасном расстоянии, потому что даже в присутствии Мириам она с трудом удерживалась от того, чтобы не прикоснуться к нему.

– Хорошо. Давай будем откровенны.

– Я не смогу выйти за тебя замуж, я не справлюсь. – Ее удивила боль, с которой дались ей эти слова. Боль проникала глубоко в сердце, и Анжелика тут же пожалела о сказанном.

Он не ответил. Но целая буря чувств отразилась на его лице, пока не сменилась наконец смирением с отказом. Он поднялся и глубоко вздохнул.

Мириам затихла. Она молилась, чтобы Анжелика вышла за Пьера? Или за Жана? Ответил ли Господь на ее молитву?

– Если ты вынуждена будешь вернуться к Эбенезеру, – тихо сказал Пьер, – то я могу хотя бы сделать так, чтобы он не тронул тебя до конца лета.

Она не могла заставить себя спросить, что он задумал, и предупредить, что не стоит горячиться, чтобы не ухудшить положения. Она не могла вымолвить ни слова – разочарование комком застыло в горле и рвалось наружу, отчего Анжелике хотелось спрятать лицо в ладонях и разрыдаться.

Она получила именно то, чего добивалась. Она убедила Пьера, что они не подходят друг другу. Так почему же все чувства кричат, что она только что совершила самую ужасную из возможных ошибок?

* * *

Пьер неподвижно застыл перед столом полковника Мак-Дугала в его кабинете. Из комнаты напротив доносились голос учителя танцев, отсчитывающий шаги вальса ритмичным «раз, два, три», и постукивание его трости.

Пьер, конечно, не удержался вначале: заглянул в гостиную и улыбнулся Лавинии и Анжелике, притворяясь, что его веселят их уроки танцев. Но на сердце было тяжело – тяжелее, чем когда-либо.

Он пытался сосредоточиться на разговоре полковника с его советниками, но мысленно то и дело возвращался к Анжелике в другую комнату, представлял румянец ее щек, сияющие глаза, прекрасные рыжие локоны и грациозные движения.

Его предложение на прошлой неделе было капризом и сорвалось с губ без размышлений и планирования. Пьер говорил себе, что хочет жениться на Анжелике ради нее, ради ее безопасности в те дни, когда он уедет.

И несколько дней после этого он мысленно отчитывал себя за то, что предложил подобное. Стыдился того, что поступил так поспешно. И все же всякий раз, когда он видел Анжелику, мысли о свадьбе возвращались вопреки всяческой логике.

Она отказала ему. И привела довольно веские основания отказа, так ведь?

Пьер сглупил, поднимая эту тему, и теперь изо всех сил старался выбросить мысли о женитьбе из головы. Пытался вырвать из сердца возникшее желание и испытывать к Анжелике только дружеское расположение, как в прежние времена.

Но всякий раз, стоило только увидеть ее, страсть лишь усиливалась. Он хотел ее – хотел поцеловать, хотел обнять, запустить пальцы в ее волосы, погладить по щекам.

Его поражала сила реакций собственного тела. Но эмоциональная связь была еще сильнее.

Ему нравилось проводить с ней время, нравилась возможность вместе смеяться и вести бесконечные разговоры, заниматься чем угодно и при этом не наскучить друг другу.

Чем дольше он оставался на острове, тем сложнее было думать о том, что придется отсюда уехать. Единственным способом пережить прошлую неделю была его решимость избегать Анжелику всеми возможными способами, что было довольно легко, потому что Анжелика была занята уроками с Лавинией, а после помогала рассылать приглашения на вечер танцев и наблюдать за тем, как приводят в порядок здание правления. В этом доме был довольно большой зал, обычно используемый для совещаний, но теперь его спешно переделывали в бальный.

– Возможно, нам стоит отправиться на озеро Гурон и перехватить американцев на пути сюда, – предложил сержант, сидящий на одном из окружавших роскошный стол стульев.

В комнате облаком повис сигарный дым. И дым, и каменные стены, и полумрак – все давило на Пьера, душило его, заставляло жалеть, что он явился на это собрание.

– Нельзя больше откладывать конфронтацию, – продолжал офицер. – Наши солдаты устали ждать.

Уже миновала середина июля, а американцы до сих пор не нападали. Пьер не мог позволить себе проявить истинные чувства, но злость, вызванная сложившейся ситуацией, мучила его дни и ночи напролет. Он мог лишь предполагать, что командующий американскими войсками не получил его сообщений о необходимости скорейшей атаки.

Теперь форт Джордж был отстроен. С помощью гражданских полковник Мак-Дугал закончил стройку, которая на самом деле являла собой наблюдательный пост, поскольку новому форту недоставало своего источника воды. Однако наличия поста будет достаточно, чтобы американцы не стали атаковать основной форт с тыла.

– А может, американцы пытаются измучить нас ожиданием, – предположил другой офицер. – Хотят дождаться дня, когда мы поверим, что в безопасности, а потом нападут.

Несколько офицеров согласились с этим предположением.

– Дюран, – сказал полковник с сильным шотландским акцентом, прищурившись в сторону Пьера, – что говорят твои источники? На каком расстоянии от нас американский флот?

Пьер прислонился к прохладной стене, стараясь казаться как можно более непринужденным.

– Мои источники говорят, что поблизости от нас ни намека на американские силы.

И это было правдой. Его знакомые наконец передали, что американский флот задерживается по причине раздоров относительно того, кто будет командовать. Вначале был избран майор Холмс, но вскоре командование перешло к полковнику Крогану, двадцатидвухлетнему уроженцу Кентукки. Пьер лишь качал головой при мысли, что такой молодой паренек будет вести в бой семь сотен американских солдат.

Насколько он слышал, в последний раз флот планировал выйти из Детройта в начале июля. Но с тех пор вестей не было, и Пьер не знал, двинулся ли флот и если да, то когда и куда. Как бы то ни было, но, если англичане выдвинутся им навстречу по озеру Гурон, в морском бою они проиграют американцам.

И остров останется практически без охраны.

– Индейцы теряют терпение, – сказал он, тщательно подбирая слова и тон. Нельзя было выдать своих истинных чувств и показать, как он хочет, чтобы англичане убрались с острова. – Я слышал, что они собираются вернуться в свои охотничьи угодья, если в ближайшее время не будет обещанного им кровопролития.

Полковник кивнул, опуская подбородок на сплетенные пальцы.

– Они более чем готовы к битве, – подтвердил он.

Еще один офицер выпустил целое облако сигарного дыма.

– Тогда я согласен. Нам стоит выдвинуться в озеро и перехватить их флот на полпути, положив тем самым конец этому ожиданию.

– Лучшая защита – это нападение, – добавил второй офицер.

Пьер знал, что подобный шаг будет предельной глупостью. Если большая часть англичан выдвинется на кораблях и начнет битву, удержать остров не удастся.

Некоторое время полковник равнодушно молчал. Он не был таким приверженцем формальностей, как большинство знакомых Пьеру английских офицеров, и был куда более приземленным и приятным в общении. Он заботился о Лавинии и, при всей своей строгости к солдатам, был справедлив, чем заслужил всеобщее уважение.

Чем больше времени Пьер проводил с полковником и Лавинией, тем тяжелее ему давались обязанности шпиона. В самом начале войны, два года назад, когда он согласился шпионить за американцами в пользу полковника, он не думал о Боге и вел бесшабашную жизнь. И без раздумий согласился обменивать секретную информацию на деньги.

Война была ему безразлична, Пьер видел в ней лишь шанс разбогатеть.

Но после того как он решился на перемены в жизни, Пьер намеревался прекратить свою шпионскую деятельность. Но к тому времени американцы прознали о его дружбе с англичанами и убедили работать уже на них: продолжать дружбу с полковником, но использовать ее к выгоде американцев.

Последовали, конечно, споры, но Пьер выяснил, что шпионить для американцев было куда достойнее. Он мог с этим смириться. И даже считал шпионство расплатой за свое прошлое, рассматривал его как возможность помочь своей семье и стране: он ведь так и остался американским гражданином.

Но теперь, очутившись дома после подобной жизни, он испытывал чувство вины, которое придавило его, как рухнувшая каменная стена. Полковник Мак-Дугал и Лавиния доверяли ему, а он их предавал.

Пьер глубоко вздохнул, надеясь избавиться от давящего ощущения, но это не помогло. Неужели Господь опять пытается что-то ему сказать?

Из гостиной напротив долетел слабый отзвук мелодичного смеха. Там танцевали Лавиния и Анжелика… Мысли Пьера снова вернулись к тому мгновению, когда он сидел с Анжеликой на дереве и целовал ее. Похоже, именно тогда он понял, что не сможет покинуть остров.

Мрачная правда заключалась в том, что он не мог прекратить шпионить, даже если бы захотел. Если он остановится сейчас, полковник и другие офицеры узнают правду о том, каков он есть на самом деле, и немедленно назначат цену за его голову. Он вынужден будет бежать, спасая свою жизнь.

И бросить Анжелику и матушку одних. Как он мог пойти на такое? А что, если англичане решат, что и они причастны к измене, и казнят обеих за его проступки?

Нет, он запутался в паутине лжи, которую сам же и сплел. Простого выхода из создавшегося положения у него не осталось.

– Хотите узнать, что я на самом деле думаю, полковник? – спросил Пьер наконец.

Полковник кивнул.

– Конечно, Дюран.

– Я думаю, что нам нельзя оставлять остров. – Совесть подтолкнула его к искренности, пусть эта искренность была и не в пользу американцев. – При всей силе нашего флота нам не победить в морском бою американцев. Прежде всего, потому, что индейцы не смогут помочь нам на воде. Их каноэ ядра разнесут в щепки.

Офицеры затихли. Щебет Лавинии из гостиной стал почти различим.

– Нет, – продолжал Пьер. – Раз уж индейцы – наши союзники, разумнее будет остаться на суше и использовать их в полной мере, когда американцы решатся на нас напасть.

Полковник кивнул:

– Я уж начал было сомневаться в тебе, Дюран. Но в этот раз твой совет нам полезен.

Пьер улыбнулся, надеясь, что улыбка вышла очаровательной, но сердце тревожно заныло, намекая, что полковник рано или поздно обнаружит его игру. Оставалось молиться о том, чтобы война закончилась раньше, чем это произойдет, иначе он просто покойник.