Мичилимакинак, остров Большой Черепахи, территория Мичигана Май 1814 года

Рассветный туман вился вокруг Анжелики Мак-Кензи, скрывал лесную тропу. Но девушка не нуждалась в дневном свете, чтобы найти ее. На любимом острове она знала каждую тропку и могла бы пробежать по ним даже с завязанными глазами.

И все же было в этом сыром туманном воздухе нечто, заставлявшее ее торопиться, отзывавшееся дрожью, как от ледяного дыхания в шею. Холодная грязь с чавканьем и хлюпаньем продавливалась между пальцами босых ног. Девушка взглянула на темные заросли ежевики так, словно оттуда вот-вот выпрыгнет на нее оборотень, скаля острые волчьи зубы.

Она знала, что ничего подобного не произойдет. Оборотни водились только в сказках, вроде той, которую вчера рассказывали у камина, а она краем уха подслушивала. И все же ей никак не удавалось выбросить из головы образ горбатой косматой спины, длинного хвоста и заостренных ушей, мерещившихся ей в каждой тени.

Ее сердце часто билось, его стук мог бы соперничать с сигналом военного барабанщика из форта.

С каждым днем ее тайные утренние походы становились все более опасными. Особенно теперь, когда почти все островитяне оказались на пороге голодной смерти. Живущие в форте английские солдаты питались еще хуже. За долгую зиму они забили на мясо всех своих лошадей и теперь становились все отчаяннее и опаснее.

Но какова бы ни была опасность, она не могла прекратить эти походы. От скудных ежедневных передач продуктов зависела жизнь ее дорогой подруги.

Одной рукой Анжелика прижимала ткань простой полотняной юбки, оберегая хрупкую ношу в кармане. Во второй руке болтались две форели, которых она поймала.

Треск ветки и низкий хриплый крик пронзили тишину, напугав девушку. Она застыла на месте и втянула глоток прохладного майского воздуха, в котором витали намеки на сладкий аромат первоцветов и земляничных деревьев. Анжелика склонила голову, прислушиваясь и вглядываясь в туман.

Новый резкий крик донесся сверху, и на этот раз она опознала звук. Голос принадлежал краснокрылому дрозду. Тихий вздох облегчения сорвался с ее губ. Перелетные птицы возвращались домой. И если уж они добрались до отдаленного северного острова, значит, и корабли с продовольствием сумеют добраться до Мичилимакинака. По крайней мере, она молилась о том, чтобы корабли поскорее прибыли и избавили их от страданий.

Треснула ветка, и взгляд девушки снова метнулся к тропинке. Она застыла, увидев, что ждет ее впереди.

Там стоял оборотень. Полускрытый туманом, он загораживал ей дорогу, широко расставив ноги. Сзади виднелся хвост, одно ухо под странным углом торчало вверх.

Ее кровь заледенела, как вода озера, которое ей чуть раньше пришлось переплыть на своем берестяном каноэ.

Оборотень зарычал и хрипло закашлялся, а затем сделал нетвердый шаг в ее сторону.

– Отдай мне свою еду.

Все в ней кричало, что нужно бежать, спасаться, исчезнуть в лесу. Она прекрасно знала лес и могла с легкостью сбежать от чудовища. Но страх вморозил ее ноги в грязь и сковал все движения.

Оборотень зашагал к ней. С каждым шагом его хвост странным образом превращался в длинный меч, а ухо – в офицерскую шляпу, сидевшую на нем так, словно он надел ее задом наперед.

– Я знаю, что у тебя есть еда, – слова его были слегка невнятными. – И я приказываю тебе отдать ее мне.

Он, покачиваясь, подошел ближе, и туман словно испарился, открывая взгляду красную военную форму, которую невозможно было не узнать. Это был лейтенант Стили, интендант. И он представлял собой ту самую опасность, которой она так надеялась избежать.

Девушка убрала руку от двух куриных яиц в кармане, стараясь не привлекать внимания к своему скрытому сокровищу, и подавила желание защитным жестом прикрыть испеченную в золе лепешку и несколько мидий, которые спрятала в лифе платья. В крайнем случае она могла отдать рыбу, но только не яйца и лепешку.

Его пустые глаза с голодным блеском сосредоточились на форели. В тумане исхудавший офицер больше напоминал восставший из могилы скелет, нежели оборотня, о котором она вначале подумала.

– Рыба, девка.

– Что?

– Что скажет Эбенезер Уайли, когда узнает, что ты припрятала часть улова? – В вопросе звучала угроза.

Все знали, насколько суров ее отчим. Даже британские солдаты, которые приходили в его таверну и лавку, быстро поняли, что с ним шутки плохи. Если Эбенезер узнает, что Анжелика скрыла от него хоть пару рыбешек ради этих утренних доставок, он строго ее накажет и наверняка положит этому конец. И что тогда будет с Мириам?

Губы лейтенанта Стили сжались в кривую улыбку.

– Вижу, ты не хочешь, чтобы мистер Уайли узнал о твоем обмане. – Солдат сделал еще один нетвердый шаг. – Я как интендант этим утром получил приказ помочь комиссару собрать продовольствие для гарнизона.

Она не поверила этому ни на миг. По его налитым кровью глазам и растрепанному виду она догадалась, что ночь он провел, напиваясь в порту Норт-Салли, а утром надеялся проскользнуть обратно в форт незамеченным.

Однако она решила ему подыграть:

– О, прошу прощения. Я все утро была так занята работой, что пропустила сигнал к утреннему подъему флага.

Анжелика точно знала, что барабанщик и горнист еще не давали сигнала к подъему. Она всегда прислушивалась к утренней побудке. Этот сигнал, раздававшийся из форта, все жители острова привыкли использовать вместо часов. Вскоре после сигнала Эбенезер будет ожидать ее возвращения.

Но если лейтенант Стили хотел ее припугнуть, она могла ответить ему тем же.

Они оба знали, что она может сообщить о его отсутствии в форте. Всем солдатам строго запрещалось покидать казармы после заката и до побудки на следующее утро. Нарушение комендантского часа влекло за собой суровое наказание.

Всего неделю назад солдата поймали вне форта после отбоя. Тогда его приговорили к сотне ударов девятихвостой плетью. Капитан уменьшил количество ударов до семидесяти пяти, когда солдат признался, что наружу его выгнал голод, он пытался найти еду.

– Если ты отдашь мне рыбу, – сказал лейтенант уже более мрачным тоном, словно припомнив недавнюю порку, – мы сможем притвориться, что ты не видела меня, а я – тебя.

Она ослабила хватку на связке рыбы и, помедлив секунду, бросила улов к его ногам. Каждый мускул ее стройного тела напрягся, готовясь бежать прочь в тот миг, когда он нагнется за рыбой.

Но вместо того чтобы подобрать связку, он рванулся к девушке со скоростью, которая не вязалась с его измученным видом. Костлявые пальцы сомкнулись на ее руке, и он с поразительной силой дернул девушку к своему истощенному телу.

Она была слишком испугана, чтобы среагировать.

– Я думаю, что ты прячешь больше еды. – От его дыхания на щеке ее затошнило. Выпирающие ребра солдата вдавливали ей в грудь лепешку в тонкой обертке.

Она оттолкнула его. Красная форма после суровой зимы обветшала. Его волосы были слишком длинными, щеки и подбородок заросли бородой, запавшие глаза лихорадочно светились на когда-то привлекательном лице. Сейчас лейтенант представлял собой жалкое зрелище.

После двух лет на острове все солдаты представляли собой жалкое зрелище. Зимы на Мичилимакинаке были суровы даже к привыкшим и подготовленным островитянам, не говоря уж о «тонкокожей» и плохо одетой британской армии.

– Мы все голодаем, – тихо сказала она. – Пожалуйста, возьмите рыбу в подарок и отпустите меня.

Его хватка ослабла, но лишь на секунду, затем пальцы снова сжались.

– Отдай мне все, что осталось. Сейчас же.

– Я не могу этого сделать.

Он хрюкнул и обхватил рукой ее шею. Пальцы сжались, лишая ее возможности вздохнуть.

Паника придала сил, и девушка принялась бить его, пытаясь освободиться от удушающей хватки. Но, несмотря на истощение, он был слишком силен для нее.

Горло начинало гореть, а легкие отчаянно жгло от нехватки воздуха. Ей нужно было вдохнуть, но никакие удары и попытки вырваться не ослабляли его пальцев и не давали втянуть ни глотка воздуха.

Она уже чувствовала, как закатываются глаза, как волна темноты накрывает ее сознание.

Неужели вот так ей суждено умереть? На любимом острове, борясь за еду, которую она стремилась отнести умирающей от голода подруге?

За спиной лейтенанта раздался громкий удар, и внезапно смертельная цепь на ее горле разомкнулась.

Лейтенант Стили бессмысленно вытаращил глаза и рухнул на колени у ее ног, тут же растянувшись в грязи в полный рост.

Она попятилась, со свистом втягивая воздух в горящее горло, и впилась взглядом в неподвижную фигуру на тропе.

Утренняя дымка внезапно просветлела, и дыхание девушки вновь прервалось.

За лейтенантом стоял призрак куда массивнее – опять оборотень, на этот раз страшнее первого. Его длинный плащ еще не опал после рывка, открывая взгляду штаны из оленьей кожи и свободную кожаную рубаху. В руке он держал весло для каноэ, как у индейцев оджибве, которым, очевидно, и был оглушен интендант. Одного удара такой палицы с круглым шаром на конце обычно хватало для смертельного исхода.

Призрак поддел лейтенанта ногой в индейском мокасине. Лейтенант Стили застонал, но не пошевелился.

Ее спаситель сунул весло за пояс. Это был не просто ремень – это был особый плетеный пояс, который мог принадлежать лишь вояжеру, торговцу пушниной.

Сердце Анжелики часто забилось от волнения. Помимо пояса на «призраке» были истрепанные погодой штаны из оленьей замши, красная шерстяная шапка и плащ, который больше походил на капоте – индейскую накидку из одеяла.

Он был вояжером. Вне всяких сомнений.

Но если он один из торговцев пушниной, добиравшихся сюда на каноэ, как он сейчас оказался здесь? И почему так рано утром?

Она оглянулась, всматриваясь в обрамлявший тропинку лес. Обычно, когда вояжеры прибывали на остров (а это происходило каждую весну), они приезжали большой толпой, повсюду гремели смех и пение.

Но сейчас она не видела ни намека на присутствие остальных. С конца осени у острова не было связи с внешним миром. Он был отрезан, как только первый лед сковал водные пути и изолировал остров, – так бывало с ним каждую зиму.

Вояжер начал отступать так же беззвучно, как и приблизился.

– Благодарю за то, что спасли мне жизнь, – сказала она, не желая так быстро терять его из виду.

Он кивнул, но продолжал удаляться.

Ей нужно было знать, откуда он взялся и где остальные вояжеры, плывут ли они сюда.

– Подождите. – Она пошла за ним, с трудом заставляя ноги двигаться.

Он вытянул руку, жестом запрещая ей приближаться.

– Кто вы? – спросила она.

Он прижал палец к губам и в этот миг впервые повернулся к ней лицом, а рассветные тени слегка отступили.

Она едва сдержала вскрик.

Это был Пьер Дюран.

Даже густая борода, скрывавшая его подбородок и щеки, не помешала девушке тут же узнать его лицо, черты которого почти не изменились с тех пор, как пять лет назад он покинул остров.

Он был все так же удивительно красив.

Те же бездонные темно-карие глаза, что всегда творили странные вещи с ее пульсом, те же непослушные волнистые темные волосы, та же смуглая кожа, унаследованная им от отца-француза.

Длинные ноги и широкие плечи, а под индейской накидкой мощные мышцы натягивали ткань его рубашки.

От изумления она смутилась и замолчала. И лишь ждала, когда он тоже узнает ее и его лицо вспыхнет той же радостью, что и прежде, во время их встреч. Но его взгляд метнулся к неподвижно лежавшему в грязи интенданту, а затем к лесу, ведущему в сторону западного берега. И когда он снова посмотрел на нее, в его глазах не было ничего, кроме раздражения, словно она была неожиданной помехой.

– Простите, мадемуазель, – хрипло прошептал он, – но я вынужден просить вас никому не говорить о нашей встрече.

Неужели он ее не узнал? Но не могла же она так сильно измениться за пять лет? Пальцы девушки взлетели к лицу. Она редко смывала с него грязь. И одевалась как можно проще. И всегда прятала длинные рыжие волосы под капор, как требовал того Эбенезер.

Но разве все это могло помешать Пьеру ее узнать? Она осталась все той же Анжеликой, которая бегала вместе с ним по этой же тропе бесчисленное количество раз. Той же подругой, с которой он лазил по деревьям, рыбачил, собирал ягоды и плавал в озере.

Интендант застонал и пошевелился.

Пьер, не сводя с него взгляда, начал пятиться в густой подлесок, пробираясь между валежником и ветвями.

– Куда ты? – Анжелика не могла вот так его отпустить. Она должна была узнать, где он был и почему после стольких лет решил вернуться на остров.

И снова он поднял руку, запрещая ей приближаться.

– Прошу вас, мадемуазель. Притворитесь, что никогда меня не видели.

Она застыла от холода в его голосе. Так он действительно ее не узнал? Анжелика подавила в себе волну разочарования. Ей хотелось выпалить свое имя и сообщить, что она подруга его детства и что за все годы его отсутствия не было ни дня, чтобы она не вспоминала о нем. А еще ей хотелось сказать ему, что, с тех пор как Жана сослали с острова, Мириам живет только благодаря ей – и если бы не ее жертвенность и помощь, его мать давно была бы мертва.

Но Пьер уже исчез в тумане. По его тревожным взглядам она догадалась, что тут что-то не так, что он, возможно, попал в какую-то беду. Иначе зачем бы он пробирался на остров до рассвета и так старался ускользнуть незамеченным?

Она напрягала глаза, пытаясь рассмотреть его силуэт или хотя бы красную шапку, но туман поглотил его полностью. Пьер исчез. Анжелика хотела позвать его по имени, но за ней на тропинке снова застонал интендант. Девушка развернулась и побежала прочь, все быстрее и быстрее, стараясь, чтобы расстояние между ней и лейтенантом Стили было как можно большим, прежде чем тот очнется.

Несмотря на поджидавшие повсюду опасности, она любила ранние утренние часы на острове, когда все еще спали и она могла притвориться, что все хорошо, и нет вокруг никакой войны, и люди не оказались на грани голодной смерти.

Она любила весну, когда сладкий прохладный ветер сменял безжалостные метели и тепло наконец начинало плавить снег и лед, возвращая остров к жизни.

Если бы только у нее было время остановиться и насладиться этой красотой, как она часто делала это в детстве, когда Пьер и Жан еще не пропали. Но медлить было нельзя, иначе Эбенезер мог заподозрить, что по утрам она занимается не только рыбалкой.

К тому времени как она добралась на туманную поляну у луга, на которой стоял небольшой бревенчатый коттедж Мириам, Анжелика тяжело дышала. Туман начинал розоветь, а это означало, что солнце уже восходит и вскоре развеет дымку.

Анжелика глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, прежде чем вошла в маленький домик подруги.

– Доброе утро, Мириам, – сказала она, проскальзывая через дверь в единственную комнату.

– Ты бежала, – голос Мириам донесся из темноты, со стороны очага. – Что-то случилось?

– Все хорошо. – Она молилась про себя, чтобы Мириам ей поверила.

По шороху спиц Анжелика поняла, что Мириам уже трудится, вяжет шапки, которые она будет продавать летним посетителям острова.

К счастью, Мириам все еще могла вязать, несмотря на потерю зрения.

Анжелика развязала шнурок на кармане, затаив дыхание и надеясь, что Мириам начнет делиться новостями и расскажет ей, что видела сегодня Пьера.

Шорох стих, и комнату наполнила тишина.

– Что-то произошло, – тихо сказала Мириам.

Анжелика выудила яйца из кармана и положила их на стол. Если бы только эта добрая женщина не была такой чуткой…

– У тебя сегодня утром были гости?

– А должны были быть?

Анжелика запустила руку за лиф и вытащила завернутую в тряпицу лепешку. Положив ее на стол рядом с яйцами, она пересекла комнату и опустилась на колени перед угасающими углями.

Пьер был свиньей. Как он мог не выделить нескольких минут своей драгоценной жизни на то, чтобы проведать собственную мать? Неужели это так сложно?

– Мне ты можешь сказать правду, ангел, – произнесла Мириам.

Анжелика едва набрала горсть щепок и опилок со дна дровяного ящика у камина.

– У тебя почти закончились дрова. Хорошо, что ночи теперь уже не такие холодные.

– Кого ты видела этим утром? – настаивала Мириам.

Анжелика вздохнула. Она знала, что не сумеет избежать этих проницательных вопросов.

Но что она может рассказать? Что на нее напал интендант форта? Или что она видела Пьера? Что из этого меньше расстроит Мириам?

Рассказ о Пьере будет слишком жесток. Разве мать сумеет вынести новость о том, что ее давно пропавший сын вернулся, но отказался ее навестить?

– Все это не стоит беспокойства. – Анжелика насыпала оставшиеся щепки на едва тлеющие угли. – Сегодня я наткнулась на одного из солдат, и он потребовал отдать ему мой улов.

Стул Мириам заскрипел по деревянному полу. В мутном свете, который начинал проникать сквозь восточное окно, закрытое вылинявшими желтыми занавесками, Анжелика увидела, как та поднимается.

– Он что-то с тобой сделал? – голос Мириам осекся.

Анжелика поднялась и торопливо подошла к ней, вытирая пыльные руки о юбку платья.

– Прошу, не волнуйся.

Мириам схватилась за Анжелику. Ее дрожащие пальцы начали изучать лицо девушки, скользить по щекам, по носу, по векам. Несмотря на почти полную слепоту, Мириам обнаружила вспухшую кожу на шее, там, где пальцы лейтенанта Стили едва не задушили ее.

– Он поранил тебя?

– Лишь немного. – Анжелика погладила Мириам по щеке, вложив в этот жест всю свою любовь к женщине, которая была ей матерью куда больше, чем та, что произвела ее на свет.

Несмотря на возраст, щеки Мириам не покрыли морщины, они были гладкими под пальцами Анжелики, загрубевшими, как отвесные скалы у моря.

В состоянии своей кожи Анжелика винила ежедневную рыбалку, для чего приходилось бурить проруби, и постоянный контакт с холодным воздухом и ледяной водой, от которой ее пальцы все время трескались и кровоточили.

– Тебе нужно прекратить меня навещать, – прошептала Мириам, нежно проводя пальцами по воспаленной коже на шее Анжелики. – Для тебя это слишком опасно.

– Завтра я буду осторожнее.

Мириам уронила руку, и Анжелика помогла подруге дойти до стола, к лепешке и куриным яйцам.

– Ты снова отдала мне свой завтрак?

– Нет. Это специально для тебя.

От вида еды желудок Анжелики застонал от голода. Но она отвернулась от Мириам прежде, чем женщина смогла почувствовать правду – что она действительно отдала ей свою скудную долю хлеба, оставленную со вчерашнего обеда.

– По крайней мере половину, ангел, – сказала Мириам.

– Я позавтракаю, когда вернусь на постоялый двор. – Анжелика снова подошла к угасающему камину. – Бетти будет жарить рыбу.

Она очень надеялась, что новая жена Эбенезера даст ей хоть что-то на завтрак.

– Мириам, пожалуйста, поешь. – Анжелика склонилась к углям, подула на них и была вознаграждена промельком оранжевого света, несколькими искрами и целым клубом дыма.

Мириам никогда не жаловалась на голод, но худые плечи, костлявые руки, болтавшееся на ней платье сами говорили о том, что она на грани голодной смерти.

– У меня еще есть несколько ракушек, – сказала Анжелика. – Я разведу огонь, и ты сможешь сварить их к чаю.

Она не хотела, чтобы Мириам оставалась наедине с огнем и хоть что-нибудь готовила сама. Волдыри от последнего ожога лишь недавно зажили на тыльной стороне руки Мириам.

– Господь с нами, ангел, – ответила Мириам. – Какие бы испытания нам ни выпали, он – наша надежная и неизменная опора, наша скала. И если мы опираемся на него, ничто нас не пошатнет.

Анжелике хотелось верить Мириам. Но слова надежная и неизменная опора звучали для нее, как слова неизвестного языка. В ее жизни не было ничего надежного и неизменного.

– Нужно лишь молиться о том, чтобы война закончилась этим летом и Жан смог скорее вернуться к нам. Тогда ты наконец выйдешь за него замуж и будешь в безопасности.

Жан – добрый, внимательный, спокойный Жан. Он был братом Пьера, но при этом совершенно на него не походил. И даже при том, что Жан уехал сражаться с англичанами, они обе не сомневались, что он вернется, как только сможет.

И снова злость кольнула Анжелику раскаленной иглой.

Почему Пьер не задержался, чтобы увидеться с матерью? Если бы он зашел к ней, то увидел бы, в какой нищете она сейчас живет, ведь после ухода Жана у нее почти ничего не осталось, и понял бы, как отчаянно она нуждается в помощи.

Но как бы ей ни хотелось верить, что Пьер остался бы помогать матери, как только узнал бы о ее трудностях, Анжелика знала, что сердце Пьера всегда было диким и он всегда стремился к путешествиям и приключениям.

Не стоило надеяться, что он будет постоянным источником помощи, в котором они обе так нуждались. А значит, и к лучшему, что Пьер не навестил Мириам, не стоило дарить им обеим ложные надежды.

Пожалуй, было бы лучше для всех, если бы Пьер вообще не вернулся к ним.