Отверженный
Перевод А. Касаткиной
В двух мальчиках, шагавших рядом по грязной улочке, нетрудно было угадать братьев. Одинаковые голубые глаза под прямыми бровями, одинаково вздернутые носы и белокурые волосы, одинаковые веснушки. Но на этом их сходство кончалось.
В пятнадцатилетием Джиме уже сквозила та непреклонная решимость, которая навсегда осталась главной чертой его характера, а девятилетний Тедди был робок и застенчив.
— Тут что-то неладно, — говорил Тедди, — а то зачем бы она дала нам денег на кино?
Он поглядел на старшего брата, но Джим промолчал. Он лишь ссутулился, подняв воротник пиджака, чтобы укрыться от мелкой измороси, струившейся под фонарем, словно поток серебристого пепла.
Уже наступили холодные зимние сумерки, хотя было только пять часов. Они свернули на улицу Роз, их «собственную» улицу — узкий переулок, по одной из сторон которого тянулась глухая стена мебельного склада, а по другой — убогие домишки. Улица Роз пользовалась дурной славой. Даже балкончики, нависавшие над тротуаром, были похожи на нахмуренные брови.
Дверь дома номер 17 была закрыта и заперта на замок. За ней было темно. Мальчики поискали ключ, но на обычном месте над дверью его не оказалось.
— Они, должно быть, ушли куда-нибудь, — сказал Джим вслух и подумал, что, наверное, отец и та женщина, которая называет себя их матерью, опять придут домой вдребезги пьяными. — Может быть, они оставили ключ у миссис Харрис?
Миссис Харрис, которая жила рядом, слышала, как они стучали. Когда Джим заговорил, она чуть-чуть приоткрыла дверь и приложила глаз к щелке, желая убедиться, что это стучат не полицейские и не сборщики налогов.
Это была высокая женщина с громким приветливым голосом, который был под стать ее добродушному виду. Узнав мальчиков, она широко распахнула дверь.
— Эй, Джимми, что вы тут делаете? — спросила она.
— Где отец и мать, миссис Харрис? Они что — ушли?
Лицо женщины стало растерянным и озабоченным.
— Да ведь они уехали, — сказала она медленно, — сегодня днем. Разве вы не знаете?
Старший мальчик покачал головой.
— Они нам ничего не сказали. Куда они уехали, миссис Харрис?
— Ей-богу, не знаю! Я так и думала, что дело нечисто. И ничего вам не сказав, бедные ребята! Подлость какая! Эй, миссис Джордж, — крикнула она проходившей мимо соседке. — Тут вот эти Адамсы сбежали и бросили своих ребят. Не знаете, куда они отправились?
Стали собираться сочувствующие. Улица Роз привыкла к тому, что жильцы исчезали накануне платежного дня, но родители, бросающие своих детей на произвол судьбы, были в новинку даже для улицы Роз.
— Они, должно быть, забыли предупредить вас, Джимми. В этом все дело. Не могли же они просто так вас бросить.
— Нет, они знали, что делали, — сказал Джимми сурово и сдержанно. — Мы им просто надоели, вот и все. Они говорили, что мы им надоели.
— Ну, — промолвила с негодованием одна из соседок. — хуже такой мерзости не придумаешь — улизнуть и бросить двух несчастных ребяток без всякой помощи! Даже волк такого не сделает.
— Что же им теперь делать?
— Эти гадины небось рассчитывали, что ребят заберет «Охрана детей», если они пойдут в полицию.
— В полицию! — угрюмо проворчал сосед. — Не нужна им ни полиция, ни «Охрана детей». Уж лучше им, беднягам, помереть, чем попасть в приют.
— Джимми, — младший мальчик громко всхлипывал, — ты не позволишь им отправить нас в приют — да, Джим? Джимми, ты меня не бросишь?
Он вцепился в рукав брата с умоляющим видом, так хорошо знакомым Джиму. Тедди всегда искал защиты у старшего брата. Когда отец бывал пьян и замахивался на Тедди, удар обычно принимал Джим. Если мачеха давала им ломтик хлеба с вареньем, Джим всегда делил его так, что Тедди доставался кусок побольше.
— Ни в какой приют ты не пойдешь, — обещал он. — Я позабочусь о тебе, малыш. Вот увидишь.
— Ладно, идите ко мне, — предложила миссис Харрис. — Нечего тут мокнуть под дождем. У меня балкон пустует. Можете там ночевать. Хоть ваши отец с матерью и сбежали от вас, но я вас не брошу.
— Это верно, — откликнулись обитатели улицы Роз. — Мы никто вас не бросим.
И дружеские руки потянулись к ним, чтобы похлопать их по плечам, грубые голоса шептали слова утешения.
Маленький балкончик трехкомнатного дома миссис Харрис был защищен от взоров прохожих полосой мешковины, прикрепленной к решетке. Это была «настоящая квартира», как с гордостью заявила миссис Харрис, со специальной посудой, с газовой горелкой и двуспальной кроватью с латунной спинкой и рваным пологом.
— Если вы позволите нам остаться у вас, миссис Харрис, я буду платить вам за комнату, как только получу работу, — горячо пообещал Джим.
Он сдержал слово. Он поступил на штамповочный завод Торренса и стал зарабатывать шестнадцать шиллингов шесть пенсов в неделю, штампуя крышки канистр и собирая распылители.
Тедди ходил в школу и стряпал. Они платили миссис Харрис три шиллинга в неделю и сами покупали себе еду. Улица была добра к ним, помогала им продовольствием и одеждой. По воскресеньям они отправлялись гулять, купались на пляже Бонди, ездили зайцами в трамвае, потому что им было нечем платить за проезд.
Их родители исчезли бесследно. И с твердой решимостью Джим выполнял свое обещание заботиться о Тедди.
Такая странная жизнь продолжалась два года, и братья были счастливы. Через два года Джиму исполнилось семнадцать. Это означало, что теперь он должен был получать двадцать четыре шиллинга три пенса вместо шестнадцати шиллингов и шести пенсов. Поэтому Джиму объявили, что штамповочный завод Торренса больше не нуждается в его услугах. Джим пытался шутить, чтобы не испугать Тедди. Усевшись под фонарем на краю тротуара, он потешно изображал, как десятник Краучер объявлял ему об увольнении.
Шесть семейств решили «складываться» по шиллингу, в неделю, чтобы поддержать братьев, пока Джим не устроится на работу, И в течение многих недель улица Роз помогала им, как верный друг.
Но Джим напрасно, не жалея ног, бродил в поисках работы: он был слишком взрослым. Никто не хотел принимать мальчика семнадцати лет, когда четырнадцатилетний обходился намного дешевле.
Однажды душной ночью, когда их компания, как всегда, собралась под фонарем на углу улицы Роз, один из парней заметил, что «поделом было бы старому Торренсу», если бы кто-нибудь ограбил штамповочный завод. По их мнению, «Джимми имел полное право забрать оттуда все, что сможет».
Джиму эта мысль не особенно понравилась; но остальные решили идти с ним и помочь ему, и он не мог отказаться.
Они двинулись сплоченным отрядом на штамповочный завод, словно оборванные бунтари, штурмующие крепость тирана.
В этом предприятии участвовало восемь юношей. Трое из них были схвачены, и среди них оказался Джим. Возможно, сказалось его неумение, — остальные его приятели были гораздо опытнее в таких делах.
Он дрался, как тигр, когда полиция уводила его, и был отправлен в исправительное заведение на неопределенный срок. Страшно беспокоясь о Тедди, он все же ни словом не обмолвился о существовании младшего брата.
На улице было много малышей, и полиция не подозревала о том, что один из них находился на попечении Джима. В течение долгих недель, проведенных в исправительном доме, Джим ежеминутно представлял себе, как Тедди, одинокий и бездомный, бродит по улицам, и чуть с ума не сошел от тоски и тревоги. Но ни разу ему не пришло в голову заговорить о Тедди. Для обитателей улицы Роз и полиция, и ведомство по охране детей, и все другие учреждения, поддерживающие порядок и законность, были врагами.
Если бы он только знал, сколько времени его будут держать в исправительном доме, он не мучился бы так; но этот «неопределенный срок» его беспокоил. Ему объяснили, что все зависит от его поведения; и он был склонен теперь признать, что налет на штамповочный завод был поступком нелепым, пожалуй даже скверным, если хотите.
Только бы знать, как долго будут его держать здесь взаперти!
Он не смог этого вынести. Он бежал. Полиция нашла его и водворила обратно.
Он снова бежал и направился прямо на улицу Роз.
Он постоянно делал безумные попытки удрать, и его всегда находили на улице Роз.
Надзиратель исправительного дома, человек добрый, пытался его уговорить.
— Ты причиняешь себе только вред, Джим, — убеждал он. — Тебя же все равно изловят рано или поздно, так почему же ты пробуешь бежать?
Джим жестко сжал губы. Он ничего не ответил.
Надзиратель вздохнул: он знал, что это значит. Он часто видел, как другие мальчики вот так сжимали губы.
«Будущий преступник», — решил он про себя.
Следующий побег Джим совершил в обществе приятеля, имевшего обыкновение кататься на чужих автомобилях. На суде он доказывал, что собирался воспользоваться этой машиной только для побега, а потом оставить ее где-нибудь на дороге милях в двадцати от города, и владелец получил бы ее обратно.
Джиму должно было скоро исполниться восемнадцать, поэтому его отправили вместе с его приятелем не назад в исправительный дом, а в тюрьму Лонг Бей, как настоящего преступника, и когда он вышел из нее несколько месяцев спустя, его рот был сжат еще жестче, если только это было возможно.
В продолжение всех тоскливых дней и ночей в исправительном доме и в тюрьме он не переставая думал о Тедди.
Он никогда не забывал, что на нем лежит ответственность за Тедди. Миссис Харрис присмотрит за ним, но все-таки ей надо как-то заплатить за это.
Тедди должен получить хорошее образование. Он не собьется с пути, у него будет возможностей больше, чем у брата. Джим позаботится об этом.
Но после тюрьмы ему будет трудно устроиться на работу. Кроме того, он слишком взрослый. Ему восемнадцать. Но найдет ли он работу, не придется ли ему добывать деньги преступлениями? Джим был готов на все. И он позаботится, чтобы Тедди не оставался в грязи на всю жизнь.
— Мир, — рассуждал Джим в трамвае, обращаясь к полдюжине таких же, как и он, тюремных птичек, которые вместе с ним вышли из Лонг Бей, — мир многое должен мне, я заплатил за все авансом.
Остальные отверженные от души поддержали его.
Каждому из них выдали по шесть пенсов на трамвай — этим исчерпывался весь их капитал. Считалось, что благодаря этой сумме они больше не свернут с праведного пути, сумеют найти работу, жилище, достойное общество, — и все это до наступления ночи. В противном случае любой полицейский будет вправе арестовать их как бродяг, не имеющих средств к существованию.
Один из мужчин, ехавших с ним в трамвае из тюрьмы, обучил Джима приемам кражи из легковых машин на стоянках. Позже он усовершенствовал эти приемы и добавил к ним еще некоторые собственного изобретения. Он умел спокойно и небрежно забрать с сиденья сверток или плед. Одевался он хорошо, даже изысканно, и неплохо наживался на рассеянности шоферов.
При поддержке своих верных союзников, миссис Харрис и улицы Роз, Джим чувствовал, что сможет теперь по-настоящему заботиться о Тедди. Однако полиция, — улица Роз постоянно на это жаловалась, — становилась все злокозненнее и злокозненнее. Вместо того чтобы степенно прогуливаться взад и вперед в форме, тем самым предупреждая горожан о своем присутствии, полицейские стали одеваться в штатское; они сидели в подъездах вместе с ночными сторожами; они пили пиво в барах, ругались, завязывали дружбу с ничего не подозревавшими карманниками; облачившись в кожаные фартуки, они даже усаживались рядом с шоферами грузовиков, и вид у них бывал тупой и глуповатый. Но стоило кому-нибудь стащить пакет с грузовика, как у них сразу появлялась прыть. Немедленно раздавалось: «Полицейский, арестуйте этого человека. Я сотрудник полиции». И через секунду они уже снова сидели на грузовике, и никто, кроме растерявшегося воришки, не успевал понять, что произошло.
Вот такой переодетый полицейский и выследил Джима, а когда за ним пришли, Тедди тоже был на балконе. Таким образом, и Тедди попал в тот самый приют, в котором начинал свою карьеру Джим. Его забрали туда как «безнадзорного», а также «связанного с известным рецидивистом».
Какой-то чиновник ведомства по охране детей выяснил, что «известный рецидивист» был старшим и любимым братом Тедди. Мало-помалу он выжал из мальчика всю историю: как Джим бегал из исправительного дома, стремясь вернуться домой, чтобы «присматривать» за Тедди, как он пытался зарабатывать деньги честным путем, как затем он начал обкрадывать автомобили, чтобы прокормиться самому и дать образование младшему брату.
Этот чиновник так заинтересовался Тедди, что добился его освобождения на испытательный срок и рассказал о нем одному доброму священнику; тому мальчик пришелся по душе. Он снабдил Тедди новым костюмом, накормил его и подыскал симпатичную супружескую пару, жившую на ферме в нескольких сотнях миль от города, которая согласилась взять мальчика к себе и заботиться о нем, как о родном.
Тедди был приятным, жизнерадостным пареньком, хотя несколько застенчивым и нервным; и ничего плохого о нем нельзя было сказать, кроме того, что брат его пошел по скверной дорожке. Добрый фермер и его жена заботились о том, чтобы мальчик ни в чем не нуждался. Они платили ему за работу, и вскоре у него уже лежали в банке деньги и был даже собственный мотоцикл.
Они требовали только одного: чтобы он порвал всякие связи и с улицей Роз и с братом. О них он должен был забыть навсегда.
Когда Джим вышел из тюрьмы, он разузнал о судьбе Тедди и о его встрече со священником. И сперва он надеялся узнать адрес Тедди.
Он не смотрел в глаза его преподобию. Он сидел, уставившись в пол, и вертел в руках свою шапку.
«Бегающие глаза, — подумал его преподобие. — Закоренелый преступник».
Но говорил он с Джимом ласково, уверяя его, что Тедди в хороших руках.
— Мальчик там очень счастлив. Вы же не хотите помешать его благополучию, не правда ли? Попробуйте забыть о нем.
— Он мой брат, — угрюмо пробормотал Джим, все еще глядя на узор ковра.
Священник поднялся, показывая, что разговор окончен. Он по-отечески положил руку на плечо Джима.
— Мне известна ваша история, — он старался говорить как можно мягче и убедительнее. — И мне кажется, я могу сказать, Джим, что в вашей душе скрыто много хорошего. Почему бы вам не начать жить честно? Возьмитесь-ка за ум.
Не снимая руки с плеча Джима, он проводил его до двери.
— Я, конечно, не могу предложить вам денег или работу, но когда вам будет нужен совет, совет друга — помните, что вы всегда можете прийти ко мне.
Когда священник открыл наружную дверь, он заметил, что на улице идет дождь — мелкая изморось, струившаяся под фонарем, как поток серебристого пепла.
«Попробую в последний раз», — решил священник.
— Джим, — сказал он таинственно, — вам никогда не приходило в голову, что, может быть, дождь — это слезы? Что существует некто, кто плачет о вас? Что ангелы, смотрящие вниз, на землю, могут иногда плакать? — Он почувствовал приятное душевное волнение. — Подумайте об этом, Джим, — сказал он и, пожав руку молодого человека, поспешно вошел в дом, спасаясь от сырости.
В этот вечер Джим снова был арестован за кражу свертка из легковой машины на стоянке.