Сирил Арпел придирчиво рассматривал свое отражение в огромном вертикальном зеркале возле главного входа в особняке Колтрейнов. И пришел к выводу, что представившаяся его взгляду картина весьма нравится ему – стройный, хорошо сложенный молодой человек высокого роста. Темные непокорные волосы слегка вьются, придавая облику и мальчишескую непосредственность, и мужественность.

Ему нравилось его лицо. Чисто выбритое, с гладкой кожей. Зеленые глаза. Красивый римский нос. Легкий намек на ямочку на подбородке.

Серый, в тонкую полоску костюм прекрасно сидел на нем и придавал ему вид удачливого человека, каковым он без ложной скромности себя считал, став после долгих лет упорной борьбы одним из наиболее уважаемых продавцов антиквариата в Европе.

Он дотронулся до темно-бордового галстука. Приятный на ощупь, он был той шаловливой черточкой в его костюме, благодаря которой Сирил не выглядел слишком уж строгим и напыщенно солидным. В конце концов он был одним из самых желанных холостяков в Европе и собирался наслаждаться этим положением еще долгое время. Похотливая улыбка тронула его губы, когда он вспомнил об упоительных моментах, которые провел в самых лучших борделях континента. Жена только привяжет его, а он наслаждался разнообразием окружавших его женщин.

Конечно же, никто и не подозревал о той, другой, жизни Сирила. На поверхности, в обществе, он пользовался репутацией человека утонченного, изящного и, несомненно, воспитанного в лучших традициях. Он никому не позволит проведать о своих диких ночных оргиях. Это была его тайна, и он собирался тщательно охранять ее и впредь.

Пальцем, обтянутым безупречно белой перчаткой, он дотронулся до звонка, глубоко вздохнул и стал ждать. Как и все остальные члены высшего парижского общества, он был наслышан о мадемуазель Даниэлле Колтрейн, дочери уважаемого и состоятельного американского посла Тревиса Колтрейна, и о ее планах открыть антикварный магазин на Монмартре на правом берегу Сены. Ему так же, как и всем остальным, кто прослышал о таинственной находке Дани в унаследованном ею имении в Монако, не терпелось увидеть картины, о которых шептал в благоговейном трепете весь Париж. Однако он не собирался дожидаться официального открытия магазина, поэтому и обратился к мадам Китти Колтрейн с личным посланием, в котором умолял предоставить ему возможность получить частный просмотр сокровищ. Сирил был неплохо знаком с ней благодаря ее неподдельному интересу к миру искусства, и живописи в особенности, а потому чувствовал, что она уважительно отнесется к его просьбе, и был немало обрадован, когда она действительно пригласила его посетить свой знаменитый особняк.

Дверь открылась, и Сирил протянул свою выгравированную визитную карточку представительному дворецкому. Ему предложили пройти в сверкающий вестибюль, где оставили одного всего лишь на мгновение, прежде чем провели в украшенную цветами гостиную, где и приняла его сама мадам Колтрейн.

Сирил прижался губами к протянутой руке, впечатленный красотой хозяйки ничуть не меньше, чем роскошным убранством комнаты.

– Я слышал, мадам, что у вас чудесный дом, но не был готов к столь абсолютному великолепию.

Он поднял голову, глядя на потолок, украшенный фресками, изображавшими всевозможные аллегорические композиции. Интерьер комнаты был выполнен в духе высокого французского барокко. Пол покрывал богатый паркет, каминную полку украшали пять великолепных ваз, сделанных из серебра и оникса.

Однако внимание Сирила мгновенно приковала к себе висевшая на стене «под мрамор» картина Эдуарда Моне, которая особенно хорошо смотрелась в раме, украшенной резным цветочным орнаментом. Он подошел к ней поближе и после благоговейного молчания произнес почти шепотом:

– «Олимпия». Он завершил работу над ней в 1863 году. Как вам удалось раздобыть ее?

Китти улыбнулась. Ей всегда было приятно разделить свою страсть к искусству с кем-то еще.

– На одной частной распродаже. Мы путешествовали, когда муж случайно услышал о ней. И для того чтобы приобрести ее, мы специально отправились в Страсбург.

Служанка в накрахмаленном желтом фартуке из тонкого хлопка появилась с серебряным подносом, на котором стояли бокалы с искрящимся бургундским. Сирил взял бокал и принял приглашение Китти: сел рядом с ней на изящном диване перед высоким окном, которое выходило на ее любимый розовый сад.

– Вы просили предоставить вам частный показ.

Сирил радостно кивнул:

– Я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы позволили мне осуществить мою мечту. Сокровища, которые вы с вашей приемной дочерью отыскали в Монако, будоражат весь Париж.

– Вообще-то их нашла моя приемная дочь. Да, мы прекрасно знаем о вызванном интересе и с большим нетерпением ждем открытия магазина.

– И я могу отлично понять почему. Скажите мне, – нетерпеливо воскликнул он, – позволит ли она купить одну из найденных в Монако картин до того, как будет открыта галерея?

– Сомневаюсь. Полагаю, что в течение какого-то времени она будет просто выставлять их, чтобы привлечь покупателей к магазину. Вряд ли она согласится выставить их на продажу раньше следующего года.

Сирил криво усмехнулся:

– Не сердитесь на мою настойчивость.

Позвольте мне позвать Дани, – предложила Китти. – Она устроила в библиотеке небольшой выставочный зал, и я уверена, она будет рада встретить вас и сама покажет картины. Я должна удалиться на ужин. Простите, если я отлучусь? Сирил вежливо поклонился:

– Конечно, я убежден, что компания вашей приемной дочери доставит мне невыразимое удовольствие. Шарм, вне всякого сомнения, черта всех членов этой семьи, – добавил он.

Китти сдержанно поблагодарила его за комплимент и, уже выходя из дверей, неожиданно обернулась:

– Скоро вы получите приглашение. Мы с Тревисом решили предоставить всем нашим друзьям частный показ, который состоится до официального открытия галереи, и в ознаменование этого события устраиваем прием и бал во дворце Тюильри. Надеемся, вы посетите нас.

В этот же самый момент Сирил решил, что ничто на свете не сможет помешать ему. Светский прием в поразительных садах, расположенных позади пышного Луврского дворца, – такое нельзя пропустить, особенно если тебе посчастливилось получить официальное приглашение. Он также прекрасно знал, что все устраиваемые Колтрейнами приемы всегда отличались щедростью и неизменно оказывались самым ярким событием светского сезона.

Оставшись в одиночестве, Сирил стал медленно прохаживаться по комнате, внимательно рассматривая великолепные предметы обстановки. Он сам был состоятельным человеком, и подобное богатство не удивляло его, однако ему хотелось сравнить эту роскошь со своей собственной. Он чувствовал, что хотя вещи материальные и не обладали истинной ценностью в жизни, они нравились ему, и он намеревался обладать лучшими из них.

Он остановился перед скульптурой на подставке из белого мрамора из Каррара, рассеянно задумавшись, где могли приобрести такую красоту.

Он дотронулся кончиками пальцев до изысканных изгибов статуи Аллегории с кувшином воды, который она почти чувственно прижимала к своей груди.

С горечью он вынужден был признать: в окружающем его великолепии было то, чего не было у него… что так страстно он мечтал заполучить. Нет, обязан был иметь, если хотел добиться абсолютного успеха в жизни и карьере!

Но для того чтобы стать лучшим знатоком в Европе, а возможно, и во всем мире, ему необходимо сделать открытие, найти что-то действительно ценное, редкое, удивительное.

Сирил много путешествовал, жил во многих странах – Австрии, Германии, России, даже в Италии и Греции. Когда появится что-то необыкновенное, он непременно узнает об этом.

С завистью подумал он о мадемуазель Даниэлле Колтрейн и ее находке, в сущности, просто удаче, не имевшей ничего общего со знанием, пониманием, мастерством. Если бы он, Сирил Арпел, отыскал спрятанный тайник с картинами, это бы, вне всякого сомнения, стало началом его победного шествия к триумфальному будущему.

– Месье Арпел, добрый день.

Он быстро повернулся на звук этого нежного, мягкого голоса и замер, обнаружив, что смотрит на невообразимо красивую молодую женщину.

Длинные золотисто-каштановые волосы, ясные светло-карие глаза, обрамленные густыми, загибающимися ресницами. Кожа нежная, словно алебастр, и белая, как у скульптуры, к которой он только что прикасался. Чуть вздернутый нос, губы – дерзкие, розовые и влажные.

На ней было платье из розового хлопка, отделанное изысканными белыми кружевами. Волосы мягко ниспадали на прекрасные плечи. Фигура ее, скрытая под платьем, тоже была прекрасна, и Сирил едва сдержал стон.

Дани озадаченно склонила голову. Мужчина ничего не говорил, а просто уставился на нее, словно в трансе.

– Месье? Вы месье Арпел? – с сомнением произнесла она.

– О да! – Сирил начал постепенно приходить в себя. Господи! Как она красива! Никогда он не терял дара речи при виде женщины, а видел он их тысячи, переспал, возможно, с сотнями, но прежде его жадные, страстные глаза не наслаждались подобной красотой.

Он быстро пересек комнату и приложил к губам кончики ее пальцев.

– Простите меня. Я просто испугался. Посмел дотронуться до Аллегории и почувствовал себя как шаловливый мальчишка, когда вы поймали меня. – Он робко улыбнулся, притворяясь взволнованным. – Вы ведь не станете доносить на меня, не так ли?

Дани засмеялась. Она сразу заметила, что Сирил Арпел выгодно отличался от тех чопорных типов, с которыми она дотоле встречалась в художественных кругах Парижа. В его глазах горел озорной блеск, а кроме того, она находила его весьма привлекательным.

– Нет. Я не стану доносить на вас. Признаюсь, я иногда поступаю так же.

– Очень мило с вашей стороны, что вы согласились предоставить мне частный показ вашей находки из Монако. Вы мне оказали большую честь.

Дани пожала плечами. Без сомнения, ей нравился ажиотаж, рожденный ее находкой, но все же она не могла разделить бурного энтузиазма остальных. Только себе она признавалась в том, что не так сильно интересовалась искусством. Танцы, а особенно балет, были ее настоящей любовью. Галерея, антикварный магазин лишь занимали свободные часы, служили забавой, не более.

Она пригласила его следовать за собой.

– Я счастлива оказать вам любезность. Китти говорила, что вы один из самых известных торговцев антиквариатом во всей Европе. Будет весьма интересно услышать ваше мнение и оценку того, что мы нашли в Монако.

«Один из самых известных торговцев». Ее слова задели его. Он должен сделать собственное открытие – и стать самым известным, решил Сирил.

Они зашли в библиотеку, обставленную во вкусе месье Колтрейна, как сразу понял Сирил, который встречался с ним на некоторых приемах. Конечно же, Колтрейн был светским человеком и вел себя соответственно своему важному, уважаемому положению, однако Сирил подозревал, что он бы гораздо лучше чувствовал себя на коне или за каким-нибудь сугубо мужским делом.

В дальнем конце комнаты, посреди бесконечных полок из красного дерева, доверху заставленных книгами, на мольбертах стояли картины.

Сирил начал свой осмотр неохотно. Неожиданно картины, какими бы ценными они ни были, потеряли для него смысл жизни, уступив его пленительной и желанной Даниэлле Колтрейн.

Она указала на мольберты:

– Вот они. Пожалуйста, смотрите.

Сирил подошел к мольбертам. Он совершенно точно знал, как необходимо правильно смотреть на картину, чтобы наиболее тщательно оценить ее.

Около десяти минут прошло в полной тишине. Наконец Сирил объявил, что ему особенно понравился Руссо, и объяснил почему:

– Он сумел показать природу как дикую, не подвластную ни чьей власти стихию, и это снискало ему почтение многих ведущих художников-романтиков и писателей Франции. Он не устраивал регулярных показов до 1831 года, – продолжил Сирил, – затем в середине сороковых годов обосновался в деревушке Барбизон, где работал со своими единомышленниками Жаном Франсуа Милле и Шарлем Франсуа Добиньи.

– Они стали известны как Барбизонская школа, – вставила Дани, – именно в этот период Руссо рисовал подобные спокойные пасторали.

Сирил был поражен и не скрывал этого. Дани улыбнулась:

– Нужно благодарить мою приемную мать за то немногое, что я знаю об искусстве. Боюсь, пока я не особенно сильна в этом предмете.

– О, вы можете быть сильны в любой области, моя дорогая, стоит вам лишь только пожелать.

Оставив его комплимент без внимания, она предложила ему что-нибудь выпить, надеясь, что он не торопится уходить.

Сирил готов был уже принять предложение, когда вдруг спохватился, что рассматривает только пять картин, а не шесть, которые, как он слышал, были обнаружены в Монако.

– А где еще одна картина? Вы продали ее?

Нет, я не собираюсь в ближайшее время продавать ни одну из них, – ответила Дани. – Просто не думала, что вам будет интересно увидеть ее. Она не представляет никакой ценности.

Он глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул. Господи, неужели эти дилетанты не понимают, что от них уходят как раз ценные картины только потому, что они не удосужились произвести внимательного осмотра, проконсультироваться со специалистами, которые наверняка распознали бы шедевр?

– Пожалуйста, могу я увидеть ее? Позвольте мне быть судьей, – чуть ли не взмолился он.

Дани пожала плечами. Пусть сам посмотрит, что картина не представляет никакой ценности. Она достала ее и протянула Сирилу:

– Смотрите сами, месье.

– О, прошу вас, зовите меня просто Сирил, – пробормотал он, бережно беря маленькое полотно в рамке и подходя поближе к окну, чтобы рассмотреть его в дневном свете.

Неожиданно дрожь возбуждения пронзила его. Руки затряслись.

Неужели та самая пропавшая картина «Александровский дворец»?

В безумном напряжении продолжал он рассматривать картину, на которой был изображен знаменитый Александровский дворец, находившийся в России, к югу от Санкт-Петербурга.

Он боялся надеяться на чудо.

Сирил Арпел знал, что даже если существует минимальная вероятность того, что это именно та картина, розыском которой занимаются самые близкие царю люди, в таком случае он сделал открытие и благодаря этой находке станет самым великим знатоком искусства во всем мире.

Немногие, лихорадочно размышлял он, знали о секрете картины, поскольку связанный с ней скандал тщательно скрывался. И уж никоим образом не могли слухи об этом дойти до Дани или Китти Колтрейн, так что они вряд ли понимали, какое сокровище попало к ним в руки. И все же, невольно заволновался он, Дани изъяла картину из коллекции.

Пытаясь совладать с собой, он чуть хрипло спросил:

– Вам знакомо это место? Она покачала головой:

– Нет. Похоже на какой-то дворец.

Он заглянул ей в глаза. В них не было ни малейшего намека на то, что она что-то скрывала. Она, вероятно, ничего не знала, кроме того, что эта картина совсем не такого качества, как остальные, и может только приуменьшить их красоту.

– Это в России. Около двадцати двух километров от Санкт-Петербурга. Я хорошо знаю это место, потому что жил и учился в этой стране.

– Расскажите мне о нем, – попросила Дани, заинтересовавшись.

– В 1792 году Екатерина Великая выписала итальянца по имени Кваренги для того, чтобы он построил дворец для ее внука, который позднее стал Александром I. Он был известен как дворец Александра, который позже назвали Александровским дворцом.

Он умолк, насмешливо взглянул на картину и критически сказал:

– Ей далеко до совершенства. Вообще-то это просто оскорбление элегантности Александровского дворца.

Дани кивнула, затем пробормотала:

– А мне она нравится. В ней есть что-то неуловимо красивое, уникальность, которую я не могу описать, и…

– Я хочу купить ее! – перебил он, глаза его были широко открыты и возбужденно горели.

Дани мгновенно протянула руку, чтобы забрать картину, и решительно покачала головой:

– Нет. Она не продается. Ни одна из этих картин не продается. Я намереваюсь использовать их в целях паблисити, для выставки, чтобы каждый мог насладиться ими, и только затем продам их, но только не эту.

Сирил почувствовал, как его охватывает паника, и, запинаясь, пробормотал:

– Но… но, моя дорогая. Вы же и сами прекрасно понимаете, что эта картина самого низкого качества. Она только бросит тень на остальные.

– В таком случае я не буду выставлять се вместе со всей коллекцией, – спокойно сказала она.

Пальцы Сирила судорожно сжались вокруг рамы, и он прижал ее к груди.

– Картина много значит для меня, – солгал он. – Воспоминания, знаете ли. Я хорошо заплачу вам.

Дани смущенно вздохнула:

– Она не продается.

Сирилу было необходимо получить эту картину. Он один из немногих знал о ее секрете, случайно подслушав разговор между знаменитым русским ювелиром Петером Карлом Фаберже и одним из его сыновей на открытии их магазина в Одессе в прошлом году.

Выбравшись из изумленной толпы посетителей, Сирил зашел за портьеры из золотистого бархата, отделявшие магазин от рабочих помещений. Он хотел посмотреть не то, что предлагалось обычной публике, а те произведения, которые будут выставлены на частную продажу, предложены членам королевской семьи.

Он отыскал маленькую комнатку, в которой заметил восхитительную китайскую подвенечную чашу работы Фаберже, вырезанную из цельного куска жадеита и оправленную серебром. По краям чаши великий мастер пустил узорчатую гравировку из линий и точек, а ручки сделал в виде головы ягуара, в раскрытой пасти которого сверкало по крупному аметисту.

Она была великолепна, и Сирил знал одну графиню в Лионе, которая была готова выложить за нее целое состояние.

Он решил отыскать Карла Фаберже и сделать ему предложение в отношении этого экземпляра, однако неожиданно услышал голоса, вернулся на то место, где стоял, притаился… и услышал разговор, который открыл ему секрет Александровского дворца и картины, которую теперь он держал в дрожащих руках!

Дани уже начинала терять терпение. Этот человек как-то странно себя вел.

– Если вы отдадите мне картину, я уберу ее и распоряжусь насчет напитков, – сказала она почти холодно.

Сирил с тяжелым сердцем передал ей картину, увы, выбора у него не было. Дани была решительно настроена против ее продажи, и поэтому, если бы он продолжал убеждать ее и уговаривать, это только вызвало бы у нее лишние подозрения: почему ему так страстно захотелось обладать этой картиной?

Глубоко вздохнув, с пылающим от возбуждения лицом, он поклялся себе, что в конце концов раздобудет ее… не остановится ни перед чем, чтобы заполучить ее.

Сирил с трудом заставил себя улыбнуться, но губы от волнения пересохли и улыбка получилась вымученная.

– Ну что ж, если вы измените свое решение, прошу, позвольте мне быть первым на покупку. Воспоминания, знаете ли, – повторил он, притворно равнодушно пожав плечами.

Когда они вернулись в гостиную и сидели, наслаждаясь шампанским, Сирил уделил все внимание другому вопросу, безмерно волновавшему его в этот момент, – его безрассудному влечению к этому обворожительному созданию.

– Ваша приемная мать сказала мне, что в ознаменование открытия вашего магазина и галереи будет устроен пышный прием. Я счел бы за огромную честь, если бы вы позволили мне сопровождать вас.

Дани чуть не застонала от одной только мысли о предстоящем событии. О, какое жаркое обсуждение состоялось у нее с отцом и Китти на эту тему! Она вполне соглашалась на простой прием, но бал? С оркестром и всеми подобающими атрибутами? Она обвинила их обоих в том, что они хотят выставить ее напоказ, словно дебютантку.

– Перестаньте планировать за меня мою жизнь! – воспротивилась она. – Перестаньте пытаться найти для меня мужа! Я не хочу мужа! Я вообще не хочу выходить замуж! Не хочу положения в обществе! Я хочу, чтобы меня оставили в покое и позволили принимать собственные решения!

Сцена получилась некрасивая: Тревис не на шутку разозлился, Китти обиделась. Дани не стала извиняться за свою вспышку, полагая, что у нее есть полное право на то, чтобы отстаивать свои чувства. В конце концов она согласилась, хотя и неохотно, на проведение бала, но у нее не было абсолютно никакого желания, чтобы ее кто-либо сопровождал, и она не собиралась выступать в какой-либо роли, кроме как новой владелицы галереи и антикварного магазина.

Лучше дилетант, чем дебютант, решила она для себя.

Она вежливо отклонила предложение Сирила:

– Очень любезно с вашей стороны, но я буду занята и не смогу составить вам компанию.

– Благодарю вас за гостеприимство, за предоставленный частный показ. – Он неохотно поднялся. – Если вы все же измените свое решение и позволите мне сопровождать вас, прошу, непременно дайте мне знать.

Она проводила его до двери. Он сжал ее руку, поднял ее к своим губам.

– Вы прекрасны, – благоговейно произнес он. – Я буду справедлив по отношению ко всем вашим поклонникам и сообщу им, что твердо решил пополнить их ряды.

Дани искренне рассмеялась:

– Какая честь, месье. – Она слегка присела в реверансе, сказала, что будет с нетерпением ждать встречи с ним на балу, и простилась.

Сирил взял у дворецкого шляпу, вышел из особняка и медленно спустился по ступенькам.

Возле резных кованых ворот он помедлил, обернулся и еще раз бросил взгляд на особняк. Внутри него находились сокровища: Дани Колтрейн и картина «Александровский дворец».

Он решил заполучить и то, и другое.