Амалия была вне себя от ярости.

Каждый день она перечитывала короткую записку, оставленную Рудольфом перед отъездом. Ей оставалось только плакать и осыпать собственного сына градом проклятий.

Дорогая мама!

Я уехал в Испанию, чтобы присутствовать на свадьбе родственницы моего очень близкого друга. Не хочу посвящать тебя в свои планы раньше времени, поскольку, я знаю, ты начнешь беспокоиться. Вернусь через несколько недель.

С любовью,

Рудольф.

Записка была изрядно помята и местами разорвана – результат нервозности Амалии.

– Элеонора! – крикнула она, – Элеонора! Я хочу, чтобы ты зашла ко мне! Сейчас же!

Никто не отвечал, и она в отчаянии подумала, что и ее дочь может вот так же исчезнуть, не спрося разрешения, как и ее непослушный брат.

Как не хотелось Амалии покидать Вену! Уж там-то она могла контролировать своих детей! А здесь, в Швейцарии, все пошло по-другому. Город был переполнен беженцами самых разных социальных слоев, и Амалия боялась, что ее дети могут подвергнуться влиянию какой-нибудь дурной компании. И страхи ее были не напрасны: Рудольф бросил консерваторию. Амалия чувствовала, что он что-то скрывает от нее. Самовольный отъезд Рудольфа, да еще на такой длительный срок, стал последним ударом.

– Элеонора! Ты слышишь, я тебя зову? – снова крикнула Амалия.

Ей хотелось расспросить дочь, о каком «очень близком друге» шла речь в записке Рудольфа. Хотя вряд ли Элеонора будет с ней откровенна.

Амалия снова перечитала записку, с трудом вглядываясь в расплывающиеся строчки, – окна спальни были занавешены тяжелыми бархатными шторами, так что в комнате царил полумрак. В те дни, когда Амалия чувствовала себя несчастной, она питала отвращение к солнечному свету, предпочитая тусклый свет, больше соответствующий ее мрачному настроению.

Окончательно расстроившись, Амалия скомкала записку и, со злостью швырнув ее на каминную решетку, принялась с отрешенным видом расхаживать по унылой комнате с тяжелой мебелью, блеклыми обоями и старыми, потертыми коврами. А ведь это лучшая комната в старом замке, буквально на глазах приходящем в упадок! Здесь когда-то жила хозяйка замка, старая Эльза. Старуха уже настолько тронулась умом, что не могла произнести ни слова, когда Амалия переселяла ее в маленькую каморку в цокольном этаже замка дожидаться смерти.

Да, Амалия прекрасно помнила то утро, когда экономка Ульда поднялась к ней наверх и дрожащим от страха голосом сообщила, что, как всегда, принеся в полуподвал поднос с завтраком, обнаружила свою хозяйку мертвой.

По завещанию, оставленному Эльзой, официальное владение замком после ее смерти переходило детям – Элеоноре и Рудольфу. Нет, конечно, старый замок не стоил больших денег – с каждым годом он все больше и больше разрушался, – и тем не менее это было их родовое гнездо, в котором хранилось несколько ценных произведений искусства. Продав их, Амалия надеялась оплатить обучение Рудольфа в консерватории.

– Если только Рудольф возьмется за ум, отказавшись от своих бредовых затей! – вслух произнесла Амалия.

– Мама, ты несправедлива к Рудольфу!

Резкий голос Элеоноры заставил ее вздрогнуть.

– Как ты смеешь подкрадываться ко мне? У меня и без того расшатаны нервы, а тут ты еще пугаешь меня до смерти!

– Ты боишься бабушкиной тени! – Элеонора вызывающе усмехнулась и, подойдя к окну, дернула шнур, впуская в комнату солнечный свет. – Господи! Как ты можешь все время находиться в темноте?

– А мне так нравится! Это моя комната! Что хочу, то и делаю!

Амалия поспешно задернула шторы, в очередной раз проклиная себя за то, что поведала Элеоноре о своих ночных кошмарах, в которых ей являлась старая Эльза. Дочь смеялась и говорила, что это нечистая совесть не дает ей покоя.

– Где ты была? – требовательно спросила мать. – Я уже давно зову тебя!

– Я гуляла в саду!

– Не лги мне! Я прекрасно знаю, когда ты говоришь правду, а когда – нет. Я желаю знать, что за «близкий друг» завелся у Рудольфа, кто она и каковы их отношения!

– Кто тебе сказал, что это «она»?

Амалия насмешливо взглянула на дочь:

– Неужели Рудольф отправился бы в столь длительное путешествие ради своих новоявленных друзей-социалистов? – Она самодовольно кивнула, заметив, как по лицу Элеоноры скользнула тень замешательства. – Думаешь, я не знаю, что вы оба стали посещать политические сборища? Городские сплетни достигают и моих ушей! Однако сейчас не это главное. – Амалия почувствовала, как задрожали ее руки. – Меня волнует другое. Тебя пора выводить в свет – не важно, что идет война, сейчас самое время подыскивать себе подходящего жениха. Чем раньше я подберу тебе мужа, тем лучше. А Рудольф должен продолжить свое музыкальное образование.

Подойдя вплотную к дочери, она погрозила пальцем перед самым носом Элеоноры:

– А теперь ты расскажешь мне, куда и к кому уехал Рудольф. В противном случае я позову Винсента, и он запрет тебя в той самой комнате, где отдала Богу душу твоя безумная бабка! Клянусь, Элеонора, я сделаю это!

Дочь внимательно посмотрела на мать – похоже, та не шутила. Если огромный, неуклюжий, как медведь, садовник получит приказ препроводить ее в полуподвал, ничто не сможет остановить его, и ей придется отсидеть там до возвращения Рудольфа. Насколько она знала планы брата, он должен был вернуться через несколько дней, а если по каким-либо обстоятельствам он задержится?!

– Я жду! – отрывисто напомнила Амалия.

Элеонора прекрасно понимала, что заключение в импровизированной тюрьме лишит ее возможности видеться с Кордом, – этого пережить она не могла! Конечно, она поклялась Рудольфу молчать о Мэрили, но у нее нет выбора. Мысленно признав свое поражение, Элеонора сказала:

– Она вовсе не так плоха, мама, как ты думаешь!

– Ага! – взвилась Амалия, торжествуя победу над дочерью, – значит, я была права! Рудольф сбежал из дому, растеряв последние остатки совести, нарушив свое обещание никогда не путаться с женщинами. Он же отлично знает, что в его жизни не должно быть ничего, ничего, кроме музыки! Ну теперь-то уж ты расскажешь мне все!

Элеонора бросила на мать ненавидящий взгляд, и Амалия дала ей звонкую пощечину:

– Говори, черт тебя побери, или ты пожалеешь, что родилась на этот свет!

Щека Элеоноры горела, однако гордость не позволила ей заплакать.

– Что ты хочешь знать? – прошептала она, еле сдерживая слезы боли и унижения. – Я не могу знать, что творится в голове Рудольфа, а уж тем более в его сердце! Мне известно только то, что он отправился в Испанию на свадьбу ее кузины. Церемония ожидалась быть очень торжественной и пышной…

– Кто она? – резко перебила Амалия с еще большей настойчивостью в голосе. – Кто она, эта маленькая охотница за удачей, семейство которой устраивает торжественные и пышные праздники? – В словах матери Элеонора уловила явную насмешку.

– Я не считаю ее охотницей за удачей. Это совсем другое…

– Что ты знаешь об этом?

– Я знаю, дорогая мама, что это особая девушка. – Элеонора остановилась, предвкушая впечатление, которое произведет на мать следующая фраза. – Она принадлежит к семье Колтрейнов. Тревис Колтрейн был ее дедом.

Это действительно произвело впечатление. Амалия слышала о Тревисе Колтрейне, как о человеке, вращающемся в правительственных кругах. Кроме того, его сын, Колт Колтрейн, тоже был лицом весьма уважаемым и известным. По слухам, Колтрейны были баснословно богаты и принадлежали к сливкам общества Европы и Соединенных Штатов.

– Это не имеет никакого значения! – неожиданно завизжала Амалия в новом приступе ярости. – И я не допущу, чтобы Рудольф променял карьеру величайшего виртуоза на эту девицу! У него дар Божий, у него талант, и он не имеет права зарыть его в землю. Хочет он того или нет, но я отправлю его в Женевскую консерваторию…

Амалия заметалась по комнате, ее напыщенная речь стала бессвязной и больше походила на бред. Элеонора на цыпочках вышла из комнаты. Вскоре она услышала, как позади снова послышались крики матери, призывающие дочь вернуться, но ей совсем не хотелось выступать в роли мальчика для битья. Она решила не показываться Амалии на глаза до тех пор, пока не вернется брат.

Рудольф вернулся в Цюрих и прямиком направился в кафе Вольфа, расположенное в старейшей части города, в самом конце улицы, вымощенной крупным булыжником. Занимая первый этаж частного дома, расположенного в безлюдном месте, оно являлось идеальной штаб-квартирой для политических собраний. Кроме того, здесь свято соблюдались традиции старой Вены, что не могло не импонировать настоящему австрийцу.

Кафе больше напоминало частный клуб – в этом просторном, прекрасно меблированном помещении всегда поддерживалась теплая домашняя атмосфера. Здесь же располагались столы для любителей бильярда, шахмат и карточных игр, однако своей популярностью кафе Вольфа было обязано главным образом огромному выбору свежих газет со всех концов мира. Они развешивались вдоль стен на специальных стендах.

Друзья Рудольфа однажды в шутку назвали себя «цюрихскими патриотами». Со временем это определение приелось и в конце концов потеряло первоначальный иронический оттенок и закрепилось за посетителями кафе.

Итак, вернувшись в Цюрих, Рудольф первым делом направился к Вольфу, надеясь, что Хэниш Лютцштейн, лидер «цюрихских патриотов», уже находится на месте. Ему не терпелось скорее выложить Лютцштейну свои последние новости, однако тот был не один. Сидя за своим любимым столом в дальнем углу помещения, Хэниш увлеченно беседовал о чем-то с группой товарищей, окруживших его тесным кольцом. Рудольф молча присоединился к ним.

Разговор шел об июльском восстании в Петрограде, подготовленном большевиками во главе с Лениным. Полмиллиона людей вышли на демонстрацию против войны и Временного правительства, однако марш протеста был жестоко подавлен. Заговорили о документах, доказывающих, что Ленин – германский агент и восстание было запланировано только с одной целью – ослабить позицию страны на российско-германском фронте. В результате этой акции большевистские цитадели брались штурмом, Троцкий сдался властям, а Ленин бежал в Финляндию. «Патриоты» слышали, что уже из-за границы Ленин заявил, что не имеет никакого отношения к провалу восстания, которое предпочитал называть «демонстрацией». Было очевидно, что «цюрихские патриоты» хорошо осведомлены о том, что делается сейчас в России. В частности, что премьер-министр Керенский, являющийся одновременно и военным министром, решил, что июльские события сделали опасным дальнейшее пребывание царской фамилии в Петрограде.

– Если бы у нас было золото, мы могли бы покупать самую свежую информацию, – сказал Лютцштейн, барабаня пальцами по столу. – У нас есть и людская сила, и мозговой центр. У нас есть Ленин, мысль о котором придает волю и мужество каждому из нас, но нет золота, за которое можно приобрести информацию, открывающую глаза простым окопным солдатам. Все, что мы можем делать, – это просиживать здесь с утра до вечера, пить пиво и выражать протесты. Я думаю, что пора перейти от пустых разглагольствований к действию. Мы должны помочь нашим товарищам – большевикам!

Среди собравшихся прошел одобрительный шумок.

За соседним столиком тихо сидел Корд Брандт, не спеша потягивая пиво из глиняной кружки. Рудольф открыл было рот, чтобы пригласить его к общему столу, но передумал, увидев, что мысли Брандта витают далеко от общего разговора. Тем не менее Рудольфу не приходилось сомневаться в прекрасной осведомленности Корда по всем вопросам, касающимся политической ситуации в мире.

Этот человек впервые появился в кафе Вольфа прошлой зимой и сразу вызвал всеобщее подозрение: он ни разу не обмолвился о том, кто он и откуда. Поначалу его сторонились и думали, прежде чем открыть рот в его присутствии.

Однако в один прекрасный вечер он спас жизнь самого Хэниша Лютцштейна, прикрыв его от пули собственным телом. Это случилось во время празднества, устроенного «патриотами» в честь отречения царя Николая. В кафе зашел незнакомец, судя по всему совершенно не разделявший их бурной радости. Через некоторое время он вступил с Хэнишем в отчаянный спор, сопровождавшийся угрозами и оскорблениями. Тогда Лютцштейн просто-напросто выкинул из кафе разбушевавшегося гостя. Но незнакомец вернулся, и теперь в его руке поблескивал ствол револьвера.

Брандт успел вскочить на ноги и, опрокинув Лютцштейна на спину, убрал его с линии выстрела. К счастью, вылетевшая пуля лишь только слегка задела Брандта, зато теперь он стал пользоваться абсолютным доверием окружающих, а Хэниш публично объявил его своим другом на всю жизнь. Несостоявшийся убийца с неожиданной прытью удрал с места происшествия. Скорее всего это был пьяница или бродяга, подогретый ссорой в каком-нибудь соседнем питейном заведении. Таким образом, Корд Брандт превратился в героя и уважаемого соратника, и Рудольф не мог не заметить, как менялась Элеонора в присутствии Корда.

Сев без приглашения за столик Корда, Рудольф жестом приказал принести полный графин холодного пива и лучезарно улыбнулся:

– Как это хорошо – вернуться домой! Как вы тут поживали, товарищ?

Корд рассеянно кивнул в ответ. Рудольфа так и подмывало поделиться с кем-нибудь своими новостями, и, не замечая презрительной гримасы на лице Брандта, он дождался заказанного пива и тихо прошептал:

– Ты слышал, что говорил Хэниш о золоте, за которое можно получить информацию? Так вот, – оскалился Рудольф, – у меня есть все необходимое.

– Что именно? – откровенно насмешливо прищурился Корд, наливая себе пива. – Золото или информация?

Хэпсбургу не понравился явный сарказм собеседника, и его улыбка увяла, но, увидев, что Хэниш покинул кружок товарищей и направляется в его сторону, снова задрожал от возбуждения. Лютцштейн отодвинул стул и уселся между Рудольфом и Кордом.

– Итак, когда ты вернулся из Испании?

Не отвечая на вопрос, Хэпсбург повторил Лютцштейну то, что уже успел сказать Брандту.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь…

Окинув собеседников торжествующим взглядом и испытывая удовольствие от того, что является объектом пристального внимания обоих, Рудольф ощутил душевный подъем – пришел его час. Набрав в грудь побольше воздуха, он победно выпалил:

– Члены семьи Романовых сейчас находятся в дороге. Они будут моими гостями.

Наступила гробовая тишина. Затем Хэниш изумленно покачал головой и в замешательстве проговорил:

– Надеюсь, ты имеешь в виду не ту девчонку? Ее отец, конечно, важная шишка, но отнюдь не Романов!

– Нет-нет, я не о Мэрили! – Рудольф сжал руку Хэниша и рассказал ему обо всех своих головокружительных планах, после чего откинулся на стуле и, скрестив руки на груди, победоносно улыбнулся: – Ну что? Теперь вы видите, что у нас появился реальный шанс сорвать огромный куш? Колтрейны заплатят огромный выкуп, лишь бы вырвать родственницу Романовых из лап революционеров, жаждущих крови русского царя!

Хэниш задумчиво потер подбородок, но в его темных глазах уже загорелся азартный огонек.

– Да, – произнес он после некоторой паузы, – я думаю, что в этом есть определенный смысл. Патриоты смогут заработать кое-какие деньги. А ты останешься вне подозрений и сможешь продолжать добиваться руки дочери Михайловского.

Никто не заметил, как при этих словах Лютцштейна нахмурился Корд.

– Пожалуй, это будет настоящей победой! – Хэниш ударил Брандта по плечу. – Попробуй только сказать, что это был не самый счастливый день, когда нашим предводителям пришла в голову мысль заняться дочерью Драгомира Михайловского! Никто и не мог предположить, что это даст такой потрясающий результат!

Корд поспешил изобразить на лице восторг. Сведения, сообщенные Рудольфом, были важны и неожиданны. Черт побери, когда он впервые услышал, что Рудольф получил задание начать ухаживать за дочерью Михайловского, он не проявил особого интереса к этому делу. Но, услышав о плане похищения, он насторожился. Внешне оставаясь спокойным, Корд встал из-за стола и собрался уходить.

– Постой, – остановил его Хэниш. – За такие хорошие новости грех не выпить!

– Я думаю, что не стоит веселиться раньше времени. Сначала надо добиться успеха.

Хэниш откинул голову назад и рассмеялся:

– Ладно, Брандт, если ты так уж сомневаешься в исходе дела, то тебе и карты в руки! Разработаешь план похищения.

– Ну что ж, попробую, – спокойно ответил Брандт и вышел из кафе. Подумать только, ему поручили составить план похищения! Да, сегодня Корду положительно везло.

– Побежал на свидание с моей сестрой! – сказал Рудольф, когда за Кордом закрылась дверь. В его голосе уже слышались нотки пьяного веселья. – Но когда он увидит мою невесту, сразу положит на нее глаз. Держу пари!