В эти дни Китти казалось, что она очутилась в ином мире. Несмотря на то что все отлично знали о бушевавшей вокруг беспощадной войне, светская жизнь в Ричмонде била ключом. Всякий раз, когда из города уходил очередной полк, по этому поводу устраивалось множество вечеринок, балов и торжественных молебнов. А пока солдаты находились в летних лагерях или на поле боя, местные дамы не унывали и с помощью благотворительных завтраков, базаров и танцевальных вечеров старались собрать дополнительные средства для поддержания своих преданных защитников. И конечно, как только те получали отпуск и приезжали в город, то с превеликим удовольствием участвовали во всех светских развлечениях. У них не было отбою в приглашениях посетить тот или иной дом, чтобы побеседовать, послушать пение или поиграть в салонные игры.

Кроме того, Китти слышала, что такие прославленные, увитые лаврами генералы, как Стюарт, Борегард и Морган, всегда считаются самыми почетными гостями и пользуются бешеным успехом у дам. И она с некоторой долей ревности подумала, что и ее Натан вполне мог так же вскружить не одну прелестную головку. Он ведь такой красавец, и обаятельный к тому же. Ни одна леди не устоит перед ним!

Однако Китти совершенно не интересовалась всеми этими танцами, шарадами, лото, театрами, концертами, приемами и зваными обедами. Мери пыталась объяснить это тем, что девушка слишком замкнута и после всего пережитого находится в подавленном состоянии.

Ну как она может помышлять о поисках жениха и стараться быть принятой в свете, когда сердце ее разбито? Энди теперь скитается невесть где и сражается на стороне янки. Дэвид Стоунер, чей здравый рассудок вызывает серьезные опасения, застрял в Теннесси. Неизвестно, что с ее матерью и отцом. И надо всем этим довлела тоска по Натану, каким-то невообразимым способом переплетавшаяся с виной в гибели Тревиса. Китти постоянно приходилось твердить себе, что нельзя копаться в прошлом. Самое важное – настоящее: работа в госпитале, помощь больным и раненым. Ей следует думать только о войне и о будущем. Ибо прошлое наверняка постепенно сведет ее с ума.

Так прошло около недели. И вот явился капитан Калпеппер с приглашением познакомиться с генералом Ли.

– Вы такая испуганная! – смеялся капитан, глядя, как она изумленно распахнула глаза и растерянно замигала.

– Наверное, это от неожиданности – я и надеяться не смела, что он действительно снизойдет до моих нужд! В конце концов, я самая заурядная гражданская личность, а на плечах у генерала Ли лежит вся тяжесть войны с Севером!

– Плохо же вы его знаете, если полагаете, что в вас он видит «самую заурядную гражданскую личность», – с нотой почтения заверил капитан. – Он удивительный человек. Он неустанно заботится о нуждах всех своих подчиненных. Когда я рассказал генералу, как вы помогали заботиться о наших раненых и то немногое, что мне известно о ваших страданиях в плену у янки, он тут же решил, что по меньшей мере обязан побеседовать с вами лично про майора, которого вы хотели бы разыскать.

Итак, утром следующего дня Китти в специальном экипаже довезли до ставки генерала Ли Она с немалым удивлением обнаружила, что он живет в простой армейской палатке.

– Генерал сознательно не воспользовался гостеприимством семей конфедератов, – пояснил Калпеппер – Он хочет оставаться максимально доступным для своих подчиненных. И заметьте: нет никакой необходимости в каких-то специальных ограждениях или часовых вокруг палаток, занимаемых штабом. То уважение, которое питают к нашему генералу солдаты, создает хоть и невидимую, но гораздо более надежную охрану.

Ричмонд является сердцем всей Конфедерации, а кроме того, тыловой базой для армии Ли: сюда сходилось несколько железных дорог, а до западного побережья можно было добраться по каналу. Равным образом город считался и медицинским центром, способным единовременно обслужить до двадцати тысяч раненых и больных. А за годы войны здесь сложилась уникальная система военного производства: на нескольких частных и государственных предприятиях изготовляли оружие, амуницию и прочие необходимые для армии вещи.

Проезжая по городу в карете, Китти с любопытством разглядывала дома: одни радовали глаз, тогда как другие пришли в явный упадок – верное свидетельство того, что хозяин ушел на войну. То и дело попадались военные склады или особняки, занятые для правительственных нужд, а на улицах царила невообразимая сутолока. Китти чувствовала невольное волнение – через несколько минут ей предстояло встретиться со славным генералом Ли.

Казалось, что палаточные городки тянутся на многие мили по всем направлениям. Солдатам не было никакого дела до дамы в экипаже. Многие жены приезжали в лагеря навестить своих супругов даже из самых отдаленных мест, если только была возможность воспользоваться железной дорогой. Да и юные горожанки, бывало, набирались отваги и являлись на свидание со своими женихами без сопровождения дуэньи.

Кстати, форма солдат довольно сильно изменилась по сравнению с первыми месяцами войны, когда конфедераты носили кепи с козырьками и расшитые галунами мундиры, напоминая европейских королевских гвардейцев. Теперь же большинство щеголяли отделанными кожей широкополыми шляпами и серыми или же темно-коричневыми френчами. Пришитые на френч пуговицы носили герб штата. К примеру, ее возница был из Джорджии. А на тяжелых ременных пряжках было выгравировано «CSA».

Большинство френчей были не суконными, а хлопчатобумажными – у кого с воротником, у кого – без. Жилетов не носил никто. Поношенные, а часто и заплатанные сзади брюки могли быть выкрашены в любой цвет, отличный от цвета френча.

Однако сердце Китти болезненно сжалось при взгляде на их обувь, являвшуюся живым доказательством того, как отчаянно не хватает амуниции армии конфедератов. Ибо никак нельзя было назвать обувью жалкие обноски, едва прикрывавшие ступни. Подумать только: многие солдаты вынуждены носить деревянные сабо!

Возница остановил экипаж возле входа в просторную палатку, над которой гордо реял в легком июньском ветерке флаг Конфедерации. Ловко соскочив наземь, он подхватил Китти за талию и помог ей спуститься. Мери настояла на покупке нового наряда специально по случаю визита к генералу Ли: бледно-голубой туалет из органди, с высоким вышитым воротником. Китти снабдили также подходящим по цвету зонтиком. С непривычки воротник казался ей слишком тугим, зонтик только мешал, и вообще Китти казалось, что вид у нее самый дурацкий.

Она все еще глазела на повседневную жизнь военного лагеря, когда полог палатки распахнулся и на пороге появился коренастый мужчина с редкими седыми волосами и небольшой русой бородой, тоже тронутой сединой. Однако больше всего в его облике приковывало к себе внимание выражение глаз, удивительно теплое и доброжелательное.

– Мисс Райт. – Он слегка поклонился и прикоснулся губами к ее трепетным, затянутым в перчатку пальцам. И хотя Китти раздражал принятый среди мужчин обычай целовать женщине руку, она не могла не почувствовать благоговейного трепета при встрече с этим человеком. В голове смятенно пронеслось, что это ей стоило бы целовать его руки, смиренно опустившись на колени!

– Для меня огромная честь, – пробормотала она, тогда как хозяин палатки посторонился, пропуская даму вперед.

Обстановка поражала своей скудостью: жесткая узкая койка, несколько простых стульев да огромный стол, заваленный картами и еще какими-то бумагами. Только простой кувшин с водой на низеньком прикроватном столике и небольшая дровяная печка придавали комнате сколько-нибудь обжитой вид. Но Китти тут же поправила себя – никакая это не комната, а военная походная палатка, предназначенная не для развлечений, а для составления планов военных кампаний и операций.

Ли жестом пригласил гостью присесть и сам пристроился рядом на лавке. Он долго откашливался, а потом пояснил:

– Боюсь, это последствия воспаления гортани, которое я перенес в марте. Врачи говорят, что оно дало ревматические осложнения. – И он извинительно улыбнулся, упираясь руками в колени: – Итак, могу я пригласить вас на ленч? Правда, вряд ли я смогу предложить вам что-то кроме капусты, кукурузного хлеба да сливок. От тяжелой пищи мне пришлось отказаться по нездоровью.

Китти вежливо отказалась, чувствуя себя слишком взвинченной для того, чтобы вообще думать о еде, однако приняла чашечку горячего чая, принесенную ординарцем. Ли некоторое время молча разглядывал ее, погрузившись в раздумья, и сказал:

– Капитан Калпеппер ввел меня в курс ваших злоключений, мисс Райт, и рассказал о том, как сначала вас держал в плену изменник-южанин, а потом ему на смену явился кавалерист из армии Союза. Также мне доложили, что вы разыскиваете майора Натана Коллинза, с которым были помолвлены.

Она лишь молча кивнула, стараясь унять сердцебиение. Неужели перед ней действительно он, тот великий, чудесный человек?

– От имени вооруженных сил Конфедерации позвольте поблагодарить вас за героическую помощь нашим раненым на полях сражений и принести глубочайшие извинения и соболезнования по поводу перенесенных лишений. Я пригласил вас сегодня к себе… – Он опять надолго закашлялся, прежде чем смог продолжать: —…чтобы иметь честь лично выразить нашу благодарность за оказанные услуги.

– В этом не было никакой необходимости! – возбуждение, выпалила Китти, но он прервал ее с мягкой улыбкой: А еще я хотел бы вас заверить, что попросил члена моего военного совета навести справки о вашем майоре и вызвать его сюда. И уже вдвоем вы сможете решить, как поступите дальше. Если захотите остаться в Ричмонде, то я позабочусь о вас лично. Если же предпочтете вернуться домой, в Северную Каролину, то я выделю вам специальный эскорт.

От восхищения бедняжка лишилась дара речи и не сразу смогла выговорить:

– Спасибо вам за все, генерал… сэр… но больше всего я бы хотела… – она замялась, сглотнув тугой комок в горле, – …я бы хотела остаться здесь и работать в госпитале, поджидая Натана. Я неустанно молю Бога о том, чтобы мой жених оказался жив и вернулся ко мне.

– Вы окажете нам честь, работая в нашем госпитале, – учтиво кивнул генерал. – И молитесь по-прежнему неустанно, дитя мое, ибо все мы в руках Божьих. Но скажите, пожалуйста, нет ли у вас близких людей, которые беспокоятся о вашей участи? Ведь вы давно не были дома?

– С самого начала войны. – И она начала рассказывать про свою мать, а потом увлеклась и, подкупленная неподдельным сочувствием и добротой своего знаменитого собеседника, рассказала про то, как ее мать постепенно спилась, отец бросил семью и отправился воевать на Север. И в конце концов смущенно извинилась за его поступок.

– Вам не следует извиняться, юная леди, – многозначительно промолвил Ли. – На протяжении этой войны мне не раз приходилось видеть, как отец сражался с собственным сыном, а брат – с братом. Каждый имеет право поступать так, как велит ему долг. И именно этим следует руководствоваться в жизни каждому из нас, либо нет ничего более достойного славы и почестей, нежели исполненный до конца долг. В этом, дитя мое, заключаются высшая награда и высшее счастье, доступное человеку на нашей грешной земле. А потому не стоит ни сожалеть о вашем отце, ни извиняться за его действия. Он поступил в точном соответствии с собственными убеждениями, как следует поступать и всем нам.

Китти слушала его со все возраставшим благоговением и дивилась про себя, как принципы этого великого полководца напоминают принципы ее отца!

Их беседа длилась почти два часа и касалась в основном ее приключений – правда, не самых страшных. Генерал не задал ни одного нескромного вопроса, интересуясь в основном ее пребыванием в среде федералов – видимо, надеясь таким путем немного изучить психологию противника. И хотя вряд ли Китти могла сообщить что-то такое, чего бы генерал Ли уже не знал, его явно заинтересовала беседа Розенкранца с Тревисом, подслушанная в коридоре гостиницы.

– Какая жалость, что вам не удалось передать вовремя эту информацию, – мрачно покачал головой генерал, – ну да что было, то прошло. Постарайтесь поменьше ворошить прошлое. Вы сделали все, что было в ваших силах. А теперь отдыхайте и не беспокойтесь ни о чем, – сказал он на прощание. – Я непременно разыщу вашего майора. Война сама по себе ужасное несчастье, и нельзя юное сердце заставлять страдать от неизвестности, жив ли его избранник или нет.

Итак, Китти приступила к работе в госпитале Чимборазо. Руководивший персоналом человек, не вдаваясь в подробности, поставил ее на место обычной медсестры. Однако вскоре Китти заметила острую нехватку ассистентов хирурга и заняла одно из пустовавших мест. Медики-мужчины ясно дали понять, что ее присутствие нежелательно, однако проявленные ею знания и расторопность помогли сломить сопротивление большей части ревнителей традиций. А самых упрямых Китти попросту игнорировала.

Новости с войны волнами накатывали на госпитальные палаты, стремительные и беспощадные, как реки крови на поле боя. Армия Ли предприняла второе наступление на север. Южане надеялись, что генералу удастся захватить один из таких важных городов, как Гаррисберг, Балтимор или даже Вашингтон: это облегчило вы положение Виксберга и вполне могло заставить Север признать себя побежденным. А кроме того, значительные успехи на территории врага могли заставить Англию стать союзницей Юга, да и не помешало бы переместить центр военных действий с давно разоренной территории штата Виргиния. Здесь все труднее становилось доставлять припасы истощенной армии конфедератов Солдаты ходили босые, подчас падали в голодные обмороки, и дезертирство приняло устрашающие масштабы Армии Юга грозило моральное разложение.

Набрав максимально большую армию из семидесяти пяти тысяч солдат, в середине июня Ли перешел через реку Потомак Прошел слух, что Линкольн заменил Забияку Джо Хукера генералом Джорджем Дж Мидом, выходцем из Пенсильвании. В конце июня федеральная армия числом около девяноста тысяч человек вышла из Мэриленда на север, чтобы встретиться в Пенсильвании с армией южан, которая к тому времени вынуждена была повернуть на юг в поисках продовольствия. Эти две военные силы как бы поменялись местами и столкнулись под городом Геттисбергом, штат Пенсильвания.

Весь Ричмонд замер в ожидании вестей о предстоящем важнейшем сражении И вот 3 июля генерал Джордж Пикетт предпринял лобовую атаку на самый центр позиций. Но штурм кончился неудачей, и Пикетт оставил на поле боя половину своих людей. Битва была проиграна. На следующий день пал Виксберг, и у Китти впервые за годы войны возникло чувство безнадежности.

Ли вынужден был вернуться в Виргинию, и обе армии заняли укрепленные позиции по разным берегам реки Рапидан, выжидая, что предпримет противник. И в госпиталь снова хлынул поток раненых…

Был полдень жаркого августовского дня Китти сидела возле молодого солдата, потерявшего обе руки, и писала для него письмо домой Неожиданно в дверях длинной палаты показалась одна из сиделок и махнула Китти рукой.

Та встала и, пообещав раненому дописать письмо попозже, поспешила к сиделке.

– Китти, – проговорила она дрожащим голосом, – прибыл новый поезд с ранеными.

– Ну конечно, я сейчас же иду.

И Китти направилась к дверям, чтобы попасть в соседний корпус, где находилась операционная. Но сиделка схватила ее за руку и прошептала.

– Нет, пожалуйста, не туда, вон там лежит мальчик. – Китти с удивлением обнаружила, что сиделка плачет. – Доктора сказали, что ничего не могут сделать. Это… это мой племянник. Китти, во имя всего святого, посмотрите на него и скажите, действительно ли он безнадежен?

Они направились в корпус для тяжелораненых. Солдаты между собой называли его «Склепом».

Китти вступила внутрь Воздух, душный и спертый от вони разлагающейся плоти, буквально гудел от невероятного количества мух. Несколько медсестер, прикрыв лица масками, мелькали между ранеными, давая морфин тем, чьи страдания были невыносимы.

Проводница Китти уверенно повернула налево, к третьим в ряду носилкам. На них лежал молоденький солдат, не старше семнадцати лет.

Китти откинула покрывало и дрогнула при виде развороченных внутренностей. Оставалось лишь удивляться тому, что юноша до сих пор дышит Ему уже ничем нельзя было помочь. Вся нижняя часть живота представляла собой кровавую кашу. А кроме того, изувеченные ноги все равно пришлось бы ампутировать до самого паха.

Пока она стояла в полной растерянности, с трудом соображая, что сделать, раненый открыл глаза, поражавшие ярко-синим оттенком. Они напомнили подернутые синевой ягоды черники, что росли в лесу вокруг их поля в Северной Каролине.

Китти хотела было что-то сказать, но мальчик прохрипел, закатывая глаза:

– Я… узрел… Иисуса… – Его голова бессильно свесилась набок. Было ясно, что раненый умер. На всякий случай Китти проверила пульс. Его не было. Она послушала сердце ни малейшего звука.

– Он умер, – погладив по плечу сиделку, промолвила Китти. – Мне очень жаль.

Женщина встала, обливаясь слезами. Она только что молилась.

– Он… он что-то сказал, перед самой смертью?

– Он сказал, – повторила Китти, – что узрел Иисуса.

– Слава Богу! Иисус принял его в свой чертог! И однажды мы встретимся на небесах. – Влажное от слез лицо осветила блаженная улыбка.

Неожиданно и Китти почувствовала удивительное умиротворение.

Она наклонилась над умершим и осторожно накрыла его с головой. И только тут услышала, что ее кто-то зовет:

– Кэтрин!.. Боже правый, это действительно ты!..

Китти остолбенела, решив, что это бред, порожденный усталостью в конце дня.

Но вот ее плеча коснулась чья-то сильная рука. Сердце Китти бешено забилось. Неужели?..

– Нет… – то ли прошептала, то ли взмолилась она. – Нет… этого не может быть…

– Кэтрин, да взгляни же на меня! – уговаривал голос.

Китти робко повернула голову. Первое, что она увидела, были отполированные до блеска высокие сапоги. Поднимаясь взглядом выше, Китти рассмотрела темно-синие брюки с черными бархатными лампасами, золоченые ножны офицерской сабли, алый шелковый кушак, повязанный поверх серого френча с высоким воротником и золотыми звездами с выгравированными буквами «CSA».

И вот наконец, собравшись с силами для того, чтобы увидеть лицо этого человека и удостовериться, что он ей не пригрезился, Китти подняла глаза.

На нее смотрел Натан.