Джули и Майлз сидели, тесно прижавшись друг к другу, накрытые одним одеялом. Буря разыгралась не на шутку: уже трудно было различить очертания фургонов. Злобный ветер гнал по земле облака снега, окутывая мир белой непроглядной пеленой.

Майлз надвинул шляпу на самые глаза, но это его не спасло – лицо все равно покрылось ледяной коркой. Он наклонился к Джули и сказал:

– Если от фургона к фургону не протянуть веревку, можно запросто сбиться с пути и заблудиться в этой круговерти.

Джули содрогнулась:

– Лучше бы уж Дерек позволил нам денек переждать. Зачем ехать в такую бурю?

– Не стоит останавливаться. Так лошади скорее согреются, чем стоя на привязи под снегом и ветром. К тому же в такую погоду трудно поддерживать огонь. Он говорит, что мы в двух неделях от Сан-Анджело, а припасы уже на исходе. Нужно добраться до города как можно скорее.

– А как насчет ночи? Где мы остановимся?

– Арнхардт сказал, что впереди горная долина и там есть окруженное скалами место, где можно укрыться от ветра. Если буря к утру не утихнет, придется переждать ее там. Надеюсь, женщины не очень голодают? – Майлз с тревогой взглянул на сестру. – Если нас завалит снегом, придется экономить продукты.

– О себе я не волнуюсь, – ответила Джули не раздумывая. – Но вот Тереза… Ей нужны силы.

– Знаю, – сказал Майлз с горечью. – Сейчас не самое удачное время для беременности. Это путешествие и так утомительно для женщины, а тут еще это…

Джули разделяла его опасения: ведь Тереза была такой хрупкой! Но она заставила свой голос звучать бодро.

– Все будет хорошо. – На самом же деле Джули вовсе не чувствовала подобной уверенности. – Тереза подсчитала, что малыш родится не раньше июня, а уже в апреле мы должны прибыть в Аризону.

– Да знаю я, знаю, – беспокойно вздохнув, ответил Майлз. – Но Тереза прибавляет в весе с каждым днем. Она же такая хрупкая, Джули. А что, если ребенок окажется слишком большим? Что, если роды будут преждевременными? Черт, самое трудное еще предстоит: впереди Скалистые горы.

Индейские земли, – мрачно пояснил он и взглянул на сестру, чтобы оценить реакцию.

Джули смотрела прямо перед собой и молчала.

– Извини. Я не хотел тебя пугать, – сказал наконец Майлз. – Просто я сам боюсь, но не могу поделиться своими страхами с Терезой. Я должен притворяться, что мне сам черт не брат и ничто не может вывести меня из рановесия. Но черт возьми, я боюсь… и не могу признаться; в этом никому, кроме тебя. Наверное, я просто трус.

И тут наконец Джули вышла из себя.

– Майлз Маршалл, ты кто угодно, но только не трус! Забыл, почему тебе пришлось бежать из дома? Ты бросил из-за меня вызов Джейбу Брогдену и Вилли Лукасу! А твоя нога? – Она дотронулась до его колена. – Ты хромаешь, потому что не раздумывая бросился на дикого кабана, чтобы спасти мне жизнь. А нам ведь тогда было лет по десять. И чтобы я никогда больше не слышала, как ты называешь себя трусом!

Гнев разгорячил Джули, и, взглянув на ее порозовевшие щеки, Майлз с нежностью рассмеялся.

– Дорогая моя сестренка, – прошептал он. – Да будь у меня твоя сила духа, я бы не испугался ничего на свете… Особенно если бы ты была рядом.

Она улыбнулась.

– На нашем пути не может возникнуть ничего такого, с чем бы ты не смог справиться.

– Я еще никогда не имел дела с индейцами, – возразил Майлз, – а нам придется пересечь земли чирикауа.

Джули постаралась ничем не выдать того впечатления, которое произвели на нее эти слова.

– Чирикауа, – продолжал он, – одно из племен апачей. Их земли простираются от Рио-Гранде до юго-западной Аризоны и от северной Мексики вплоть до Зуни и Акомы. На этой территории живут три отдельных племени. Они очень жестоки, Джули, любят воевать и ненавидят белых.

– Я уверена, что Дерек знает об этом, – сказала она как можно решительнее.

Майлз ласково похлопал сестру по плечу.

– Прости меня, милая, что я тебе рассказываю обо всяких ужасах. Просто мне действительно не с кем больше поговорить.

– Все обойдется, я уверена, – как могла ободряюще улыбнулась Джули. – Во всяком случае, вряд ли индейцы станут разгуливать поблизости в такой холод.

– Хотелось бы, чтобы ты оказалась права, – усмехнулся брат.

Неожиданно Джули сказала:

– Знаешь, при всем том снег все же очень красив. До войны я никогда не видела столько снега.

При упоминании о войне они замолчали. Затем Майлз сказал:

– Почему бы тебе не перебраться назад и не вздремнуть вместе с Терезой?

– Я не хочу спать. Лучше посижу еще с тобой. К тому же скоро мы остановимся на ночлег, тогда и посплю.

– Кстати, а что у вас с Дереком? – внезапно спросил ее брат. – Вы разобрались в своих проблемах?

Она вздохнула. Неужели теперь все будут расспрашивать ее о Дереке?

– Нет, – наконец ответила она. – Ничего у нас не выйдет, и мне совсем не хочется это обсуждать.

– Ты любишь его, а он – тебя, – решительно заявил Майлз. – Вы оба упрямы, но когда-нибудь образумитесь.

– В Аризоне нас обоих ждет новая жизнь, Майлз. И, может быть, лучше выбросить из головы все мысли о прошлом. По крайней мере, я собираюсь сделать именно это.

– Ты его любишь, – твердо сказал он. – А если любишь, невозможно забыть.

Помолчав, Джули спокойно сказала:

– Наверное, мне лучше пойти посмотреть, как там Тереза.

– Хорошо, – с усмешкой сказал Майлз. – Но запомни, сестренка, ты можешь убежать от прошлого, но от самой себя тебе никуда не деться.

Джули отдернула занавеску и стала пробираться к Терезе.

Крышей фургону служила прочная белая домотканая материя, натянутая на деревянных арочных конструкциях.

Она до предела натягивалась и билась под бешеным натиском ураганного ветра.

В тусклом, сером свете Джули едва разглядела Терезу, которая лежала, закутавшись в одеяло. Стараясь не шуметь, Джули пробралась к своему матрасу и собралась ложиться.

– Мне что-то не спится, – вдруг сказала Тереза и села, откинув одеяло. – Наверное, я слишком беспокоюсь о Майлзе. Как он там, все нормально?

Джули кивнула.

– Думаю, скоро остановимся на ночлег. Уже темнеет. Майлз сказал, что Дерек знает подходящее место. Как ты себя чувствуешь? – с тревогой спросила она. – Может, тебе что-нибудь нужно?

– Да, – с улыбкой ответила Тереза. – Разбуди меня в июле, когда ребенок уже родится. Думаю, я бы с радостью проспала все это время. Да нет, – быстро добавила она, почувствовав беспокойство Джули. – Все отлично. В самом деле. Не переживай за меня.

– Как же нам не переживать, Тереза, – сказала Джули, укрываясь толстым шерстяным одеялом. – Ребенок, похоже, растет ужасно быстро. Надеюсь, он не собирается стать гигантом. Ты же такая… такая миниатюрная.

– Все будет хорошо, – с улыбкой уверила ее Тереза. – Это же замечательно: родить Майлзу ребенка, начать новую жизнь в Аризоне, забыть все ужасы войны. Мне бы только хотелось, чтобы бабушка с дедушкой были живы и увидели все это. Но надо полагать, там, где они сейчас, им гораздо лучше, чем здесь.

Джули взглянула в огромные сияющие глаза Терезы, и на нее накатила волна грусти. Тереза умела радоваться, как ребенок, но чуткость и сострадание у нее были, как у зрелой женщины.

– Жаль, что твои старики не увидят этого, Тереза, – искренне сказала Джули. – Они были прекрасными людьми.

– Да, – кивнула Тереза. – Когда убили моих родителей, они взяли меня к себе и воспитывали как собственного ребенка. Они были так счастливы, когда мы с Майлзом полюбили друг друга. Но мне кажется, я с самого начала знала, что им не выдержать дороги. Думаю, и они это знали, но пытались… ради меня… чтобы окончательно поставить меня на ноги.

Внезапно фургон резко остановился, и женщины с тревогой переглянулись. Через минуту появился Майлз.

– Мы сейчас въезжаем на плато, – он улыбнулся. – Скоро разожжем костер и будем готовить ужин.

Пока Майлз, отодвинув занавеску, говорил с ними, внезапный порыв ветра занес в фургон снежные хлопья, и Тереза вдруг раздраженно закричала:

– Майлз, ты же впустил снег, а моим семенам необходимо тепло!

Джули в изумлении наблюдала за тем, как Тереза что-то ищет, переворачивая все свои пожитки. Найдя наконец маленький пакетик, она прижала его к груди и вместе с ним опять забралась под одеяло. Майлз посмотрел на Джули, пожал плечами и вышел наружу.

– Что это? – удивленно спросила Джули.

– Это семена цветов, – с гордостью улыбнулась Тереза, вытаскивая пакетик из-под одеяла. – Бабушка дала мне эти семена, чтобы я посадила их перед нашим новым домом. Это почти самое ценное из всего, что я взяла с собой. Мне бы не хотелось, чтобы с ними что-нибудь случилось.

– Семена? – недоверчиво засмеялась Джули, но, заметив на лице Терезы обиду, тут же исправилась: – Прости, Тереза. Просто я удивилась, что они так много для тебя значат.

– Да, это так, – ответила она. – Эти цветы росли за бабушкиным домом, и она часто говорила, что нельзя быть уверенными ни в чем на свете, кроме того, что весной на ее клумбе снова распустятся цветы. Они очень дороги мне, особенно теперь, когда бабушки больше нет… – Ее голос задрожал, глаза наполнились слезами.

– Я читала, – продолжила она задумчиво, – что Наполеон как-то сказал: «Там, где вянут цветы, человек жить не может». Мои цветы не увянут, Джули, – прошептала она. – У меня перед глазами картина: цветы перед домом, а рядом мой малыш, стоит и смеется. Это помогает мне в трудные времена, в минуты грусти. Мне кажется, что если там не смогут вырасти мои цветы, мы тоже не сможем выжить. Понимаешь?

– Да, – рассеянно ответила Джули.

Как и обещал Дерек, расположенное между отвесными скалами плато действительно оказалось удобным для стоянки. Попадались даже такие уголки, куда снег не сумел добраться, а под высоким, широким каменным навесом находился прекрасный сухой участок земли, как будто специально созданный для костра.

Они поставили фургоны кругом, образовав своеобразный загон, в котором лошади могли передвигаться относительно свободно.

– Экономьте пищу, – приказал Дерек. – Если не утихнет буря, нам придется задержаться здесь на несколько дней, а до Сан-Анджело все еще две недели пути. Нужно посмотреть, что у нас осталось.

Джули наблюдала за тем, как он разговаривает с мужчинами, отдает приказания, которые без обсуждений всегда сразу выполняются. Есть в нем что-то такое, размышляла Джули, что внушает окружающим уважение, властность сквозит в каждом его движении.

– Давай потушим сушеную оленину, – предложила Тереза. – Это недолго, зато вкусно и сытно. Я попрошу Майлза достать из мешка картошки.

– Ему нужно накормить лошадей. Я сама все сделаю. Отдыхай, Тереза.

Тереза раздраженно вздохнула:

– Перестаньте обращаться со мной как с ребенком. Ребенок во мне. Я взрослая женщина и вполне могу выполнить свою часть работы.

Пропустив эту реплику мимо ушей, Джули принялась за мясо. К тому времени как все было готово, уже совсем стемнело, и только ярко пылавший костер освещал лагерь переселенцев, отбрасывая в укрытую снегом ночь причудливые тени. После ужина мужчины достали свое неизменное виски и расселись по одну сторону костра, а те женщины, которым не было нужды присматривать за детьми, – по другую, отдельно от мужчин и их разговоров.

Джули и Тереза сели в сторонке от всех. После того, что наговорила ей Элиза, Джули чувствовала себя неуютно рядом с другими женщинами. Костер согревал, но дул настолько резкий и пронизывающий ветер, что долго на улице было не высидеть и тянуло залезть в постель, под теплое одеяло.

Неожиданно к ним подошла Эстер Уэббер. Она с трудом опустила свое грузное тело рядом с Джули и тихо сказала:

– Могу себе представить, каково вам после всего, что случилось утром, дорогая. Но прошу вас, не переживайте. Эта маленькая задавака того не стоит.

Джули посмотрела на нее, не произнеся ни слова. Тереза тоже молчала.

Нимало не смутившись, Эстер энергично затараторила:

– Я знавала Элизу еще в Брунсвике – она же просто скандалистка. Девчонка из богатой семьи, из Бекуортов, она постоянно пыталась всеми помыкать, как и ее мамаша. Они часто давали балы и приемы, придирчиво, словно сам Господь всемогущий, отбирая тех, кто достоин их приглашения. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание, затем продолжила: – Как бы то ни было, Элиза и ее мать Женевьева решили, что ей было бы неплохо выйти замуж за Адама Тэтчера. Это прекрасный молодой человек из славной христианской семьи. У Тэтчеров тоже водились деньги, но в отличие от Бекуортов они ими не разбрасывались. В общем, Элиза зубами вцепилась в Адама, и вскоре они поженились. Вот тогда и начались неприятности.

Эстер сделала паузу, чтобы оценить реакцию слушателей. Вопреки своему желанию Джули и Тереза увлеклись рассказом.

– Какие неприятности? – нетерпеливо спросила Тереза. – Миссис Уэббер, пожалуйста, продолжайте. Мне хочется знать, что же такое случилось с бедной девушкой, что так испортило ее характер. Может быть, это поможет нам понять ее.

– Понять? Чепуха! – фыркнула Эстер. – Здесь и понимать-то нечего. Просто она испорченная девчонка без стыда и совести. Адам сказал, что не может больше этого терпеть, что он уедет и присоединится к янки. Это не улучшило его отношений с ее папашей, скажу я вам. У Джордана Бекуорта была большая плантация, много рабов, и ему, разумеется, не очень-то понравилось, что его зять выступает против него и его родственников. Ну так вот, Элиза сказала Адаму, что, если он не хочет, чтобы его пристрелили, лучше ему просто-напросто убраться подобру-поздорову.

Тереза даже рот открыла от удивления:

– Но она же ждет от него ребенка!

– Подождите, я еще до этого доберусь, – успокоила их Эстер. – Слушайте. Ходили слухи, что Адам Тэтчер был просто до смерти рад смыться от этой злобной и своенравной девицы и, уезжая, даже не обернулся. Но затем Джордан внезапно умер от сердечного приступа. Сказалась связанная с войной нервотрепка и все такое прочее. И тут неожиданно обнаружилось, что он был по уши в долгах. У Женевьевы не хватило ума, чтобы нормально вести дела, поэтому все то немногое, что осталось после Джордана, быстро испарилось. Ну, тогда они с Элизой пошли к отцу Адама и добились, чтобы тот вызвал сына домой, рассчитывая, наверное, что им кое-что перепадет из денег Тэтчеров. Да только ничего из этого не вышло. Какое-то время Адам и Элиза жили вместе, но затем снова поссорились, и он уехал. Через некоторое время Элиза обнаружила, что она в интересном положении. Тогда Женевьева опять привела ее к Тэтчерам и заявила, что они обязаны о ней позаботиться. А сама отправилась к своей сестре в Северную Каролину. Тогда, – продолжала Эстер, прямо-таки задыхаясь от возбуждения, – отец Адама написал сыну, что тот обязан выполнить свой долг, а Адам в ответном письме сообщил, что не может вернуться в Джорджию, но тем не менее он хочет выполнить свой долг по отношению к ребенку, поэтому Элиза может приехать к нему. Между нами говоря, он вообще не собирался возвращаться в Джорджию, где его ненавидели за то, что он перешел на сторону янки.

Тереза вздохнула:

– Бедняжка! Она собирается родить ребенка, но не уверена в том, что все еще нужна мужу. Прямо сердце разрывается!

– По-моему она получает только то, что заслужила, – возразила Эстер. – Можете быть уверены, что Адам Тэтчер и пальцем бы не пошевелил ради нее, если бы она не носила его ребенка.

Тут взгляд Джули привлекла Элиза, которая подошла к Дереку. Они обменялись несколькими фразами, затем Дерек встал и пошел вместе с Элизой к ее фургону.

Эстер, которая тоже все это видела, воскликнула:

– Вот она и есть похотливая сучка – так и вертится около мужчин. Все вокруг знают, что она увивается за капитаном… а ведь она замужняя женщина, ждет ребенка. Какое бесстыдство!

– Не стоит делать скоропалительных выводов, – заметила Тереза. – Вот так и рождаются сплетни. Может, она хочет, чтобы капитан Арнхардт что-то проверил в ее фургоне.

– Ха! – Эстер захлопала в ладоши, и ее необъятная туша затряслась от смеха. – И что же он там проверяет посреди ночи? Я сама видела, как он прокрадывался в ее фургон как-то ночью, думая, что его никто не видит, а Рамона Таулз заметила однажды, как он выскользнул оттуда как раз перед рассветом. Ну скажите-ка мне, кто торопится делать выводы?

– На это могли быть свои причины, – как можно спокойнее сказала Тереза. – В конце концов он и в самом деле старший колонны. Кроме того, это их личное дело.

Прежде чем Эстер успела открыть рот, чтобы высказать свое мнение, Тереза кивнула ей, улыбнулась Джули и заметила, что самое время идти спать.

Когда они уже были одни и укладывались на ночь, Джули прошептала:

– Знаешь, все это не важно. Совершенно.

– Нет, конечно же, важно, – решительно возразила Тереза. – Но пусть тебя это не беспокоит. Я уверена, что у капитана были веские причины, чтобы зайти в тот фургон, и…

– Все это не важно, – настойчиво повторила Джули, но вид у нее был при этом совершенно несчастный. – Он может делать все, что захочет. Мне же хочется только одного – чтобы наше путешествие побыстрее закончилось. О, пожалуйста, только не начинай опять говорить об этом.

Она повернулась спиной к Терезе и шепотом пожелала ей доброй ночи.

«А ведь и правда, – печально подумала Джули, – это очень важно – для меня». Неожиданно в ее голове всплыла прочитанная когда-то в Библии фраза: «Голодной душе и горечь сладка».

Она была голодна. Сладка была любовь Дерека. Ей оставалась только горечь.