Кейд упал на спину и схватил Сэм за руки. Он сжал ее запястье, заставив выронить нож, и одновременно, ткнув ее коленом в живот, перебросил через себя. Она упала, вскрикнув от боли и бешенства, но – удивительное дело – тут же вскочила и снова бросилась на него. Может, она сумасшедшая? Насколько Кейд знал, он выглядел как самый настоящий индеец в боевой раскраске, «жестокий и злобный дикарь». И эта женщина, даже в гневе и отчаянии, никак не была способна мериться с ним силой!

Чувствуя, что ее глаза наполняются горячими слезами ярости, Сэм выкрикнула:

– Тебе придется убить меня, ты, дьявольское отродье!

Кейд заставил ее возвратиться к постели и крепко прижал к земле, дабы внушить строптивице, что ее место здесь. Когда Сэм попыталась вырваться, он поставил ей ногу на спину, чтобы угомонить.

– Будь ты проклят, проклят, проклят! – бормотала Сэм, ударяясь подбородком о землю и молотя по ней кулаками. – Чтоб ты сгорел в аду, сын потаскухи!

Губы Кейда дрогнули в усмешке. Как бы ему хотелось быть мухой на стене, когда между новобрачными начнется первая ссора! У Джармана Бэлларда, пожалуй, будет разрыв сердца, когда он услышит, как его утонченная благовоспитанная молодая жена бранится так, что в пору покраснеть и мужчине.

Найдя еще одну веревку, Кейд связал женщину, на этот раз более надежно, чтобы она больше не смогла шастать где не надо. Ему необходимо поспать, а если эту фурию как следует не стреножить, она наверняка опять на него набросится.

Она выругалась, и он зажал ей рот рукой и знаком показал, что если она сейчас же не заткнется, он вставит ей кляп. Женщина поняла и замолчала, не желая, чтобы ей снова запихнули в рот обрывок тряпки. Кейд некоторое время сидел и смотрел на нее, прикидывая в уме, не предложить ли ей какую-нибудь еду, но в конце концов решил, что сейчас она слишком зла, чтобы испытывать голод. Со временем, когда до нее дойдет, что никто не сделает ей ничего дурного, она, может быть, и успокоится. А если нет, то следующие несколько недель станут для него сущим адом.

Наконец он заснул. Сэм же еще долго беспокойно ворочалась, терзаемая одновременно яростью и страхом.

Когда наутро она проснулась и опять увидела индейца, вчерашний кошмар навалился на нее с новой силой. Индеец сидел, прислонившись спиной к стене пещеры и непринужденно положив руки на подтянутые к груди колени.

Он улыбается или ей это кажется? Трудно сказать, ведь у него раскрашено все лицо. Но кое-что странное в его внешности она все-таки заметила – у него были голубые глаза.

Сэм мало знала об индейцах, по правде говоря, она не знала о них ничего, кроме того, что ей рассказывали – в основном в поезде, – но была совершенно уверена, что глаза у них обычно темные, почти черные.

Озадачивало Сэм и то, что он вовсе не казался враждебным. В его пронзительном взгляде ей даже виделась какая-то теплота. А вот и еще особенность, которой она не заметила вчера в полумраке, – на груди у него шрам длиной, пожалуй, дюймов шесть. Несомненно, в прошлом это была серьезная рана.

– Жаль, что ты не знаешь английского, – уныло сказала она. – Возможно, я смогла бы уговорить тебя отпустить меня.

Выражение его лица не изменилось.

– Меня будет разыскивать целая армия, потому что мой жених командует здешним фортом. Ему уже наверняка стало известно о вашем нападение на поезд, и теперь меня ищут сотни солдат.

Индеец и бровью не повел – значит, он даже не пытается ее понять. С тем же успехом она могла разговаривать с глухим. Но глухие хотя бы стараются читать по губам, а этот скот просто уставился на нее и все. Как же это раздражает! Она решила сделать еще одну попытку. В конце концов, что ей терять? Может быть, он все-таки знает несколько слов по-английски?

– Отпусти меня, и я все забуду. Я уговорю солдат не преследовать тебя.

Кейд был очарован. Она не только красива – хотя и опасна для жизни, если повернуться к ней спиной, – но и обладает несгибаемой волей. Большинство женщин на ее месте никогда не отважились бы так отчаянно сопротивляться и уж наверняка не стали бы вот так сидеть перед своим врагом и пытаться уговаривать его, невзирая на языковой барьер.

Он посмотрел в ее завораживающие глаза и вдруг понял, что она напоминает ему рысь, с которой он как-то повстречался нос к носу. Это было на войне, во время рейда в Алабаму. В ту ночь он лег спать поодаль от своих товарищей из полка, потому что ему хотелось побыть одному. Полная луна заливала все вокруг каким-то зловещим серебряным светом. Кейд уже засыпал, когда с ближайшего дерева внезапно спрыгнула большая рыжая кошка, приземлившись всего в нескольких дюймах от его лица.

Сначала он был слишком ошеломлен, чтобы двигаться, а потом, когда первый шок прошел, понял, что если потянется за пистолетом, то совершит роковую ошибку: рысь находилась так близко, что могла легко вцепиться ему в горло и наверняка сделала бы это, почувствуй она угрозу. Поэтому он продолжал неподвижно лежать и смотреть на нее и вскоре заметил, что по мере того как меняется настроение зверя, меняют цвет и его глаза. Вначале рысь разозлилась, неожиданно увидев перед собой человека, вторгшегося в ее мир. Она оскалила зубы, ее клыки грозно блеснули в лунном свете, а глаза загорелись, как два темно-красных уголька. Затем, когда она, по-видимому, решила, что опасности нет, красный цвет сменился золотистым, а взгляд, все еще настороженный, перестал быть угрожающим. Рысь немного отступила назад, затем остановилась; еще несколько долгих, напряженных мгновений они с Кейдом продолжали глядеть друг на друга. Вот глаза рыси стали золотыми, потом зелеными. Затем опасливая вспышка красного и наконец спокойный ореховый цвет…

Кейд ясно видел тогда, как менялось настроение большой кошки, и вот теперь перед ним снова было зеркало интригующих эмоций – только на этот раз вряд ли дело кончится мирным отступлением.

– Чего ты на меня так уставился? – спросила Сэм, ощутив внезапный прилив раздражения. – И почему ты не хочешь меня развязать? Если я все время буду связанной, у меня онемеют руки и ноги и я не смогу двигаться! И мне больно от веревок. Они затянуты слишком туго, видишь?

И она протянула к нему руки.

Кейд знал, что она лжет: он связал ее так, что веревки не врезались в тело. Но как бы то ни было, придется ему все-таки освободить ее на время, чтобы она могла справить свои естественные потребности. Он встал и по извилистому проходу вывел свою пленницу на яркий солнечный свет.

Развязав ее, он показал рукой на кусты, растущие примерно в девяти футах, потом на текущий перед ними узкий проток, ответвляющийся от главного русла реки.

Сэм нерешительно шагнула вперед, боясь, что он последует за ней. Увидев, однако, что он направляется в другую сторону, очевидно, чтобы удовлетворить свою нужду, она мгновенно оценила ситуацию, и сердце ее учащенно забилось – у нее появилась возможность убежать! Сэм бросилась в кусты, быстро облегчилась и побежала дальше.

Впереди было место, где проток сужался, – здесь она могла пересечь его и добраться до покрытого густыми зарослями островка на другой стороне. Там она окажется на берегу главного русла реки и сможет прятаться в кустах до тех пор, пока мимо не проплывет пароход. Правда, течение было сильным, но Сэм решила, что сумеет продержаться на плаву достаточно долго, чтобы ее заметили с проходящего судна. Это было рискованно, но надо попытаться.

Кейд догадался, что у нее на уме, и нарочно сделал круг. Когда Сэм вышла из кустов, он стоял у нее на пути, расставив ноги и скрестив руки на груди.

– Ох, будь ты проклят! – крикнула она и тут же, без всякой паузы, бросилась в воду.

Кейд тотчас же кинулся за ней, но она уже плыла. Он схватил ее, они оба окунулись с головой, но Сэм так и не перестала брыкаться и вырываться. Здесь было неглубоко, и, борясь, они больно ударились о камни на дне. Выплыв на поверхность, Сэм, задыхаясь, глотнула воздуха и одновременно сильно лягнула Кейда в живот, на мгновение вышибив из него дух. Она опять пустилась плыть, но он снова поймал ее и перекинул через плечо так же, как и прошлым вечером, хотя она отчаянно отбивалась руками и ногами.

Услышав смех, Сэм приподняла голову и увидела двух индейцев: мужчину и женщину, стоящих на берегу. Смеялся только мужчина, женщина же, на вид примерно того же возраста, что и Сэм, даже не улыбалась. Выражение ее лица было мрачным и суровым.

– Ты уверял, что не возникнет никаких, трудностей, – сказал Храбрый Орел на языке канза. – И что же я вижу? Ты сражаешься с ней не на шутку, плавая в реке. Собачьи Глаза предупредил меня, что она настоящая волчица, с которой постоянно надо держать ухо востро, но мне и в голову не приходило, что такой великий воин, как Буйный Дух, будет всерьез воевать с женщиной.

Кейд молча отнес Сэм обратно в пещеру и бесцеремонно бросил на бизонью шкуру. Потом свирепо посмотрел на нее, как бы говоря: «Сиди смирно, а то будет хуже», – и вышел наружу.

Сэм была слишком встревожена, чтобы сыпать бранью ему вслед. Что означает неожиданное появление других двух индейцев? Боже правый; когда же она наконец узнает, что они собираются с ней сделать? И как же ее злит, что их нельзя ни о чем спросить.

Внезапно она вспомнила о своей сумочке с приданым. Очевидно, ограбление не входило в намерения похитителей, иначе они уже давно бы ее отняли. Но все же лучше перестраховаться. Схватив сумочку, Сэм спрятала ее в одной из трещин на земляной стене.

Снаружи Кейд разговаривал с Храбрым Орлом.

– Я рад, что вы пришли. Может быть, Солнечная Птица сумеет убедить эту дьяволицу, что никто не собирается причинять ей зла.

Он кивнул девушке. Его не удивило, когда она без обиняков заявила, что ей совершенно не хочется успокаивать эту белую женщину, которая, обручена с тем, кто оставил безнаказанными солдат, изнасиловавших Маленькую Лань. Муж Маленькой Лани был братом Солнечной Птицы и Кейд понимал ее законную неприязнь к невесте Бэлларда, но был уверен, что она сделает свое дело, и оказался прав.

– Солнечная Птица сделает все, что в ее силах, – сказал Храбрый Орел.

– Да, я согласна, хоть мне это и неприятно, но я сделаю что угодно, лишь бы этот белый офицер помучился! – пылко воскликнула Солнечная Птица.

Она держала в руках свернутую одежду. Кейд велел индейцам просто похитить Селесту де Манка из поезда. У них не было ни времени, ни желания прихватить с собой ее багаж. Вряд ли невесте Джармана понравится носить одежду из оленьей кожи, но у нее нет выбора, разве что она предпочтет ходить в том грязном и изорванном платье, что на ней надето сейчас, а это маловероятно. При всем том, что ругается она, как уличная девка, сразу видно, что она чистоплюйка и следит за своей внешностью, которой явно гордится.

– Просто объясни, что ей не причинят вреда. Уверяю тебя, Солнечная Птица, это очень важно.

Солнечная Птица пробралась сквозь лабиринт корней и вошла в пещеру. Белая женщина показалась ей скорее сердитой, чем испуганной. Солнечная Птица молча бросила индейскую одежду к ее ногам и отошла.

– Что это? – Сэм развернула сверток и увидела платье, сшитое из кожи какого-то животного. Оно было мягким и, наверное, удобным, лиф украшен изящной бисерной вышивкой. Кроме платья здесь имелась и обувь, тоже отделанная бисером и бахромой.

Сэм вопросительно посмотрела на индианку.

– Ты хочешь, чтобы я это надела?

Потом, решив, что девушка ничего не понимает, так же как и остальные, Сэм с вызовом сказала:

– И не думай – я не стану этого носить! Я вовсе не хочу выглядеть так же, как ты.

Она отшвырнула от себя индейский наряд и снова легла на бизонью шкуру, положив руки под голову. После того как силач-индеец не наказал ее за попытку побега, она стала чувствовать себя несколько увереннее. Вряд ли тщедушная индианка сможет ей что-то сделать. Конечно, у этой дикарки есть нож, но если она вздумает напасть, Сэм ей покажет, что такое настоящая драка. Краешком глаза девушка наблюдала за Солнечной Птицей, готовая вскочить при первом признаке угрозы.

– Можешь пялиться на меня сколько хочешь, я все равно тебя не боюсь. А теперь почему бы тебе не убраться отсюда и не оставить меня в покое? Скоро за мной приедут солдаты, и тогда вы все очень пожалеете, что сделали такую глупость!

Солнечная Птица нагнулась, подняла одежду и бросила ее в лицо Сэм.

Сэм вскочила на ноги:

– Черт возьми, я же тебе сказала, что не стану носить вашу одежду! Предпочитаю остаться в своем собственном платье, хоть оно и сильно перепачкано. А теперь проваливай!

– Наверное, тебе так нравится грязная одежда потому, что она хорошо сочетается с твоими грязными выражениями.

Сэм была ошеломлена:

– Ты говоришь по-английски?!

– Я ходила в школу для поселенцев, хотя это и не твое дело. Хотела бы я знать, в какой школе тебя научили так мерзко ругаться.

Сэм смутилась. Обычно она не сквернословила, разве что тогда, когда жила на улице и ей приходилось показывать, что она ничего не боится и не лезет за словом в карман. Но сейчас ситуация опаснее, чем любая уличная стычка, подумала Сэм. Так что стыдиться нечего. Она не позволит своему врагу выговаривать ей и запугивать ее. Девушка надменно вскинула голову:

– Я требую, чтобы мне сказали, почему мена похитили и держат в плену!

Держась с не меньшей надменностью, Солнечная Птица холодно ответила:

– Это не твое дело. Но тебе нечего бояться. Если ты сама не будешь искать неприятностей, тебе не сделают ничего плохого. Я принесла тебе это платье, чтобы ты переоделась. Оно чистое. Но если тебе хочется носить эти грязные лохмотья, – она скорчила брезгливую гримасу, – что ж, поступай как знаешь.

Сэм посмотрела на свое платье. Она дважды побывала в нем в реке, и теперь оно измазано грязью. Один рукав почти оторван после того, как ее протащило по каменистому дну, на юбке в нескольких местах зияют дыры.

Да, вид у нее, должно быть, ужасный, но, с другой стороны, не все ли равно? Однако гордость все же победила, и ей захотелось выглядеть опрятной.

– Хорошо. Я надену твое платье. Но почему ты не можешь сказать мне, по какой причине меня здесь держат?

Солнечная Птица ничего не ответила.

– Ну хорошо, а как насчет вчерашнего вечера? – не унималась Сэм, – Ты говоришь, чтобы я не боялась, но вчера один из твоих приятелей чуть было не снял с меня скальп.

– Он, просто хотел отрезать прядь твоих волос. Но можешь не беспокоиться – тот воин, который охраняет тебя сейчас, не дотронется до тебя и пальцем. Он находит тебя отвратительной.

Солнечная Птица была влюблена в Буйного Духа, сколько себя помнила, и знала, что он никогда не отступает от своих решений. Раз, он сказал, что белую женщину никто не должен трогать, то не нарушит своего слова.

– Этот тип? – При мысли о том, что ее будет охранять тот самый голубоглазый индеец, Сэм стало нехорошо.

Господи, вот уж кого ей совсем не хотелось бы видеть рядом с собой, тем более что он, казалось, мог читать ее мысли и предугадывать каждый ее шаг.

– Я не хочу, чтобы он находился возле меня, Пришлите кого-нибудь другого.

Солнечная Птица усмехнулась:

– Не тебе решать. Просто делай, что тебе говорят, и когда придет время, тебя освободят. Это я тебе обещаю.

– Делать, что мне говорят? Но ведь ты первый человек, обратившийся ко мне на языке, который я понимаю. Откуда мне знать, чего от меня хотят, если все остальные говорят на тарабарском наречии?

– Это не имеет значения, потому что отныне я буду приходить к тебе каждый день и узнавать, что тебе нужно. Теперь я уйду и пока ты будешь переодеваться, принесу тебе поесть.

Поесть… В животе у Сам забурчало.

– У меня со вчерашнего дня во рту не было ни крошки, – невольно вырвалось у нее.

– Разве тебе не предложили пищу вчера вечером?

Солнечная Птица увидела мешок с провизией и заглянула внутрь. Пеммикан и бизонье мясо, которое Буйный Дух взял из деревни, все еще были там.

– Почему ты не съела это? – спросила Солнечная Птица, вынимая припасы из мешка. При виде коричневых волокнистых кусочков Сэм сморщила нос. Липкая, вязкая масса с виднеющимися в ней семенами, которую индианка держала в руке, казалась ещё менее аппетитной.

Солнечная Птица бросила мешок к ее ногам:

– Ты съешь это, если будешь достаточно голодна. Имей в виду: никто здесь не станет угождать твоим вкусам. – Шагнув к пленнице, она предостерегающе потрясла пальцем перед ее носом: – Мне не нравятся белые. Мне не нравишься ты. И лучше не пытайся допекать меня, как ты допекала Буйного Духа. Он не станет бить женщину, а я готова это сделать.

Высоко держа голову, Солнечная Птица вышла из пещеры.

Девушка скорчила ей вслед рожу. Что верно, то верно, последние годы Сэм прожила в роскоши, окруженная учтивыми и воспитанными людьми, и почти забыла о том времени, когда волею обстоятельств выдавала себя за уличного оборванца, всегда готового к драке. И надо сказать, ей нравилось хорошо себя вести и чувствовать, что на нее смотрят как на благовоспитанную даму. Но если эта индейская девка попытается выкинуть какой-нибудь номер, Сэм не даст ей спуску и покажет, что такое славная потасовка.

И перед этим Буйным Духом – вот, значит, как его зовут – она тоже не отступит. Но все-таки слава Богу, что с ней обещали хорошо обращаться и в конце концов отпустить на свободу. Правда, неизвестно, сдержат ли индианка и Буйный Дух свое слово.

Джарман Бэллард в бессильном гневе мерил шагами свой кабинет. За дверью пассажиры, ехавшие из Канзас-Сити в том поезде, который захватили индейцы, ждали, пока он допросил их еще раз, чтобы выяснить все даже самые мелкие детали этого нападения. Но каким образом их рассказы могут помочь делу? Индейцы атаковали поезд, когда он замедлил ход на подъеме, и, приставив нож к горлу машиниста, вынудили его остановиться. Они никому не причинили вреда, ничего не украли – за исключением его невесты. Черт бы побрал проклятых краснокожих!

А куда подевалась спутница Селесты? Маркиз написал, что его дочь едет в сопровождении служанки, но в Канзас-Сити Селеста села в поезд одна. Так что же случилось с этой чертовой служанкой?

Возле двери, наблюдая за Бэллардом, стоял сержант Миз.

– Сэр, один из людей, которые ждут за дверью, судья, и он все больше выходит из себя, – осторожно сказал Миз. – Он говорит, что устал и что его дочь и внук тоже устали. Ночью они мало спали, а сегодня утром вы подняли их ни свет ни заря.

– Знаю, знаю, – отмахнувшись, бросил Бэллард. – Но я пытаюсь выяснить, почему мадемуазель де Манка оказалась единственной женщиной, которую они похитили. Все выглядит так, как будто индейцам нужна была именно она.

Миз чувствовал себя неловко. Он слышал разговоры – но надеялся, что они не имеют под собой почвы, – что невесту капитана похитили, дабы отомстить за тот случай, когда солдаты изнасиловали индианку канза, а капитан оставил преступление безнаказанным. Индейцы тогда были в большой ярости… Но, как бы то ни было, Миз не собирался говорить капитану обо всех этих толках.

– Судья говорит, что, если вы не поторопитесь и не примете его сейчас же, он уйдет и вы не сможете ему помешать.

Джарман не слушал.

– Это индейцы канза, – пробормотал он себе под нос. Миз решил, что капитан обращается к нему.

– Может, и так, ведь у них были бритые головы и волосяные гребни.

– Канза, – с презрением повторил Бэллард. – Гребни носят канза.

– Воины племени оседж и квапо тоже бреют головы и оставляют гребни, идущие ото лба к затылку, – напомнил сержант. Он надеялся, что все это не больше чем совпадение. Кроме того, откуда индейцы могли узнать, что невеста Бэлларда находится именно в этом поезде? Если уж на то пошло, откуда им вообще могло быть известно, что у капитана есть невеста и что она едет к нему? Нет, все эти слухи о мести индейцев – ерунда.

– По-моему, эти волосяные гребни не имеют никакого значения, сэр.

Бэллард резко обернулся:

– Ты отлично знаешь, что они имеют чертовски большое значение, Миз! Я не дурак. Я видел реакцию моих людей, когда они узнали, что индейцы с волосяными гребнями похитили из поезда мою невесту. Они думают о том же, о чем и ты, – что это сделали канза, желающие отомстить. Канза не могут простить того, что я не повесил тех, кто изнасиловал их девку. И правильно, что не повесил, – не стоила она жизней хороших солдат. А если эти краснокожие ублюдки думают, что я спущу им то, что они сделали, то они меня плохо знают.

– Конечно, сэр, – неуверенно поддакнул Миз. Бэллард ткнул сержанта пальцем в грудь:

– А теперь иди и скажи, что я желаю допросить всех до одного индейских разведчиков, служащих в этом форте. Клянусь Богом, они должны что-то знать, и я это из них вытрясу.