Кейд решил остаться в форте еще на несколько дней.

Зная, что он поблизости, Бэллард наверняка не посмеет, как прежде, допрашивать с пристрастием разведчиков-индейцев. Другой причиной его задержки была Селеста де Манка – Кейд хотел, чтобы она накопила на него побольше обиды. Когда он вернется, она будет не только возмущена тем, что он так неожиданно покинул ее, но и чертовски зла из-за того, что ее заставили работать наравне с индейскими женщинами. Она обвинит его во всем, возненавидит и, может быть, перестанет пытаться с ним разговаривать. Будет лучше, если они станут врагами, ведь он уже твердо решил, что больше не потеряет самообладания, как тем вечером. Но нельзя оставаться в Ливенуорте слишком долго. Всегда есть опасность, что какой-нибудь охотник или рыбак заметит среди индейцев белую женщину и даст знать в форт. Надо отвести ее обратно в пещеру и держать там до тех пор, пока индейцы не сочтут месть достаточной.

Но когда Кейд совсем уже собрался ехать, его пригласили на прием, устраиваемый в честь нового окружного судьи. Рэмзи хотелось познакомиться с вновь назначенным судьей, с которым ему вскоре придется работать? а кроме того, его присутствие, наверняка разозлит Бэлларда – уже ради одного этого следует пойти.

Приняв ванну, побрившись и подровняв свои длинные волосы, Кейд надел новые штаны из оленьей кожи и украшенную бахромой куртку. Посмотрев на свои начищенные до блеска сапоги, он решил, что представляет из себя идеальное воплощение цивилизованного федерального, агента.

Прием был устроен в апартаментах генерала Шофилда, который разрешил дамам использовать их в его отсутствие для таких случаев, как этот. Бэллард стоял в прихожей, среди встречающих, блистая полной парадной формой: синий мундир с медными пуговицами, голубые брюки с красными лампасами, широкий кушак, сабля и сверкающие черные сапоги.

Кейда, как всегда, весьма позабавил его вид, и, как всегда, он подумал, что у Бэлларда хорошенькая мордашка. Такое мнение вряд ли можно назвать лестным, когда речь идет о мужчине, но если у тебя такие вот золотистые кудряшки и такая розовая, гладкая, как у младенца, кожа, другого выражения просто не подберешь.

Бэллард холодно представил Кейда судье Ньютону Куигби.

– Новый агент по делам индейцев, – небрежно бросил он, как будто это была какая-то ничтожная, мелкая должность, затем повернулся к следующему гостю.

Кейд имел привычку оценивать людей по первому впечатлению и редко оказывался не прав. Судью Куигби выдавали его глаза – они были маленькими и злыми, как у гремучей змеи. И улыбка у него была холодная и надменная. Он сразу же без всяких околичностей заявил:

– Откровенно говоря, мистер Рэмзи, мне всегда казалось странным, как это можно сделать своей профессией прислуживание дикарям.

– У вас неверные сведения, судья, – невозмутимо и любезно ответил Кейд. – Моя работа состоит не в прислуживании дикарям, а в защите индейцев от дикарей, к коим я причисляю белых.

Судья не привык, чтобы ему перечили, и с трудом сдержался, чтобы не показать, как он возмущен столь дерзким ответом.

– Ах вот оно что, – сказал он с деланной небрежностью. – Оказывается, вы еще один из этих любителей краснокожих.

– Я люблю людей, судья. Во всяком случае, большинство из них. Я просто стараюсь не допускать, чтобы они причиняли друг другу вред, в то время как вашей обязанностью является судить их, если они его все-таки причиняют. По-моему, и у вас, и у меня весьма интересная и важная работа.

– Интересная! Что интересного может быть в том, чтобы послать человека на виселицу?

– Вы говорите так, словно это единственно возможное решение.

– А так оно и есть. Если преступника вешают, он никого уже больше не убьёт, верно? Он больше не сможет ограбить дилижанс или банк. Он перестает быть общественной проблемой. Он больше не мешает. И это правильно. Вот в чем состоит моя работа, мистер Рэмзи.

Теперь настал черёд Кейда сдерживать возмущение. Этот человек ему чертовски не нравился.

– Вы говорите так, словно вы не судья, а палач.

– Я и то, и другое. – Глаза судьи потемнели. Затем, желая завершить разговор, он повернулся к стоявшей рядом с ним Мириам: – Это моя дочь, Мириам Эпплби. Вдова, – добавил он так, чтобы его услышали все присутствующие холостяки. После этого Куигби перенес внимание на очередного из представляемых гостей.

Кейд вежливо пожал пальцы Мириам, заметил, что она смущена, и подумал: интересно, это из-за садистских взглядов ее отца на правосудие или из-за того, что он так бесцеремонно дал всем понять, что у нее нет мужа? Он слышал, как некоторые холостые офицеры, смеясь, говорят о том, что судья пытается сбыть с рук свою дочь, и понимал, что найти ей мужа будет весьма нелегко. Привлекательности в ней было не больше, чем в деревянном столбе. Тощая, бесформенная, с тусклыми глазами, с тусклыми коричневыми волосами, туго стянутыми в узел. Платье нисколько не украшало ее внешность – оно было тускло-зеленым, начисто лишенным отделки и каких бы то ни было признаков вкуса.

– Приятно познакомиться, – натянуто пробормотала она и, так же, как и ее отец, перевела взгляд на следующего гостя.

Кейд взял бокал пунша, который ему протянула какая-то женщина, и оглядел гостиную. И тут же укорил себя за мысль о Селесте и о том, что ее свадебный банкет скорее всего тоже состоится здесь. Желая выбросить ее из головы, он подошел к группе стоящих поодаль офицеров.

– Ага, мы видели, как ты познакомился с миссис пугалом! Когда свадьба? – весело приветствовали его.

Остальные покатились со смеху и наперебой начали рассказывать, как судья каждого из них припирал к стенке и, нимало не смущаясь, убеждал поухаживать за его дочерью.

– Внезапно оказалось, что все мы помолвлены с девушками, дожидающимися нас на востоке.

– Нам даже пришлось придумать даты наших свадеб. Он совершенно не церемонится, пытаясь найти ей мужа.

– Интересно, как ему удалось выдать ее замуж в первый раз?

– Может быть, Бэллард обратит на нее свое благосклонное внимание, раз уж индейцы украли его невесту? Хоть развлечется, а то он так убит горем…

Кейд воспользовался случаем, чтобы перевести разговор на интересующую его тему:

– Кстати, как он принял это известие? Мне он кажется скорее взбешенным, чем убитым горем.

Офицеры обменялись сконфуженными взглядами, и один ответил:

– Да, примерно так оно и есть.

Кейд кивнул, ухитрившись скрыть свое удовлетворение. Все получалось именно так, как он хотел. Теперь достаточно продержаться следующие несколько недель, и можно считать, что план осуществлен успешно.

Сэм вытерла со лба пот тыльной стороной ладони, затем недовольно поморщилась, вспомнив, что руки у нее покрыты сажей. Теперь черное пятно появится и на лице.

Было жарко и душно. По небу плыли темные тучи, воздух был влажен и безветрен. В такой день особенно тяжело находиться у горящего костра, но ей надо прокоптить три шкуры. Солнечная Птица сказала, что копчение сделает их водонепроницаемыми. Три дня были потрачены на то, чтобы довести шкуры до этой последней стадии обработки. Каждой шкурой много раз проводили по туго натянутой сыромятной веревке, а затем по нескольку же раз протаскивали через отверстие в лопаточной кости бизона. Все это делалось для того, чтобы дубильная жидкость пропитала каждую клеточку и волокно.

Сэм узнала, что полная обработка шкуры занимает около шести дней, и ей хотелось увидеть конец этой операции.

Потом ставшую мягкой шкуру разрежут и сошьют из нее изделия, которые украсят бисером и иглами дикобраза. Интересно, есть ли в туше бизона хоть что-то, что не идет в дело? Из его кожи шили одежду и мокасины, из костей делали всякие инструменты, например, мотыги, из рогов вырезали предметы домашней утвари, а также ножи и наконечники для стрел. Шершавая часть языка использовалась в качестве щетки для волос. Из хвоста делали мухобойку. Из жира изготовляли мыло, а из сухожилий вили веревки. Желудки наиболее крупных животных превращались в котелки для приготовления пищи, такие, как тот, из которого Сэм впервые попробовала тушеное мясо, а еще из них делали ведра для воды. Ничто не выбрасывалось, даже навоз, который высушивали и использовали для топки.

Поначалу Сэм злилась и негодовала, что с ней обращаются как с рабыней. Но затем, к немалому своему изумлению, она увлеклась работой, которую выполняла. То, что она делала, было трудно, но интересно. Когда индейские женщины увидели, что она охотно помогает им в их труде, они стали относится к ней по-дружески. Солнечная Птица, также отбросив свою прежнюю неприязнь, начала переводить их слова, и внезапно, несмотря на тяжелую работу, Сэм почувствовала себя довольной и счастливой. Теперь она сидела у костра за вечерней трапезой вместе с семьей Солнечной Птицы и больше не морщилась и не давилась, глотая неприятно пахнущие блюда из внутренностей бизона. Это была пища, она была нужна, чтобы выжить. И Сэм не обращала внимания ни на запах, ни на вкус и не думала, что именно она ест.

Ночью, когда все утихало и деревня погружалась в сон, она часами лежала, размышляя о своей участи. Постепенно она стала гордиться собой за то, что сумела приспособиться к той жизни, которую ее заставили вести. Что ж, она никогда не брезгала и тем существованием, которое ей приходилось влачить в катакомбах. Это было необходимо, чтобы выжить, и она не роптала. То же самое можно было сказать и о ее нынешнем положении. Она выживет и теперь. И тут есть чем гордиться.

Ее мысли часто обращались к Буйному Духу. Что с ним случилось, куда он вдруг исчез после того, как столько дней был ее постоянным стражем? Она говорила себе, что не должна скучать по нему и чувствовать странную пустоту, вызванную его отсутствием. Он ее враг и должен внушать ей страх, а не эти чувства, природы которых она не понимает.

Внезапно удушающее безветрие прошло, и резкий порыв ветра бросил в лицо Сэм дым от костра. Кашляя и задыхаясь, она отпрянула назад, закрывая нос и рот черными от сажи руками.

Солнечная Птица была тут как тут, чтобы поддразнить и поругать:

– У тебя на лице черная боевая краска, и ты не смотришь за своей работой. Шкуру надо коптить, а не жёчь.

– Пока что жжет мое горло. – Сэм согнулась пополам от кашля, потом, когда приступ прошел вернулась к работе. Солнечная Птица посмотрела на нее с невольным восхищением, потом повернулась и пошла по своим дедам. Тучи стали еще темнее, больше слились воедино, затягивая все, небо. Сэм, с опаской посмотрела вверх, гадая, сколько еще времени пройдет, прежде чем хляби небесные разверзнутся и прольют на них потоки воды.

Вернулась Солнечная Птица:

– Закрепи веревки и колышки ненадежнее. Мужчины не смогут тебе помочь: они стреноживают лошадей, чтобы те не убежали. Скоро ветер задует очень сильно, и придется сидеть в вигвамах.

Сэм постаралась выполнить задание как можно лучше, но, когда она затягивала веревки своими израненными, покрытыми волдырями пальцами, ее лицо невольно перекашивала гримаса боли. Теперь порывы ветра иногда приносили с собой капли дождя, как бы предупреждая о грядущем потопе. Небо то и дело прорезали вспышки молний, а землю сотрясали раскаты грома.

Сэм колотила по колышкам, когда мимо, крича что-то непонятное, пробежала одна из женщин. Сэм хотела было побежать вслед за ней, но тут веревка лопнула, и уносимая ветром шкура взмыла в воздух. Боясь, что ее унесет навсегда, Сэм кинулась вслед.

Сэм бежала прямо навстречу грозе, но каждый раз, когда она пыталась схватить летящую буквально в дюйме от земли шкуру, ветер уносил ее дальше, в то время как в небе оглушительно смеялся гром. Однако Сэм не сдавалась, она бежала все дальше и дальше, не замечая, что остальные женщины отстали и бросились в вигвамы.

Она так сосредоточилась на своей погоне за шкурой, что не услышала топота копыт скачущей к ней лошади, пока всадник не схватил ее сильной рукой за талию и не оторвал от земли.

Изумленно вскрикнув, она вдруг обнаружила, что ее прижимает к обнаженной груди Буйный Дух. Его длинные черные волосы развевались по ветру, крепко обхватив Сэм, он вовсю гнал лошадь, пытаясь уйти от грозы.

Сэм обняла его руками за шею, чтобы не упасть от бешеной скачки по прерии. Едва ее голова прижалась к его плечу, как от всей ее былой решимости не осталось и следа, и она с упоением вдохнула его крепкий мужской запах. Уже от одного этого запаха ее пробрала дрожь, и когда он посмотрел на нее горячим взглядом, Сэм охватило смущение – она подумала о том, что он не может не знать, что она чувствует. Что с ней творится? О Господи, ее держит в объятиях дикарь, который несется сломя голову впереди надвигающейся опасной бури, а она не только не боится, но даже довольна! Неужели из-за того, что ей пришлось жить и трудиться среди дикого, нецивилизованного народа, она совсем утратила разум? Если бы все шло как должно, она была бы учтивой, покорной супругой джентльмена, помышляющей лишь о том, как ублажить мужа, и мечтающей о грядущем материнстве.

Однако вместо этого она трепетала от возбуждения, захваченная тем, что с ней происходило, и в голове у нее плясала безумная мысль о том, что ей хочется, чтобы все это длилось бесконечно.

Среди индейских женщин, хотя они иногда и посмеивались над ней, она чувствовала себя так, словно у нее есть семья. То же самое она испытывала, живя в доме отца Селесты, пока маркиз не открыл перед ней истинные причины своего радушия. Но все это вдруг стало очень далеким, происшедшим давным-давно, и Сэм казалось, что теперь она безраздельно принадлежит этому времени и этому месту…

Они подскакали к пещере в то самое мгновение, когда начался ливень. Буйный Дух опустил ее на землю, и она бегом бросилась внутрь, пробираясь сквозь заросли ежевики. В пещере все было как прежде – расстеленные на земле бизоньи шкуры, мех с водой, несколько предметов кухонной утвари, мыло и тряпки для мытья и обтирания. И самое главное – ее сумочка по-прежнему находилась в своем тайнике. До сих пор Сэм не приходила в голову мысль о том, что, когда ее отпустят, сумочку надо будет забрать. Но позволят ли индейцы взять ее? Странно, что они не заглянули внутрь этого ридикюля. Если они узнают про деньги, то наверняка их отнимут.

Кейд вошел в пещеру как раз в тот момент, когда она проверяла, на месте ли ее дамская сумка, и все видел. Его кольнула невольная жалость – если бы она знала, что без этого ридикюля с приданым Джарману Бэлларду было бы наплевать, что с ней случилось, жива она или мертва!

Сэм обернулась, увидела, что он смотрит на нее, и впервые обрадовалась, что он не поймет ни слова из того, что она скажет. При нем можно свободно говорить о своих смятенных чувствах вслух, чего она никогда не осмелилась бы сделать, понимай он ее язык. Она села на бизонью шкуру скрестив ноги, оперлась локтями о колени, положила подбородок на руки и устремила на Буйного Духа пристальный взгляд.

– Хотела бы я знать, о чем ты сейчас думаешь, – прошептала она, говоря скорее сама с собой, чем с ним. – Когда я видела тебя последний раз, ты зажег меня поцелуем – я и не подозревала, что поцелуй может быть таким чудесным, – а потом уехал. О Господи, что же ты со мной делаешь? Что за чувства, над которыми я не властна ты пробуждаешь во мне?

Кейд тоже сел, сохраняя на лице привычное каменное выражение. От его решимости сопротивляться искушению не осталось и следа: его по-прежнему обуревало желание. Странно, что он хочет ее с прежней силой, – ведь теперь лицо ее перепачкано сажей от костра, над которым она коптила шкуры бизонов, волосы спутались и стали грязными, а простое платье из оленьей кожи все перемазано.

Сэм заметила, как он на нее смотрит.

– Ты думаешь о том, как неопрятно я выгляжу, да? Откуда тебе знать, как мне хотелось искупаться, но меня заставляли весь день обрабатывать бизоньи шкуры. Хотя, по правде сказать, это оказалось не страшно. – Она непроизвольным движением взъерошила рукой волосы. – Если честно, то через некоторое время мне даже понравилось. Это было интересно. Вот уж никогда бы не подумала, что такое большое косматое существо, как бизон, может превратиться в мягкую куртку или одеяло! Или пару башмаков!..

Она все говорила и говорила. Кейд прислонился спиной к стене и закрыл глаза, делая вид, что не слушает. Но на самом деле его завораживал ее голос. Мелодичный. Ласкающий. С чуть заметным акцентом, который он находил таким привлекающим. И, слушая, он думал о том, как приятно было прижимать ее к себе, когда они скакали, обгоняя грозу, и как сильно ему хотелось целовать ее, до тех пор пока они не задохнутся. Внезапно ему стало очень трудно держать глаза закрытыми и притворяться, что он не слушает ее откровенные и смелые речи.

– Я не знаю точно, чего именно ты заставил меня хотеть, знаю только, что я этого хочу. Я должна была бы ненавидеть тебя, но я не испытываю ненависти. Раньше я боялась тебя, но теперь меня пугает только одно – мои собственные чувства. Когда ты уехал, я скучала по тебе. Я думала о тебе день и ночь, мечтала о тебе и… Впрочем, не все ли равно?

Он затаил дыхание, сердце его стучало как бешеное. Одна часть его горячо желала, чтобы она прекратила говорить, а другая жаждала, чтобы она продолжала изливать душу. Но она больше ничего не сказала, и буря их чувств продолжала бушевать безмолвно, в то время как природа обрушивала свою ярость на окружающий мир.

Наконец гроза кончилась. Сэм встала. Кейд открыл глаза. Она взяла мыло.

– Хоть тебе что говори, что нет, я все-таки скажу: я иду мыться. Может быть, когда ты увидишь, что я делаю, ты позволишь мне сделать это в одиночестве. Слава Богу, успела постирать свое платье прежде, чем мне пришлось уехать в деревню и работать вместе с вашими женщинами, – добавила она, говоря сама с собой. – По крайней мере, у меня есть во что переодеться.

Разумеется, ему пришлось сделать вид, будто он не понял, что она сказала, и последовать за ней. Но, дойдя до куста, который перегораживал путь к реке, он остановился.

– Вот и хорошо, ты все-таки понял меня, – пробормотала Сэм, продолжая идти дальше.

Дойдя до небольшой заводи, она скинула свою грязную одежду и вошла в воду. После грозы небо все еще оставалось серым, но ветер стих, а воздух стал прохладен и свеж. В заводи было достаточно глубоко, чтобы поплавать, но Сэм решила не поддаваться искушению. Если она будет купаться слишком долго, Буйный Дух выйдет на берег, чтобы проверить, не пытается ли она снова сбежать. Намылившись, она начала тереть волосы и тело.

Кейд ждал на приличном расстоянии от кустов, сидя на корточках и бесцельно дергая зубчатую травинку. С каждым ударом сердца в нем все больше разгоралось желание. Он представлял себе, как она выглядит обнаженной: мокрые, блестящие от воды груди, гибкое тело, изящно наклоняющееся к воде, когда она смывает с себя мыльную пену; удивительные, прекрасные серебряные волосы намокли и тяжело струятся по спине…

Сжав зубы так, что заболели челюсти, он едва сдерживался, чтобы не броситься напролом через кусты и не взять ее прямо на берегу. Надо же, его задача состояла в том, чтобы не дать сделать это индейцам, а теперь выходило, что ее нужно защищать от него самого.

И тут ему в голову пришла поразительная мысль: а кому есть дело до того, будет она изнасилована или нет? Джарман Бэллард почти уверен, что это уже произошло, да ему, собственно, и наплевать. Все, что ему нужно, это ее приданое, и он его получит. А что будет потом? Он насладится ее прекрасным, желанным телом, но никогда ее не полюбит. Вряд ли этот ублюдок вообще способен любить. Так что плохого в том, если сейчас он, Кейд, даст ей немного нежности? Он не станет принуждать ее к тому, чего ей не хочется, но его неудержимо тянуло выяснить, чего же она хочет.

Он выпрямился, сделал глубокий вдох и хотел было двинуться вперед, но тут она вышла из-за кустов, завернутая в мягкую замшу, и, бросив на него смущенный взгляд, быстро зашагала к пещере.

Кейд продолжал смотреть на нее, но за эти короткие мгновения ему удалось овладеть собой, и он не сделал ни шагу в ее сторону.

Однако Сэм, с удовольствием воображая себя искушенной, коварной соблазнительницей и пребывая в полной уверенности, что он не понимает ее языка, не смогла удержаться от смелого признания. Проходя мимо него с потупленным взором, она прошептала:

– Ты и не подозреваешь, как бы мне хотелось, чтобы ты меня обнял.

– А ты не подозреваешь, как мне хочется обнять тебя.

На мгновение Сэм подумала, что это игра ее воображения. Но когда она осмелилась поднять на него глаза, то увидела, что воображение здесь ни при чем.

На его лице играла теплая улыбка, а глаза жадно пожирали ее.

– Ты… ты меня слышал, – пробормотала она, запинаясь. – Ты всегда слышал и понимал. Ты говоришь по-английски! О Господи…

Она попятилась, прижимая к себе замшу, которой было обернуто ее тело.

Он притянул ее к себе, и при его прикосновении Сэм растаяла, как воск. Покрывало из замши упало к ее ногам, и она оказалась обнаженной.

– Я… Это неправильно, – прошептала она. – Мы не должны…

Но в это мгновение его губы припали к ее губам, и слабые протесты Сэм смолкли. Он поднял ее на руки, отнес в пещеру, положил на бизонью шкуру, и на этот раз им никто не помешал. Он упивался, разглядывая ее тело и убеждаясь, что оно и в самом деле прекрасно, как он себе и представлял.

Тугие, острые груди с сосками, уже напрягшимися в ожидании. Тонкая талия, твердый плоский живот, крутые бедра, а между ними – манящий островок влажных серебристых волос. Кейду показалось, что тонко натянувшаяся оленья кожа его штанов сейчас лопнет, и резким движением стянул их вниз.

– Прикажи мне остановиться, – почти грубо сказал он.

Она чуть заметно покачала головой – не столько даже в ответ на его слова, сколько в ответ на все еще остающиеся у нее сомнения. И он почувствовал это и опустившись на землю рядом с ней, заключил ее в объятия.

Его губы завладели ее губами, его язык начал ласкать ее язык. У Сэм перехватило дыхание, закружилась голова, и она еще теснее прижалась к нему, упиваясь доселе незнакомыми ощущениями, которые пронзили ее, когда он взял в ладонь ее грудь и начал нежно сжимать.

Из ее груди вырвался сладкий вздох, когда его пальцы сомкнулись на ее соске, подарив ей почти болезненное наслаждение. Всякое сомнение, всякое чувство вины покинуло ее, и она дала своему телу полную волю. Ее руки легли на его плечи; она хотела только одного – чтобы их тела стали единым целым.

Его губы двинулись ниже, впились в ее шею, его руки сделались более смелыми и грубыми. Сэм выгнулась, без стеснения предлагая ему свое тело. Его колено легко раздвинуло ее бедра, рука скользнула на ее живот; затем его пальцы, лаская, продвинулись еще ниже и зарылись во влажные завитки.

Кейд гордился тем, что всегда доставляет своим партнершам удовольствие, не ограничиваясь простым удовлетворением собственной страсти. Но на сей раз ему было нелегко сдерживать свой пыл, потому что он никогда не чувствовал такого бешеного желания. Сейчас ему хотелось одного – перевернуть ее на спину, взять за ноги и, широко раздвинув их, погрузиться в ее плоть и за несколько секунд достигнуть разрядки. Но он ни за что этого не сделает, он не станет обращаться с ней как с товаром, за который заплатил.

Сэм хотелось рыдать от терзавшей ее тело жажды; природы этой жажды она не понимала, но точно знала, что мужчина, который держит ее в своих объятиях, способен ее утолить. И когда он прижался губами к ее соску и стал сосать, отчего внизу ее живота словно зажглось пламя, она не смогла сдержать восторженных вздохов и горячей мольбы взять ее прямо сейчас.

Кейд продолжал свою сладостную пытку, желая, чтобы она полностью потеряла голову. Его пальцы нашли свою цель и начали ласкать нежный бутон ее сокровенной плоти.

Внезапно он почувствовал, что ее руки скользят вниз, хватают его за ягодицы, почти впиваются в них. Потом она потянула его к себе. Господи, как же он ее хочет!

С хриплым вздохом он поднял голову и посмотрел в ее виднеющееся в полутьме лицо.

– Ты еще никогда не была с мужчиной?

– Нет, нет, только сейчас, – страстно прошептала она. – Только сейчас, с тобой.

Он вдруг перекатился на спину и посадил ее верхом на свои бедра.

– Так тебе будет не очень больно.

Сжимая ее ягодицы, он осторожно опустил ее на себя. При первом толчке она негромко вскрикнула от боли, потом резко встряхнула волосами и, запрокинув голову назад, застонала от удовольствия, когда он начал волнообразно двигать бедрами, входя и выходя из ее тела. Она тут же подхватила этот ритм и стала двигаться вместе с ним. Теперь ему уже не надо было приподниматься, и он, переместив освободившиеся руки на ее груди, начал сжимать их в унисон движениям их тел, в то же время пощипывая ее соски так, что ей казалось – сейчас она сойдет с ума от невыносимого желания и наслаждения.

Он почувствовал, что вот-вот взорвется, но, собрав последние остатки самообладания, сдержался, чтобы сначала довести до кульминации ее. Сэм громко закричала и, содрогаясь всем телом, упала на него. Тогда он тоже отпустил узду и очутился в царстве невыразимого блаженства.

Потом они лежали, прижимаясь друг к другу в благоговейном молчании и зная, что отныне уже не смогут жить так, как жили прежде.