Из окна своего кабинета Уоррен Фаррел наблюдал, как его дочь, сидящая на краю бассейна, смеялась над чем-то, что ей рассказывал новый чистильщик.

Уоррен вернулся домой, чтобы забрать предложение по строительству нового комплекса коттеджей на одну семью, и вдруг услышал смех дочери.

С первого взгляда он понял отношения двух молодых людей — по манере их разговора друг с другом, по поцелуям украдкой.

— Как долго это продолжается? — спросил Уоррен, не оборачиваясь, стоящего за его спиной Дугласа.

Небольшого роста, в очках как у Джона Леннона, с зачесанными назад седыми волосами Дуглас с сожалением вздохнул. Когда четыре года назад уехала Анна, он в той или иной степени стал себя считать покровителем Стефани. Сначала это не вызывало сложностей: она была примерным ребенком и боялась ослушаться отца. Но сейчас все изменилось. Стефани стала молодой женщиной с присущими ее возрасту потребностями и фантазиями.

Дуглас не любил обманывать мистера Фаррела. Он мог просто не говорить всю правду до конца.

— Продолжается, сэр?

— Ты нарочно прикидываешься идиотом, Дуглас, или вдруг ослеп? — повернув только голову, спросил Уоррен. — Или ты просто не выполняешь свои обязанности, одна из которых — следить за моей дочерью, когда меня нет дома?

— Это не так, сэр, — поспешил ответить Дуглас. Он-то понимал, что нельзя перехитрить этого старого лиса. — Я и раньше видел мисс Стефани и Майка Чендлера вместе.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Я не думал, что они занимаются чем-то плохим, сэр.

— Уверен, ты бы не рассуждал так, будь она твоей дочерью, — Уоррен снова стал наблюдать за молодыми людьми. — Что тебе известно о парне?

— Он прекрасный молодой человек, сэр. Только что с отличием окончил Нью-Йоркский университет. — Зная отрицательное отношение своего хозяина ко всем творческим профессиям, Дуглас решил не упоминать о работе Майка в кинокомпании «Амберг».

— Кто его родители?

— Его мать была медсестрой в Бурлингтонской окружной больнице. Она умерла от рака в 1973 году. Ральф Чендлер — слесарь.

Слесарь. Так вот предел амбиций Стефани на сегодняшний день — завести роман с сыном слесаря.

Внутри Уоррена росла злоба. В конце концов Стефани стала такой же, как ее мать. Маленькая дешевка кинулась к первому парню, который похож на ее мечты. Но это и отцовская вина: он вел себя слишком снисходительно, давал ей больше свободы, чем она заслуживала, верил, что дочь не такая, как ее мать. И тут воспоминания об Алисии нахлынули на него, преодолев барьер, так тщательно построенный им, и всколыхнули враждебные чувства, которые, как он думал, навсегда покинули его.

Уоррен познакомился с Алисией, когда той было двадцать три года и она гастролировала с одним из своих нашумевших бродвейских спектаклей. Уоррену, закоренелому холостяку и самому преуспевающему бизнесмену в округе трех штатов, исполнилось пятьдесят. С первого взгляда его сразила нежная красота Алисии, мягкий голос, ее манера дотрагиваться до него во время разговора. Уже через час, после того как Уоррену представили актрису, он знал, что должен обладать ею. Сначала их брак казался раем. Женщина привнесла радость молодости в его жизнь. В свою очередь, Уоррен дарил жене все, что только можно было купить за деньги: летний домик в Ньюпорте, путешествия за границу, меха, драгоценности. Но через некоторое время спокойная, безмятежная, провинциальная жизнь в Нью-Джерси перестала устраивать Алисию. Она тосковала по сцене. Когда Уоррен догадался, что его жена строит планы о возвращении в театр, он пришел в ярость и пригрозил ей единственным своим оружием — Стефани.

— Если ты вернешься на сцену, — сказал он Алисии однажды вечером, когда она просила его понять ее состояние, — я разведусь с тобой, и ты больше никогда не увидишь свою дочь. И не думай, что мне будет трудно это сделать. К тому времени, когда мы окончательно разойдемся, в этом штате не останется ни одного судьи, который разрешил бы тебе опеку над моей дочерью.

Как и ожидал Уоррен, угроза сработала. Брак сохранялся, даже несмотря на то, что потом Алисия влюбилась в другого мужчину, актера, с которым она встречалась время от времени. Но однажды ночью Алисия все-таки решилась уйти от мужа, оставив ему записку о том, что она подала на развод и будет добиваться полной опеки над дочерью. К сожалению, ей так и не удалось покинуть пределы поместья Фаррелов. Шел сильный октябрьский дождь, «корветт» Алисии занесло на мокрой листве на дороге, и она врезалась в старый, двухсотлетний дуб, стоявший около самого выезда. Алисия Карр умерла на месте. К счастью для Фаррела, в это время возвращался в поместье Дуглас и первым увидел аварию. Уоррену не хотелось афишировать, что жена покинула его из-за другого мужчины, и он дал указание дворецкому вытащить из разбитой машины все чемоданы и принести их в дом. Позже, когда приехала полиция, Фаррел объяснил, что его жена направлялась в дежурную аптеку. У полицейских не было причин сомневаться в словах Уоррена.

Прошло 11 лет с той злополучной ночи. Смерть Алисии сильно потрясла Фаррела, но он так и не смог простить ей то, что она променяла его на другого мужчину. Со временем его ненависть к жене перешла на всех женщин, даже на тех, кого он выбирал для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Уоррен был богат и могуществен, поэтому многие женщины, с которыми он встречался, надеялись когда-нибудь стать второй миссис Уоррен Фаррел. Одна из них, молодая женщина по имени Джейн Джилмор, зашла еще дальше: она забеременела. Но Уоррен Фаррел ее проучил: его нельзя заставить жениться. Небольшая сумма денег помогла Уоррену вычеркнуть из жизни и Джейн и ее неродившегося ребенка.

Плеск воды прервал мысли мистера Фаррела. Стефани плавала в бассейне, рассекая воду сильными взмахами рук. Уоррен проследил, как его дочь вылезла из бассейна, подняла голубой халат и накинула его. Боль и ненависть охватили Уоррена, потому что никогда еще Стефани не была так похожа на свою мать.

Ну хорошо, не важно, какие там шуры-муры между его дочерью и этим чистильщиком бассейнов, но их отношения нужно немедленно пресечь. Через год сын Лионела Бергмана закончит Принстон и сможет жениться на Стефани. Уоррен не допустит, чтобы этому что-то помешало. Может, дочери и не нравится договоренность об этой свадьбе, но она все равно сделает то, что прикажет отец: она всегда его слушается.

— Ты еще здесь, Дуглас?

— Да, сэр.

— Иди и скажи моей дочери, что я хочу ее видеть.

Майк с беспокойством смотрел, как Стефании вбежала в дом.

— Что случилось? — спросил он, обернувшись к Дугласу. — Почему он хочет видеть ее?

— Он увидел вас вместе, — в голосе Дугласа явно чувствовалось беспокойство.

— Господи, ей уже почти восемнадцать, Дуглас. Разве ей нельзя разговаривать с юношами?

— Вы не только разговаривали.

Майк провел рукой по волосам и стал ходить взад-вперед по террасе. Это его вина. Ему не следовало целовать ее днем, на виду у всех. Щурясь от яркого утреннего солнца, он взглянул на фасад из красного кирпича.

— Я не могу допустить, чтобы она одна отвечала за все. Мне нужно подняться и все объяснить.

— Не делай этого, Майк. Ты только все испортишь, — остановил его Дуглас.

— Ты его боишься, Дуглас? — от беспокойства в глазах дворецкого у Майка пробежал мороз по коже.

— Нет.

— Это неправда. — Дуглас продолжал молчать. Тогда Майк встал прямо перед ним и попытался заставить дворецкого посмотреть ему в глаза. — Ты опасаешься, что он побьет Стефани, не так ли? Он уже делал это?

— Уже давно нет, — покачал головой Дуглас. — Уверен, он не…

— Я иду туда, — перебил дворецкого Майк. — Где кабинет мистера Фаррела? — Пока Дуглас колебался, Майк оттолкнул его. — Не важно. Я сам найду.

* * *

С пересохшим ртом и бешено колотившимся сердцем Стефани поспешила в кабинет.

Боже мой, что отец делает дома?! Что он видел? В доме работал кондиционер, но Стефани дрожала больше от страха, чем от холода. Она плотнее запахнула халат.

Перед дверью Стефани сделала глубокий вдох и постучала.

— Входи.

Отец, одетый в один из темных костюмов, стоял перед письменным столом. Он выглядел как всегда бесстрастным и упрямым, и только бледность его щек была необычной.

— Здравствуй, отец. Не знала, что ты дома.

— Это и понятно. — От Стефани не ускользнул сарказм в его голосе. Но она не позволила себе отступить, так как отец ненавидел слабость.

— И чем ты тут занимаешься? — спросил наконец Уоррен.

— Плаваю. Учу роль к пьесе…

— Не ври мне, Стефани. Я наблюдал за тобой последние десять минут и не видел, чтобы ты хоть раз открыла сценарий. Зато заметил, что моя собственная дочь выставляет себя напоказ и целуется с каким-то босяком…

— Не смей так говорить о Майке! — закричала Стефани, прежде чем сообразила, что делает. К ее облегчению, казалось, отец даже не слышал ее.

— Что между вами? Ты спишь с ним?

— Конечно, нет.

Уоррен сделал глубокий вдох. Ясно, он ничего от нее не добьется, если будет кричать. Нужно сменить тактику, ослабить ее бдительность, чтобы добиться правды и принять необходимые меры.

— Хорошо, я поставлю вопрос по-другому, — произнес Уоррен. В его голосе появилось беспокойство. — Ты влюблена в этого парня? Мне нужно знать, Стефани, — добавил он, поскольку дочь молчала. — Понимаю, ты уже стала взрослой девушкой, но я же твой отец. Если у тебя есть какие-то чувства к этому человеку, я должен быть в курсе. Мне интересно, кто он, кто его родители, каковы его намерения.

Стефани чуть не упала в обморок от облегчения. Он не возражает!

— Да, — кивнула она, слова так и лились из нее, — Да! Я действительно люблю его. И он любит меня. Я хочу выйти за него замуж…

Прежде чем она успела закончить, дверь распахнулась, и Майк ворвался в кабинет. За ним вошел Дуглас, беспомощно подняв руки.

— Я не смог остановить его, мистер Фаррел.

— Какого черта ты тут делаешь? — взревел Уоррен, уставившись на Майка.

— С тобой все в порядке? — спросил Майк у Стефани.

— Да, Майк, но тебе не следовало приходить сюда…

— Она ничего не сделала, сэр, — обратился молодой человек к Уоррену. — Что бы вы там ни видели, не ругайте ее. Это все моя вина.

— В таком случае убирайся к черту из моего дома вместе со своим показным рыцарством. Ты можешь морочить голову моей дочери, но не мне. Я чувствую охотников за приданым за километр.

— Отец, ты не прав…

— Заткнись!

Когда Уоррен Фаррел начал надвигаться на Майка, тот быстро смерил его взглядом. Они оба были почти одинакового роста, только Фаррел весил фунтов на пятьдесят больше. Но Майка это не беспокоило. Ведь на его стороне молодость и быстрота. Он справится с Уорреном. И с Дугласом тоже, если придется.

— Сделай себе одолжение, парень, пока еще стоишь на ногах, — произнес Уоррен, остановившись шагах в трех от Майка и угрожающе улыбнувшись. — Забери расчет у Дугласа и покинь мое имение. С этого момента ты уволен. А как только у меня будет возможность поговорить с советом директоров загородного клуба, тебя уволят отовсюду.

— Нет! — закричала Стефани, схватив отца за руку и надеясь, что он передумает. — Ты не можешь так поступить. Он не сделал ничего дурного.

— Иди к себе в комнату, Стефани.

— Нет, пока я не объясню… — она упрямо покачала головой.

Уоррен не дал ей закончить. Он толкнул ее со всей силой, и если бы не Майк, подскочивший, чтобы удержать Стефани, она упала бы навзничь.

— Ты сумасшедший сукин сын! — выкрикивая эти слова, Майк размахнулся и кулаком ударил Фаррела по лицу. От мощного удара Уоррен загремел на письменный стол.

— О Господи! — прошептала Стефани и с отчаянием посмотрела на Дугласа, когда ее отец поймал равновесие и начал подниматься. Такой же быстрый на ноги, как и сообразительный, Дуглас в два шага преодолел расстояние, отделявшее его от Майка, и оттолкнул юношу, чтобы Уоррен не смог достать его.

Стефани думала, ее отец нанесет ответный удар. Но, к ее большому удивлению, он не стал бить Майка. Уоррен двумя пальцами дотронулся до уголка рта, потом посмотрел на кровь, оставшуюся на них, и снова взглянул на Майка.

— Ты заплатишь за это, Чендлер, — прошипел Фаррел с перекошенным от злобы лицом. — Клянусь, ты еще пожалеешь об этом. — Он махнул испачканной в крови рукой Дугласу. — Выкинь его отсюда вон, пока я не убил его. А ты, — добавил Уоррен, бросив на Стефани ледяной взгляд, — убирайся к себе в комнату. Мы продолжим этот разговор позже.

— Она никуда не пойдет, Фаррел. Только ко мне домой.

— Через мой труп. Она пока еще несовершеннолетняя, если ты, конечно, не забыл. Попытаешься что-нибудь сделать, и тебя арестуют за похищение. Ясно?

— Пожалуйста, уходи, — опять стала упрашивать Майка Стефани. — Со мной будет все в порядке. Клянусь.

— Прекрати спорить! — закричал Уоррен Стефани. — И убирайся к себе в комнату!

Испугавшись, что отец сделает что-нибудь Майку, если она снова ослушается, Стефани опустила голову и, не говоря ни слова и даже не взглянув ни на кого, вышла из кабинета.

Было два часа, когда Майк вернулся домой после чистки бассейнов. На кухонном столе лежала записка от отца: «Ушел к Трентону. Вернусь в шесть».

Майк смял записку, думая о Стефани. Он не хотел оставлять ее наедине с этим маньяком, которого она называла отцом, но Дуглас обещал присмотреть за ней и позвонить Майку, если возникнут какие-нибудь проблемы.

— А сейчас для Стефани будет лучше, если какое-то время ты будешь держаться от нее подальше, — посоветовал Майку дворецкий. — По крайней мере пока мистер Фаррел не успокоится.

Сам Майк не находил другого выхода, как вернуться и забрать Стефани из этого заточения. Но он помнил замечание Уоррена, что девушка еще несовершеннолетняя. Кроме того, Уоррен действительно был могущественным человеком. А злопамятный огонек в его взгляде говорил о решимости старика использовать все свои связи, если понадобится.

Майк взглянул на часы. Может, позвонить Дугласу и удостовериться, что со Стефани все в порядке? Он уже было направился к телефону, когда услышал стук в дверь. Он побежал открыть ее и увидел на пороге Стефани, всю в слезах, с выражением глубокого отчаяния в глазах.

— Стефани!

Рыдая, девушка кинулась в его объятия.

— Что случилось? — спросил Майк, обнимая ее. — Он ударил тебя? Клянусь, если этот сукин сын хоть пальцем до тебя дотронулся…

— Он не бил меня. — Тыльной стороной ладони она вытерла слезы и подождала, пока Майк закроет дверь. — Он поступил еще хуже. — Она подняла на него свое заплаканное лицо. — Он забрал меня из спектакля, Майк.

— Что? В самый последний момент?

— Ему наплевать. Он позвонил миссис Левингсуорс домой и сказал, что я не смогу участвовать в спектакле, так как заболела гриппом.

— Ну и сволочь.

— Я умоляла и упрашивала его. Даже предложила сидеть в своей комнате весь остаток лета, как монашка в заточении. Но он остался непреклонен.

— Он ведь не знает, что ты здесь?

— Он ушел в офис сразу же после тебя, — покачала она головой. — Отец разбил мое сердце, но ему все равно. Для него, как всегда, важнее бизнес.

— Как насчет чашечки чая? — спросил Майк, проводив Стефани к софе и протянув ей свой носовой платок. — Может, чай немного успокоит твои нервы?

— Да, спасибо, — кивнула она в ответ.

Пока Майк возился на кухне, Стефани вытерла глаза носовым платком Майка и окинула взглядом опрятную, уютную гостиную.

Легко было представить, как Майк рос здесь, в этом простом, но очаровательном маленьком домике с уютными диванами и креслами, обитыми тканью в зелено-белую клетку, с полированными темными сосновыми столами и призами Майка за баскетбольные игры, расставленными над кирпичным камином. Через стеклянную дверь Стефани видела во дворе сборную жаровню для шашлыков, садовый столик с четырьмя скамейками, а дальше, на траве, старый гимнастический тренажер.

— Тебе повезло, — произнесла Стефани, когда Майк вернулся в комнату с чайным подносом.

— С чем? — уточнил юноша, поставив поднос на кофейный столик и протянув Стефани одну из кружек.

— С этим. — Она широким жестом обвела комнату, — с теплотой и любовью, которые окружали тебя, с воспоминаниями. — Она взглянула на кружку в своей руке. — Мой отец ненавидит меня.

Слова Стефани прозвучали с такой уверенностью, что Майка пронзила внезапная острая боль. Она была слишком молода, чтобы так разочароваться в жизни.

— «Ненавидеть» очень сильное слово, — ласково сказал Майк. — Скорее всего он просто не умеет любить.

— Он знает, что такое любовь, — покачала головой девушка. — Когда-то он любил мою маму. По-своему. — Она замолчала. Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о страшных скандалах, криках среди ночи, хлопанье дверей. — Но после ее смерти его любовь превратилась в ненависть, и эту ненависть он перенес на меня. — По лицу Стефани покатились слезы, но на этот раз она даже не пыталась остановить их. — Сначала я не понимала, за что он так ненавидит меня. Ведь я была такой маленькой и такой одинокой, когда умерла моя мама. Я вообще не понимала, что происходит. Отец всегда держался со мной на расстоянии, даже когда мама была жива. Я и не сразу заметила, как изменилось его отношение ко мне.

— Он, наверное, переживал.

— Я тоже так думала. — От грустной улыбки Стефани сердце Майка разрывалось на части. — Я кинулась к нему в надежде, что горе объединит нас. Но в его сердце не было сострадания. Только ненависть.

— Почему он к тебе так относится?

— Потому что я выгляжу точно, как моя мама, — Стефани добавила в свою чашку немного молока. — И постоянно напоминаю отцу о ней, о ее предательстве.

Майк промолчал. Несколько лет назад он слышал сплетни о красивой актрисе, о том, какое впечатление она производила на каждого встречного мужчину, и о вспышках ревности Фаррела, которые он не скрывал даже на людях.

— Но на самом деле это не было предательством, — продолжала защищать свою мать Стефани. — Она просто больше не могла выносить его деспотизм и влюбилась в другого, более мягкого мужчину.

— Ты знала все это? Ведь ты была совсем ребенком?

— Понимаешь, я слышала разговоры слуг, — кивнула с некоторой гордостью Стефани. — А маленькие девочки, особенно одинокие, любят подслушивать.

Мысль о том, что ей пришлось пережить в детстве, чего она была лишена, вызвала боль у Майка.

— Мне жаль, Стефани. — Он поставил свою кружку на стол и взял ее руки в свои. Руки девушки были холодными и все еще дрожали.

— Мне тоже. Я не знала, что такое любовь, за исключением первых шести лет своей жизни, которые я провела с мамой.

— Все изменится, — Майк надеялся, что его слова не похожи на проповедь священника. — Ты добрая, красивая девушка. Ты еще встретишь десятки людей в своей жизни. И многие из них будут любить тебя. И когда это произойдет, тяжелые воспоминания уйдут прочь.

— Но это будет так не скоро, — глаза Стефани все еще блестели от слез.

— Ты не права, — Майк улыбнулся ее детскому нетерпению.

— А что значит любить, Майк? — Она обхватила теплую кружку руками, прежде чем посмотреть на юношу.

— Любить? — Смутившись перед девушкой, Майк долго не отвечал. — Ну… это… много чего.

Стефани наблюдала за ним, отхлебывая чай.

— Ты чувствуешь себя то прекрасно, то одиноко.

— А что еще?

Чтобы занять себя чем-то, Майк положил две ложки сахара в чай и начал размешивать его, забыв, что его кружка уже почти пуста. Как он позволил втянуть себя в этот разговор? Что сам он знал о любви? Его первый роман с девушкой завязался, когда он был на младшем курсе колледжа. Потом ему было не до романов. Он был слишком занят. Казалось, за Джилл Харрис он мог бы приударить летом, но, встретив Стефани у Бергманов, Майк сразу же забыл о Джилл.

— Мне кажется, я не совсем подходящий советчик для молодой девушки.

— Почему же нет? Ты никогда не любил?

— Конечно, что-то похожее… я полагаю, но не уверен, что смогу объяснить…

— Тогда, может, покажешь мне?

Майк чуть не выронил кружку из рук. Вовремя подхватив ее, он взглянул на Стефани. Она была серьезной и смотрела на него с таким выражением лица, которого он не мог понять. Как будто она менялась прямо у него на глазах, превращаясь из игривого подростка, завладевшего его сердцем, в опытную обольстительницу, готовую перейти к решительным действиям.

Прежде чем Майк успел отодвинуться от Стефани на безопасное расстояние, она поставила свою кружку и подсела к нему ближе.

— Покажи мне, что значит быть любимой, Майк.

— Я не могу, — покачал головой юноша.

— Почему?

— Сама знаешь. — Он увидел в ее глазах призывный огонь и попытался взять себя в руки. — Это неправильно. Ты еще слишком молода. А сейчас к тому же находишься в неуравновешенном состоянии.

— Мне почти восемнадцать. И я точно знаю, чего хочу. — Она наклонилась к нему, прильнув к его шее. Через тонкую ткань ее блузки Майк чувствовал, как набухли соски ее груди. Губы Стефани были чуть приоткрыты, и все лицо ее выражало страстное томление. Она еще никогда не была так прекрасна.

— Разве ты не хочешь поцеловать меня, Майк? — ее руки обхватили шею юноши.

Мужчина должен быть каменным, чтобы сопротивляться такому решительному натиску. Заключив девушку в свои объятия, он привлек ее к себе и поцеловал долгим, жадным поцелуем. Стефани закрыла глаза и ответила на его поцелуй с такой слепой страстью, какую испытала впервые вчера вечером в фургоне, с той небольшой разницей, что сегодня Майку не удастся отправить ее домой. Она этого не допустит.

— Стефани, — Майк отстранил ее и взял лицо девушки в свои ладони. Большим пальцем руки он нежно обвел контур ее нижней губы. — Ты сама не ведаешь, что творишь.

— Если ты собираешься просить меня остановиться, то это бесполезно, — девушка взглянула на него из-под бахромы густых черных ресниц. — Я не могу. — Стефани дерзко взяла руку юноши и положила ее себе на грудь. — Ты слышишь, как бьется мое сердце? Чувствуешь, что ты делаешь со мной?

Бешеные удары ее сердца возбуждали Майка больше, чем любое движение Стефани, и были эхом по сравнению с той бурей, которая кипела внутри него. Он поднялся с софы, взял девушку на руки и понес ее в свою комнату. Как хрустальную статуэтку, Майк опустил Стефани на потертое коричневое покрывало и лег рядом.

— Ты уверена? — прошептал он.

— Да, Майк.

Майк медленно раздевал Стефани. Сначала он боялся смотреть на нее, опасаясь, что потеряет контроль над собой, но когда он снял с нее последнюю деталь одежды, ему удалось взять себя в руки.

Темно-розовые соски Стефани набухли от возбуждения, безупречная кожа девушки была гладкой и белоснежной как мрамор. Он провел рукой по ее животу, по ее округлым бедрам — бедрам женщины, а не подростка. Майк был сильно возбужден. Но еще не время. Со Стефани все должно быть по-другому. Прежде всего терпение и такт. И нежность. Это самое меньшее из того, что она заслуживает.

Когда юноша опустил голову и прикоснулся губами к ее груди, Стефани замерла от удивления. Она ничего не знала о сексе, кроме того что читала в книжках и обсуждала с Трэси. Но никакие эротические фотографии в журналах, никакие самые смелые фантазии не подготовили ее к тем ощущениям, которые она испытывала сейчас. Ей хотелось полностью отдаться блаженству, но она поняла, что не может и дальше лежать неподвижно. Угадав намек Майка, Стефани расстегнула его рубашку и подождала, пока он ее скинет. Потом принялась за его ремень. В мгновение ока юноша был полностью раздет, и глаза Стефани широко раскрылись при виде его прекрасного тела — крепкого, гибкого, мускулистого, напомнившего девушке греческих богов, которых она изучала по истории искусств.

Майк снова прильнул губами ко рту Стефани в горячем и жадном поцелуе, а его рука скользила по телу девушки, исследуя его дюйм за дюймом. От природной стыдливости Стефани не осталось и следа, и она пылко отвечала на ласки Майка, сама удивляясь своей неожиданной смелости.

С каждым прикосновением пальцев Стефани возбуждение Майка росло все сильнее, вспыхивая в его венах, как лесной костер, но ему удавалось сохранять над собой контроль, потому что он чувствовал, что девушке доставляет удовольствие, когда он дотрагивается до ее груди. И он продолжал ласкать ее соски, наблюдая, как от возбуждения они все сильнее набухают, как почки. Когда Стефани в конце концов очутилась под ним, Майк перестал сопротивляться. Раздвинув ее ноги, он вошел в нее, чувствуя прекрасную горячую влажность. Майк проникал глубже медленно, сантиметр за сантиметром, пока не наткнулся на мягкий барьер.

— Дальше будет больно, — заколебавшись, произнес Майк.

— Но не так, как если ты остановишься сейчас, — прошептала Стефани, крепко обнимая Майка и обжигая его взглядом своих горящих страстью серых глаз. И вдруг, как бы в доказательство своего сильного желания, она сделала резкое движение всем своим телом и, вздрогнув от боли, изогнула спину, как бы передавая дальнейшую инициативу Майку. И он входил в нее теперь жадно, не сдерживая себя. Но в его страсти была и нежность. И это сочетание принесло желаемый результат.

Стефани вдруг почувствовала, будто улетает куда-то. Она была невесомой и ощущала только растущее возбуждение и все более быстрые синхронные движения их слившихся тел. Девушка все крепче прижимала к себе Майка, чувствуя приближение взрыва, который ей еще предстояло испытать. Он длился всего момент. Но что это был за момент! Все ее тело задрожало от приливов и отливов бушующего внутри нее наслаждения.

Когда все кончилось, она глубоко и с блаженством вздохнула.

— Боже мой, — только и смогла вымолвить Стефани.