Катастрофа разразилась двумя днями позже. На время обеденного перерыва я ушла из школы. В соседней школе работала моя приятельница, и я отправилась поздравить ее с днем рождения. Из сорока пяти минут, отведенных на обеденный перерыв, я отсутствовала не больше получаса, но, въехав на стоянку, заметила машину «скорой помощи» и переполох на школьном дворе. Когда же ко мне бросилась толпа людей, я сразу поняла, что здесь замешан кто-то из моих учеников. И разумеется, это была Винус.

Как оказалось, у Винус случился очередной приступ ярости, и она погналась за первоклассником. Спасаясь от преследования, он стал карабкаться вверх по лестнице на игровой площадке, но второпях пропустил перекладину, свалился вниз, сломал руку и разбил голову.

Обычно добродушный Боб рвал и метал.

– Чтобы ее ноги здесь больше не было! – кричал он. – Этой девочке здесь не место. Она опасна. Рано или поздно она кого-нибудь убьет.

Винус увели в школу. Ее крики доносились во двор сквозь закрытые двери, сквозь стены директорского кабинета. Я направилась прямо туда мимо стоявших на игровой площадке, но Боб коснулся моей руки.

– Нет, – сказал он. – Не надо. Оставь ее в покое. Иди к себе.

– Что ты хочешь сказать?

– Она уже не вернется в твой класс. Мы вызвали ее мать, так что отправляйся к своим ученикам.

– Но…

Боб покачал головой:

– Нет. Это зашло слишком далеко. Она может учиться дома или… не знаю. И если честно, знать не хочу. Лишь бы ее здесь не было.

Я была в состоянии шока. Еще до перемены Винус была в моем классе. А теперь ее с нами не стало.

Мальчики сидели с широко открытыми глазами, Джули даже не попыталась их чем-нибудь занять.

– Ну, что я вам говорил! – закричал Билли, когда я появилась в классе. – Я говорил, эта психопатка однажды кого-нибудь пристукнет. И я был прав.

– Билли, сядь, пожалуйста, – ответила я, метнув в него испепеляющий взгляд. – Всем занять свои места.

Билли втянул голову в плечи.

– А что теперь будет? – спросил Джесс. Я знала, он говорит о Винус.

– Вот что, ребята. Сдвиньте свои стулья в круг. Я понимаю, вы взволнованы случившимся. Давайте все обсудим. То, что сегодня случилось, ужасно, – сказала я.

– Вовсе не ужасно! Это здорово! – заорал Билли и вскочил со стула, работая кулаками, как боксер. – Психопатка убивает первоклассника! Бах! Трах!

– Заткнись! – крикнул Джесс, повалил Билли на пол и принялся колотить. – Заткнись, кретин! Мне надоели твои вопли! Я не могу их слышать!

Джули беспомощно смотрела на меня. Должна признаться, что я сама была близка к отчаянию.

– Мальчики! – Я не стала подниматься со стула.

Они дубасили друг друга еще минуту, но, видимо, мое невмешательство их смутило. На секунду они замерли. Билли бросил взгляд в мою сторону. Джесс воспользовался этим и прижал его к полу.

– Ну как, все? – спросила я.

Джесс сидел верхом на Билли. Билли, обнаружив, что не может подняться, заплакал.

– Я спросила, вы закончили драться? Джесс посмотрел на меня и начал подниматься.

– Я просто хотел, чтобы он перестал орать.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала я, – но ты не должен так поступать.

Билли был возмущен.

– Вы должны меня защищать, – прогнусавил он. – Не позволять какому-то черномазому избивать меня.

– Она должна следить за тем, чтобы ты заткнулся раз и навсегда, – отпарировал Джесс.

– Садитесь. Билли, сядь на место и веди себя тихо. И ты, Джесс.

Оба мальчика подчинились. Сколько времени продлится перемирие? Полминуты?

– Кто видел, что случилось на площадке? – спросила я.

– Я, – ответил Шейн.

– И я, – сказал Зейн.

– Я видел! Я! Я видел! Спросите меня! – Билли подпрыгивал на стуле и махал рукой чуть ли не перед моим носом.

Джесс смотрел на Билли. Я на Джесса.

– А ты видел, Джесс?

Он кивнул.

– Так что случилось?

– Эта девчонка…

– У нее есть имя, Джесс. Называй ее по имени.

– Это не важно, – вмешался Билли, – потому что она больше не вернется. Я слышал, как мистер Кристиансон сказал, что она будет заниматься дома. Я занимался дома в прошлом году. Ничего хорошего.

– Джесс? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Она шла по площадке, и лицо у нее было злое. А тут появился этот мальчишка. Должно быть, он налетел на нее или что-то в этом роде. Я не видел. Потом она погналась за ним, а он взобрался на лестницу, и тогда она стянула его вниз. И стала делать то же, что всегда. Бить его.

– Лично я рад, что ее выгнали, – с чувством произнес Билли. – Она была психопатка, пусть даже вы говорите, что это не так. Я рад, что ее не будет в нашем классе.

– Ты бы хотел, чтобы о тебе так говорили, Билли, если бы тебе пришлось уйти? – спросила я.

– Ну, если бы я был психопатом, как она, мне было бы наплевать. Она была противная, поверьте мне. Вы все время притворялись, что она такая же, как все, но вы взрослая. Будь вы ребенком, вы бы поняли, что она противная.

После занятий я стала вынимать свои вещи из портфеля и наткнулась на детские книжки и комиксы про Ши-Ра, которые принесла для Винус. Вот и все, подумала я. Мне стало грустно. Все кончилось прежде, чем я успела начать. Я положила две книжки на полку. Возможно, они пригодятся другим детям. А комиксы решила выбросить. Их персонаж давно устарел, никому из детей это не интересно. И я бросила их в мусорную корзину.

Итак, мы продолжали заниматься без Винус.

С начала учебного года прошло почти два месяца, и я сосредоточила усилия на том, чтобы сплотить эту банду – по правде сказать, моей главной целью было надеть на них ботинки, прежде чем похолодает.

Я убедилась, что чувство единства – главный залог успеха в работе с подобными детьми. Для многих из них, особенно для тех, кто раньше отличался деструктивным, антиобщественным поведением, это был первый опыт «принадлежности» к определенной группе. Испытав это чувство, дети часто начинают вести себя лучше.

Обычно двух месяцев хватает, чтобы отношения в классе устоялись. За этот срок дети привыкают ко мне, к ограничениям, которые я ввожу, к заданиям, к тому, как ведут себя другие. Однако ребята этой группы по-прежнему ходили без обуви, сидели за столами в разных углах комнаты и затевали драки. От содружества Бурундуков было мало толку. Мальчикам нравилось приветствовать друг друга, шевеля пальцами ног, но это не было проявлением единства – они делали это, скорее, для того, чтобы продемонстрировать антиобщественные чувства по отношению к другим ученикам.

За неделю до Хэллоуина к нам в класс пришел Бен Эйвери, школьный психолог. Он должен был оценить работу учеников и преподавателя, а также определить коэффициент умственного развития у детей со специальной программой обучения. Бен провел с нами четыре дня, забирая в свой кабинет мальчиков по одному.

Первые два дня он тестировал Шейна и Зейна, и результаты, к сожалению, оказались приблизительно такими, как я ожидала. Шейн набрал 71 балл, а Зейн 69 – результаты на грани умственной отсталости. У обоих были серьезные проблемы с чтением. Бен посоветовал мне перевести их в группу для детей с замедленным уровнем развития. Правда, это не решало проблему с их поведением. Я посчитала, что лучше уж они останутся со мной. Джесс и Билли, происходившие из весьма неблагополучных семей, учились ненамного лучше, поэтому Шейн с Зейном им нисколько не мешали.

На следующий день настала очередь Джесса, и он, кстати, показал лучшие результаты, чем я рассчитывала. Он набрал 109 баллов, что соответствовало средним показателям. Однако результаты теста по чтению помещали его на низшую ступень; другие тесты выявили недостаток слухового восприятия и формирования зрительных образов. В тот день мы с Беном долго обсуждали, каким образом синдром Туретта, которым страдал Джесс, может влиять на способность к обучению.

А вот Билли нас всех просто поразил.

– Вы мне даже не поверите, – сказал Бен, входя на следующий день после уроков в класс.

Мы с Джули оторвались от составления плана занятий и подняли на него глаза.

Бен бросил нам, словно фрисби, результаты тестов Билли. Я поймала их и положила на стол.

Коэффициент умственного развития: 142.

– Этот парнишка наверняка скрывал от вас свои таланты, – заметил Бен.

Шли дни. За ними недели. Настал Хэллоуин, который мы отпраздновали в классе. Из-за буйного нрава моих подопечных я не решилась праздновать Хэллоуин по всем правилам. Я просто приготовила сладости, и сразу после большой перемены мы ели их с соком. Но даже при этом в классе было больше шума и неразберихи, чем веселья. Привычный распорядок был нарушен, дети перевозбудились, и в результате вышло много драк, слез, криков и сидения на «тихом» стуле. И все же я была рада, что мы отпраздновали Хэллоуин.

Настал ноябрь, с его серыми пасмурными днями и холодным порывистым ветром.

Все это время я вспоминала о Винус. Временами я с надеждой бросала взгляд на ее стену, ожидая увидеть ее там. Но она исчезла без следа, как мираж.

Ее два брата по-прежнему ходили в нашу школу. С обоими много занимались дополнительно, поэтому я стала частенько заходить в учительскую, когда Мэри Маккена проводила дополнительные занятия. Она вела себя доброжелательно, но довольно сдержанно, поэтому мне было трудно как бы ненароком задавать ей вопросы о Винус. К тому же меня смущало присутствие Боба – уж он-то знал, куда я клоню.

– Мэри не занимается с Винус, – сказал мне Боб в коридоре, став нечаянным свидетелем моих попыток разузнать что-нибудь у Мэри.

– Да нет, знаешь ли, я просто…

– К Винус ходит учительница из восьмого округа. Я кивнула:

– Мне просто было интересно узнать, как она. Быть может, братья о ней говорили… Тебе известно что-нибудь о ней?

Боб покачал головой. Потом ободряюще похлопал меня по плечу:

– У нас с ней все равно ничего бы не получилось. Понимаешь, есть вещи, которые ты не в силах изменить, поэтому, когда такой ребенок от тебя уходит, остается надеяться, что это к лучшему.

– Да, раньше ты бы так не сказал. – Я улыбнулась.

Боб понял, что я говорю о романтических днях начала нашей карьеры, когда для нас не существовало безнадежных детей.

– Хочешь сказать, что я наконец-то повзрослел? – спросил он. – Да, Тори, ты права. Я достаточно проработал с детьми, чтобы понять: иногда у тебя что-то получается, а иногда и нет. И ты должен идти вперед с теми, кого приобрел, оставив позади тех, кого потерял.

Настала пауза. Боб повернулся, чтобы уйти обратно в свой кабинет.

– Красавица, – пробормотала я.

– Что?

– Я сказала «красавица». Так Ванда ее всегда называла.

– Ну что ж, для Ванды она, возможно, и красавица, – ответил Боб. – Немного помявшись, он добавил: – Это нигде не зарегистрировано, но так утверждают в Социальной службе.

– Что ты имеешь в виду?

– Тери не мать Винус. На самом деле ее мать Ванда. Предыдущий сожитель Тери, который был перед этим скользким типом, сделал Ванде ребенка.

– О господи… – До меня стал доходить страшный смысл случившегося.

– Ему даже ничего за это не было, – продолжал Боб. – Он изнасиловал ребенка, умственно отсталую тринадцатилетнюю девочку, и смылся. – Боб беспомощно вздохнул. – Вот тебе и красавица.

Многое внезапно встало на свои места. Если Винус – дочь Ванды, то, может быть, именно Ванда заботилась о Винус в грудном возрасте и раннем детстве? Даже если это не повлияло на уровень умственного развития Винус, среда, в которой она росла, была просто ужасной. Я вспомнила Ванду с ее куклой, которую она нежно держала на руках, а в следующую секунду, когда ее что-то отвлекало, бросала и забывала. Что, если она обращалась с Винус точно так же? Возможно, Винус лежала одна в кроватке, пока Ванда о ней не вспомнит. Возможно, она плакала так долго, что в конце концов усвоила, что плачем ничего не добьешься, что надо просто ждать, не двигаясь. Что, если другие члены семьи вступали с ней в контакт лишь тогда, когда им нужно было силой принудить ее молчать, и она усвоила, что нападение лучшая защита? И нападала прежде, чем кто-то успевал сделать ей больно.

Все это были всего лишь предположения, но они складывались в цельную картину, как кусочки страшной головоломки.

Моя обычная методика по установлению контроля над классом и превращению его в сплоченную группу с этими ребятами не срабатывала. Все мальчики страдали гиперактивностью и нарушением внимания, все были импульсивны и агрессивны.

У Зейна с Шейном были свои проблемы. Хотя они жили в хорошей семье, их приемным родителям, усыновившим близнецов, когда тем не исполнилось и года, было далеко за сорок. Эти добрые люди обожали мальчиков, но просто не знали, что делать с их серьезными поведенческими нарушениями. Главной проблемой близнецов, типичной для многих детей с ЭАС, была неспособность учиться на опыте. Им приходилось объяснять одни и те же вещи много раз, а значит, им трудно было усвоить правила поведения в классе. К тому же у них отсутствовала четкая связь между запоминанием и пониманием того, как пользоваться тем, что они запомнили. Даже если они усваивали правила, то есть могли их процитировать, то не знали, как их применить.

Джесс был единственным учеником в классе, который хоть как-то мог сконцентрировать внимание, но его тики значительно снижали его способность к обучению. Огорчаясь, он бил себя кулаком по голове. А пытаясь сосредоточиться, снова и снова повторял одно и то же, например: «О господи, о господи, о господи» или «Нужно быть внимательным, внимательным, внимательным». Это надоедало другим, им трудно было заниматься под бормотание Джесса.

Я потратила много времени на то, чтобы разобраться, чем вызваны проблемы Джесса с обучением. Главным образом они касались чтения и орфографии. Джессу было трудно работать в шумном помещении. Он не слишком хорошо различал звуки, поэтому слова вроде «стул» и «стол» в шумной комнате звучали для него одинаково. Учиться в нашей компании было для него тяжким испытанием.

Узнав о способностях Билли, я прилагала все усилия, чтобы вовлечь его в работу. Но Билли был непоседой. Он не желал трудиться. Билли хотел одного: болтать и драться.

На этом фоне развивались мои отношения с Джули. Она была ярым сторонником вседозволенности в отношении детей. Джули считала, что их нужно любить, поощрять, вознаграждать и закрывать глаза, если они сделали что-то не так. Если кто-то из детей срывался с места и начинал носиться по классу, Джули ничего ему не говорила, а просто хвалила тех, кто остался сидеть на своих местах. Такой подход мог бы принести плоды, если бы вскочивший не делал это для того, чтобы колотить других по голове.

Джули сразу терялась, когда мальчишки затевали драку. Самым решительным ее действием было схватить кого-нибудь из них и обнять, ласково рассуждая о том, что причинять друг другу боль нельзя.

В связи со всем этим у меня были две серьезные проблемы. Во-первых, мне искренне нравилась Джули. Нравились ее чувство юмора, ее трудолюбие, ее характер. И мне хотелось тоже ей нравиться. Поэтому мне было трудно исполнять роль «плохого парня», указывать на недостатки ее подхода, постоянно говорить, что было бы гораздо лучше выступать единым фронтом. А во-вторых, из-за наших расхождений я начала чувствовать себя неуверенно. Шли недели, я понимала, что настало время ужесточить свои требования к дисциплине, но постоянно откладывала этот момент, главным образом из-за того, что не хотела говорить Джули, что ей придется сделать то же самое.

Однако в конце концов такой момент настал. Я сражалась с этим классом уже три месяца, однако в поведении мальчиков не наблюдалось заметных признаков улучшения. Я решила установить хоть какой-то порядок.

Дома я взяла четыре листа толстого белого картона и с помощью цветной бумаги изобразила на каждом светофор. Написала сверху имена мальчиков и вложила в три окошка светофора – красное, желтое и зеленое – маленькие колышки. Потом сделала из картотечных карточек красные, желтые и зеленые кружки и наконец начертила таблицу с написанными вверху днями недели.

На следующее утро, войдя в класс, я объяснила, как буду пользоваться таблицей. Все начинают движение при зеленом свете светофора. Если я сделаю кому-то замечание, то сниму с колышка зеленый свет и повешу желтый. Если мне придется отправить кого-нибудь на «тихий» стул, желтый цвет изменится на красный до конца урока. Прикрепив таблицу к доске объявлений, я вынула пакетик со звездочками. За каждым из мальчиков закреплялась звездочка определенного цвета. Тот, кому удастся провести весь урок при зеленом свете, получает звездочку и прикрепляет ее к таблице. За пять звездочек в день – зеленый свет на всех уроках – каждый получает вот это. Я показала шоколадку «Херши». Когда мы наберем в совокупности пятьдесят звездочек, то устроим праздник.

При виде шоколадки мальчики развеселились. Билли счел, что это прекрасная идея. Джесс выглядел немного озадаченным. Шейн с Зейном так толком ничего и не поняли, но запомнили свои цвета, и я надеялась, что в скором времени они во всем разберутся. Как я и опасалась, Джули моя идея явно пришлась не по вкусу.

– Модификация поведения? – спросила она, с отвращением взяв в руку одну из шоколадок. – Это бесчеловечно. Обращаться с детьми как с животными.

Я хотела возразить, что эти дети ведут себя как животные, но поостереглась.

– Вы покупаете их примерное поведение с помощью конфет.

В первую неделю я намучилась со своей программой, в основном по организационным причинам. Мне нужно было постоянно иметь при себе разноцветные кружки и вешать их на колышки, когда поведение ребят менялось. И я постоянно забывала раздавать звездочки. Но быстро сообразила, что нужно быть начеку, потому что те, кому удавалось провести весь урок с зеленым светом, например Шейн и Зейн, часто забывали об этом, а Билли все время пытался жульничать.

Моя система не была безупречной. Поведение ребят не изменилось в одночасье. В пятницу мы не устроили праздника, как я надеялась. За целых пять дней я раздала всего две шоколадки – обе Джессу. Но постепенно мальчики начали обращать на свое поведение хотя бы минимальное внимание, перед глазами у них постоянно находилось напоминание о том, что нужно вести себя хорошо, и мы сделали несколько крошечных шажков к тому, чтобы стать сплоченной группой.