Мисс Уиншем была только рада уступить свою роль сопровождающей на бал своих племянниц леди Бакстед, и им пришлось выехать из дома одним. В последний момент она высунулась из окна и потребовала, чтобы они проверили, при них ли платочки, Баддль проследил за тем, чтобы по пути к экипажу они не запачкали подолы бальных платьев, а Оуэн бережно усадил их в коляску. Обе сестры предвкушали восхитительный вечер и даже не чувствовали того предательского волнения, которое так естественно для девушек, впервые выезжающих в свет. Черис сама не преследовала никаких определенных целей на этом вечере, ее не трогали экстравагантные комплименты, она была уверена, что вечер проведет замечательно, потому что очень любила такие вечера: все люди были так милы с ней. Она не боялась, что ее не пригласят танцевать, такого с ней никогда не случалось. Если бы она задумалась, почему так происходило, и поняла бы, что это из-за того, что в Гирфордшире у нее было много знакомых, а в Лондоне, где ее никто не знал, ей пришлось бы значительную часть вечера просидеть среди матрон во время танцев, то и подобную возможность она восприняла бы совершенно спокойно и без тени сожаления.

Фредерика же преследовала кое-какие цели, и касались они ее сестры. Но убедившись в том, что Черис в полном расцвете своей красоты и платье, сшитое ею, могло поспорить с самым модным шедевром от Франшот, она больше не сомневалась, что очарование Черис и ее непринужденные манеры обеспечат ее успех. Сама же Фредерика первым своим долгом посчитала стать подходящим фоном для Черис. В этом она не находила ничего сложного, так как привыкла быть хозяйкой в доме отца, и не ей надо было испытывать муки застенчивости. Платье померанцевого цвета, сшитое для нее мисс Чиббет, которому волшебные пальчики Черис придали нужный шик, как раз подходило для того, чтобы представить женщину, прекрасно сознающую, что она уже слегка вышла из того возраста, когда следует помышлять о замужестве; бриллиантовое ожерелье, подаренное покойным мистером Мерривиллом своей жене, придавало солидности, а александрийская шляпка, вопреки возражениям Черис, завершающая ее элегантный туалет, могла вполне придать ей вид добродетельной вдовы.

Фредерика, может быть, и не была знакома со всеми деталями этикета, принятыми на светских вечерах, но поняла, что, пригласив ее и Черис на обед перед балом в своем доме, Алверсток оказывал им особую честь. Несколько строк, приписанных на обороте окаймленной золотом пригласительной карточки под его диктовку аккуратным почерком мистера Тревора, давали понять, что он хотел их представить своей старшей сестре и еще нескольким гостям, которые могли, по его мнению, быть им полезны. Он подчеркнул это не без умысла и закончил просьбой (похожей скорее на приказ) явиться несколько раньше указанного времени. Послание было, на взгляд Фредерики, слишком категоричным, но она решила простить это его светлости, поскольку он старался подготовить почву для их выхода в общество. Она не знала, что на самом деле он даже отступил от своих правил, пригласив на обед для их пользы несколько гостей, общества которых он обычно избегал или просто не замечал. В первую очередь к этой категории относились сама его старшая сестра и ее муж, другая его сестра, Луиза, его любящая кузина Лукреция и леди Сефтон, чье дружелюбие не извиняло в его глазах преувеличенное и неизменно раздражавшее выказывание ему знаков любви и привязанности. Затем, к этой категории гостей относились оба его племянника, две племянницы, скучнейший мистер Реддмур, обрученный с его старшей племянницей, его наследник и сестра его наследника Хлоя, а также достопочтенный Альфред Паракомб, имевший сомнительное счастье быть мужем красавицы брюнетки, чье имя еще совсем недавно связывалось с его светлостью. Ее имя также связывалось и с несколькими другими джентльменами, поэтому Чарльз Тревор пришел в легкое замешательство, увидев его в списке вместе с именами леди Джевингтон и леди Бакстед. Он хорошо знал, однако, что миссис Паракомб была одной из тех, кого пригласили «разбавить» всю эту «массу», как язвительно назвал своих гостей лорд. С той же целью были приглашены лорд и леди Джерси и близкий друг его светлости мистер Дорси Мортон. Мистер Тревор, оправляясь от изумления после встречи с этими именами, перечитал их снова и обнаружил ошибку.

— Но здесь нечетное число, сэр, — заметил он, — Десять дам и только девять джентльменов, включая вас самого.

— И только десять джентльменов, включая вас самого! — сказал лорд. — Я не сомневаюсь, что ты предпочел бы отказаться, и понимаю тебя, но, если ты думаешь, что я смогу обойтись без твоей поддержки на этом кошмарном вечере, то ошибаешься!

Чарльз покраснел, рассмеялся и, слегка запинаясь, произнес:

— Я… я буду очень рад! Благодарю вас, сэр! Буду ли я… хотите ли вы, чтобы я присутствовал и на балу?

— Непременно! А пока я отлучусь, займись размещением гостей за столом. Думаю, для тебя это не составит большого труда.

— Я постараюсь, — согласился Чарльз, бросив взгляд на список приглашенных. — Но думаю, будет нелегко удовлетворить всех гостей, Я имею в виду…

— Я знаю, что ты имеешь в виду, мой мальчик, я сам уже давно пришел к такому выводу. Но постарайся. Посади мою сестрицу Джевингтон напротив меня, это взбесит леди Бакстед, но ничего не поделаешь. Было бы неприлично посадить ее рядом с леди Джевингтон, а нам следует соблюдать правила приличия, не так ли?

— Да, сэр, — учтиво согласился мистер Тревор, глядя на имя миссис Паракомб.

Маркиз, с насмешливым огоньком в глазах, сказал ободряюще:

— Теперь, Чарльз, оставляя это дело в твоих надежных руках, я могу со спокойной душой отправиться в Чивли, Хотя мне, наверное, стоит написать леди Джевингтон и попросить ее быть хозяйкой во время обеда: ее может раздосадовать известие о том, что леди Бакстед и леди Даунтри разделят честь встречать гостей на балу. До чего изнурительны все эти приготовления! Если кто-нибудь спросит меня, пока я буду в Чивли, скажи, что я уехал за город возобновлять аренду. А другим говори… ну, что угодно. Единственное, о чем я тебя прошу, обуздать своего беса экономии и не преврати бальный зал в походную палатку.

— С таким-то количеством розового шелка! Я бы и не смог. Если вы не против, я бы украсил зал цветами.

— В любом случае, — сказал лорд с благодарностью, — я знаю, что ты все сделаешь так что мне ничего не нужно будет делать, а это, как ты знаешь, является главной целью моей жизни.

Благодаря энергии мистера Тревора, его прирожденному таланту организатора и такту, примирившему двух таких ревнивых персон, как дворецкий его светлости и его эконом, надежды маркиза полностью оправдались. Он внес только одно исправление в работу своего секретаря. Когда мистер Тревор положил перед ним план размещения гостей за обеденным столом, маркиз поменял местами два имени, и в результате мистер Тревор обнаружил, что он будет сидеть рядом с младшей мисс Мерривилл. Это было приятное, для него изменение, однако он заметил, что вряд ли мистеру Эндимиону Даунтри захочется сидеть за столом подле своей кузины Джейн.

— Может быть, и не захочется, даже скорее всего не захочется, — сказал маркиз. — Но с чего ты взял, что меня волнуют желания Эндимиона?

Это было одно из тех замечаний, подумал мистер Тревор, которые делают его светлость совершенно непредсказуемым. Он мог отталкивать и привлекать одновременно. Не могло быть ничего более отчуждающего, чем холодное равнодушие, которое он проявлял по отношению к своим родственникам, и в то же время ничего не могло быть более трогательного, чем внимание, с которым он мог отнестись к тайным желаниям своего секретаря. С изощренной бесцеремонностью он включил в список гостей даму, чье присутствие вызовет у его сестер приступ негодования, и одновременно, когда он дал своему секретарю указание присутствовать на вечере, как будто это часть его обязанностей, Тревор знал, что маркиз хотел доставить ему удовольствие и просил быть его помощником и вторым хозяином на этом торжестве.

Он никогда не сомневался, что ему понравится на балу, так как подобные радости редко случались в его жизни, и благодаря маркизу он теперь с удовольствием ждал предстоящего обеда.

Первыми прибыли Джевингтоны, с ними приехал и достойнейший мистер Редмур. Леди Джевингтон нарядилась по-царски, в величественной и весьма уродливой бриллиантовой диадеме она держалась со сдержанной снисходительностью, которую сразу же выразила, как только Алверсток сказал:

— Думаю, нет нужды представлять тебе Чарльза, Августа?

Она протянула Тревору руку и равнодушно воскликнула:

— Конечно же нет! Ну, как твои дела, Чарльз? А как твой достопочтенный батюшка? А твоя дорогая матушка? Я их не видела целую вечность! Ты непременно должен мне все-все о них рассказать!

Ему удалось избежать необходимости выполнять эту просьбу, так как приехали Бакстеды, а сразу за ними миссис Даунтри с Хлоей. Миссис Даунтри была очень хороша в одном из своих облегающих платьев, что так шло ее стройной фигуре. На ней было платье из лилового газа поверх розового атласа, которое леди Бакстед моментально про себя оценила в пятьдесят гиней, а леди Джевингтон — гораздо дороже. На ней тоже была бриллиантовая диадема, конечно, не такая внушительная, как та фамильная драгоценность, что венчала голову леди Джевингтон, но гораздо искуснее сделанная, лиловые перчатки (французские, никак не меньше пяти гиней, с недовольством отметила про себя леди Бакстед) облегали ее руки. В одной руке она держала расписной веер, а на запястье висел изящный ридикюль. Другую же она протянула Алверстоку:

— Дорогой Вернон!

Он поднес ее ручку к губам, что привело в ярость его сестер, а она, обратив к ним свои огромные томные глаза, одарила взбешенных дам слабой ласковой улыбкой, в которой, однако, было не столько любезности, сколько намека на то, что ее отличают иначе, чем хозяйку этого приема.

— Дорогой Вернон! — повторила она. — Я опоздала? Как неловко! Но я знаю, что вы меня простите! А вот и ваша самая преданная поклонница… Хлоя, дорогая!

Мисс Даунтри, три дня назад отметившая свое семнадцатилетие, присела в реверансе, на ее личике сердечком застыло выражение удивления и тревоги. Так как мама заранее не проинформировала дочь о том, что ее грозный кузен является для девушки предметом восхищения, она была в растерянности и с беспокойством взглянула на миссис Даунтри, не зная что сказать. Маркиз, заметив ее замешательство, приветливо спросил:

— И как давно я — как ты это назвала, Лукреция? Ах да — твой кумир, Хлоя? Или это не так?

— О нет! — простодушно ответила она. Затем густо покраснела и, запинаясь, поспешно добавила: — То есть… я не то имела в виду. Я хотела сказать, что недостаточно хорошо вас знаю, к-кузен!

Он улыбнулся.

— Милая девочка! Мне следует исправить это, не так ли? Он пожалел смущенную девушку и поручил ее заботам Чарльза Тревора, в безмятежном обществе которого к ней вскоре вернулся ее Обычный цвет лица. Маркиз, окинув ее критическим взглядом, высказался вполне откровенно:

— Милое дитя, и может стать еще милее. Жаль, что она пошла в отца, а не в вас, Лукреция. Она не будет красавицей, но может стать очень привлекательной. На ней прелестное платье. Конечно, это вы выбирали?

Миссис Даунтри была польщена его комплиментом, вполне заслуженным. Она потратила много времени и денег на выбор фасона и шитье на первый взгляд простого платья, что было на Хлое, и со своим безошибочным вкусом она остановилась на бледно-желтом муслине, который шел ее дочери гораздо больше, чем обычно принятые для молодых девушек белые, голубые или розовые цвета. У Хлои были большие карие глаза и каштановые волосы, а кожа теплого кремового оттенка, которой белый или голубой цвет придали бы болезненный вид. Фигура ее еще не совсем оформилась, она была невысокого роста, но ее вполне можно назвать хорошенькой девушкой, подумал Алверсток. Чего нельзя было сказать о мисс Бакстед, обрядившей свою невзрачную фигуру в платье со всевозможными отделками и с венком из роз на голове. Джейн было бесполезно давать мудрые советы, она настаивала на розах и розовом газе, к тому же она унаследовала сварливый характер своей матери и могла дуться по нескольку дней подряд, поэтому леди Бакстед уступила ей. Маркиз с неприязнью смотрел на нее, ему не нравились ни ее искусственное хихиканье, ни внешность. Простушка, и к тому же лицо скоро приобретет квадратные очертания; Луизе ничего не удастся из нее сделать.

Луиза и Августа склонились друг к другу. Августа выспрашивала о Мерривиллах, немало удивленная тем, что Луизе придется опекать их на балу.

— Моя дорогая Августа, это мой долг, — сказала леди Бакстед. — Вообрази положение Вернона! Ведь Фред Мерривилл оставил на его руки всю семью. Если бы я не пошла на этот шаг, не знаю, как бы эти девушки могли выйти, потому что их тетка весьма эксцентричная особа, такая мрачная и терпеть не может появляться в обществе.

— В самом деле? — леди Джевингтон восприняла это объяснение крайне скептически. — Как благодарен должен быть Алверсток! А что они из себя представляют? Конечно, очень красивы.

— О боже, совсем нет! Я видела только старшую, довольно симпатичная девица, но я бы не назвала ее красавицей. Полагаю, младшая красивее. Вернон, ты не говорил мне, хорошенькая ли мисс Черис Мерривилл?

— Вполне возможно, — ответил он. — По крайней мере я нахожу ее такой. Ты должна мне сказать, как она тебе понравится, дорогая Луиза.

В этот момент Уикен объявил о прибытии мисс Меррвилл и мисс Черис Мерривилл, и леди Бакстед не было нужды сообщать брату, как ей понравилась Черис, поскольку ответ был написан у нее на лице.

Фредерика вошла в комнату немного впереди своей сестры и задержалась на мгновение, бросив короткий взгляд вокруг. Она была воплощением элегантности. Даже александрийская шляпка ни в малейшей степени не придавала ей сходство с добродетельной вдовой, а покрой платья оттенка цветков оранжа с лифом в австрийском стиле, прозрачная шаль, спускающаяся до локтей, блеск бриллиантов на шее и больше всего спокойная уверенность показывали, что она не выдает себя за молоденькую девушку, впервые появляющуюся в свете. Она скорее напоминала молодую даму, у которой несколько лет жизненного опыта за плечами.

Но на ней испытующие взгляды гостей задержались только несколько секунд, не она была той, что заставила вмиг умолкнуть все звуки в гостиной. Это была Черис, которая вошла следом и повергла всех собравшихся в изумленное молчание; даже флегматичный лорд Бакстед замолк на полуслове, а лорд Джевингтон (как он потом признался своей суровой виконтессе) в первое мгновение не понял, находится ли он на вечере в доме Алверстока или спит и видит сон.

Леди Джевингтон, женщина справедливая, не упрекала его за это, ведь мисс Черис Мерривилл была действительно похожа на прекрасный сон. Одетая в белое, с венком из ландышей в блестящих локонах, она казалась настоящей снегурочкой, а золото ее кудрей, глубокая синева глаз, нежный румянец щек и блеск губ только подчеркивали эту белизну. Никто не мог бы поручиться за то, что он не видит божественный сон. К тому же так изысканно одета! Даже ее светлость про себя одобрила легкое укороченное платье из тонкого шелка, перехваченное жемчужными розочками (наверняка, уж она-то знает, приобретенными в одном из фешенебельных магазинов в Пантеон-Базар), надетое на нижнее платье из атласа цвета слоновой кости. Единственным украшением Черис была нить жемчуга, оставшаяся ей от матери, как раз то, далее отметила леди Джевингтон, что подходит девушке для выездов в первый сезон. Как она не могла осудить своего лорда за несвойственный его летам энтузиазм, так не могла осудить и своего сына, достопочтенного Грегори Сэндриджа, стоявшего с открытым ртом и прикованного взглядом к новой гостье. Девушка была очаровательна, это было бесспорно. Леди Джевингтон, чья достойнейшая дочь Анна уже была обручена, пожалела бедную Луизу, которую так ловко провел Алверсток и которую сейчас так глупо выдавали сверкающие яростью глаза и пунцовые щеки. Теперь ясно, почему Алверсток взял на себя заботы об этой крошке. Слишком молода для него и неподходящая пара ему ни с какой стороны, но не стоит волноваться, через месяц она ему наскучит! Не стоит беспокоиться и за Грегори, он еще не один год будет влюбляться и разочаровываться, прежде чем привяжется к кому-то надолго. А если чары Черис окажутся сильнее его увлечения спортом, то его мать несомненно найдет способ оттолкнуть его от этой девушки. А вот каково придется бедной Луизе, если ее благонравный Карлтон поддастся чарам дочери Фреда Мерривилла! Вспомнив об уловках Луизы, о ее язвительном нраве и неоправданных претензиях к Алверстоку, леди Джевингтон не смогла осудить своего недостойного брата за то, что он одурачил ее так подло.

Когда Алверсток двинулся приветствовать своих протеже, Хлоя, не сводящая восхищенного взгляда с Черис, вздохнула:

— О, как она прекрасна! Как принцесса из сказки!

Мистер Тревор посмотрел на нее и с улыбкой кивнул.

— Ну, дети мои! — по-отечески обратился к ним маркиз.

Глаза Фредерики сверкнули, но она ответила спокойно:

— Рада вас видеть, кузен. — И сразу же подошла к леди Бакстед. — Как поживаете, мадам? Могу я представить вам мою сестру? Черис, леди Бакстед — наша добрая покровительница!

Леди Бакстед взяла себя в руки, выдавила улыбку и протянула руку Черис, присевшей в легком реверансе.

— Прошу прощения, мадам, что не смогла приехать с сестрой, когда она навещала вас, — сказала Черис своим нежным голосом. — Мне было так жаль!

— Вы, кажется, лежали с простудой или что-то в этом роде, не так ли? Теперь, позвольте вас представить моей сестре, леди Джевингтон, — ответила леди Бакстед с притворной любезностью и прекрасно зная, что Августа поняла, как гадко ее обманули, и радуется ее замешательству. Приветливость, с которой леди Джевингтон обратилась к Черис, подтвердила ее догадки; ей оставалось только искать утешения в том, как должна быть уязвлена появлением красавицы Эта Самая Женщина.

Но миссис Даунтри, которая никогда не поддавалась таким предательским чувствам, как гнев или негодование, приняла появление сестер с еще большей приветливостью, чем леди Джевингтон. Подведя Хлою познакомиться с ее новыми родственницами, она обратила внимание Алверстока на очаровательную картину, которую представляли собой Черис и Хлоя, беседовавшие на диване в конце комнаты. Хорошо зная, что леди Джевингтон и леди Бакстед слышат ее слова, она назвала Черис и Хлою самыми прелестными девушками в этом зале, в то время как, кроме них, здесь еще находились только мисс Сэндридж и мисс Бакстед.

— Нет, — добавила она с задумчивой улыбкой, — я не хочу их сравнивать, хотя даже, на мой пристрастный взгляд, моей малютке Хлое далеко до вашей очаровательной Черис. Мой дорогой Алверсток, половина Лондона будет лежать у ее ног! Сколько врагов вы наживете себе среди наших мамаш! Если бы моя Хлоя не была еще так молода, чтобы думать о замужестве, я бы тоже стала одним из них!

Глубоко благодарный, Алверсток только успел ей ответить: «Вы восхитительны, дорогая Лукреция!» — как его внимание отвлекли приехавшие наконец Сефтоны.

Последним из гостей явился Эндимион, который вошел с видом симпатичного школьника-переростка, застигнутого врасплох, и, запинаясь, пробормотал извинения за свое опоздание. Попросил прощения у кузена и, окинув вызывающим взглядом комнату, у всех собравшихся. Он был в карауле — кузен Вернон извинит его, — в этот момент он замер, увидев Черис, и стоял, глядя на нее с нескрываемым восхищением, пока леди Джевингтон не вывела его из этого транса, слегка язвительно спросив, знаком ли он с миледи Джерси и Сефтон. Он вздрогнул, покраснел до корней волос и, кланяясь их светлостям, пробормотал несвязные извинения. К счастью, обеих его неловкость скорее позабавила, чем обидела. Хотя леди Сефтон была просто слишком добродушна, чтобы обидеться, леди Джерси ревниво следила за соблюдением приличий. Но Эндимион избежал ее упреков отчасти потому, что он вообще-то был учтив и, как всякий красивый воспитанный молодой человек, был желанным гостем на балу у любой хозяйки; а отчасти потому, что ее семья и семья Даунтри (как она выражалась) знали друг друга целую вечность. Одной из ее ближайших подруг в детстве была младшая сестра Алверстока, та самая бедняжка Элиза, что вышла за ничем не примечательного мистера Кентмира и почти исчезла с лондонской сцены. И хотя Алверсток, который был на четыре года старше Салли Фрейн, никогда не претендовал на ее руку и состояние, она всегда испытывала к нему нежные чувства и считала давним другом. Он был лет на десять моложе графа Джерси, но хорошо с ним ладил, к тому же оба они были выпускниками Харроу и увлекались скачками и охотой. Кроме того, они жили в Лондоне по соседству, на Беркли-сквер, обстоятельство, которое, по словам леди Джерси, кроме приятного соседства создавало неразрешимую проблему: как добираться в Алверсток-хауз на прием, в экипаже или же, презрев церемонии, пробежать в бальном платье пятьдесят ярдов до соседского дома.

Леди Джерси в определенных кругах называли леди Тишина. Но если кто-то полагал, что ее легкомысленная, несвязная болтовня означала, что у нее пустая голова, то сильно ошибался: она многое знала и ничего не упускала из виду. Она болтала без умолку, даже когда входила в комнату, и о самых невероятных вещах — от свадебных приготовлений в королевской семье до избавления отъявленного убийцы от виселицы, благодаря какой-то забытой статье закона, откопанной дотошными адвокатами. Но, болтая, она отмечала про себя весьма занятные вещи. Она уже знала от одной из приятельниц, этой кошмарной миссис Баррелл, которая узнала об этом от самой леди Бакстед, что Алверсток принял на себя заботы о неких молодых родственниках и прилагал все усилия к тому, чтобы представить свету двух женщин из этой семьи, пригласив их к себе на бал, который он давал в честь своей племянницы; этого было вполне достаточно, чтобы возбудить ее любопытство. Зная Алверстока гораздо лучше, чем миссис Баррелл, леди Джерси не сомневалась, что у него не было ни малейшего намерения устраивать этот бал ради Джейн или какой-либо из своих племянниц. Скорее всего, он делает это для своих новых подопечных, но и это так непохоже на него. Когда она увидела Черис, ее в первый момент посетила мысль, что это новая пассия Алверстока, но в ту же секунду она ее отбросила. Девушка была прелестна, но не во вкусе Алверстока. Невинные бутоны, еще не распустившие свои лепестки, никогда не попадались среди его жертв. Эта его протеже была лишена пикантности. Красивая наивная глупышка, решила леди Джерси, которая наскучила бы Алверстоку через пять минут. Объяснение же, данное Луизой своей старой приятельнице мисс Драммонд Баррелл, будто бы Алверсток счел своим долгом позаботиться о детях Фреда Мерривилла, не могло обмануть того, кто хорошо знал Алверстока. Тогда — зачем? И вдруг ее светлость, кажется, догадалась! Она взглянула на леди Бакстед и поняла, что права: он пригласил эту очаровательную протеже сюда, на бал, чтобы наказать Луизу! Она надоела ему до смерти приставаниями с этим балом для своей невзрачной девицы, и это была его месть, ну и дьявол же он! Пожалуй она заслужила это, подумала леди Джерси, своими беспрерывными осадами. Как и Лукреция: на ее лице светилась приветливая спокойная улыбка, но она, должно быть, пребывала в такой же ярости, как Луиза, а то и больше, так как вдобавок к тому, что ее дочь отошла в тень, она должна была наблюдать, как ее драгоценный Эндимион, не отрываясь, глядел на Черис с самым идиотским видом.

Еще здесь были Паракомбы или, вернее, миссис Паракомб, так как смешно было брать в расчет ее тупоголового супруга, который не думал ни о чем, кроме обеда и скачек. Зачем, гадала леди Джерси, Алверсток пригласил их к обеду? Его имя тесно связывали с именем Каролины несколько месяцев назад, но последнее время его уже не видели так часто в ее обществе. По мнению ее светлости, она была слишком капризной и хищной особой. Может быть, Алверсток позвал ее на вечер, устроенный явно ради своих протеже, чтобы дать ей понять, что ее царствование окончено? Он вполне был способен на это, негодяй! Бедная Каролина! Но ей следовало знать, что из Алверстока веревки не совьешь. Конечно, увлечь его было большой победой, но надеяться удержать, одаривая своим расположением одновременно и других поклонников, было безрассудством. Его чувства никогда не были настолько глубоки, чтобы пробудить в нем желание затмить соперников. Если дама, которую он решил почтить своим (нестойким) вниманием, поощряла ухаживания других поклонников, он пожав плечами, без сожаления оставлял ее. Леди Джерси подозревала, что, когда в его флирт начинали вмешиваться другие мужчины, это означало, что история ему уже наскучила и сам он стал проявлять к ней небрежное невнимание.

С миссис Паракомб он соскучился очень скоро. Она была красива, очаровательна и достаточно умна, чтобы удержаться на грани приличий. Он разглядел в ней аристократку с душой куртизанки и завязал осторожную связь, которая длилась столько же, сколько его страсть к ней. Но это продолжалось не очень долго. Роскошная красавица, она зажгла в нем желание, но ей не удалось высечь ни искры любви из его холодного сердца.

Она это знала, но так как сама была чужда любви или нежности, только беззаботно пожала плечами и до того, как его угасающий интерес к ней начали бы обсуждать в свете, благоразумно представила все так, будто она остыла к нему первой. Она была не так догадлива, как леди Джерси, и не сомневалась, что мисс Черис Мерривилл была его новой возлюбленной, но приветствовала ее с невозмутимой улыбкой, а ему, улучив момент, прошептала:

— Берегись, милый друг! Когда мужчины твоего возраста влюбляются в школьниц, это значит, что они стареют!

— Поберегусь! — улыбнулся он в ответ.

Чарльз Тревор предупреждал маркиза, что Эдимион не обрадуется соседству со своей кузиной Джейн за обедом, но вскоре он увидел, что не Эндимион, а Джейн пострадала от этого больше всего. Тревор и Черис сидели как раз напротив них, и Эндимион, то ли от смущения, то ли не чувствуя, что должен быть поучтивее с Джейн, большей частью был поглощен созерцанием прелестного видения, что было перед ним. Черис не была особого мнения о своей красоте, и в этом нисколько не было кокетства. Поскольку, общаясь с любым, кто обращался к ней, она все свое внимание уделяла его особе, то обычно не замечала восхищенных взглядов, адресованных ей. Если она вдруг ловила на себе пристальный взгляд, это нисколько ее не радовало, она про себя решала, что этот человек невежлив, и беспокоилась, уж не испачкано ли чем-нибудь ее лицо. Но ни одна из этих мыслей не посетила ее, когда она заметила, что карие глаза Эндимиона с восхищением следят за ней. Она покраснела, поспешно отвела взгляд, но, несмотря на то, что не хотела, чтобы он смотрел на нее, не сочла его грубияном. Он был самым замечательным молодым человеком из всех, кого она встречала: воплощение всех тех героев, которые (по словам тетушки Серафины) существовали только в балладах и романах. Если бы она знала, что он все время смотрит на нее, то сама непременно украдкой взглянула бы на него, и не раз, но она была благовоспитанной девушкой и следила за тем, чтобы не смотреть в его сторону. Дальше сидела Фредерика, которая с большим интересом слушала советы лорда Бакстеда по управлению имением. Леди Джерси сидела за столом с другой стороны и прекрасно могла наблюдать за обеими сестрами из-под опущенных ресниц. Неожиданно она произнесла:

— Ну что ж, Алверсток! Они мне понравились, и красавица скромна, что особенно украшает ее. Ведь вы пригласили меня, чтобы уговорить внести их в список приглашенных на прием у Алмакс?

Этот вызов и ее острый взгляд ничуть не смутил его. Довольный тем, что леди Сефтон была увлечена беседой с мистером Мортоном, он спокойно отвечал:

— Ничего подобного! Я пригласил вас только для того, чтобы вы спасли меня от невыносимой скуки, Салли! А приглашения для них обещала достать Луиза.

— Она не сделает этого, — решительно сказала леди Джерси. — Она скажет, что миссис Баррелл отказала ей, и даже такой бесчувственный монстр, как вы, вряд ли заставите ее обратиться к Эмили Коупер в такой момент! Все Лембы потрясены смертью леди Мельбурн, и больше всех — Эмили. — Она бросила взгляд на другой конец стола и подавила смешок. — О боже, только взгляните на Луизу! Я сделаю это! Да, я достану! Если бы вы только появлялись на наших вечерах, Вернон!

— О нет, моя дорогая, подставить себя под ваши уколы и шпильки, никогда! Или вы приберегли их для герцога?

Она звонко рассмеялась, поняв его намек:

— Веллингтон? Но он всегда старается нарушить наши правила, которые вы, я уверена, не нарушаете никогда.

— Много же вы обо мне знаете! Спросите у моих милых сестриц.

— Не стоит! Их ответ я знаю. Как они поддевали меня, когда были юными леди, а я ничтожной школьницей! Скажите, очень я их разозлю, если возьмусь за ваших протеже? Ах, боже мой, конечно же я должна это сделать, Мария!

Леди Сефтон, чьего внимания так настойчиво потребовала ее подруга, обратила к ней дружелюбный вопросительный взгляд.

— Давай поможем новым кузинам Алверстока попасть на прием у Алмакс?

— Конечно, я думаю мы должны это сделать, не так ли? Такие воспитанные девочки, не правда ли? К тому же дочки бедного Фреда Мерривилла! Я думаю, мы должны сделать для них все, что в наших силах! — согласилась леди Сефтон, поворачиваясь обратно к мистеру Мортону.

— Хорошо, я сделаю это, — сказала леди Джерси. — Ах, какая досада! Господи, какая же глупая гусыня! Теперь я так и не узнаю, за этим вы пригласили меня или нет!

— Ну и что же! — утешил ее Алверсток. — Зато сколько удовольствия вы получите, насолив моим сестрицам!

— В самом деле!

Она еще раз бросила взгляд на тот конец стола.

— Красавица, конечно станет предметом всеобщего обожания. Старшая отлично держится, но… Какое у них состояние, Алверсток?

— Незначительное.

Она поморщила носик.

— Ах, как жаль! Хотя, кто знает! С таким личиком младшей по крайней мере нечего беспокоиться, ей наверняка удастся сделать приличную партию. Вот увидите!