Частично слова леди Джерси уже оправдались: мисс Черис Мерривилл действительно можно было назвать сенсацией вечера. Задолго до того, как Алверсток со своей сестрой Луизой встретили последних гостей, все ее танцы уже были заняты, и молодые блестящие джентльмены, приехавшие позже других, уже были лишены счастья обнимать ее талию в вальсе или хотя бы держать ее ручку в контрдансе. Она ни с кем не танцевала больше двух раз, но Эндимиону позволила повести себя к ужину, уступив его самым горячим уверениям, что их родство вполне позволяет это. И, прочитав сомнение в ее взгляде, он добавил:

— Я, пожалуй, попрошу вашу сестру присоединиться к нам, хорошо? Вот она, с Грегором, моим кузеном.

— Да, конечно! Это будет замечательно. А не попросите ли вы и вашу сестру присоединиться к нам!

— Он был не в восторге от этой просьбы, так как в этот момент с Хлоей разговаривал молодой лорд Ренторп, который пришел поздно и не успел потанцевать с Черис. Он служил в одном полку с Эндимионом, не боялся выражать свое мнение о всяких доносчиках и негодяях и был любимцем всех дам, потому что его смелость не уступала его веселости. Так что Эндимиону совсем не хотелось привлекать его внимание к Черис. Он сказал:

— Ах да, но, видите ли, она с Рентропом.

— А он не захочет присоединиться к нам? — наивно сказала она. — Ваша матушка представила его мне, и он оказался таким любезным и таким смешным, когда я вынуждена была отказать ему в танце! Ваша матушка сказала, что он ваш друг, это правда?

— Ах да! Да, конечно! Лучший друг! — ответил Эндимион. — Я просто подумал, что вы будете против, ведь это семейный ужин. А он не член семьи!

Но он уже не мог ничего поделать, так как лучший друг подошел к ним под руку с Хлоей, осененный той же счастливой идеей о небольшом ужине в узком кругу. В этом его поддержала Хлоя, которая была в восторге от своей новой кузины и скромно надеялась с ней подружиться. Эндимиону уже было бесполезно говорить что-то о семейном круге: его беспечный друг весело заметил, что семьи всегда грызутся, пока в них не внедрится новый человек. И Эндимиону ничего не оставалось, как пойти на поиски Фредерики и Грегори, чтобы пригласить их на праздник. Его вероломный друг напутствовал:

— Поторопись, Нодди, иначе мы останемся без омаров.

Леди Бакстед боялась, что бал, устроенный в такой спешке и задолго до того, как всевозможные развлечения сезона будут в самом разгаре, не соберет достаточно гостей. Но к тому времени, когда пора было идти к столу, она поняла, что ни один из раутов, балов или приемов в предстоящем сезоне не сравнится с этим по роскоши и великолепию. Леди Бакстед раздирали гордость и негодование: стоило ее одиозному брату поманить пальцем, и весь свет сбежался к его дому, как он это и предсказывал. Естественно, это было то, чего она хотела, но это же и бесило ее; лучше бы ему отказали! Он предоставил ей возможность вывести Джейн в самое высшее общество, но не это было его целью; он намеревался представить в этом кругу девиц Мерривилл и сделал это. Уже полдюжины дам умоляли ее привести к ним на балы ее очаровательных протеже — подумать только, ее протеже! — и в довершение ко всему Салли Джерси пообещала им приглашения к Алмакс да еще имела наглость просить ее… ее! — привести их на бал в Дворянское собрание!

— И, конечно же, свою Джейн, — добавила леди Джерси с такой снисходительностью, что леди Бакстед захотелось дать ей пощечину. — Я пришлю ей билет. Но если забуду, напомни мне, Луиза! Ты ведь знаешь, я так забывчива.

Леди Бакстед словно опять увидела перед собой несносную маленькую Фейн, ничтожную девочку-школьницу, которой столько раз доставалось от нее, и вполне справедливо, и деликатесы, приготовленные для гостей французским поваром ее брата, превращались у нее во рту в пепел. В тот момент леди Бакстед больше всего на свете хотелось еще раз осадить ее. Но что бы ни творилось у нее на душе, она никогда не теряла из виду главного. Ни одна мать, у которой дочь на выданье, не пренебрегала бы покровительством леди Джерси, признанной королевой уникального лондонского клуба, за глаза названного ярмаркой невест. И леди Бакстед, с ее испорченным аппетитом, пришлось принять предложение Салли с улыбкой, такой же фальшивой и притворной, какая сияла и на лице Салли.

Досада не покидала ее в этот вечер триумфа и разочарования: Алверсток ни разу не пригласил танцевать ни одну из своих протеже. Кроме леди Бакстед много глаз с любопытством следило за ним; но наблюдатели, в зависимости от своего характера, были разочарованы или обрадованы тем, что его партнершами были только дамы почтенные или старше его. Правда, он обменялся с Фредерикой несколькими словами, но из этого ничего не следовало, потому что он, хотелось ему или нет, обязан был поговорить с каждым из своих гостей.

— Вы довольны, Фредерика? — спросил он.

— Я не знаю, как благодарить вас! Я очень довольна! — улыбка осветила ее лицо. — Это мой триумф! Я знала, что стоило всем только увидеть Черис…

Но он ничего не говорил, и она озабоченно спросила:

— Ведь это мне не кажется? Она действительно поразила всех, не правда ли?

— Несомненно. Скажите, вы когда-нибудь думаете о ком-нибудь, кроме Черис?

— Ну конечно! — удивленная, воскликнула она. — Я обо всех них забочусь. Но последнее время о ней я думаю больше всего, потому что, вы знаете, сейчас — это моя главная забота.

Он с интересом взглянул на нее.

— А о себе вы не подумали, Фредерика?

— О себе? — повторила она, нахмуря брови. — Но что обо мне беспокоиться? У меня все…

— Я хотел сказать, когда-нибудь вы о себе подумали? — перебил он ее. — Вы назвали этот вечер своим триумфом только потому, что Черис поразила всех, но мне кажется, вас приглашали танцевать не меньше, чем ее.

Она рассмеялась.

— Правда забавно? У меня не было отбоя от партнеров: они надеялись, что если будут со мной очень милы и внимательны, им удастся быть представленными Черис!

— Странное вы создание, — сказал он.

Он отошел от нее с легким поклоном и учтивой улыбкой, так как Бакстед пригласил Фредерику на кадриль.

Она была озадачена последним замечанием его светлости, но почти не задумалась о том, что бы оно могло значить, и действительно ли те джентльмены, которые приглашали ее больше двух раз, думали о знакомстве с ее сестрой. Она бы не поверила, если бы ей сказали, что среди многих гостей, которые явно были в восхищении от Черис, кое-кто находил ее гораздо привлекательнее сестры.

Во-первых, это был мистер Мортон, который, насмешливо подняв бровь, подошел к Алверстоку узнать, что же он затеял?

— Абсолютно ничего, — спокойно отвечал Алверсток.

Мистер Мортон вздохнул.

— Дорогой мой, не думаешь ли ты — нет, черт возьми, ты действительно думаешь, что можешь провести меня? Все, что я слышал о причинах, по которым тебе пришлось заботиться о дочках Мерривилла, вздор! С одной стороны, говорят, что ты остался обязан Мерривиллу, с другой же, что ты пал жертвой божественной красоты мисс Черис. Это слишком неправдоподобно, Вер.

— Почему же! — возразил лорд. — Вспомни жертвой скольких красавиц я пал, Дарси!

— Я и вспоминаю их. Вполне зрелые пташки, абсолютно все! — сказал Мортон.

— Да, но разве ты видел когда-нибудь такое совершенство?

— Нет, редко встречал такую очаровательную дикую уточку. Но дело в том, что меня не интересуют милые дурочки, так же, как тебя, мой дорогой! Старшая сестра меня занимает гораздо больше. Она умна, и в ней есть что-то неординарное. Но это тоже не в твоем вкусе. Так почему же ты взял под свое крыло эту парочку?

— Что еще мне оставалось делать, когда Мерривилл, ну, поручил их моим заботам?

— Чтобы ты взял на себя обязательство! Нет, Вер, — не поверил мистер Мортон. — Из всех загадочных историй, что я слышал… Ты же был едва знаком с ним!

— Возможно, — прошептал лорд, — я поддался чувству сострадания.

— Чему? — переспросил его лучший друг.

— Ты думаешь со мной такого никогда не бывало? — сказал лорд, и в глазах его отчетливо вспыхнула насмешливая искра. — Ты не знаешь меня! Редко, но время от времени со мной случается!

— О нет, я хорошо тебя знаю! — отвечал мистер Мортон с усмешкой. — Я знаю, что ты можешь сделать для друзей, мне ли не знать! Думаешь, я не знаю, что это ты выручил беднягу Эшбери, когда он…

— Не знаю, о чем ты говоришь, — резко прервал его Алверсток. — К тому же, Дарси, ты становишься таким занудой! Если уж ты хочешь знать правду, я пригласил дочерей Мерривилл, чтобы досадить Луизе!

— Так я и думал, — ничуть не удивленный, ответил Мортон. — Но это не объясняет, почему ты водил мальчика в какой-то литейный цех или что-то в этом роде?

Этот удивленный вопрос вызвал смех у Алверстока.

— Феликса! Ну, если бы ты увидел его, то понял, почему я это сделал.

Другим джентльменом, который был под впечатлением от старшей мисс Мерривилл, был лорд Бакстед. Это обстоятельство вызвало у его матери смешанные чувства. Она была очень довольна, что он не поддался (как его тупой кузен) чарам мисс Мерривилл-младшей, но с неудовольствием заметила необычное для него оживление, когда он общался с Фредерикой за обедом, и уже с явной враждебностью следила за его дальнейшим поведением, Он не танцевал с ней целый час во время контрданса, но неизменно появлялся рядом в перерывах между фигурами, что очень встревожило бы леди Бакстед, если бы он не отозвался ей о Фредерике как об интересной собеседнице и здравомыслящей особе. Когда же он добавил, что считает ее вполне симпатичной молодой женщиной, леди Бакстед успокоилась, уверенная, что вряд ли такой сдержанный комплимент можно сделать предмету своего восхищения.

Она не пребывала бы в таком благодушном спокойствии, если бы узнала, что на следующий день он решил заехать на Верхнюю Уимпол-стрит, чтобы справиться о самочувствии дам после, как он тяжеловесно сострил, вчерашних безумств, Он оказался не единственным гостем, еще несколько джентльменов посетили дом под разными незначительными предлогами, а также Эндимион Даунтри — безо всякого предлога. Бакстед дал понять, что у него есть преимущество благодаря их родственным отношениям; доброжелательная фамильярность вызвала бы сильное негодование у джентльменов, если бы не было ясно, что он здесь ради Фредерики, а не Черис.

За неделю, прошедшую после бала у Алверстока, барышни Мерривилл получили ворох приглашений, а мисс Уиншем удостоилась визита леди Джерси, которая привезла обещанные приглашения к Алмакс, Она заехала отчасти из любопытства, отчасти из желания угодить Алверстоку и досадить его сестре Луизе. Но в ту минуту, когда леди Джерси шагала по ступенькам вслед за Бадделем, она начала сожалеть о своем снисходительном поступке. Она была капризна, но придерживалась определенных правил и никогда не потакала выскочкам, а уж тем более не оказывала им покровительство. Обстановка в доме ей показалась такой, будто ею пытались прикрыть убожество, а потом она вспомнила, что Фред Мерривилл женился на никому не известной провинциалке. Отступать было поздно, но леди Джерси вошла в гостиную с твердым намерением держать мисс Уиншем на должной дистанции. Однако через две минуты она отбросила эту мысль и свой надменный тон: возможно, платье мисс Уиншем и выглядело старомодно и она была несомненно весьма эксцентрична, но она не пыталась казаться не такой, какой была, и визиту светской львицы придавала не больше значения, чем предыдущему приезду леди Бакстед. Пребывая в заносчивом расположении духа, леди Джерси могла бы надуться, но решила повеселиться, и от замечаний мисс Уиншем о лондонских домах вообще и обстановке некоторых домов в частности, о браке, о повесах и о беспочвенной самоуверенности мужчин леди заливалась смехом, а затем уехала рассказывать своим знакомым о том, что мисс Уиншем забавнейшее существо, ученая дама со сдержанным юмором и не склонная к пустой, скучной болтовне.

Нельзя сказать, чтобы леди Джерси пользовалась популярностью у всех подряд; многих недоброжелателей раздражала ее манерность и неучтивые выходки по отношению к тем, кто имел несчастье навлечь на себя ее гнев, шокировавшие даже таких высокомерных дам, как миссис Баррелл и графиня Ливен, но что бы она ни затевала, мало кто из дам не прислушивался к ней. На мисс Уиншем, таким образом, обрушилось множество дам с визитами, чему она была не особенно-то рада; а когда (после долгих отказов) она все же повезла своих племянниц на прием у Алмакс, то пользовалась большим успехом, и все ее малейшие замечания подхватывались с такой готовностью, что она могла бы считать себя остроумнейшей дамой сезона, если бы верила льстивым комплиментам. Но приступ ревматизма оказался уважительной причиной для отказа от приглашений, сыпавшихся на нее, и передачи своих племянниц для сопровождения их в свете леди Бакстед и миссис Даунтри.

Трудно сказать, которой из них двоих эта миссия более ненавистна, но обе они примерно по одним и тем же причинам воздерживались от выражения неудовольствия. Леди Бакстед очень боялась, как бы ее бессердечный брат не отказался оплачивать быстро растущую стопку счетов от портных и модисток, снабжающих Джейн (и, признаться, ее тоже) платьями, шалями, шляпками, перчатками и всеми украшениями, необходимыми для того, кто вращается в светском обществе. И миссис Даунтри, щедро тратившаяся на одеяния своей дочери, знала, что, пока она может рассчитывать на помощь Алверстока, ей не придется прибегать к неприятнейшей экономии. Из них двоих, однако, ее стоило пожалеть больше: леди Бакстед знала, что Карлтон не увлечен Черис и была уверена в том, что у него достаточно здравого смысла даже и не помышлять о помолвке с Фредерикой, а миссис Даунтри не могла утешаться теми же соображениями. Эндимион потерял голову и страстно влюбился в Черис. Он вел себя, как вынуждена была признать обожающая его родительница, по-идиотски, с обожанием глядя на нее, буквально преследуя ее всюду и подавая тревожные признаки того, что собирается открыть ей свои чувства. Миссис Даунтри оставалось только надеяться, что эта страсть пройдет так же быстро, как вспыхнула, но на его здравый смысл она положиться не могла. К несчастью, Хлоя завязала самую горячую дружбу с Черис, что явилось обстоятельством, представлявшим Эндимиону великолепный предлог для визитов на Верхнюю Уимпол-стрит. Всегда добрый, но слегка ленивый братец, он вдруг сделался образцовым старшим братом (насколько позволяли его не слишком обременительные офицерские обязанности), целиком посвятившим сестре и ее развлечениям свой досуг. Он сопровождал ее на рауты, даже к Алмакс, чего прежде избегал, считая посещение избранных собраний скучным занятием; он прогуливался с ней в парке; и когда бы Хлоя ни собиралась навестить Черис, она могла быть уверена, что он проводит ее. С самых ранних лет она и ее сестра Диана обожали его и восхищались им, но поскольку он был на несколько лет старше, они видели в нем не сверстника, а, скорее, какой-то чудесный сказочный персонаж, который дарил им леденцы и иногда водил в Королевский Эстли Амфитеатр или на пантомиму в театр Садлерс Уэллс. Хлоя не ожидала, что он будет ей так преданно служить, хотя, конечно, она уже не школьница, а молодая леди, выезжающая в свой первый сезон. Она была так трогательно благодарна брату и в приступе откровения говорила матери, какой замечательный, красивый и добрый Эндимион.

— Я чувствую себя так удивительно, великолепно, мама, когда он сопровождает нас на вечерах! Ты не представляешь, как замечательно, когда входишь в зал с ним, а не Дианой и мисс Нанни! Я уверена, что ни у кого больше нет такого чудесного брата!

Только нежная любовь к своим чадам заставила миссис Даунтри, после некоторой борьбы с собой, согласиться:

— Ты права, моя дорогая!

Однако чуть позже, изливая чувства своей верной кузине Генриетте, она проклинала безрассудную страсть Эндимиона и рассказывала, до чего больно ей было видеть, как заблуждается ее бедная доверчивая Хлоя.

— Я-то прекрасно вижу, что он ездит с нами по всем балам, чтобы иметь возможность волочиться за этой несносной Черис Мерривилл! О дорогая Генриетта, она положительно околдовала его, да и Хлою тоже! Ну и хитра!

На эти и подобные замечания мисс Пламли отвечала утешительным кудахтаньем и множеством противоречивых советов, которые оказывали успокоительное действие на вдову. Она говорила, что Эндимион ничуть не околдован, и напоминала о его многочисленных увлечениях разными девицами, в которых он тоже безумно влюблялся раньше. И Черис вряд ли так уж коварна, вероятнее всего, она завлекает лорда Рентропа или сэра Дигби Мита. Конечно, Эндимион не такой уж превосходный брат, у него своя цель, ради которой он сопровождает Хлою на балах. Однако разве плохо, что в надежде встретить Черис он с таким удовольствием проводит время с Хлоей на таких мероприятиях, которых раньше избегал. И это так удачно для дорогой Лукреции, что она, при ее слабом здоровье, может доверить ему Хлою.

Эти дружеские доводы если и не рассеяли тревог миссис Даунтри, то по крайней мере уменьшили их. Когда же мисс Пламли с восторгом отзывалась о ее добром отношении к Мерривиллам, сравнивая его с предосудительным поведением леди Бакстед, она оживилась и сказала:

— Генриетта! Ты представляешь, эта невыносимая женщина говорит о них как о бедных девушках и всем рассказывает, что у них нет состояния! И все под видом нежной привязанности к ним, а я прекрасно знаю, что это притворство! Она, конечно, боится за Карлтона. Ну, я не способна на такие подлые уловки и слишком порядочна, чтобы прибегать к ним!

Мисс Пламли отвечала, что не сомневается в этом, и оттого, что была настолько же некритична, насколько дружелюбна, ей в голову не пришло, что миссис Даунтри на самом деле хотела сказать, что она не так глупа, чтобы прибегать к таким подлым уловкам.

Миссис Даунтри в самом деле прилагала все усилия к тому, чтобы познакомить Черис со всеми холостыми джентльменами, которые, по ее мнению, могли бы завоевать ее внимание или привлечь своим положением. Убежденная в том, что Черис охотится за титулом, она не только поощряла интерес лорда Рентропа (известного всем бессребреника), но и вовсю старалась представить Черис любого отпрыска аристократического дома. Надо отдать ей должное, в это время она совсем не занималась поисками подходящей партии для Хлои, которая только что сошла со школьной скамьи и была слишком молода, чтобы серьезно увлечься кем-нибудь. Но имея твердое намерение не уступать леди Бакстед, она решила не откладывать выход своей дочери в свет до следующего года. Миссис Даунтри видела в ней еще ребенка и была так поглощена отлучением Эндимиона от Черис, что сближение Хлои и Чарльза Тревора осталось ею незамеченным.

Что касается сестер Мерривилл, то их отношения с Алверстоком, успех при выходе в свет, покровительство леди Джерси и леди Сефтон, а также их благородные манеры обеспечили им массу приятных приглашений, и мало кто принимал во внимание намеки леди Бакстед на отсутствие у них состояния. Только самым ревнивым родителям досаждала красота Черис. Все сошлись на том, что она очаровательная, непосредственная девушка и что только Луиза Бакстед все старалась навредить ей, потому что ее собственная дочь была на редкость непривлекательна. И если миссис Даунтри, у которой тоже была дочь на выданье, не высказывалась подобным образом, можно смело предположить, что в намеках леди Бакстед не было ни капли правды. Они, конечно, снимали дом не в самом фешенебельном районе Лондона, но это могло быть из-за чудачеств мисс Уиншем. Никаких других признаков бедности не присутствовало: они всегда были модно одеты, их замечательный дворецкий состарился на службе у семьи, и они наняли такого респектабельного лакея. Далее (по свидетельству миссис Даунтри) было известно, что владения их брата в Гирфордшире довольно значительны. В связи с этим некоторые вспомнили, что Фред Мерривилл своим расточительством когда-то чуть не довел родителей до могилы, но потом неожиданно вступил во владение всем имуществом. Ни отец, ни старший брат Фреда Мерривилла не были хорошо известны в Лондоне, и никто не имел точной информации о размерах состояния. Так что миссис Даунтри, не боясь опровержений, могла ненавязчиво убедить всех в том, что настоящий владелец был состоятельным молодым человеком и его сестры — богатые невесты.