Если у Гарри и были сомнения по поводу маркиза, то его кузен и наследник понравился ему, несмотря на небольшое предубеждение, которое сначала появилось у Гарри, когда Фредерика выразила свое неодобрительное отношение к мистеру Даунтри. Эндимион не склонен был к размышлениям подобного рода, но если и задумался, то решил, что ему будет приятен каждый близкий Черис человек. Он был на несколько лет старше Гарри, у него были все замашки городского светского молодого джентльмена, чего не было у Гарри, но интеллект его оставлял желать лучшего, и, как многие из тех, кому ученье представляется непосильным трудом, он с уважением, почти с благоговением относился к тем, кто способен был грызть гранит науки.

Казалось бы, разница в возрасте и интеллекте должна была бы разделить этих двух джентльменов. Так и думала Фредерика, но она не учла одного решающего обстоятельства: оба они были помешаны на спорте. Случайно Гарри узнал, что этот олух Эндимион, оказывается, был заядлым охотником и превосходным наездником. Эндимион ни в коей мере не хвастался своими успехами: единственное, что он любил рассказывать про свои спортивные достижения, это как он свалился в ров с водой во время очередных скачек в Баркби-Холт да как вылетел из седла в Виссендайне. Хотя Эндимион винил в этом себя, а не лошадь, Гарри ясно было, что, насколько туп он мог быть в гостиной, настолько превосходен в седле. После охотничьих новостей они перебирали все возможные виды спорта, обсуждали превосходство новой дроби и преимущества одной модели ружья перед другой, и после подобного описания каждым своих рыболовных подвигов и поимки лососей невероятных размеров трудно было решить, кто из них проникался большим уважением к другому.

Фредерика была озадачена тем, что Эндимион так скоро завоевал симпатии ее легкомысленного брата, но Черис, слушая их беседы с горящими благодарностью огромными глазами, была очень довольна и, как-то оставшись наедине с Гарри, с мольбой в голосе спросила его:

— Ведь он тебе нравиться, Гарри, правда? — И, краснея, добавила: — Я говорю о нашем кузене, мистере Даунтри!

— А, ты о нем! — отозвался Гарри. — Отличный парень! Сильный, как черт, надо признать!

— И очень красивый, тебе не кажется? — застенчиво сказала она.

Поскольку на это Гарри не обращал внимания, ему пришлось подумать, прежде чем согласиться:

— Пожалуй, да. Только уж слишком здоровый: весит не меньше шестнадцати стоунов, бедняга! Ай, а какой у него, должно быть, удар! Но, знаешь, такой вес может подвести на ринге. Эти тяжеловесы все такие неповоротливые!

Немного обиженная этими критическими замечаниями, Черис сказала:

— Но он такой любезный — настоящий джентльмен!

Он согласился и с этим, но заметил:

— Правда, в голове у него пусто! В самом деле, если бы я задумал поговорить с ним о чем-нибудь, кроме охоты, боюсь, он оказался бы круглым дураком.

— Нет, он не такой!

— Да точно! Он, конечно, знает пропасть всего о лошадях, и… — тут он осекся, внезапно пораженный страстью, с которой она бросилась его защищать. — Не хочешь ли ты сказать, что снова влюбилась?! — воскликнул он.

— Неправда! Я никогда не влюблялась прежде! Никогда!

— Никогда не влюблялась? А как же…

— Нет! — повторила она. — Я не знала! Я не понимала! Это совсем другое!

— Ну, — сказал Гарри сокрушенно, — если ты не была влюблена ни в одного из тех, кто увивался вокруг тебя, то ты неисправимая кокетка! Почему же ты никогда не пыталась их отвадить?

Слезы брызнули у нее из глаз, и она проговорила убитым голосом:

— О, Гарри, нет! Не кокетка! Просто они были такими близкими друзьями! Как я могла быть с ними так сурова, если знала их всю жизнь? А если ты говоришь о бедном мистере Гриффе, клянусь, я не давала ни малейшего повода!

— И ни малейшего отказа! — сказал Гарри.

— Но, господи, только подумай, как… как это было бы жестоко! Он был такой робкий и такой чувствительный! Я не могла его так ранить!

— Но того типа в бородавках, которого к нам привел Том Рашберри в прошлом году, не назовешь робким! Этот хлыщ имел наглость приходить и петь серенады тебе под окном и будил всех нас своими кошачьими концертами!

— Ох, Гарри! — с упреком сказала она. — У него был прекрасный голос! Да, и тебе известно, что он мне ничуть не нравился, я просто жалела его, особенно после того, как ты так грубо поступил с ним — вылил ему на голову кувшин воды, притворившись, что принял его за кота! Может быть, раз или два мне и казалось, что я влюблена, но теперь я знаю, что ошибалась. Я никогда никого не любила, как люблю Эндимиона, и никогда не полюблю!

— Полюбишь, — ободрил ее Гарри. — Ты ведь знаешь, Черис! Думаю, через неделю, не меньше, ты уже будешь вздыхать по кому-нибудь еще!

Она заплакала еще сильнее, отвернулась и грустно сказала:

— А я-то надеялась, что хоть ты меня поймешь!

— Ради бога, не расстраивайся, — умолял Гарри, тронутый ее печальным видом. — Не стоит из-за этого плакать. Тем более что Даунтри сам без ума от тебя! Фредерика мне сказала об этом, хотя могла бы и не говорить, это и дураку видно!

— Фредерика его не любит, — сквозь рыдания проговорила Черис.

— Ну и что из этого? Она просто не поняла еще, что ты, ну, серьезно увлеклась им! Почему, черт возьми, ты ей не скажешь об этом? Господи, уже не боишься ли ты ее?

— Ах нет, нет! — ответила Черис. — Она не поверит мне, Гарри, как и ты! Как все ужасно! Из-за меня мы приехали в Лондон, ведь Фредерика решила устроить меня при-прилично! Я знаю, она не верит, что я буду счастлива с Эндимионом, и убеждена, что я забуду его через неделю, если не увижу его больше! А она экономила и отказывала себе во всем, чтобы устроить эту поездку для меня! Как я могу быть такой неблагодарной!

— Вздор! — перебил ее Гарри решительно, — Вот что я скажу тебе, Черис: если ты не перестанешь слушаться всех подряд, то окажешься в очень неприятном положении! К тому же Фредерика слишком любит тебя, чтобы ставить тебе палки в колеса, даже если она в состоянии это сделать!

— Но она именно так и поступает, Гарри! Сестра не стала бы мне мешать, но, уверена, что я потом пожалею, если выйду за моего любимого Эндимиона! Она не возражает против его визитов сюда только потому, что думает: он мне скоро надоест!

Поскольку Гарри сам думал так же и был совершенно согласен с Фредерикой, он не нашел ничего лучшего, как успокоить ее:

— Ну, ладно! Ничего страшного! Если, я хотел сказать, когда она увидит, что у тебя это серьезно, то не будет против него!

Но Черис разрыдалась с новой силой.

— Увы, все обстоит гораздо хуже, чем ты думаешь! Я боюсь, что Эндимиона отнимут у меня!

— Ну, это уж слишком! — возмутился Гарри. — Хватит нести чушь! Отнимут! Кто, Фредерика, что ли?

— Да нет же! Кузен Алверсток!

Он уставился на нее в изумлении.

— А ему, черт побери, какое дело до всего этого?

— Эндимион — его наследник, — мрачно сообщила Черис.

— Что из этого? — и, вспомнив о своих прежних подозрениях, он спросил: — Может быть, он сам ухаживает за тобой?

Она была поражена.

— Алверсток? — Боже милостивый, нет конечно! Ему больше нравится Фредерика, но и за ней он не ухаживает. Наверное, если он и женится, то только на очень знатной и богатой, ведь все говорят, что он такой гордец и вообще важный джентльмен. Уверяю тебя, такой же женитьбы он хочет и для Эндимиона. Так же, как и мать Эндимиона. Она решила подыскать ему блестящую пару — Хлоя рассказала мне, это его сестра, и замечательная девушка! Она говорит, что миссис Даунтри всегда искала для него состоятельную наследницу. Да и по-своему она права. Ведь они не очень богаты, а если кузен Алверсток лишит его содержания, он будет просто бедным. Меня-то это не волнует, он утверждает то же самое, но… Ох, Гарри! Ведь он привык вращаться в свете, ездить на прекрасных лошадях и особенно не заботиться о расходах, и я так боюсь, что он не захочет жить, считая гроши и экономя на чем только можно!

Гарри начинал думать, что Фредерика была права даже больше, чем он предполагал сначала; но зная, что Черис снова расплачется, если он намекнет ей на это, решил сказать что-нибудь утешительное:

— Ну, я думаю, тебе не о чем беспокоиться! Десять против одного, что Алверсток не будет возражать! В конце концов, ведь он до сих нор не вмешивался в ваши отношения, так ведь?

— Просто он еще ничего не знает, — сказала Черис безутешно. — Миссис Даунтри что-то подозревает, но Хлоя говорит, что она только принимает это за неуместный флирт. Но если Фредерика узнает о моих чувствах, ей ничего не стоит призвать кузена Алверстока на помощь, и он вмешается. — Ее плечи вздрогнули, и она стиснула руки. — Знаешь, Гарри, ведь он может, например, услать Эндимиона за границу, и я тогда умру! Братец мой, дорогой, ты один можешь нам помочь, на тебя моя последняя надежда!

Тут Гарри действительно пожалел о том, что его выгнали из университета. Он попал, кажется, в ситуацию, которой ему трудно избежать. Он сказал смущенно:

— Да, но не представляю, чем я могу помочь?

Черис сама точно не знала, но пока, во-первых, она умоляла его не открывать ее тайну Фредерике, затем поручила ему убедить сестру в достоинствах Эндимиона и запретить ей обращаться к Алверстоку.

Гарри представить себе не мог, как это он запретит что-то Фредерике, она наверняка его и слушать не станет, но, естественно, ничего не сказал. Также он не сказал Черис, что вряд ли на Фредерику подействуют его доводы, но пообещал сделать все, что сможет, и честно выполнил свое обещание при первом же удобном случае. Он сказал Фредерике, что, на его взгляд, Эндимион славный малый, и, пожалуй, неплохая пара для Черис.

— Славный малый! — воскликнула Фредерика. — Это потому, что он завзятый охотник и разбирается в собаках? Гарри, как ты можешь говорить такой вздор? Он просто смазливый тупица и ничего больше!

— Но ведь он кое-что соображает! — возразил Гарри. — Я не говорю, что он большой умник, но, черт возьми, Фредди, у Черис и у самой голова не очень-то варит!

Не собираясь отрицать этого факта, она сказала:

— Тем более ей надо выйти за человека поумнее. Ты ведь должен понимать! Гарри, прошу тебя, не поощряй в ней этот интерес. Ты же знаешь ее! Она, наверное, очарована этим красавцем. Не знаю точно, но похоже, что так, ведь он действительно очень привлекательный молодой человек, и она, к сожалению, видит его во всей красе, в мундире, но стоит ему исчезнуть на какое-то время, она очень быстро забудет о нем! Дорогой мой, нельзя же своей сестре из-за минутного увлечения позволить связаться с красавчиком без приличного состояния и без особых перспектив!

— Я бы этого не сказал, — возразил Гарри. — Ведь он наследник Алверстока, не так ли?

— Да, но это сейчас. А если Алверсток женится, и у него появятся сыновья, что тогда?

— Не думаю, что это случится! — сказал Гарри. — Ведь он уже староват для этого.

— Стар? — взорвалась она. — Если ты считаешь стариком тридцатисемилетнего мужчину, то ты еще незрелый мальчишка! Он в расцвете лет!

Немного смущенный, он сказал:

— Все равно, такого уже не заманить в мышеловку со священником! Мне кажется, он убежденный холостяк, а ты как думаешь? Черт побери, представляю, сколько женщин вешалось на него все эти годы!

Она ответила бесстрастно:

— Возможно! — и тут же перевела разговор на другую тему, спросив, что он думает о мистере Нейвенби, который, с его благородным происхождением, богатством и дружелюбным характером, мог бы стать идеальной парой для Черис.

К сожалению, Гарри был не очень высокого мнения о мистере Нейвенби. Не питая пристрастия к модным туалетам, он с презрением относился к денди вроде Нейвенби.

— Что, эта шляпная коробка? Хотелось бы надеяться, что Черис не настолько глупа, чтобы пойти за него! Даунтри стоит десяти таких, как этот!

Зная, что бесполезно убеждать Гарри в том, что увлечение спортом не самое важное достоинство для будущего мужа, Фредерика больше не говорила на эту тему. Это позволило Гарри, решившему, что он выполнил обещание, данное Черис, с чистой совестью заняться более важными делами.

Главным из них было поскорее явиться на Бонд-стрит, 13 с запиской от Алверстока, где Джон Джексон уже много лет давал уроки по искусству самозащиты. Гарри еще не родился, когда Джексон в одном из своих последних публичных выступлений уложил великого Мендозу за десять с половиной минут; но, как каждый юный любитель (да и профессионал), он мог в подробностях описать все раунды того матча, а также два предыдущих боя Джексона. Он отлично знал об исключительном характере боксера, без малейшего зазнайства переносившего свою славу, и о том, что за приятные манеры и чрезвычайный ум его прозвали Джентльменом. Любой мог за определенную плату прийти на Бонд-стрит, 13 и получить урок, но мало кто мог рассчитывать на особое внимание самого Джентльмена Джексона, как Гарри, вооруженный рекомендацией Алверстока. Если у него и были сомнения относительно этого щеголя, то они рассеялись, когда всезнающий его приятель, мистер Пеплоу, с таким уважением отозвался о нем. Алверсток, утверждал Пеплоу, был настоящим спортсменом, не один из тех, кто чему-то там научился, а боксер высокого класса и, как говорили, намного сильнее остальных. Он не из тех состоятельных джентльменов, которые только для развлечения интересуются спортом. Он силен в самых разных видах спорта. Еще много говорили о его элегантности, что одет он всегда по моде, но в сдержанном стиле. Слишком молодой, чтобы знать о мистере Бруммелле, с которого маркиз решил брать пример, Пеплоу убежденно добавлял:

— У него свой стиль. Он никогда не следует кому-то. Видишь ли, он весьма влиятельная личность и соответственно держится. Я не хочу сказать, что он один из тех напыщенных типов, которые мнят о себе бог знает что, хотя он может осадить довольно резко!

— А тебе он нравится? — спросил Гарри.

— Мне? — ошарашенно переспросил Пеплоу. — Бог с тобой, Гарри, я и не знаком с ним! Я только рассказываю тебе, что о нем говорят!

— Но со мной он был любезен, а мои младшие братья просто в восторге от него и ничуть его не боятся!

— О, так значит, ты ему родня?

— Да, но что из этого? Один из его племянников ухаживает за моей сестрой Черис — он мне тоже какой-то родственник! Грегори Сэнфорд или Грегори Сэндридж: не помню точно! Но мне кажется, что он почти не знаком с Алверстоком, тот ему едва кивает при встрече! Что меня беспокоит…

Он умолк. Пеплоу тактично удержался от настойчивых расспросов, за что и был вознагражден доверительным рассказом.

— Понимаешь, Барни, признаюсь тебе, что его заботы о Джессеми и Феликсе и то, что мне он вручил эту свою карточку для Джексона, наводят меня на подозрение: уж не волочится ли он сам за Черис!

Его премудрый приятель тщательно обдумал это предположение и наконец, покачав головой, произнес:

— Вряд ли! Это неразумно! Ведь она его подопечная, так? Ни малейшего смысла! Может быть, он просто хочет привлечь ее внимание?

— Нет, не хочет. В любом случае не моей сестры. Она говорит, что Фредерика ему нравится больше, чем она, но тоже не очень. — Он вдруг усмехнулся. — Подумать только! Фредерика! Надо сказать, она замечательная девушка! Просто молодец! Но никогда не выйдет замуж. Ей за всю жизнь не сделали ни одного предложения. Она… она, такая уж она женщина!

Он и Черис говорили так о ней совершенно искренне, и оба ошибались: мисс Мерривилл-старшей было сделано два неожиданных предложения лордом Бакстедом и мистером Дарси Мортоном, а лорду Алверстоку она нравилась как раз очень. Однако она решила, что брак не для нее; она так и сказала лорду Бакстеду, отклоняя его предложение. Фредерика сказала ему, что рождена быть тетушкой, на что он с улыбкой заметил:

— Вы, наверное, имели в виду — сестрой?

— Ну да! Пока сестрой, но я с нетерпением жду того времени, когда буду заботиться обо всех своих племянниках, если их родители будут заняты или отправятся путешествовать по Европе.

Его улыбка стала еще шире, он сказал:

— Уверен, вы будете самой любимой тетушкой: бодрость духа, которая присутствует в вас, будет привлекать детей, как привлекает она и взрослых. Но, если серьезно, разве вам не кажется, что именно поэтому муж вам просто необходим? У вас три брата — я знаю, что Гарри совершеннолетний, но еще нельзя назвать его взрослым, и за ним нужно следить — и вы с благородной самоотверженностью и мужеством, которые вызывают мое восхищение, взяли на себя заботу о них. Но разве женщина, даже самая преданная и незаурядная, способна справиться с такой непосильной задачей? Мне кажется, это невозможно. И я смею предположить, что вы нередко чувствуете, как вам нужна мужская поддержка.

— О нет! — безмятежно отвечала она. — Мальчики ведут себя прекрасно.

— Прекрасно, когда один отправляется в Маргейт, никого не предупредив, а другой нанимает какую-то опасную машину, и — естественно! — попадает в аварию, — сказал он, снисходительно улыбаясь.

— Ничего опасного в этой машине не было. В любом случае я никому из них не запрещала делать этого, значит, о непослушании и речи не может идти.

— Но они даже не подумали о последствиях!

— Как и ни о чем другом! Они такие отважные, мои братья!

— Это верно, лучшего и не надо. Но, видите ли, таким отважным, как вы их называете, мальчикам нужна твердая рука. То же самое было с моим младшим братом. Вы видите, я не голословен! Моя мать всегда была строга к своим детям, но она согласилась доверить воспитание Джорджа мне, понимая, что мужчина — лучше знает, как справиться с мальчишкой.

Она не знала, как ей сохранить серьезное выражение лица. Она не видела Джорджа, но, если верить его сестре, это был довольно шустрый юный джентльмен, большой бездельник и любитель различных увеселений, который больше всего на свете ненавидел проповеди своего старшего братца. Результат его нравоучительной беседы с Феликсом тоже был неудачным. У Феликса исчезли все сожаления по поводу волнений, доставляемых им сестрам, а Джессеми стал на его сторону. Он возмущенно кричал, по какому это праву кузен Бакстед вмешивается в их дела. Потом он извинился за свою грубость, но был полностью согласен с Феликсом, что Бакстед бесцеремонно лезет, куда его не просят, что он зануда и болван в придачу.

Вспомнив об этом инциденте, Фредерика с трудом подавила улыбку, прежде чем смогла ответить:

— Думаю, вы правы, кузен, но если я и выйду когда-нибудь замуж, то не потому, что моим братьям требуется наставник!

— Я заговорил об этом только потому… может быть, это сделало бы мое предложение более привлекательным для вас!

Робкие нотки в его голосе тронули ее, но она покачала головой; а когда он в высокопарных выражениях начал перечислять те прекрасные качества ее характера, которые вызывали в нем восхищение и горячее желание видеть ее своей женой, она решительно остановила его, но сказала мягко, хотя и довольно весело:

— Я вам очень признательна, кузен, но умоляю — ни слова больше! Только подумайте, как бы эта женитьба не понравилась вашей маме!

Он мрачно взглянул на нее, вздохнул и ответил:

— Надеюсь, я не проявлю неуважения к своей матери, но такие вопросы мужчина должен решать сам.

— Но вы не должны не считаться с ней! Вспомните, как она зависит от вас!

— Не подумайте, что я забываю о своем долге по отношению к ней или что я делаю вам предложение, не обдумав его тщательно, — внушительно произнес он.

Ее глаза заметались.

— Нет конечно, я так не думаю! Я так польщена — даже не могу выразить! — но дело в том, что я не стремлюсь к замужеству вообще и не хочу менять ничего в своей жизни! Мне подходит такое положение гораздо больше, чем я подхожу вам, Карлтон, поверьте!

Он был безутешен и несколько минут сидел молча. Но, обдумав все, улыбнулся и сказал:

— Я поторопился, но такое нетерпение простительно человеку, который влюблен. Видимо, до сих пор все ваши мысли были настолько заняты заботами о вашей семье, что вы не успели даже подумать о своем собственном будущем. Я больше не коснусь этой темы, но не отчаиваюсь.

Затем он откланялся, а Фредерика из благородных побуждений воздержалась от обсуждения этого случая с Черис; также она предпочла никому не говорить о предложении мистера Мортона, так как хорошо относилась к нему и не хотела выдавать его тайны. Его предложение она постаралась отклонить как можно мягче; но когда он вздохнул и сказал со слабой улыбкой: «Я так и думал!» — в ее глазах запрыгал озорной огонек.

— И теперь вы подавлены.

— Разумеется!

— Но ведь и немного почувствовали облегчение, не так ли?

— Мисс Мерривилл! Клянусь, что это совсем не так!

— Но вы еще почувствуете, — заверила она его. — Представляете, какую удобную холостяцкую жизнь вы вели до сих пор, и как бы вам не понравилось вдруг быть привязанным к чьей-то юбке.

Он рассмеялся немного грустно, но возразил:

— Мне бы понравилось быть привязанным к вашей юбке.

— А быть наставником моим братьям? — спросила она, сверля его взглядом. — Ведь вам пришлось бы включить их в свой жизненный распорядок.

— Да… ведь они не собираются жить с вашим старшим братом?

— О нет! Бедный Гарри! Они свели бы его с ума. Он слишком молод для такой обузы и для того, чтобы добиться их уважения и послушания. Они разругались бы с Джессеми в первую же неделю!

— Понятно. Ну, хотя я и не знаю ничего о воспитании мальчиков, я бы постарался сделать все, что могу, — героически закончил он.

Она рассмеялась и протянула ему руку.

— Даже от одной мысли об этом у вас кровь стынет в жилах. Это так великодушно с вашей стороны, мой дорогой друг! Благодарю вас! Ну и попали бы вы в историю, прими я ваше предложение! Но я не сделаю этого, так что можете быть спокойны.

Он поцеловал ее руку.

— Не совсем так. Могу я хотя бы считать себя вашим другом?

— Конечно, я очень надеюсь на это, — сердечно произнесла она.

Когда он ушел, она не удержалась от смеха, но добродушного. Он выглядел уныло, но быстро пришел в себя. Это утвердило ее в мысли о том, что избежав этой женитьбы, он вскоре поблагодарит судьбу. Появление в его беззаботной жизни двух таких предприимчивых джентльменов, как Джессеми и Феликс, нарисовало в ее воображении такие картины, на какие только было способно ее чувство юмора. Только Бакстед, подумала она, мог бездумно отчаяться на такой неблагодарный труд, как воспитание этих мальчишек. С этим справился бы Алверсток, не вызывая в них никакого чувства протеста, потому что они, непонятно почему, считали его в высшей степени достойным уважения джентльменом. Но тут ее размышления смешались. Ей нужно было стряхнуть эти мысли, так как она решила не думать об Алверстоке, совсем. Но это было непросто. Знал он об этом или нет, но у него появилась вредная привычка вторгаться в ее мысли, и, если позволить ему это, то она зайдет в тупик. Это определенно, у нее было достаточно здравого смысла, чтобы осознать это. Весьма самолюбивая, она не хотела пополнять собой череду его жертв. Он был убежденным холостяком — гораздо более убежденным, чем Дарси. Но в Алверстоке не было ни теплоты, ни мягкости. Если он и бывал снисходителен, то ради собственного удовольствия; если ему нравилось быть добрым — он был самым обаятельным в общении человеком; но со своими сестрами и с теми, кто ему надоедал, он обходился безжалостно. Неприступный, холодный и эгоистичный, вот какой был Алверсток! К тому же еще и распутный, если верить слухам. Наверное, они правдивы, но надо отдать должное даже такому испорченному характеру: он никогда не вел себя фривольно ни с ней, ни с ее очаровательной сестрой. Однажды она заподозрила его в том, что он затевает флирт, но вскоре поняла, что ошиблась. Более того, надо признать, что помимо покровительства ей и Черис, а это маркиз делал исключительно из желания позлить свою сестру Луизу, он был необычайно добр к Джессеми и Феликсу. Отдавая справедливость его светлости, она с благодарностью вспоминала о поездке в Хэмптон-Корт, что для него наверняка было невероятно скучно, о том, с какой готовностью он спас Лафру от неминуемой гибели, и о том, как ловко он справился с Джессеми. В этих поступках невозможно было найти какой-то скрытый мотив: он вел себя, как будто действительно был их опекуном, так что она постепенно привыкла к тому, что в трудную минуту всегда могла бы обратиться к нему. Это вызывало в ней чувство досады, так как прежде она не обращалась ни к кому за советом и помощью; поскольку Фредерика решила всегда рассчитывать на свои собственные силы, она не могла себе позволить привыкнуть к мысли, что зависит от него. Ему почему-то нравилось помогать Мерривиллам, но в любой момент это могло ему наскучить, и тогда он сбросит с себя заботы о них с такой же легкостью, с какой принял: Да и что, в конце концов, она о нем знала? Ничего, кроме того, что говорилось в сплетнях; даже неизвестно, нравится ли она ему! Иногда ей казалось, что это так, но временами, когда на каком-нибудь балу он останавливался возле нее только в конце вечера и чтобы обменяться несколькими словами, она была уверена, что он совершенно равнодушен к ней. Что ж, если разобраться беспристрастно, так и должно быть; если уж настоящие красавицы, которые с готовностью приняли бы его ухаживания, надоедали ему, как должна быть ему неинтересна провинциальная родственница с весьма скромными внешними данными и к тому же не первой молодости? Когда Фредерика смотрела на красотку миссис Паракомб или на умопомрачительную вдовушку, которая, по слухам, была его последним увлечением, она только удивлялась, почему он все еще проявляет интерес к ее делам. И она ни за что не поверила бы, если бы ей сказали, что она все сильнее и сильнее занимает его мысли.