Так как маркиза невозможно было расслышать из-за Лафры, ему пришлось утихомирить преданного пса, прежде чем потребовать объяснений у дворецкого. Когда освобожденный Лафра терся у его ног с визгом, в котором смешались облегчение и мольба, сводя блеск с начищенной поверхности сапог, что могло бы разбить сердце камердинеру, он сказал голосом, совсем не сердитым, а скорее усталым:

— Разве я не распорядился отвести эту собаку на Верхнюю Уимпол-стрит?

Он остановил холодный взгляд на лице Уикена, а Джеймс, первый лакей, и Уолтер, его помощник, задрожали в своих башмаках с пряжками. Уикен, которого так просто нельзя было напугать, ответил с невозмутимым спокойствием:

— Да, милорд. Были предприняты все возможные попытки исполнить это. К несчастью, животное отказалось покинуть здание и с Уолтером, и с Джеймсом. Сожалею, — что мне приходится докладывать вашей светлости о том, что, когда на него было оказано давление, оно проявило непослушание — даже со мной! Я решил, что лучше будет привязать его к перилам до возвращения вашей светлости. Иначе, — сказал он, превзойдя в холодности самого маркиза, — он бы исцарапал всю дверь в библиотеке.

— Какое ты неспокойное создание! — сказал Алверсток, обращаясь, к великому облегчению его лакеев, прямо к Лафре. — Нет, нет, сидеть, черт возьми, сидеть! А где мистер Тревор?

— Как только он произнес это, его взгляд наткнулся прямо на секретаря, который появился из своего кабинета и с опасливой миной смотрел на эту сцену.

— Ах, вот ты где! Тогда, ради Бога, сделай что-нибудь с этой несносной дворнягой!

— Дворняга, сэр? — спросил Тревор изумленно. — Я думал, это..!

— Брось, Чарльз! Ничего ты не думал! Почему ты не проследил, чтобы собака была возвращена своим хозяевам?

— Я сделал все, что мог, сэр, — сказал Чарльз. — Но со мной он тоже не захотел пойти.

— Еще скажи, что он бросился на тебя и ты растянулся во весь рост на улице! — сказал Алверсток, отбиваясь от ласковых приставаний Лафра.

— Нет, этого не было. Он просто сел на задние лапы и не вставал! — весело вспоминал Чарльз. — Когда я доволок его в таком положении до Дэвис-стрит, понял, что пора возвращаться, так как уже три дамы обвинили меня по дороге в жестком обращении с бессловесным созданием. К тому же я устал!

— Почему, черт возьми, ты не запихнул его в какой-нибудь кэб?

— Мы пытались это сделать вчетвером, но он не та собака, что позволит себя запихивать куда-нибудь, к тому же без намордника, сэр! Уолтера он уже укусил. Может быть, нам и удалось бы запихнуть его в кэб, но никто из нас не представлял себе поездку с ним в компании. Раз хозяйка оставила его здесь, он решил здесь же ее и дожидаться. — Встретившись с Алверстоком взглядом, он вежливо добавил: — Кажется, эти балукистанские гончие славятся своей преданностью, сэр.

— Ах, тебе так кажется? — гневно переспросил лорд.

— Так мне всегда казалось, — сказал Чарльз.

Он заметил, как настойчиво Лафра трогает лапой маркиза, и его осенила счастливая мысль.

— Может быть, он согласится пойти с вами, сэр? — предложил он.

— Еще слово, и ты с позором будешь уволен, Чарльз! Если ты думаешь, что я поведу по улицам Лондона эту безродную шавку, то ты сошел с ума!

Он повернулся так быстро, что лакеи не успели стереть с лиц одобрительные усмешки. Одним взглядом приведя их обоих в состояние застывших тупиц, он сказал:

— Кто-нибудь из вас — нет, ты уже ранен, Уолтер, не так ли?.. Ты, Джеймс, сможешь дойти до Верхней Уимпол-стрит? Попроси мистера Джессеми Мерривилла явиться сюда за собакой немедленно!

Но только эти слова слетели с его губ, как раздался звон колокольчика и звонивший так рванул шнур, что лорд вздрогнул. Уолтер направился открывать дверь, и был чуть не сбит с ног ворвавшимся мистером Джессеми Мерривиллом, следом за которым появился его брат.

— Я пришел за своей собакой, дома ли его светлость? Я должен… Назад, Лафф! Сидеть!… О, сэр, это вы! Я прошу прощения! Мне очень жаль, я сразу же вскочил на извозчика, как только Фредерика сказала мне, потому что я сразу понял, что должно было произойти; и как она могла подумать, что Лафф пойдет за чужим человеком, но женщины такие непонятливые! Умоляю, простите!

— Ничего! — сказал лорд. — Я счастлив видеть тебя! Между прочим, я как раз собирался послать за тобой, никто из моих людей не сумел уговорить Лаффа покинуть мой дом.

— Конечно, он не ушел бы! Надеюсь, он никого не покусал? Он не бешеный, но мог испугаться, что его хотят украсть…

— Ах, вот оно что! — сказал лорд. — Значит, он был введен в заблуждение, но, наверное, Уолтер сам виноват, что не сумел прояснить ему ситуацию. Не волнуйся, мой мальчик! Уолтеру нравится, когда его кусают большие собаки, так же как и Уикену, правда, Уикен?

— Животное, милорд, — с достоинством ответил Уикен, — не зашло так далеко, чтобы укусить меня.

— Он сделает это, если ты не перестанешь называть его животным. Ах, Феликс, как поживаешь? Что же тебя привело сюда?

— Я хотел вас видеть, очень! — сказал Феликс, с обаятельной улыбкой глядя на маркиза.

— Ты пугаешь меня!

Джессеми, которого Уолтер застенчиво уверял, что укус несерьезный, обернулся при этих словах и горячо воскликнул:

— Я ни за что не позволил бы ему надоедать вам здесь, сэр! Он собрался со мной, и я испугался, что если столкнул бы его со ступенек, он бы попал под колеса экипажа, поэтому пришлось пустить его в коляску. Это Фредерика виновата! Если бы она не сказала, что вы собираетесь уезжать в Ньюмаркет завтра…

Но неукротимый братец бесцеремонно перебил его, посоветовав ему не быть таким занудой. Затем он поднял свои ангельские глазки на Алверстока и сказал:

— Вы обещали, что сводите меня посмотреть на пневматический лифт, кузен Алверсток, и я подумал, что вы могли забыть и мне следовало вам напомнить.

Маркиз не мог вспомнить, чтобы он давал такое обещание, о чем и сообщил Феликсу. Его юный обожатель тут же попытался предотвратить дальнейшие возражения.

— Говорили, сэр! Ну, вы сказали «посмотрим»! А разве это не то же самое?

Джессеми хорошенько встряхнул его.

— Ничего похожего! Если ты не прикусишь язык, я насыплю тебе на него перца!

— Ха-ха! — сказал презрительно Феликс. — Только попробуй — получишь к завтраку булочку с ним же!

Заметив гневный румянец на щеках Джессеми, маркиз рассудил, что ему лучше вмешаться, что он и сделал, предложив им:

— Пока вы не подрались, давайте пройдем в библиотеку и отведаем чего-нибудь освежительного! Уикен, не знаю, чем мы располагаем, но я надеюсь, что-нибудь для моих гостей найдется?

Джессеми, вспыхнув еще сильнее, строго сказал:

— Вы очень добры, сэр, но мы не станем злоупотреблять вашим гостеприимством. Я пришел только забрать Лаффра и вернуть сумму, которую пришлось уплатить за его спасение от расправы. Мы не хотим ничего освежительного.

— Хотим! — возразил Феликс. Он устремил свой ангельский взгляд на Уикена, изобразив изнывающего от жажды и голода несчастного ребенка, и добавил вежливо: — Пожалуйста!

— Феликс! — возмутился Джессеми.

Но Уикен не больше своего хозяина был способен устоять против этих детских уловок. Заметно подобрев, он сказал великодушно:

— Конечно, сэр! А теперь пройдите в библиотеку и ведите себя хорошо, тогда получите пирожные и лимонад! Но запомните: не надоедать его светлости!

— Нет, что вы! — сердечно воскликнул Феликс. — А потом вы сводите меня в эту литейную мастерскую, кузек Алверсток?

Хихиканье позади него напомнило его светлости о присутствии здесь секретаря. Он повернулся к нему с притворно любезной улыбкой.

— Ах, я чуть не забыл о тебе, мой мальчик! — сказал он злорадно. — Прошу, пройди с нами в библиотеку! Хочу представить тебе своих… э-э… подопечных: Джессеми и Феликс — мистер Тревор!

Он подождал, пока молодые люди, соблюдая хорошие манеры, обменялись легкими поклонами и рукопожатиями, и переместил компанию в библиотеку. Как только закрылась дверь, маркиз сказал:

— Тебе повезло, Феликс, мистер Тревор знает гораздо больше меня о пневматических лифтах, и именно он отведет тебя в литейный цех.

— Но вы заблуждаетесь, сэр! — немедленно отреагировал Чарльз. — Я ничего не знаю об этом!

— Ну, ведь не меньше, чем я, это просто невозможно! — язвительно сказал лорд.

— Да, но вы же собирались сами пойти со мной, кузен Алверсток!

Красный от смущения, Джессеми велел своему брату прекратить приставать к его светлости с тем, что ему совершенно не хочется делать, — это только такому тупице непонятно! Феликс взглянул на маркиза с глубоким упреком и сказал голосом смертельно раненного:

— Я думал, вам хочется пойти, сэр. Вы сказали…

— Конечно, хочу! — поспешно перебил его лорд. — Но я должен ехать в Ричмонд, обкатать свою новую четверку. Как ты смотришь на то, чтобы поехать со мной вместо этого литейного цеха?

— О, нет! — запротестовал Феликс.

Для Джессеми это было уж слишком. Он страстно воскликнул:

— Ну и дурак! Ты… ты совершенный олух! Предпочесть какую-то литейную поездке на таких чудных серых лошадях, тех самых, которых мы видели возле дома! Ты просто чокнутый!

— Но машины мне нравятся больше, чем лошади, — просто объяснил Феликс.

В интересах мира маркиз вмешался еще раз.

— О вкусах не спорят. Если твое сердце принадлежит литейному цеху, пусть так и будет. Ты хочешь посмотреть на моих серых, Джессеми? Пойди и поговори о них с моим кучером! Можешь передать ему, что сегодня он мне больше не понадобится.

— Можно? Спасибо, сэр! Я очень хотел бы взглянуть на них! — сказал Джессеми, и сердитый взгляд исчез с его лица.

Наказав Феликсу следить за Лаффом, он поспешил из комнаты. Когда Джессеми вернулся, его брат поглощал большой кусок сливового пирога, запивая его такими же большими глотками лимонада, и со страстью (иногда немного невнятно) рассуждал о вытяжных трубах и предохранительных клапанах. Тревор пытался извлечь из памяти сведения об элементарных принципах действия парового двигателя, которые когда-либо ему приходилось слышать, а маркиз, удобно расположившись в кресле, наблюдал за ним со злорадной улыбкой.

Когда вошел Джессеми, беседа резко переменилась. Попросив Феликса не нагонять больше смертельную тоску, он обратился к маркизу с восторженным отзывом о его серых:

— Просто совершенство! — сказал он. — Какие они все широкие и глубокие в груди, и шеи у них такие легкие, а какие стройные ноги! И как опущены лопатки! Я никогда не видел такой отлично подобранной четверки, и они прекрасно ходят вместе! Ваш кучер провез меня вокруг площади на них, он подумал, что вы не будете возражать, и я совершенно покорен их рысью! Хороший галоп подходит ландо, а для фаэтона, кабриолета или просто двуколки гораздо важнее рысь, не так ли, сэр?

— Да, пожалуй, — согласился Алверсток. — Не хочешь лимонаду?

— Благодарю вас, сэр! — сказал Джессеми, принимая от Чарльза Тревора стакан. — Нет, спасибо, пирожных не надо.

— Они замечательные! — воскликнул Феликс, щедро предлагая старшему брату поделиться угощением.

Не обратив внимания на это приглашение, он выпил лимонад и сказал:

— Пожалуйста, сэр, сколько пришлось уплатить этим людям из парка и пастуху?

— Не беспокойтесь об этом! — ответил Алверсток. — Завтра я собираюсь в Ньюмаркет и пробуду там неделю, но когда я вернусь в Лондон, то буду объезжать этих серых. Хотел бы ты прокатиться на них со мной?

Ответ можно было ясно прочесть на вспыхнувшем от восторга лице Джессеми и в его загоревшихся глазах. Он выдохнул:

— Сэр! — но мгновение спустя его лицо помрачнело, и он сказал: — Я… я очень хотел бы, сэр. Да, но сколько я должен вам за спасение Лаффа?

Это заявление поставило Алверстока перед новой для него дилеммой. С одной стороны, никто из его родственников никогда не считал себя обязанным возвращать ему те суммы, что время от времени он им предоставлял: многие из них полагали, что ему положено быть с ними щедрым; и еще два часа назад он про себя решил не брать никакой ответственности за сыновей Фреда Мерривилла. А теперь он столкнулся с тем, что юноша не собирался принимать, на его взгляд, самое пустячное одолжение, какую бы сумму ни пришлось Чарльзу Тревору заплатить по милости Лафры. Не желая смириться с этим, он сказал:

— Это совершенно лишнее! Я не знаю и не хочу знать, сколько стоили безобразия Лафры, и если ты не перестанешь докучать мне этим, я не возьму тебя объезжать свою новую четверку!

Возникла напряженная пауза; затем Джессеми поднял глаза, уже не блестящие от восторга, а полные суровой неприступности.

— Ну что же, сэр, — спокойно сказал он. — Будьте добры, скажите, сколько я вам должен?

— Не скажу, юный упрямец!

— Простите, сэр, но я не понимаю, почему вы должны платить за нашу собаку?

— Ты, должно быть, не знаешь, что твой отец… э-э… поручил вас моим заботам, — ответил лорд, загнанный в угол.

— Сестра что-то говорила об этом, — сказал Джессеми, нахмурившись, — но я не знаю, как это могло случиться, ведь он не оставил завещания.

— Поскольку это было только наше с ним дело, странно, если бы кому-то стало известно, как это могло случиться. Тебя это не касается. А что до истории с Лафрой, я больше не желаю слышать об этом. И не водите его больше в Грин-парк.

Нарочитая высокомерность, с которой он произнес это, возымела нужное действие: принципиальность Джессеми была преодолена страхом, что он нарушил какие-то правила приличия. Он пролепетал:

— Ннет, сэр! Вы так добры! Я не знал!.. Пожалуйста, не обижайтесь! Никому не хочется быть обязанным. Но если вы действительно наш попечитель, это меняет дело, я полагаю!

Маркиз улыбнулся ему, не умевшему еще читать спрятанные за улыбками мысли. Узнай он о том, что маркиз в этот момент удивлялся, кой черт дернул его так неожиданно признать притязания Мерривиллов на него и к чему это теперь может привести, Джессеми, наверное, сгорел бы от стыда и унижения. Но так как он не знал, с какой неохотой маркиз обычно занимается делами своей родни, то покинул его дом в прекрасном настроении и прибыл на Верхнюю Уимпол-стрит в наилучшем расположении духа, предвкушая восхитительную поездку в Ричмонд, когда ему, возможно, даже дадут немножко поуправлять серыми.

Тем временем маркиз направлялся на Уордер-стрит, рядом с ним гордо восседал его юный спутник и всю дорогу развлекал его подробными описаниями разных экспонатов, которые он видел утром в Музее механики. — Там были такие аттракционы, как механический жонглер, акробаты-наездники, «Пещера Мерлина» и несколько старинных говорящих бронзовых бюстов (очень искусно сделанных), но все это Феликса не заинтересовало так, как оркестр механических музыкальных инструментов и плавающий по бассейну механический фрегат. А еще, если она открыта, как значится в справочнике (который несколько устарел), то он хотел бы посетить выставку в Спрингс-Гарденс, где можно увидеть автомат Мелларде. Это чудо, как говорилось в потрепанном справочнике, который он вытащил из кармана, представляло из себя музицирующую женщину, и с некоторой тревогой сообщалось, что она способна выполнять большинство функций живого организма, а также может сыграть шестнадцать мелодий на настоящем фортепиано, нажимая на клавиши пальцами совершенно натурально. Нет, в Британском музее он не был: кроме коллекции птичьих чучел, там нет ничего стоящего, одно старье, которое может интересовать только таких зануд, как Джессеми.

По дороге им встретилось несколько знакомых Алверстока, обстоятельство это дало богатую пищу для разговоров во всех клубах. Завзятый франт мистер Томас Рэйкс, прозванный в обществе Аполлоном, был ошарашен, увидев Алверстока выходящим из своего дома на Беркли-сквер вместе с каким-то мальчишкой; а мистер Рафус Ллойд, встретив Алверстока на Бонд-стрит и спросив, куда это он направляется, с изумлением услышал в ответ, как он потом, смущенно запинаясь, рассказывал всем, что тот держит путь в литейный цех в Сохо. Это сообщение было встречено с недоверием; только сэр Генри Милдмэй, человек более прозорливый, чем этот рыжий щеголь, не задумываясь, объяснил ему со снисходительной улыбкой: «Боюсь, он тебя разыграл, Рафус». Лорд Питершем, давний приятель Алверстока, оказался ближе всех к истине, когда предположил, как всегда слегка шепелявя: «Возможно, ш ним вмеште был один иж его племянников».

Эндимион Даунтри, который тоже встретил Алверстока на Бонд-стрит, мог бы поправить лорда Питершема, но его не было при этом споре, да и он был мало удивлен, увидев маркиза в сопровождении мальчика. Замечательный молодой человек, этот Даунтри: отлично сложен, с классическими чертами лица, его профиль вызывал восхищение многих дам, которые говорили, что он мог бы позировать для статуи древнегреческого героя — чудные карие глаза, тонко очерченный рот и вьющиеся каштановые локоны вокруг благородного лба. Этот непревзойденный красавец не мог не привлекать к себе внимания юных леди; и если бы его умственные способности были бы не такими скромными, а речь — более занимательной, он был бы первым любимцем всех дам. К сожалению, эти достоинства отсутствовали. Он был приветлив и учтив, но тугодум и не обременен никакими идеями, в разговоре он произносил только заезженные банальности и оживлялся, лишь когда описывал, какие препятствия ему пришлось преодолеть во время опаснейшей пятимильной охотничьей гонки, или как ему удалось выиграть на очередных скачках, или каким спортом он занимался в один из ближайших погожих дней. Приятели в полку прозвали его с добродушной насмешкой Глупыш Даунтри, на что он нисколько не обижался, объясняя с простодушной улыбкой, что сроду не был хитрецом и пройдохой. Он был послушным сыном и нежным братом; и, пользуясь великодушным покровительством Алверстока, который назначил ему содержание (а также обеспечил офицерским чином и лошадьми), был признателен за эту помощь и редко когда просил у него еще денег.

Заметив Алверстока на Бонд-стрит, он тут же пересек улицу, чтобы поприветствовать его, и, сияя от радости, протянул ему руку:

— Кузен Вернон! Чертовски мило с вашей стороны, что вы пригласили на бал мою сестру — честное слово! Мама чертовски вам обязана и я, конечно, тоже!

— А ты собираешься почтить его своим присутствием? — спросил Алверсток.

— Да, разрази меня гром, а как же! Должно быть, такая давка будет на этом балу!

— Чертовская давка! — согласился лорд.

— Так и надо! — кивнул Эндимион со знающим видом. — Это же первый бал в Алверсток-хаузе с выхода в свет кузины Элизы, как говорит мама! Еще бы не быть давке!

Заметив присутствие мистера Феликса Мерривилла, который, соскучившись от этой беседы, Дернул маркиза за рукав, Эндимион посмотрел на него с высоты своего олимпийского роста, удивился и вопросительно взглянул на Алверстока. Услышав, что Феликс младший сын Фреда Мерривилла, он сказал:

— Да ну? Надо же! — После чего несколько наивно добавил: — Чертовски никудышная память! Фред Мерривилл это кто?

— Он был моим кузеном, — спокойно отвечал маркиз. — К несчастью, он скончался; а поскольку он был на несколько лет еще старше меня, сомневаюсь, чтобы вы когда-нибудь встречались с ним.

— Действительно, я его не знал, — согласился Эндимион. — Но теперь знаю! Вы стали попечителем его детей, кузен! Мама говорила мне об этом. Еще она сказала, что вы даете для них бал. Она, по-моему, не в восторге от этого, правда, почему!

Он снова посмотрел на нетерпеливое лицо Феликса и поднял одну бровь.

— Кроме того, уверен, что этот мальчуган совсем не хочет идти на бал, не так ли, малыш?

— Нет! — воскликнул Феликс нетерпеливо. — Я хочу в литейную мастерскую!

— Успеешь, Феликс! — успокоил маркиз. Он бросил насмешливый взгляд на своего наследника и спросил:

— Не хочешь присоединиться к нам, Эндимион?

В представлении мистера Даунтри литейные цеха были связаны с изготовлением ружей, и он со знанием дела сказал:

— Артиллерия? Нет, это меня не интересует.

Он распрощался с Алверстоком и продолжил свой путь, ничуть не удивившись и не испытывая любопытства и сомнений, которые терзали его матушку по поводу объяснений Алверстока о его отношениях с неведомыми Мерривиллами.

Слабая надежда Алверстока на то, что их не впустят в мастерскую, была разрушена в первую же секунду. Его бесценный секретарь прекрасно подготовил почву для появления маркиза: как только он вручил у дверей свою карточку, они тут же распахнулись, перед ним предстал хозяин и любезно предложил провести его по всему зданию. Он не только сообщил, что для него огромная честь принимать у себя его светлость, но также обещал осветить любые тонкости и сложности современной машины, какие только его заинтересуют. Это убедило Феликса в том, как он был прав, настаивая на сопровождении самого маркиза, а не Тревора.

— Он ни за что не предложил бы всего этого мистеру… мистеру, как-его-там, — прошептал он торжествующе.

Хозяин литейной, будучи главой большого семейства, не обнаружил ни в одном из собственных отпрысков даже искры своего гения. Зато через пять минут знакомства с младшим Мерривиллом он нашел в нем родственную душу, и маркиз, к своему великому облегчению смог благополучно отойти на второй план. Он покорно следовал за этими двумя энтузиастами, и скуку этой экспедиции несколько развеивал интерес, который он неожиданно почувствовал к Феликсу. Мало что зная, да и не очень желая знать о воздуходувных машинах или пневматических подъемниках, он очень скоро понял, что вопросы Феликса обнаруживали знания, которые вызвали уважение специалиста. Маркиз начинал понимать, что в Феликсе было больше интересного, чем он предполагал сначала, и не удивился, когда в конце этой утомительной экскурсии хозяин поздравил его с тем, что молодой джентльмен так прекрасно разбирается в машинах. Он даже испытал чувство гордости за своего протеже, чему сам очень удивился.

Что касается Феликса, то он явно находился на вершине счастья. Занятый размышлениями, вызванными таким количеством новой информации, он мог только рассеянно выразить свою благодарность и (с беспокойством) надежду на то, что кузен Алверсток тоже получил удовольствие.

— Джессеми сказал, что вам не хотелось идти сюда, но ведь это не так, сэр?

— Конечно нет! — покривил душой маркиз без особых колебаний.

— Даже если не хотелось, то вам ведь было интересно! — с сияющей улыбкой сказал Феликс.

И с этим маркиз согласился. Затем он подозвал кэб, посадил в него Феликса, велел кучеру отвезти мальчика на Верхнюю Уимпол-стрит и вручил Феликсу гинею: такая неслыханная щедрость лишила того дара речи, и, когда кучер тронул лошадей, ему пришлось с опасностью для жизни высунуться из окна, чтобы прокричать слова благодарности своему благодетелю.