Лорд Ингам оказался прав. Первый же взгляд, брошенный миледи на море, явил ее взору свинцово-серые беснующиеся валы, увенчанные белыми хлопьями пены; и задолго до того, как ее высадили у гостиницы «Шип-Инн», она уведомила Тома, что целый полк гвардейцев Ее Величества не затащит ее на борт пакетбота до тех пор, пока ветер не уляжется. Два дня, проведенные в дороге (поскольку во избежание усталости леди Ингам пожелала остановиться на ночь в Кентербери), наградили почтенную матрону сильной головной болью, а на конечном отрезке пути она становилась все более раздражительной. Когда путешественники прибыли в Дувр и порыв сильного ветра едва не сорвал шляпку с ее головы, расположение духа леди отнюдь не улучшилось; несколько минут вообще казалось, что она погрузится обратно в карету и прикажет возвращаться в Лондон. К счастью, юноша заранее заказал для них номера в гостинице; известие же о том, что ее ожидает лучшая спальня вкупе с лучшей гостиной, причем в обеих комнатах уже разожжены камины, несколько смягчило настроение миледи. Доза камфарной настойки опия, предписанной сэром Генри Халфордом, с последующим часовым отдыхом и превосходным ужином настроили миледи на благодушный лад. Но стоило Тому сообщить ей, что пакетбот в тот день отплыл в Кале по расписанию, намекая, что им самим не грозит опасность кораблекрушения, она обескураживающе заметила:

– Именно крушения корабля я и опасаюсь!

На следующее утро, когда знающие люди назвали погодные условия благоприятными для плавания, Том совершил открытие, что в представлении миледи «благоприятные условия» означают мертвый штиль. Морской пейзаж озаряли лучи мягкого апрельского солнышка, но леди Ингам углядела белые барашки на волнах, чего ей оказалось вполне достаточно, и она лишь поблагодарила Тома за проявленную заботу. Попытка убедить ее в том, что четырехчасовой переход с небольшой качкой выглядит предпочтительнее в два раза более длительного нахождения в душной утробе пакетбота, привел только к тому, что миледи поспешно схватилась за флакончик с нюхательными солями. Она попросила юношу при ней не употреблять больше слова «качка». Если уж он с Фебой настроился побывать в Париже, она не станет лишать их обещанного удовольствия, но они должны дождаться хорошей погоды.

Они ждали полного штиля пять дней. Прочие путники приезжали и уезжали; леди Ингам и Феба безвылазно сидели в «Шипе»; а юноша, которого заранее предупреждали о том, что счета, предъявляемые к оплате в этой бойкой гостинице, пользуются дурной славой баснословных, уже начал опасаться, что останется без гроша еще до того, как сумеет доставить обеих дам в Амьен.

Погода упрямо оставалась ветреной; расположение духа пожилой миледи неуклонно ухудшалось; Мукер торжествовала; Том же, решив, что нет худа без добра, искал развлечений в порту. Будучи юношей любознательного склада ума и дружелюбного расположения, он обнаружил там много интересного для себя и вскоре уже показывал Фебе различные суда, стоящие на якоре в гавани, безошибочно распознавая бригантины, баржи, шлюпки и таможенные катера.

Миледи, убежденная в том, что любой притон моряков кишмя кишит отчаянными личностями, только и ждущими подходящего момента, дабы ограбить неосторожных растяп, решительно возражала против прогулок Тома по верфям и причалам, но смягчилась, когда он вернул ей пачку банкнот, которые она поручала ему. По ее просвещенному мнению, было бы куда лучше, если бы Том с Фебой поднялись на Западные высоты (где ветер выдул бы из Фебы всю хандру), но потом леди Ингам вынуждена была признать, что человеку с негнущейся ногой подобные экзерсисы противопоказаны.

Девушке казалось несправедливым, что ее обвиняют в том, будто она хандрит, когда она изо всех сил старалась выглядеть веселой и жизнерадостной. Всего лишь один-единственный раз Феба взмолилась, чтобы ей разрешили вернуться в Остерби; но, поскольку этот срыв был вызван жалобами бабушки на то, что она позволила миссис Ньюбери переубедить себя, то его наверняка можно было счесть простительным.

– Умоляю вас, мадам, не нужно ехать в Париж только ради меня! – упрашивала Феба миледи. – Я согласилась на эту поездку лишь потому, что полагала, будто таково ваше желание! Я знаю, в глубине души и Том никуда ехать не хочет. Позвольте ему вместо этого отвезти меня домой!

Впрочем, подобные речи оказали на миледи обратное действие. Она не привыкла особенно заботиться о ком-либо, кроме себя самой, но Фебу пожилая дама любила. В ней проснулась совесть, и она резко заявила:

– Глупости, любовь моя! Разумеется, я сама хочу этой поездки, и мы поедем, как только погода наладится!

На пятый день им начало казаться, что они обречены навечно застрять в Дувре, поскольку ветер, вместо того чтобы утихнуть, лишь усилился и стал дуть с суши на море. Новые портовые приятели Тома заверили его: более удобной оказии, чтобы пересечь Ла-Манш, и желать нельзя, но Том знал, что пересказывать их слова миледи было бы бесполезно, даже если бы сегодня она не оказалась прикованной к кровати. У нее случилось разлитие желчи, и она стала чрезвычайно раздражительной. Морской воздух, заявила Мукер, неизменно вызывает у миледи разлитие желчи, о чем люди, прислуживающие леди Ингам долгие годы, могли бы сообщить остальным, если бы те потрудились спросить их об этом.

А Феба, заполучив гостиную в свое полное распоряжение, попыталась уже в четвертый раз написать письмо Сильвестру, в котором раскаяние сочеталось бы с чувством собственного достоинства, и выразить ему благодарность за проявленную в прошлом доброту, при этом ни намеком не дав герцогу понять, что надеется на встречу с ним в будущем. Это четвертое послание последовало за тремя предыдущими, и, глядя, как скомканный лист бумаги чернеет и вспыхивает жарким пламенем, девушка окончательно пала духом. Глупо было предаваться воспоминаниям, которые вызывали у нее лишь душевную боль (и счастливые оказались самыми болезненными), но, как она ни пыталась заглянуть в будущее, мысли ее упорно возвращались к прошлому, причем самыми радостными были как раз те, что предвещали ей скорую кончину. Творец же всех ее несчастий, чье каменное сердце и порочные намерения она распознала с самого начала, узнав об этом, лишь приподнимет свои роковые брови да небрежно пожмет плечами жестом, который она очень хорошо знала, не сожалея и не радуясь, а оставшись совершенно равнодушным.

От мысленного созерцания столь унылой картины девушку оторвал голос Тома, окликающий ее с улицы. Она поспешно высморкалась, подошла к окну и, распахнув его настежь, выглянула наружу, где внизу стоял юноша, оглашая окрестности неприлично громкими криками.

– Ага, вот ты где! – заметил он. – Быстренько одевайся и выходи, Феба! В гавани творится нечто невообразимое! Я бы не хотел, чтобы ты пропустила подобное зрелище!

– Что там стряслось?

– Ничего особенного, но поспеши и поскорее спускайся! Обещаю тебе, столь нелепого фарса ты еще в жизни не видела!

– Подожди, сейчас я надену шляпку и мантилью, – сказала она, хотя выходить ей и не особенно хотелось.

– Господи, да о какой шляпке в такой ветер ты толкуешь? Повяжи голову шалью, и все дела! – посоветовал он. – И пошевеливайся, в конце-то концов, иначе все закончится еще до того, как мы туда доберемся!

Сообразив, что даже пронизывающий холодный ветер выглядит предпочтительнее дальнейших мрачных размышлений в одиночестве у камина, Феба пообещала спуститься вниз уже через минуту, вновь закрыла окно и побежала к себе в спальню. Мысль о том, чтобы повязать голову шалью, пришлась ей не по вкусу, но миледи купила внучке теплую дорожную накидку с капюшоном, чтобы та не замерзла на борту пакетбота, поэтому Феба поспешно завязала тесемки этого головного убора у горла и принялась рыться в выдвижном ящике комода в поисках перчаток. И вдруг кто-то окликнул ее, так что она едва не подпрыгнула от неожиданности:

– Будет ли мне дозволено поинтересоваться, мисс, не собираетесь ли вы выйти на улицу?

Феба, быстро оглянувшись, воскликнула:

– Боже милостивый, как же вы меня напугали, Мукер! Я не слышала, как вы вошли!

– Не слышали, мисс? – осведомилась Мукер, застыв на пороге со скрещенными на груди руками. – Так вы намерены выйти на улицу, мисс?

Таким тоном мог бы разговаривать надсмотрщик в тюрьме. Феба начала злиться и даже слегка покраснела, но ограничилась лишь тем, что сказала:

– Да, я собираюсь на прогулку. – Она понимала, что неприязнь к ней горничной объясняется ревностью, за которую Мукер следовало бы скорее пожалеть, чем ругать.

– Могу ли я узнать, а осведомлена ли о ваших намерениях ее милость?

– Узнать вы можете, но я не понимаю, почему это вас интересует или почему я должна отвечать вам, – ответила Феба, уже с трудом сдерживаясь.

– Я сочла бы несовместимым со своим долгом, мисс, позволить вам выйти на улицу без того, чтобы об этом не знала ее милость.

– Ах, вот как? – вспылила Феба, давая волю своему гневу. – Что ж, попробуйте в таком случае остановить меня!

Мукер, которую с неожиданной силой оттолкнули от двери, последовала за девушкой из комнаты, и на щеках у горничной заалели пятна сердитого румянца.

– Очень хорошо, мисс! Очень хорошо! Ее милость непременно услышит об этом! На вашем месте я бы подумала, что ей и так хватает поводов для беспокойства, бедняжке, чтобы еще и…

– Как вы смеете разговаривать со мной столь вызывающим тоном? – перебила горничную Феба, приостанавливаясь на верхней площадке лестницы, чтобы взглянуть на Мукер. – Если бабушка пожелает узнать, куда я направляюсь, будьте добры передать ей, что беспокоиться не о чем, поскольку меня сопроводит мистер Орде!

– Быстрее, Феба! – донесся снизу, из холла, голос Тома. – Иначе скоро будет поздно!

– Уже иду! – откликнулась девушка, сбегая по лестнице, чтобы присоединиться к нему.

– Я жду тебя целую вечность! – заметил юноша, подталкивая ее к выходу на улицу. – Лучше запахни плотнее свою накидку, иначе тебя унесет ветром. Что стряслось?

– Эта противная Мукер! – Феба все никак не могла успокоиться. – У нее достало наглости заявить мне, что она не позволит мне уйти без разрешения!

– Ох, да не обращай ты на нее внимания! – посоветовал Том, ковыляя по улице со всей быстротой, на которую был способен, учитывая его больную ногу. – Старая сушеная устрица! Подожди, сейчас ты увидишь нечто сногсшибательное! Не удивлюсь, если в гавань сбежался уже весь город, чтобы посмотреть на это представление. Господи, только бы они не успели поднять эту штуку на борт!

– Какую штуку? – пожелала узнать Феба.

– Нечто вроде дорожной кареты, – с коротким смешком ответил юноша.

– Том, бездельник ты этакий, и это все?

– Все! Это не обычный экипаж, уверяю тебя. Он принадлежит какому-то типу, который нанял целую шхуну, чтобы перевезти его карету и все семейство в Кале: его самого, коротышку с крысиной мордочкой, очевидно камердинера, и… Но подожди, сейчас ты сама все увидишь! Когда я уходил, они спорили о том, не лучше ли поднять этот гроб на палубу на такелажных тросах, а целая бригада грузчиков тащила столько шампанского и съестных припасов, словно они собрались в Индию! Вон, смотри! Ну, что я тебе говорил? Да сюда, по меньшей мере, сбежалась уже половина города!

Даже если юноша и преувеличивал, то самую малость – у пристани и впрямь собралась приличная толпа, с большим интересом наблюдавшая за тем, как на борт шхуны «Бетси-Энн» будут поднимать огромный дорожный экипаж. Маленький человечек, которого Том счел камердинером, бдительно поглядывал на это чудовищное средство передвижения, то и дело бросаясь вперед, чтобы отогнать сорванцов, так и норовивших заглянуть внутрь, и восклицая сорванным фальцетом:

– Я запрещаю вам касаться его своими грязными лапами! Вот я вам задам! Пошли прочь! Прочь, кому говорю!

Волнение его было вполне простительным, поскольку гавань еще не видывала такой сверкающей колесницы, с двойным облучком и запятками, подвешенной между высоких колес с разборными осями и украшенной позолоченной кованой решеткой на крыше. Корпус ее был выкрашен в светло-коричневый цвет, а колеса и дверцы сияли небесной голубизной; интерьер, в котором, помимо мягких сидений с подушечками, имелся еще и откидной столик, был целиком обтянут светло-голубым бархатом.

– Да это же карета Золушки! – вырвалось у Фебы. – Кто, во имя всего святого, мог заказать столь нелепую повозку?

На борту шхуны царила деловая суета; экипажу явно мешали носильщики, путавшиеся у моряков под ногами, которые громкими возгласами выражали свое недовольство.

– Готовятся к отплытию, – с видом знатока заметил Том. – Вот смеху-то будет, если они упустят прилив!

Изумленный взгляд Фебы, которым она окинула палубу, вдруг остановился на маленьком мальчике, скептически взиравшем на суету вокруг. Несколько мгновений девушка смотрела на него так, словно не верила своим глазам, после чего схватила Тома за руку и воскликнула:

– Эдмунд!

– Что? – недоуменно переспросил Том, заметив, как она смотрит на мальчишку с таким видом, словно узрела привидение. – Ну, что еще стряслось? – пожелал узнать юноша.

– Эдмунд Рейн! Племянник Солфорда! – запинаясь, пробормотала Феба. – Вон там – на корабле!

– В самом деле? – осведомился Том, глядя на мальчика. – Ты уверена?

– Да, да, как я могу ошибиться? Ох, Том, мне почему-то стало страшно… Опиши мне того мужчину, которому принадлежит экипаж.

– Вылитый павлин! – ответил юноша. – Такого пижона я еще в жизни не встречал!

Феба, побледнев, воскликнула:

– Фотерби! В таком случае на борту должна быть и леди Генри. Ты видел ее? Блондинка… очень красивая.

– Нет, я видел лишь этого хлыща, да камердинера, да вон того малого, который похож на агента. Ты что, хочешь сказать, будто думаешь, что они удирают с целью тайно обвенчаться?

– Не знаю, и мне нет до этого никакого дела! Но они похитили Эдмунда, и… Том, это я во всем виновата! Я поднимаюсь на борт!

Юноша удержал ее:

– Никуда ты не пойдешь! С чего ты решила, будто виновата во всем? Прекрати истерику, Феба!

– Неужели ты не видишь, Том? Я же говорила тебе, из-за чего моя книга получилась такой отвратительной!

– Я не забыл. Но на твою книгу нельзя списать побег леди Генри с этим франтом. Если ты по-прежнему намерена вмешаться, позволь сказать, что я не дам тебе сотворить еще одну глупость! Это тебя не касается.

Феба с ужасающим спокойствием проговорила:

– Том, коль все обстоит именно так, как я думаю, и леди Генри увозит своего сына из Англии, то моя вина настолько велика, что, боюсь, я больше никогда не смогу держать голову высоко поднятой. Это я подсказала ей такой план действий! До того, как прочесть мой роман, она и думать не смела ни о чем подобном. Она сама говорила мне, как поразила ее концовка моей книги, а я даже представить себе не могла…

– Почерпнула план действий из твоего дрянного романа? Не смеши меня! Она не может быть такой дурой!

– Она именно дура и есть! Не знаю, что будет, если они увезут Эдмунда во Францию, и сможет ли Солфорд вернуть его или хотя бы найти. Но подумай сам, что это означает! Новые неприятности, новый скандал, и во всем снова обвинят меня! Я этого не вынесу, Том! Ты должен позволить мне подняться на борт корабля! Быть может, если я сумею предотвратить этот кошмар, он и другие люди не будут думать обо мне так уж плохо. Том, я снова и снова жалею, что написала свою книгу, однако сделанного не воротишь, и разве ты не видишь, что это – если мне удастся остановить их – станет для меня чем-то вроде… искупления?

Искренность Фебы ошеломила юношу, а трагическое выражение, которое Том увидел в ее глазах, и вовсе поразило его в самое сердце. Спустя несколько мгновений он сконфуженно произнес:

– Ладно. Коль ты уверена, что должна сделать это… Если подумать, то, что мальчика увозят из страны без согласия его опекуна, – это противозаконно! Так что мы имеем полное право вмешаться. Правда, я надеюсь, мы хотя бы не простудимся!

Но Феба уже шагнула на сходни. Когда она ступила на палубу, из двери под трапом, ведущим на квартердек, появился сэр Ньюджент Фотерби и моментально узрел ее.

Он добрую минуту разглядывал девушку в лорнет, после чего направился к ней и приятным голосом проговорил:

– Мисс Марлоу! Как поживаете? Клянусь честью, это очень мило с вашей стороны – нанести нам визит, и думаю, ее милость согласится со мной! Итак, добро пожаловать к нам на борт! Уютное маленькое суденышко, не так ли? Я зафрахтовал его, чтоб вы знали: не мог же я везти ее милость на обычном пакетботе!

– Сэр Ньюджент, не будете ли вы так добры проводить меня к леди Генри? – выпалила Феба, пренебрегая хорошими манерами.

– С величайшим удовольствием, мадам! Но… вы не обидитесь, если я намекну вам? Не леди Генри!

– Понимаю. Мне следовало бы сказать «леди Фотерби», наверное?

– Нет, – с явным сожалением ответил сэр Ньюджент. – Не леди Фотерби. Леди Ианта Фотерби. Мне это тоже не нравится, но ее милость заявила, что, когда ее называют леди Иантой, она чувствует себя на десять лет моложе, а это не может не радовать, вы не находите?

В тот самый момент их прервали. К ним подошел мастер Рейн, остановился перед сэром Ньюджентом и требовательно спросил:

– Когда мы пойдем в цирк?

Мастер Рейн смотрел на сэра Ньюджента снизу вверх, однако взгляд его был прямым и немигающим, и сэр Ньюджент пришел в явное замешательство.

– О… а… цирк! – сказал он. – Именно так! Цирк!

– Вы сказали, что мы пойдем в цирк, – обвиняющим тоном продолжал Эдмунд. – Вы сказали, если я не стану поднимать шум и устраивать скандал, то вы отведете меня в цирк.

– В самом деле? – осведомился сэр Ньюджент, с беспокойством глядя на мальца. – Я действительно так сказал?

– Да, сказали, – подтвердил Эдмунд. – Вы надули меня! – горько добавил он.

– Вот здесь ты попал в самую точку, – доверительно сообщил ему сэр Ньюджент. – Но ты же должен понимать, что ситуация сложилась дьявольски деликатная, мой мальчик!

– Вы обманули меня, – констатировал Эдмунд. – Вы – Плохой Человек, и я не желаю, чтобы вы были моим новым папой. Мой папа никогда меня не обманывал.

– Но будь же благоразумен! – взмолился сэр Ньюджент. – Ты должен признать, в тот момент мне не оставалось ничего иного, учитывая, что ты заявил, будто не хочешь ехать с нами, и угрожал поднять крик! Да ты мог бы натравить на нас весь дом!

– Я хочу домой, – заявил Эдмунд.

– Правда, дорогой мой? – вмешалась Феба. – Тогда я попрошу твою маму разрешить мне отвезти тебя домой! Ты меня помнишь? Ты еще рассказывал мне о своем пони!

Эдмунд перевел взгляд на Фебу. Очевидно, он вспоминал ее с теплотой, потому что серьезность его растаяла и он протянул девушке ладошку.

– Вы та леди, которая знакома с Кигли. Я разрешу вам отвезти меня домой. И быть может, если вы расскажете мне что-нибудь еще о вашем пони, меня не будет тошнить, – добавил он.

– Никудышный путешественник, – громким шепотом сообщил сэр Ньюджент. – Такое впечатление, что его начинает подташнивать, стоит ему усесться в карету. Чертовски неудобно, потому что это выводит ее милость из себя. Жаль, что мы не смогли взять с собой его нянечку, но ее милость сказала «нет». Не было смысла подкупать ее: вместо этого пришлось обмануть. Потом было решено, что он поедет вместе с горничной ее светлости, но и тут нас ждала неудача. Уговорить ту безмозглую девчонку не удалось! Она заявила, что боится плыть на корабле. «Что бы произошло, если бы Нельсон испугался взойти на борт?» – спросил ее я. Она ответила, что не знает. «Лягушатники высадились бы на берег, – сказал я. – И остановить их было бы некому», – добавил я. Все без толку. Она заявила, что не смогла бы остановить их, даже если бы вышла в море. В общем-то, она права, потому что я сомневаюсь, будто она преуспела бы, даже если бы согласилась. Вот так мы и оказались на мели по всем статьям.

– Кто этот джентльмен? – вдруг пожелал узнать Эдмунд.

– Это мистер Орде, Эдмунд. Сэр Ньюджент, не могли бы вы…

– Я рад, что он спросил об этом, – заявил сэр Ньюджент. – Мне не хотелось делать это самому. Счастлив знакомству с вами, сэр! Смею надеяться, ее милость скажет то же самое, но сейчас она изрядно устала. Спустилась прилечь в свою каюту. Позвольте сопроводить вас туда, мадам!

– Я подожду тебя здесь, Феба, – сказал Том. – Идем, мистер попугай, ты составишь мне компанию!

Сэр Ньюджент, помогая Фебе спуститься по недлинному трапу, сообщил ей, что Ианта сочла свои апартаменты тесными, но переносит все невзгоды и неудобства со стоицизмом сущего ангела. Затем он отворил одну из двух дверей у последней ступеньки трапа и провозгласил:

– К тебе гости, любовь моя!

Ианта лежала на одной из двух коек в довольно просторной, на взгляд Фебы, каюте, однако, услышав обращенные к ней слова, заверещала и села, прижав руки к груди. Но, когда она увидела, кто к ней вошел, страх ее исчез и она воскликнула:

– Мисс Марлоу! Боже милостивый, вот нежданная радость! О, мисс Марлоу, вы не представляете, как я счастлива видеть вас! Подумать только, вы стали первой, кто решил поздравить меня! Потому что вы должны знать, что вчера мы с Ньюджентом поженились по специальной лицензии! А из церкви ускользнули через заднюю дверь и умчались оттуда в дорожной колеснице, которую Ньюджент построил для меня. Ну разве это не трогательно с его стороны? Изнутри она обита голубым бархатом, под цвет моих глаз! Ньюджент, прошу тебя, ступай наверх и скажи им, чтобы они перестали шуметь! Они сведут меня с ума! Крики, топот, лязг, скрип – я готова буквально на стенку лезть! Ты должен сказать морякам, что у меня болит голова и я решительно не в состоянии и дальше терпеть весь этот бедлам. Дорогая мисс Марлоу, но я думала, вы уехали в Париж еще неделю назад!

– Нам пришлось задержаться. Леди Ианта, я желаю вам счастья, однако… – прошу простить меня! – я поднялась на борт не ради этого. Я заметила Эдмунда и поняла, что стало причиной его появления здесь. Вы можете счесть мои слова неуместными и дерзкими, однако вы не должны тайком увозить его из Англии! Честное слово, не должны!

– Не увозить его тайком из Англии? Как вы можете так говорить, когда сами подсказали мне, что я должна сделать?

– Прошу вас, не говорите так! – резко заявила Феба.

Ианта рассмеялась.

– Но, разумеется, это были вы! Стоило мне прочесть о том, как Флориан и Матильда тайком переправили Максимилиана на ту лодку…

– Умоляю вас, остановитесь! – жалобно вскричала Феба. – Не можете же вы всерьез отнестись к тем глупостям, о которых я писала в своей книге! Леди Генри, вы должны позволить мне отвезти Эдмунда обратно в Лондон! Когда я говорила, что Уголино не сможет преследовать Максимилиана за пределами своей страны, это были сплошные выдумки! Фантазии, ничего более! Но мы с вами живем в реальной жизни, поэтому Солфорд станет преследовать вас, поверьте мне, – быть может, даже добьется того, чтобы вас наказали за это!

– Он не узнает, куда мы уехали, – небрежно отмахнулась Ианта. – Кроме того, Сильвестр ненавидит скандалы. Я уверена, он будет молчать, лишь бы всему миру не стала известна хотя бы самая маленькая из его семейных тайн!

– В таком случае, как вы можете так поступить с ним? – с жаром вскричала Феба. – И с герцогиней тоже! Вам ведь вполне ясно, в какое отчаяние вы повергаете ее своими действиями!

Ианта обиженно надула губы.

– Она не мать Эдмунда! Думаю, это вы несправедливы ко мне! До моих страданий вам почему-то нет дела! Вам не понять материнских чувств, но мне казалось, что уж вы-то должны знать, я ни за что не оставлю своего ребенка Сильвестру. И не говорите мне, что, создавая образ Максимилиана, вы не имели в виду Эдмунда, потому что всем известно, что это не так!

– Да! – вспылила Феба. – Ведь вы рассказали об этом всем, кому не лень! О, неужели вы причинили мне мало горя? Вы обещали, что не скажете никому ни слова о нашем разговоре…

– И не сказала! Единственной, кому я рассказала о нем, была Салли Дервент, и я настоятельно просила ее не говорить об этом больше никому! – возмутилась Ианта, оскорбленная в лучших чувствах. – За кого вы меня принимаете? У меня и так нервы на пределе! Я вынуждена была привезти Эдмунда сюда без Баттон, и теперь мне приходится самой ухаживать за ним, потому что он обиделся и не желает слушать бедного Ньюджента. Всю прошлую ночь я не смыкала глаз, так как мы ехали в карете и мне пришлось держать Эдмунда на коленях, а он без конца просыпался и плакал, и говорил, что его тошнит, и я измучилась до смерти! Я только и делала, что рассказывала ему сказки, но он не желал меня слушать, повторяя, что хочет вернуться домой, так что я уже готова была отшлепать его! И еще эта вздорная горничная в самую последнюю минуту отказалась ехать со мной, а теперь и вы меня упрекаете – о, это просто невыносимо! Не знаю, как я все это выдержу, потому что уже чувствую себя очень плохо! Ну почему эти ужасные моряки не могут не шуметь и держать свой корабль неподвижным? Почему он все время раскачивается вниз и вверх, когда мы еще даже не отплыли от берега? Я знаю, что окажусь прикована к постели в тот же миг, как мы поднимем паруса, и кто тогда позаботится об Эдмунде?

Эта страстная речь завершилась слезами, но когда Феба, ухватившись за ее последнюю жалобу, попыталась втолковать измученной красавице, как безответственно она поступает, готовясь совершить с Эдмундом переход по бурному морю, не обеспечив ему надежный уход, Ианта заявила, что скорее пожертвует своим здоровьем, комфортом и душевным благополучием, нежели откажется от сына; но потом, позабыв о благородных порывах, все-таки добавила:

– Люди станут говорить, что богатство и роскошь мне дороже Эдмунда!

Поскольку это было более чем вероятно, Феба не нашлась, чем утешить ее; но, едва она успела пролепетать какие-то банальности, как Ианте в голову пришла блестящая мысль и она с просветлевшим лицом даже приподнялась на койке.

– О, мисс Марлоу, я придумала, что мы сделаем! Мы возьмем вас с собой! До самого Парижа. Возражений быть не может: вы и сами собирались туда, и я уверена, вам вовсе не обязательно путешествовать в обществе леди Ингам, если вы того не захотите! Она присоединится к вам уже в Париже – а до ее приезда можете остановиться в посольстве: устроить это легче простого! – леди же Ингам вполне благополучно проделает этот путь и без вас. Не забывайте, у нее есть горничная! Я уверена, она первой согласится, что я не должна путешествовать без спутницы, которая оказала бы мне поддержку! Ох, мисс Марлоу, умоляю, скажите, что остаетесь со мной!

Мисс Марлоу еще не успела договорить, что не станет делать ничего подобного, как сэр Ньюджент вновь попросил у своей возлюбленной разрешения войти.

За ним по пятам следовал Том, коего он немедленно представил со всей щепетильностью. Том заявил: он просит у ее милости прощения за свою настойчивость, но пришел сообщить Фебе, что им пора сходить на берег. Красноречивый взгляд, устремленный юношей на подругу детства, подсказал ей, что все его попытки убедить сэра Ньюджента в недопустимости того, что он делает, оказались безуспешными.

Машинально улыбнувшись юноше, Ианта перестала обращать на него внимание и обратилась к сэру Ньюдженту, изложив ему свою блестящую идею. В лице мужа она обрела верного сторонника: он не только счел постигшее ее озарение гениальным, но и призвал Фебу и Тома присоединиться к его восторгам. Впрочем, желаемого ответа так и не добился. Поначалу вежливо, а потом и с подкупающей искренностью Том объяснил ему, что считает подобное предложение верхом идиотизма. Юноша заявил, что не согласится сопровождать их в Париж и не останется здесь, дабы объяснить леди Ингам, почему внучка бросила ее, и ничто не заставит его изменить свое решение.

И вообще в каюту он вошел, только чтобы забрать Фебу с собой на берег. По его мнению, сделать больше ничего нельзя и она может со спокойной совестью умыть руки. Но по мере того как Ианта вновь и вновь повторяла свои прежние аргументы, подчеркивая, насколько абсурдно теперь выглядит Феба, терзающаяся угрызениями совести, когда всем известно, что именно она является автором всей интриги, его чувства претерпели изменения. Он осознал всю справедливость доводов Фебы и встал на ее сторону, дойдя даже до того, что пообещал сообщить о случившемся в ближайший магистрат.

– Это будет поступок, недостойный джентльмена, – качая головой, сообщил ему сэр Ньюджент. – Категорически не поддерживаю вас в таком намерении. Кроме того, он является совершенно бессмысленным: вы идете в магистрат, мы отплываем, и что вы тогда станете делать?

Том, начиная горячиться, огрызнулся:

– А что, если я сойду на берег только после того, как вы пропустите прилив? Более того, я прихвачу мальчишку с собой, поскольку сильно подозреваю, что это будет совершенно законно, а вот вы, попытавшись остановить меня, совершите уголовное преступление!

– Вы грубы и невыносимы… Ньюджент! Где Эдмунд? – вскричала Ианта. – Как ты позволил себе оставить его одного? Боже милостивый, да ведь он мог упасть за борт! Немедленно приведи его ко мне, коль не хочешь, чтобы я сошла с ума от беспокойства!

– Нет-нет, не делай этого, любовь моя! Там, наверху, куча моряков, которые, в случае чего, выудят его из воды, – заверил леди сэр Ньюджент. – Но я приведу его к тебе, если ты этого действительно хочешь!

– Он не упадет за борт, – сказал Том, когда сэр Ньюджент отправился выполнять поручение молодой супруги.

– Много вы понимаете! – с упреками набросилась на юношу Ианта. – Я – его мать и ни на минуту не успокоюсь, пока он не окажется в безопасности в моих объятиях.

Она повторила свое утверждение еще более выразительным тоном, когда сэр Ньюджент вернулся наконец с утешительными известиями о том, что Эдмунд пребывает под опекой его камердинера и наблюдает за тем, как на борт шхуны пытаются погрузить карету. Ианта же, узнав, что попытка взять сына на руки закончилась тем, что мальчик несколько раз лягнул новоявленного папу ногой, после чего категорически отказался двинуться с места, поняла, что его присутствие в каюте вряд ли станет залогом мира и спокойствия. Женщина ограничилась заявлением: если сын начнет плакать, то нервы ее не выдержат такого напряжения и с ней самой случится истерика.

Решив сыграть на этой слабости, Феба изо всех сил принялась убеждать ее в том, что столь трагического исхода избежать не удастся, коль ей придется ухаживать за Эдмундом во время путешествия. В этом девушку совершенно неожиданно поддержал сэр Ньюджент, заявивший, что чем больше он раздумывает над сложившейся ситуацией, тем сильнее убеждается в том, что для всех будет лучше, если мисс Марлоу заберет Эдмунда домой.

– Я имею в виду, – пояснил он, – что эта мысль придется ему по душе. Он, похоже, решительно настроен против поездки во Францию. Смею заверить вас, ему не нравятся иностранцы. Вполне его понимаю: не возьмусь утверждать, будто они нравятся мне самому.

Вполне естественно, подобное предательство привело Ианту в ярость. Излив на мужа чашу своего гнева, она с надрывом заявила, что все они настроены против нее, и разразилась истерическим плачем. Чувствуя близость победы, Феба удвоила усилия, пытаясь переубедить ее, а Том решил склонить на свою сторону колеблющихся. В каюте вновь разразился жаркий спор, поэтому оживленная беготня на палубе осталась незамеченной. Зыбь, мягко покачивавшая шхуну, усилилась, но только когда «Бетси-Энн» вдруг клюнула носом, да так, что юноша едва устоял на ногах, он сообразил, что происходит.

– Боже мой! – ахнул он. – Мы плывем!