Они выехали из Дувра в самом начале двенадцатого, и к тому времени мисс Марлоу успела перессориться с обоими своими сопровождающими. Появившись из своей спальни в образе высокомерной модной молодой леди, она столкнулась с Томом и немедленно поинтересовалась у него, нашел ли он деньги, оставленные в своем саквояже. Получив утвердительный ответ, девушка спросила, не наймет ли он для нее карету, которая бы доставила ее в Лондон.

– Нет, – ответил Том, не любивший деликатничать и ходить вокруг да около. – Своей наличности я могу найти и лучшее применение!

– Я верну тебе деньги, обещаю! – настаивала она.

– Премного благодарен! Когда? – без обиняков поинтересовался он.

– Бабушка…

– Неважная гарантия вклада! Нет, благодарю покорно!

– Если она этого не сделает, я продам свои жемчуга! – заявила Феба. – Уж за них-то я смогу выручить кругленькую сумму, не так ли? Том, я не желаю, чтобы Солфорд оплачивал мое возвращение в Лондон! – выпалила она.

– Это очень легко уладить: продай свои жемчуга и верни ему деньги!

Она через силу произнесла:

– Коль ты не хочешь выполнить мою просьбу, то не мог бы, по крайней мере, узнать у герцога, какую именно сумму он потратил на меня со времени нашего выезда из Аббевилля?

– Когда я захочу выставить себя на посмешище, то сделаю это ради себя самого, а не тебя, мисс Самоуверенная Глупышка!

К поездке были подготовлены два экипажа. Одним из них являлась взятая напрокат карета, а другим – собственный фаэтон Сильвестра; оба запрягли четверками лошадей. Их наняли, но выбирал коней Кигли, так что, как заметил своему дяде мастер Рейн, лошадки были что надо. Когда Том препроводил свою высокомерную подопечную из гостиницы на улицу, то оказалось, что мастер Рейн уже восседает в фаэтоне, а рядом с ним, натягивая перчатки, стоит Сильвестр. Том подошел к ним и воскликнул:

– Вы сами собираетесь править всю дорогу до Лондона, Солфорд?

– Да, собираюсь, – ответил Сильвестр. – Я бы предложил и тебе присоединиться к нам, но, боюсь, тогда не останется места для Кигли.

– Да, я понимаю, однако зачем вы берете с собой Эдмунда? Разве не будет ему лучше в карете с нами?

– Дорогой Томас, я распорядился, чтобы Кигли доставил в Дувр мой фаэтон только для того, чтобы этого негодника поменьше укачивало! В закрытых экипажах его начинает тошнить, а в открытых с ним такого не случается. Ты согласен составить компанию мисс Марлоу? Надеюсь, дорога не слишком утомит ее: мы немного задержались с отъездом, но доберемся до города к ужину.

Том, хотя и нисколько не сомневавшийся, что Сильвестр будет рад избавиться от племянника уже к концу первого перегона, понял – дальнейшие возражения бесполезны, и подал Фебе руку, подсаживая ее в карету.

На протяжении первых пяти миль они не обменялись ни словом, но в Лиддене Феба (перестав наконец, по мнению своего верного друга, дуться) поинтересовалась у Тома, где он намерен остановиться в Лондоне.

– В городском особняке Солфорда. Он пригласил меня погостить у него несколько дней. Точнее, столько, сколько захочу.

– Боже милостивый! – воскликнула Феба. – Какая честь для тебя! Неудивительно, что ты не пожелал уважить меня! Теперь общаться со мной – ниже твоего достоинства!

– Очень скоро ты сама захочешь оказаться ниже моего достоинства, девочка моя, если не придержишь свой язычок! – заявил ей в ответ Том. – Если же у тебя еще остались мудрые советы, прибереги их для Солфорда! Он слишком хорошо воспитан, в отличие от меня, чтобы отплатить тебе той же монетой!

Молчание длилось всю следующую милю.

– Том, – жалким голосом проговорила наконец Феба.

– Что?

– Я сама не знаю, что говорю. Это было ужасно! Прости меня, пожалуйста.

В ответ он по-дружески пожал ей руку.

– Гусыня! В чем дело? – Выждав несколько мгновений, юноша продолжил: – Я знаю, что вошел в самый разгар твоей ссоры с Солфордом. И что ты пытаешься сотворить теперь? Свернуть себе свою глупую шею?

Она отняла у него руку.

– Том, не сердись на меня, пожалуйста! Но с моей стороны было бы верхом неприличия пересказывать тебе то, что произошло между нами. Прошу тебя, не будем больше говорить об этом!

– Очень хорошо, – согласился Том. – Только смотри, не лопни от гордости, Феба!

В Ситтингбурне им пришлось сделать остановку, и путешественники перекусили в «Розе». Когда они вновь вышли из гостиницы и Том уже собрался подсадить Фебу обратно в карету, Сильвестр вдруг осведомился:

– Не желаешь ли пару перегонов прокатиться в моем фаэтоне, Томас?

– Клянусь Юпитером, еще бы! Если только вы уверены, что я не опрокину его! – со скорбной улыбкой отозвался Том. – А если… – Он замялся, неуверенно глядя на Фебу.

– Поступай как знаешь! – тут же отозвалась она. – Я преспокойно могу проделать остаток пути в одном из гостиничных экипажей!

Сильвестр развернулся и зашагал к своему фаэтону.

– Залезай! – коротко скомандовал Том, после чего добавил, устраиваясь на сиденье рядом с Фебой: – Знаешь, сейчас я впервые рад тому, что ты не моя сестра!

Она не ответила. За время, остававшееся до конца пути, они обменялись едва ли полудюжиной фраз; но, хотя Феба старательно притворялась, будто дремлет, сон бежал от нее, настолько сильны были бушевавшие в душе девушки эмоции. Рядом с ней сидел юноша, глядя в окно и спрашивая себя, что такого сказал ей Сильвестр, отчего она так разозлилась, и сожалея о том, что не может ничем помочь герцогу, пусть даже освободить его от общества Эдмунда.

Но избавить Сильвестра от Эдмунда взялся Кигли.

– Перестаньте надоедать его светлости, мастер Эдмунд! – сказал грум. – Э-э, нет, так не пойдет, мастер Эдмунд! Не нужно злиться, все равно ничего хорошего из этого не выйдет! – продолжал он, жалея, что не может сказать то же самое Сильвестру.

Было уже начало седьмого, когда экипажи остановились на Беркли-сквер, напротив городского особняка Солфорда.

– Почему мы здесь остановились? – пожелала узнать Феба.

– Чтобы выгрузить мой саквояж, разумеется, – ответил Том, отворяя дверцу кареты. – А еще, наверное, для того, чтобы Солфорд попрощался с тобой! Будь с ним хоть капельку вежлива!

Сказав это, юноша спрыгнул на землю. Двери огромного дома уже стояли распахнутыми настежь, и несколько человек вышли из них.

– Рит, Рит, я был во Франции! – завопил Эдмунд, бросаясь вверх по ступенькам. – А где Баттон? Вот уж она удивится, когда узнает, что я совершил! Ох, Баттон, мне без тебя было так плохо! Ты скучала по мне, Баттон? Феба все делает не так. Знаешь, а ведь мне пришлось сказать ей об этом, Баттон!

– Гадкий негодник! – заметил Сильвестр. – Рит, мистер Орде остановится у меня на несколько дней: позаботьтесь о нем! Томас, ступай вместе с ним. А я отвезу мисс Марлоу на Грин-стрит.

Подобный план настолько очевидно грозил обернуться катастрофой, что Том, понизив голос, настоятельно посоветовал герцогу:

– На вашем месте я бы этого не делал, Солфорд! Дайте ей остыть!

– Ступай с Ритом, Томас: скоро я присоединюсь к тебе, – ответил Сильвестр так, словно не расслышал.

Он сел в карету и, не успела дверца захлопнуться за ним, схватил Фебу за руки и заговорил:

– Феба, вы должны выслушать меня! Я знаю, что все испортил: сейчас я ничего не смогу объяснить вам – у нас слишком мало времени, – но не позволю вам уехать вот так! Вы не должны думать, что я попросил вас выйти за меня замуж шутки ради или для того, чтобы нанести вам оскорбление!

– Вы уже сказали мне, что не собирались делать предложение, – ответила она, пытаясь отнять у него руки. – Полагаю, вы еще будете мне благодарны, когда придете в себя после унижения от моего отказа, ведь я не ухватилась за столь блестящую возможность. Прошу вас, отпустите меня, милорд герцог!

– Но я люблю вас! – возразил он, еще сильнее сжимая ее руки.

– Вы чрезвычайно любезны, однако я не могу ответить вам взаимностью, сэр.

– Я заставлю вас! – пообещал герцог.

– О нет, у вас ничего не выйдет! – с негодованием заявила ему в ответ Феба. – Прошу вас, отпустите меня! Если вы считаете возможным вести себя в такой манере посреди улицы, то я с этим не согласна! Заставить меня полюбить вас, надо же! Не будь я так зла, могла бы посмеяться над тем, как точно угадала характер Уголино, когда написала, что он не может даже раскрыть рот, чтобы не выказать своего высокомерия!

– Значит, когда я говорю, что люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей женой, то проявляю высокомерие? – вымолвил он.

– Да, и вдобавок – глупость! Вам ведь раньше ни разу не отказывали, не так ли, герцог? Когда какая-нибудь женщина имела смелость невзлюбить вас, вы превращали в развлечение возможность заставить ее полюбить, причем чересчур сильно, для ее же блага. Вы даже заключали пари на то, что добьетесь успеха там, где прочие потерпели фиаско!

– Что за ерунду вы несете? – опешил Солфорд. – Я?

– Да, вы! Может, вы уже забыли о знатной наследнице по прозвищу Цитадель? Или ваши подвиги слишком многочисленны, чтобы вы их все помнили?

– Я все помню, – мрачно ответил он. – Об этом вам рассказала Ианта, не так ли? А говорила ли она вам о том, что это была шутка, которую придумали мы с братом, – позорная и компрометирующая, если хотите, но которая не должна была стать известна никому, кроме нас двоих?

– То есть вы хотите сказать, что не брали Цитадель штурмом, герцог?

– Ради всего святого, Феба, неужели вам не надоело упрекать меня в глупостях, которые я совершил, будучи совсем еще мальчишкой?

– Я бы не стала этого делать, если бы вы переросли свое самомнение! Но подобного не произошло! Почему вы так старались понравиться мне? У вас наверняка была обширная практика, потому что, должна признать, вы проделывали это безукоризненно! Не знай я о том, чего вы добиваетесь, то, не сомневаюсь, вы преуспели бы и здесь! Но я-то знала! Том рассказал вам, что я убежала из дома, потому что мысль стать вашей женой была мне отвратительна, а вы сочли себя невероятно уязвленным, поэтому вознамерились сделать так, чтобы я полюбила вас и пожалела об этом!

Он совершенно позабыл о своем глупом намерении и теперь был поражен в самое сердце.

– Ну? – требовательно осведомилась Феба, глядя на него. – Можете ли вы отрицать это, герцог?

Сильвестр наконец отпустил ее руки и ускорил собственное сокрушительное поражение, допустив еще один промах.

– Нет. Я действительно был раздосадован и действительно придумал, в припадке самомнения, высокомерия, – можете называть это как угодно! – некий достойный порицания план. Но я умоляю вас поверить, что тут же забыл о нем и что он не был приведен в исполнение!

– Я вам не верю! – провозгласила Феба.

Карета свернула на Грин-стрит. Мисс Марлоу, дав наконец волю своему негодованию, которое копилось у нее в душе на протяжении многих болезненных часов, почувствовала себя совершенно измученной. Этот несносный человек, сидевший рядом с ней, не удовлетворился тем, что унизил ее на людях и с полнейшим равнодушием и неблагодарностью отнесся ко всем тем ужасным испытаниям, через которые ей пришлось пройти ради него, накричал на нее и оскорбил. А сейчас, когда любой, кроме разве что самого бессердечного и самодовольного чудовища, понял бы, какой усталой и несчастной она себя чувствует, он хранил молчание. Быть может, его нужно немного подтолкнуть? Что ж, она попробует.

– Познакомившись с вашими прочими пассиями, герцог, – бриллиантами чистой воды все до одной! – я должна была оказаться совсем уж глупой, чтобы поверить, будто вы предпочли меня им! Вы сделали мне предложение, потому что не желаете признаваться даже самому себе, что можете потерпеть неудачу, и готовы на все, лишь бы добиться своей цели!

Итак, пришло время Сильвестру продемонстрировать характер – сейчас или никогда! И он произнес ровным голосом:

– Не нужно больше ничего говорить, мисс Марлоу. Я понимаю, что с моей стороны бесполезно пытаться ответить вам.

– Если хотите узнать, что я о вас думаю, – срывающимся голосом заявила Феба, – так это то, что вы намного хуже конта Уголино!

Он промолчал. Что ж, теперь она знала, что с самого начала была права. Он нисколько не любил ее, чему она была очень рада. И сейчас ей больше всего хотелось забиться куда-нибудь, в какой-нибудь чулан или угольный погреб, чтобы сполна насладиться своим «счастьем».

Карета остановилась, Сильвестр сошел на землю и собственноручно опустил ступеньки. Какое снисхождение! Собрав последние силы, Феба спустилась по лесенке и с большим достоинством проговорила:

– Я должна поблагодарить вас, герцог, за то, что вы оказались настолько добры и привезли меня обратно в Англию. На тот случай, если мы больше не встретимся, я хотела бы перед тем, как попрощаться, заверить вас, что вполне сознаю, чем обязана вам; желаю вам счастья.

Эта прекрасная и прочувствованная речь с таким же успехом могла бы остаться невысказанной, поскольку не произвела на него ни малейшего впечатления. Он, молвив «Я иду с вами», постучал молоточком в дверь.

– Умоляю вас не делать этого! – с жаром вскричала Феба.

Герцог взял ее руку в свою.

– Мисс Марлоу, позвольте мне сделать вам этот подарок! Я знаю леди Ингам и ее характер. Обещаю вам, что она не будет гневаться на вас, если только я повидаюсь с ней первым.

– Вы очень добры, герцог, но уверяю вас, что не нуждаюсь в посредничестве! – гордо заявила девушка.

Дверь отворилась. На них, разинув от удивления рот, взирал Горвич. Он пролепетал, не веря своим глазам:

– Мисс Феба! – но, наткнувшись на ледяной взгляд Сильвестра, поклонился и добавил: – Ваша с-светлость!

– Распорядитесь, чтобы багаж мисс Марлоу занесли в дом! – холодно обронил Сильвестр и вновь повернулся к Фебе. Ему было совершенно очевидно, что продолжать дальнейшие препирательства бессмысленно; прекрасно зная, что Горвич прислушивается к каждому его слову, герцог протянул ей руку и сказал: – Позвольте вас покинуть, мисс Марлоу. Я всегда буду вам благодарен за то, что вы для меня сделали. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания леди Ингам и сообщите своей бабушке, что я намерен нанести ей визит в самом скором будущем, когда и расскажу ей о том – потому что знаю, вы этого не сделаете! – в каком неоплатном долгу перед вами я оказался. Прощайте! Да хранит вас Господь! – Он наклонился и поцеловал ей руку, пока Горвич, сгорая от любопытства, пожирал герцога взглядом.

Для Фебы, давно уже неспособной разобраться в намерениях его светлости, речь Сильвестра стала последней соломинкой. Она еще сумела выдавить:

– Разумеется! То есть я хотела сказать – вы преувеличиваете, герцог! Прощайте! – после чего поспешно вбежала в дом.

– После того как багаж выгрузят, возвращайтесь обратно к Солфорд-хаус! – приказал герцог старшему форейтору. – Там вам заплатят. А я хочу прогуляться.

Когда же Рит наконец распахнул двери своему хозяину, слугу поджидало нешуточное потрясение. Он уже заподозрил, что стряслось что-то неладное, а теперь воочию убедился в этом. Риту довелось однажды видеть подобное выражение на лице герцога. Сказать что-либо на эту тему он не посмел, зато у него имелись для хозяина другие новости, которые тот наверняка был бы рад услышать. Помогая Сильвестру снять пальто для верховой езды, он произнес:

– У меня не было возможности раньше сообщить вашей светлости об этом, но…

– Рит, какого дьявола вы здесь делаете? – пожелал узнать Сильвестр с таким видом, словно только что заметил его. – Господи боже, уж не хотите ли вы сказать, что моя мать здесь?

– В ее собственной гостиной, ваша светлость, и ожидает вашего появления, – просиял Рит. – Она очень хорошо перенесла дорогу, в чем я бесконечно счастлив заверить вашу светлость.

– Я немедленно поднимусь к ней! – заявил Сильвестр, быстрым шагом направившись к широкой лестнице.

Мать была одна и сидела у камина. При появлении Сильвестра она, подняв голову, лукаво улыбнулась.

– Мама!

– Сильвестр! Нет, не ругай меня! Ты должен сказать, что безмерно рад видеть меня здесь, будь так любезен!

– Мне не нужно говорить тебе этого, – сказал он, склоняясь над ней. – Но отправиться в путь без меня! Я не должен был писать тебе о том, что здесь произошло! Я сделал это только из опасения, что ты узнаешь обо всем из другого источника. Моя дорогая, ты сильно беспокоилась?

– Ничуть! Я знала – ты привезешь его в целости и сохранности. Но это было бы немного слишком – ожидать, что я останусь в Чансе, когда в Лондоне происходят столь волнительные события. А теперь присаживайся и рассказывай! Откровения Эдмунда породили у меня самые нелепые предположения, а этот очаровательный юноша, которого ты привез с собой, очевидно, полагает, что будет лучше, если я услышу всю историю из твоих уст. Дорогой мой, кто он такой?

Придвигая себе кресло, герцог слегка отвернулся, и лишь когда опустился в него, герцогиня впервые увидела сына при свете свечей, стоящих на столике подле нее. Подобно Риту, она испытала потрясение; ей тоже было знакомо это выражение на лице Сильвестра, которое сохранялось еще много месяцев после смерти Гарри; и она молилась, чтобы никогда не увидеть его вновь. Ей пришлось крепко сцепить ладони на коленях, чтобы не поддаться внезапному порыву и с мольбой не протянуть к сыну руки.

– Томас Орде, – ответил он и улыбнулся, как ей показалось, через силу. – Славный парнишка, не правда ли? Я пригласил его погостить у нас столько, сколько ему захочется; его отец полагает, что ему пора приобрести городской лоск. – Поколебавшись, герцог продолжал: – Думаю, он рассказал тебе – или это сделал Эдмунд – о том, что является другом мисс Марлоу. Названым братом, так будет вернее.

– О, Эдмунд только и делал, что восторгался Томом и Фебой! Но я теряюсь в догадках, как они оказались замешанными в эту невероятную историю! Похоже, Феба была очень добра к Эдмунду!

– Очень добра. Но это долгая история, мама.

– А ты устал и хотел бы отложить ее на потом. Хорошо, я не буду мучить тебя расспросами. Но расскажи мне о Фебе! Ты же знаешь, почему она меня интересует. Честно признаюсь, я и в Лондон приехала только для того, чтобы взглянуть на нее.

Он вскинул голову, посмотрев на мать.

– Взглянуть на нее? Не понимаю, мама! Для чего тебе понадобилось…

– Видишь ли, Луиза написала мне, что именно мисс Марлоу все считают автором того абсурдного романа и что ей пришлось очень нелегко, бедняжке. Я надеялась, что смогу положить конец всем этим глупостям, но, приехав в Лондон, узнала – леди Ингам увезла девочку в Париж. Не понимаю, почему она не написала мне, ведь должна была знать – я обязательно помогу дочери Верены.

– Уже слишком поздно! – сказал Сильвестр. – Скандал мог бы замять я! Вместо этого… – Он оборвал себя на полуслове и пристально взглянул на мать. – Не припоминаю: а моя досужая тетушка Луиза присутствовала на балу у Кастельро?

– Да, дорогой мой.

– Понятно. – Стремительно встав с кресла, он подошел к камину и остановился, отвернувшись от герцогини. – Я уверен, она рассказала тебе о случившемся.

– Неприятное событие, – спокойно заметила герцогиня. – Естественно, ты был очень зол.

– Моему поступку нет оправдания. Я же знал, как она боится… Даже теперь я отчетливо вижу ее лицо!

– Какая она, Сильвестр? – Сделав паузу, герцогиня добавила: – Она красива?

Он покачал головой.

– Нет. Феба – совсем не красавица, мама. Но, когда она оживлена, полагаю, ее можно назвать обаятельной.

– Из того, что я слышала, ее, пожалуй, можно назвать необычной?

– О да, она очень необычна! – с горечью сорвалось с его уст. – Она выпаливает все, что приходит ей в голову, совершенно не думая о последствиях; она пускается в одну возмутительную эскападу за другой; ей куда больше нравится чистить лошадей и якшаться с грумами, чем бывать на приемах и раутах. Она невыносимо дерзкая и нахальная; ты не смеешь попасться ей на глаза из страха, что она тут же начнет хихикать; у нее начисто отсутствует внешний лоск; я еще никогда не встречал особы, настолько лишенной достоинства; она гадкая и несдержанная, откровенная и… замечательная!

– Она понравится мне, Сильвестр? – негромко осведомилась герцогиня, не сводя глаз с лица сына.

– Не знаю, – с оттенком нетерпения бросил он. – Пожалуй, можно сказать, что я надеюсь на это, но не уверен. Откуда мне знать? Но это не имеет значения: Феба отказала мне. – Он умолк ненадолго, а потом воскликнул с таким чувством, словно это был крик души: – О боже, мама, я сам все испортил! Что же мне теперь делать?