Неоконченное расследование

Хейер Джорджетт

Кто убил преуспевающего адвоката, не так давно поселившегося в тихом предместье Лондона? Определенные мотивы были практически у всех представителей «сливок» местного общества, да и у нескольких простых смертных.

Бесцеремонно расталкивая локтями коллег, энергичный выскочка стремится занять все мыслимые и немыслимые юридические посты, так что на этом поприще снискал весьма недобрую славу. Как оказалось, он к тому же собирает негативную информацию об одних соседях, по-хамски ведет себя с другими и нещадно третирует собственную племянницу — кстати, единственную наследницу его немалого состояния.

Букет достоинств, ничего не скажешь. И надо же такому случиться, что никто из подозреваемых не имеет железного алиби, равно как не найдено и изобличающих кого-либо улик. И если бы не интуиция и незаурядный ум уже знакомого нам инспектора Хемингуэя, дело могло остаться и нераскрытым.

 

Глава 1

Мистер Тадеуш Драйбек неторопливо шел по аккуратной, посыпанной гравием дорожке, ведущей от его дома к улице. Неожиданно его шествие было прервано невесть откуда взявшейся сворой пекинесов. Собачонки моментально окружили его с визгливым лаем. Вспомнив, что одна из собак миссис Мидхолм отличается злобным характером и всегда готова цапнуть за ногу незадачливого прохожего, мистер Драйбек подавил в себе желание швырнуть в собак ракеткой и опасливо прикрыл ею ноги.

— Фу! — раздраженно крикнул мистер Драйбек. — Пошли прочь!

Собаки, раззадоренные его резким голосом, с удвоенными силами бросились на мистера Драйбека, по очереди пытаясь вцепиться зубами в его ракетку.

— Пеки, пеки, пеки! — послышался ласковый голос хозяйки, преисполненный любовью к своим питомцам. — Ну-ка, прекратите! Идите скорей к мамочке! Они играют, мистер Драйбек, не бойтесь их!

Собачонки с явным сожалением оттого, что их развлечению пришел конец, отскочили от своей жертвы. Правда, одна из них продолжала с лаем кружить у ног мистера Драйбека, пока не угодила, получив легкий шлепок, в объятия своей хозяйки.

— Ну разве она не прелестна? — заворковала миссис Мидхолм. — Это самая старшая моя девочка. Ах ты, сокровище мое! Ну-ка скажи немедленно, что тебе стыдно перед мистером Драйбеком!

Собачонка негодующе тявкнула, всем своим видом показывая, что да, мол, сейчас этому типу повезло, но в следующий раз трепки ему не избежать.

— Вы чем-то ее очень обидели! — серьезным тоном заявила миссис Мидхолм. — Но сейчас вы с мистером Драйбеком заключите мир и станете лучшими друзьями! Правда, Увертюра?

Выражение собачьей морды выдавало скорее неутоленный азарт охотника, чем обиду.

— Боюсь, что я не столь уж большой любитель собак, — деликатно вставил мистер Драйбек.

— А я уверена, что такого просто быть не может! — воскликнула миссис Мидхолм, явно не допуская мысли, что к ее питомцам можно относиться без восторженного обожания.

В этот момент Драйбек заметил, что собачка и ее хозяйка здорово похожи друг на друга выражением глаз.

— Вы, наверное, отправляетесь на турнир к Хасвелам, правда? У вас ведь репутация блестящего теннисиста! — со знанием дела проговорила миссис Мидхолм.

Драйбеку это заметно польстило. Еще с юности он каждое лето принимал участие во всевозможных состязаниях по теннису, пополняя коллекцию призов, выставленных на каминной полочке в столовой его дома. Как и все в этом человеке, стиль его игры отличался старомодностью, но, несмотря на это, для молодых резвых игроков он все еще оставался крепким орешком. Юрист по образованию, он был, пожалуй, одним из последних оставшихся в живых членов коллегии старинной фирмы, расположенной в соседнем городке Белингэме. Аккуратный и педантичный во всем, убежденный холостяк, он отличался неизменным консерватизмом и неприятием любых новшеств, неизбежных в современной жизни. Эта особенность, но всей вероятности, и послужила основной причиной неуклонного сокращения рядов его клиентуры. Старейшие жители округи, правда, оставались верны ему и всецело одобряли его подход к делу. Однако молодежь все чаще прибегала к услугам его конкурента, мистера Сэмпсона Уоренби, самоуверенного и бойкого адвоката в расцвете сил, у которого за плечами было при этом пятнадцать лет юридической практики. Несмотря на удачный дебют мистера Уоренби в этих местах, мистер Драйбек поначалу не воспринимал Уоренби как реального соперника. Но вскоре после войны молодой адвокат переехал из Белингэма в Торнден, и Драйбек понял, что в лице Уоренби ему пришлось столкнуться с реальным и сильным конкурентом. Тот устроил свой офис в Фокслейне, доме на дороге в Белингэм, наискосок от дома Драйбека.

— Ах, сама-то я уже давно не брала в руки ракетку! — вздохнула миссис Мидхолм. — Но вот с моим Леоном вам сегодня непременно предстоит встретиться в Седарах! Так что держитесь!

К шутливой угрозе миссис Мидхолм Драйбек отнесся с олимпийским спокойствием. Майор Мидхолм, носящий львиное имя Леон, на самом деле слыл человеком застенчивым до робости и пребывал в тени своей супруги, в глубине души доброй, но весьма властной женщины.

— Пожалуй, пройдусь с вами до угла, — решила миссис Мидхолм, подхватив на руки неуемную Увертюру.

Аллея вела мимо небольшого дома, арендуемого мисс Патердейл, и огибала Фокслейн, где жил ненавистный Уоренби. Чуть в стороне от тропинки, в которую незаметно переходила аллея, начинался обширный сад Хасвелов. Мистер Теодор Драйбек даже не взглянул в сторону неприметной калитки в ограде, поскольку проходить через нее считал ниже своего достоинства, и решительно направился к главным воротам. То, что при этом путь удлинялся чуть не вдвое, не имело ровно никакого значения. Беседа между адвокатом и миссис Мидхолм была на редкость бессвязной и поддерживалась Драйбеком исключительно из вежливости, так как женщина поминутно отвлекалась на свою дрянную собачонку.

Хобби миссис Мидхолм и небольшим прибавком к семейному доходу было разведение обожаемых ею собак. Единственное, чего не понимал Драйбек, как, впрочем, и остальные обитатели Торндена, — это страсть Флоры Мидхолм давать своим любимцам невероятные клички типа Увертюры, Унции, Укола, Ундины и прочих.

Выйдя в отставку, ее муж, майор Мидхолм, построил в Торндене небольшой домишко на самой окраине городка, возле проселочной дорога, ведущей на рашифордскую ферму. Пристрастие миссис Мидхолм к причудливым именам выразилось и в данном их дому названии — Ултима Тул. Занявшись разведением собак, Флора Мидхолм давала каждой из них имя, неизменно начинавшееся с буквы «у». Первым появившимся на свет щенкам были даны клички Улитка и Устрица, затем пошли Удалец, Ухарь, Укоризна и прочие. В дальнейшем же миссис Мидхолм, похоже, просто открывала словарь на излюбленную букву.

— И все-таки сколько в них изящества! Правда, мистер Драйбек? — не унималась миссис Мидхолм. — И знаете, мой Увалень уже завоевал два первых и два вторых приза! — с гордостью объявила она.

На минутку прервав собачью тему, миссис Мидхолм доверительно сообщила Драйбеку, что, несмотря на полученное ею приглашение от Хасвелов посетить теннисные состязания в Седарах и принять участие в вечернем чаепитии, она вынуждена была отказаться.

— Почему же? — с удивлением приподнял брови Драйбек, зная, что миссис Мидхолм никогда не упустит удобного случая поболтать с соседями.

— Вы знаете, если бы я столкнулась с мистером Уоренби, а это непременно произошло бы, так как он входит в число приглашенных, то я бы не смогла сдержать себя и непременно высказала бы этому джентльмену все, что я о нем думаю. Поэтому я отказалась, — закончила миссис Мидхолм, забыв упомянуть причину, из-за которой у нее сложилось подобное отношение к Сэмпсону Уоренби.

— Прошу прощения, миссис Мидхолм. Но я не знал, что между вами и мистером Уоренби пробежала кошка, — вежливо пояснил Драйбек.

— Вы знаете, эта дрянь пробежала лишь вчера! — возмущенно начала миссис Мидхолм. — Хотя, по правде говоря, я давно его недолюбливаю. Еще во время войны он просто по-свински обошелся с моим мужем, когда Леон служил начальником ополчения. Но я никак не ожидала, что этот человек может быть настолько жестоким и черствым по отношению к бессловесным тварям!

— Что-нибудь связанное с вашими собаками? — поинтересовался Драйбек.

— Улитка, бедная Улитка! — воскликнула миссис Мидхолм. — Я зашла вместе с моей девочкой к ним в дом, но вовсе не к нему, а просто побеседовать с его несчастной племянницей мисс Мэвис. Так представьте себе — он, этот бессердечный человек, пинком вышвырнул бедное животное из цветника!

— Господи, неужели он прибег к насилию? — пробормотал сочувственно Драйбек, пряча улыбку.

— Вот именно! Более того! Когда я спросила его, почему бедняжка так взвизгнула, у него хватило наглости заявить мне с явным злорадством, что он поделом вышвырнул моего ангелочка за калитку! Я была просто вне себя от злости! — Дама разошлась не на шутку. — Подумаешь, собачка разрыла клумбу и выдрала дюжину-другую этих дурацких цветов — надо же ей где-то играть!

Грудь миссис Мидхолм вздымалась от возмущения, лицо раскраснелось.

Драйбек попытался найти слова утешения, но его попутчица была уже не в состоянии слушать. Отдышавшись пару минут, она продолжила свое повествование.

— Я должна была высказать ему куда больше, чем успела тогда. И сделала бы это, если бы мне не было так жаль мисс Мэвис. Должна заметить, что девушка исключительно застенчива. Хотя если Мэвис устраивает, что ее используют как коврик у двери, то это ее дело. Не считаю возможным вмешиваться. Но извините, когда дело доходит до зверского обращения с моими животными, — это уже совсем другое. Никогда больше не заговорю с ним, пока он не извинится за свою выходку, хотя такому поступку нет прощения. Именно так я ему и сказала! А если я все это выскажу ему в Седарах, то это наверняка не понравится миссис Хасвел, а мне бы очень не хотелось ее расстраивать. Поэтому я и предпочла сегодня остаться дома. — Слегка шлепнув Увертюру, она покрепче прижала псину к себе. — Вот уж будет ему урок, если она сбежит с этим поляком. Я имею в виду мисс Мэвис. Хотя не думаю, что она на это способна. Что он, в конце концов, из себя представляет? Да еще к тому же иностранец! — закончила миссис Мидхолм.

— Поляк? — машинально переспросил Драйбек.

— А-а, вы не знаете его. Он работает в Бейсайде и обитает где-то неподалеку от вас. По-моему, у старой миссис Докрэй, — предположила Флора Мидхолм.

— Думаю, мне не приходилось встречаться с этим молодым человеком, — сказал Драйбек без особого сожаления.

— Впрочем, насколько я знаю, этот поляк живет здесь сравнительно недавно. И хотя, судя по слухам, у него вроде все документы в порядке, не доверяю я этим иностранцам. Говорят, его отец владеет крупной недвижимостью в Польше. Я как-то встретила его в доме моей приятельницы. По правде говоря, очень симпатичный молодой человек. У него интересная внешность, прекрасные манеры, и немудрено, что Мэвис могла всерьез им увлечься, — щебетала миссис Мидхолм.

— Не тот ли это темноволосый субъект, который гоняет по всему Торндену на грохочущем мотоцикле? — вспоминая что-то, спросил Драйбек.

— Это именно он и есть, — согласилась миссис Мидхолм. — Ладислас Зама… Никогда не могла правильно выговорить его имя. — Миссис Мидхолм заметила идущего им навстречу мужа. — Пеки! Смотрите скорее, кто идет! Бегите скорее встречать папочку!

К этому моменту они как раз успели добраться до перекрестка. Тщедушный майор Мидхолм пытался уберечь полы светлого плаща от наскакивающих на него с веселым лаем пекинесов.

Дорога, уходящая вправо от перекрестка, мимо церкви и дома мистера Клайборна, местного пастора, вела к главным воротам в имение Седары. По левой стороне маленькие магазинчики перемежались с уютными коттеджами. Чуть дальше возвышался один из старейших домов в Торндене, принадлежащий мистеру Гевину Пленмеллеру.

Строго говоря, Торнден не отличался обилием пышных садов или памятников старины. С точки зрения историка, Торнден был обычным провинциальным городком. Однако тут имелось немало отличных особняков, выстроенных в весьма отдаленные времена. Глянцевые изображения местного собора — гордости Торндена — фигурировали по меньшей мере в трех справочниках по английской церковной архитектуре. Дом пастора тоже представлял собой добротный викторианский особняк. Помимо Старой Усадьбы — замка, сохранившею нетронутыми суровые черты архитектуры шестнадцатого века, в округе хорошо был известен роскошный розарий и старинный дом мистера Пленмеллера, расположенный на Хай-стрит. Это относилось и к фешенебельной усадьбе семьи Хасвелов в Седарах, отстроенной в георгианском стиле. Внимание приезжих могло привлечь и довольно старое, но изысканное поместье Сэмпсона Уоренби, как, впрочем, и солидный дом мистера Тадеуша Драйбека. Весь Торнден вместе с обширной территорией Старой Усадьбы располагался в треугольнике, образованном дорогами, соединяющими с северной и южной стороны Белингэм с Хоксхедом и Триндейлом, ближайшими к Торндену городками. Старомодный коттедж мисс Патердейл занимал наиболее неудачное место, расположившись у самой развилки. Остальная же, не принадлежавшая никому территория, использовалась в основном местной ребятней для игр в футбол.

Майор Мидхолм, отгоняя наседающих пекинесов, подошел к поджидавшим его на углу жене и мистеру Драйбеку. Редкие седые волосы и напоминающие зубную щетку усы вкупе со щуплым телосложением и невысоким ростом еще сильнее старили и без того уже немолодого майора.

Миссис Мидхолм с искренней радостью приветствовала супруга:

— Привет, Леон! Ты, конечно, в Седары? Непременно передай от меня поклон миссис Хасвел и обязательно скажи, что я приболела и только поэтому не могу прийти. У тебя есть какие-нибудь новости?

— Да нет, все по-старому. Никаких новостей, — несколько напряженно проговорил майор, предварительно кивнув Драйбеку в знак приветствия.

— Ну и слава Богу! — вздохнула миссис Мидхолм. — А вот мне сегодня с трудом удалось выбраться из дома. Представляете, — она доверительно склонилась к уху Драйбека, — моя драгоценная Уключина принесла сегодня своих первых щенков!

— В самом деле? — переспросил Драйбек, чтобы хоть что-то сказать.

Майор, привыкший к странностям супруги, помешанной на пекинесах, чувствовал себя немного смущенным присутствием постороннего человека при обсуждении «собачьей» темы, словно это было чем-то глубоко интимным.

— Наверное, чудные малышки, — пробормотал майор.

— А вот и нет! Страшные озорники! — счастливым голосом пожаловалась миссис Мидхолм. — Ну, да ладно. Мне пора бежать. Не хочу надолго оставлять щенков одних. Желаю вам обоим удачи в турнире, — попрощалась она с мужчинами. — Пеки, пеки, пеки! Идите скорее к мамочке! — С этими словами она пошла домой, а Драйбек с майором направились в сторону Седар.

— А собачки-то и вправду интересны, — заметил майор явно для поддержания беседы. — Кстати, прирожденные охотники. Не пропускают ни одной кроличьей норы.

— Неужели? — равнодушно переспросил Драйбек. Эта тема ему уже изрядно надоела.

Поравнявшись с местным почтовым отделением, они заметили мисс Патердейл, опускавшую конверт в почтовый ящик.

— Вот, опять шлю письмо в прачечную! — сообщила мисс Патердейл, поприветствовав Драйбека и майора. — Интересно, что они напишут мне в свое оправдание? А вы, как я понимаю, к Хасвелам? Вы там непременно встретитесь с моей племянницей Эбби. Говорят, она здорово играет.

— Она и в самом деле достойна наивысшей похвалы. Особенно сильна на задней линии. Для женщины, надо заметить, это большая редкость, — сделал комплимент мистер Драйбек.

— Ерунда! — неожиданно обиделась за женщин мисс Патердейл. — Вы рассуждаете как ретроград эпохи короля Георга! В наши дни женщины во всем добиваются громадных успехов!

— Да, такая уж я старая калоша! — с легкой улыбкой покачал головой Драйбек. — Но мне уже поздно менять свои взгляды на жизнь.

— Можно подумать, этим можно гордиться, — проворчала мисс Патердейл.

Драйбек промолчал. Он знал эту принципиальную даму уже много лет и спокойно относился к ее постоянному желанию вступить в перепалку с кем только удастся. Суровая женщина с резкими чертами лица и проницательным взглядом, мисс Мириам Патердейл неизменно носила платье строгою покроя, седеющие волосы были коротко, аккуратно подстрижены, и в одном глазу постоянно поблескивал монокль. Старшая дочь умершего около десяти лет назад пастора, она переехала после смерти отца в небольшой коттедж в Фокслейне, продолжая осуществлять ревностный контроль за местными прихожанами, что, в принципе, входило в обязанности жены Энтони Клайборна. Но та, будучи женщиной застенчивой и слабовольной, не могла равняться с мисс Патердейл и не переставала повторять, что они все пропали бы без энергичной Мириам.

— Надеюсь, мы будем иметь удовольствие увидеть вас сегодня в Седарах? — вежливо осведомился майор, нарушив затянувшуюся тишину.

— Боюсь, дорогой мой, что этого удовольствия вы будете лишены. Я никогда не играла и не играю в теннис. К тому же у меня есть дела и поважнее. Никто не станет доить за меня моих коз, — язвительно ответила мисс Патердейл.

— Странная штука. Никогда не любил козьего молока, хотя в военные годы не было большого выбора и мне часто приходилось его пить. Но тут уж ничего не поделаешь. Как говорится — дело вкуса, — сказал майор.

— В этом нет ничего удивительного, — искренне призналась мисс Патердейл. — Козье молоко здорово попахивает. Но сельчане полагают, что оно полезно для детей. Это единственная причина, но которой я до сих пор держу этих рогатых тварей. Да что проку говорить о современных детях. Лопают подряд всю мерзость, которую им подсовывают родители.

Сокрушенно покачав головой и поправив монокль, мисс Патердейл развернулась и пошла вниз по улице.

— Удивительная женщина! — заметил майор.

— Да уж, — согласился Драйбек без особого восторга.

— А ее племянница — очень красивая девушка. Ни малейшего сходства с тетушкой. Вы согласны?

— Ее мать — Фанни Патердейл — считалась самой красивой из сестер, — сказал Драйбек. — Жаль, вам не пришлось ее увидеть.

— Да, может, об этом и стоит пожалеть, — согласился майор. — Я, увы, не отношусь к местным старожилам.

— Это точно. Если сравнивать со сквайром, или со мной, либо, скажем, с Пленмеллером, то вас можно считать новичком в этих местах, — согласился Драйбек. — Впрочем, за последнее время мы повидали столько всяких перемен!

— И наверняка не все из них к лучшему. О времена, о правы! Не так ли?

Драйбек согласно кивнул головой и не произнес ни слова. Дойдя в полном молчании до поворота, они увидели Гевина Пленмеллера, вышедшего, прихрамывая, из ворот им навстречу. Пленмеллер, молодой темноволосый человек, не достигший еще тридцатилетия, охромел после травмы бедра, полученной в детстве. Именно по этой причине его не мобилизовали во время войны. Поместье в Торндене он унаследовал от своего брата Уолтера приблизительно полгода назад. До этого он жил в Лондоне, где существовал в основном на оставшуюся после смерти отца небольшую сумму и подрабатывал на писательской ниве, избрав для себя детективный жанр. Он периодически наведывался в Торнден и, как правило, уезжал обратно в столицу после очередного скандала с Уолтером. Причины скандалов крылись в несовместимости нервозной натуры последнего и необычайной колкости Гевина, не упускавшего случая как-либо уязвить брата. Скандал, если его можно было так называть, сводился к тому, что Уолтер, доведенный до бешенства, разражался ругательствами, а Гевин, смеясь от души, лишь дразняще пожимал плечами. Уолтер, старший брат Гевина, вернулся с войны развалиной с расшатанными нервами. Слабое здоровье позволяло ему остаться верным лишь одному из его старых хобби — энтомологии и наблюдению за всевозможными птахами. После очередного визита Гевина он клялся самому себе больше никогда не пускать того на порог, но всякий раз по приезде брата вновь наслаждался его обществом, так как из-за своей болезни не выносил больше никого. Когда Гевин после смерти Уолтера окончательно перебрался в Торнден, местные жители были отнюдь не в восторге. Гевин, высокомерный и не отличавшийся сдержанностью суждений, никогда не скрывал своей уверенности в превосходстве над окружающими.

— Направляетесь в Седары? — спросил майор у Пленмеллера.

— Да, собираюсь поиграть в крокет. Миссис Хасвел обещала составить мне компанию. Исключительной доброты женщина.

— Крокет, безусловно, требует определенных навыков. В последнее время, правда, он не так популярен. Помнится, во времена моей молодости в эту игру играли все. Моя бабушка даже как-то говорила мне, что эта игра — только прикрытие флирта с партнершей, — сказал Драйбек.

— Я не могу флиртовать с миссис Хасвел. У меня к ней просто сыновние чувства. Не могу флиртовать и с Мэвис. Вряд ли это понравится ее дядюшке, и он, чего доброго, сочтет своим долгом ворваться за объяснениями в мой дом, порог которого он никогда не должен переступить. Это я обещаю!

— Поверьте, не только ваш дом для него закрыт, — язвительно заметил майор. — А, Драйбек?

— Вы ошибаетесь, майор. Уж у Уоренби-то точно хватит хитрости, чтобы пробраться к мистеру Драйбеку. Он прикинется умирающим, и благородный мистер Драйбек непременно его впустит. Беда людей, рожденных в прошлом веке — они безнадежно испорчены воспитанием.

— Вы правы, — холодно отреагировал Драйбек. — Никогда не откажу человеку, нуждающемуся в моей помощи.

— В эту минуту вам было бы благоразумней всего быть где-нибудь вне дома. Ведь для вас гораздо страшнее показаться бессердечным в глазах окружающих, чем пересилить себя и отказать в услуге Уоренби.

— Довольно, Пленмеллер. Это уже граничит с оскорблением, — вступился майор, взглянув на Драйбека, который, как ему показалось, окаменел от обиды.

— Вовсе нет. Это чистая правда. Чего на нее обижаться? Разве благороднейший мистер Драйбек может считать правду, какой бы она ни была, оскорбительной?

Майор пришел в замешательство и не нашел достойного ответа на очередную колкость. Драйбек же улыбнулся, выражая своей улыбкой скорей раздражение, чем удовольствие.

— Надеюсь, вы простите меня великодушно, Пленмеллер, но позволю себе заметить, что мои отношения с Уоренби волнуют вас куда больше, чем меня и весь Торнден вместе взятый. Я, вероятно, очень разочаровал вас своим безразличием к столь важной для вас теме, не правда ли?

Майор перевел тоскливый взгляд на Гевина, не ожидая ничего хорошего от разгорающейся дискуссии. Невооруженным глазом было заметно, что ненависть Драйбека к своему коллеге и соседу достигает точки кипения…

— Ну что ж, сдаюсь! — развел руками Пленмеллер. — А вы — истинный представитель достопамятной эпохи королевы Виктории!

— Довольно, господа, о королеве Виктории! — вмешался майор. — А то, чего доброго, следующим викторианцем стану я.

— Уверен, майор, вам это не грозит! — бросил Пленмеллер.

— Что ж, данное мне определение нисколько меня не оскорбило, скорее наоборот, — твердо сказал Драйбек.

— А я ведь и не пытался вас оскорбить. Но все-таки, что помогло Уоренби проложить путь в Старую Усадьбу, к сквайру? И ведь приняли его Айнстейблы легко. Просто удивляюсь. Не будь я из старинного рода Пленмеллеров, даже мне бы не оказали такой чести. Уоренби явно прибег к каким-то дьявольским ухищрениям! С его стороны это нахальство! А может быть, в глазах сквайра, с высоты, так сказать, его положения, мы все равны? О, как обидно, если это так!

Майор шумно выдохнул, ожидая скорого конца неприятного разговора, поскольку до ворот в Седары оставалось несколько шагов.

 

Глава 2

Мистер Генри Хасвел, купивший Седары у сэра Джеймса Бротерли, был одним из самых богатых людей в графстве. Его дед в далекие времена организовал в Белингэме агентство по продаже недвижимости. Дела его пошли хорошо, и он смог отправить своего наследника учиться. Сам он не имел возможности насладиться преимуществами образования и с почтением относился к людям просвещенным. Унаследовав от отца помимо фирмы крепкую деловую хватку, Уильям, получив диплом, повел дела с еще большим успехом. Своего сына он отправил на обучение в один из самых престижных колледжей в Винчестер. Там Генри обзавелся знакомствами с нужными людьми, вращался в нужном обществе и приобрел необходимые навыки для успешного ведения бизнеса. Позже, руководя фирмой, он находил время и средства для занятий благотворительностью, помогал местному госпиталю и, как правило, раз в неделю отправлялся на охоту. Своего единственного сына Чарльза он, в свою очередь, послал учиться в Оксфорд. Но не столько потому, что возлагал на отпрыска большие надежды, сколько отдавая дань правилам высшего общества. Чарльз же, похоже, не питал никакого видимого интереса к семейному бизнесу и мечтал о чем-то более возвышенном, вызывая явное огорчение отца. Рожденный в смутное время всемирной переоценки ценностей, он маялся в поисках себя и оказывал отцу минимальную помощь. Мать в разговорах с друзьями сетовала, что мальчику, вероятно, попросту настало время жениться.

Генри Хасвел приобрел Седары в полуразрушенном виде у последнего оставшегося в живых представителя одной из древнейших фамилий графства. Старожилы типа Драйбека с иронией и неприязнью наблюдали, как перестраивались Седары, утрачивая любезные их взору архаизмы в виде старинных построек и декоративных причуд. Вскоре взорам окружающих предстал перестроенный в современном стиле дом, с роскошной мебелью и садом, который благодаря стараниям миссис Хасвел стал одним из красивейших в графстве.

Навстречу мужчинам, вошедшим через ворота в сад, со стороны теннисных кортов направилась хозяйка, полная седовласая женщина в приглушенно-сиреневом платье строгого покроя.

— Как чудесно! Теперь я могу составить вторую четверку. Как поживаете, майор? У вас, Гевин, надеюсь, все в порядке? А о вас, мистер Драйбек, я только что вспоминала. Как вы правы, что не держите в доме кошек. — Она показала необычный, с розоватым опенком цветок мака. — Посмотрите, как его изуродовала кошка! Не понимаю, почему нельзя научить кошку тому, чему легко обучается любая собака. Ужасная бестолочь, она, вероятно, лежала на клумбе! Ну что же, идемте, господа, в дом, я поставлю бедный цветок в воду.

Мужчины последовали за миссис Хасвел. Занятые приятной беседой, они вошли в большой прохладный холл и, пройдя через гостиную, оказались у стеклянной двери, ведущей в сад.

— Давно пора бы переделать эту дверь, — пояснила на ходу миссис Хасвел. — У Бротерли во всем был определенно устаревший стиль. Кстати, эта дверь у них вела в оранжерею. Да вы и сами наверняка помните.

— Еще с детства помню, здесь всегда стоял запах свежих овощей. Он мне необыкновенно нравился, — вспомнил Гевин Пленмеллер.

— Детям всегда почему-то нравятся самые невероятные вещи; к примеру, кактусы. Элизабет, когда ей было три года, могла часами с восторгом наблюдать за геранью и голубыми лобелиями. С возрастом это, конечно, прошло. Они с мужем переехали в Челси, совсем недавно. Так… Пора подумать о нашем турнире. Чарльз и Эбби играют с Линдейлами. Но пришли еще и Мэвис Уоренби и пастор, можно устроить соревнование в два круга!

— Великолепно! — сказал майор.

Мистер Драйбек промолчал. Он чувствовал, что поскольку он сильный игрок, то в партнеры ему непременно достанется никчемная Мэвис, и эта перспектива его не очень радовала.

— А ваш супруг примет сегодня участие в состязаниях? — осведомился майор у миссис Хасвел.

— К сожалению, нет. Ему пришлось срочно выехать по служебным делам в Вудхол.

Эта новость расстроила Драйбека. Он считал Генри Хасвела достойным соперником и искал встречи на корте именно с ним. Они уже приближались к самим кортам, расположенным так, чтобы не портить чудесный вид сада: на некотором расстоянии от дома, у ограды, отделявшей Седары от дороги в Хоксхед. Специально для удобства приходящих игроков в ограде прорезали узкую калитку, и именно через нее вошли в сад Линдейлы, жившие на ферме в соседнем Рашифорде. Следом за ними появились мисс Уоренби и мисс Абигайль Дирхэм. Молодежь была не столь щепетильна, как мистер Драйбек.

На одном из двух кортов игра уже началась. Сын хозяйки в паре с племянницей мисс Патердейл выступали против четы Линдейлов. Пастор, высокий поджарый мужчина, завязал оживленную беседу с Мэвис Уоренби.

— Надеюсь, мне не придется знакомить гостей, — улыбаясь, проговорила миссис Хасвел. — Пора разобраться с партнерами. Думаю, Мэвис и мистер Драйбек составят прекрасную пару против майора с пастором.

— Но я как партнер недостойна мистера Драйбека, — запротестовала девушка. — Я буду ужасно нервничать. Пусть мужчины играют с мужчинами.

— Думаю, что могу составить пару мистеру Драйбеку, — бесцеремонно вмешался Пленмеллер и замолчал в ожидании реакции на свою реплику.

— Мужские пары будут играть чуть позже, — невозмутимо сказала миссис Хасвел. — В вашей игре, дорогуша, я не сомневаюсь. Жаль, что не смог прийти ваш дядюшка!

— Да, ему тоже было очень жаль, — согласилась Мэвис. — Перед самым нашим уходом принесли какие-то бумаги, и дядя сказал, что у него появились неотложные дела. Мне, наверное, не стоило приходить без него.

— Ну что вы! — мягко проговорила хозяйка. — Мы все очень рады вас видеть!

Мисс Уоренби с благодарностью глянула на миссис Хасвел.

— Честно говоря, не люблю оставлять дядю дома одного по вечерам. Но он настаивал, чтобы я пошла обязательно. Я приготовила ему ужин и накрыла стол, но все же чувствую себя виноватой перед ним. Он всегда так добр со мной.

Ее большие серые глаза казались грустными, и миссис Хасвел постаралась успокоить девушку:

— Не стоит так волноваться за дядю. Он увлечен своими делами, и на вашем месте я бы не переживала.

Затем она проводила четверых игроков на корт и, опустившись на скамейку, жестом пригласила Гевина присоединиться к ней.

— Жаль, что миссис Клайборн опаздывает. Если бы она уже была здесь, мы бы составили смешанные пары, чтобы игра была равной. Однако ничего не поделаешь. А то, что не пришел Сэмпсон Уоренби, так меня это вовсе не расстраивает, — призналась она.

— По-моему, вы только что были обратного мнения, — заметил Пленмеллер.

— Да, конечно. Но иногда мы вынуждены поступать вопреки себе. Вряд ли бы хорошо выглядело, если бы он остался без приглашения. Поступить так у нас в Торндене, где все друг друга знают, было бы просто неприлично.

— Наверное, именно поэтому у него сразу появились неотложные дела? — с интересом спросил Гевин.

— А не пригласи я его, — продолжала миссис Хасвел, оставив вопрос Пленмеллера без ответа, — то пришлось бы обойтись и без Мэвис, а мне бы этого очень не хотелось.

— Лучше бы вы оставили его без приглашения.

— Жизнь Мэвис и так незавидна. Всем это хорошо известно. Но заметьте, никто никогда не слышал от нее дурного слова о Уоренби.

— И не только о Уоренби. Вообще не слышал, чтобы она хоть про кого-то сказала дурное. Мы с ней такие разные, — усмехнулся Гевин.

— Интересно, что задержало Айнстейблов?

— Вероятно, опасение, что ничто на свете не остановит Уоренби.

— Я уверена, что пригласила их к половине четвертого. Надеюсь, у Розамунд все в порядке. Так, вы, кажется, закончили? — Миссис Хасвел подошла к игрокам. — И кто же победитель?

— Победила молодость! — вздохнул Кенелм Линдейл с виноватой улыбкой. — Мы с Делией выбились из сил.

— Вы обманщик, — заметила Абигайль Дирхэм. — На этот раз нам просто повезло, но вообще-то у вас удар лучше, чем у Чарльза.

— Достаточно об этом, — предложил сын хозяев, подходя к столу, где стояли графины с прохладительными напитками. — Делия, что вам налить? Могу предложить лимонад, апельсиновый сок, у нас есть несколько видов пива, или вы предпочитаете молоко? Выбирайте.

Миссис Линдейл, хрупкая молодая женщина с пепельными волосами и мелкими заостренными чертами лица, взяла стакан и опустилась в кресло напротив хозяйки. Ее светлые прозрачные глаза, казалось, ни на секунду не задерживались ни на одном объекте. Создавалось впечатление, что она постоянно находится в нервном напряжении и мысли ее блуждают где-то далеко.

Чета Линдейлов осела в окрестностях совсем недавно, после того как Кенелма постигла неудача на бирже и он решил заняться сельским хозяйством. Они поселились на ферме Рашифорд, лежащей к северу от Торндена у шоссе на Хоксхед. Местные фермеры злорадно гадали, как долго Линдейлы там продержатся. Супруги были энергичными людьми, но явно не приспособленными к жизни в сельских условиях. Моральное состояние Делии осложнял и грудной ребенок. Она обожала свою дочку, и взгляд, украдкой брошенный на часы, свидетельствовал, что молодая женщина очень беспокоится, как прислуга в ее отсутствие выполняет поминутные инструкции по уходу за девочкой.

Кенелм, красивый шатен, был на несколько лет старше супруги. Несмотря на веселость нрава и дружелюбие, выражение его лица выдавало в нем человека непреклонного и волевого. Они с Делией слыли неразлучной парой, и в присутствии мужа никто не мог надолго завладеть вниманием миссис Линдейл.

Миссис Хасвел, заметив очередной брошенный на часы взгляд, похлопала Делию по руке и участливо проговорила:

— Вам не следует так волноваться. Уверена, что миссис Мартон прекрасно справится с вашей девочкой.

Делия неловко улыбнулась.

— Простите меня. Я в этом не сомневаюсь. Просто хотела узнать время.

Эбби Дирхэм, симпатичная молодая девушка с копной густых каштановых волос и большими серыми глазами, с интересом посмотрев на Делию, спросила:

— У вас есть ребенок?

— Да, маленькая девочка. Но я вовсе не переживаю за нее. Она под надежным присмотром.

— Вы сами за ней ухаживаете? Это наверняка так тяжело.

— Как сказать. Безусловно, это требует времени, но я обожаю возиться с ней.

— Вам необходимо регулярно появляться в обществе, чтобы хоть немного отдохнуть от домашних проблем, — посоветовала миссис Хасвел.

— Как замечательно — иметь ребенка, — задумчиво проговорила Эбби. — Хотя я не люблю, когда что-то ограничивает мою свободу.

— Еще бы ты любила! — вмешался Чарльз со смехом. — Ведь ты сидишь целыми днями с этим стариком Джефри.

— Но это совсем другое дело. Это моя работа.

— Ты же постоянно задерживаешься! Или он чего-то там не успел закончить, или хочет, чтобы ты приняла участие в его диких вечеринках, — грубовато заметил Чарльз.

— Абигайль — секретарша Джефри Силлота. У нее очень интересная работа, — попыталась смягчить беседу миссис Хасвел.

— Ах, вот как?! — удивленно переспросил Кенелм Линдейл. — Интересно, что он из себя представляет?

— Честно говоря, он порядочный зануда, — ответила Эбби. — Сейчас он уехал по делам в Антиб на пару недель и у меня выдалась передышка.

Миссис Хасвел спокойно восприняла эпитет, данный известному писателю, сделав скидку на юность Эбби. Чарльз и Линдейлы отнеслись к этому с пониманием, а Пленмеллер, как всегда, не мог удержаться от подковырок.

— О, миссис Клайборн и господин сквайр! — воскликнула миссис Хасвел, поднимаясь навстречу гостям. — Эдит, как я рада вас видеть! Бернард, а где же Розамунда? Надеюсь, она придет?

Мистер Айнстейбл, сквайр, плотный мужчина, выглядевший старше своих шестидесяти, качнул головой.

— Простите, но моя жена неважно себя чувствует. Просила извиниться за нее. Если ей станет получше, к вечеру она, может быть, подъедет. Не очень на это надеюсь, но на всякий случай оставил ей машину.

— Ах, какая жалость! Вы надеюсь, знакомы с миссис Линдейл и ее супругом, не так ли?

— Да, конечно. Рад вас видеть, миссис Линдейл. И вас, сэр. — Он окинул глазами корт. — А что, Уоренби не пришел? Неплохой шанс для нас обсудить дело о формировании Речного комитета. Кстати, Аделаида, а где Генри?

— Надеюсь, он появится до вашего ухода, — ответила миссис Хасвел. — Но если вы хотите говорить об этом комитете, вам, конечно, нужен Генри. Я стараюсь избегать этой темы. Мне кажется, что подобным вопросам уделяется чересчур много внимания.

— Некоторым так хочется избежать неприятных разговоров, — вмешалась миссис Клайборн. — Конечно, что касается меня и Тони, то наше мнение по этому поводу отнюдь не решающее, но я убеждена, что будет просто скандал, если в комитет войдет кто-либо, а не мистер Драйбек! Еще в незапамятные времена мистер Драйбек занимал там пост, и если сейчас назначат Уоренби, то это будет ужасно несправедливо. Хотя мне, наверное, не следовало высказывать свое мнение, — торопливо добавила она.

— Ну, ладно, в конце концов, это не столь важно! Надо дождаться Хасвела и выслушать, что он думает на этот счет, — сказал сквайр.

— Мой отец никогда не поддержит Уоренби, сэр, — запальчиво сказал Чарльз. — Я знаю это наверняка. Он никогда не пойдет против мистера Драйбека.

— Чарльз! — укоризненно воскликнула миссис Хасвел, показывая глазами на корт.

— Все в порядке, мамуля, там моих слов не слышно. Но этот Уоренби сует свой длинный нос везде, где только может!

— Вполне согласен, — заявил Пленмеллер. — И тоже буду против его кандидатуры. Уверен, что мой брат Уолтер поступил бы точно так же.

Сквайр с укоризной посмотрел в сторону Пленмеллера, но промолчал. Кенелм Линдейл прикурил сигарету и поглубже засунул спичку в песок.

— Не хочу ничем обидеть мистера Драйбека, но, по правде говоря, я ничего не знаю об этом комитете, — сказал он.

— Но ведь вы владеете землей на самом берегу Раши, — удивился Чарльз. — Раньше было два комитета. Один для тех, кто проживает возле Раши, другой — для проживающих на Крэйле. Это вам для информации, сэр! — В его голосе издевка перемешивалась с негодованием.

— Я знаю, молодой человек, где протекает Крэйл. Мне известно, что из двух комитетов образован один. Что меня действительно интересует — это есть ли у жителей Крэйла свой кандидат на должность юриста?

— Адвокат, представлявший их интересы в комитете, давно не у дел, — заметил сквайр. — А вам, молодой человек, не мешало бы почитать прессу.

Сквайр повернулся к хозяйке, и они завели мирную беседу о чем-то своем. Вскоре новая пара — сквайр и миссис Клайборн — заняла место на корте, а Эбби и Чарльз решили присоединиться к играющим в крокет Гевину и миссис Хасвел.

Когда игра закончилась, все направились пить чай к столу, накрытому в саду под старым вязом. Абигайль захлопала в ладоши, увидев также кофейничек с охлажденным кофе.

В половине шестого в увитой розами арке появилась супруга сквайра миссис Айнстейбл.

— Прошу извинить меня, — заговорила миссис Айнстейбл, обращаясь сразу ко всем. — Только не говорите, что я очень опоздала. Мне и так страшно неловко перед вами. Вы заметили, какая сегодня жара, господа? Единственное спасение — чудесный сад миссис Хасвел!

— Дорогая, ты выглядишь неважно, — с легким укором проговорила хозяйка. — У тебя все и порядке?

— Да, слава Богу! Головной боли как не бывало. Бернарду не стоило так волноваться, — ответила жена сквайра.

Мистер Айнстейбл подошел к женщинам и внимательно поглядел на супругу.

— Дорогая, ты уверена, что тебе лучше? Возможно, тебе все же стоило отдохнуть дома?

— А я так и сделала, даже немного вздремнула, а потом решила непременно к вам присоединиться. Право, дорогой, успокойся. Беспокоиться больше не о чем.

Сквайр покачал головой и воздержался от дальнейших вопросов. Розамунда Айнстейбл, на десять лет моложе своего супруга, отличалась слабым здоровьем, несмотря на отсутствие каких-либо выраженных заболеваний. Любое утомление или нервное напряжение вызывало у нее головные боли. Она давно уже перестала обращаться к врачам, решив, что причина всего — ее нервы. Она пережила две войны и потеряла единственного сына на второй мировой. Друзья и близкие думали, что она не найдет в себе сил приспособиться к нормальной послевоенной жизни и не оправится от этого удара, но вопреки их ожиданиям миссис Айнстейбл оказалась достаточно стойкой женщиной. Сквайр после гибели своего наследника окунулся в бурную общественную деятельность, и его первым официальным помощником стал мистер Тадеуш Драйбек. Казалось, Айнстейбл забывал о том, что его дело перейдет не любимому сыну, а нелюбимому племяннику.

Миссис Хасвел усадила подругу в удобное кресло и подала ей чашку с чаем. Нездоровый блеск в глазах миссис Айнстейбл, бледные щеки и наигранная веселость выдавали ее напряжение. Она надеялась, что сквайр ничего не заметит. Но он относился к людям, чувства которых невозможно было разгадать ни по их поведению, ни по выражению лица.

Когда все воздали должное угощению, пастор, наконец, разрешил проблему, волновавшую миссис Хасвел. Он сообщил, что, несмотря на большое желание принять участие в дальнейших играх турнира, он вынужден уйти, ибо долг обязывает его навестить одного из заболевших прихожан. Итак, на двух кортах оставалось разместить девятерых игроков, а в том, что мисс Уоренби предпочтет посмотреть на игру со стороны, никто не сомневался. Но у Пленмеллера после отказа Мэвис вытянулось лицо.

— Тогда тебе, Мэвис, составит компанию Гевин, — решила миссис Хасвел. — А тебя, дорогая, — продолжила она, обращаясь к миссис Айнстейбл, — я забираю в дом. На улице слишком жарко.

— Господи! Что делать? — зашептал Пленмеллер на ухо Кенелму. — Вы просто не представляете, что мне предстоит вынести в обществе этой молодой зануды!

— Все равно никуда не денетесь! — весело отозвался Кенелм.

— Вы плохо меня знаете, — усмехнулся Пленмеллер. — Я что-нибудь придумаю.

Кенелм рассмеялся, но вскоре убедился, что явно недооценивал находчивость Пленмеллера. Тот туг же засобирался домой под предлогом, что надо захватить документацию по Речному комитету. Кенелм начал догадываться, за что в округе недолюбливали Пленмеллера.

— Ну что вы, сейчас не стоит об этом беспокоиться, — воскликнула с упреком Мэвис.

— Как же это не стоит! Ведь сквайр явно недоволен, что я оставил все бумаги у себя дома. И у меня чертовское предчувствие, что я теперь все стану забывать!

— Если вы стараетесь для меня, то, право, не стоит, — с раздражением произнес Кенелм, памятуя общее недовольство, что он до сих пор не ознакомился с бумагами.

— Ну что вы, я это делаю из чувства долга! — заявил Пленмеллер, ничуть не смущенный тоном Кенелма.

— Проделывать такой путь из-за нескольких страниц, да еще с больной ногой! — воскликнула Мэвис. — Думаю, это должен сделать кто-нибудь другой. Если я смогу их найти, то с удовольствием схожу сама.

— Вы думаете, что до моего дома так уж далеко? Всего-то полмили. Я прихрамываю, но нога вовсе не болит. — Пленмеллер развернулся и двинулся в сторону ворот.

— А я-то всегда думала, что во время ходьбы его мучает боль, — вздохнув, проговорила Мэвис.

— Он только что сказал вам, что это не так, — резко ответил Кенелм.

Мэвис подняла глаза на Кенелма:

— Он такой решительный, не правда ли? А ведь никто не понимает, чего это на самом деле ему стоит. Надо быть к нему снисходительней.

Кенелм понял, что ему сделан выговор за бессердечность. В этот момент его окликнула миссис Хасвел, и он поспешил к ней, оставив Мэвис наедине с ее сложным отношением к Гевину.

 

Глава 3

К половине шестого Гевин Пленмеллер вернулся в Седары. Гости уже начинали расходиться. Первой на своем допотопном «остине» уехала миссис Айнстейбл, чуть не расплющив входящего в ворота Пленмеллера.

Она притормозила.

— Простите, Гевин. Я вас не напугала?

— Прямо до смерти, — ответил Пленмеллер, подходя к машине. — Меня — калеку! Как вы могли! Не хватало отдавить мне вторую ногу! Я уже мысленно приготовился откинуть копыта.

— Глупо так шутить. Никто не считает вас калекой. К тому же своим скверным поведением вы заслужили, чтобы вас слегка попугать. Всем было ясно как день, что вы просто чураетесь Мэвис Уоренби. Безусловно, она скучновата, но неужели вы не могли придумать любую уважительную причину, чтобы пораньше уйти домой?

— Тогда бы все подумали, что мне не понравилась вечеринка, — парировал Пленмеллер.

— В любом случае это было бы лучше, чем придумывать этот поход за документами для Бернарда.

— Вы неправы. Могу доказать чистоту моих помыслов, — сказал Пленмеллер, доставая из кармана пиджака толстый пакет и протягивая его с ехидной улыбкой миссис Айнстейбл. — Мистер Айнстейбл все еще играет в теннис? — спросил он.

— Да. Я не стала его ждать. Он собирается пойти домой другой дорогой, чтобы посмотреть, как дела на полях. Ужасная глупость с его стороны. Не понимаю, зачем ему это надо.

— А мне кажется, это не так уж глупо. Кстати, как вы себя чувствуете, миссис Айнстейбл? Вы уверены, что доберетесь самостоятельно?

— Спасибо, я чувствую себя прекрасно. А вы заговорили об этом, чтобы вас подвезли?

— Ну что вы? Я не достоин такой чести, — съязвил Гевин.

— Тогда прощаюсь с вами. — Миссис Айнстейбл махнула рукой и выехала из ворот, а Пленмеллер отправился к оставшимся гостям.

Очередной сет в это время подошел к концу, и отыгравшаяся Делия Линдейл подошла попрощаться и поблагодарить миссис Хасвел за прием. Маленькую Розу-Веронику пора было укладывать в постель, и хозяйка не пыталась удержать Линдейлов.

— Мне тоже нора идти, — сказала Эбби.

— Не торопись. Я отвезу тебя домой, — предложил Чарльз.

— Ерунда. Пройдусь пешком.

— Ты, конечно, можешь пройтись, но все-таки я тебя подвезу.

Она рассмеялась:

— Из-за такого маленького расстояния не стоит даже заводить машину.

— Конечно, не стоит. Считай, что я делаю это для мистера Драйбека.

— Очень мило с твоей стороны, мой мальчик, — отозвался мистер Драйбек. — Не откажусь от такого предложения. Последняя игра была просто замечательной, но я уже подустал.

— Чарльз, если ты повезешь домой Эбби и мистера Драйбека, то подбрось тогда уж и майора, — сказала миссис Хасвел. — Мэвис и миссис Клайборн я попрошу помочь мне разобраться с призами. Это займет всего несколько минут. О, я смотрю, на корте уже закончили. Кто выиграл?

— Отличная игра! С переменным успехом, — сказал сквайр, обтирая лицо и шею полотенцем. — Да, годы уже не те. А, Пленмеллер, приветствую вас. Вы снова здесь? Вроде вы собирались уходить?

— Разве вы сомневались в том, что я вернусь, сэр? Я ходил за документами для вас. Лично я не нашел их интересными.

Сквайр удивленно посмотрел на Пленмеллера.

— Не думаю, что в этом была такая большая нужда. Но, как бы то ни было, я вам благодарен. Где конверт?

— Я снова допустил ужасную ошибку. Я отдал все миссис Айнстейбл.

— Жаль. Линдейл мог бы забрать документы и ознакомиться с их содержанием дома. Если вам со мной по пути, можем пройтись вместе, Кенелм, — повернулся он к Линдейлу.

— Боюсь, что нет. Мы без машины, и мне придется идти пешком.

— Так ведь и мы тоже. Заодно посмотрим, как дела на полях.

— Никто никуда не пойдет, пока все не выпьют, — распорядилась миссис Хасвел.

— Спасибо, но мне уже хватит, — сказал Драйбек. — Не хочу торопить Чарльза, но я обещал экономке, что вернусь пораньше. По субботам она обычно ходит в кино, некрасиво срывать ее планы.

— Да и мне тоже пора. — Майор взглянул на часы.

— Тогда, пожалуй, и я пойду, — заявил Пленмеллер, ставя на стол пустой стакан. — И все-то я вечно делаю не так. Надо было вручить мистеру Айнстейблу конверт, стоя на коленях. Вся беда в моем отвратительном воспитании.

— Могу вас подвезти, но предупреждаю, что в машине будет тесновато, — предложил Гевину Чарльз, не обратив внимания на прозвучавшую дерзость в адрес сквайра.

— Думаю, не стоит. Побреду в гордом одиночестве. Миссис Хасвел, нижайше благодарю вас. Вечер был чудесным.

Гевин поплелся в сторону дома и, обернувшись, проводил взглядом отъезжающую машину.

— Ты не думаешь, что поступил нехорошо? — спросила Эбби, сидящая рядом с Чарльзом. — Может, ему действительно больно ходить?

— Да нет же, — ответил Чарльз. — Он способен ходить милями, а вот что касается игры, то это, наверное, ему все-таки тяжеловато.

— Может, именно поэтому он так себя и ведет, — предположила Эбби.

— Не знаю, — безразлично ответил Чарльз. — Он всегда был таким. Просто он пользуется этим. А люди типа моей матери считают своим долгом жалеть его и терпеть все его выходки, отчего он совсем распоясался.

— Должна сказать, что как бы то ни было, ему не следовало так поступать с Мэвис: уйти и бросить ее.

— Да, это в его стиле. Дешевое пижонство. Его братец Уолтер тоже был тем еще типом. Хотя его изрядно покалечило на войне. Неужели, сэр, все в роду Пленмеллеров были такими? — Чарльз повернулся к Драйбеку.

— Пленмеллеры — старинный род нашего графства. Но не могу сказать, что я хорошо знал их, — ответил Драйбек.

— Они с братом были два сапога пара, — заметил Чарльз.

— На него сильно повлияла смерть Уолтера, — предположил майор. — Не скажу, что Гевин мне симпатичен, но иногда его просто жаль.

— Уолтер покончил жизнь самоубийством, это правда? — спроста Эбби. — Я слышала что-то от своей тети. Что же случилось на самом деле?

— Он отравил себя газом и оставил Гевину письмо, в котором обвинял его в своей смерти, — объяснил Чарльз, сворачивая на Хай-стрит. — Правда, его мучила страшная мигрень, и, возможно, это было истинной причиной.

— Чарльз, остановите у перекрестка. Тут мне совсем рядом, — попросил майор, похлопав в знак благодарности молодого человека по плечу.

— Конечно, сэр. — Чарльз притормозил у обочины.

— Спасибо, — подкашлянул майор. — Уверен, что до вашего отъезда мы еще встретимся на корте, мисс Дирхэм. До свидания, мистер Драйбек.

Высадив майора, который направился в сторону Ултимы Тул, они сразу свернули на Триндейл. Через несколько сот ярдов Чарльз высадил Драйбека и затем поехал вперед на Фокслейн.

— Заедем ко мне, — предложила Эбби. — Уверена, что тетя Мириам будет рада тебя видеть. Она никогда не пьет спиртного, но привыкла, что я не мыслю и дня без бокала джина. Так что приглашаю на чай и джин. Кстати, моя тетя не из тех, кто непременно заявляет после первого бокала: «Тебе ведь хватит, дорогая, подумай о своей печени!»

— С радостью, — улыбнулся Чарльз, захлопывая дверцу машины. — Откровенно говоря, я предложил тебя подвезти в расчете на это приглашение…

— А я и не думала сперва тебя приглашать…

— А меня вовсе и не надо было специально просить. Уже много лет я в дружбе с тетушкой Мириам. Мне она, между прочим, тоже приходится тетей, — заметил Чарльз.

— Как, она тебе тетя?! — удивилась Эбби.

— Спроси ее. Она приняла меня как родного, когда я был совсем еще ребенком.

Чарльз распахнул калитку, и молодые люди оказались в ухоженном садике мисс Патердейл. Навстречу с радостным лаем бросился черный лабрадор.

— Вот видишь, даже Рекс признает, что я здесь свой человек. Ты ведь не будешь утверждать, что он приветствует меня просто из вежливости, правда?

— А он, между прочим, никому не делает исключения и всех приходящих встречает одинаково радушно, — нашлась Эбби.

Она подняла глаза на Чарльза и увидела, что он улыбается.

— Неужели? — весело переспросил Чарльз.

— Вот именно. Удивительно дружелюбная псина. Посмотри, тетя Мириам зовет нас. Пошли!

Чарльз вслед за Эбби вошел в дом.

Мисс Патердейл кивнула в знак приветствия, провела гостей в комнату и обратилась к Эбби:

— Как ты провела время?

— Замечательно, — ответила Эбби.

— Что еще она может ответить? — гордо заявил Чарльз. — Она ведь была моей гостьей.

— Как насчет джина? — спросила мисс Патердейл, подтверждая отличные рекомендации, данные ей племянницей. — Я тут купила кое-что для коктейля, хотя ничего в этом не понимаю. Смешивайте сами.

Чарльз ухмыльнулся, глядя на разнообразные бутылки, выставленные на полочке.

— У вас тут чего только нет. На любой вкус. Надо поэкспериментировать.

— Что ты тут намешал? — подозрительно спросила Эбби, принимая из рук Чарльза бокал с соломинкой.

— Последний вопль моды, — торжественно провозгласил Чарльз. — И бокал лимонада для тетушки Мириам.

— Ты туда ничего не добавил, надеюсь? — спросила мисс Патердейл.

— Ну конечно, нет. Я же знаю ваши вкусы.

Мисс Патердейл лукаво посмотрела на Чарльза:

— Знаю я тебя. Ты всегда был самым озорным мальчишкой из всех, что я видела в жизни.

— Это было до того, как я попал в ваши руки. Вы самая лучшая из всех тетушек мира, — сделал комплимент Чарльз.

— Ты, когда хочешь польстить, прямо соловьем поешь… Ладно, а кто принимал участие в турнире, кроме Драйбека и майора? Насчет них-то я знаю, встретила по дороге, — пояснила мисс Патердейл.

— У нас были все, кроме вас и Флоры. Майор сказал, что Флора не смогла прийти, так как ожидает появления потомства. То есть, конечно, не она сама, а одна из ее собак. По-моему, Уклейка.

— Нет, Уключина, — уточнила мисс Патердейл. — Я заходила к Флоре, и она мне рассказывала об этом минут двадцать.

— Уключина? — переспросил Чарльз.

— Самая лучшая из ее собак — Удочка. Моя любимица, — заметила Эбби.

— Даже лучше, чем Уйма? — с сарказмом переспросил Чарльз.

Завязалась весьма оживленная дискуссия о собаках на букву «у».

— Вы оба не правы, — вступила в спор мисс Патердейл. — Самый лучший из них — Ушлый Урюк!

— Ушлый кто? — в один голос переспросили Чарльз и Эбби.

— Урюк. Самый маленький из последнего помета. Бедняжка скончался.

— Какая жалость, — проговорила Эбби.

— Он был недоношен, — пояснила мисс Патердейл. — Представляю себе сцену, когда человек вне себя от горя выкрикивает на всю улицу: «Урюк! Урюк! Урюк!» Хотя не мне подшучивать над Флорой. Имена моих козочек сами говорят за свою хозяйку — Розалинда и Селия. Наверное, я выпила вина в тот день, когда давала им имена. Селия убежала сегодня днем, и в ее поисках я и встретилась с Флорой, выгуливавшей своих собак.

— А у Уключины уже родились щенки? Мне бы так хотелось посмотреть, — спросила Эбби.

— Еще нет. Флора говорит, что они появятся не раньше чем завтра. По правде, она не пошла к Хасвелам по другой причине. Не хотела встречаться с мистером Уоренби. Он пнул ногой Улитку, когда Флора заходила к ним.

— Зверь! — с негодованием проговорила Эбби.

— Да, мне такое бы тоже не понравилось, — сказал Чарльз. — Надо зайти к Флоре и выразить свое соболезнование. Я очень люблю Улитку. Славная собаченция. Эбби, как насчет еще одного джина моего приготовления?

Она протянула Чарльзу бокал.

— С удовольствием. А что касается Уоренби, то его не было на вечеринке. У него возникла какая-то работа или что-то там еще. Мэвис испереживалась, что дядюшке придется ужинать в одиночестве.

— Да Бог с ним, — отмахнулась мисс Патердейл. — Если бы у Мэвис появилась хотя бы унция здравого смысла! А у нее ее нет и, я уверена, никогда не будет. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что подобное самопожертвование никогда никому не приносило добра.

— Как вы все глубоко понимаете, — почтительно заметила Эбби, принимая из рук Чарльза очередной коктейль.

— Если ты считаешь, что я способна на самопожертвование, то глубоко ошибаешься, — вздернула подбородок мисс Патердейл.

— Тетя Мириам, вы все свое время проводите в помощи нуждающимся и больным, ваша благотворительность не знает границ.

— Это не самопожертвование. Не забывай, что я дочь священнослужителя и привыкла к этому с детства. Кроме того, это доставляет мне удовлетворение. Стала бы я этим заниматься, если бы это было не так. Говоря о самопожертвовании, я имею в виду людей типа Мэвис, позволяющих сделать из себя половую тряпку в стремлении угодить любой прихоти деспота, в данном случае Сэмпсона Уоренби. Они выдают это за добродетель. Возьмите Уоренби. Разве он был бы таким деспотом по отношению к Мэвис, если бы та вела себя по-другому?

— Может быть, и так, — согласился Чарльз. — По крайней мере, по его поведению видно, что он ощущает себя самим Господом Богом. Слышали бы вы, что говорит о нем отец. Он считает, что Уоренби вроде кукловода, управляет людьми как марионетками, дергая за веревочки. Он исключительно амбициозен.

— Комплекс власти, — понимающе пояснила Эбби. — Уоренби стал бы интересным объектом изучения для моего старого зануды. Он бы списал с Уоренби какого-нибудь персонажа.

— Может, я и старомодна, но считаю, что ты не должна называть Джефри Силлота занудой, каким бы он там на самом деле ни был.

— Но он именно такой, да и вы, тетушка, тоже, — весело сказала Эбби. — И в этом нет ничего обидного, наоборот, кротость агнца.

— Никогда не встречала мистера Силлота, но чувствую, что у нас с ним много общего, хотя в кротости меня не обвинишь, — согласилась мисс Патердейл. — Да и похожа я скорее на козу, чем на агнца.

Столь нелестный автопортрет вызвал бурные протесты со стороны Эбби и Чарльза, и это очевидно польстило мисс Патердейл. Настал момент для очередного коктейля, и Чарльз с удовольствием наполнил бокалы. Он передал бокал Эбби, и вдруг все услышали, как хлопнула калитка. В окно Эбби увидела Мэвис, бегущую по тропинке в сторону дома. Девушка была чем-то крайне испугана.

— Господи, что-то случилось! Это Мэвис, — воскликнула Эбби.

Дверь оставили незапертой, но Мэвис Уоренби была не из тех, кто мог бы войти не постучавшись.

— Мисс Патердейл, мисс Патердейл! — раздался взволнованный, полный слез голос Мэвис, а затем — нервный стук в дверь.

— Входи, Мэвис, входи. Господи, дитя мое, что с гобой?

— Ох, нет! Это ужасно! — зарыдала девушка.

— Успокойся, тише! — Чарльз взял ее за плечи. — Что ужасно? Что произошло?

— Проводите ее в гостиную, — распорядилась мисс Патердейл. — Эбби, быстренько достань успокоительное из моей аптечки. Так, Мэвис. Сядь, успокойся и расскажи, что случилось.

— Я мчалась всю дорогу, — задыхаясь, проговорила девушка. — Я не знала, что делать. Я думала только о том, как добегу до вас. Господи, мисс Патердейл, мне так плохо!

— Все у тебя в порядке! — твердо заявила мисс Патердейл. — Чарльз, помоги ей лечь на софу. А ты помолчи, милочка. Не говори ничего, пока не успокоишь дыхание. Неудивительно, что ты задыхаешься, пробежав такой путь. Эбби, налей-ка воды. Мэвис, выпей, и тебе сразу станет легче.

Мэвис залпом выпила воду с лекарством и расплакалась.

— Прекрати немедленно! — приказала мисс Патердейл, опасаясь, что у Мэвис начинается истерика. — Ничего понять не смогу, если ты не перестанешь рыдать. Я не могу разобрать ни слова. Возьми себя в руки!

Резкость мисс Патердейл возымела действие. Мэвис сделала над собой усилие, достала носовой платок и стала вытирать лицо, пытаясь успокоиться.

— Это все дядя! — проговорила она. — Я не знала, что мне делать. Я думала, что упаду в обморок. Это так ужасно. Я только и могла, что побежать к вам.

— Что сделал твой дядя?

— Да нет же, нет. Господи, бедный дядя! Я ведь знала, что не должна была оставлять его одного. Никогда себе этого не прощу!

— Мэвис! — резко сказал Чарльз, уставший от всхлипываний и бессвязных слов девушки. — Скажи наконец, что случилось с твоим дядей?

Мэвис подняла на него мокрые от слез глаза.

— Я думаю… Я думаю, что он мертв.

— Господи! — пробормотал Чарльз и глупо добавил: — Что ты несешь?

— Девочка моя, ты сказала, ты думаешь, что он мертв. Но ведь ты бы, безусловно, не оставила его одного, если б могла что-нибудь для него сделать? — сделала вывод мисс Патердейл.

— Сердечный приступ или что-то еще? — спросил Чарльз.

— Да нет же, нет. Гораздо ужасней. — Мэвис снова разрыдалась. — Его застрелили. Я… я уверена, что он мертв. Сначала я подумала, что он спит. Но это на него не похоже. Я подошла к нему ближе и все поняла, как только разглядела…

— Что ты увидела, Мэвис? Постарайся взять себя в руки, — настаивала мисс Патердейл.

— Простите меня. Я была не в себе. У него в голове, здесь, — она показала пальцем на свой левый висок, — рана! Господи, не спрашивайте меня. И я ведь слышала! Я как раз шла по аллее, ведущей к дому, когда раздался выстрел. Даже остановилась от неожиданности, так как выстрел прозвучал совсем близко. Я подумала, что кто-то охотится на кроликов. Открыла ворота и увидела дядю, сидящего на скамейке под дубом…

— Кошмар! — пробормотала Эбби. — Кто сделал это? Ты кого-нибудь видела?

Мэвис, вытирая глаза, отрицательно помогала головой.

— Никто не прятался в саду? — спросила Эбби.

Мэвис посмотрела на нее пустым взглядом.

— Я была настолько ошеломлена, что не могла думать ни о чем, кроме того, что бедный дядя мертв.

— Но ты хоть огляделась кругом? — настаивала Эбби. — Это ведь произошло за мгновенье до твоего прихода. Кто бы это ни был, он не успел бы убежать. По крайней мере, далеко.

— Я ни о чем не могла думать. Я думала только о дяде.

— Ну хорошо, пусть все было так, — сказал Чарльз. — Когда ты поняла, что произошло, что ты сделала?

Мэвис откинула со лба растрепанные пряди.

— Я не знаю. Я была просто ошарашена и какое-то время не могла и шагу ступить. Это казалось просто невозможным! У меня тряслись ноги, и я еле стояла. Я с трудом вошла в дом.

— Я имею в виду не это. — Чарльз старался не горячиться. — Ты позвонила в полицию или вызвала врача?

— Да нет же, нет! Я знала, что за врачом посылать уже поздно. А о полиции я даже не подумала. И надо ли это делать? Мне кажется, будет только хуже. Начнется следствие, все только и будут говорить об этом, — проговорила девушка.

— Мэвис, родная, ты в своем уме? Ты же знаешь, что у меня нет телефона, и, перед тем как бежать ко мне, ты даже не… Прошу тебя! Только не начинай плакать опять. Чарльз, ты куда?

— Я немедленно поеду в дом Уоренби и вызову полицию. Там же дождусь ее приезда.

— Да, ты совершенно прав, — согласилась мисс Патердейл. — Я поеду с тобой.

— Думаю, вам лучше остаться, — посоветовал Чарльз.

— Чепуха! Может, бедняге еще можно помочь!

— Тетя Мириам! — взмолилась Эбби. — Можно я поеду с Чарльзом? Я знаю, как оказывать первую помощь, и…

— Нет, — резко оборвала ее мисс Патердейл. — Ты останешься здесь и присмотришь за Мэвис.

— Я не могу. Вернее, вы это сделаете гораздо лучше меня. Позвольте мне поехать с Чарльзом! — продолжала упрашивать Эбби, идя вслед за ними.

— Нет! — рявкнул Чарльз, давая понять, что дальнейшие просьбы бессмысленны. — Садитесь в машину, тетя, — он подал руку мисс Патердейл, включил зажигание, и автомобиль сорвался с места. — Мэвис — это редчайший экземпляр! Даже грудной ребенок сообразил бы позвонить в полицию. Полный идиотизм! Как вы думаете, что могло на самом деле произойти? — сказал Чарльз, нажимая на газ.

— Понятия не имею. Может, кто-то и в самом деле охотился на кроликов. Я всегда считала, что пора прекратить это безобразие. Мало того что убивают Божьих тварей, так еще и человека могут запросто подстрелить!

Расстояние между домами Уоренби и мисс Патердейл было небольшим. Вскоре они добрались до места. От улицы дом отделяла высокая изгородь. Чарльз остановил машину возле ограды, так как к дому адвоката не было специального подъезда. Они вошли в сад и склонились над безжизненным телом Сэмпсона Уоренби, полулежащим на скамейке под ветвистым дубом.

Уоренби — невысокий, грузный человек — в домашнем костюме и мягких кожаных тапочках сидел неподвижно и уже явно не нуждался ни в чьей помощи.

— У него был домашний врач? — спросил, выпрямляясь, Чарльз.

— Доктор Уоркоп, но, думаю, сейчас в нем нет нужды, — проговорила мисс Патердейл.

— Да, пожалуй. Но наверное, за ним все же надо послать. Я не знаком с формальностями в подобных случаях, но уверен, что врач должен появиться здесь как можно скорее. Вы знаете, в какой комнате у них телефон?

— В его кабинете. Направо от двери, — ответила мисс Патердейл.

Чарльз зашагал через лужайку в сторону дома. Дом имел форму буквы Е. Парадные комнаты выходили на лужайку и деревенские поля. Французские окна на первом этаже были открыты, и Чарльз влез через одно из них в кабинет Сэмпсона Уоренби. Телефон стоял на столе среди труды бумаг и документов. Чарльз набрал номер доктора Уоркопа.

Через несколько минут он вернулся к мисс Патердейл.

— Ну что? Дозвонился до доктора?

— Да. Он немедленно выезжает. Белингэмская полиция тоже.

Мисс Патердейл откашлялась и грубовато констатировала:

— Ну что ж, Чарльз. Ни ты, ни я ничего не можем сделать для бедняга. Это все!

— Да, он мертв, — с натянутой улыбкой проговорил Чарльз. — Но если хотите представить, что за всем этим может последовать, вам стоит приготовиться к неприятностям.

 

Глава 4

Мисс Патердейл уронила монокль и принялась тщательно протирать его.

— Ты не думаешь, что это мог быть несчастный случай? — спросила она Чарльза.

— Каким образом? Его приняли за кролика?

Мириам Патердейл неопределенно осмотрелась по сторонам.

— Ничего не понимаю в баллистике, но ведь все вокруг и впрямь охотятся на кроликов.

— Но не возле домов, — резонно ответил Чарльз. — Более того, кролики, как правило, не летают по воздуху через ограды.

Она бросила беглый взгляд на труп и неуверенно проговорила:

— Но он ведь сидел на скамейке.

— Будьте благоразумны, тетя Мириам! Любому дураку понятно, что произошло убийство. Для этого, по-моему, не надо обладать особо изощренным интеллектом. Совершенно очевидно, где находился преступник во время выстрела. — Он кивнул головой в сторону начинавшихся за изгородью полей, желтеющих в поздних лучах солнца. — Бьюсь об заклад, что убийца засел в тех кустах. Он лишь не рассчитал, что в это время появится Мэвис, оказавшаяся настолько бестолковой, что не предприняла никаких решительных шагов. Именно это и спасло негодяя.

— Но бедняжка и вправду была слишком потрясена случившимся. Такое случается не каждый день, чтобы относиться к этому спокойно. Сейчас, надеюсь, нет смысла идти шарить в кустах? — наивно спросила мисс Патердейл.

Чарльз не мог не рассмеяться.

— Вы совершенно правы, лучшая из моих тетушек! Сейчас в этом нет никакого смысла. Не знаю, как много времени понадобилось Мэвис, чтобы прийти в себя и сообразить, что надо мчаться к вам, но, уверяю вас, преступнику этого за глаза хватило, чтобы скрыться незамеченным.

Мисс Патердейл продолжала тщательно протирать свой монокль. Вставив его на место, она посмотрела на Чарльза и отрывисто сказала:

— Мне все это не нравится. Не могу сказать, что подозреваю кого-либо или хотя бы знаю, кому это могло быть выгодно, но уверена, что всех нас ждут неприятности.

— Обожаю вас за догадливость, тетушка Мириам. — Чарльз обнял ее за плечи. — Не волнуйтесь. Мы с Эбби — ваше стопроцентное алиби, как и вы — наше. Если только мы не застрелили его все втроем — вы целились, я спускал курок, а Мэвис держала дядю…

— Не болтай глупости. — Мисс Патердейл возмущенно оттолкнула от себя Чарльза и опять бросила взгляд на тело Уоренби. — Буду очень рада, когда кто-нибудь сменит нас на этом посту. Думаю, что чем меньше мы знаем и говорим, тем лучше для нас. Стоять и дежурить возле трупа! Как еще ты можешь при этом иронизировать? Я к подобным вещам отношусь иначе.

Однако когда Чарльз предложил ей вернуться домой, она лишь презрительно фыркнула. К счастью, вскоре у ворот появился полицейский констебль Хобкирк, грузный мужчина средних лет, проживавший в коттедже на Хай-стрит. Все свободное от необременительных служебных обязанностей время он посвящал выращиванию помидоров, кабачков и цветов, бравших, как правило, первые призы на местных агрономических выставках.

Констебль с трудом дышал и сильно взмок, проделав весь путь на велосипеде, что было не столь легко для его возраста и солидной комплекции. Он прислонил велосипед к забору и, перед тем как войти в сад, тщательно вытер лицо платком и поправил форменную фуражку.

— Господи, я совсем забыл о Хобкирке, — протянул Чарльз. — Ведь прежде всего я должен был поставить в известность именно его, а потом уже белингэмскую полицию. Он наверняка рассержен. Приветствую вас, Хобкирк, — обернулся он к констеблю. — Рад, что вы приехали. Вот такие вот у нас дела.

— Добрый вечер, сэр. Добрый вечер, мисс Патердейл. — Хобкирк придал голосу официальную сухость. — Как это произошло?

— Мне ничего не известно. Мисс Патердейл тоже не в курсе. Нас здесь не было, когда это случилось. Тело нашла мисс Мэвис и прибежала в дом мисс Патердейл за помощью.

— Понятно. — Констебль достал из кармана блокнот и огрызок карандаша. — Когда, по-вашему, это могло произойти?

— Как вы думаете, тетя? — Чарльз вопросительно посмотрел на мисс Патердейл.

— Ну, — поторопил их Хобкирк.

— Думаю, вам стоит обойтись без «ну», сэр, — высокомерно проговорил Чарльз. — Если бы мисс Мэвис прибежала к вам сообщить об убийстве, то вы бы непременно сделали выводы тотчас же. Но я не полицейский и, смею заметить, никогда им не был.

— Время — очень важное обстоятельство, — надулся Хобкирк, — и нам непременно придется установить его.

— Думаю, у нас это получится. — Мисс Патердейл достала из кармана старинные золотые часики. — Сейчас десять минут девятого, это точно. Часы я проверяла по радио сегодня утром. А здесь мы находимся примерно полчаса.

— Я думаю — минут двадцать, — уточнил Чарльз.

— Мне кажется, больше. Но может, ты и прав. Когда к нам прибежала Мэвис?

— Честно говоря, не помню, — искренне ответил Чарльз. — Думаю, из меня получится скверный свидетель. Я даже не знаю точно, когда произошло убийство. — Он саркастически усмехнулся.

— От вас этого и не требуется, сэр, — вяло пробормотал Хобкирк. — Когда вы пришли, тело было в таком же положении?

— Оно не попыталось сдвинуться ни на дюйм, — ответил Чарльз. — За все время, что мы за ним присматриваем.

— Чарльз, сейчас не время для подобных острот, — строго сказала Мириам.

— Прошу прощения, тетушка. Я, вероятно, сам не свой.

— Тогда возьми себя в руки. Ни я, ни мистер Хасвел не дотрагивались до тела, если вы именно это хотели узнать. Что касается Мэвис, то это маловероятно.

— Я понимаю вас, господа. Ведь всем известно, что нельзя ни до чего дотрагиваться на месте преступления, — поучительно произнес Хобкирк. — А эти бумаги? Если они лежали возле тела, то я заберу их с собой.

— А знаете, что я думаю по этому поводу? — спросил неугомонный Чарльз. — Покойный, должно быть, читал их, более того, даже пристально изучал во время выстрела.

— Возможно, сэр, — с достоинством ответил Хобкирк. — Не говорю, что это не так. Но иногда все бывает совсем по-другому, нежели может показаться на первый взгляд.

— Да, это уж точно, — подтвердил Чарльз. — Кстати, расследование будете вести вы?

В принципе Хобкирку нравился Чарльз, которого констебль считал благовоспитанным молодым человеком. Но сейчас в его голосе Хобкирку почудилось неуважение, перемешанное с неподобающим моменту легкомыслием.

— В мои обязанности, сэр, входит появление на месте преступления первым, до прибытия моих коллег из Белингэма. И вы должны были прежде всего оповестить о случившемся меня, — холодно сказал констебль.

— Ну что ж, жаль, что следствие перейдет из ваших рук к вашим коллегам. Кстати, тетушка, уже правда девятый час? Я должен позвонить матери. Если я не появляюсь в обещанное время, ее воображение рисует ужасные картины, например, как я валяюсь в местной больнице с переломанными конечностями.

Чарльз направился в сторону дома. Хобкирк, провожая его взглядом, пытался собраться с мыслями. За все время службы в должности констебля он ни разу не сталкивался с убийством и пытался восстановить стершиеся в его памяти инструкции о действиях в подобных ситуациях. Он вспомнил, что не должен был позволять мистеру Хасвелу пользоваться телефоном, принадлежавшим покойному, но останавливать его уже было поздно, так это лишь подчеркнуло бы его, констебля, непрофессионализм. В эту минуту размышления Хобкирка были прерваны скрипом открывающихся ворот и появлением доктора Уоркопа. Врача констебль считал надежным и порядочным человеком и явно обрадовался его появлению.

Доктор Эдмунд Уоркоп проживал в комфортабельном особняке на окраине Белингэма. Дом, заодно с профессией, он унаследовал от покойного отца. Доктор был примерно тех же лет, что и Хобкирк, и с подобным происшествием, как и констебль, сталкивался впервые в жизни. Профессиональные приемы Уоркопа были старомодны и вызывали улыбку молодых коллег. Но несмотря на консерватизм своих методов, Уоркоп не испытывал недостатка в больных. Его пациенты, столь же консервативные, как и он сам, не мыслили обратиться со своими проблемами к кому-либо другому и даже боялись умереть, не будучи предварительно осмотренными Уоркопом. Местные старожилы помнили пожилого доктора Бог весть сколько лет и упрямо верили только в него. Сам Уоркоп высоко ценил себя как профессионала, и вряд ли кто-нибудь мог упрекнуть его в каких-либо ошибочных действиях за долгие годы практики. Волнение доктора и отсутствие опыта в подобном деле не выдавала ни единая черточка — ни в его походке, ни в выражении лица. Человек, незнакомый с Уоркопом, легко мог подумать, что на место происшествия прибыл умудренный опытом судебно-медицинский эксперт, всю жизнь проработавший при душегубке.

Доктор кивнул Хобкирку и пожал руку мисс Патердейл, своей старой пациентке.

— Искренне сожалею, мисс Патердейл, что вы оказались свидетельницей столь печального события, — сказал доктор. — Кошмарное происшествие! С трудом поверил своим ушам, когда молодой Хасвел позвонил мне и сообщил, что произошло. Представляю, в каком отчаянии бедненькая мисс Мэвис.

Мисс Патердейл нервно расхаживала между цветочными клумбами. Констебль внимательно наблюдал за каждым движением Уоркопа, склонившегося над телом. После недолгого осмотра доктор выпрямился и сказал:

— Да, мне туту делать, увы, нечего. Безусловно, мгновенная смерть. Бедняга.

— Согласен с вами, сэр. Ваше мнение — как давно он мертв?

— Не могу сказать точно. Полагаю, смерть наступала между пятнадцатью минутами и часом назад. Нельзя упускать из виду, что тело находилось под солнцем.

Все свои соображения по этому поводу доктору пришлось повторить еще раз пятью минутами позже, по прибытии детектива — сержанта Карсфорна — в сопровождении констебля в форме и двоих людей в штатском. Сержант спокойно спросил Уоркопа, может ли тот добавить какие-нибудь детали к уже сказанному, объяснив, что доктор Ротерхоп, главный конкурент Уоркопа в Белингэме, являвшийся также медицинским экспертом, был срочно вызван в тюрьму к кому-то из заключенных и не может прибыть на место.

К тому, что пуля, пробив черепную коробку, застряла в мозгу, доктору нечего было добавить. Сержант после беглого осмотра раны сделал вывод, что выстрел был произведен с довольно большого расстояния, так как никаких следов порохового ожога заметно не было.

В это время к стоящим в аллее присоединился вышедший из дома Чарльз.

— Приветствую вас, — удивленно обратился он к инспектору. — А ведь вы не тот инспектор, который расследовал кражу, происшедшую недавно у нас в офисе? Почему же он не приехал?

— У вас был детектив-инспектор Фронтон, сэр. К сожалению, он болен.

— Да, для него это было бы чересчур, — заметил Чарльз. — Мисс Патердейл, мама сказала, что я должен забрать Мэвис на ночь к нам домой.

— Перед тем как вы заберете мисс Мэвис, мне бы хотелось задать ей несколько вопросов, — сказал сержант.

— Мисс Мэвис не здесь, а у меня дома. Девушка находится под присмотром моей племянницы, — вмешалась мисс Патердейл. — Вы не могли бы поговорить с ней там?

— Конечно, мадам, мне это не сложно, — вежливо согласился сержант. — Думаю, девушке не стоит возвращаться сюда, пока тело не заберут в морг. Они уже выслали машину.

Он повернулся и стал совещаться с коллегами. Один из них, давая вполголоса указания остальным, готовился сделать снимки. Сержант сказал, что времени больше терять нельзя и необходимо как можно скорее поговорить с мисс Уоренби.

— А как же мы бросим дом? — спросила мисс Патердейл. — Ведь там никого нет. Не думаю, что кто-то захочет туда проникнуть, но все же так его оставлять нельзя. Мы не можем даже закрыть ворота, потому что Мэвис в спешке не взяла сумочку с ключами.

— Не беспокойтесь. Я оставлю здесь одного из моих людей, — пообещал сержант.

— Тогда, если у вас нет возражений, я тоже еду, — сказала мисс Патердейл. — Я должна подготовить бедняжку Мэвис к разговору с вами, сержант. Ты отвезешь меня, Чарльз?

Он кивнул в знак согласия и присоединился ко всей компании. Сержант тронулся следом за машиной Чарльза на полицейском автомобиле.

Войдя в дом, мисс Патердейл и Чарльз обнаружили, что Мэвис уже несколько пришла в себя и пьет чай, явно предпочитая его предложенному джину. Девушка спокойно отнеслась к сообщению, что ей предстоит разговор с полицией, и обещала собраться с мыслями и не упустить никаких подробностей. Она уже вспомнила почти все, что видела, и готова отвечать на вопросы.

Чарльз пригласил сержанта Карсфорна в гостиную, и тот, принеся приличествующие случаю соболезнования, приступил к своим обязанностям.

— Видите ли, миссис Клайборн и я задержались ненадолго после того, как все гости ушли, — начала свой рассказ Мэвис. — Мы собирались обсудить турнирные призы. Точно помню, что было десять минут восьмого, когда я покинула Седары. Я еще посмотрела на часы и сказала миссис Хасвел, что должна идти, иначе дядя будет волноваться, почему меня так долго нет, и побежала домой. Оттуда до дома не более пяти минут быстрой ходьбы, так что это случилось в пятнадцать, максимум двадцать минут восьмого, — выложила она свою версию о времени убийства.

— Спасибо, мисс. Мне все понятно. Но после того как вы услышали выстрел, обратили ли вы внимание на что-нибудь еще? — спросил сержант.

— Нет.

— И вы никого не заметили? Скажем, за оградой?

— Нет. Я уверена. Никого. Но я, правда, не особенно смотрела по сторонам, — призналась девушка.

— Не особенно смотрели по сторонам, — задумчиво повторил сержант. — А как вы полагаете: судя по звуку, выстрел был произведен с близкого расстояния?

— Да, наверное… Но боюсь, что плохо разбираюсь в выстрелах. Я вообще не выношу неожиданных резких звуков, поэтому думаю, что могли стрелять и не с очень близкого расстояния, — с сомнением в голосе проговорила Мэвис.

Сержант молча строчил в своем блокноте. Закончив, он спросил:

— Как вы думаете, мисс Уоренби, могли ли у вашего дяди быть какие-нибудь недоброжелатели?

— Нет, что вы! — искренне воскликнула девушка.

— Вы уверены, что он ни с кем не ссорился?

— Да, уверена. Ничего подобного не было, — твердо проговорила Мэвис.

Задав еще несколько вопросов, сержант сказал, что сообщит о времени проведения следственного эксперимента, и поспешил вместе с коллегами обратно в Белингэм.

Мэвис явно не радовала перспектива отвечать на вопросы следователя во время эксперимента, но ей ничего не оставалось, кроме как примириться. Мисс Патердейл заверила ее, что следственный эксперимент и прочие процедуры в подобном случае необходимы и, несмотря на непоколебимую уверенность Мэвис, что дядя бы все это не одобрил, ей придется набраться терпения и мужественно вынести все формальности следствия. Когда же Чарльз передал ей приглашение миссис Хасвел, Мэвис со слезами благодарности ответила, что дядя Сэмпсон наверняка не позвонил бы ей ночевать вне дома.

Никто не понимал, откуда у Мэвис такая уверенность в отношении уже мертвого дяди к любому ее поступку.

— Как странно, что ты ссылаешься на дядю, Мэвис, — удивленно проговорила Эбби.

— Но мы так давно живем в этом доме, — пояснила Мэвис, имея, вероятно, в виду еще средневековых представителей их рода. — Конечно, первое время мне будет очень тяжело, но я должна преодолеть себя. Уверена, что справлюсь! — решительно заключила девушка.

Все недоуменно переглянулись. Чувствовалось, что смерть дяди, а возможно, и перспективы наследства оказали отрицательное влияние на психику Мэвис Уоренби.

— Ну что ж, — после небольшой паузы заговорил Чарльз, — решать, конечно, тебе. Но сможешь ли ты выдержать все в одиночку?

Мэвис глянула встревоженно.

— Я, право, еще не думала. Да и когда бы я успела? Но, прошу вас, давайте не будем об этом. Я просто чувствую, что это мой долг — находиться дома. Тем более, с последним автобусом приедет Глэдис, и я не хочу, чтобы она нашла дом запертым и пустым. Что она подумает? Она ведь еще ничего не знает.

— Трудно подумать о чем-то худшем, чем то, что произошло на самом деле, — сказала мисс Патердейл. — Совсем забыла про Глэдис, когда говорила, что ты будешь дома одна. Не хватало еще в довершение всего лишиться такой служанки, как она. Тогда пока побудь здесь, а потом я провожу тебя домой и мы дождемся Глэдис. Ой, а времени-то уже! — Мисс Патердейл посмотрела на часы. — Наверняка вы все ужасно голодные. Чарльз, оставайся с нами ужинать. Эбби, накрывай на стол.

— Не думаю, что смогу сейчас хоть что-нибудь съесть, — покачала головой Мэвис. — Если вы позволите, мисс Патердейл, я поднимусь наверх и прилягу. Думаю, мне надо немного побыть одной.

Мисс Патердейл согласилась, и Чарльз с Эбби с очевидным облегчением проводили Мэвис наверх, дали ей таблетку аспирина и задернули на окнах шторы.

— Любой незнакомец, послушай он Мэвис, подумал бы, каким ангелом был Уоренби по отношению к племяннице. Знал бы он, как было на самом деле. Хотя если состояние Уоренби перешло Мэвис, то она, безусловно, должна быть благодарна дяде. Не слыхала, что у него имеются более близкие родственники, — сказала мисс Патердейл после того, как Чарльз с Эбби вернулись в гостиную. — Ненавижу лицемерие, но не хотелось бы обвинять в этом Мэвис.

— Не думаю, что эта овечка способна на лицемерие, — откликнулась, нахмурив брови, Эбби.

— Ладно-ладно, не забудь подать ложки и вилки для салата, — проворчала тетя Мириам, направляясь в сторону кухни.

За ужином говорили исключительно о смерти Сэмпсона Уоренби, и мисс Патердейл пророчила всяческие неприятности.

Пить кофе перешли на веранду. Неожиданный стук в дверь возвестил о прибытии гостя, которым оказался Гевин Пленмеллер, безапелляционно заявивший, что он пришел поболтать об убийстве.

— Господи, неужели об этом уже знает вся округа? — взмолилась мисс Патердейл, впуская его в дом.

— А вы сомневались? Минут через десять после того, как Хобкирк вышел из дома Уоренби, по-моему, об этом уже узнали все. Несмотря на то что дома меня поджидала жареная утка с горошком, я, услышав о случившемся, быстренько перекусил в нашей забегаловке и поспешил к вам. Если позволите, с удовольствием выпью чашечку кофе. Кстати, где наша героиня событий?

— Спит наверху, — ответила Эбби. — А откуда вы знаете, что она у нас?

— Сразу узнаю в вас городского жителя, — заметил Гевин, положив в чашку кусочек сахара. — Я, кстати, тоже им когда-то был, но благодаря любимому братцу мне удалось вновь вернуться в Торнден. Жизнь в Лондоне исключительно скучна. Полная зависимость от радио и прессы. Иначе рискуешь оказаться не в курсе новостей. Естественно, я знаю, что мисс Мэвис здесь. И очень рад, что она спит. По крайней мере, можно спокойно потолковать о случившемся.

— И что же судачат по этому поводу? — осведомился Чарльз.

— По-моему, гораздо больше, чем произошло на самом деле. Именно поэтому я и пришел. Хочу выяснить, как все было в действительности. Только не говорите, что это несчастный случай. Кстати, таковым и был первый слух, который до меня донесся. Уверен, что Уоренби убили. Подобные типы существуют специально для искушения потенциальных убийц.

— Чувствуется, если бы он был персонажем одной из ваших книг, ему бы непременно был уготован именно такой конец, — язвительно сказала Эбби.

— Да, вы правы.

— Чарльз думает, что его застрелили из кустов, со стороны полей, — сказала мисс Патердейл.

Гевин перевел вопросительный взгляд на Чарльза, который вкратце изложил свои соображения.

— Он сидел на скамейке в саду, боком к кустам, поэтому был для убийцы легкой мишенью.

— А где находилась Мэвис во время выстрела? Если верить Хобкирку, она была непосредственно на месте преступления.

— Не совсем так. По ее версии, она только вошла в сад, когда раздался выстрел. Тут, пожалуй, убийце повезло. Парой секунд позже он бы оказался в поле ее зрения, и тогда, возможно, у него нашлась бы пуля и для Мэвис.

— Да нет же. Это бессмысленно! — возразила Эбби.

— Кто знает? — пробормотал Гевин. — Лично я пойду и осмотрю территорию завтра утром. Интересно, виден ли вход в сад с пустыря? Я склонен думать, что виден.

— Я, кстати, тоже об этом подумал, — согласился Чарльз. — Хотя здесь возможны вариации. Может, все внимание убийцы было приковано к прицелу и он не смотрел в сторону входа. А если он стрелял лежа, то мог и вообще не видеть входа — его загораживали бы кусты.

— Мне кажется, обе версии слабоваты, — подытожил Пленмеллер. — Выходит, что убийца полный идиот, а лично мне в это не верится.

— А разве они не такие на самом деле? — спросила Эбби. — По-моему, это только в книгах из громил и прочих преступников делают коварных хитроумных героев.

— Достаточно верно насчет книг, но все-таки не очень верится, что действовал профан.

— Вряд ли в наших краях можно встретить специалиста в области убийств мирных обывателей. Но, как бы то ни было, всех занимает только один вопрос: кто он? — сказал Гевин.

— Согласна с вами, — кивнула Эбби. — Я тоже думала об этом, но у меня нет никого на примете. Чтобы убить человека, недостаточно просто его недолюбливать, не так ли?

— Кроме того, у Сэмпсона Уоренби не было врагов, об этом говорит и Мэвис. Кто мог это знать лучше ее? Так что это на ее совести.

— Она так и сказала? — осведомился Пленмеллер.

— Да, именно, — подтвердила мисс Патердейл. — Когда ее спросил об этом детектив. Мне кажется, в этом плане он зашел слишком далеко в своих вопросах.

— Я, по крайней мере, считаю, что инспектор не только имеет право, а просто обязан докопаться до правды. И, откровенно говоря, ни для кого не секрет, как большинство соседей относилось к Уоренби. А если и секрет, то лишь для ослепленной любовью племянницы.

— С этим трудно не согласиться, — кивнула мисс Патердейл. — Но глупо утверждать, что Мэвис была настолько слепа, чтобы не понимать истинного положения вещей. Я имею в виду реальное отношение людей к Уоренби. Уверена, что Мэвис это прекрасно знала. Безусловно, она была в шоке, но не настолько, чтобы позабыть все на свете. Она никогда не выносила сор из избы и не жаловалась на деспотизм Уоренби, но несколько раз была со мной очень откровенна.

Гевин, с интересом слушавший все, что говорилось о Мэвис, нарушил молчание.

— Как хорошо, что я заглянул сюда. Полностью согласен с вами. Со своей стороны могу заметить, что для меня эта фальшь всегда была очевидной.

— Еще бы! — ухмыльнулась Абигайль.

— Эбби! — одернула ее мисс Патердейл.

— Да, это и впрямь деликатная тема, — тоже с ухмылкой проговорил Чарльз.

— Так, хватит! — оборвала присутствующих мисс Патердейл. — Это дурной тон — ехидничать над случившимся. Мэвис все это говорила, потому что не считала возможным говорить дурно о погибшем.

— Интересно, в каких выражениях она говорила бы об Адольфе Гитлере? — съязвил Гевин.

— Это совсем другое дело, — отрезала мисс Патердейл.

— Ну что ж, — резюмировал Пленмеллер, поднимаясь с кресла. — Если мне не позволяют подозревать Мэвис, то я останусь при своем изначальном мнении.

— И кто же это, по-вашему? — поинтересовалась Эбби.

— Миссис Мидхолм. Отомстила за кровь своей Улитки. Мне куда больше по душе подозревать миссис Мидхолм, хотя у нее наверняка найдется нерушимое алиби. У Мэвис же, как я понимаю, его абсолютно нет. Теперь мы и начнем развлекаться по-настоящему: станем выяснять у кого есть алиби, а у кого оно вовсе отсутствует. Как я понимаю, у вас троих алиби железное, что делает процесс скучным, — подытожил Пленмеллер.

— А как насчет вашего собственного? — решительно спросила Эбби.

— Абсолютно никакого. По крайней мере, я на это надеюсь. Если же хозяин «Красного льва», куда я зашел перекусить, станет утверждать, что во время убийства я был именно там, то я это решительно опровергну. Полиция уж точно удовлетворит мои притязания на роль злодея. Я пишу детективные рассказы, довел до самоубийства братца, у меня хромая нога. Что еще надо полиции, чтобы возвести меня в ранг главного подозреваемого? Все дьявольские черты налицо.

— Вы знаете, — начал Чарльз, — я вполне допускаю, что если брать в расчет время убийства, то очень у многих не будет прочного алиби. Скажем, сквайр, Линдейл, майор, старик Драйбек — все они в то же время возвращались домой после вечера в Седарах.

— Не забудьте меня и супругу пастора, — добавил Пленмеллер.

— А как насчет самого пастора? Где был он сам в это время? — спросила Эбби.

— Насколько я помню, он отправился проведать кого-то из больных прихожан. Как бы то ни было, он вне подозрений.

— Так же, как и майор с мистером Драйбеком, — добавила Эбби. — Мы с Чарльзом отвезли их домой.

— Скорее наоборот. Я высадил майора по его просьбе на перекрестке и абсолютно не ручаюсь за его последующие действия. Не то что я вношу его в список подозреваемых, но факты остаются фактами, — резонно заметил Чарльз. — А что касается Драйбека, то он вышел из машины напротив собственного дома, но лично я не видел, как он туда вошел.

— А ведь это и в самом деле так! — взволнованно проговорила Эбби. — И именно он может стать реальным кандидатом в подозреваемые!

— Я думаю, достаточно, — вмешалась в разговор мисс Патердейл. — Подобные разговоры до добра не доведут.

— Вы правы, тетушка Мириам. Бьюсь об заклад, что бедный Драйбек вовсе не единственный потенциальный подозреваемый, — согласился Чарльз.

— К тому же, дорогой мой, нет ничего проще, чем перемывать кости старику Драйбеку. Что, интересно, ты сказал бы, если в подобном духе злословили бы о твоем отце? — спросила Чарльза мисс Патердейл.

— О моем отце? Но с какой стати, если его там не было? — возмутился Чарльз.

— Безусловно, его там не было. Но что бы ты сказал, если бы принялись гадать, где он мог быть в это время? Так что не будь столь категоричен в высказываниях, Чарльз. Не суди, да не судим будешь, как сказано в Писании… Сперва установи, а потом уж обвиняй.

Чарльз рассмеялся:

— Отец! Чудесная мысль! Я обязательно поинтересуюсь у него, не он ли укокошил бедного Уоренби.

 

Глава 5

В полдень следующего дня старший констебль округа — полковник Скейлс — слушал доклад сержанта Карсфорна, который провел утро в безуспешных поисках новых улик. Доклад явно не порадовал полковника обилием информации по делу, и Скейлс сказал, что ему потребуется некоторое время, чтобы обдумать положение. Минут через пятнадцать, взвесив имеющиеся у него факты по делу об убийстве Уоренби, старший констебль с ехидной усмешкой сообщил Карсфорну, что инспектор Фроптон очень вовремя подхватил корь и не вляпался в это, по его мнению, почти безнадежное дело.

— Да, сэр, — только и сказал сержант, разрываемый желанием получить застуженное повышение после удачного расследования и пониманием сложности свалившегося на него дела.

Около четырех часов Карсфорну, находящемуся в растрепанных чувствах, представили светлоглазого веселого человека, который буквально влетел в кабинет старшего констебля. Вслед за ним вошел высокий мужчина с жестким выражением лица.

— Старший инспектор Хемингуэй? — спросил полковник Скейлс, вставая из-за стола и протягивая вошедшему руку. — Рад приветствовать вас. Премного наслышан о вашей работе. Я сообщил наверх, что нам потребуется опытный профессионал, и, как вижу, меня не подвели.

— Благодарю вас, сэр, — поблагодарил Хемингуэй. Он пожал полковнику руку и представил своего коллегу: — Инспектор Харботл, сэр.

— Приветствую вас, инспектор. А это детектив, ведущий дело, — сержант Карсфорн.

— Буду рад работать с вами, — сказал старший инспектор, пожав руку сержанту. — Не стану утверждать, что уже вник в дело, но оно кажется мне интересным.

— Что? — переспросил полковник, который, как и мисс Патердейл, не ожидал от следствия ничего хорошего. — Я не ослышался? Вы сказали — интересное дело?

— Да, сэр. Я бы даже сказал — неординарное, — уточнил старший инспектор.

— Возможно. В некотором смысле. Правда, само по себе это убийство не дает нам никаких зацепок, все сделано весьма тривиально, — заметил полковник.

— Да, ничего из ряда вон выходящего, — согласился Хемингуэй. — Обыкновенный выстрел, из обыкновенного оружия.

— Человека застрелили в его собственном саду, — почти равнодушно проговорил полковник. Ему почему-то показалось, что старший инспектор отнесся к делу недостаточно серьезно. Друг полковника, служивший в Скотленд-ярде, рассказывая ему про старшего инспектора, предупредил, что тот может показаться человеком не слишком похожим на полицейского.

— Прошу садиться, — предложил полковник всем присутствующим, закуривая трубку. Затем вынул из ящика стола коробку с сигаретами и протянул коллегам. — Хочу рассказать вам о случившемся.

Старший инспектор и его помощник взяли по сигарете и протянули коробку Карсфорну, но тот отказался, вполголоса проворчав, что не курит.

Раскурив трубку, полковник начал излагать имевшиеся у него факты, которых оказалось не так уж много. Гораздо больше времени ушло на перечисление всех обитателей Торндена. В отличие от старшего инспектора, внимательно слушавшего полковника, его помощник, казалось, не проявлял никакого интереса и сидел, вперив остановившийся взгляд в противоположную стену.

— Доктор Ротерхоп, — заключил полковник, — провел сегодня утром вскрытие трупа. Возможно, вам лучше самим ознакомиться с заключением, но в данном случае причина смерти не вызывает никакого сомнения.

Хемингуэй взял со стола полковника листок и начал внимательно читать.

— Единственная информация, — подытожил он, — которой мы до сих пор не располагали, это то, что выстрел был произведен из ружья двадцать второго калибра, и еще кое-что из малозначимых для следствия сведений. Ну что ж. Думаю, что в округе не наберется более сорока-пятидесяти ружей этого калибра. Предстоит работенка для моих ребят — проверить каждое из них. А гильзу преступник оставил?

— Да, сэр, — не без гордости подтвердил Карсфорн. — Мы нашли ее на месте, обозначенном на карте.

— Неплохая работа, — одобрительно проговорил Хемингуэй и, взяв лупу, тщательно изучил гильзу. — Отчетливо видны насечки, характерные для конкретного ствола. Не надеялся на это, честно говоря. В девяти случаях из десяти устаревшие ружья двадцать второго калибра не оставляют на гильзе никаких следов. Теперь мы просто обязаны определить ружье, которое выстрелило этой штуковиной. Хотя хорошее начало не всегда оборачивается успешным концом. Но, как бы то ни было, это удача.

— Надеюсь на ваш успех, — с уверенностью в голосе проговорил полковник.

— Судя по вашим словам, в Торндене проживает довольно своеобразная публика, сэр. Иногда свидетели сильно усложняют следствие.

— Вы полагаете? — хмыкнул полковник.

— Да, сэр. Именно так, — подтвердил Хемингуэй, переворачивая страницу доклада медицинского эксперта. — С одной стороны, люди, о которых вы мне говорили — сквайр, пастор, мистер Драйбек, майор, — стоят друг друга. Я ни в коем случае не обвиняю их, — добавил он, взглянув на полковника. — Но уж больно они не любят, когда назойливые полицейские суют нос в их дела. Они к этому не привыкли. С другой стороны, они, безусловно, куда более образованны и интеллектуальны, чем обычные преступники. К счастью, с подобными типами не так уж часто приходится сталкиваться, но кажется мне, что работенка предстоит не из легких, — со вздохом добавил старший инспектор и отложил в сторону рапорт. — Вижу, у вашего доктора Ротерхопа есть некоторые сомнения по поводу точного времени смерти. Что вы об этом думаете?

— К сожалению, доктор Ротерхоп прибыл на место преступления несколькими часами позже происшедшего. Молодой Хасвел прежде позвонил Уоркопу, домашнему врачу покойного. Ротерхоп, поверьте мне, человек исключительно пунктуальный и не любит говорить расплывчато. Так что в силу упомянутых обстоятельств, устанавливая время смерти, мы, прежде всего, исходим из показаний мисс Уоренби.

— Мне кажется, у вашего Ротерхопа просто взыграла профессиональная педантичность, — предположил Хемингуэй.

Главный констебль рассмеялся.

— Вам не откажешь в проницательности. По это не совсем так. Уоркоп, безусловно, неплохой знаток своего дела. Он давно практикует в Белингэме, но молодые коллеги считают его методы, ну… не то что неверными, а скорее старомодными.

— Все понятно, сэр. А известно хотя бы, кому могла быть на руку эта смерть?

— Прямая наследница — его племянница, мисс Мэвис. Есть, правда, еще какая-то дальняя родня. Завещание хранится в сейфе его офиса. Если вы хотите подробней ознакомиться с делами Уоренби, вам лучше всего поговорить с его помощником — Купдандом. Простой такой парень, всю жизнь прожил в Торндене.

— У них были хорошие отношения? — осведомился старший инспектор.

— О да, в этом я не сомневаюсь. Он всегда хорошо отзывался о Уоренби. Ему причиталось по завещанию небольшое наследство, что-то около пары сотен футов. Не больше. Парень был потрясен его смертью. Сержант может подтвердить это.

— Да, сэр. Я говорил с ним. Сам Купланд — человек уважаемый в округе. Кстати, не так уж легко найти хорошего помощника-управляющего, тем более в таком городке, как Белингэм. У мистера Драйбека, например, его управляющий прослужил тридцать пять лет.

— Драйбек, — повторил Хемингуэй, — это тот господин, которого, как вы сказали, после теннисного турнира подвезли домой? Где он живет?

Сержант указал дом Драйбека на карте Торндена.

— Здесь, сэр. Его подвезли до дома и высадили из машины в семь часов. Максимум — несколькими минутами позже. В половине восьмого, по словам его экономки, он сел ужинать. Что он делал в получасовом промежутке, она не знает, так как не видела его.

— А что он делал, по его собственным словам?

Сержант достал свой блокнот.

— Он сообщил нам, что, придя домой, сразу поднялся наверх и принял душ. После этого вышел в сад полить цветы. Всем этим он занимался, пока его не позвали ужинать. Экономка утверждает, что ей пришлось звать его дважды, так как в первый раз он не услышал.

— А где все это время была сама экономка?

— Курсировала между кухней и гостиной, готовила ужин и сервировала стол. Кухня и гостиная не смежные, и между ними довольно просторный холл, в котором нет окон, и она не могла видеть, чем занят на улице Драйбек.

— А из окна на кухне хорошо просматривается сад?

— Нет, сэр. Из-за высокой живой изгороди большая часть сада остается вне поля зрения, если смотреть из кухонного окна.

— Ну что ж, хорошо, — вздохнул Хемингуэй. — Из всего этого вытекает, что эти полчаса мистер Драйбек мог находиться где угодно. Судя по вашему плану, между домами Уоренби и Драйбека не больше полумили.

— Да, сэр. Но он не мог дойти до дома Уоренби, минуя дом мисс Патердейл.

— А что, он не мог обойти, что ли?

— Трудно сказать, сэр. Наверное, мог, — признал сержант.

— Нет, судя по всему, он не будет основным кандидатом на главную роль в этой драме. В каких отношениях он был с Сэмпсоном Уоренби?

Сержант в нерешительности глянул на полковника Скейлса. Но тот смотрел прямо перед собой на тлеющий в трубке пепел.

— Думаю, сэр, было бы несправедливо назвать их отношения хорошими, — помолчав, проговорил сержант. — Прежде всего — конкуренция на профессиональном поприще. Мистер Драйбек человек в годах, и методы его работы тоже не отличаются новизной. А Уоренби гораздо моложе, и удача явно сопутствовала ему в последнее время.

— Понятно, — проговорил главный инспектор, переходя к дальнейшему обсуждению. — Расскажите немного об остальных участниках этих событий. Не будем останавливаться на племяннице Уоренби, забыл ее имя, на этой вашей мисс Патердейл и молодом Хасвеле. У них, как я понял, железное алиби.

— У вас блестящая память, сэр, — сделал комплимент Хемингуэю главный констебль.

— Да, в этом патрону и впрямь не откажешь, — подтвердил инспектор Харботл, с гордостью посмотрев на шефа.

— Дар Божий! — заскромничал Хемингуэй. — А поляк — что это за фигура, сержант? Если бы мне сказали, что этот тип как-то замешан в деле, мое подозрение наверняка пало бы на него. Забыл его фамилию. Напомните, пожалуйста.

Сержант опять заглянул в свой блокнот.

— Замагориски, — по слогам произнес сержант. — Его обычно называют мистер Ладислас. Христианское имя.

— Ну что ж, и мы будем звать его именно так. Хотя, по-моему, более нехристианского имени я не слышал, — сделал вывод Хемингуэй. — Как бы то ни было, чем быстрее мы определимся с этим типом — тем лучше. У меня как-то по делу, помнится, проходило два поляка, и они чуть было не довели меня до нервного срыва. Этого Ладисласа, между прочим, видели после пяти тридцати разъезжающим на своем мотоцикле возле дома Уоренби. Что он мог там делать?

— В Торндене говорят, сэр, что он бегает за мисс Уоренби, а ее дядя не переносил одного его вида. По профессии он какой-то инженер и работает у Бейбсайдов. Комнату снимает у миссис Докрэй, как раз за домом мистера Драйбека. Вот здесь. — Сержант указал место на карте. — Приятной внешности молодой парень. Говорят, немного вспыльчивый. В Польше у его отца крупный бизнес, связанный с недвижимостью. Как я выяснил, до войны они процветали. В Торндене он мало с кем общается, а с мисс Уоренби познакомился в доме пастора, и девушка, похоже, всерьез им увлеклась. Мисс Уоренби очень добра, и она говорила мне, что ей жаль бедняжку, с которым никто не дружит. Она откровенно призналась, что ее дядя был категорически настроен против Ладисласа и запретил ей встречаться с ним. Но все же они постоянно виделись, особенно когда Уоренби был в отъезде. Его, кстати, заметила недалеко от Фокслейна миссис Кингстон. У нее там небольшой магазинчик, и она как раз в то время вышла на улицу проветриться. По ее описанию, это был он. Впрочем, его невозможно с кем-либо перепутать: приятное лицо, шатен и явно иностранец.

— Больше она не видела его?

— Она закрыла магазин и отправилась домой.

— И какова его собственная версия?

— Поначалу он клялся, что его и в помине не было возле дома Уоренби, но я не придал этому особого значения, потому что к этому времени вся округа уже знала, что Уоренби убит, и поляка можно было понять. Свою ложь он объяснил тем, что соседи настроены против него, и он боялся, что первым попадет в список подозреваемых. Потом все же сказал, что приходил в Фокслейн в надежде встретиться с мисс Мэвис. Он не знал, что она ушла на теннисный турнир к Хасвелам. Так как была суббота и Уоренби должен был находиться дома, молодой человек тихонечко прошел через боковую калитку, ведущую к кухне, чтобы выяснить у служанки, дома ли Мэвис. Он говорит, что постучал в дверь, но ответа не последовало и он сразу же ушел. Клянется, что вернулся в дом миссис Докрэй до шести и больше не высовывался. Но так как миссис Докрэй была в это время в кино, то она не может подтвердить его слов.

— А у этого поляка есть оружие? — спросил Хемингуэй.

— Он говорит, что нет, сэр. Улик же, свидетельствующих о противоположном, я не обнаружил. Миссис Докрэй сказала, что как-то видела у него ружье, но это было несколько недель назад и, как выяснилось, оно принадлежало мистеру Линдейлу и Ладислас давно вернул его хозяину. Сам Линдейл подтвердил это. Он владелец фермы в Рашифорде, по дороге на Хоксхед.

— Ну что ж, давайте поговорим об этом самом Линдейле, — предложил Хемингуэй. — Я смотрю, его ферма расположена как раз в начале дороги, ведущей в Фокслейн. Есть у вас какие-либо соображения насчет того, что он мог иметь что-то против Уоренби?

— Абсолютно никаких, — вступил в разговор полковник. — Он новый человек в здешних местах. Купил ферму около двух лет назад, а перед этим был биржевым брокером. У него очаровательная супруга и годовалый ребенок. Он совсем недавно обзавелся семьей.

— Да, сэр, все именно так, — подтвердил сержант. — Не думаю, что есть какие-либо мотивы для подозрения в их причастности к убийству, несмотря на то что мистер Линдейл недолюбливал Сэмпсона Уоренби. Это связано с назначением в Речной комитет, а Уоренби претендовал на это место. Но, насколько мне известно, никто в Торндене не хотел, чтобы их представителем в комитете был Уоренби.

— Кто не хотел? Кого вы имеете в виду? — спросил Хемингуэй. — Честно говоря, не очень-то я разбираюсь во всех этих комитетах, но, чувствую, придется этим заняться.

— Думаю, это не слишком важно в нашем случае. Членство в комитете было лишь приятным добавлением к его делам. Думаю, для Уоренби это могло стать лишь вопросом престижа. А он был человеком пробивным и настойчивым. Что же касается назначения на должность в комитете, то это целиком зависело от сквайра, Гевина Пленмеллера, Генри Хасвела и Линдейла. Все они владельцы прибрежных земель. Ранга протекает по территории сквайра и Линдейла, а у Хасвела и Пленмеллера на этих землях находится частная собственность. Не вижу во всем этом какой-либо связи с убийством. А что касается Линдейла, то не будь он членом этой компании, то его вообще можно было бы вычеркнуть из дела.

— Понятно, сэр. И все же вернемся к Линдейлу. У нас нет ни одного свидетеля, который мог бы дать показания о его действиях между шестью пятидесятью и семью тридцатью.

— Да, Карсфорн, вы были совершенно правы, что допросили его, — сказал полковник сержанту.

— И что он говорит? — спросил Хемингуэй.

— В шесть пятьдесят или около того, — начал сержант, глядя в блокнот, — он покинул Седары вместе со сквайром, и они пошли по дорожке, ведущей от Хасвелов. Миссис Линдейл ушла той же дорогой четвертью часа раньше. Женщина, которая помогает им ежедневно по хозяйству и присматривает в их отсутствие за ребенком, не готова с точностью сказать, во сколько пришла на ферму миссис Линдейл, но к семи, когда служанка обычно уходит домой, она уже точно вернулась. Миссис Линдейл всегда старается появиться дома пораньше, так как очень волнуется за девочку. Сквайр, пройдя часть пути с мистером Линдейлом, свернул в сторону своего дома, а Линдейл отправился дальше в Рашифорд один. По его словам, в дом он вошел не сразу. Отправился проверить, закончили ли рабочие ремонтировать изгородь. Это в нескольких минутах ходьбы от его дома. Но рабочие к этому времени уже ушли, и он никого не встретил. По его словам, он вернулся домой ровно в семь тридцать, что и подтвердила его супруга.

— Что ж, звучит неплохо, — подытожил Хемингуэй. — Расскажите теперь мне о сквайре — мистере Айнстейбле.

— Итак, мистер Айнстейбл, — начал сержант. — Пройдя часть пути с мистером Линдейлом, он свернул в сторону, чтобы посмотреть свои земли, и не появлялся дома до семи сорока пяти. Его жена, я должен заметить, чувствовала себя неважно и уехала от Хасвелов в шесть тридцать. Это подтвердил мистер Пленмеллер. Он встретил ее в воротах, возвращаясь с нужными сквайру бумагами. По его словам, она выглядела болезненно и, похоже, сильно нервничала. У нее действительно не все в порядке с нервами. Раньше других ушел еще один человек — пастор. Он откланялся сразу же после чая, чтобы успеть навестить одного из своих заболевших прихожан. Я, честно говоря, не проверял, но, думаю, в этом не было необходимости…

— А можно было бы и проверить, — заметил Хемингуэй. — А что вы можете сказать про его жену?

— Супруга пастора и мисс Уоренби последними покидали Седары, сэр. — Сержант был несколько смущен последней репликой старшего инспектора. — Они обе ушли в десять минут восьмого. Мисс Уоренби вышла через главные ворота и направилась по тропинке, ведущей в Фокслейн, а миссис Клайборн — вниз по дороге в Вудлейн. Это я проверил. Ее видел старик, живущий на Хай-стрит. Он сидел на скамейке в саду и заметил, что она проходила мимо. Он не может назвать точного времени, но говорит, что с ней перебросился несколькими словами. Он также видел мистера Пленмеллера, который, по его словам, зашел в закусочную «Красный лев». Никакого ружья у него с собой не было. Уж за это старик ручается.

— Видимо, миссис Клайборн можно вывести из игры и остановиться на этом странноватом типе Пленмеллере. Я вроде бы слышал о нем, но не имел удовольствия видеть лично, — отметил Хемингуэй.

— Вполне вероятно, что вы могли о нем слышать, — подтвердил полковник. — Он пишет детективные рассказы. Я не читал, но говорят, что они очень занимательны.

— Не все золото, что блестит, — философски заметил Хемингуэй. — Похоже, мы столкнулись с одним из этих криминалистов-любителей, не так ли, сэр? Кстати, как обстоит дело с его алиби?

— Здесь имеются некоторые сомнения, — сухо ответил полковник. — Расскажите сержант, что он вам наплел.

— Хорошо, сэр. Про него говорят, что он и мечтать не мог ни о чем более занятном, чем быть замешанным в деле об убийстве. Сегодня утром я застал его и майора Мидхолма в «Красном льве». Пленмеллер был просто душой компании, попивал себе пиво и уверял всех присутствующих, что Уоренби убил не кто иной, как жена майора — миссис Мидхолм — за то, что покойный грубо обошелся с одной из ее собачек. Он, понятно, шутил, но это явно не нравилось майору. Затем Пленмеллер принялся рассуждать, как бы действовал он, если бы задумал стать убийцей. Когда я представился и сказал, что хочу поговорить, он просиял, словно всю жизнь только и мечтал вляпаться в подобную историю. Я не собирался вести с ним подобный разговор в баре и предложил пройти к нему домой, но его это не устроило. «Вы, конечно, хотите знать, где я был во время совершения преступления. Могу вас порадовать: у меня нет никакого алиби», — заявил мне Пленмеллер. Майор же уверен, что Пленмеллер пошел именно домой, тогда как остальные, а именно: сам майор, мистер Драйбек и мисс Дирхэм — поехали дальше на машине молодого Хасвела. «А откуда вы знаете, что я пошел именно домой? Может, я отправился вовсе в другое место. И Крелинг — владелец бара — поклянется, что я не заходил сюда вчера до закрытия». Однако Крелинг этого не подтвердил, а, наоборот, сказал, что видел Пленмеллера в баре, но не может с точностью назвать время. Майору надоели его выкрутасы, и он рявкнул: «Прекратите строить из себя дурака и превращать трагедию в фарс». А Пленмеллер расхохотался и объявил, что давно мечтает испытать истинные ощущения подозреваемого в убийстве. Однако потом он сообщил, что перед «Красным львом» успел зайти домой, но доказать это невозможно, так как домохозяйка, миссис Блайндберн, не могла его видеть, потому что была на кухне, и не могла слышать его шагов, так как глуха как тетерев, что действительно правда.

— Понятно, — мрачно хмыкнул Хемингуэй. — Встречались мне подобные типы. Ну что ж, при определенном везении убийство можно будет легко повесить на него.

Полковник усмехнулся, а сержант застыл с отвисшей челюстью и вылупив глаза.

— Я готов допустить, что он мог совершить это убийство, но не осмелюсь с уверенностью сказать, что это и впрямь именно он, — проговорил Карсфорн.

— Успокойтесь, сержант. Старший инспектор просто пошутил, — попытался успокоить коллегу полковник.

— А что у нас есть на Хасвела-старшего? Или он, как жена Цезаря, вне подозрений? — спросил Хемингуэй.

— Его там не было, сэр. Он в полдень уехал в Вудхол и вернулся только к половине девятого. Вудхол находится в добрых пятнадцати милях от Торндена. Там большое имение, и мистер Хасвел ищет на него покупателя. Он агент по недвижимости, и, надо отдать ему должное, в бизнесе у него все в порядке.

— Он был в хороших отношениях с мистером Уоренби?

Сержант поколебался с ответом.

— Затрудняюсь сказать наверняка, но, думаю, ничего такого, если вы меня правильно понимаете, между ними не было. Они оба были членами комитета, и, возможно, в чем-то их мнения расходились.

— Расскажите мне что-нибудь еще, — предложил Хемингуэй. — Например, о тех, кто был в хороших отношениях с погибшим.

Сержант ухмыльнулся.

— Вы попали в яблочко, господин старший инспектор, — проговорил полковник. — Он был изрядным мерзавцем, и местные жители его на дух не выносили. Я, конечно, не имею в виду себя, но он был из тех, кто ложки мимо рта не пронесет и, кроме того, всегда стремился стать хозяином положения. Я бы сказал, такой мини-Гитлер. Амбициозный выскочка, желавший стать царьком местного значения. Он совал нос во все дела, включая те, к которым не имел ровным счетом никакого отношения. Даже умудрился влезть в благотворительный комитет, организованный леди Бинчестер год тому назад. Он надеялся, что это укрепит его влияние. Да только ничего не вышло!

— У меня складывается впечатление, сэр, что он нажил себе врагов не только во время своего пребывания в Торндене. Мы фактически проверили все возможные торнденские версии. А как насчет людей из Белингэма, он ведь раньше вел дела здесь?

— Мы, безусловно, допустили и такую возможность, но из опрошенных Карсфорном жителей Торндена никто не видел там кого-либо из Белингэма. Хотя, не скрою, что большинство из нас облегченно вздохнули, когда он переехал из Белингэма в Торнден. Пожалуй, к нему относились хуже, чем к кому-нибудь другому, но для того чтобы прикончить человека, недостаточно просто его не любить. Я уверен, должен иметься более серьезный мотив. И именно поэтому, сэр, счел необходимым немедленно позвонить именно в Скотленд-ярд, так как не находил реального основания для серьезного обвинения кого-либо.

— Так вы говорите, значит, что этот поляк неровно дышит к его племяннице, не так ли? — вкрадчиво спросил Хемингуэй. — Кроме того, он, кажется, пользуется взаимностью. А если ей достанется наследство, то это само по себе достаточный мотив!

— Я вам советую самому познакомиться с мисс Уоренби, — усмехнулся полковник.

— Непременно воспользуюсь вашим советом, — пообещал старший инспектор.

 

Глава 6

— Вся беда в том, Хорэйс, — говорил Хемингуэй своему помощнику, — что вы вечно чем-то не довольны. Смотрите, стоит какой прекрасный день, я вас отвез в чудный ресторанчик, о котором вы могли только мечтать, и единственное беспокойство, которое я вам доставлю, — это предложу попробовать еще какой-нибудь деликатес… А вы сидите с постной физиономией!

Инспектор Харботл, кивая головой на тарелку со сливочным маслом, мрачно поинтересовался:

— Пусть это и не особенные деликатесы, но любопытно знать, где эти ребята берут масло, когда Англия еще голодает и не оправилась от чертовой войны?

— Не задавайтесь лучше вопросами, а ешьте, — посоветовал ему шеф.

Хемингуэй принялся за еду. Оба полицейских сидели в пустом кафе при гостинице, очень старой и далеко не лучшей в Белингэме. Она располагалась в глубине улицы и служила приютом для небогатого люда. Матрацы были набиты птичьими перьями, и на немногих обитателей приходилась всего одна общая ванная комната со старомодными кранами. Решетчатые окна можно было открыть, только приложив геркулесовы усилия. Так как клиенты этого заведения не знали праздности, то на всех посетителей была одна гостиная и небольшая кофейня с длинным столом и несколькими стульями, в которой сейчас и сидели Харботл с Хемингуэем. У стены стоял массивный желтый шкаф, вмещающий старинную коробку для печенья времен коронации Эдуарда VII, множество запыленных склянок со специями и соусами, а также высокую вазу с полевыми цветами. Однако пища, подававшаяся без особых церемоний и безо всякого меню, была более чем просто съедобной — над ней явно колдовал отличный повар.

— Интересно все же, откуда они достают этот бекон? — хмуро поинтересовался Харботл.

Старший инспектор налил себе еще чашку чая и от души сыпанул сахара.

— Вам бы надо работать контролером в департаменте общественного питания. Какая вам разница, как они его делают или где покупают? Вам что, попались в нем кости или туалетная бумага? Налейте лучше себе чаю! — рассмеялся Хемингуэй.

Харботл нацедил чаю и проворчал:

— Как бы то ни было, мне не нравится, когда кто-то поступает не по совести!

— Ей-богу, у вас какой-то комплекс! — невозмутимо отвечал Хемингуэй. — Я так и подумал, что вы начнете взбрыкивать со своими идеями насчет социальной справедливости, когда мы заговорили о богатых торнденских землевладельцах… Конечно, вы сразу же вспомнили свою деревенскую юность, когда развозили навоз, утирая пот со лба натруженной мозолистой рукой…

— Я никогда не делал ничего подобного! — взвился Харботл. — С чего вы решили, что я возил навоз?!

Он был взбешен не на шутку.

— Ну, ладно, ладно, только не надо рассуждать о совести и социальной справедливости, мой друг. Это до добра не доведет. Так что успокойтесь, дорогой Иов, а то не скоро избавитесь от своих страданий…

— Почему это я Иов? — Подозрительно спросил Харботл.

— Если бы вы читали Библию, то наверняка знали бы имя несчастного. Помимо всего прочего, у него была страшная болезнь, от которой он ужасно страдал.

Харботл взорвался:

— От чего это, по-вашему, я должен страдать, хотелось бы мне знать?

— От меня, коллега, — спокойно ответил Хемингуэй.

Харботл криво усмехнулся:

— Ну что ж, вы — мой босс и я не должен перечить вам, сэр. Но в этом деле я все равно не нахожу ничего, что бы вас так радовало. Либо вы верите в гениальность местного сержанта и в то, что он раскрутит это дело, либо, что скорей всего, нам не удастся ни черта и мы получим по возвращении хорошую взбучку.

— Во-первых, не забывайте про этого подозрительного поляка, — проговорил Хемингуэй, с аппетитом поедая салат. — А потом… Конечно, в таких городишках, среди прекрасных, респектабельных людей убийства происходят не так часто. Но все равно, нам есть за что ухватиться даже в нашем сложном положении.

Харботл нахмурил брови.

— Этот поляк, который вам не по душе, и племянница, над которой смеялся главный констебль. Ни о ком другом я и думать не могу. Правда, кроме этого юриста-адвоката Драйбека, при упоминании имени которого главный констебль сразу заткнул всем рот.

— Потому что Драйбек является его личным адвокатом и они каждый уик-энд играют в гольф, — объяснил Хемингуэй.

— Вам сказал об этом Карсфорн, сэр?

— Нет. Да и нужды в этом не было. И так понятно, что фактически все, замешанные в этом деле, находятся в дружеских отношениях с главным констеблем. Поэтому-то он и вызвал нас. Хотя я его в этом совершенно не виню.

Судя по выражению лица, Харботлу ничего не оставалось, кроме как согласиться с прозорливым шефом, и в знак согласия он погрузился в молчание. Через некоторое время, нахмурив брови, он сказал:

— В этом деле все же есть одна особенность, которая меня настораживает.

— Что вы имеете в виду? — спросил Хемингуэй, разглядывая карту Торндена.

— Больно гладко все получается. Выстрел был произведен с очень близкого расстояния. Откуда убийца знал, что именно в это время его жертва будет сидеть у себя в саду на той самой скамейке?

— Он и не знал, — ответил Хемингуэй. — Возможно, он даже не знал, что ему посчастливится застать Уоренби в саду. Подумаете, Хорэйс. Если бы убийство было совершено кем-то из присутствующих на теннисном турнире, то убийца знал бы наверняка, что мисс Уоренби нет дома, и уж точно знал, что у служанки в этот день выходной. Он мог логично допустить, что Уоренби в теплый июньский день, скорее всего, выйдет вечером подышать в сад, но даже если Уоренби и не вышел бы, то принципиально ничего бы не изменилось. Вы видели дом. Он особенно удачно получился на одной из фотографий. Широкие двери в сад, которые в теплый вечер наверняка будут открыты. Одно мне не понравилось — это показания поляка. Это единственная причина, позволяющая мне иметь некую версию относительно его персоны.

— Чем больше думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что убийство совершено кем-то, кто не присутствовал на вечеринке в Седарах. Если бы это был один из них, то где он раздобыл ружье? Будь оно размером с клюшку для крикета, его можно было бы хранить прямо в чехле. Но ни у кого ведь не было с собой ничего такого, где можно было бы его спрятать, — рассуждал Харботл.

— Безусловно, ничего подобного ни у кого не было. Это хороший вопрос, Хорэйс. Но на него есть ответ. Если убийца — один из участников турнира, то он хорошо знал местность и мог спрятать ружье на дороге между Седарами и Фокслейном и незаметно подобрать его в нужный момент. Вы ведь сами сельский житель и должны прекрасно понимать, что среди деревьев и кустарников сделать это не проблема. Я бы на месте убийцы устроил бы тайник. Это легко в такое время года, когда стоит высокая трава, разрослись дикие розы и прочее.

— Да, с вами трудно не согласиться.

— Ладно, скоро мы сами посмотрим на все своими глазами. Карсфорн обещал заехать за нами до шести и отвезти в Торнден. За домом в Фокслейне постоянно присматривает наш человек. Мисс Уоренби, правда, настаивает, чтобы его убрали оттуда как можно скорее, мотивируя это тем, что служанка из-за слабого здоровья не может выносить постоянного присутствия полицейского. Ничего не скажешь — хороша репутация полиции в этих местах. Да и прислугу тут слишком распускают — полиция ей, видишь, не нравится…

— Да и кому же понравится, что в доме торчит полиция? В высшем свете — это дурной гон, — серьезно заметил простодушный инспектор.

— Ладно, как бы там ни было, я не хочу, чтобы из-за нас мисс Мэвис, даже если это именно она совершила убийство, потеряла свою служанку. В Лондоне у Уоренби был личный адвокат, который в настоящее время находится в Шотландии и, судя по всему, заканчивает там дела Уоренби, связанные с завещанием. Думаю, однако не стоит его вызывать, пока мы немного не разберемся здесь сами.

— А где само завещание? — спросил Харботл.

— Его обнаружили в сейфе в офисе Уоренби. Мисс Уоренби дала согласие на вскрытие сейфа. Теперь в ее присутствии я могу ознакомиться с любыми документами, которые могут быть для нас интересными. И когда мы разберемся до конца в Фокслейне, то займемся мистером Драйбеком. Не будем допрашивать его прямо завтра и затевать скандал раньше времени.

Все шло по плану. В назначенное время сержант Карсфорн заехал за коллегами на полицейской машине, и через двадцать минут старший инспектор наслаждался видами Торндена. Часть поля вдоль дороги на Триндейл была отведена под площадку для крикета, и там сейчас вовсю шла игра, но сам городок был окутан воскресной тишиной. Сержант притормозил у перекрестка, чтобы Хемингуэй мог увидеть пересечение Вудлейна и Хай-стрит, и свернул налево, подъехав к дому Уоренби.

Перед тем как войти в сад, трое мужчин устремились к густому кустарнику, откуда был произведен выстрел, поразивший Уоренби. С небольшой возвышенности хорошо просматривался и дом Уоренби, и общинные земли, протянувшиеся в направлении Белингэма. Все вокруг заросло дикорастущей черной смородиной. Одиноко торчали две-три березы. Северней, ближе» к трассе, ведущей на Хоксхед, находился огороженный карьер для добычи гравия, который, как сказал Хемингуэю сержант, недавно был приобретен сквайром. Еще Карсфорн поведал, что, за исключением территории, принадлежавшей Пленмеллеру, почти вся земля была во владении семьи Айнстейбл.

— Народ говорит, что Пленмеллер совершенно не заботится о своих землях, как будто они не имеют к нему никакого отношения. Другое дело мистер Айнстейбл. Человек старой закалки, как говорится. Пока он жив, у него все будет в полном порядке. Неизвестно только, что станет с землями после его смерти. Кто продолжит его дело? Вы ведь знаете, единственного сына он потерял во время второй мировой. Говорят, что наследство перейдет к кому-то из племянников, которые никакого отношения ко всему этому хозяйству не имеют. Тем более, говорят, что его прямой наследник живет в Южной Африке, в Йоханнесбурге, и все здесь будет для него непривычным. Смерть сына здорово выбила сквайра из колеи. Он с трудом держится, его энергии и мужеству можно только позавидовать. Разрабатывает карьеры, следит за посадками, начал осваивать новые поля и делянки. Для того чтобы провернуть все это, ему пришлось и многое продать.

Хемингуэй согласно кивнул головой.

— Да, людей такого склада в наше время осталось не так уж много. — Он вновь окинул взглядом дом Уоренби. — Попасть отсюда в цель — дело нехитрое, — сказал он, не сводя глаз со скамейки, на которой в последний раз сидел Уоренби.

— Пригнувшегося человека не было бы видно из сада, — заметил сержант.

— Особенно через эту рощицу, — согласился Хемингуэй.

— Точно, сэр. Через нее как раз ведет тропинка к Хасвелам. Раньше здесь вся местность была лесистой, от нолей и до самого собора. Но это, правда, было давненько, — подытожил сержант.

Старший инспектор о чем-то напряженно думал. Через несколько минут он резко бросил:

— Ладно, пошли! — и уверенно направился в сторону дома.

Аркообразная массивная дверь была открыта, представляя взору гостиную с винтовой лестницей в глубине. Паркетный пол черного дуба покрывали два персидских ковра. У дальней стены, напротив входной двери, возвышался капитальный старинный комод. Посередине комнаты стоял стол в окружении стульев в стиле Иакова I. Несколько пестрых спортивных изданий, лежавших на нем, дополняли интерьер комнаты. Все было как в самом среднем доме среднего обывателя из среднего класса. Ничто не бросалось в глаза.

— Покупая дом, мистер Уоренби не заботился о меблировке, — пояснил сержант. — Вроде бы обставлять дом по-новому к нему приезжали из Лондона.

Сержант дернул за шнурок колокольчика у входной двери. Эффект оказался неожиданным. Раздался визгливый лай, и словно из стены выросли две маленькие, но отчаянные собачонки. Они принялись отважно кидаться на сержанта, словно собираясь выгрызть у него пупок. Сержант с инспектором несколько оробели и подались назад.

— Пеки, пеки! — раздался с улицы ласково журящий своих питомцев голос хозяйки. — А ну-ка быстрее идите к мамочке!

— О-о, миссис Мидхолм, — протянул сержант.

Сержант бросил на Хемингуэя многозначительный взгляд, но не успел объяснить, что именно он имел в виду. Миссис Мидхолм, продравшись через густорастущий куст сирени, остановилась напротив мужчин.

— Ого, здесь полиция! Ну надо же, в воскресенье!

— Добрый день, мадам! Это старший инспектор Хемингуэй из Скотленд-ярда и инспектор Харботл. Они пришли повидать мисс Уоренби, — отчитался сержант перед мисс Мидхолм.

— Господи, Скотленд-ярд! Бедное дитя! — проговорила миссис Мидхолм таким голосом, будто Мэвис собиралось арестовать гестапо.

— Все будет в порядке, мадам, — заверил женщину Хемингуэй. — Хочу только посмотреть некоторые бумаги убитого и задать парочку вопросов мисс Мэвис. Нет повода так волноваться. Поверьте, я ничем ее не расстрою.

— Ну что ж, — со вздохом проговорила миссис Мидхолм, — коли уж вы считаете это необходимым, то я настаиваю, чтобы разговор с мисс Мэвис происходил в моем присутствии. Бедняжка осталась совершенно одна и пережила такой кошмар. Я не оставлю ее, — твердо пообещала миссис Мидхолм.

— Уверен, это делает вам честь, — любезно проговорил Хемингуэй. — Я не имею ничего против. — Он нагнулся и погладил собачонку, обнюхивающую его ботинок. — Какая ты симпатяга! — Старший инспектор ласково потрепал животное за ухо.

Та зарычала, но инспектор принялся почесывать ей спину, псина умолкла и, наконец, завиляла хвостом. Это обстоятельство умилило миссис Мидхолм.

— А вы ей явно понравились! Вы знаете, Улитка никогда не позволяла незнакомцам дотрагиваться до нее. Тебе нравятся полицейские, дорогая моя? Не позволяйте ей вертеться вокруг вас, а то потом она не отвяжется!

Самый тщедушный из пекинесов, воодушевленный примером своего товарища, продолжал тереться вокруг старшего инспектора. Сержант Карсфорн с удивлением наблюдал за этой сценой. Глядя со стороны, можно было подумать, что Хемингуэй приехал в Торнден исключительно для того, чтобы поиграть с собачонками миссис Мидхолм. Через несколько минут старший инспектор и миссис Мидхолм стали лучшими друзьями. Хемингуэй с самым искренним интересом расспрашивал о том, сколько и каких призов завоевала Улитка и сколько произвела на свет новых чемпионов. В конце концов его все же удалось проводить в дом. В столовой, в кресле-качалке сидела Мэвис Уоренби. Вряд ли в ее гардеробе не нашлось бы хорошего черного платья, соответствующего моменту, но тем не менее одета она была в совершенно не красящее ее простое платье из серого льна. Увидев вошедших, она встала и опасливо посмотрела на миссис Мидхолм.

— Миссис Мидхолм! — вопросительно и жалобно проговорила девушка.

— Нет никакого повода для беспокойства, моя дорогая, — проворковала миссис Мидхолм. — Эти молодые люди — детективы из Скотленд-ярда, но ты не должна нервничать. Тем более, я все время буду рядом.

— Ох, как я вам благодарна. Честно говоря, я, конечно, очень нервничаю, — благодарно проговорила Мэвис, бросив беглый взгляд на Хемингуэя. — Должно быть, все случившееся слишком потрясло меня. Я, конечно, понимаю, что должна быть готова к вопросам, и обещаю: расскажу и помогу всем, чем могу. Как бы больно мне ни было, но это — мой долг.

Мэвис без особого вдохновения пересказала всю историю, начиная с полудня прошлого дня, когда ушла в Седары, оставив мистера Уоренби одного, и о том, как говорила миссис Хасвел, что ей надо поторопиться домой, так как дядя остался один. Несмотря на то что Мэвис рассказывала эту историю далеко не впервые, каждый раз к ее повествованию добавлялись новые подробности. Особенно бросалось в глаза ее желание подчеркнуть, что, оставляя дядю одного, она уже томилась нехорошими предчувствиями. Но две основные детали, уже поведанные сержанту Карсфорну, она неукоснительно подтверждала: то, что не знает никого, кто мог бы таким образом свести счеты с мистером Уоренби, и то, что никого не заметила, когда услышала выстрел.

— Вы знаете, — чистосердечно призналась Мэвис, — я даже рада, что никого не видела. Это было бы так ужасно — знать кто! Ничто уже не в состоянии вернуть дядю, но все равно, лучше бы мне об этом не знать!

— Как я тебя понимаю, дорогая моя! — сочувственно проговорила миссис Мидхолм. — Но ты ведь не хочешь, чтобы мерзавец остался безнаказанным? Более того, мы не можем позволить, чтобы в нашем родном Торндене преспокойно расхаживал убийца! Никто из нас не сможет спать спокойно. Не думаю, что кому-то будет выгодно скрыть правду. Мы, инспектор, до вашего прихода говорили с Мэвис о том, кто мог бы сделать это.

— Да, я тоже не думаю, что кому-то захочется скрывать правду, — подтвердила Мэвис Дрожащим голосом.

— Дорогие дамы! — вмешался в разговор Хемингуэй. — Если у вас есть какие-то мысли по поводу того, кто мог это сделать, то ваш первейший долг — сообщить нам об этом.

— Господи, но я не знаю, просто не могу представить! — Мэвис чуть не рыдала.

— Мэвис, но это же не так, — запротестовала миссис Мидхолм. — Недостойно памяти твоего дяди скрывать от людей, расследующих его смерть, такие вещи. Ведь было бы крайне несправедливо — заявить, что у него не было врагов. Вовсе не хочу сказать, что в этом его вина, но ведь они были. От фактов никуда не денешься! Бог свидетель, я не хочу грешить на своих соседей, но мне очень хотелось бы знать, что делал Кенелм Линдейл после того, как покинул Седары. Я всегда считала, что в этих Линдейлах есть что-то скользкое. Сидят у себя на ферме, ни с кем не общаются, с виду не интересуются ничем происходящим в Торндене. Миссис Линдейл всегда очень легко сослаться на ребенка, но мне кажется, она просто нас чурается. Когда они приехали в Рашифорд, я сразу пошла к ним на ферму и приложила все усилия, чтобы подружиться с ней, но она с ходу дала понять, что к ним не стоит совать носа без особого приглашения, — с возмущением закончила миссис Мидхолм.

— А со мной она всегда была очень обходительна! — возразила Мэвис.

— Я и не хочу сказать, что она груба или невежлива, хотя неужели тебе никогда ничего не бросалось в глаза? — настаивала миссис Мидхолм. — Когда я расспрашивала ее о друзьях и родных, об их прежнем месте жительства, она всегда виляла! Именно увиливала. Я всегда подозревала, что она что-то скрывает. А это очень странно для молодой женщины — уходить от разговоров о своем прошлом. И еще я вам скажу одну вещь, — миссис Мидхолм повернулась к Хемингуэю. — У них никто никогда не гостит. Может, вы думаете, что к ним изредка приезжают его или ее родители, сестры или братья? Ошибаетесь! Ни-ког-да!

— Возможно, их нет в живых, — предположил Хемингуэй.

— Но не может же быть так, что у них никого нет в живых на всем белом свете. У каждого человека есть родственники! — негодовала Флора Мидхолм.

— Миссис Мидхолм! Прошу вас! Не надо так говорить! — взмолилась Мэвис. — Теперь, когда бедный дядя мертв, у меня никого нет. Я совершенно одна!

— Просто ты еще не замужем, дорогая, — возразила миссис Мидхолм несколько загадочно, с видом посвященного в тайны человека…

В эту минуту в разговор женщин вмещался старший инспектор. Он сказал, что хотел бы ознакомиться с документами мистера Уоренби в присутствии мисс Мэвис.

— Я должна в этом участвовать? — недовольно скривилась девушка. — Уверена, что дяде бы не понравилось, узнай он, что я роюсь в его столе!

— Думаю, это касается не только вас, мисс Уоренби. Вряд ли бы ему понравилось, чтобы вообще кто-либо рылся в его бумагах, не говоря уже о том, чтобы ему прострелили череп, — резонно возразил Хемингуэй. — Однако мы должны посмотреть бумаги. Насколько я знаю, вы его прямая наследница, и я хочу, чтобы вы при этом присутствовали.

Мэвис растерянно поднялась с кресла.

— Я просто не могла поверить, когда мне сказал об этом полковник Скейлс. Дядя никогда не обмолвился ни единым словом, что я буду его наследницей. Я просто не знаю, что мне делать, но тем не менее я так расстроена, что мне трудно сдерживать слезы.

Она направилась в кабинет мистера Уоренби — большую, солнечную комнату. Задержавшись у порога, девушка смущенно улыбнулась Хемингуэю.

— Может, это звучит глупо, но я очень не люблю заходить в эту комнату. Мне каждый раз хочется увидеть его спящим в кресле. И еще — хочу избавиться от той злополучной скамейки в саду. Думаю, вы не будете возражать против этого? Я знаю, что ничего нельзя менять без вашего ведома.

— Нет, не возражаю. Мне хорошо понятно ваше желание от нее избавиться, — сказал Хемингуэй, входя в кабинет и внимательно разглядывая здесь каждую мелочь.

— Всякий раз, когда я смотрю на нее, она напоминает мне о случившемся, — проговорила Мэвис, передернув плечами. — Дядя довольно редко выходил в сад. В принципе, это была моя любимая скамейка. Даже страшно думать, что не будь в тот день такой жары, дядя не вышел бы из кабинета, и это спасло бы ему жизнь, и не случилось бы всею этого кошмара…

Старший инспектор, начавший немного уставать от женских эмоций, вежливо согласился и сделал знак констеблю, читавшему в комнате газету.

— Я счел необходимым оставить здесь кого-нибудь до вашего прихода, — объяснил сержант Карсфорн. — Мы не могли опечатать комнату из-за телефона, сэр. Он единственный в доме.

Старший инспектор внимательно посмотрел на телефонный аппарат, стоящий на столе Сэмпсона Уоренби. Он понял, что мисс Мэвис неоднократно заходила в кабинет, уже после убийства. Как будто прочитав его мысли, Мэвис сказала:

— Я теперь боюсь даже звука телефонного звонка. Ни разу не брала трубку.

Комната выглядела чистой и ухоженной. Бумаги на столе, за которым работал адвокат, были аккуратно сложены в стопки и перетянуты красной лентой, ящики письменного стола — опечатаны. Сержант сказал, что, когда он пришел в кабинет в первый раз, бумаги были разбросаны по столу, а перо, теперь аккуратно лежащее среди карандашей, было открытым.

Хемингуэй кивнул в знак согласия и сел в кресло за рабочий стол Уоренби. Мэвис отвела в сторону глаза.

— Теперь, мисс Мэвис, прошу вашего согласия на то, чтобы я просмотрел документы, которые, возможно, будут иметь отношение к делу, — попросил Хемингуэй, развязывая красную ленту.

— Да, пожалуйста. Но уверена, там нет ничего особенного. Я полагаю, что произошел несчастный случай. И чем больше думаю об этом, тем больше в этом убеждаюсь. Люди в этих местах охотятся на кроликов. Я даже знаю, что дядя несколько раз жаловался мистеру Айнстейблу и настаивал, чтобы тот запретил охоту на общинных землях. И принял меры против браконьерства. А вы не думаете, что это мог быть несчастный случай? — спросила Мэвис.

Хемингуэй, не склонный вести дискуссию на эту тему, мирно сообщил, что еще не пришел к определенному заключению. Он быстро пробежал глазами документы, касающиеся споров по вопросам недвижимости. В основном речь шла об усилиях землевладельцев по выселению неплатежеспособных арендаторов. Хемингуэй припомнил, что рядом с телом Уоренби были найдены письма, написанные арендатором еще до того, как Уоренби стал заниматься земельными вопросами. Вся эта переписка крутилась вокруг уже отмененного закона о правах нанимателей, и трудно было увязать смерть Уоренби с его деятельностью в качестве адвоката землевладельцев. Хемингуэй отложил эти бумаги в сторону и выдвинул следующий ящик. В нем валялась всякая канцелярская ерунда типа скрепок для бумаги, сургуча, печатей, карандашей и тому подобного. Еще в одном ящике была стопка конвертов разного размера для деловой переписки. Там же хранились чеки и счета. В самом нижнем ящике Хемингуэй обнаружил пухлую от старости бухгалтерскую книгу и старые векселя. Частная переписка мистера Уоренби оказалась в полном беспорядке, к удивлению старшего инспектора, и хранилась в верхнем ящике стола.

Хемингуэй с интересом посмотрел на мисс Мэвис:

— А что бы вы мне сказали об аккуратности мистера Уоренби в плане его работы с документами?

— О, да. Дядя ненавидел беспорядок.

— Как же тогда объяснить этот бедлам в ящике?

Мэвис была в нерешительности.

— Не знаю. Во всяком случае, я никогда и не помышляла о том, чтобы открывать его стол.

— Хорошо. Тогда, если вы не возражаете, я заберу эти бумага с собой и просмотрю их, когда у меня будет время, — предложил старший инспектор. — Тогда не будет нужды оставлять у вас в доме дежурного полицейского. Все, естественно, будет вам возвращено. — Он встал из-за стола, передавая бумаги Харботлу. — В доме был сейф?

— Нет. Все важные документы дядя хранил в офисе, — ответила Мэвис.

— Тогда не буду больше отнимать у вас время, — подвел итог старший инспектор.

Мэвис проводила инспектора в холл, где к ним немедленно присоединилась миссис Мидхолм, деликатность которой не позволила ей проследовать за ними в кабинет. Однако ее разбирало любопытство, и она уже приготовилась засыпать их вопросами, но в дом в это время вошла мисс Патердейл. Так как ее сопровождал ее верный пес, тут же возник конфуз. Улитка и Утопия, не обращающие внимание на окрики хозяйки, с визгливым лаем бросились на степенного лабрадора. Благовоспитанный Рекс, стараясь не реагировать на мелюзгу, укрылся за спиной своей хозяйки. Миссис Мидхолм страшно боялась, что у пса лопнет терпение и он разорвет в клочья ее любимцев. Пока она отлавливала и увещевала своих питомцев, Мэвис поясняла мисс Патердейл, что незнакомцы в ее доме — инспекторы из Скотленд-ярда. Мисс Патердейл, поправив в глазу неизменный монокль, выразила Мэвис свое искреннее соболезнование.

— Я знала, что это вызовет массу неприятностей, — вздохнула мисс Патердейл. — Это, конечно, не мое дело, но я уверена, что ты не будешь без причин поднимать в Торндене панику.

— Ну что вы, мисс Патердейл, нет абсолютно никаких причин для паники. Инспекторы очень деликатны, — заверила ее Мэвис.

— Простите, сэр, как вас зовут? — обратилась мисс Патердейл к Хемингуэю.

— Старший инспектор Хемингуэй, мадам. И должен сказать, что вы совершенно нравы насчет ненужной паники. Мы стараемся все делать самым деликатным образом.

— Со своей стороны могу заметить, — вступила в разговор миссис Мидхолм, — что моя жизнь всегда была открытой книгой, даже для полиции. Мне даже при желании нечего скрывать. — Она рассмеялась своей несмешной шутке.

— Не думаю, что у полиции есть большое желание ее дочитать, — заметила мисс Патердейл. — Мэвис, я зашла узнать, как у тебя дела. И хотела пригласить тебя на ужин. Эбби ушла к Хасвелам.

— А мой Леон с удовольствием проводит после ужина мисс Мэвис домой! — воскликнула миссис Мидхолм.

— Я очень благодарна вам обеим, — искренне проговорила Мэвис. — Но мне хотелось бы сегодня побыть дома.

— Ну что ж, моя дорогая. Оставляю вас с мисс Патердейл, — заявила миссис Мидхолм, видя, что Хемингуэй собирается уходить, и не желая упустить возможности потерзать его вопросами.

Шепнув на ухо старшему инспектору, что у нее есть кое-что важное для него, миссис Мидхолм, с собаками под мышками, вышла из дома первой.

— Некоторые вещи я не хотела говорить вам, инспектор, в присутствии мисс Мэвис, поэтому ждала, пока вы освободитесь, — доверительно сообщила миссис Мидхолм.

Карсфорн сочувственно глянул на Харботла, но замкнутый инспектор лишь безразлично хмыкнул в ответ.

Воодушевленная понимающим взглядом Хемингуэя, миссис Мидхолм заговорила:

— По-моему, тут не может быть и тени сомнения по поводу того, кто пристрелил мистера Уоренби. Несмотря на уверенность, что миссис Линдейл особа весьма подозрительная, не думаю, что она могла это сделать. Этот тип людей с непонятного цвета волосами и бледно-голубыми глазами не способен ни на что подобное. Вот муж ее — другое дело. И более того, если это и вправду он, то я уверена, что его супруга об этом непременно знает. Я заходила к ней сегодня утром, чтобы обсудить случившееся, но, как только я открыла рот, она сразу перевела разговор на другую тему. Она была не то что чем-то напугана, но выглядела явно нервозно. Она даже говорила каким-то другим, не своим голосом. И ровно через пять минут заявила, что должна бежать к ребенку, хотя тот преспокойно спал. Я сразу поняла: там что-то не то. — Миссис Мидхолм, многозначительно помолчав, продолжила: — Но это не все, что я хотела вам рассказать. Конечно, это мог сделать Кенелм Линдейл, но не забывайте еще про одну фигуру — Ладисласа.

— Да, я очень серьезно отношусь к его персоне, — деликатно заверил женщину старший инспектор.

— Вы ведь понимаете, я ни слова не могла сказать о нем в присутствии мисс Мэвис, потому что бедняжка, по-моему, всерьез им увлечена. Всегда думала, что это самый неподходящий претендент на ее руку, но если это он убил мистера Уоренби, то, надеюсь, у него ничего не выгорит.

— Тут вы совершенно правы, мадам, — согласился Хемингуэй. — Если убийца — Ладислас, то он не только не женится на Мэвис, но, очевидно, вообще будет лишен возможности вступить в брак с кем бы то ни было.

— Если бы вы только видели, как он увивался за бедняжкой! — негодующе прошипела миссис Мидхолм.

— К сожалению, я не был этому свидетелем. Я ведь, вы знаете, впервые здесь.

— И именно поэтому я с вами так откровенна. Хотя мой муж говорит, что словами делу не поможешь, я с ним абсолютно не согласна. Я считаю, что долг каждого честного человека — рассказать полиции, что ему известно. А что касается увлечения Мэвис, то будьте уверены: уж мистер Уоренби ничего серьезного никогда бы не допустил. Ведь совсем недавно он категорически запретил Мэвис встречаться с мистером Ладисласом.

— И вы думаете, молодой человек за это его застрелил?

— Я стараюсь, знаете ли, не заходить так далеко в своих умозаключениях, хотя не сомневаюсь, что он на это способен. Ведь он лишился работы и должен был покинуть наши места. Все это благодаря усилиям мистера Уоренби. Он ведь был человеком, готовым перешагнуть через кого угодно для достижения своих целей. Мистер Ладислас, безусловно, понимал, что после смерти Уоренби мисс Мэвис достанется вполне приличная сумма, даже если он и не был в этом уверен наверняка. И ведь как раз в тот самый день ею видели в аллее напротив дома Уоренби. И уж если кто скажет, что он был не в курсе, что Мэвис собиралась на вечер к Хасвелам, то я позволю себе не поверить. Итак, мы имеем реального подозреваемого с реальным мотивом для совершения преступления, — строго закончила миссис Мидхолм. — Что вы на это скажете?

— Скажу, что очень благодарен вам, мадам. И обещаю, что приму к сведению все, что вы нам рассказали. Кстати, что это там нашла ваша собачка, ее так долго нет с нами?

Уловка сработала. Миссис Мидхолм с истошными криками бросилась вслед за Улиткой, а Хемингуэй поскорей вскочил на подножку подъехавшей полицейской машины.

 

Глава 7

Сержант Карсфорн с озабоченной физиономией обратился к Хемингуэю:

— Прошу прощения, сэр, за ваше потерянное время с миссис Мидхолм. Если бы я мог предвидеть, непременно бы вас предупредил.

— В таком случае это вы бы потеряли время, сержант, — угрюмо заметил Харботл. — Шеф любит пообщаться с людьми.

Харботл говорил с сержантом тоном начальника, не терпящего никаких возражений, но Хемингуэй перебил его:

— Это верно. Я и впрямь люблю поговорить с людьми. А что касается этой вашей миссис Мидхолм, то я почерпнул для себя кое-какие интересные сведения.

— Неужели, сэр? — удивленно спросил сержант.

— Безусловно. Я ведь так мало знал о пекинесах. Зато теперь, после увольнения, запросто смогу стать членом жюри на выставках собак, — улыбнулся старший инспектор.

Сержант усмехнулся.

— Да уж, на этих псиных выставках ее собачки действительно преуспели. Что верно, то верно.

— Ладно. В более подробной информации о ее собаках я больше не нуждаюсь. И так достаточно, — грубовато проговорил Хемингуэй. — Меня мало волнуют ее пекинесы и этот загадочный поляк пока тоже. Меня заинтересовало сказанное ею о Линдейлах.

— Да, сэр, — с оттенком вины в голосе проговорил Карсфорн. — Вы имеете в виду ее недоброжелательность по отношению к этой семье?

— Да, она их не очень любит, но я не назвал бы ее недоброжелательной. Не думаю, что ее рассказ о них неверен. В любом случае, она свято верит в то, что говорит об этой семье. Может, все это — полная чушь. Хотя не совсем обычно для провинциальных местечек — отказываться посудачить с соседкой о событии, подобном нашему. А ведь именно так и поступила миссис Линдейл, когда миссис Мидхолм пришла к ней на ферму после убийства. Что вы, сержант, можете сказать об этих Линдейлах?

— Боюсь, ничего особенного, сэр. Я имею в виду, что не более чем у кого бы то ни было. Спокойные, респектабельные люди. Пользуются уважением в Торндене. Они не очень-то участвуют в общественной жизни округа, но, думаю, для них это естественно. Он целыми днями занят на ферме, а супруга сидит с грудным ребенком. Вот, собственно, и все.

— Ну что ж, это и вправду естественно. А что вы думаете по поводу того, что к ним никто никогда не приезжает? — спросил Хемингуэй.

— Не знаю, — признался сержант. — А у вас есть на этот счет какие-то мысли?

— Я тоже не знаю. Но полагаю, ими стоит поинтересоваться, не правда ли, Хорэйс? Если Линдейл был связан с биржей, то найти его досье не составит большого труда.

— Вы имеете в виду, — спросил, нахмурив брови, сержант, — что Уоренби мог располагать дискредитирующими Линдейла сведениями и, более того, даже шантажировать его?

— Вполне возможно, что ни о каком шантаже не было и речи, а просто Уоренби стал обладателем порочащей Линдейла информации. А тот, лишь затем, чтобы информация такого плана не пошла дальше, решил разделаться с ним. Все зависит от того, что за птица этот Линдейл.

— Лично я, зная Линдейла, не подумал бы о нем ничего такого, — заметил сержант.

— Возможно, вы правы, — согласился Хемингуэй, глядя на дом мистера Драйбека, показавшийся за поворотом. — Но однажды мне довелось арестовывать милейшего, добрейшего и любезнейшего человека из всех, каковых вам когда-либо доводилась видеть. С первого взгляда любой бы уверовал, что такой и мухи не обидит. Хотя не знаю, как он относился к мухам. Вроде тогда для них был не сезон. А арестовал я его за то, что он всадил нож в спину своего братца.

Закончив эту душещипательную историю, Хемингуэй вылез из машины и зашагал по тропинке, ведущей к дому мистера Драйбека.

Мистер Драйбек, чья экономка всегда старалась успеть накормить его ужином до семи вечера, чтобы пораньше смыться по собственным делам, сидел за столом над тарелкой с холодным беконом и салатом, в ожидании пирога. По выражению его лица можно было сделать вывод, что он бы предпочел поужинать куда позже, и потому, когда ему сообщили о приезде полицейских из Скотленд-ярда, он немедленно отбросил салфетку и поспешил в гостиную навстречу визитерам.

— Безумные события! — начал мистер Драйбек, поприветствовав гостей. — С удовольствием окажу любую помощь, способную пролить свет на это дело, но, думаю, сначала вы хотели бы узнать о моих действиях в тот злосчастный день. И это совершенно правильно. К счастью, память у меня и по сей день крепка. Многолетняя тренировка.

После этого он в мельчайших деталях изложил историю, рассказанную им уже сержанту Карсфорну.

Только в одном месте Хемингуэй перебил Драйбека:

— А вы слышали первый удар колокола тем вечером?

— Насколько я помню, нет. Но если вы позволите, мы проведем небольшой следственный эксперимент, касающийся колокола. Сержант останется в доме, а мы втроем выйдем в ту часть сада, где я тогда поливал цветы. Первый удар колокола раздастся как раз с минуты на минуту. И тогда вы сами решите, слышен ли был звук или нет, — предложил мистер Драйбек.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, сэр, — вежливо сказал Хемингуэй.

— Тогда прошу прошения, — проговорил Драйбек, подняв руки. — Я лишь пытался добиться правильного ответа на ваш вопрос.

После, в сопровождении хозяина, оба инспектора вышли в сад.

— Мое хозяйство не так уж велико, — начал Драйбек. — Но оно разделено на несколько секций. Здесь я выращиваю овощи, а на территории, к которой мы сейчас подходим, разбит небольшой цветник. Как раз там я поливал цветы, когда меня позвали ужинать.

Хозяин отошел в сторону, пропуская вперед инспекторов в небольшой, но любовно ухоженный розарий с аккуратными клумбами и с искусственным прудом в середине.

Драйбек, оглядев свое хозяйство, не без гордости произнес:

— Вы попали в самое удачное время. Выдался прекрасный год для роз. Посмотрите сюда, инспектор. Это голландские Глории. Мой любимый сорт и предмет моей гордости!

— Признаться, я поражен! — проговорил Хемингуэй. — Воистину маленький рай. А вот, кажется, и звук колокола. — Хемингуэй внимательно вслушался.

— Я ничего не слышал, — покосившись, проговорил Драйбек.

— И я тоже, — признался Харботл.

— Должно быть, вам показалось, сэр, — с обидой в голосе сказал Драйбек. — Мне еще не приходилось жаловаться на слух.

— У меня очень острый слух, господа, — признался Хемингуэй. — К тому же я специально ждал колокола. Что ж, признаю, что, занимаясь розами, вы вполне могли не слышать колокола, мистер Драйбек. Но как бы то ни было, я ничуть не жалею, что мы посетили этот райский уголок. Ваши розы и в самом деле прекрасны. В Фокслейне у Уоренби тоже есть розарий, но он не идет ни в какое сравнение с вашим, — закончил комплимент Хемингуэй.

— Вот в это я могу поверить. Мой покойный друг мистер Уоренби уделял крайне недостаточно внимания своим розам, — с некоторым злорадством отметил Драйбек.

— А вы хорошо его знали, сэр?

— Да нет, конечно. Очень поверхностные отношения. Буду с вами откровенным: всегда считал, что он не вписывается в наше общество с его иной, чем в городе, атмосферой.

— Да, судя по всему, он был здесь непопулярен, — заключил старший инспектор.

— Это и вправду обстоит так. Был бы удивлен, если бы узнал, что ему симпатизировал кто-либо в Торндене. Прошу понять меня правильно, инспектор. Я достаточно хорошо знаю Торнден и уверен, что никто в нашем кругу не решился бы на подобное преступление. Я, на самом деле, очень рад, что вы пришли ко мне! В Торндене только и говорят о случившемся, и некоторые слухи просто шокируют. К сожалению, люди, распространяющие слухи, никакой ответственности за свои слова не несут. У людского воображения нет границ, но мне кажется, что данный случай не представляет особой сложности и не станет такой уж головоломной проблемой.

— Ваш оптимизм меня радует, — заметил Хемингуэй. — Надеюсь, в таком случае, что эту проблему мне удастся решить.

— Боюсь, что простота ее решения даже разочарует такого профессионала, как вы. Я основательно продумал все случившееся и представил ситуацию в виде шахматной задачи. Вывод единственен. Только один человек имел реальную возможность, а главное, мотив, чтобы совершить убийство. И этот человек — племянница мистера Уоренби!

У инспектора Харботла отвисла челюсть. С нескрываемым сомнением в голосе он произнес:

— Ну, даже если отбросить факты в сторону, чтобы эта девушка взяла в руки оружие…

— Это не аргумент. Именно сама невинность подчас толкает на хладнокровное убийство.

— Но, во всяком случае, — продолжил Харботл, — я в жизни не видел человека, менее похожего на убийцу, чем мисс Мэвис.

— А разве вы никогда не сталкивались с тем, инспектор, что убийца, а вернее, убийцы — работают в паре? Мисс Мэвис — исключительно умная женщина.

— Что ж, очень интересно, — вмешался Хемингуэй, — на меня она, честно говоря, произвела совершенно иное впечатление.

Мистер Драйбек язвительно усмехнулся.

— Уверен, что перед вами предстало милейшее создание, переполненное горем из-за смерти любимого дядюшки. Вздор, господа! Ерунда и вздор! Она говорит, что Уоренби спас ее от полного одиночества, когда она была еще совсем ребенком. А знаете ли вы, что она прожила у него менее трех лет? Уоренби предложил ей переехать в его дом, когда умерла ее мать, и мисс Мэвис охотно согласилась. После матери у нее осталась изрядная сумма, чтобы обеспечить себе независимое существование. Нет сомнений, что у нее были свои соображения, чтобы переехать в дом дяди и стать бесплатной экономкой. Если верить слухам, то недавно предметом ее страстного увлечения стал этот иностранец, который носится по всему Торндену на своем грохочущем мотоцикле. У всех знающих его есть серьезные подозрения в его адрес. Его видели у дома Уоренби за полчаса до убийства. Я же считаю, что это чушь. При столь удобном положении дома, при огромных открытых окнах, зачем ему было ждать, пока Уоренби выйдет в сад?

— И верно, зачем? — согласился Хемингуэй.

— А теперь представьте… Давайте восстановим детальное повествование мисс Мэвис!

— Честно говоря, сэр, я его уже дважды слышал и…

— Она покидает Седары одна через садовую калитку, — настойчиво продолжал Драйбек, не обращая внимания на реплику старшего инспектора. — Несмотря на то что она весь вечер вздыхает по поводу того, что оставила дядюшку одного, она остается после ухода всех гостей, за исключением миссис Клайборн. Благодаря этому она может быть твердо уверена в том, что не встретит никого из гостей по дороге домой. Она говорит, что вошла в сад через главный вход. Но уверяю вас, что она подошла к дому с торцевой стороны, по тропинке, разделяющей их усадьбу и перелесок. И в этом случае она, не боясь быть замеченной, легко берет ружье мистера Уоренби, стреляет и возвращается назад. И уже только после всего этого заходит в дом тем путем, которым она, по ее словам, вошла.

— Но если у мистера Уоренби не было ружья, — возразил Хемингуэй, — то это полностью разбивает вашу версию.

— Не берусь говорить наверняка, но ведь это обыденное явление — иметь дома в сельской местности ружье!

Инспектор Харботл с недоверием посмотрел на Драйбека. Его глаза сузились. Хемингуэй вежливо сказал:

— Но это еще не доказательство, а всего лишь одна из возможных версий, сэр!

— Ага! — с торжеством воскликнул мистер Драйбек. — Вы забываете одно важное обстоятельство, господин старший инспектор! Если принять время убийства за семь двадцать, а я не вижу причин в этом сомневаться, то возникает вопрос: что делала мисс Мэвис в промежутке между этим временем и временем ее прихода в дом мисс Патердейл?

— Во сколько это было? — спросил Хемингуэй.

— К сожалению, точное время назвать невозможно. Но, уверяю вас, это заняло бы около пятнадцати минут. Но мисс Мэвис сделала фатальную ошибку, назвав время выстрела, точное время. Ведь прежде чем пойти к мисс Патердейл, ей надо было избавиться от ружья.

— Но девушка была в полном шоке! — вмешался Харботл.

— Хорошо, хорошо, господа! Я уверен, мистер Драйбек, ваша теория весьма существенна. Во всяком случае, если окажусь в затруднительном положении, то буду знать, к кому мне обращаться. Не смею более отрывать вас от вашего ужина, сэр.

Раскланявшись с Драйбеком, оба инспектора вышли из сада и сели в машину к поджидающему их там Карсфорну.

— Куда сейчас, сэр? — спросил сержант.

— Как здесь насчет пива? Местное пить можно? — устало спросил Хемингуэй.

— Не отравитесь, — заверил сержант. — Это здесь рядом.

— Тогда именно туда мы и едем, — решил старший инспектор.

— Но я никогда не пью спиртного, — запротестовал Харботл.

— А кто говорит о спиртном, мой друг? Для вас — стаканчик холодного лимонада.

— Ну ладно, — согласился Харботл.

— Удалось ли вам узнать от мистера Драйбека больше, чем посчастливилось мне? — спросил через плечо сержант Карсфорн.

— Да, теперь картина преступления налицо, — удовлетворенно заявил Хемингуэй. — Нечего нам с Харботлом здесь делать, коли у вас есть такой опытный криминалист, как мистер Драйбек. Блестящая логика!

— Блестящая логика, — пробурчал Харботл. — У вас, шеф, ее, безусловно, нет.

— Вы чертовски правы, коллега. Откуда ей у меня взяться?

— Он мне даже аппетит отбил, — продолжал ворчать Харботл, не обращая внимания на ядовитый тон шефа. — Он и его блестящая логика! Недоумок — вот он кто! Обвинить в убийстве такую чудную девушку!

— Вы, кажется, всерьез увлеклись этой молодой особой, а? — спросил Хемингуэй. — Лично я — наоборот.

— Вы хотите сказать, сэр, что эта милая девушка имеет какое-то отношение к убийству? — Харботл был потрясен.

— Нет, не так. Просто хочу сказать, что из разговора с Драйбеком я понял, что он дьявольски испуган.

— Согласен, — кивнул Харботл.

— Конечно, напуган, — продолжал Хемингуэй. — А будь вы на его месте? В общем, убил ли он Уоренби или нет, я сказать не могу, так как не умею читать чужие мысли, но то, что он способен это сделать, — вот это я понял наверняка.

— Он, кстати, допустил одну ошибку, — нажимал Харботл. — Откуда ему известно, что Уоренби застрелили из ружья двадцать второго калибра?

— Да, я понимаю вас. Вы так говорите, потому что склонны думать, что именно он убил Уоренби, коллега. Но я не удивлюсь, если окажется, что весь Торнден знает, из оружия какого калибра стреляли в Уоренби.

— Если это так, то виновник утечки информации — доктор Уоркоп, — заметил сержант, внимательно следивший за беседой. — Он или этот болван Хобкирк. Оба были столь польщены, оказавшись в центре внимания, что наверняка стали первыми распространителями слухов. Если бы не они, то именно этот двадцать второй калибр мог бы стать нашей козырной картой.

— Не стоит так из-за этого расстраиваться, — посоветовал Хемингуэй. — Попробуем пока поискать того, у кого имелась такая винтовка. Кстати, чего мы стоим? Что это за кабачок?

— «Красный лев», — объявил сержант.

— Надо было сразу сказать, — заметил Хемингуэй. — Пошли, Хорэйс. Послушаем, что там внутри болтают об этом деле. Вам, сержант, тоже нет необходимости оставаться в машине.

— Сэр, может, мне лучше остаться? Тем более, меня уже заметил Пленмеллер, сидящий у окна, и вам лучше пообщаться без моего присутствия?

— Сержант! Вам лучше всего бросить ваши предрассудки! Один подозревает автора детективных романов, второй делает убийцу из этого божьего одуванчика Драйбека! Вы оба уже меня изрядно утомили. Лучше, сержант, пойдите и представьте меня местному криминальному эксперту, — раздраженно сказал Хемингуэй.

Едва трое полицейских вошли в бар, к ним тут же подлетел Гевин Пленмеллер, сидевший до этого в компании мисс Дирхэм, майора Мидхолма и молодого мистера Хасвела.

— Сержант! Кого вы к нам привели! Если мне не изменяют память и интуиция — а они этого никогда не делают, то эти господа — знаменитости из Скотленд-ярда. Скорее к нашему столу! Джордж, немедленно обслужи этих джентльменов и запиши на мой счет. А вы и не представляете, господа, что мы сейчас обсуждали! — с этими словами он повернулся к Хемингуэю. — Если вы не собираетесь тотчас меня арестовать, то позволю себе сказать еще пару слов. Ведь вы — старший инспектор Хемингуэй, сэр, не так ли? Расследовавший дело в Гисборо. Я тогда ходил в суд каждый день и много бы отдал, чтобы узнать все детали того дела. Кстати, позвольте представить вам мисс Дирхэм! Она, как и молодой мистер Хасвел, к их собственному великому сожалению, к убийству Уоренби никакого отношения не имеют. А что касается майора, то уж у него точно для этого был мотив, и вы это непременно обнаружите, сэр.

— Действительно, Пленмеллер, язык у вас без костей, — сердито проговорил майор. — Добрый вечер, господин старший инспектор, — поприветствовал он Хемингуэя. — Печальное дело, согласен.

— Какие лицемерие! — снова встрял Пленмеллер. — Вы, майор, хотите сказать, что сильно опечалены смертью Уоренби?!

— Да, все больше и больше убеждаюсь, что покойный не пользовался большой любовью среди соседей, — проговорил Хемингуэй. — Добрый вечер, мистер Мидхолм! Я уже имел удовольствие побеседовать с вашей супругой.

— Вы заходили к нам побеседовать с моей женой? — удивленно переспросил майор.

— Не совсем так, сэр. Мы повстречались в доме Уоренби. У вас очаровательные собаки. Призеры и чемпионы!

— Полиция вынюхивает информацию любыми путями, — пробормотал Пленмеллер. — Это очень жестоко со стороны миссис Мидхолм: привести Улитку в дом Уоренби, где несчастную псину недавно столь безжалостно пнули ногой. Вы так не считаете, майор?

— Нет, я так не считаю, — огрызнулся Мидхолм.

Эбби повернулась к Пленмеллеру и язвительно сказала:

— Это совершенно не смешно, Гевин. Почему бы вам самому не попытаться приложить хоть какие-то усилия, чтобы выяснить, кто действительно является убийцей, чем огульно обвинять ни в чем не повинных людей. А у вас ведь есть богатый опыт в подобных делах: ваши детективы, по слухам, исключительно занимательны. Я не читала ни один из них, но тем не менее так говорят все, кто их шпал и остался в живых.

— Умница! — с восторгом воскликнул Чарльз.

— Жалкая лесть, — отреагировал Пленмеллер. — Позволю себе пропустить ее мимо ушей. А что касается моих занимательных детективов, то у меня есть маленькое авторское преимущество: я изначально знаю, кто совершил убийство или собирается его совершить. А это, как вы, надеюсь, понимаете, существенное преимущество. Хотя, впрочем, как-то я написал рассказ, действие которого происходило в местечке типа Торндена, а убийцей оказался священнослужитель. Что же касается разговоров о моем творчестве, так это оттого, что жители Торндена исключительно меня уважают. Но я скучноватый человек и не очень люблю обсуждать это.

— Вы считаете себя скучным человеком, сэр? — поинтересовался Хемингуэй. — У меня сложилось, скорее, обратное мнение.

— А когда я попытался внести свою лепту в расследование этого дела, — невозмутимо продолжал Пленмеллер, — предложив версию, где я фигурирую как главный подозреваемый, то сержант сразу поставил меня на место, не правда ли, мистер Карсфорн?

— Все, что вы делали, сэр, с позволения сказать, — это валяли дурака, — отреагировал сержант.

— Вовсе нет. Как человек, являющийся любителем в области криминалистики, я счел своим долгом предложить в первую очередь себя в качестве подозреваемого. И только ради всего святого не говорите мне, что безжалостный убийца — этот бедный поляк со своей паинькой-подружкой. Любой начинающий криминалист не заподозрит загадочного иностранца в совершении преступления. Это было бы просто пошло! Ну что ж, если вас не устраиваю я или миссис Мидхолм, то тогда, думаю, убийца — сквайр, — заявил Пленмеллер.

— Вы слишком далеко заходите, сэр, — запротестовал Чарльз.

— Это действительно глупо, — строго сказала Эбби. — Как вы можете говорить такое об этом человеке!

— А может, вовсе и не он, — согласился Пленмеллер. — Вообще, сквайр — очаровательнейший человек. Еще шва, господин старший инспектор?

— Думаю нет, сэр. Спасибо. Мне показалось, что вы, мистер Пленмеллер, рассуждаете вполне профессионально. И при этом говорите, что выставляете свою кандидатуру на роль главного подозреваемого как любитель в области криминалистики, — заметил Хемингуэй.

Пленмеллер немедленно возразил:

— Вы разрушаете мою веру в профессиональных детективов, сэр. Если я профессионал?.. Вы, наверное, просто шутите?

— Ну что вы, вовсе нет. Не каждый день встречаешь Мастеров детективного жанра и всегда интересно знать, как подобный человек воспринимает реально совершенное преступление.

— С горечью, сэр. А вообще, в данном случае — ничего интересного. Обычное оружие, обычное убийство и несколько нерушимых алиби.

— Думаю, что установить личность истинного убийцы не просто интересно, а крайне необходимо, тем более у нас, где все друг друга знают сто лет, — возразила Эбби.

— Вы, дорогая моя, — женщина. А любой женщине всегда интересней личность, чем сама проблема. Вас не очень расстроит, если убийцей окажется человек, о котором вы слыхом не слыхивали?

— Ну что вы, — ответила Эбби, — совсем наоборот. Но что-то мне подсказывает, что такого не случится.

— Очень верю в женскую интуицию, — заметил Пленмеллер. — В свою, кстати, тоже. И не подсказывает ли вам ваша интуиция, что я — человек, способный на хладнокровное убийство?

— Нет, конечно, нет! — уверенно сказала Эбби.

— На сей раз интуиция вас подвела, мисс Дирхэм, — уверенно заявил Пленмеллер.

— Возможно, вы и способны, — вмешался в разговор Чарльз. — Только не на это убийство, а на что-нибудь более изощренное.

— Не ожидал от вас столь высокой похвалы, — с издевкой ответил Пленмеллер.

— Если вам угодно, то воспринимайте это так. Я был бы рад за вас, если бы вам удалось добиться своего и стать звездой разыгравшейся у нас драмы, но, к сожалению, не вижу никакого мотива, руководствуясь которым, вы стали бы убийцей Сэмпсона Уоренби, — закончил Чарльз.

— Но разве ваша неприязнь ко мне не позволяет вам представить меня в роли злодея? Зачем еще мотивы?

— Нет, нет, — спокойно ответил Чарльз.

— О-о, тогда вы всего лишь жалкий злопыхатель. Либо вам из вредности хочется, чтобы старший инспектор потерял ко мне всякий интерес. Думаю, это единственная причина. Тогда мне придется сказать инспектору, что я уже совершил одно убийство, и предложить ему его расследовать.

— Ну если только вы совершили его пером. А здесь другое дело.

— Очень многие — пером. Но одно — на самом деле, — настойчиво проговорил Пленмеллер.

— Вам обоим не кажется, что это заходит уже слишком далеко? — решительно вмешался майор Мидхолм. — Посмею заметить вам, что случившееся отнюдь не повод для шуток!

— А это вовсе не секрет. Всем известно, что Я убил моего брата, — не уступал Пленмеллер.

Майор предпочел промолчать.

— В самом деле, не надоело ли вам изображать из себя подмастерья Сатаны? — насупив брови, спросил Чарльз.

— И вы и вправду его убили, сэр? — спросил Хемингуэй, все это время с явным интересом прислушивавшийся к перепалке, происходившей за столом.

— Да чушь это все, сэр, — злобно проговорил сержант, хмуро поглядывая на Пленмеллера.

— Я вынудил его совершить самоубийство, чтобы завладеть его собственностью и деньгами. Долги, которые мне пришлось за него выплатить, казались сущей ерундой по сравнению с его поместьем. Но, честно говоря, знай я, что практически все его средства вложены в земли, я не уверен, что стал бы доводить его до самоубийства, — признался Пленмеллер. — Этого вам достаточно, Чарльз?

— Но если вас все это так не устраивает, почему бы вам не убраться из Торндена? — жестко спросил Чарльз.

— Найдите мне покупателя на дом, — любезно предложил Пленмеллер.

Майор явно терял терпение. Он встал со стула.

— Должен сказать вам, Пленмеллер, что вы несете вздорную чушь!

— Какое изысканное выражение! Могу ли я его использовать, сэр? Или сначала заплатить за авторские права? — издевался Пленмеллер.

Майор, проигнорировав последнюю реплику, обратился к Хемингуэю:

— Брат мистера Пленмеллера, как, я уверен, вас уже поставил в известность сержант, был контужен во время войны и страдал душевным заболеванием.

— И оставил записку, в которой обвинил меня в доведении его до самоубийства. Не забывайте об этом, — уточнил Пленмеллер.

— Это лучше бы у вас память отшибло, — с нескрываемым раздражением огрызнулся майор. — Спокойной ночи, Эбби! — Затем Мидхолм кивнул всем остальным и вышел на улицу.

— Не пора ли и нам, Чарльз? — спросила Эбби. — Твоя мама приглашала нас к восьми. Не хочу заставлять ее ждать.

— Да, нам уже и впрямь пора — согласился Чарльз, взглянув на часы. — Господин инспектор, правда, что Уоренби застрелили из ружья двадцать второго калибра? Или я не должен задавать подобные вопросы?

— Да нет, не имею ничего против подобного вопроса. Но думаю, вам лучше обратиться к сержанту Нарсдейлу. Он у нас эксперт по баллистике, — вежливо ответил Хемингуэй.

Чарльз рассмеялся.

— Спасибо за совет. Но у вас будет тьма работы, связанной именно с этим. Практически у всех в этих местах имеются ружья этого калибра. У меня тоже. Его подарил мне отец. Когда-то я увлекался охотой на кроликов.

— Вы до сих пор им пользуетесь, сэр? — спросил Хемингуэй.

— Давно уже нет. Слишком короткий ствол при моем росте. По-моему, отец отдал его кому-то еще.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, где оно сейчас? — спросила Эбби.

Чарльз взглянул на нее с улыбкой.

— Сколько упрека в голосе! Оно либо среди ненужной старой рухляди, либо мама забросила его на чердак. А может, где-нибудь еще. Понятия не имею.

— Так, значит, кто-то мог его украсть? — воскликнула Эбби. Глаза ее заблестели.

— Умоляю, не болтай ерунду! Иначе полиции придется перевернуть все вверх дном в поисках этого дурацкого ружья. Пошли! Нам пора, — сказал Чарльз, беря Эбби под руку.

— Интересная версия, — сказал Гевин. — Что-то мы совсем обделили вниманием бедняжку Мэвис. Видели бы вы ее сегодня после утренней службы, когда она вышла из собора! Прямо само воплощение мужества, не сломленного тяжелейшей утратой! Ладно. Пойду и я домой. Продумаю как следует новую версию.

— Простите, сэр, — обратился к нему старший инспектор. — Не могли бы вы сообщить мне перед уходом, есть ли у вас ружье двадцать второго калибра? Такое же, как у мистера Хасвела?

— Понятия не имею. Но… вполне возможно. Сам я не стрелок, но после брата остались какие-то охотничьи ружья. Не желаете ли пройти со мной и посмотреть? — предложил Пленмеллер.

— Спасибо. Принимаю ваше предложение, — ответил, поднимаясь из-за стола, Хемингуэй. — Невредно будет посмотреть своими глазами. Вы можете подождать меня здесь, — обратился он к инспектору и Карсфорну. — Я не задержусь. Вы ведь живете недалеко, сэр?

— Ярдов сто вверх по улице, — ответил Пленмеллер, неуклюже поднимаясь со стула, и захромал к двери.

Выйдя из зала, Хемингуэй любезно распахнул перед Пленмеллером дверь.

— К сожалению, вам придется подстраиваться под мои гусиные шажки, — сказал Гевин. — Не сочтите за труд.

— Не беспокойтесь, сэр. Военное ранение?

— Я не принимал участия в войне. Инвалид детства. Таким родился: одна нога короче другой, — объяснил Пленмеллер.

— Да, не повезло вам, — сочувственно сказал Хемингуэй.

— Ни в коем случае не согласен. Военную службу ненавижу с детства. Охотой никогда не увлекался, а хорошо держаться в седле мне это не мешает. Так что ваша жалость неуместна.

— Вы часто охотились?

— Нет, я не мог себе это позволить.

— А ваш брат охотился?

— Что вы! Это был унылый субъект. Следил за деревцами да наблюдал за одними птичками, иногда постреливая в других.

— И все-таки, если позволите. Что довело его до самоубийства?

— Я же уже говорил: я. По крайней мере, помимо записки, это были его последние слова, сказанные мне перед смертью. Вы верите в предсмертные слова, инспектор?

— Не знаю, как слова, но что касается записок, оставляемых самоубийцами, то лучше сразу бросать их в огонь. Сужу по своей практике: девять из десяти таких записок причиняют ни в чем не повинным людям лишние неприятности.

— Прямо-таки девять из десяти? Вы не ошибаетесь? А вот, кстати, и мой исторический дом. Прошу входить, — любезно предложил Пленмеллер.

Хемингуэй вошел за ворота и на минуту остановился, глядя на шикарный особняк.

— Нравится? — спросил Гевин.

— Безусловно, сэр. А вам — нет?

— Эстетически — очень, с точки же зрения сентиментальных воспоминаний о былом я к нему равнодушен. А вот с практической точки зрения — абсолютно нет. Скажем, водопроводная система несколько устарела, что требует постоянного ремонта, а мне это не так легко. Да и вообще, чтобы все здесь было в порядке, надо держать как минимум трех слуг. — Они прошли через небольшой коридор, и Пленмеллер открыл дверь. — В этой комнате жил брат, — объяснил он и повел гостя дальше, к двустворчатой двери, обитой сукном. — Вот мы и пришли в оружейную Уолтера. — Он открыл дверь, пропуская Хемингуэя вперед. — Отвратительная комната, — прокомментировал Пленмеллер. — По-моему, запах псины отсюда не выветрить никогда. Проходите, ружья здесь. — Они подошли к шкафу со стеклянной дверцей. — Прямо-таки целый склад оружия, как видите. Даже кремневые ружья, по-видимому, принадлежавшие еще прадеду. О, я так и думал, что у моего братца имелось ружьецо двадцать второго калибра. — Пленмеллер вынул из ящика ружье, повертел его некоторое время в руках и передал инспектору, добавив с хитроватой усмешкой: — Ой, как это непрофессионально с моей стороны. Теперь здесь полно моих отпечатков пальцев. Или я, наоборот, поступил умно, как вы полагаете?

— Не думаю, что очень умно, — отозвался Хемингуэй. — Хотя что-то мне подсказывает, что на том ружье, которое я ищу, не будет ничьих отпечатков. Не возражаете, если я его одолжу у вас на некоторое время?

— Конечно нет, сэр. Еще бы я возражал. Если хотите, можем даже немного поупражняться в стрельбе. Патроны здесь наверняка найдутся, — предложил Пленмеллер.

— Не мой профиль, сэр, — отказался Хемингуэй, пристраивая ружье под мышкой. — Весьма вам признателен.

С этими словами он вышел из дома Гевина и, дойдя до ворот, заметил ожидавшую его полицейскую машину. Он сел на заднее сиденье рядом с инспектором Харботлом и устроил ружье между ними.

— А с чего это вы решили сбежать из бара? Или вас выпроводили за пьяный дебош?

— Куда едем, сэр? — резко спросил Харботл, не обращая внимания на юмор шефа.

— Обратно в Белингэм. На сегодня с нас достаточно. К тому же есть о чем подумать в спокойной обстановке. Да я и ружье прихватил, которое, кстати, нам совершенно не нужно.

— Думаете, это не то? Я имею в виду, у вас есть какие-то соображения на этот счет, сэр? — спросил сержант.

— Да нет. Никаких особых соображений. Просто если бы первое попавшееся нам ружье оказалось бы тем, из которого убили Уоренби, то это было бы просто чудом, а в чудеса я не верю, — объяснил сержанту Хемингуэй.

— Сегодня, шеф, вам удалось повидать кое-кого из тех людей, с кем нам предстоит работать. Вам до сих пор нравится это дело? — с сарказмом спросил Харботл.

— Безусловно, коллега. Как мне может не нравиться дело, которое за меня расследуют добрых полдюжины специалистов?

Фраза старшего инспектора вызвала улыбку на лице Харботла и озадачила сержанта, который не понял шутки.

— Вы говорите, полдюжины, сэр? — робко переспросил он.

— Хочу сказать, что, по-моему, в Торндене нет ни одного дома, где бы не пережевывали детали этого преступления. И если ваш уважаемый мистер Драйбек до утра не вычислит убийцу, то уж это наверняка сделает мистер Пленмеллер, и нам не останется ничего, кроме как ехать в Лондон, рапортовать об успешном окончании дела и дожидаться суда.

 

Глава 8

Но уж где-где, а в Седарах речь велась исключительно об убийстве Сэмпсона Уоренби. Молодой Хасвел и мисс Дирхэм потчевали миссис Хасвел рассказом о неожиданной встрече в «Красном льве». Сама миссис Хасвел, будучи уверенной, что убийца — человек пришлый, уделяла случившемуся сравнительно мало интереса. Она считала, что убийца — не из Белингэма. Миссис Хасвел, так же, как и мисс Патердейл, не сомневалась, что люди их поколения не должны унижаться до сплетен, да и вообще держалась подальше от разговоров на эту тему. К тому же сам факт совершения убийства в тихом и спокойном Торндене, пригодном в это время года лишь для игры в теннис и крокет, был для них совершеннейшей дикостью. Мисс Патердейл как-то хмуро пошутила, что раз уж убийству суждено было произойти в Торндене, то хорошо, что оно совпало с визитом к ней мисс Дирхэм, а то девушка из города не вынесла бы местной скуки. Примерно так же отозвалась об этом и миссис Хасвел, связав его с пребыванием дома Чарльза, который в силу своего возраста не мог оставаться в стороне от событий.

— А мне понравился старший инспектор, — заметила Эбби. — В отличие от его напарника с вечно вытянутой физиономией. Страшно интересно, чем они сейчас заняты?

— Уверен, что мистер Хемингуэй специально нас спровоцировал на эту беседу. Я даже боялся, что ты зайдешь слишком далеко в развитии своих версий, — признался Чарльз.

— Уж если и бояться, то не за меня, а за Гевина. И вообще, ну тебя, Чарльз! Увидишь, что я права во всем, что говорила, — обиделась Эбби.

— Мама, Эбби думает, что Уоренби убил старик Драйбек, — сказал Чарльз, обращаясь к миссис Хасвел.

— Ну что ты, дорогая моя! Разве можно так думать о мистере Драйбеке. Он же прожил в Торндене столько лет!

Чарльз, привыкший к образу мышления миссис Хасвел, понимающе улыбнулся:

— Кончится тем, что Драйбек привлечет ее к ответственности за клевету.

— Но если я окажусь права, посмотрим, кого и кто привлечет, — обиженно проговорила Эбби. — Он единственный человек, кто мог это сделать.

— Да перестань ты! Никогда бы он такого не сделал, а вот что касается Мэвис… — Чарльз многозначительно промолчал.

— Не смей говорить в подобном тоне о Мэвис, — взмолилась Эбби. — Ни на какое убийство она не способна!

— Темная лошадка эта Мэвис, если позволите мне выразить свое мнение, — продолжал Чарльз. — Жаль, что вы не видели ее сегодня после утренней службы. Хоть я и не люблю Гевина Пленмеллера, но в этом он абсолютно прав. Просто смешно слушать, когда она несет эту чушь о доброте своего покойного дядюшки. Будто она единственная во всем Торндене, кто знал Уоренби. А постоянная болтовня о ее полном одиночестве! Даже мама, послушав ее три минуты, почувствовала себя не в своей тарелке.

— Ну что ты, дорогой. Не надо так говорить, — возразила миссис Хасвел. — Может, в этом действительно есть доля неискренности. Но раз она так говорит, значит, действительно сейчас так чувствует. Смерть близкого человека на всех действует по-разному. Может, это и вызвало некоторое ее лицемерие. Я не нахожу этому объяснения, но, когда умер твой дед, возможно, какое-то время я тоже вела себя не лучшим образом, вспоминая, как не любезен он был со всеми нами в последние годы жизни, порой даже не желая видеть никого из нас.

— Но ты никогда не была такой, как Мэвис! — резко возразил Чарльз. — Ты никогда не делала из него святого и не сетовала, как Мэвис, каждому встречному, что лучше бы он не оставил никакого завещания.

— Ну, конечно. Говорить насчет завещания ей не было никакой нужды, потому что вещи такого рода закономерны. В этом, вероятно, ты прав. Говорить об этом — глупо, — согласилась с сыном миссис Хасвел.

— Да просто Мэвис относится к такому типу людей, и для них это естественно, — вновь вступила в разговор Эбби. — У нас в школе была девочка, очень похожая на Мэвис. Она из-за своего характера постоянно становилась объектом насмешек и колкостей. Но она всегда всем все прощала. Не всем это понятно, но что поделаешь с человеком, у которого такой нрав. Да, где-то они лицемеры. Джефри Силлот как-то сказал, что лицемерие — наркотик, разрушающий общество. Но что касается этого дела: ты видел, как Мэвис стреляла в Уоренби?

— Нет, не видел, — ехидно ответил Чарльз. — Я лишь знаю, что она тогда пришла сюда и лепетала весь вечер о любви и заботе, о своем дядюшке, которого бросила дома одного. Что-то раньше за ней такого не водилось!

— Просто раньше ты не обращал на это внимания, дорогой мой, потому что для этого не было ни малейшего повода, — сказала миссис Хасвел. — Разве я не права?

— Вздор! — отреагировал Чарльз. — Может, я и впрямь особенно не задумывался об этом, но помню, как она как-то заявила, таким сюрпризом явилось для нее то, что дорогой дядюшка пообещал завещать ей дом! Дядюшка, который ее до переезда в Торнден ни разу не видел. Понятно, что Уоренби просто нужна была домохозяйка и служанка, которой можно не платить и шпынять по любому поводу.

— Вполне с тобой согласна, — кивнула Эбби. Но по-прежнему утверждаю, что убийство совершила не она. Знаете, что я делала, когда утром вы все были в соборе? Я прошагала до дома мистера Драйбека и оттуда, вдоль поля, до Фокслейна. И пришла к выводу, что для него сделать это было проще простого. Весь путь от дома Драйбека до кустов занял у меня шесть минут. К тому же там такие густые заросли, что естественно, никто бы его там не заметил.

— Знаешь ли, у вас с Драйбеком несколько разный возраст. Он слишком стар, чтобы ходить с такой же скоростью, как ты.

— Вздор! Он в прекрасной спортивной форме. И приглядись к нему внимательней, когда он на теннисном корте! — горячо возразила Эбби.

В этот момент в комнату вошел мистер Хасвел и с ходу сделал Чарльзу замечание, что если тот берет его вещи, то надо хоть иногда класть их на место, а не разбрасывать по всему дому. Но, увидев в доме гостью, он не стал развивать эту тему, тем более что хорошо знал, сколь бесполезно призывать Чарльза к порядку.

— Извини, папа, — привычной скороговоркой пробормотал Чарльз, не удосужившись узнать, что именно отец имеет в виду.

Мистер Хасвел поприветствовал Эбби, бросив на нее откровенно оценивающий взгляд, который удивил девушку. Они были давно знакомы с мистером Хасвелом, и ей всегда казалось, что он относится к ней как лишь к одной из представительниц племени друзей и подружек сына. Она не догадывалась, что этот его интерес возник в результате беседы с миссис Хасвел. Мистер Хасвел, приятный крепкий мужчина средних лет, всегда был исключительно гостеприимен к друзьям сына, частенько посещавшим их дом, устраивавшим здесь танцы, обсуждавшим различные проблемы от балета и сюрреалистического искусства до англо-советских отношений. Чарльз не смог удержаться и немедленно поведал отцу об уверенности Эбби, что Уоренби убит мистером Драйбеком.

— Безусловно, это не так, — отрезал мистер Хасвел и плеснул себе в бокал немного шерри.

— Тем не менее это точка зрения Эбби. Я же готов биться об заклад, что убийство совершила Мэвис. А как ты думаешь, папа? — с явным интересом спросил Чарльз.

— Я бы посоветовал вам обоим оставить эту задачку для полиции и поменьше говорить об этом, — степенно говорил мистер Хасвел.

Эбби, как девушка, воспитанная в лучших традициях, должна была немедленно оставить эту тему, однако Чарльз, обожавший своих родителей, но не отличавшийся особым тактом и почтительностью, заявил:

— Но как мы можем не говорить об этом! Ведь это самое интересное событие из всех, когда-либо происходивших в Торндене!

— Ох, мистер Хасвел! — не выдержала и Эбби. — Сейчас здесь инспектор из Скотленд-ярда с помощником, и мы недавно беседовали с ними в «Красном льве».

— В самом деле! — усмехнулся мистер Хасвел. — Надеюсь, вы не поделились с ними своими соображениями?

— По крайней мере, мы были очень осторожны, — смутилась Эбби.

— Я, конечно, не должен был выкладывать старшему инспектору мою версию, — проговорил Чарльз, — но за меня это сделал Гевин Пленмеллер. Да, кстати, ты случайно не помнишь, где мое ружье двадцать второго калибра, которое мне подарил папа, когда я еще ходил в школу? — спросил Чарльз у миссис Хасвел.

— Ты имеешь в виду, дорогой, то, с которым ты охотился на кроликов? Я одолжила его внуку старика Ньюбиггита.

— Господи! Но он принес его обратно? — взволнованно спросил Чарльз.

— Да, я уверена. Он должен был его вернуть, — ответила миссис Хасвел, оторвавшись от шитья. — А что, оно тебе нужно?

— Мне нет, но вот старшему инспектору оно явно может понадобиться. Пленмеллер выдвинул версию, что именно ружьем такого калибра и воспользовалась Мэвис, и они наверняка захотят его проверить. А если еще слух об этом одолженном ружье пройдет по Торндену…

— Да нет же. Я помню, — проговорила миссис Хасвел, — Джим Ньюбиггит вернул его как раз тогда, когда я была в Лондоне. Молли сказала, что убрала его в гардероб. Я потом сама хотела отнести его на чердак, где валяется всякая ненужная утварь, но, честно говоря, забыла. И не знаю, где оно сейчас, — растерянно закончила миссис Хасвел.

— О Боже! — воскликнул Чарльз и выбежал из комнаты.

Через несколько минут он вернулся, неся в руках завернутое в плащ ружье.

— Было в самом углу гардероба. Куда теперь лучше его перепрятать? Я до него не дотрагивался руками и никто другой не должен, чтобы не оставлять отпечатки пальцев. Мама, я положу его пока на шифоньер, — предложил Чарльз.

— Обязательно было заворачивать его в мой плащ? — поинтересовался недовольно мистер Хасвел.

— Извини, пап. Просто не попалось ничего другого. Но оно совершенно чистое, — оправдался Чарльз.

Он спрятал ружье в укромное место, отряхнул плащ и бросил его на кресло. Мистер Хасвел недовольно глянул на Чарльза, но в этот момент раздался звук колокола, и он, ничего не сказав, вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся. Служанка принесла холодный ужин, и все сели за стол. Несмотря на молчаливое неодобрение мистера Хасвела, вновь началась дискуссия о возможных версиях убийства Уоренби. Миссис Хасвел сказала, что Мэвис не могла взять ружье без спроса, потому что не относится к тем, кто вообще может взять что-то без разрешения, и тем самым дала Эбби повод еще раз подтвердить ее теорию о невиновности Мэвис.

— Конечно, она не могла, — повторила Эбби еще раз. — Гевин сказал это лишь затем, чтобы лишний раз показаться умником. И добавил, что если старшего инспектора не устраивает личность Мэвис или его собственная на роль главного подозреваемого, то он предлагает начать с мистера Айнстейбла. Представляете? Со сквайра!

— С кого? — переспросил мистер Хасвел, подняв глаза на Эбби.

— И именно потому, я думаю, что это человек, которого вообще нельзя заподозрить в чем-то незаконном.

— Вы хотите сказать, что Пленмеллер заявил это в присутствии полиции? — уточнил мистер Хасвел.

— Вот именно! — ответил Чарльз, пытаясь поймать вилкой ускользающую маслину. — Хотя не думаю, что это произвело на полицию какое-либо впечатление. Слишком глупо это звучало!

— Кроме того, он относился к Уоренби несколько по-другому, чем остальные в Торндене. Я имею в виду, что Уоренби нередко бывает… вернее, бывал гостем Айнстейблов, — заметила Эбби.

— Да, действительно, — согласился Чарльз. — А интересно — почему? Айнстейблы не те люди, которые приходят в восторг от таких типов, как Уоренби. К тому же у них не было никаких юридических дел. Как ты думаешь, пана?

— Не имею ни малейшего представления. И не думаю, что они сделали нечто большее, чем проявление обычного гостеприимства, — ответил мистер Хасвел.

Чарльз нахмурил брови.

— А мне кажется — наоборот. И ведь именно сквайр представил нам Уоренби. Разве вы не помните? Да и потом, добился бы он своего положения, если бы его не финансировал Айнстейбл? — предположил Чарльз.

— Ты знаешь, Чарльз, я тоже считаю, что Айнстейблы вели себя всего лишь как подобает благопристойным соседям, — покачала головой миссис Хасвел.

— Мне почему-то не кажется нормальным, что то, что они сделали под видом благопристойного соседства — лишь обычное гостеприимство. Тем более для этого выскочки из Лондона, которого никто не ждал в Торндене, — упрямился Чарльз. — И чего бы это им быть такими радушными с теми, кто убежал из Лондона во время бомбежек? У них никогда не было ничего общего с подобной категорией людей.

— Но это совсем другой случай, Чарльз. Те люди были лишь временными жителями, спасавшимися от войны и разрухи.

— Но Уоренби был именно из этой категории.

— Не забывай, — напомнила сыну миссис Хасвел, — что Уоренби не было здесь во время войны. Он приехал позже.

— И тем не менее с какой стати сквайру оказывать ему такую поддержку? — не сдавался Чарльз.

— Я уверена, сквайр просто сострадал ему. Ты ведь помнишь, как его приняли в Торндене. Особенную роль сыграла неприязнь мистера Драйбека, — сказала миссис Хасвел.

— Он действительно настолько не любил Уоренби? — с интересом спросила Эбби.

— Боюсь, дорогая, не только он, а весь Торнден.

— Но мистер Драйбек гораздо сильнее, чем кто-либо другой. Вот видишь, Чарльз, как все просто. Все говорит о том, что убийца — мистер Драйбек! А ты продолжаешь обвинять бедную Мэвис.

Казалось, у Эбби отпали последние сомнения по поводу того, кто совершил убийство.

— Ну, это еще не говорит о том, что убийца — именно он.

— Нет, говорит! — настаивала на своем Эбби. — Во-первых, у него был серьезный повод ненавидеть Уоренби. Помимо чисто человеческой антипатии, он еще и боялся конкуренции. Об этом рассказывала мне еще тетя Мириам. Из-за Уоренби он мог растерять всех своих клиентов.

— Эбби, дорогая, успокойся! Бедный Тадеуш — один из самых уважаемых людей в округе. — Чарльз попытался остудить ее пыл.

— Ага, как Армстронг! — не унималась Эбби. — У меня весь день не идет из головы эта история! Незаметный с виду, но всеми уважаемый человек, о котором никто не мог и подумать, что он способен на убийство. А ведь и он был юристом, и совершил убийство именно на почве профессиональной ревности. Так что не надо утверждать, что у мистера Драйбека не было достаточно веского повода для убийства!

— Не могу не согласиться, — ответил Чарльз. — Но не надо забывать, что это было уже второе тяжкое преступление, совершенное Армстронгом. Его судили за убийство собственной жены, которую он отравил, и повод для этого у него был весьма весомый. Но уверен, что не сойди ему сначала с рук первое убийство, он никогда не стал бы убивать своего профессионального конкурента. Он, наверное, считал, что дьявольски хитер и полиция никогда не докопается до истины. Разве вы не согласны, что, совершив одно убийство и оставшись безнаказанным, человек очень легко идет на следующее подобное преступление. Я бы сказал, становится своего рода маньяком.

— Согласен с тобой, — сухо ответил мистер Хасвел. — Но если ты считаешь, что Драйбек уже совершил одно убийство, то хочу заметить, что у тебя чересчур разыгралось воображение.

— Да вовсе нет! — воскликнул Чарльз. — Я лишь пытаюсь доказать Эбби, что между Армстронгом и мистером Драйбеком — огромная разница.

— Ладно, кто бы что ни думал, я полагаю, не стоит более останавливаться на этой теме, — решительно заявил мистер Хасвел. — Кстати, состоялась ли у вас сегодня игра в теннис?

Вопрос, обращенный к обоим молодым людям, положил конец неприятной для старшего поколения дискуссии. К этой теме более не возвращались и остаток вечера провели за игрой в бридж. Лишь по пути домой Эбби спросила у сидевшего за рулем Чарльза:

— Твой отец очень сердит на нас за разговоры об этом убийстве?

— Вовсе нет. Он лишь боится, что мы будем распускать языки в чужой компании. Как Пленмеллер, — объяснил Чарльз.

Эбби нахмурила брови.

— По-моему, ему лишь бы сказать какую-нибудь колкость и побольней ужалить.

— Ты имеешь в виду майора? Не думаю, что Пленмеллер хочет ему навредить. По-моему, Гевин просто фигляр. Шут гороховый.

— А как он говорил о Мэвис, ты помнишь? — настаивала Эбби.

— Если тебя интересует мое мнение, то уверяю тебя, что я это не приветствую, — ответил Чарльз.

— И ты, я надеюсь, не станешь излагать полиции свою версию относительно Мэвис?

— Это будет зависеть от обстоятельств, — солидно кашлянул Чарльз.

— Какие еще обстоятельства? — возмутилась Эбби. — Не верю, что ты мог бы так поступить.

— Если бы полиция подозревала всерьез меня или моих родных, то мог бы. Или тебя, — добавил Чарльз, сворачивая в Фокслейн.

— Очень любезно с твоей стороны, — огрызнулась Эбби.

— Да, я такой, — просто сказал Чарльз. — Сделаю все от меня зависящее ради людей, которых люблю.

— Вот как? — кокетливо отозвалась Эбби.

— Особенно ради тебя.

— Ладно, прекрати паясничать. Смотри! Тетя Мириам! — Эбби заметила идущую навстречу мисс Патердейл.

— Привет, Чарльз! — крикнула мисс Патердейл, открывая ворота. — Я знала, что ты обязательно привезешь Эбби домой, и приготовила кое-что для твоей матери. Надеюсь, ты передашь ей?

Он взял из ее рук небольшую коробку и небрежно бросил на заднее сиденье.

— Хорошо, тетя Мириам. Обязательно передам, — пообещал Чарльз. — Эбби, как насчет того, чтобы завтра махнуть к морю? Утром я заеду к тебе, и ты скажешь, что решила. Спокойной ночи всем!

— Чарльз прекрасный молодой человек, — заметила мисс Патердейл по дороге к дому. — Кстати, вы уже раскрыли преступление? Кто же у вас вышел убийцей?

— Вы знаете, мистер Хасвел явно не одобряет эти разговоры. А мы с Чарльзом, перед тем как пойти в Седары, зашли в «Красный лев» и встретили там майора Мидхолма с Пленмеллером. Мы сидели за столиком, когда пришел тот детектив, который беседовал с Мэвис. И кого бы вы думали он с собой привел? — спросила Эбби.

— Думаю, этих двух полицейских из Скотленд-ярда. Я встретила их сегодня у дома Уоренби.

— Вот как? И что вы думаете об этом высоком старшем инспекторе? Мне он, честно говоря, понравился. И у него есть чувство юмора. Слышали бы вы его разговор с Пленмеллером!

— Безусловно, положение обязывает его уметь разговаривать со всякого рода людьми. Я присутствовала при его беседе с миссис Мидхолм. Ох, чувствую я — быть неприятностям, — хмуро закончила мисс Патердейл.

— Это как пить дать! Но я уверена — только для убийцы. А разве вы против? — удивилась Эбби.

— Конечно, я не против. Но по-моему, не только для убийцы, если я вообще что-то понимаю в этой жизни. И это не обойдет никого в Торндене. И не говори мне, что это не так. Твой старший инспектор, кстати, был сегодня у мистера Драйбека. Ты, надеюсь, уже слышала об этом? — спросила мисс Патердейл.

— Нет! А что случилось? Расскажите мне!

— Не знаю, что случилось. Знаю лишь, что после этого разговора Тадеуш вел себя как на иголках. Он пришел ко мне под самым идиотским предлогом из всех, что я когда-либо слышала. Он пытался заставить меня вспомнить точное время, когда ко мне прибежала Мэвис после убийства. И этот затеял свое собственное расследование! Крутил вокруг да около, пока я не поняла, к чему он клонит. Он пытается доказать, что Уоренби убил не кто иной, а сама Мэвис! Старый дурак! Похоже, совсем из ума выжил! — возмущенно закончила мисс Патердейл.

Они зашли в дом, и Эбби налила себе бокал лимонада. Ее вид выдавал крайнюю взволнованность.

— Так значит, он и в самом деле напуган? Тогда мне кажется, что все становится на свои места. Чего бы ему так нервничать, не имей он к этому никакого отношения, а? Пытается перенести с себя подозрения на кого-то другого, — заключила Эбби.

Мисс Патердейл несколько рассмешили слова Эбби.

— Но ведь вы и сами кого-то подозреваете. Почему бы и ему не заняться тем же. Разве он исключение?

— Мне кажется, что всерьез об этом говорим только мы с Чарльзом. Гевина же никто, по-моему, не воспринимает серьезно. Хасвелы никого не подозревают и вообще предпочитают держаться подальше от этих разговоров. Что касается майора, то от него я тоже ничего не слышала, — рассудительно заметила Эбби.

— Зато Флора относится к этому очень серьезно, — сказала мисс Патердейл, слегка усмехнувшись. — Господи! Порой просто поражаюсь ей. Она вбила себе в голову, что это сделал поляк или Линдейлы. Один из них или сразу оба.

— Линдейлы… — задумчиво проговорила Эбби. — Я их недостаточно хорошо знаю, чтобы сделать какие-либо выводы. Но почему миссис Мидхолм считает, что они могли?

— Да нет у нее для этого никакого основания. Прости, но миссис Линдейл не из тех, кто станет часами чесать языки с Флорой. Вот та и вбита себе в Голову, — объяснила мисс Патердейл.

— А что сами Линдейлы говорят по этому поводу? — поинтересовалась Эбби.

— Дорогая моя, надеюсь, ты не думаешь, что я ходила и Рашифорд, чтобы выяснить их мнение на этот счет? Понятия не имею.

— Да нет же! Я просто подумала, что вы могли видеться в соборе.

— Они не ходят в церковь. По крайней мере, он — ни разу не был. А что касается миссис Линдейл, то она, насколько мне известно, вообще католического вероисповедания.

— Да, тетя Мириам! А почему сквайр так доброжелательно относился к Уоренби? — спросила Эбби.

— Для меня это новость, — коротко бросила мисс Патердейл.

— Тетя Мириам! Я точно помню, как вы сами мне говорили, что удивлены, как сквайр может выносить его общество, — воскликнула Эбби.

— Выносить и доброжелательно относиться — разные вещи. И кто вообще сказал тебе об этом?

— Гевин начал разговор…

— Этот мог, — осуждающе поджала губы мисс Патердейл.

— Да нет же! Он лишь говорил о том, что сквайр относится к тем, кто вряд ли пошел бы на убийство Уоренби, и привел это лишь как аргумент. И то же самое, о чем спросила у вас я, спросил Чарльз у отца.

— Да? И что же ответил на это мистер Хасвел? — поинтересовалась мисс Патердейл.

Эбби рассмеялась.

— Он очень рассердился. Прямо как вы, тетушка.

— Я думаю! — согласилась мисс Патердейл. — Хорошо, Эбби. Ты можешь сколько угодно играть в детектива, но делай скидку на то, что бедняга Тадеуш просто выжил из ума. А вот Айнстейблов оставь в покое. Они повидали много горя и без этого. Не хватало еще им только полиции! И я на тебя рассержусь, если ты будешь высказывать инспектору какие-либо свои соображения насчет Айнстейблов. Если они и были добры к убитому чуть более, чем остальные, то это говорит только в их пользу, — закончила мисс Патердейл.

— Хорошо, тетушка. Обещаю следовать вашим наставлениям, — шутливо поклялась Эбби. — И все-таки это несколько странно со стороны Айнстейблов, как вы думаете?

— Что бы я ни думала по этому поводу, это в любом случае не имеет никакого отношения к убийству Уоренби. А вообще, дорогая моя, уже поздно. Пора ложиться спать, — сказала мисс Патердейл, давая понять, что разговор закончен.

 

Глава 9

Перед тем как отправиться спать, инспектор Харботл внимательно изучил список лиц в районе, имеющих официально зарегистрированные ружья двадцать второю калибра. Насчитав тридцать семь человек, он с чувством гордости доложил об этом шефу.

— И это только в радиусе двадцати миль от Торндена, — уточнил он.

Старший инспектор, занятый изучением бумаг, извлеченных из стола Уоренби, огорчил Харботла, сказав, что вовсе не собирается выслушивать все фамилии из этого списка.

— Хорэйс, зачем мне знать имена людей, которых я никогда в жизни не видел и ничего о них не слышал. Пусть ими займется местная полиция. Уверен, что они прекрасно справятся, а мне будет достаточно лишь списка владельцев ружей двадцать второго калибра в самом Торндене.

— Мне кажется, сэр, было бы лучше забросить сеть пошире, — заметил Харботл. — Вы, конечно, очень оптимистичны, но…

— Я вам все сказал, Хорэйс, — резко бросил Хемингуэй.

Харботл искоса глянул на шефа и с деланной вежливостью произнес:

— Очень хорошо, сэр. Согласно регистру, в Торндене имеется в наличии одиннадцать ружей двадцать второго калибра. Эта цифра включает также три ствола, принадлежащие фермерам вне пределов Торндена. То есть, осмелюсь заметить, не попадающие в сферу нашего интереса.

— Вот и прекрасно, — отреагировал Хемингуэй. — А будете мне перечить, то вам придется лично проверить владельцев всех тридцати семи ружей.

Харботл кисло улыбнулся.

— Кстати, одно такое имеется у мистера Айнстейбла. И еще два — у его арендатора Экфорда и лесничего Джона Хеншо. По словам Карсфорна, вряд ли кто-либо из них может иметь хоть малейшее отношение к делу. И еще одно ружье у Линдейла, — добавил Харботл.

— Которое он одалживал Ладисласу. — заметил Хемингуэй.

— У вас отменная память! — сделал инспектор комплимент шефу. — Дальше идет Молодой мистер. Хасвел, о чем вы уже от него самого и слышали; мистер Пленмеллер, ружье которого уже у нас. Также ружье имеется у Джосиага Крелинга — владельца «Красного льва», и последнее — у мистера Клайборна. У мистера Драйбека лишь старый дробовик, а у майора Мидхолма — оставшийся со времен службы револьвер с шестью обоймами, из-за чего он вечно ссорится с властями всякий раз, когда приходит время продлить лицензию, — закончил Харботл. Он сложил листок и положил его обратно в карман. — Не так уж мало, шеф, — заметил Харботл. — Сказать Карсфорну, чтобы он изъял их?

— Что, все тридцать семь? — с иронией спросил Хемингуэй.

— Одиннадцать, — хмуро поправил Харботл.

— Думаю, пока будет достаточно восьми, Хорэйс. Если окажется все впустую, тогда посмотрим те три, принадлежащие фермерам. А пока у меня вполне хватает проблем с теми, кто враждовал с Уоренби. Так что ружьями пусть займется Карсфорн, по возможности избегая лишних разговоров. Завтра я сам поеду в Торнден и нанесу визит пастору. Скажите Карсфорну, что ружье викария я при необходимости заберу лично, а он лучше пусть займется Линдейлами, сквайром и молодым Хасвелом. Сержант кажется толковым парнем, но на всякий случай скажите ему, чтобы был поделикатней, особенно когда дело дойдет до мистера Айнстейбла. Хотя, уверен, он и сам все прекрасно понимает.

Кивнув в знак согласия, Харботл несколько удивленно спросил:

— Вы собираетесь навестить пастора?

— Да. И его ружье будет очень удобным для этого случая поводом.

— Но Карсфорн проверил его алиби. У него, насколько я понял, все в порядке.

— Вот именно поэтому мне и нужен достойный повод. По мнению полковника, к мистеру Энтони Клайборну есть смысл присмотреться. Хотя никогда раньше за столь короткое время я не имел такого количества версий. Я имею в виду миссис Мидхолм, подозревающую в убийстве миссис Линдейл за то, что та дала ей от ворот поворот; мистера Драйбека, пребывающего в полной панике, и Пленмеллера, которому очень хочется от души повеселиться. Не знаю, что меня еще ждет впереди. Вы можете проверить чью-нибудь версию. Хотя в этом нет смысла, Хорэйс. Вы не умеете заставить человека довериться вам. Вот до чего доводит употребление прокисшего лимонада вместо доброго свежего пива, — философски закончил главный инспектор.

— Есть что-нибудь интересное в бумагах Уоренби, сэр? — спросил Харботл, оставив без комментариев последнюю реплику.

— Ничего, что могло бы натолкнуть нас на интересные мысли. Может, найдем завтра что-нибудь в его офисе. Хотя, если это случится, я буду удивлен.

Инспектор хмуро улыбнулся и сел на стул, наблюдая, как Хемингуэй собирает бумаги в стопку.

— Кое-что настораживает меня в связи с этими ружьями, сэр, — проговорил Харботл.

— Это уже второй раз за сегодняшний день, — вздохнул Хемингуэй. — Выкладывайте, Хорэйс! Не томите.

— С того самого момента, когда мне сказали, что выстрел был произведен из ружья двадцать второго калибра, меня не покидали сомнения по поводу того, как убийца нес ружье, — начал Харботл. — Трудно спрятать ружье под одеждой, неся через плечо или держа под мышкой. Но когда я смотрел, как вы, шеф, шли вниз по улице с Пленмеллером, мне пришло в голову, что если бы он, с его хромотой, шел бы с ружьем, спрятанным в штанине, то никто бы ничего не заметил!

— Неплохо, совсем неплохо, — согласился Хемингуэй. — Но тогда скажите мне, Хорэйс, почему он после убийства несет ружье домой и прячет его в оружейный ящик, вместо того чтобы избавиться от него. Скажем, бросить в реку или кому-нибудь в огород, что было бы неплохой шуткой в его стиле. Оружие он унаследовал от брата. Сам же не охотник, чему я охотно верю, так как он не настолько глуп, чтобы говорить полиции вещи, опровергнуть которые было бы проще простого. И во-вторых, когда я осматривал оружие, то заметил на нем ржавчину. Но если бы он, наоборот, сказал, что понятия не имел, где хранилось ружье, то ох как трудно бы ему пришлось, доказывая, что Он действительно его не брал, тем более что его экономка глуха как тетерев и не услышала бы звук отпирающейся щеколды, на которую заперта оружейная, — закончил Хемингуэй.

Он устало встал с кресла и посмотрел на мраморный циферблат висящих на стене часов.

— Лично я собираюсь спать и советую вам сделать то же самое. Иначе ваш бурный мыслительный процесс породит еще какую-нибудь идею, а мой организм вряд ли ее переварит.

Инспектор поднялся, остановив на некоторое время тяжелый взгляд на вазочке с полевыми цветами, и задумчиво произнес:

— Если бы я мог объяснить, за что люблю мою работу, меня можно было бы причислить к лику святых.

— Если вы считаете, что Би-Би-Си собирается интервьюировать вас на эту тему, то, думаю, нам не стоит беспокоиться.

— Не понимаю, как Сэнди Грант вынес так долго, работая вашим помощником! — угрюмо буркнул Харботл.

— Но он ведь знал, что непременно пойдет на повышение, — с некоторой гордостью заметил Хемингуэй.

— Ваши помощники и впрямь часто уходят на повышение, — с завистью вздохнул инспектор.

— Безусловно, Хорэйс. Веда подать рапорт на их повышение — единственный способ от них избавиться. Пойдемте спать, коллега!

На следующее утро инспектор Харботл отправился в офис к Уоренби, а Хемингуэй зашел в полицейский участок, откуда позвонил в управление, поговорил с главным констеблем и получил краткий отчет сержанта Нарсдейла.

Сержант уже отправил на экспертизу в Лондон гильзу и пулю, отстреленные из ружья Пленмеллера.

— Я не могу сказать с уверенностью, так как у нас нет микроскопа, — начал сержант, — но мне кажется, что я заметил достаточно явную разницу между насечками на гильзах. Есть что-нибудь еще для меня, сэр? — спросил сержант.

— Сержант Карсфорн скоро принесет еще три ствола, а остальные — потом, — ответил Хемингуэй.

Нарсдейл хмуро усмехнулся.

— Обычное дело. К работе нам не привыкать.

— Да вы должны быть просто счастливы. Харботл насчитал тридцать семь ружей.

— С ним можно устроить соревнование, — улыбнулся сержант.

— Вот именно, — согласился Хемингуэй. — А я пока быстренько съезжу за призами.

С этими словами он вышел из участка.

До конторы Сэмпсона Уоренби в Белингэме было не более десяти минут ходьбы — стоило лишь пересечь рыночную площадь и пройти по Ист-стрит, главной торговой улице городка, до пересечения с Саут-стрит, на которой и находился офис адвоката. В участке Хемингуэю предложили сопровождающего, но он отказался.

По рыночной площади сновало огромное количество людей, приехавших в город за покупками из всех близлежащих мест. Среди покупателей Хемингуэй заметил мисс Патердейл, стоящую напротив булочной с большой плетеной корзиной, а еще через пару минут он нос к носу столкнулся с Пленмеллером у центрального входа в банк.

— Какая встреча! Скотленд-ярд собственной персоной! — громко завопил Пленмеллер, заставив всех проходящих мимо с удивлением взглянуть в сторону Хемингуэя. — Неужели старший инспектор тратит свое драгоценное время на прогулку по Белингэму?

— Теперь, надо заметить, мне понятно, почему вас так остерегается сержант Карсфорн. Встречи с вами доставляют не много радости, сэр. Мне кажется, вы забыли дома мегафон, — хмуро проговорил Хемингуэй.

— Ой, как я по этому поводу переживаю, кто бы знал, — издевательски проговорил Гевин и пошел своей дорогой.

Хемингуэй также продолжил свой путь и вскоре оказался в офисе Уоренби на Ист-стрит. Там его встретил клерк и еще кто-то из младшего персонала. С интересом оглядев старшего инспектора, они проводили его в личный кабинет Уоренби. Посыльный, явно впервые увидавший полицейского столь высокого ранга, поспешил ретироваться на почту с какими-то маловажными бумагами.

В кабинете адвоката Хемингуэй застал Хорэйса и управляющего, мистера Купланда, невысокого тщедушного мужичонку с редкими седеющими волосами и взволнованным выражением лица, склонившихся над заваленным папками столом.

— Какой кошмар, какой ужас! — запричитал мистер Купланд, познакомившись со старшим инспектором. — Я уже говорил вашему коллеге, сэр, что просто не знаю, что мне делать. У мистера Уоренби скопилось огромное количество дел, и никто не может сделать это вместо него!

— Боюсь, я не в силах вам помочь в этом плане, — признался Хемингуэй. Тяжелая у вас работенка, а?

— Не то слово, сэр. Работа адская, — вздохнул мистер Купланд. — У нас самый крупный бизнес в городе. Мистер Уоренби совсем недавно собирался взять себе партнера, чтобы справляться со всеми текущими делами. А теперь такое! Не могу поверить, но это факт.

— Для вас эта новость была полной неожиданностью? — спросил Хемингуэй.

— Да, сэр, конечно. Я просто онемел. До сих пор не могу в это поверить. Я продолжаю думать и не могу избавиться от предчувствия, что мистер Уоренби вот-вот войдет, задаст привычные служебные вопросы, но, увы, этого уже никогда не случится!

Он опустил глаза. Мистер Купланд явно находился в полном замешательстве, и по его лицу блуждала потерянная, жалкая улыбка.

— Давно работаете у мистера Уоренби?

— С первого дня открытия его офиса в Белингэме, — ответил мистер Купланд не без гордости в голосе.

— Могли бы вы предположить или знать, что у мистера Уоренби были враги? — спросил Хемингуэй.

— Нет-нет, я бы так не сказал! Но… мистер Уоренби был не из тех, кто посвящает людей в свои дела. Даже в чисто служебных вопросах были аспекты, о которых не ведал никто из сотрудников. Я бы сказал, что он был очень деловым, энергичным человеком, — заметил мистер Купланд.

— Исходя из того, что мне известно, мистер Уоренби был из тех, кто умеет наживать себе врагов.

— Не могу сказать что-либо по поводу его личной жизни, но в профессиональном плане… Да, с этим можно согласиться. Он был очень удачлив и обрел широкую известность, что могло вполне быть поводом для зависти. Что касается его членства в комитете и в различных комитетах — у него всегда имелось свое мнение и свои методы и… может, мне не стоило бы этого говорить, но, возможно, иногда он бывал не очень разборчив в средствах и методах достижения своих целей. Он как-то сказал мне, что вряд ли что-либо ему доставляет большее удовольствие, чем наблюдение за тем, как все пляшут под его дуду, а это, как вы понимаете, не многим понравилось бы. Ко мне лично, да и, пожалуй, ко всем своим сотрудникам он относился исключительно хорошо, но иногда меня удивляло, зачем он с такой доскональностью и скрупулезностью выясняет все до мелочей о людях, с которыми сталкивается. Даже то, на мой взгляд, что никогда не пригодилось бы ему непосредственно для работы. Однажды я спросил его об этом, но он ответил очень неопределенно. В том духе, что никогда не знаешь о том, где найдешь, а где потеряешь.

— А может, он выяснял это с целью дальнейшего шантажа? — прямо спросил Хемингуэй.

— Ну что вы! Конечно, нет! Я никогда не замечал ничего такого, что могло бы меня натолкнуть хоть на минимальное подозрение, что он пытается получше узнать человека с подобной целью. Скорее, он делал это просто ради развлечения. Да это ведь так тривиально, инспектор. Я надеюсь, вы правильно меня поймете. Вряд ли кто-то из нас никогда не делал ничего такого, чего в последствии мы бы стыдились, стань это известно всем. Еще раз повторяю, сэр, что надеюсь на ваше понимание, — с намеком проговорил мистер Купланд.

— Я вас очень хорошо понимаю, — кивнул Хемингуэй. — И все же вы говорите, что были крайне изумлены, когда узнали, что кто-то пристрелил вашего, так сказать, мини-диктатора?

— Да, сэр, конечно. Я был потрясен этим страшным известием. Но боюсь, из моих слов у вас сложилось не совсем Правильное мнение о мистере Уоренби. Я не имел в виду, что он сделал что-либо такое, из-за чего кто-то мог бы решиться на его убийство. Иногда он и правда довольно зло подшучивал над людьми. Такое случалось даже в отношении меня лично, но, поверьте, за этим реально ничего не стояло.

— Понятно, — медленно проговорил Хемингуэй. — Я надеюсь, мистер Купланд, не надо говорить о том, что ваш дож — оказать мне посильную помощь в раскрытии этого дела, поэтому спрошу вас прямо: есть ли у вас хоть малейший повод подозревать, что он кого-либо шантажировал или что-то в этом роде? — резко спросил Хемингуэй.

— Нет, сэр! Нет и еще раз нет! Уверяю нас в этом. Ничего не знаю о его личной жизни, но что касается его профессиональной стороны, то мой ответ однозначен, — твердо ответил мистер Купланд, но все же с некоторым испугом в глазах.

Хемингуэй внимательно смотрел на мистера Купланда, чуть склонив набок голову.

— Ну что ж, хорошо, — выдержав паузу, сказал он.

В это время в дверях появился кто-то из клерков и в нерешительности застыл на пороге. Мистер Купланд вопрошающе взглянул на Хемингуэя, но, не увидев на его лице никакой реакции, откашлявшись, спросил:

— Да, в чем дело?

Клерк подошел к мистеру Купланду и тихо проговорил ему что-то на ухо, из чего Хемингуэю удалось уловить только фразу «сэр Джон Иглсфилд». На лице управляющего отразилось некоторое замешательство, после чего он обратился к Хемингуэю:

— Вы позволите мне отойти, сэр? Пришел один из наиболее важных клиентов мистера Уоренби.

— Да, пожалуйста. Не возражаю, — согласился Хемингуэй.

Благодарно взглянув на старшего инспектора, мистер Купланд вышел из кабинета. Когда дверь за обоими закрылась, Харботл, сидевший все это время за столом Уоренби, спросил:

— Что вы думаете об этом типе, сэр?

— О, исключительно честный человек, — ответил Хемингуэй, подходя к столу и рассматривая кипу бумаг на нем. — Как дела у вас, Хорэйс? У вас тут, кажется, хватает работенки?

— Да, есть немного, — язвительно согласился Харботл. — Как раз до вашего прихода этот Купланд говорил мне, что офис чересчур мал для такого объема работ, как у них. И с этим я согласен. Он сказал мне, что Уоренби как раз накануне собирался перевести свой офис в большое помещение в центре, считая, что застолбил самое удобное место во всем городе.

— Да, уж в этом можно не сомневаться, — заметил Хемингуэй.

— Жаль только, он не успел это сделать. Тогда мне досталось бы меньше работы, — проворчал Харботл, оглядывая комнату, и в самом деле стесненную обилием офисной мебели.

Большой шкаф, подвесные полки, несколько тумбочек, открытый сейф и еще один большой шкаф, забитый всевозможной литературой — все это, конечно, не могло не стеснять владельца кабинета.

— До сих пор не сориентировался, что где лежит. Похоже, это было ведомо одному Уоренби. А вы, шеф, хотите, чтобы я разобрался со всеми его бумагами?

Хемингуэй кивнул в знак согласия.

— Думаю, вам не стоит лезть в тумбочки, где лежат дела его клиентов. Боюсь, это лишь отнимет у нас время. Хотя мне приходилось бывать в офисах, настолько напичканных всяким барахлом, что там, по-моему, и мухам было тесновато. Но что поделаешь! Бедный Хорэйс! Я вам действительно искренне сочувствую, — дружески сказал Хемингуэй.

— Не сказал бы, что здесь полностью отсутствует порядок, — заметил Харботл. — Почти все маркировано, связано в стопки. Беда в том, что этого всего слишком много. Да и надписи, сделанные его рукой, не всегда мне понятны. Я имею в виду чисто профессиональную терминологию, в которой я, понятное дело, не слишком силен, — посетовал Харботл.

— Я думаю, Хорэйс, Купланд сможет помочь вам разобраться.

— Мне кажется, он и сам-то не очень разбирается в деталях, — задумчиво сказал Харботл. — Кстати, шеф, есть кое-какие сведения, которые должны вас заинтересовать. Вы знали, что Уоренби был городским арбитром?

— Нет. Но бьюсь об заклад, что это именно так. Уоренби умел достигать своих целей, — сказал старший инспектор.

— Он получил это назначение год назад. Об этом мне рассказал Купланд. Драйбек тогда чуть не лопнул от злости. До Уоренби этот пост занимал один старый адвокат, умерший перед самыми перевыборами.

— Может, кто из коллег и убил бедного адвоката, чтобы занять его местечко, — заметил Хемингуэй.

— Судя по словам Купланда, Драйбек считал себя единственной кандидатурой на вакантное место.

— Уоренби был, безусловно, пробивной личностью, чего бы я не сказал о Драйбеке, насколько я его знаю. Но тем не менее, Хорэйс, понимаю куда вы клоните. У Драйбека, таким образом, появляется еще один мотив для убийства. Может быть, вы и правы. Но у меня сложилось впечатление, что старик уже свыкся с головокружительной карьерой соперника и успокоился. До каких только высот не добрался бы еще бедняга, если бы его карьеру не остановили бы столь безжалостно в самом расцвете сил. Ну что, Хорэйс, не нашли вы там чего-нибудь интересного? — спросил Хемингуэй, не отрываясь от бумаг.

— Ну если только документация на гравийный карьер мистера Айнстейбла. Или на приобретение дома в Фокслейне. Ну и гусь был этот Уоренби. Лихо он расправился с прежним владельцем дома, — с некоторым восхищением заметил Харботл. — Но в принципе, все это — старье.

— И что там насчет карьера сквайра? — поинтересовался Хемингуэй.

— Здесь только ответ от какой-то лондонской юридической фирмы на запрос Уоренби, действовавшего по чьему-то поручению, — объяснил Харботл. — Но вот копию самого запроса я так и не нашел. Может, затерялась где-то среди бумаг.

— Как вы только умудрились найти ответ? — удивился Хемингуэй, глядя поверх груды папок на обложенного бумагами Харботла. — Так что же в этом ответе?

— Похоже, у Уоренби был клиент, заинтересованный в гравии, и Уоренби действовал по его поручению, — ответил Харботл.

— Да, чем только не занимаются люди в наше время, — философски заметил Хемингуэй.

— Его клиент добивался того, чтобы получить лицензию на карьер. Я дам вам это письмо, чтобы вы смогли сами с ним ознакомиться, — предложил Харботл.

— Так что это за фирма в Лондоне? А что касается Драйбека, то он был адвокатом сквайра. По крайней мере, так мне сказал главный констебль.

— Кажется, в этой лондонской фирме сидят юристы по недвижимости или что-то в этом роде. А — вот!

— Нашли? — спросил Хемингуэй.

— Похоже, это копия письма Уоренби. Попала в другую папку. Вот, сэр, пожалуйста. — Харботл протянул бумагу шефу.

Хемингуэй взял документ и начал внимательно читать.

— Как я посмотрю, двухлетней давности. Вы были правы, Хорэйс: у него был клиент, заинтересованный в покупке карьера сквайра. Продолжайте искать. Меня томит ожидание.

— Я ищу. А вы, сэр, лучше бы складывали все в одну стопку, чтобы опять не было этого жуткого беспорядка, который я и так с трудом разгребаю, — сердито проговорил Харботл.

— Хорэйс, не валите с больной головы на здоровую, — отреагировал на замечание инспектора Хемингуэй, не отрываясь от чтения. — Так, кажется, это становится интересным. Они хотели приобрести карьер с лицензией на пожизненное пользование. Вы нашли что-нибудь еще, Хорэйс?

— Пока ничего, — не поднимая взгляда от бумаг, буркнул Харботл.

— Больше нет писем от этого безымянного клиента?

— Нет. Но, может быть, сам сквайр не решился вступить в дело, не желая расставаться с карьером, и между ним и Уоренби началась вражда, — сделал вывод инспектор.

— И Уоренби принялся выбивать участок для своего клиента, не желая считаться с Айнстейблом, и тот, не выдержав такой наглости, взял ружье и застрелил Уоренби. Я поражен вашей логикой, дорогой Хорэйс.

— Заметьте, эту ерунду вы придумали сами, сэр, — обиженно ответил Харботл.

— Неплохо, Хорэйс! — Хемингуэй рассмеялся. — Ладно, лучше заняться более важными делами, чем торчать здесь, слушая ваши гениальные версии. Вы оставайтесь здесь. Может, и найдете что-нибудь интересное, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Вам в помощь я пришлю Морбэтла.

— Разве вы не берете его с собой в Торнден, сэр?

— Нет, там он мне не понадобится. Он весь в вашем распоряжении, — пообещал Хемингуэй.

— Буду рад ему, — сказал Харботл, ошалело оглядывая горы папок и бумаг, в которых ему предстояло копаться.

Попрощавшись с инспектором, Хемингуэй вышел из офиса и отправился в полицейский участок. Сержант Карсфорн еще не вернулся из Торндена, а у дежурного имелось сообщение для старшего инспектора.

— Вам туг кое-что передали, сэр, — козырнул он Хемингуэю.

— Что именно? Давайте. И перестаньте ухмыляться, — раздраженно проговорил Хемингуэй.

— Прошу прощения, сэр. Здесь был мистер Драйбек.

— Да? Это уже интересно. И что он хотел?

— Передал вам сверток и сказал, чтобы мы были с этим очень осторожны как с уликой, найденной им на месте преступления, в траве. Он сказал, что зайдет попозже, но так как вас не ждали раньше вечера, то он уехал, — виновато проговорил сержант.

— Так что же он все-таки нашел? Наверное, заколку, потерянную мисс Мэвис на месте преступления, не так ли? — усмехнулся Хемингуэй.

Сержант вытащил из ящика стола небольшой предмет, завернутый в носовой платок.

— У вас поразительная интуиция, сэр! — заметил он.

— Полностью с вами согласен, сержант, но он, надеюсь, не ее нашел на месте преступления?

— Нет, сэр, — смутившись, ответил сержант, разворачивая платок. — Когда он уходил, то сказал, чтобы вы обратили внимание на инициалы.

Хемингуэй взял в руки розовую пластмассовую пудреницу с выгравированной на крышке буквой «М».

— Он также сказал, сэр, что не его занятие делать выводы и он представляет это вам.

— Я польщен. Очень мило с его стороны. Много бы отдал, чтобы увидеть сейчас лицо сержанта Карсфорна, когда он узнает, что не нашел эту штуку, обшаривая место преступления. Наверняка эту вещицу подарил девушке какой-нибудь ухажер и она захочет получить это обратно.

— Вы так полагаете, сэр? — вежливо осведомился сержант.

— Я в этом почти уверен, — подтвердил Хемингуэй.

— Честно говоря, сэр, никогда бы не подумал, что подобная вещь могла бы принадлежать мисс Уоренби.

— В этом вы совершенно правы, сержант. Первый раз вижу столь неинтересную и дешевую безделушку.

— Но теперь у нас есть инициалы предполагаемого убийцы, — предположил дежурный.

— Сержант, как вы думаете сколько примерно в Белингэме и округе девушек, чьи имена начинаются с «М»? К тому же, когда сержант Карсфорн осматривал место происшествия, этой штуковины там не было и в помине. Я лично там присутствовал и уверяю вас, ничего подобного не видел. После полиции там успело побывать довольно много зевак, пришедших полюбоваться на место преступления. Я сам видел несколько человек, болтающихся поблизости. Об убийстве в Торндене в воскресенье вечером уже знала вся округа, и уж будьте уверены, каждый второй потоптался под окнами бедной Мэвис. Более того, мисс Уоренби не пользуется пудрой. В этом я убедился лично. А потом, сержант, где девушки хранят пудреницы? В сумочках. И если вы думаете, что мисс Уоренби решила припудрить нос, перед тем как пристрелить дядю, то думаю, что вы ошибаетесь.

— Да уж! Это вы, пожалуй, загнули, — согласился с улыбкой сержант.

— А что касается носового платка, то, если он принадлежит мистеру Драйбеку, можете вернуть его обратно хозяину.

В это время дверь открылась и в участок вошел сержант Карсфорн.

— Приветствую вас, сержант! Как успехи? — спросил старший инспектор.

— Три ружья, сэр. Как вы просили.

— Очень хорошо. Возникли какие-нибудь сложности?

— Только с мистером Линдейлом, а со сквайром и в Седарах никаких, сэр. Мистер Айнстейбл отнесся ко всему с пониманием, и с его стороны не было никаких возражений. Он хранил ружье в небольшом летнем домике. Я побывал там и убедился, что никто не мог взять ружье и положить его обратно без ведома хозяев. Молодой мистер Хасвел оставил ружье завернутым в ветошь и попросил миссис Хасвел, чтобы она дала его нам, коли оно нам понадобится. Он хранил его в гардеробе, и мне кажется, что кто-то из участников теннисного турнира вполне мог им воспользоваться.

— А что с Линдейлами? — поинтересовался Хемингуэй.

— Их ружье я тоже прихватил. Мистер Линдейл был явно не в восторге от моего визита, но уверял меня — сам факт, что кто-либо мог взять ружье в его отсутствие, совершенно исключен. Когда я пришел, его не было дома и миссис Линдейл отправила служанку на поиски, хотя я сказал, что это лишь формальная проверка и искать ее супруга нет большой необходимости. Она была довольно негостеприимна. Я бы даже сказал, что ее поведение граничило с испугом. По крайней мере, мне так показалось. Лишь когда пришел сам Линдейл, она успокоилась. Надо заметить, они чем-то очень друг друга напоминают. Он сказал, что если в наших посещениях есть необходимость, то туг, конечно, ничего не поделаешь, но он был бы очень признателен, если бы мы не беспокоили его супругу. Она, по его словам, очень взволнована происшедшим и сильно по этому поводу нервничает, — закончил сержант.

— Как жаль, что не смогу выполнить просьбу мистера Линдейла. Именно сегодня я и собираюсь побеспокоить его супругу, — пожал плечами Хемингуэй.

 

Глава 10

В Торнден старшего инспектора повез молодой констебль Мелкинфорп, который уже возил его туда за день до этого. Перед Рашифордом полицейская машина свернула направо в сторону Хоксхеда, где в пятнадцати минутах езды от Триндейла располагался гравийный карьер, принадлежавший сквайру. Хемингуэй поинтересовался у констебля, у какой фирмы мистер Айнстейбл нанимает рабочих. Получив ответ, и понаблюдав несколько минут за работой, Хемингуэй распорядился ехать на ферму Линдейлов. Констебль Мелкинфорп явно гордился своим новым назначением и участием в расследовании убийства. Проводив старшего инспектора до самых дверей дома Линдейлов, он с надеждой в голосе спросил Хемингуэя, идти ли ему с ним или подождать снаружи?

— Войдете только в случае, если услышите мой предсмертный крик. — Хемингуэй похлопал констебля по плечу. — Тогда бросайтесь на помощь.

В саду Линдейлов виднелось несколько небольших домиков, примыкающих один к другому. Входная дверь в дом была приоткрыта. Осмотрев сад, Хемингуэй постучал. Через несколько минут в дверях показалась хозяйка.

— Простите, — извинилась она, — но моя служанка ушла в Белингэм за покупками, а мужа нет дома. А пока они не вернутся, я вряд ли смогу уделить вам внимание.

— Да, мне бы хотелось поговорить с вашим супругом. Меня зовут Хемингуэй. Старший инспектор из Скотленд-Ярда. Вот мое удостоверение.

— У нас уже был сегодня один полицейский, — не очень любезно сказала миссис Линдейл, игнорируя протянутое ей удостоверение. — Не понимаю, что вам от нас нужно? У нас и без всего этого достаточно много хлопот. К тому же мой муж всего несколько раз видел этого мистера Уоренби и они едва знакомы!

— И тем не менее, миссис Линдейл, у меня есть причины вас побеспокоить. Прекрасно понимаю, что наши визиты не доставляют вам большого удовольствия, — сказал старший инспектор.

— Ни я, ни мой муж ничем не можем вам помочь. Какие сведения вы хотите от нас получить?

— Я бы хотел задать всего несколько вопросов. Могу ли я войти? — вежливо поинтересовался Хемингуэй.

Несколько секунд поколебавшись, она отошла в сторону, пропуская Хемингуэя в дом.

— Хорошо. Проходите, — проговорила она. — Я пошлю кого-нибудь за мужем.

Женщина ушла вглубь дома, и было слышно, как она обратилась к какому-то Уолтеру и послала его за мистером Линдейлом. Она вернулась в гостиную с тем же недовольным выражением на лице, но все-таки заставила себя улыбнуться и сказала:

— Прошу простить меня, если я не особенно гостеприимна, но и вы должны понять нас. Мы уже рассказали полиции абсолютно все, что знали по поводу той злосчастной субботы, то есть фактически ничего. Я ушла из Седар около половины седьмого и отправилась прямо домой, чтобы уложить ребенка. Не помню точно, когда ушел муж, так как он остался еще ненадолго, но его совершенно точно не было в районе Фокслейна в то время, когда пристрелили мистера Уоренби.

— А местные сыщики вовсе и не сказали мне этого. Наверное, просто забыли. Если не секрет, откуда вам это известно, миссис Линдейл? — спросил Хемингуэй.

— Он был на полях, где ведутся работы, — ответила женщина. — И я видела его там.

— Вы видели его? — вежливо переспросил старший инспектор.

— Я вам покажу окно, из которого хорошо просматривается эта территория, и вы сами убедитесь. Мне как раз что-то понадобилось наверху и я, выглянув из окна, увидела мужа.

После недолгой паузы она добавила:

— И я уверена, что говорила уже об этом полицейскому, который был у нас. Готова в этом поклясться.

— Ни секунды не сомневаюсь, — улыбнулся Хемингуэй. — Хотя допускаю, у вас могли быть соображения, чтобы не сообщать об этом сержанту Карсфорну.

— Какие соображения? О чем вы говорите? — возмущенно спросила миссис Линдейл.

— Ну, скажем, вы не совсем понимали важность того, что могли видеть из окна на втором этаже. Точнее, эта мысль пришла вам в голову позже, — холодно проговорил старший инспектор.

Щеки миссис Линдейл вспыхнули, но через несколько мгновений стали бледными, как обычно.

— Если даже я и забыла об этом в разговоре с сержантом, а я в этом сильно сомневаюсь, то только по той причине, что была слишком потрясена и это просто вылетело у меня из головы.

— Тогда, если позволите, что вас заставило вспомнить об этом обстоятельстве? — спросил Хемингуэй.

— У меня было время вспомнить об этом, когда я обдумывала случившееся. — Она сжала кулачки, и Хемингуэй заметил, как побелели ее суставы.

— И все же вы не вспомнили об этом раньше, чем к вам пришел сержант Карсфорн сегодня утром, чтобы забрать ружье вашего мужа. Не думаю, что вам следовало скрывать от него это весьма важное обстоятельство, — как бы извиняющимся голосом заметил Хемингуэй.

— В конце концов, вы можете подняться наверх и во всем убедиться своими глазами! — резко бросила миссис Линдейл.

— Я верю, — вежливо кивнул Хемингуэй, — что луга и в самом деле видны из вашего окна.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина.

— Знаете что! — нервно начала Делия Линдейл. — Вы лишь зря теряете время. Мы едва знали мистера Уоренби. Почему вы не выясняете у сквайра, что он делал после того, как они расстались с моим мужем? Почему он не поехал домой на машине вместе с женой? Я думаю, — только потому, что они живут здесь сто лет, — они для вас вне подозрений. А Гевин Пленмеллер! Почему бы вам не заняться его персоной, вместо того, чтобы отрывать от дел моего мужа? Пленмеллер же ненавидел адвоката! Мисс Патердейл может подтвердить, как он говорил, что надо избавиться от этого выскочки. Я была там, когда он сказал это. И мистер Клайборн тому свидетель. Это было во время приема, устроенного Айнстейблами. Уоренби, кстати, тоже там был, и все не переставали удивляться, почему сквайр пригласил его, прекрасно зная, как к Уоренби относится вся округа!

— И почему же тогда он его пригласил? — поинтересовался Хемингуэй.

— Не могу вам сказать наверняка, но знаю точно, что Айнстейблы общаются с очень ограниченным крутом людей и такого рода вечеринки — большая редкость. Они бы никогда не пригласили и меня, не попроси их об этом мисс Патердейл. Я не хочу бросать ни на кого тень подозрения, но мне кажется, что мистер Уоренби имел какое-то влияние на сквайра. После всего случившегося я задумалась над тем, кому это могло быть выгодно — застрелить мистера Уоренби, — и мне в голову пришли некоторые незначительные инциденты, на которые раньше я не обращала внимания.

— Например, мадам? — с интересом спросил Хемингуэй.

— Ну, скажем, тот факт, что мистер Айнстейбл говорил с моим мужем, прося его содействия для назначения мистера Уоренби в Речной комитет. Несмотря на то, что мистер Драйбек был старым другом и личным адвокатом сквайра и, кстати, тоже стремился занять пост в комитете. Не кажется ли вам это странным, господин старший инспектор?

Громкие шаги в прихожей заставили ее замолчать и повернуть голову в сторону двери. В комнату вошел Кенелм Линдейл. Он был одет в старый рабочий костюм, верхняя пуговица рубашки расстегнута.

— Полиция? — коротко спросил он, слегка нахмурив брови.

— Это старший инспектор из Скотленд-ярда, — ответила мужу миссис Линдейл. — Я уже сказала, что мы вряд ли сможем чем-то помочь.

Линдейл вытащил из кармана платок и вытер лицо и шею.

— Хорошо, сэр. Что бы вы хотели от меня узнать? У меня много работы, поэтому я не могу тратить много времени на разговоры.

— Мне хотелось бы услышать ваши показания, сэр, — сказал Хемингуэй. — Приходится соблюдать все формальности следствия, так что прошу понять меня правильно. Итак, вы покинули Седары в десять минут седьмого?

— С точностью до минуты я не помню, но где-то около того. Мы уходили вместе с мистером Айнстейблом. Возможно, он помнит более точно, но я его не спрашивал.

— Тогда постарайтесь вспомнить, сэр, когда вы расстались с мистером Айнстейблом?

— Да буквально несколько минут спустя. Он свернул в сторону своих земель, которые находятся за Седарами, а я пошел дальше. Как вы, наверное, знаете, одни из ворот, ведущих в Рашифорд, как раз не более чем в ста ярдах по дороге на Седары. Я прошел через эти ворота и решил посмотреть, как трудятся мои рабочие на одном из лугов. Домой я пришел в половине восьмого. Это я знаю наверняка, так как, войдя в дом, сразу же посмотрел на часы.

— Часы спешили на десять минут, — вступила в разговор миссис Линдейл. — Я обнаружила это вчера, когда заводила их. Прошу прощения. Мне, конечно, следовало сказать тебе об этом, но у меня просто вылетело из головы.

Линдейл посмотрел на жену и подошел к камину. Взяв с полочки старинную трубку, он принялся раскуривать ее с помощью тлеющего уголька. Морщина между его бровей сделалась глубже.

— Не думаю, Делил, — спокойно сказал он. — Я все-таки шел через луга и не мог прийти в двадцать минут седьмого.

— Конечно, нет, дорогой. Просто я думаю, что ты ушел из Седар раньше, чем в десять минут седьмого. В общем-то, когда не торопишься, то нет особой нужды смотреть на часы и… — она осеклась и не закончила фразу.

— А не обратили ли вы внимание на время, когда смотрели на мистера Линдейла из окна, мадам? — спросил Хемингуэй, глядя не на Делию, а на ее мужа.

— В чем дело? — изумленно поднял брови Линдейл.

— Кенелм, неужели ты не помнишь? Я же говорила тебе, что наблюдала за тобой из окна со второго этажа.

Даже если Линдейл и был удивлен, услышав это впервые, то это никак не отразилось на выражении его лица. Он лишь обнял жену за плечи.

— Ну какая ты у меня глупенькая, — с нежностью в голосе проговорил Линдейл. — Разве можно обманывать полицию? Мы, наоборот, должны всем, чем можем, помочь следствию. Не так ли, господин старший инспектор?

— Совершенно правильно. Теперь я мог бы привлечь ее за дачу ложный показаний, — согласился Хемингуэй.

Линдейл рассмеялся:

— Ты слышала? Иди, займись лучше Розой-Вероникой, пока ты не вляпалась в беду.

— Но, Кенелм…

— Вам еще нужна моя супруга, сэр? — спросил Линдейл, перебив жену и не дав ей договорить.

— Думаю, пока нет, сэр.

— Тогда иди, дорогая. Мы немного поговорим со старшим инспектором.

Делия в некотором смятении смотрела на него.

— Ну хорошо, — наконец пробормотала она и вышла из комнаты.

Линдейл захлопнул за ней дверь и повернулся к Хемингуэю.

— Извините. Делия очень мнительна и к тому же уверена, что те, у кого нет железного алиби, сразу же попадают под подозрение полиции. Обычное дело для женщин!

— Да, я заметил, что миссис Линдейл очень нервничала, — уклончиво ответил Хемингуэй.

— К тому же она очень застенчива, — объяснил Линдейл. — Да и не любила она этого Уоренби. Она не понимает, что это не повод для того, чтобы подозревать нас в убийстве.

— Я так понял, что вы тоже недолюбливали мистера Уоренби, сэр, — сделал вывод Хемингуэй.

— Да, я не любил его. Как и все, кого я знаю, сэр. Но не могу сказать, что мы были близко знакомы. Слишком много работы в Рашифорде, поэтому мы редко бываем в свете.

— Насколько я знаю, вы не так давно здесь живете?

— Да. Нас можно назвать новоселами в этих местах. Я купил ферму пару лет тому назад.

— Должно быть, это сильно отличается от биржевой деятельности, — заметил старший инспектор.

— После войны мне не удалось вернуться обратно на биржу. И может, это к лучшему. За последнее время все сильно изменилось. — Линдейл достал спички и принялся раскуривать трубку. — Что касается того сержанта, который пришел сегодня утром и забрал ружье, то, уверяю вас, у меня нет никаких претензий. Я лишь еще раз подчеркиваю, полностью исключено, чтобы кто-то взял его без моего ведома. Я храню его в комнате, которую использую под офис, и там висит замок, ключ от которою только у меня. Сейфа у меня нет, а дома частенько приходится хранить крупные наличные суммы: жалованье рабочим и так далее. Поэтому я завел такой замок, — объяснил Линдейл.

— Что касается сержанта Карсфорна, сэр, то он передал мне ваши слова о том, что никто не мог воспользоваться ружьем без вашего ведома, — подтвердил Хемингуэй.

— Из вопросов сержанта я понял, у него есть какие-то подозрения по поводу Ладисласа. Думаю, вы про него уже слышали: эмигрант-неудачник. Да, я и в самом деле одалживал недавно ему ружье и несколько патронов и прекрасно понимаю, что не имел права это делать. Но я должен сказать, что он вернул все в тот же вечер, — объяснил Линдейл.

— Докучал вам, наверное, выпрашивая ружье? Но так и быть, не буду его арестовывать, — усмехнулся Хемингуэй.

— Сержант, по-моему, отнесся к этому чересчур серьезно. В этих местах сохранилось много предрассудков насчет иностранцев, — вздохнул Линдейл.

— Обещаю, что за это я его тоже не арестую, — отозвался с иронией Хемингуэй.

— В Торндене ходит много разговоров по поводу его ухаживаний за мисс Уоренби. Он очень обеспокоен тем, что это увязывают с убийством Сэмпсона Уоренби. Честно говоря, я ему верю. Миссис Мэвис же, по-моему, хорошая и добрая девушка. Это, в конце концов, не мое дело, но будь я на вашем месте, я не стал бы уделять много внимания его персоне. — Он выбил из трубки пепел, повернулся к Хемингуэю и резко сказал: — Послушайте. Не хочу вмешиваться в то, что меня не касается, но я и правда неплохо отношусь к Ладисласу. Но и это не главное. До меня дошло, что из-за того, что у нас с Делией нет времени, чтобы принимать участие в вечеринках со светской болтовней, и мы редко выходим за территорию Рашифорда, о нас стали говорить, что мы очень странная пара! Загадочная пара! И ваше сегодняшнее присутствие здесь полностью подтверждает, что и до вас дошли эти разговоры. Я едва знал этого Уоренби, и если быть до конца откровенным, то мне плевать, жив он или мертв. Если вам действительно нужен реальный человек, который мог совершить это убийство, то выясните лучше, чем занимался Пленмеллер в районе семи двадцати в субботу!

— Спасибо, сэр. И вы могли бы мне в этом помочь?

— Нет. К сожалению, не могу. В это время я был здесь, в Рашифорде. Я даже не знаю точно, когда он покинул Седары. В основном, все разошлись почти одновременно. Мы со сквайром ушли по тропинке, а остальные — через главные ворота. А он уже умудрился вознести в ранг подозреваемых всех своих соседей! Или он просто так шутит?!

— И даже вас он подозревает, сэр? — поинтересовался Хемингуэй.

— А Бог его знает. По крайней мере, я не был бы удивлен. Хотя не думаю, что он осмелился бы сказать это мне в лицо.

— Возможно, вы и правы, — согласился Хемингуэй. — Но должен сказать, что когда я встретил в баре его и майора, мистер Пленмеллер попытался убедить меня в том, что у майора были причины убить мистера Уоренби.

— До чего ядовитый тип! — с возмущением воскликнул Линдейл.

— У вас есть какие-нибудь основания подозревать Пленмеллера?

— Нет, у меня нет никаких оснований. Но я понимаю, из каких соображений он поливает всех грязью. Это, по-моему, просто бессовестно с его стороны. Особенно по отношению к мисс Мэвис Уоренби! Если бы не все эти разговоры, которые он ведет на каждом углу, возможно, я бы не стал про него ничего говорить. Но раз он так себя ведет, то интересно было бы узнать, куда он, извинившись, отправился сразу после поданного чая в тот субботний вечер.

— Разве это так? — удивился Хемингуэй. — Я думал, что он угнел в то же время, когда это сделали вы и мистер Айнстейбл.

— В конце он действительно ушел вместе со всеми, но перед этим он уходил якобы за какими-то бумагами, потребовавшимися сквайру, — объяснил Линдейл.

— А что он сказал конкретно, сэр? — поинтересовался Хемингуэй.

— Какая-то документация, связанная с на значением нового человека в Речной комитет. Мистер Айнстейбл хотел ознакомить меня с ней, но я не думаю, что это нужно было сделать так срочно.

— Этот Речной комитет создает много проблем, — заметил Хеминнгуэй. — И вы, чей голос был одним из решающих, должны были выразить свое мнение по поводу того, кому быть в комитете?

— Честно говоря, мне было все равно. Я решил довериться сквайру. Он лучше меня разбирается в этих вопросах и считает, что это место должен был занять мистер Уоренби.

— Я понял вас, сэр. А что касается Пленмеллера, то он ушел больше по собственному желанию?

— Да. Это было где-то около шести часов. А вернулся он примерно через полчаса, после чего моя жена сразу же отправилась домой. Это я знаю точно.

— Если мне не изменяет память, дом мистера Пленмеллера находится примерно в полумиле от Седар, — предположил Хемингуэй.

— Только не подумайте, что я обвиняю его, сэр. Возможно, он пошел именно домой. Скорей всего, именно так и было. И это вполне могло занять у него полчаса, ведь его хромота не так уж ему и мешает.

— Да, я знаю. Он говорил мне об этом, — согласился Хемингуэй. — Так какую версию вы все же предлагаете?

Какое-то время Линдейл молчал, вновь набивая свою трубку. В конце концов он поднял на Хемингуэя глаза и сказал:

— Ничего конкретного. Лишь допускаю возможность. А именно: он мог зайти домой и прихватить ружье, если таковое у него имелось, в чем я не уверен. По крайней мере, никогда не видел его с оружием. А потом припрятать его где-нибудь в кустах недалеко от Седар.

— Но, я думаю, он не мог прихватить оружие в Седарах?

— Думаю, нет. А Уоренби, кстати, был тоже приглашен в Седары и отказался лишь в самый последний момент. То есть убийца знал наверняка, что он находится в доме один. Пленмеллер же ушел пешком из Седар, когда молодой мистер Хасвел повез домой мисс Дирхэм и старика Драйбека. И кто может с точностью сказать, что он не свернул на тропинку, когда машина скрылась из виду. Возникает вопрос: что он делал между моментом ухода из Седар и появлением в «Красном льве»?

— Я плохой отгадчик. Расскажите лучше вы, — предложил Хемингуэй.

— Я тоже плохой отгадчик, сэр, и полагаю, что этим лучше заняться полиции, вместо того чтобы болтаться здесь и пугать мою жену, — обозлился вдруг Линдейл. — Я понятия не имею, убил ли его Пленмеллер или только собирался. Хотя я частенько задумывался, не воплощают ли эти мастера убийств на бумаге свои замыслы в реальной жизни?

— Ну что ж, возможно, это нам и предстоит узнать, — предположил Хемингуэй, беря со стола свою шляпу.

Линдейл проводил Хемингуэя до машины.

— Не сомневаюсь, вы не одобряете, что я наговорил столько всего о Пленмеллере. Честно говоря, не стал бы этого делать, если бы он сам не злословил про всех остальных. Но можете ему передать все то, что я сказал. Не возражаю.

— Насколько я знаю Пленмеллера, то он за это вам был бы только благодарен, — сказал Хемингуэй. — А что касается вашего ружья, то мы вернем его в самое ближайшее время. Желаю удачи, сэр!

Констебль Мелкинфорп, ожидавший от Хемингуэя интересный рассказ о беседе с Линдейлами, услышал лишь вопрос:

— Сможем ли мы проехать отсюда к дому мистера Айнстейбла?

— В Старую Усадьбу? Безусловно, сэр. Здесь есть проезд. Едем туда?

Хемингуэй кивнул:

— Но сначала подвезите меня к этой тропинке, о которой я столько раз слышал.

Свернув направо, они медленно поехали по проселочной дороге и остановились примерно в ста ярдах от тропинки. Хемингуэй вышел из машины и захлопнул за собой дверь.

— Ждите меня здесь, — распорядился он и двинулся вниз.

Слева от него лежали общинные земли, а направо, за длинной неглубокой канавой зеленели молодые елки. С южной стороны граница ельника представляла из себя выложенную из камней стену, растянувшуюся примерно на пятьдесят ярдов. Хемингуэй знал, что за стеной начинается территория сада Седар, и набросал в блокнот расположение ворот с южной стороны. За воротами изгородь сада резко уходила вправо, закрывая происходящее внутри от взглядов извне. Дальше тропинка шла по границе между общинными землями и небольшой рощицей, растянувшейся не более чем еще на пятьдесят ярдов. Далее, за главными воротами в Седары, тропинка резко уходила на запад и взбегала на небольшую возвышенность, откуда открывался прямой выход в Фокслейн, к дому Уоренби.

Хемингуэй постоял несколько минут в глубокой задумчивости, пристально глядя в сторону Фокслейна, где верхушки вязов золотились лучами заходящего солнца. Доносящиеся с той стороны голоса окончательно убедили инспектора в том, что в одном из своих предположений он был прав наверняка: Фокслейн был притягателен для любителей отдохнуть на природе. Хемингуэй поджал губы, слегка качнул головой и отправился в сторону поджидающей его машины. Захлопнув за собой дверцу, он явно расстроил своего шефа, ожидавшего от него большего, бросив всего одну фразу:

— Поехали!

Они въехали на территорию Старой Усадьбы с хоксхедского шоссе, миновав небрежно открытые ворота. Мелкинфорп объяснил Хемингуэю, что главный въезд на территорию мистера Айнстейбла находится в Торндене на Хай-стрит и представляет собой большие, добротно сделанные ворота.

— Хорошие места, — прокомментировал Хемингуэй, по мере того как машина продвигалась все дальше. — Чередование ухоженных парников и дикорастущих деревьев. Скажите, Мелкинфорп, земля сквайра заканчивается у шоссе или простирается еще дальше?

— Насколько я знаю, его земля лежит вдоль всего берега реки. Здесь ему принадлежит много домов и всяческих строений, — ответил констебль.

— Столько времени — коту под хвост, — тихо, как будто для себя, буркнул Хемингуэй.

Он не сказал больше ни слова, но, когда машина подъехала к дому, его острый взгляд уловил нечто странное в облике помещичьей усадьбы. Дальше дорога проходила мимо конюшни, огороженной забором с двумя въездными воротами. За ее территорией простирался большой огород с растущими по краям фруктовыми деревьями. Стены длинного здания конюшни были недавно выкрашены и ярко блестели на солнце. Двери в каждый бокс были приоткрыты. На территории конюшни, где нашлась бы работа как минимум для полугора десятков человек, трудился всего лишь один средних лет мужчина.

— Недурно для одиночки! — проговорил Хемингуэй и ограничился этой фразой, зная, что его молодой компаньон, увлеченный идеями послевоенной демократии, будет чересчур восторгаться тем, что очередной землевладелец вынужден был распрощаться с дюжиной наемных рабочих.

Мелкинфорп, не заставив себя долго ждать, сообщил старшему инспектору, что в былые времена на сквайра работало с полсотни конюхов, егерей и прочих, а сейчас все, конечно, по-другому.

— Вы правы, — согласился Хемингуэй. — Только мне кажется, что все эти перемены порадовали лишь завистников, — добавил он, вылезая из машины.

С этими словами он отправился к дому, предоставив Мелкинфорпу самостоятельно переваривать социальный смысл их краткой беседы.

На звон колокольчика дверь отворилась и появился слуга. Выяснив имя и должность посетителя, он проводил его в холл, предложив присесть и, сочетая в голосе вежливость с легким пренебрежением, попросил Хемингуэя подождать, пока он доложит хозяевам.

Вскоре в холл вошла миссис Айнстейбл в сопровождении двух терьеров и молодого ирландского сеттера, тут же бросившегося обнюхивать гостя.

— Ко мне! Прекрати немедленно! — отозвала пса хозяйка. — Простите, сэр. Я кому сказала — ко мне!

— Хороший, хороший, — ласково проговорил старший инспектор, потрепав собаку по холке. — Ну, достаточно! Иди к хозяйке.

— Как хорошо, что вы добры к животным. Он еще совсем молодой и невоспитанный, — извиняющимся тоном объяснила миссис Айнстейбл. Она подняла глаза и устало взглянула на Хемингуэя. — Я полагаю, вам нужен мой муж. Он только что пошел в другое здание. Я провожу вас, чтобы вам не терять времени. Кстати, там он и хранит свое ружье. Вы ведь наверняка захотите осмотреть это место, — предложила миссис Айнстейбл.

— Спасибо, мадам.

Она слегка усмехнулась.

— Знаете ли, в Торндене никогда не было подобного ажиотажа.

— Надеюсь, подобного никогда больше не повторится. По крайней мере, по такой трагической причине, — сказал Хемингуэй, выходя вслед за хозяйкой из дома на аллею, обсаженную с обеих сторон кустарником.

— Должна заметить, что это ужасное происшествие. Особенно когда подобное случается у тебя перед носом. Мой супруг тоже очень этим взволнован. Он не может избавиться от мысли, что в этом есть и доля его вины как человека, в какой-то степени ответственного за все, что происходит в Торндене. У вас уже есть какие-нибудь мысли по поводу того, кто мог совершить это? Или с моей стороны глупо задавать подобные вопросы? Тем более когда мой муж наверняка попадет в число подозреваемых. Сожалею, что не дождалась его в тот злополучный вечер и уехала одна!

— Вы уехали в тот вечер из Седар рано, мадам? — спросил Хемингуэй.

— Да, заглянула лишь из приличия на чашку чая. Я не совсем здорова и не играю в теннис. Тем более в тот день стояла невыносимая жара!

— А вы, случайно, не помните точное время?

— Нет, честно говоря. Не придала этому значения. Но если это так важно, то, наверное, где-то сразу после шести. Спросите Пленмеллера! Он может помнить, так как мы столкнулись с ним у ворот, — предложила миссис Айнстейбл.

— Это было, когда он возвращался с какими-то бумагами для вашего мужа, мадам?

Она рассмеялась.

— Вам и об этом уже сказали?

— Сказали. Он под этим предлогом ушел из Седар и вернулся спустя полчаса, — объяснил Хемингуэй. — Но я не знал, что вы столкнулись с ним в воротах.

Она на мгновение замолчала и посмотрела Хемингуэю в глаза.

— Мне кажется, что вас специально вводят в заблуждение. Ну что ж, этот птицелов попадет в расставленные им же сети. Так, значит, вы не знаете истинную причину его ухода.

— Нет, мадам. Не знаю. Вы могли бы мне назвать ее?

— Да, безусловно. Это известно всем. После чая были назначены еще две пары игроков, и мисс Уоренби оказалась лишней, что означало, что ей и Гевину Пленмеллеру придется, так как он тоже не играл, наблюдать игру со стороны и, соответственно, вести беседу. Именно тогда он и сообщил всем, что отправляется домой за бумагами для моего мужа. Теперь вам, надеюсь, понятно, почему и отношение в округе к нему соответственное?

— Да, — согласился Хемингуэй. — И вы уверены, что всем это было понятно?

— Конечно. Всем, кто это слышал. Миссис Хасвел попросила его составить Мэвис компанию, после чего он тут же сказал мистеру Линдейлу, что ему срочно нужно что-то придумывать и отвертеться от Мэвис. Сказал он это достаточно громко, чтобы всем, стоящим рядом, было слышно каждое слово. Не могу сказать наверняка, слышала ли эти слова мисс Уоренби, но в том, что это слышала я, вы можете не сомневаться. Кстати, мы уже пришли. Бернард, ты очень занят? Я привела старшего инспектора Хемингуэя. Он хочет поговорить с тобой.

Они поднялись по ступенькам и оказались в светлой просторной комнате. Здесь стоял большой рабочий стол, несколько полок с книгами и низкий журнальный столик с тремя кожаными креслами. Сквайр сидел за столом, склонившись над какими-то бумагами. Он поднял глаза и пристально посмотрел на Хемингуэя.

— Скотленд-ярд? — коротко спросил он. — Розамунда, тебе надо отдохнуть.

— О каком отдыхе ты говоришь, дорогой, — проворковала миссис Айнстейбл, усаживаясь в кресло и прикуривая сигарету. — Отдыхать, когда у тебя в доме находится Скотленд-ярд! Это безумно интересно! Чувствую себя персонажем из историй Гевина.

Сквайр посмотрел на жену, но не сказал ни слова. Затем перевел взгляд на Хемингуэя.

— Садитесь, — предложил он. — Чем могу быть полезен?

Хемингуэю показалось, что тон сквайра напоминал тон полицейского, производящего допрос, и понял, что с этим человеком говорить будет не так-то просто. Но на то он и старший инспектор, и его назначение на расследование этого дела было отнюдь не случайным.

— В это дело вовлечены в основном люди, воспитанные в старых традициях. История не обещает быть легкой, — предупредил комиссар полиции Скотленд-ярда суперинтенданта Хинкли, старого друга и непосредственного начальника Хемингуэя. — Думаю, мы пошлем Хемингуэя. Не знаю, как именно он будет действовать в этих обстоятельствах, но его методы всегда отличались неординарностью. Мне кажется, он справится.

— Согласен. И именно его методы могут обезоружить эту категорию людей. Более того, он добьется успеха, потому что в нем есть то, что мы называем…

— Интуиция! Вот что у него есть! — перебил комиссар Хинкли. — Решено! Едет Хемингуэй.

Хемингуэй опустился в кресло напротив сквайра.

— Спасибо, сэр, — сказал он дружелюбно. — Я пришел поговорить с вами, так как в отличие от многих вы были в приятельских отношениях с мистером Уоренби, насколько мне известно.

Такое начало оказалось неожиданным для сквайра, и в комнате повисла напряженная тишина. Казалось, Хемингуэй не обращал никакого внимания на реакцию хозяев, а лишь ласково трепал одну из подбежавших к нему собак миссис Айнстейбл. Но ни встревоженный взгляд сквайра, ни опустившийся внезапно в пол взгляд его супруги не ушли от его внимания.

Сквайр нарушил затянувшееся молчание.

— Не думаю, что вы выбрали точный эпитет, чтобы охарактеризовать наши отношения. Я бы сказал, что мы просто ладили. Не вижу смысла враждовать со своими соседями.

— Полностью согласен с вами, сэр. Но мистер Уоренби, как я понял, был не из тех людей, с кем можно легко ужиться. И именно поэтому я решил поговорить с вами как с человеком, которому это удавалось. Ведь поглядите: с одной стороны, — мисс Мэвис, которая, с ее слов, обожала дядю, и с другой — все остальные, не питавшие к нему добрых чувств. Хотел бы спросить вас, сэр, чем мистер Уоренби вызвал к себе подобное отношение?

Сквайр, колебавшийся с ответом, потянулся за сигаретами и предложил собеседнику.

— Курите?

— Спасибо, сэр. — Хемингуэй взял сигарету.

— Сложный вопрос, — уклончиво начал сквайр. — Лично я никогда ничего не имел против Уоренби. Он, со своей стороны, был со мной всегда корректен. В местах же, подобных Торндену, не любят чужаков. Да и сам Уоренби не понимал, как следует вести себя в подобном месте. Этим он, вероятно, и настроил старожилов против себя. Хотя не считаю, что это делает кому-то честь — чураться людей, живущих с тобой по соседству. Наоборот, им надо помочь и объяснить местные правила и обычаи.

«Да, крепкий орешек этот сквайр», — подумал про себя Хемингуэй и спросил:

— А не думаете ли вы, что он мог использовать шантаж в достижении некоторых своих целей, сэр?

Пепел с сигареты миссис Айнстейбл упал ей на юбку.

— Это полный абсурд! Кого он мог шантажировать в наших тихих, сонных местах?! — воскликнула супруга сквайра.

— Я разговаривал со многими людьми, мадам. В частности, с его управляющим. И кое-что натолкнуло меня на подобные мысли, — задумчиво проговорил Хемингуэй.

— В таком случае, об этом нет смысла спрашивать у меня, — резко бросил сквайр. — Если бы у меня появилось малейшее подозрение на этот счет, я никогда не обмолвился бы и словом с этим человеком.

— Так вы все-таки пытаетесь добиться ответа, почему именно мы общались с Уоренби? — с вызовом спросила миссис Айнстейбл. — Это моя вина. Мне было безумно жаль его несчастную племянницу. Именно поэтому я иногда заходила к ним. Может, это вам и покажется странным, но говорить, что Уоренби — шантажист, просто смешно! Если бы вы знали Торнден, как его знаю я, то вам никогда не пришла бы в голову подобная идея. Честно говоря, мне все больше и больше кажется, что все мы смахиваем на дутых персонажей Гевина Пленмеллера!

Хемингуэй заметил, что сквайр пристально следит за выражением лица своей супруги.

— Наверное, мне стоит почитать книги Пленмеллера, — саркастически заметил Хемингуэй. — Кстати, хочу спросить у вас, сэр, посылали ли вы мистера Пленмеллера домой за документами для вас в тот самый вечер?

— Конечно, нет! — резко ответил Айнстейбл. — Я попросил его вернуть мне их, но в этом не было никакой срочности. Он ушел исключительно по своему желанию. И хоть это было чертовски некрасиво с его стороны, но это его дело! Он вернулся в Седары до того, как я ушел, и, встретив на выезде мою жену, передал бумаги ей, хотя должен был передать их Линдейлу и избавить от этой обязанности меня. Но это не в его стиле!

— Там было что-то насчет Речного комитета, о котором я столько слышал. Не так ли, сэр? Насколько я знаю, туда собирались назначить юриста и на этот пост претендовал мистер Уоренби?

Сквайр раздраженно откинулся на спинку кресла.

— Да, это действительно так. Хотя я не понимаю, зачем Уоренби это понадобилось. По сути, это не столь уж важный пост. Но, как бы то ни было, он к этому стремился и, как я понимаю, у него имелись для этого все возможности.

— Честно говоря, мне тоже так кажется, — признался Хемингуэй. — Хотя не могу сказать, что много смыслю во всех этих комитетах. Мистер Драйбек, значит, тоже хотел занять этот пост?

— Вовсе нет! — возразил сквайр. — Я уверен, что у Драйбека достаточно работы и без этого назначения. А шансов, чтобы занять это место, у него было предостаточно, так как слишком многие были против Уоренби.

— Что ж, — философски заметил Хемингуэй, — значит, можно считать, что мистер Драйбек теперь займет это место? Ведь все так резко изменилось. Не так ли, сэр?

— Что, черт возьми, вы имеете в виду? Что Тадеуш Драйбек, человек, которого я знаю всю жизнь, убил Уоренби, чтобы получить место в Речном комитете?!

— Ну что вы, сэр! Вовсе не имел это в виду, — ответил Хемингуэй. — Просто хотел узнать, почему вы поддерживали кандидатуру мистера Уоренби, если этот пост хотел занять мистер Драйбек?

— Зачем это мне нужно, чтобы мой личный адвокат протирал портки в комитете и отвлекался от моих дел? — прорычал в ответ сквайр. — И более того… Хотя вам это будет неинтересно.

— Ну что ты, Бернард! Ему все интересно, — вмешалась в разговор миссис Айнстейбл. — Да, мистер Драйбек действительно наш семейный адвокат. Но неужели вы не понимаете, что он давно уже не так молод и нельзя сравнивать его с более энергичным Уоренби. Да, Бернард, я понимаю, что с моей стороны нехорошо говорить так о мистере Драйбеке, но ситуация давно нуждается в прояснении.

— Думаю, об этом вообще не стоит говорить. Это не имеет никакого отношения к делу, — сказал сквайр и неприязненно посмотрел на Хемингуэя. — Итак, что я делал и какой дорогой шел из Седар, — именно это вы хотели узнать?

— Спасибо, сэр, но я думаю, что не стоит вам вновь пересказывать эту историю, — ответил Хемингуэй, и супруги обменялись удивленными взглядами. — Вы ведь уже давали показания сержанту Карсфорну, и он все передал мне. Он сказал, что вы пошли взглянуть, как идут дела на ваших новых землях. Я побывал там сегодня. Не очень разбираюсь в сельском хозяйстве, но мне показалось, что там вырублено много леса.

— Да, правда, — подтвердил сквайр. Его брови слегка приподнялись от столь резкой перемены разговора.

— Мне хотелось бы знать, сэр, продаете ли вы лес кому-то из клиентов мистера Уоренби или нет?

— Кому-то из клиентов мистера Уоренби? — недоумевающе повторил сквайр. — Нет, не продаю.

— Насколько мне известно, он был заинтересован в вашем гравийном карьере. Я понял это из документации, найденной в его офисе. Хотелось бы разобраться в этом, сэр.

— Я не имел никаких дел с Уоренби. В том, что касается его профессиональной деятельности.

— И он не имел никакого отношения к фирме, работавшей на вашем гравийном карьере?

— Никакого, уверяю вас. Я слышал, что они вообще-то пользуются услугами адвокатской компании «Фрокингтон и Флимби», но в этом деле ни я, ни она не нанимали никаких адвокатов.

— И даже во время составления контракта вы не воспользовались услугами вашего адвоката? — удивленно спросил старший инспектор.

— В этом не было никакой нужды. Эта фирма с солидной репутацией, и мы друг другу вполне доверяем.

— И вы хотите сказать, что ваш адвокат был не в курсе ваших планов по поводу разработки карьера? — настаивал Хемингуэй.

— Если вы имеете в виду Драйбека, то он был в курсе всех моих планов, — проговорил сквайр, не сводя глаз с лица старшего инспектора.

— Я имею в виду не мистера Драйбека, сэр, а некую лондонскую фирму. По-моему, «Белсэй, Кокфилд и Белсэй», так, кажется, звучит ее название.

Сквозняк из окна разметал бумаги на столе. Сквайр проворно поймал их, аккуратно сложил в стопку и поставил сверху чернильницу.

— Фирма «Белсэй, Кокфилд и Белсэй» — юридическая компания, обслуживающая центральный банк графства, а сделки, проводимые мной, не имеют с ней никакого отношения, — объяснил мистер Айнстейбл. — А вы хотите сказать, что Уоренби имел с ними дело?

— Да, сэр. Именно так. Как я уже говорил, я ознакомился с корреспонденцией Уоренби и почерпнул эти данные именно оттуда.

— Можно узнать, что за дела у них были с Уоренби? — спросил сквайр.

— Похоже, у мистера Уоренби был клиент, заинтересованный в гравии. Уоренби связался с этой фирмой, чтобы выяснить все возможные детали этого дела. Ему ответили, что они действительно занимаются подобными делами, но все переговоры он изначально должен вести с вами. И судя по тому, что мне удалось найти, на этом их переписка и закончилась. А мистер Уоренби, как я теперь понимаю, не обращался к вам по этому вопросу?

За сквайра ответила миссис Айнстейбл:

— Он пытался все это выяснить через меня! Господи! Какой же это все-таки был человек! И не надо делать такую мрачную физиономию, Бернард! Пусть он мертв, но факты остаются фактами. И он выяснял именно у меня, а не у тебя, сдан ли карьер в аренду. Не выношу людей, которые считают возможным вести себя подобным образом. И с его стороны это было, по меньшей мере, непрофессионально!

— Так он спрашивал у вас, мадам? — переспросил Хемингуэй.

— Не то чтобы прямо так, но он вел разговоры вокруг этой темы.

— Когда это было? — спросил Хемингуэй.

— Честно говоря, я давно забыла об этом и если бы не вы, то никогда бы и не вспомнила. Да, Уоренби и вправду совал свой нос повсюду, — она рассмеялась и погасила сигарету. — Интересно, кто был его клиентом? Наверняка какая-нибудь нечистоплотная фирма, с которой, как он понимал, мой муж никогда не станет иметь дела.

— Абсолютно в этом уверен, — согласился Хемингуэй и поднялся с кресла.

 

Глава 11

В пять часов Хемингуэй уже был у дома пастора, у которого в это время гостил мистер Хасвел. Открывшая дверь служанка проводила Хемингуэя в кабинет и представила гостя:

— Сэр, к вам явились из Скотленд-ярда!

— О, какой гость! Прошу вас, сэр, проходите. Мэри, вы свободны. Приветствую вас. Простите, не знаю вашего имени, — проговорил пастор, вставая навстречу Хемингуэю.

Старший инспектор протянул пастору удостоверение, и тот, надев очки, пристально его изучил.

— Старший инспектор Хемингуэй! Чем могу помочь? Мой гость — Генри Хасвел, один из моих прихожан.

— Мне, наверное, лучше уйти, — сказал мистер Хасвел, кивнув в знак приветствия Хемингуэю.

— Ни в коем случае, сэр. Прошу прощения, господин пастор, что вынужден оторвать вас от беседы. Я пришел по пустяковому поводу. Вы числитесь в списках владельцев ружья двадцать второго калибра. Могу ли я взглянуть на него?

— Ружье? — безразлично переспросил пастор. — Да, конечно. Оно вообще-то принадлежит моему сыну, то есть приобрел я его именно для него, но он им не пользуется, так как живет в Лондоне. Сам я не охотник и даже не могу сразу вспомнить, где оно валяется.

— И все же, сэр, мне необходимо на него посмотреть, — повторил Хемингуэй.

— Так, позвольте мне подумать, — озабоченно проговорил пастор. — Я, наверное, пойду и посмотрю сам. Прошу вас садиться.

Хемингуэй, задумчиво посмотрев пастору вслед, обратился к Генри Хасвелу:

— Похоже, уже второе ружье, за которым нет должного присмотра. За первое же ответственны вы, сэр.

— Я не ответчик за рассеянность моих домочадцев, господин старший инспектор, — спокойно возразил Хасвел. — Более того, не считаю, что оружие хранилось без присмотра. Это правда, что как-то его одолжили одному из жителей Торндена, безусловно. Мы не должны были этого делать, но ружье вернули через несколько дней и с тех пор оно все время хранилось в доме.

— Это так, сэр, — согласился Хемингуэй. — Но, насколько мне известно, оно хранилось в шкафу в прихожей, и это позволяет мне сделать вывод, что его вполне могли одолжить у вас без вашего ведома.

— Согласен, но должен заметить, что его обнаружили там вчера вечером и даже если допустить, что ружье взял кто-то из присутствующих на теннисном турнире, то откуда этот человек мог знать, что оно хранилось именно там? И более того, положить его на то же самое место, не будучи замеченным ни прислугой, ни кем-то из членов семьи? Я полагаю, что это совершенно невозможно. Мой сын, кстати, приготовил его для вас. Вы уже забрали ружье?

— Это сделал сержант Карсфорн. Ему и поведали эту историю, — объяснил Хемингуэй.

Хасвел улыбнулся.

— Вот видите, сэр, мы ничего не скрываем от полиции.

— Спасибо, сэр. Скажите, можно ли попасть из сада в прихожую?

— Нет. Войти туда можно лишь через холл, что сделать незамеченным совершенно невозможно. Если взять в расчет то, что у моего сына железное алиби, то единственный человек, который мог взять ружье и потом положить его на место, — это я. Как, впрочем, вы уже наверняка поняли, — усмехнулся Хасвел.

В это время в комнату вошел пастор. Лицо его выражало легкую растерянность.

— Мне очень неловко, инспектор, но, боюсь, ничем не могу помочь вам в данную минуту. Я допустил ужасную ошибку. Если бы я только мог знать, что вы придете именно сегодня!

— Ну что ж, сэр. Как я понимаю, вы хотите сказать, что одолжили кому-то ружье? — предположил Хемингуэй.

— Не смею отрицать этого, — скорбно проговорил мистер Клайборн. — Но когда человек, владеющий ружьем и никогда им не пользующийся, откажется одолжить его соседу, которому оно понадобилось, то его поведение можно было бы назвать эгоистичным, тем более что охота разрешена в ваших местах и всеми уважаемый сквайр позволяет охотиться на его обширных землях. Торнденская молодежь увлекается охотой, и я должен сказать вам, что все они прекрасные ребята, большинство которых знаю с их младенчества. И хоть я и нарушил закон, одолжив свое ружье, но смею вас заверить, что оно никогда не попало бы в руки человека, за которого я не мог бы поручиться.

— Так в чьи же руки все-таки попало ваше ружье, сэр?

— Я, и моя жена, безусловно, подтвердит это, одолжил его молодому Дитчлингу. Безупречный молодой человек! Он пел у нас в хоре, пока у него не начал ломаться голос. Он старший ребенок в семье, они рано потеряли отца. Его только что призвали на военную службу, и он, в спешке, просто забыл отдать мне оружие. Я, безусловно, тоже виноват, что не напомнил ему. Люди имеют обыкновение забывать, господин инспектор. Надеюсь, вы правильно меня понимаете.

— Да, рассеянностью страдают многие, — с холодной сдержанностью согласился Хемингуэй. — Так значит, он старший ребенок и сейчас его младшие братья развлекаются с ружьем или вовсе его потеряли?

— Уверен, что это не так! — в смятении воскликнул пастор.

— Я тоже, — угрюмо заметил Хемингуэй. — И где проживает эта большая семья?

— Они живут во втором коттедже по этой же улице, возле самой дороги на Триндейл, — объяснил пастор, виновато глядя на Хемингуэя. — Там же, чуть поодаль, живет Ладислас Зама…

— Спасибо, сэр, — вежливо кивнул старший инспектор.

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказал мистер Клайборн. — Что я бросаю тень подозрения на представителя достойной нации, подвергавшейся жестоким гонениям. Более того, на человека, о котором никто не может сказать ничего дурного.

— Не отрицаю, сэр, что мне пришла в голову мысль о странном поляке с непроизносимой фамилией, который проживает там же, — согласился Хемингуэй. — Но я никогда не спешу с выводами, сэр. Я прихожу к ним только при наличии конкретных фактов. Но я оценил тот факт, что вы заговорили об этом Ладисласе — так, кажется? Уверен, то, что вы говорите об одном из своих прихожан — достойно внимания.

— Боюсь, сэр, что не могу говорить о нем как о своем прихожанине, так как он им не является. Он ведь католик. Но я обязан проявить хоть минимальную заботу о человеке, который, лишившись семьи, дома и даже родины, оказался среди нас. Оказать ему хоть какое-то дружелюбие.

— Это делает вам честь, сэр, — искренне сказал Хемингуэй.

— Думаю, прежде всего, это делает честь ему, инспектор. Ведь когда во время войны здесь у нас появились поляки, никто этому особенно не радовался. Но все же, узнав, что этот молодой человек появился в Торндене, я счел своим долгом встретиться и поговорить с ним. И я был очень приятно удивлен, увидев в нем порядочного, целеустремленного и трудолюбивого человека. Без колебаний я представил его нескольким своим друзьям в Торндене, которые могли бы быть ему полезны, и никогда об этом не жалел. Достопочтенная миссис Докрэй приютила его, и, я должен признать, ее участие в его судьбе куда весомее, чем мое.

— Я не очень много знаю о нем, сэр. Но по крайней мере, мне известно, что во времена войны он добросовестно работал, а не гонялся за женами мобилизованных мужчин, — сказал Хемингуэй.

Хасвел, сидевший у окна, неожиданно рассмеялся. Пастор же начал вспоминать об иностранцах, которых судьба заносила в их места, незаметно перейдя к остальным жителям Торндена. Старший инспектор внимательно слушал, отсеивая ненужную информацию и пытаясь сосредоточить внимание на описаниях членов торнденского общества. О Линдейлах пастор не мог сказать многого, ибо они, как и Ладислас, воспитанные в католической вере, не были его прихожанами. Он сожалел, что молодые супруги ведут столь замкнутый образ жизни, лишь изредка показываясь на светских вечеринках. Мисс Патердейл пастор называл добрым ангелом его прихода и неплохо отзывался о миссис Линдейл, которую считал излишне застенчивой. Она обычно отказывалась от любых приглашений, ссылаясь на своего нуждающегося в постоянном присмотре ребенка. О семье Айнстейблов мистер Клайборн отозвался как о наиболее уважаемых в Торндене людях.

— Я только что беседовал с Айнстейблами, сэр. Сквайр и правда человек, воспитанный в старых традициях. Главный констебль говорил мне, что их единственный сын погиб во время войны и это такая же тяжелая потеря для всего Торндена, как и для семьи Айнстейблов.

— Как вы правы, инспектор! — искренне согласился пастор. — Самый лучший человек из всех, кого мне приходилось видеть на моем веку. Он стал бы достойным преемником дела отца. Какой удар для сквайра! Ведь кому-то из его родственников, живущих за рубежом, придется принять все его хозяйство, а вы знаете, как в Торндене относятся к чужакам.

— Будем надеяться, что эти перемены произойдут не так уж скоро. Сквайр кажется вполне здоровым и добрым, чего, к сожалению, не скажешь о его жене, — сказал Хемингуэй.

— Кто знает, что несет нам день грядущий, — тихо, как будто сам себе, проговорил мистер Клайборн.

— Согласен. Ни в чем нельзя быть уверенным, но…

— У сквайра грудная жаба, инспектор, — просто сказал пастор.

— Неужели, сэр?! — Хемингуэй казался потрясенным.

— Но это не повод для того, чтобы думать, что наш уважаемый сквайр не проживет еще много-много лет, — вмешался в разговор Хасвел.

— И мы будем молиться за него, дорогой Генри!

— С этой болезнью, как вы говорите, нельзя быть уверенным в завтрашнем дне, — проговорил Хемингуэй. — Тогда мне понятно, почему он кажется мне нервным. А ведь он не из тех людей, которые паникуют по пустякам.

— Он не инвалид, — сказал Хасвел. — Всю жизнь он был деятельным и энергичным человеком, и ему ни в коем случае нельзя менять образ жизни.

— Полностью с вами согласен, — откликнулся пастор.

— Он хочет сохранить хозяйство в отличном состоянии для племянника или племянницы. Ведь кто-то из них существует. Правда, в Южной Америке, — задумчиво сказал Хемингуэй. — Я видел, что на его территориях вырублено много леса.

— И сейчас он сажает новые деревья, — заметил Хасвел.

— Да. Это я тоже видел.

— Сквайр — прекрасный человек, — тепло сказал пастор. — Я часто говорю ему, что его энергии хватило бы на дюжину мужчин. Помню, инспектор, когда впервые он решил заняться общинными землями и…

— Ох, уж эти общинные земли! — перебил пастора Хасвел. — Сколько неприятностей доставляют разгуливающие там зеваки! Разбрасывают мусор, разглядывают из-за изгороди дом Уоренби. Мисс Уоренби, должно быть, близка к помешательству?

— Бедная, бедная девушка! — воскликнул пастор. — На что только не пойдут люди в погоне за острыми ощущениями! Гевин Пленмеллер сказал мне что-то сегодня утром на этот счет, но я никогда не говорю с ним серьезно, так как он все сводит к шуткам, которые мне кажутся неуместными. И все же, инспектор, что-то надо предпринять по этому поводу!

— Боюсь, что здесь полиция бессильна, сэр, — ответил Хемингуэй. — Мы не можем запретить людям гулять по общинным землям и заглядывать в Фокслейн через изгородь.

Пастор взволнованно посмотрел на Хемингуэя.

— А если я лично пойду туда и скажу, что в данной ситуации с их стороны это…

— Некоторые просто рассмеются, а другие наговорят вам кучу дерзостей, — со смехом перебил его Хасвел. — Лучше попросите заняться этим Пленмеллера. Он будет разгонять толпу до тех пор, пока они его не линчуют. Заодно избавимся и от Пленмеллера.

— Хасвел! Мой дорогой друг! — укоризненно проговорил пастор.

Хасвел снова рассмеялся.

— Успокойтесь! Не воспринимайте шутку так серьезно. Неужели вы можете себе представить, что Пленмеллер пошевелит хотя бы пальцем, чтобы помочь мисс Уоренби?

Мистер Клайборн лишь укоризненно покачал головой в ответ на реплику Хасвела.

— Возможно, такое поведение связано с его физическим недостатком, — предположил Хемингуэй. — А послушать его порой очень интересно. Но вещи, что он говорит о своих соседях, иногда меня просто шокировали. Хотя я не придаю его словам большого значения и представляю его репутацию в Торндене.

Пастор понимающе кивнул Хемингуэю.

— Я был очень опечален, услышав, как ведет себя мистер Пленмеллер после столь чудовищного события. И счел своим долгом предупредить его быть более сдержанным в своих высказываниях.

— Неоднократно слышал, — начал Хемингуэй, что мистер Пленмеллер в присутствии свидетелей говорил, что надо как можно скорее избавиться от мистера Уоренби. Интересно, почему именно этот господин был так агрессивно настроен против убитого? Я пришел к выводу, что мистер Пленмеллер выражал точку зрения большинства жителей Торндена, но был единственным, кто говорил то, что думал, тогда как другие предпочитали чертыхаться втихомолку.

— Боюсь, что вы абсолютно правы, — печально кивнул мистер Клайборн.

— И вы, сэр, были не исключением, не так ли? — спросил Хемингуэй.

— Не смею отрицать этого, инспектор, — признался пастор. — Человек старается не держать в голове дурных мыслей, но наша плоть слаба…

— Мне кажется, инспектор, — вмешался Хасвел, — что под вашим подозрением окажутся все жители Торндена, недолюбливающие Уоренби. Хочу вас предупредить, что я тоже терпеть его не мог ни чуть не меньше, чем господин пастор.

Хемингуэй рассмеялся.

— Бедный мистер Уоренби! Благодарю вас, господа. Не смею больше отнимать у вас время.

— Что вы, сэр, — вежливо ответил пастор. — Мое время всегда в распоряжении тех, кто в нем нуждается.

Пастор проводил Хемингуэя до входной двери, они пожали друг другу руки и распрощались.

Отъезжая от дома пастора, Мелкинфорп спросил Хемингуэя, куда он намерен ехать дальше и, получив ответ, повернул машину в сторону коттеджей, где проживали Ладислас и Дитчлинг, которому пастор одолжил свое ружье. Когда они выехали на Хай-стрит, Хемингуэй, увидев спешащего навстречу майора Мидхолма, приказал Мелкинфорпу остановить машину.

— Добрый вечер, сэр, — поприветствовал Хемингуэй майора. — Вы хотели поговорить со мной?

— Да, инспектор, — решительно ответил майор. — Я долго думал и решил поделиться с вами. Может быть, в том, что я хочу сообщить вам, вы не найдете ничего серьезного. Я и сам не придаю этому большого значения, но мне кажется, что в данной ситуации долг каждого человека сообщить полиции то, что может помочь следствию.

— Вы совершенно правы, сэр, — согласился Хемингуэй.

Майор, казалось, слегка заколебался.

— Не люблю распространяться о своих соседях, — начал он, — но раз уж речь идет об убийстве… И если даже то, что я хочу сказать вам, окажется неуместным, то это, но крайней мере, не причинит никому вреда. Как вы понимаете, случившееся всех навело на какие-то мысли. Не претендую на то, что знаю, кто совершил убийство. Это не так. Хотя в Торндене хватает детективов-любителей, ведущих свои личные расследования. Не хочу, чтобы вы думали, что я тоже отбиваю у вас хлеб, но я много думал об этом и обсуждал кое с кем. Вчера мы говорили на эту тему с женой, У нее свои версии, но я с ними совершенно не согласен. Из всех жителей Торндена наибольшую неприязнь к Уоренби питали Драйбек и Пленмеллер. Когда в субботу мы с Драйбеком шли в Седары, по дороге к нам присоединился Пленмеллер, и смысл одной из брошенных им фраз был таков: порог его дома в Торндене — единственный, через который не переступит нога Уоренби, — майор выдержал паузу. — Я сказал об этом жене, а она в ответ сообщила мне, что в субботу утром видела Уоренби, входящего в дом Пленмеллера. Она, конечно, не знает, зачем он туда приходил и как долго находился там, так как она заметила его, когда шла за покупками. Сначала я не придал этому особого значения, но после решил, что вы должны знать об этом. Как я уже сказал, это, возможно, не имеет никакого отношения к делу. Но очень странным показалось мне то, что он бросил эту фразу в тот день, когда у него был Уоренби. Думаю, он хотел тщательно скрыть этот факт.

Мелкинфорп, наблюдавший за старшим инспектором во время откровений майора, не удивился, что реакция шефа была как всегда спокойной.

— Понятно, — тихо произнес Хемингуэй. — Пленмеллер, мне кажется, был излишне оптимистичен, надеясь, что никто не заметит Уоренби, входящим утром в его дом на одной из центральных улиц Торндена.

Майор пожал плечами.

— Я лишь сказал вам то, что узнал.

Он поднял глаза и заметил идущего по улице по направлению к ним Гевина Пленмеллера. Майор явно не ожидал этого.

— Занимаемся расследованием убийства или ведем светскую беседу, майор? — поинтересовался, подойдя к ним, Пленмеллер. — Рад вас видеть, господин старший инспектор. Уверен, весь Торнден разделяет мои чувства к вам.

— Думаю, мне пора идти, — несколько сконфуженно пробормотал майор.

— Куда же вы так заторопились, — с усмешкой в глазах спросил майора Пленмеллер. — Наверняка сообщили инспектору какой-нибудь компромат обо мне?

Увидев, как покраснели щеки майора, Пленмеллер расхохотался.

— Замечательно! И что же это, если не секрет? Или вы предпочитаете не посвящать меня в это?

Было очевидно, что майор предпочел бы оставить вопрос Пленмеллера без ответа, но, будучи офицером и человеком чести, не мог промолчать.

— Думаю, Пленмеллер, что вы слишком много распространялись о других людях, чтобы возражать против того, что и о вас есть что сказать.

— Безусловно, не возражаю, — признался Пленмеллер. — Очень надеюсь, что вы откопали против меня что-то действительно стоящее.

— Я ничего не откапываю против кого бы то ни было, так как не считаю возможным соваться в чужие дела! И если вы хотите знать, то скажу: меня интересует, почему вы сказали, что Уоренби никогда бы не переступил порог вашего дома? — резко выпалил майор.

— Неужели я говорил такое? — с неподдельным изумлением воскликнул Пленмеллер.

— И вы прекрасно это знаете!

— Хм!.. Не отрицаю, что это возможно. И когда же я сделал сие заявление?

— Вы сказали это нам с Драйбеком в субботу по дороге в Седары.

— Никогда не говорю ничего, кроме правды! — заявил Пленмеллер. — Но кажется, припоминаю. Наш дорогой Тадеуш еще остался этим очень недоволен.

— А ведь именно тем утром Уоренби переступил порог вашего дома! — негодующе продолжал майор.

— Запишите, инспектор, что я категорически отрицаю это ложное обвинение в мой адрес! — воскликнул Пленмеллер.

— Если вам угодно, то моя жена видела, как Уоренби входил в ваш дом.

— Бессовестная ложь, — добродушно сказал Гевин. — Может, она действительно видела, как он входил в мой сад или, более того, припарковывал свою ужасную машину у моих ворот. Но страшно хочу узнать: как это высокий кирпичный забор не помешал ей видеть его входящим в мой дом?

Майор был явно смущен вопросом Пленмеллера.

— Так вы хотите сказать, что он не входил в ваш дом? — обескураженно спросил он Гевина.

— Не беспокойтесь, майор! Можете не отвечать на мой вопрос. Да, он и впрямь заходил в мой сад, где мы в результате и расстались. Он сказал, что предпочел бы поговорить со мной в доме, но я вынужден был ответить, что не позволю ему нарушить данный мной обет отшельника.

— Вы не могли сказать этого! — потрясенно сказал майор.

— Ерунда! Вы прекрасно знаете, что мне не составляет ни малейшего труда сказать человеку в лицо то же самое, что я говорю за его спиной.

— А зачем ему понадобилось переступить порог вашего дома, сэр? — вмешался в дискуссию старший инспектор.

— Думаю, просто чтобы утвердиться в своих амбициях. Или вы хотите знать, зачем ему понадобился я сам?

— Именно это я и имел в виду, сэр, — подтвердил Хемингуэй.

— Думаю, он решил преподать мне урок хорошего тона. Он был убежден, что я вставляю палки в колеса его блистательной карьеры, дурно и оскорбительно отзываясь о нем на каждом шагу. Я его заверил, что он абсолютно прав и может не иметь ни малейшего сомнения на этот счет. В ответ он заявил, что знает, как заткнуть мне рот. К сожалению, он не объяснил, что имеет в виду, и мы уже никогда не узнаем, какие наполеоновские планы вынашивало его больное воображение. Его бравада переросла в нелепые угрозы и перечисление собственных заслуг перед обществом, включая влиятельных людей графства, которым он оказывал услуги. После чего он стал абсолютно невыносим и я предложил ему выйти вон, — закончил Пленмеллер.

— Господи! — воскликнул майор. — Но почему же вы не сказали мне и Драйбеку о происшедшей между вами ссоре? — в его голосе сквозило нескрываемое подозрение.

— Во-первых, дорогой мой майор, между нами не произошло никакой ссоры. Не позволяю моим врагам выводить меня из равновесия. Во-вторых, вовсе не намерен объявлять о своем триумфе кому бы то ни было, будь то Драйбек, вы, майор, или кто-то там еще. И в-третьих, я давно уже убедился, что одинок в своей войне с этим типом.

— Знаете что, Пленмеллер, — возмущенно заявил майор. — Вы самый бесцеремонный тип из всех, кого мне приходилось видеть в жизни. И я больше не собираюсь выслушивать ваши оскорбительные речи ни в свой, ни в чей-то еще адрес.

— И правда, не стоит, майор, — снисходительно согласился Пленмеллер и проводил взглядом развернувшегося и пошедшего прочь Мидхолма. — Не понимаю, почему никто не помогал мне выжить этого Уоренби из Торндена. Как вы думаете, инспектор?

— И все же почему вы так не любили Уоренби? — спросил Хемингуэй, оставив вопрос Пленмеллера без ответа.

— Сильная личная антипатия, инспектор. Вперемежку с некоторым атавизмом. Во мне вскипела кровь Пленмеллеров, когда я увидел, как этот выскочка штурмует все цитадели, включая даже Айнстейблов. Вы хотели бы узнать что-нибудь еще о неудачном визите Уоренби в мой дом?

— Я бы хотел узнать, что конкретно имел в виду Уоренби, когда говорил, что знает, как заставить вас замолчать? — Хемингуэй изучающим взглядом смотрел на Пленмеллера.

— Мне тоже хотелось бы узнать, но, к сожалению, это уже невозможно. Вероятно, заявил бы на меня в суд за публичное оскорбление. Это было бы вполне в его стиле. Завоевал бы себе еще немного дурной славы.

— Он угрожал вам судом, сэр?

— Да, он упоминал суд. Я пообещал ему, что приложу все усилия, чтобы он выиграл дело. Он, надо заметить, даже не поблагодарил меня за это. Кстати, инспектор, за время вашего грандиозного расследования случалось ли вам слышать имя Нинтол?

— Почему вы меня об этом спрашиваете, сэр?

В глазах Пленмеллера появился охотничий азарт.

— Не берусь утверждать, но, судя по всему, вы это имя не слышали. Так что, когда закончите расследование версий, предложенных вам местными недоумками, обратите внимание на то, что я вам сказал. Помогу вам немного: это имя я услышал впервые месяц назад, коротая один из вечеров в нашем «Красном льве».

— И кто произнес это имя?

— Уоренби. После того как получил заслуженный выговор от Линдейла. Он спросил Линдейла, не знакомо ли тому это имя. И несмотря на отрицательный ответ, было видно, что оно говорит Линдейлу ох как о многом.

— И что было дальше, сэр? — с интересом спросил Хемингуэй.

— Да ничего. Наше любопытство осталось неудовлетворенным. Уоренби сказал, что задал этот вопрос лишь из праздного любопытства, и на этом все кончилось. Но мне показалось, что этот вопрос произвел сильное впечатление на Линдейла.

— Что вы подразумеваете под сильным впечатлением, сэр?

— Ну, скажем, мне пришло в голову, что я могу стать свидетелем убийства, — задумчиво произнес Пленмеллер. — Но впрочем, не забывайте, инспектор, что по профессии я писатель, да еще и детективного жанра. У меня просто могло разыграться воображение. Но все же мне чертовски интересно, что за всем этим кроется.

Ехидно улыбнувшись напоследок, он пожелал инспектору всего наилучшего и заковылял своей дорогой.

 

Глава 12

Через несколько минут после разговора с Пленмеллером Хемингуэй знакомился с миссис Дитчлинг и семью ее детьми, начиная от двадцатилетнего Герта и заканчивая шестилетним Джакерлином. Миссис Дитчлинг была несколько смущена неожиданным приходом Хемингуэя, так как, по ее словам, в доме был небольшой беспорядок. Под небольшим беспорядком подразумевался такой хаос, который только можно себе представить в крохотном коттедже, населенном семеркой сорванцов, большинство из которых не достигло еще подросткового возраста. Узнав, кто такой Хемингуэй, пострел в вельветовых шортах, по имени Альфи, помчался вглубь сада, крича по дороге брату Клоду, что если тот немедленно не прибежит, то не увидит настоящего детектива из Скотленд-ярда.

Позднее, описывая Харботлу встречу, Хемингуэй признался, что просто не знал, куда деваться. Маленький Джакерлин, или Джеки, как его ласково называли старшие, притащил показать Хемингуэю все свои игрушки, а Альфи и Клод не переставая расстреливали инспектора из пулемета. Дитчлинги оказались не только гостеприимными, но и очень словоохотливыми хозяевами, причем отвечали на вопросы исключительно хором. Хемингуэй был скоро посвящен во все без исключения семейные дела и заботы: ангины, которыми постоянно болел Альфи; проблемы с работой у старших детей; затем последовал показ медалей, завоеванных Клодом в соревнованиях бойскаутов, и писем, написанных Тэдом из военного лагеря. Миссис Дитчлинг посетовала, что Рэг, ушедший в кино, будет очень расстроен, что пропустил такую встречу.

Когда Хемингуэю все же удалось объяснить причину своего визита, начался настоящий переполох. Миссис Дитчлинг, шокированная известием, что Тэд не успел отдать пастору ружье, детально поведала о перипетиях, сопутствовавших уходу Тэда на воинскую службу. Герт же заверил старшего инспектора, что Тэд поручил передать ружье Рэгу. Клод и Альфи начали обсуждение всех всевозможных видов оружия, а маленький Джеки настаивал на том, чтобы миссис Дитчлинг отправила кого-нибудь за Рэгом, который рискует не увидеть настоящего сыщика.

Все же Клоду удалось наконец вспомнить, что Тэд спрятал ружье для надежности в своей мастерской, и вся ватага немедленно кинулась в заднюю часть двора на поиски.

Подойдя к мастерской, Хемингуэй обнаружил ее запертой, а ключ, как ему сказали, находился у Рэга. Предложение нетерпеливого Альфи немедленно сломать замок было старшим инспектором отклонено. Хемингуэй попросил только, чтобы следующим утром Рэг занес ружье в полицейский участок в Белингэме, и, отказавшись от предложенного чая, поспешил откланяться. Всей семьей его проводили до ворот, попрощались как с самым близким другом и потребовали, чтобы инспектор непременно зашел к ним еще.

Величественная церемония проводов настолько поразила ожидающего в машине Мелкинфорпа, что он забыл проявить свое обычное любопытство, а лишь вытаращился на Хемингуэя, разинув рот.

— Разве вы не знаете, что я их дядюшка? — спросил у него Хемингуэй. — Только отъезжайте ради Бога скорей, а то Клод и Альфи начнут штурмовать машину.

— Куда едем, сэр? — спросил Мелкинфорп, все еще ошарашенный зрелищем.

— К последнему коттеджу. Я собираюсь навестить Ладисласа. Только постарайтесь проехать так, чтобы эта банда не проследила, куда мы направляемся.

Через несколько минут Мелкинфорп остановил машину напротив коттеджа миссис Докрэй, и Хемингуэй направился к воротам.

Было около шести часов, и Ладислас как раз вернулся с работы. Миссис Докрэй любезно проводила Хемингуэя в комнату Ладисласа, где старший инспектор обнаружил зашедших в гости Мэвис Уоренби и Эбби Дирхэм. Ладислас, темноволосый молодой человек приятной внешности, был слегка испуган приходом инспектора. Он встал и, поздоровавшись с Хемингуэем, на отличном английском объяснил, что обе девушки зашли к нему лишь на пару минут по дороге домой.

— Мистер Замагориски — мой близкий друг. Я ему полностью доверяю и уверена, что он не имеет никакого отношения к смерти дяди, — вступила в разговор Мэвис.

— Я очень тебе благодарен, — проговорил Ладислас, с признательностью глядя на Мэвис.

— Не теряй веру в правду и не обращай внимания ни на какие слухи, как это делаю я. Я уверена, что все кончится хорошо, — приободрила его Мэвис.

— Мэвис! Если старший инспектор хочет поговорить с Ладисласом, я думаю, нам лучше не мешать, — сказала Эбби.

Ладислас переводил взгляд с Хемингуэя на девушек и обратно. Он явно нервничал.

Комната была заставлена корзинками и свертками.

— Вы ходили за покупками, мисс? — поинтересовался Хемингуэй.

— Да. К сожалению, только за траурными, — печально сказала Мэвис. — Надо ведь помянуть бедного дядю. Я попросила мисс Дирхэм сходить со мной в Белингэм и помочь мне. Да и одной мне оставаться не хотелось.

Говоря это, она преданно смотрела на Ладисласа, который встревоженно поглядывал на Хемингуэя.

— Хочу спросить вас, мисс. Вы уважали своего дядю?

— Как вы можете спрашивать такое?! — Мэвис гневно сверкнула глазами на старшего инспектора.

— Так вы и вправду его уважали или это чувство появилось у вас только после его смерти? — откровенно спросил Хемингуэй.

— Извините, инспектор, но должна сказать, что ненавижу подобные циничные разговоры. Я очень, очень любила и уважала дядю Сэмпсона!

— Если так, мисс, то позвольте заметить, что вы — единственный человек из всех, кого мне довелось встретить, кто уважал мистера Уоренби.

— Возможно. Я знала его лучше, чем кто бы то ни было.

— Да, это так, — согласился Хемингуэй. — Тогда, возможно, вы объясните мне, почему мистер Уоренби пользовался столь дурной репутацией и нелюбовью у всех прочих? Только не говорите мне, что это не так, ведь вы сами все прекрасно знаете!

Тактика, избранная Хемингуэем, не оказала на Мэвис должного воздействия. Она улыбнулась и ответила:

— Всегда считала, что нельзя создавать свое мнение о человеке с чьих-то слов. Безусловно, у дяди были свои недостатки, но за всем этим скрывалось доброе сердце. Люди просто не знали дядю. Согласна, он не был идеалом, но в кого сейчас нельзя бросить камень? Ведь даже в самых плохих из нас очень много хорошего и наоборот. Этому меня учили еще в школе, — закончив, она смиренно улыбнулась.

— Господи! — воскликнула Эбби. — Мэвис, неужели именно этому тебя учили в школе?! Давай-ка собираться. Нам пора идти!

Хемингуэй не возражал, и Эбби буквально насильно вывела Мэвис из комнаты.

Ладислас выглядел так, как будто оказался в пыточной камере гестапо.

— Я ничего не могу вам сказать. Что бы вы со мной ни сделали! Я ничего не знаю!

— Если это так, то никто ничего вам не сделает, — резонно заметил Хемингуэй. — Не знаю, как в Польше, но в Англии не надо бояться полиции. Вы собираетесь жениться на мисс Мэвис, если позволите задать вам такой вопрос?

— Нет! Тысячу раз нет!

— Хорошо, хорошо! Не надо так нервничать. Вы просто хорошие друзья?

— Она очень добра ко мне, — ответил Ладислас, немного успокоившись, но все же по-прежнему с тревогой глядя на старшего инспектора. — У меня здесь не так много друзей. А мисс Мэвис много расспрашивала о моей стране, обо мне и вообще была первой, кто заговорил со мной. У нас много общего в судьбе. Она тоже очень одинока! И плюс еще ее дядя-тиран! Но, клянусь вам, о женитьбе не было и речи!

— Так вы хотите сказать, что мистер Уоренби вовсе не был добр к ней? — удивленно спросил Хемингуэй.

— Она никогда не скажет об этом. Вот она-то и в самом деле очень добра! Но я же не полный дурак и у меня есть глаза. В их огромном доме всего одна служанка, и львиная доля работы доставалась Мэвис. Он требовал от нее полной покорности и послушания. К его приходу она всегда должна быть дома, обслуживать его и его гостей. Но ей он никого не позволял приводить в дом. Никогда!

— И ему наверняка не по душе была ваша дружба с ею племянницей, — предположил Хемингуэй.

— Естественно. Я ведь поляк, — с горечью сказал Ладислас.

— А ему не приходило в голову, что вы с Мэвис можете пожениться?

— Да это неправда! — воскликнул Ладислас.

— Да успокойтесь же, — жестко сказал Хемингуэй. — Вы видели мистера Уоренби тем субботним вечером, когда пришли к ним в дом?

— Нет!

— Вы видели его. Что он делал?

Ладислас опять впал в истерику. Он молол полную чепуху, из чего Хемингуэй понял, что тот уверен, что не будь он иностранцем, старший инспектор никогда бы не стал задавать ему такие вопросы и, более того, сомневаться в его ответах.

— Наша работа вынуждает нас порой сомневаться в словах людей, с которыми приходится иметь дело, — спокойно объяснил Хемингуэй. — Более того, ваши версии периодически меняются, что вводит меня в заблуждение. Вы сказали сержанту Карсфорну, что не были в тот вечер в Фокслейне и, после того как он позволил себе вам не поверить, изменили свои показания, сказав, что вошли в дом через заднюю дверь. Все это наводит меня на мысль, что вы знали, что мистер Уоренби находится в доме, так как вы видели его. Я вас понимаю: любой из известных мне людей предпочел бы, по возможности, избежать встречи с ним. А теперь все же расскажите мне, как все было на самом деле.

— Когда я говорил, что не видел его, я имел в виду что…

— Что видели его, — закончил за Ладисласа Хемингуэй.

— Он был у себя в кабинете. Читал какие-то бумага, — вяло проговорил Ладислас.

— За столом? — переспросил Хемингуэй. — Вы бы запросто увидели его с дороги, если он действительно был там, где вы говорите. Затем, исходя из того, что вы сказали Карсфорну, вы проскользнули в заднюю дверь, что мне кажется глупым поступком. Во-первых, потому что вы не могли не увидеть его с дороги, и, во-вторых, потому что он не был настолько глух, чтобы не услышать стук в дверь. Все это кажется странным, не так ли?

— Хорошо. Сейчас я скажу вам правду! — решительно сказал Ладислас. — Я ведь и вправду видел его и поэтому не заходил в дом, так как не хотел создавать лишних проблем для мисс Мэвис. Когда он был дома, Мэвис никогда не могла выйти ко мне. Но это ведь ничего не меняет!

— Лишь создает лишнюю работу для полиции. А этого вполне достаточно, сэр.

С этими словами Хемингуэй вышел из комнаты и отправился к машине. Мелкинфорп был не один. Выйдя из машины он с ехидной улыбкой наблюдал за сомнительной личностью очень пожилого возраста, одетой в поношенный костюм и засаленную кепку. Рядом стояли констебль Хобкирк и взволнованная женщина средних лет, уговаривавшая старика идти с ней домой.

— Оставь меня в покое, а то получишь! — грубо кричал старик, обращаясь к женщине. — Ох, уж эти женщины! Противно даже смотреть на тебя! Мне надо перекинуться парой слов с начальником, и не мешай мне. Это касается и этого болвана, который не поумнеет никогда, даже если он и доживет до моих лет!

— Отец! Нельзя так говорить о мистере Хобкирке! Умоляю тебя! Пойдем домой! — умоляла женщина.

— Если вы сию минуту не прекратите, мистер Биглсуэйд, то очень скоро об этом пожалеете! — зловещим тоном посулил старику Хобкирк.

— Констебль! Простите его! Ему же все-таки девяносто лет!

— Что здесь происходит? — поинтересовался Хемингуэй, подходя к компании.

Хобкирк, вытянувшись в струнку, официально произнес:

— Полицейский констебль Хобкирк, сэр. Докладываю…

— Ты лучше помолчи, приятель, — грубо оборвал Хобкирка мистер Биглсуэйд. — Не о чем тебе докладывать. Это мне есть о чем сказать. Мой портрет поместят во всех газетах, да еще и кое-что под ним напишут!

— Это замечательно, сэр, — согласился Хемингуэй. — Но все же дайте констеблю шанс. Слушаю вас, Хобкирк.

— Да не о чем ему докладывать, — снова завопил старик. — Он ничего не видит перед собой, кроме своего жирного брюха, а вот я кое-что знаю! И только не вздумайте меня пугать! У полиции никогда ничего против меня не находилось, так что никого из вас я не боюсь!

— Вы — выживший из ума старик! — взорвался Хобкирк. — И напомню, что до тех пор, пока вам не стали отказывать ноги, вы были самым отъявленным браконьером в графстве!

— Прошу вас! Не обращайте на него внимания! — взмолилась женщина, напуганная последними словами Хобкирка. — Он иногда впадает в детство и становится жутко упрямым. Я прошу у вас за него прощения!

— Моя дочь, — снисходительно объяснил мистер Биглсуэйд. — У меня их несколько, да еще и пара сыновей в придачу.

— Я бы с наслаждением, сэр, выслушал вашу биографию, — сказал Хемингуэй. — Но дело в том, что у меня очень много работы. Поэтому попрошу вас перейти к делу, если у вас и вправду есть, что сообщить.

— Это верно, приятель. У меня есть, что сообщить. Слушай меня внимательно, тогда, может быть, тебе светит звание сержанта.

— Да он совсем спятил, сэр! — возмущенно проговорил Хобкирк. — Биглсуэйд, прекратите нести чушь! О каком еще сержанте вы говорите?! Перед вами старший инспектор из Скотленд-ярда!

— Я выслушаю этого господина, констебль. Продолжайте, мистер Биглсуэйд.

На лице старика появилась хитрая усмешка.

— Прежде всего — фотография в газете, — предупредил он Хемингуэя. — И кое-какое вознаграждение. Я знаю, кто совершил убийство!

— Обещаю, сэр, если вы назовете мне убийцу, я лично вас сфотографирую, — серьезно пообещал Хемингуэй.

— А ты, как я посмотрю, неглупый парень, — одобрил его старик. — Ну так вот. Убийца — Рэг Дитчлинг!

— Отец! Ну как ты можешь говорить такое об этом бедном молодом человеке! Я же уже говорила, что ты все перепутал!

— А я говорю — Рэг Дитчлинг, — настойчиво повторил Биглсуэйд. — Я как раз был тогда неподалеку от Фокслейна и слышал выстрел. И кого бы ты думал я там встретил минут через десять?

— Рэга Дитчлинга, — уверенно ответил Хемингуэй.

— Ты меня не перебивай! — огрызнулся старик. — Да. Это был именно он. «Чего тут делаешь?» — спрашиваю его. «Ничего», — отвечает. «Прямо ничего? А кто тебе ружье-то дал?» Он ничего не ответил, и я пошел в «Красный лев» выпить кружку пива перед ужином.

— Вот именно, — вмешалась в разговор его дочь. — А когда я пришла в «Красный лев», чтобы забрать тебя, уже было семь часов. И мистер Крелинг сказал мне, что ты находился там не менее сорока минут!

Хобкирк подошел к Хемингуэю и тихо сказал:

— Это правда. А что касается Дитчлинга, то я все выскажу ему при встрече. Он не имел никакого права брать ружье. Но если он и правда выстрелил из него, то это было как минимум за час до убийства мистера Уоренби. Что же касается этого старого мерзавца, то не поверил бы ни единому его слову, даже если бы он поклялся на Библии. Дело в том, что у почтенного мистера Хорли в день его девяностолетия местная газета взяла интервью, и Биглсуэйд вбил себе в голову, что его портрет тоже должен оказаться на первой странице.

— Что ж, надеюсь, что у него это получится, — заметил Хемингуэй. — Очень энергичный старикан. Думаю, он действительно заслужил всемирную славу.

— Но, сэр, если бы вы знали его столько, сколько знаю я… — вздохнул Хобкирк.

— Разве вы еще не привыкли, Хобкирк, к тому, что почти все жители Торндена проводят свои личные расследования? Так что почему бы не выслушать еще одного? Мистер Биглсуэйд! — обратился он к старику. — Теперь вы можете спокойно идти домой. Я не забуду ничего из того, что вы мне сказали. Мелкинфорп! Едем в Белингэм.

В участке Хемингуэя поджидал главный констебль — полковник Скейлс.

— Простите, что задержался, сэр. Вы хотели поговорить со мной? Сегодня мне пришлось выслушать версию еще одного местного гения сыска.

— Да? — безразлично спросил главный констебль. — У вас есть какие-нибудь новости?

— Боюсь, что нет, сэр.

— Но вы выглядите явно удовлетворенным.

— Возможно, — согласился Хемингуэй. — Вы не могли бы мне что-нибудь сказать об имении мистера Айнстейбла, сэр?

— Думаю, нет. Знаю лишь, что его наследник — один из племянников. А что, есть какие-то ограничения в правах на это имение?

— Не знаю, как и на каких условиях приобреталось имение, но сейчас оно ему не принадлежит. Это все, что я знаю, сэр, — ответил Хемингуэй.

— Господи! Вы уверены в этом, Хемингуэй? У вас есть факты?

— Я уверен в том, что он лишь пожизненный владелец. И я знаю название юридической конторы, которая действует от имени истинных владельцев. Это единственное, что мне удалось установить на сегодняшний день. Сколько лет было сыну Айнстейблов, когда он погиб?

— Они с моим сыном учились вместе. Он был старше моего Майкла на несколько месяцев. Значит, лет двадцать.

— К сожалению, я не очень хорошо разбираюсь во всех этих делах, связанных с недвижимостью, но как-то у меня было одно дело, где все крутилось вокруг имения.

— Но как вам удалось это выяснить? — спросил полковник Скейлс. — Сомневаюсь, чтобы в дела сквайра был посвящен кто-то, кроме Драйбека. А он никогда не станет распространяться о частных делах своего клиента.

— Вы совершенно нравы, сэр, — ответил Хемингуэй. — Обнаружил это инспектор Харботл. И мистер Драйбек — не единственный, кто в курсе всех дел сквайра. Документы были найдены в офисе Сэмпсона Уоренби. И, если не ошибаюсь, об этом знает или, по меньшей мере, догадывается мистер Хасвел.

— Думаю, Уоренби был бы последним человеком, которому доверился сквайр.

— На сто процентов уверен, сэр, что Айнстейбл вовсе не доверялся ему. Уоренби все узнал сам. В копии его письма, написанной в юридическую контору, представляющую истинных владельцев, он сообщает, что нашел клиента, заинтересованного в гравийном карьере сквайра. И в ответе, который он получил, говорится, что деньги, как представителям, должны быть проплачены именно им, но переговоры надо вести с Айнстейблом. И после этого Уоренби, как я понял, вел переговоры именно с Драйбеком как адвокатом сквайра.

— Допустим, что так, — кивнул полковник, глядя на Хемингуэя.

— Да, сэр. Именно так. И не сомневаюсь, что остальную информацию Уоренби получил именно от Драйбека. Сам же Уоренби не хотел быть прямым участником сделки.

— Что-то я не понимаю, вас, Хемингуэй. Почему он не хотел быть участником, если у него был клиент?..

— Потому что уверен, сэр, что не было никакого клиента. Иначе Драйбек обязательно обратился бы к сквайру, а он этого не сделал.

— Но почему вы думаете, что не было никакого клиента? — настороженно спросил полковник.

— Потому что с тех нор о нем больше никто ничего не слышал и Уоренби никуда не обращался. И о положении дел с имением он понял из поведения сквайра.

— Я не совсем вас понимаю, Хемингуэй.

— Еще раз повторяю, сэр, что не являюсь экспертом в этих вопросах, но, очевидно, сквайр совершает явные растраты. И занимается он этим с момента смерти своего сына. А если же владелец заложенного имения распродает со своих владений лес, полезные ископаемые и так далее, то две трети вырученных денег должны помещаться в специальные фонды на счета держателей заклада. А если же класть вырученные доходы в свой карман или тайком вкладывать так, чтобы жена после смерти владельца могла вести безбедное существование, то это уже называется незаконной растратой, — закончил Хемингуэй.

Полковник нахмурил брови.

— Вы понимаете, инспектор, что это очень серьезное обвинение?

— Да, я понимаю это, сэр, — подтвердил Хемингуэй. — Но в действиях сквайра меня интересует лишь то, что может быть напрямую связано с убийством.

— И что вы намерены предпринять?

— Попрошу в нашем департаменте навести для меня кое-какие справки. Они не будут поднимать лишнего шума, который помешал бы расследованию. Но в любом случае сделать это необходимо.

— Безусловно, — согласился полковник, — если у вас есть достаточно оснований, чтобы делать подобные запросы.

— Я в этом не сомневаюсь, сэр. Как не сомневаюсь, что у Уоренби было очевидное влияние на Айнстейбла. Побывав на территории поместья, я сделал вывод, что вложено в него куда меньше, чем выручено. Более того, сквайр даже, по-моему, фактически не знаком со своим племянником. А если бы его сын дожил до двадцати одного года, то на него были бы оформлены все права наследника. И о будущем супруги Айнстейбл, безусловно, тоже бы позаботился. Когда я был у них, мне показалось, что миссис Айнстейбл куда более слаба здоровьем, чем ее супруг. Но пастор сообщил мне, что у сквайра больное сердце.

— Грудная жаба, — коротко бросил полковник. — Но, насколько мне известно, у него было лишь два незначительных приступа.

— Мистер Хасвел, который был в доме пастора во время моего визита, также выразил уверенность, что сквайр может дожить до глубокой старости. Хотя, для того чтобы понимать, как неожиданно все может повернуться, если болезнь связана с сердцем, не обязательно быть врачом.

В кабинете на время воцарилось молчание. Наконец, полковник сказал:

— Все это крайне неприятно, Хемингуэй. И если вы считаете, что Уоренби и в самом деле мог шантажировать сквайра не из-за денег, а для того, чтобы получать от него поддержку в общественных делах, и если вы считаете, что шантаж — достаточно веский повод для убийства, то действуйте по вашему усмотрению. Вы считаете, что это повод?

— Я не помню, сколько дел мне довелось расследовать, сэр. Но — достаточно много. Я разбираюсь в том, что может стать мотивом преступления. И уверен, что не должен объяснять это вам, — сухо ответил Хемингуэй.

— Шантаж, — задумчиво проговорил полковник. — Да, это, пожалуй, мотив. Очень серьезный мотив.

— И это дает нам широкие возможности для расследования. Уверен, что сквайр далеко не единственный человек, на кого могла распространяться подобная деятельность Уоренби.

Хемингуэй посмотрел на часы.

— Прошу прощения, сэр. Мне надо идти. Я обещал шефу, что сообщу ему сегодня, как продвигается дело. И хочу сказать вам, сэр, что, по моему мнению, как минимум четыре человека имели более чем достаточный мотив, чтобы расправиться с Уоренби. Но в то же время не удивлюсь, если убийцей окажется человек, против которого на сегодняшний день у меня нет ни малейшей улики.

— Дай Бог, чтобы это было именно так, — пожелал полковник.

— Всего доброго, сэр, — кивнул Хемингуэй и вышел из кабинета.

 

Глава 13

Хемингуэй сидел за столом в небольшом кабинете, выделенном ему на время следствия. По разложенным на столе бумагам старший инспектор понял, что здесь недавно побывал Харботл. Он снял телефонную трубку, и его соединили с суперинтендантом Хинкли. После обмена приветствиями Хинкли спросил:

— Как идут дела, Стэнли?

— Бывало и похуже, — усмехнулся Хемингуэй. — У вас есть что-нибудь о Линдейлах?

— Боюсь, ничего серьезного. Слушай. Родился в 1914 году в Ноттингемшире. Единственный сын пастора Джеймса Артура Линдейла. Отец до сих пор жив. Мать умерла в 1933. Две сестры. Одна замужем. Закончил колледж в Стилинбороу. В 1933 работал на фирме своего дяди. С 1935 — на бирже. В 1939 призван на военную службу. В 1946 демобилизован в звании майора. Кавалер ордена «За безупречную службу».

— Да, это не много, — согласился Хемингуэй. — Что-нибудь о его жене?

— Он холост.

— Нет. Он женат. И у него есть ребенок. Более того, я говорил о его жене и просил навести справки.

— Я помню. По на нее у нас ничего нет.

— Кто наводил справки? — подозрительно спросил Хемингуэй.

— Джимми Роксхэм.

— Да, он добросовестный парень. Но ты уверен, Боб, что сказал ему насчет жены?

— Да, говорил.

— Слушай, Боб, все-таки Джимми мог ошибиться. Линдейл говорил мне, что женат уже два года.

— Повторяю, на нее ничего нет, — повторил суперинтендант.

— Судя по твоим данным, у него ушло гать лет на то, чтобы понять, что городская жизнь не для него. Так ты говоришь, у него две сестры?

— Да. Старшая живет с отцом, у которою приход где-то в районе Мидлэнз. А младшая замужем за судовладельцем. Проживает в пригороде Биркенхеда.

— Биркенхеда… Здесь ее никогда не видели. А Джимми встречался с его дядей?

— Он умер, и его фирма прогорела.

— Жаль. Может, он смог бы просветить нас насчет личной жизни Линдейла. Что-то мне это кажется странным.

— Ничего странного, — возразил Хинкли. — Вероятно, твой Линдейл просто живет с любовницей. Ты прекрасно знаешь, такое явление — не редкость в наше время.

Хемингуэй нахмурил брови.

— Эта женщина совсем другого плана. Она не годится в любовницы. Но меня интересует кое-что другое. Слушай внимательно, Боб.

Хемингуэй все еще разговаривал с шефом, когда в кабинет вошел инспектор Харботл. Через несколько минут Хемингуэй попрощался с Хинкли.

— Экспертиза дала какие-нибудь результаты, сэр? Вы говорили с суперинтендантом?

— Пока ничего. Надо забирать остальные ружья.

— Так значит, стреляли не из ружья Пленмеллера? — разочарованно спросил Харботл. — Я удивлен.

— А я вовсе нет, — заявил Хемингуэй.

— Из всех, кого мне довелось увидеть по этому делу, шеф, он — самая подходящая кандидатура. Он мне не понравился с момента нашей первой встречи.

— Это, поверьте, было заметно, Хорэйс. Вы не умеете скрывать своих искренних чувств. Я обязательно расскажу об этом Пленмеллеру.

— Это не тема для шуток, сэр — оскорбился Харботл. — Никогда в жизни не был шокирован больше, чем когда он хладнокровно заявил, что убил своего брата. Даже такой циничный человек, как вы, шеф, никогда не сказал бы такого даже шутки ради.

— Послушайте, Харботл! — воскликнул Хемингуэй.

— Более того, — продолжал Харботл, не обратив внимания на реплику шефа, — я и сейчас подозреваю именно его.

— Можете подозревать кого угодно, но я не собираюсь заниматься сейчас смертью брата Пленмеллера. Тем более, Карсфорн уверен, что это было чистое самоубийство.

— И все-таки Гевин Пленмеллер — моральный убийца своего брата! Вот, у меня тут предсмертное письмо Уолтера Пленмеллера, датированное двадцать пятым мая прошлого года. Той ночью он заперся в спальне и отравил себя газом. Слушайте: «Гевин! Ты приехал ко мне, чтобы получить то, что тебе нужно. Это последнее мое письмо. Твои гадкий язык и твои оскорбления довели меня, я потерял остатки терпения и выносить твое общество более не в силах. Ты получишь все, что хотел, гораздо раньше, чем мог надеяться. Прощай. Уолтер».

Харботл положил листок перед Хемингуэем.

— Я уже докладывал вам, сэр, что Уоренби числился тут еще и коронером. Вот я и нашел в его сейфе это письмо.

Хемингуэй повертел письмо в руках и отложил его.

— Поверьте, Хорэйс, я питаю к Пленмеллеру ничуть не больше симпатии, чем вы. Но при чем сейчас это письмо? Другое дело, если бы зачитать его в суде, в нужный момент…

— У этого типа хватило бы хладнокровия застрелить Уоренби. Я уверен.

— Возможно, у него хватило бы хладнокровия перестрелять половину Торндена, так что же? Если вы хотите убедить меня, что он убил Уоренби только потому, что не любил его, не тратьте время зря. Не надо пристрастий. Главный констебль, к примеру, не хочет, чтобы я подозревал сквайра. Но чтобы подозревать человека, мне нужны мотивы. А если мотивов нет, как я стану его подозревать? Вам удалось еще что-нибудь откопать в офисе Уоренби?

Харботл кивнул на солидную стопку бумаг на столе.

— Вот, привез для вашего ознакомления, сэр. Но не думаю, что вы сумеете оттуда что-нибудь выудить. Там юридическая переписка Уоренби, и в этом, если честно, я мало что смыслю. В основном все это — документация по продаже собственности, вверенной попечению. Кажется, основной доверительный попечитель — мистер Драйбек. Уоренби же действовал для кого-то, кого он называет каким-то причудливым термином, который я никогда раньше не слышал. А, вот оно, сэр — бенефициарий!

— Ох, уж эти мне адвокаты! Посмотрите в словаре, Хорэйс, что это обозначает.

Инспектор вышел из кабинета и вернулся через несколько минут с толстым словарем в руках.

— Бенефициарий — получатель денег от проданного имущества.

— Хорошо, — кивнул Хемингуэй. — Значит, этот его клиент хочет получить свою долю и это теперь достаточно ясно.

— Да, сэр. А сегодня меня больше всего удивило то, что в офис Уоренби заявился Драйбек, явно пытаясь что-то разнюхать. Он сказал мне, что пришел лишь для того, чтобы узнать, не может ли он чем-либо помочь Купланду, и под всяческими предлогами пытался узнать, удалось ли мне что-нибудь выяснить. И это не было просто любопытством, уверяю вас. Я, естественно, отшил его, но уверен, его интересовала корреспонденция Уоренби.

— Что ж, это интересно, — согласился Хемингуэй. — Клиент Уоренби хочет получить свою долю, Уоренби намерен совершить сделку, а Драйбек, нет сомнения, хочет им помешать. А может, он просто не хочет иметь дело с фондами имения?

— Вы хотите сказать, шеф, что Драйбек мог быть связан с хищениями?

— Не думаю, что с хищениями, но допускаю, что он по глупости или спросонья мог что-то напортить и Уоренби не преминул извлечь из этого выгоду. У нас есть что-нибудь еще, Хорэйс?

Хемингуэй, получив от инспектора отрицательный ответ, взял в руки блокнот Уоренби с адресами и открыл его на первой же попавшейся странице.

— Господи! Что я вижу! — воскликнул Хемингуэй. — Пусть это будет уроком для вас, Хорэйс. Всегда надо прислушиваться к мнению людей, какими бы бестолковыми они ни казались.

— Что вы имеете в виду, сэр? — удивленно спросил Харботл.

— Именно это имя мне называл ваш лучший друг Пленмеллер. Он сказал мне обратить внимание на имя Нинтол. А здесь я вижу именно это имя. Жаль, что не обнаружил этого до звонка суперинтенданта! Завтра надо будет сообщить ему, чтобы он навел все справки.

— А что сказал Пленмеллер об этом человеке?

— Однажды Уоренби спросил у Линдейла, не говорит ли тому о чем-нибудь это имя, и было очевидно, что Линдейлу оно говорит очень о многом. Хотя тот и ответил отрицательно. Что, скорее всего, неправда. И все же миссис Мидхолм была права, сказав мне, что есть в этих Линдейлах что-то странное. Есть у них какая-то тайна, и им бы очень хотелось, чтобы я не докопался до этого. То же самое и со сквайром. И все-таки любопытное это дельце, Хорэйс.

— Не вижу ничего любопытного, — хмуро ответил инспектор.

— Да, вы не психолог, Хорэйс, и вам недостает фантазии…

Харботл приготовился выслушать очередные шпильки шефа, но тот уже думал о другом.

— Вы знаете, Харботл, никогда у меня не было такого богатого выбора. Трое с совершенно явными мотивами: единственная племянница, которая наследует все деньги убитого; ее дружок, поляк Ладислас, всячески от нее открещивающийся, заявляя, что и в мыслях не имел на ней жениться; старик Драйбек, который явно не выдержал конкуренции, и, если я на правильном пути, допустил при сделке какую-то ошибку и теперь боится разоблачения со стороны Уоренби. Этих бы я назвал основными подозреваемыми. Следующая группа подозреваемых находится под вопросом, и возглавляет ее сквайр. Думаю, что Уоренби все же шантажировал его.

— Сквайра? — с сомнением переспросил Харботл. — Но за что его шантажировать?

— Растрата, Харботл. Понимаю, что вы не в курсе, но это не имеет значения. Это гражданское правонарушение и не представляет интереса для нас с вами. Следующая подозреваемая — супруга сквайра. Хотя я и не очень в это верю, но тем не менее с ней это уже пять человек. Далее — Линдейлы. Подозрительная парочка. Любой из них, мне кажется, мог пойти на преступление. Итого семь человек.

— Так значит, вы исключаете Пленмеллера, шеф?

— Конечно, нет. Он возглавляет третью группу. Тех, кто теоретически мог совершить убийство, но не имел для этого серьезного основания. Всего их трое: Пленмеллер, как я уже сказал, за ним следует Хасвел…

— Но у него же алиби, сэр! — перебил шефа Харботл.

— Я имею в виду отца, а не сына. Я встретил его сегодня в доме пастора. Темная лошадка этот Хасвел. Он сказал Карсфорну, что в субботу ездил куда-то по делам, а на обратном пути заехал в офис в Белингэме, откуда вернулся домой к восьми. Но так как в субботу в офисе нет никаких сотрудников, то никто, как вы понимаете, не может подтвердить его слова.

— А что вы думаете о пасторе, шеф?

— Если убийца пастор, то я ни черта не смыслю в криминалистике. Миссис Мидхолм я тоже исключаю из числа потенциальных убийц, хоть Уоренби и нанес смертельное оскорбление ее собачонке. Последний подозреваемый в третьей группе — Рэг.

— Кто это, сэр?

— Я его лично еще не видел, но, возможно, он ошивался возле Фокслейна в субботу вечером в ружьем пастора. Он — самый незначительный подозреваемый, но я все же включаю его в список, так как он до сих пор не вернул оружие. В целом — девять человек, Харботл.

— Вы забыли майора, сэр, — сухо напомнил Харботл.

— Его я держу про запас. На тот случай, если остальные подкачают, — ответил помощнику старший инспектор. — На сегодня, я думаю, достаточно. Пора и отдохнуть.

На следующее утро, прибыв в полицейский участок, Хемингуэй получил информацию о том, что десять минут назад пришел Дитчлинг и принес ружье пастора.

— Где оно? — спросил Хемингуэй.

— У сержанта Нарсдейла, сэр.

— А что по поводу самого парня?

— Против него у нас ничего нет, сэр. Это очень уважаемая семья. Самому Рэгу чуть больше шестнадцати, и хозяин магазина, где он работает, очень хорошо о нем отзывается. А сам Рэг, надо заметить, до смерти напуган.

— Пришлите-ка его ко мне, — распорядился Хемингуэй.

В комнату вошел худощавый молодой человек с не по возрасту взрослым взглядом темных глаз.

— Значит, ты и есть Рэг Дитчлинг?

— Да, сэр, — выдохнул парень.

— Проходи, садись и расскажи мне, почему так долго не возвращал ружье мистеру Клайборну?

У Хемингуэя создалось впечатление, что Рэг уже видел перед собой эшафот со свежеструганной виселицей. Чуть пошатываясь, он подошел к стулу и примостился на уголок.

— Ну, не бойся, — дружеским тоном проговорил Хемингуэй. — Ты хранил ружье в сарае, который я видел, когда был у вас?

— Да, сэр. Тэд спрятал его там из-за Альфи.

— Очень разумно с его стороны. Сарай всегда заперт на замок?

— Да, сэр! — выпалил Рэг.

— А где ты хранишь ключ?

— В таком месте, о котором знаем только мы с Тэдом. Чтобы Альфи или Клод не смогли туда проникнуть.

— Ну и что же это за место, где вы храните ключ?

— Мы с Тэдом обили крышу изнутри войлоком. И между войлоком и крышей есть место, где хранится ключ.

Хемингуэй слегка нахмурил брови.

— И вы всегда клали ключ именно туда?

— Да, сэр, — нервно ответил Рэг. — И никто не знал об этом. Честное слово, сэр. Только я и Тэд.

Хемингуэй чуть помолчал, пытаясь восстановить в памяти вид зеленого двора Дитчлингов, где находился сарай, и возможное место, где прятали ключ.

— Слушай меня внимательно, приятель. Не собираюсь больше спрашивать тебя, почему ты так долго не отдавал ружье хозяину, потому что прекрасно знаю, что ты хотел из него пострелять. И не буду пугать тебя тем, что ты нарушил закон, имея на руках оружие, но не имея при этом лицензий, так как констебль Хобкирк сказал мне, что уже задал тебе за это хорошую взбучку.

— Да, сэр, — вздохнул парень, смущенно улыбнувшись.

— Тогда ответь мне честно на последний вопрос. Был ли ты в субботу на общинных землях с ружьем?

На лбу у Рэга выступили бисеринки пота.

— Да, сэр. Я был там, но я клянусь!.. Я не стрелял в этого джентльмена.

— А куда же ты стрелял? — спокойно поинтересовался Хемингуэй.

— Я стрелял по мишени, сэр. Так меня учил Тэд. Мы всегда стреляли с ним вместе, пока ружье было у нас. Когда же Тэд ушел на службу, он сказал, чтобы я сразу отдал ружье пастору. Но у меня оставалось еще несколько патронов, и я решил, что отдам его в воскресенье.

— И что же тебе помешало это сделать?

— По всему Торндену только и говорили, сэр, что в субботу вечером застрелили мистера Уоренби.

— До тебя дошел слух, и ты испугался, не так ли?

— Да, сэр, потому что…

— Потому что ты стрелял по мишени в районе Фокслейна, — закончил за Рэга Хемингуэй.

— Это не так, сэр, — воскликнул Рэг. Щеки его покраснели. — Вам сказал об этом старый мистер Биглсуэйд, но это неправда. Я пошел к гравийному карьеру сквайра, потому что во второй половине дня по субботам там никого не бывает. Я даже прихватил с собой карты, сэр, по которым стрелял, чтобы вы убедились, что я говорю правду.

С этими словами он извлек из кармана несколько продырявленных картонных карточек и положил на стол перед Хемингуэем. Если это и не убедило старшего инспектора, что Уоренби убил не Рэг, то он понял наверняка, что убить его могла лишь шальная пуля, так как стрелял Рэг как минимум в ста ярдах от Фокслейна.

— И с какого расстояния ты стрелял? — поинтересовался Хемингуэй.

— Приблизительно двадцать пять ярдов, сэр.

— Неплохая стрельба, приятель, — закончил старший инспектор.

— Да, сэр, — с явной гордостью согласился юноша. — Тэд говорил, то если я научусь хорошо стрелять, то попаду в ту же команду, что и он. А для этого надо тренироваться каждый день.

— Тогда тебе надо вступить в стрелковый клуб, а не палить тайком из одолженного оружия, — посоветовал Хемингуэй, возвращая Рэгу карты. — Сколько было времени, когда ты находился в районе гравийного карьера?

— Я пришел туда, когда еще не было пяти, сэр. А домой вернулся в половине шестого. И мама, и Клод, и Эдди могут подтвердить это, сэр.

— Ну что ж, обязательно у них спрошу, если возникнет такая необходимость. А теперь скажи мне, что ты делал с ружьем, когда вернулся домой?

— Я почистил его, сэр.

— А потом? — настаивал Хемингуэй.

— Ничего, сэр. Завернул в мешковину, потому что Тэд всегда говорил, что…

— Хватит о том, что тебе говорил Тэд, а отвечай, пожалуйста, на мои вопросы. Ты запер ружье в сарае?

— Не сразу, сэр. Клод и Альфи поломали стул, и мама велела мне починить его. Только после этого я запер сарай.

— А где ты чинил стул? Надеюсь, в сарае?

— Да, сэр. И я запер его, когда меня позвали домой ужинать.

— Так ты уверен, что никто не мог добраться в это время до ружья?

— Это абсолютно исключено, сэр. А что касается мистера Биглсуэйда, то с того места, где он сидел, он никак не мог услышать выстрел. Более того, если он говорит, что слышал один выстрел, то почему не слышал остальные?

Хемингуэй вытащил из ящика стола план Торндена.

— Пойдем на то место, где сидел мистер Биглсуэйд. Ты покажешь мне его. Хотя, впрочем, покажи его на карте.

Рэг послушно встал и подошел к столу.

— Это немного сложновато, сэр, потому что там много растительности. Но приблизительно вот здесь, — указал он точку на карте.

— Где-то между кустарником и гравийным карьером, — закончил Хемингуэй.

— Да, сэр. И Биглсуэйд сидел на скамейке именно там, где проходит тропинка, по которой он имеет обыкновение прогуливаться. И вы видите, сэр, что это достаточно далеко от карьера. Он все это говорит только для того, чтобы попасть в газету. А с ружьем он действительно меня видел.

— Где?

— На тропинке примерно против дома мисс Патердейл.

— А с какой стати ты пошел по тропинке, когда вполне мог пройти вдоль оврага, сократив себе путь от карьера примерно вдвое?

— Видите ли, сэр, ружье-то было у меня незаконно, и я не хотел, чтобы кто-то видел меня. А в этом месте по выходным гуляет много людей. Я и решил, что чем меньше людей меня увидит, тем будет лучше.

— И ты встретил на своем пути только мистера Биглсуэйда. А он говорит, что когда спросил тебя, что ты там делаешь с оружием, ты надерзил ему в ответ и убежал. Что же заставило тебя испугаться его? Ведь этот джентльмен, как я понял, не отличается особым отношением к закону.

— Этот мистер Биглсуэйд — сущий дьявол, сэр. На днях Альфи подшутил над ним, и я боялся, что он пойдет к пастору или к мистеру Хобкирку, чтобы пожаловаться.

— Тогда на этом и закончим. Пока у меня нет к тебе больше вопросов. Отправляйся на работу и постарайся больше не нарушать закон, — сказал Хемингуэй.

— Спасибо, сэр. Я никогда больше не сделаю ничего подобного, — с облегчением пообещал Рэг.

Он вылетел из комнаты, чуть не сбив с ног входящего инспектора Харботла.

— Это и есть тот самый Дитчлинг? Похоже, вы задали ему хорошую взбучку.

— Да нет, Хорэйс. Просто когда он увидел вас, то решил, что за ним пришел палач… Какие-нибудь новости?

Харботл протянул шефу запечатанный сургучом конверт. Прочитав, Хемингуэй со вздохом отложил письмо в сторону.

— Хотите сказать, что среди изъятых ружей нет ничего, что могло бы нас заинтересовать? — спросил Харботл.

— Абсолютно ничего, — подтвердил Хемингуэй. — Более того, мне не нужен микроскоп, чтобы убедиться, что ружье пастора не то, которое я ищу. Безусловно, мы отправим его на экспертизу, но на нем можно заранее поставить крест. Пастор вообще вряд ли знает, где мушка, а где собачка…

— Тогда, возможно, нам придется заранее изымать и проверять все те ружья, о которых вы, шеф, и слышать не хотели.

— Возможно, — согласился Хемингуэй. — А может, нам и не придется этого делать. Вы знаете, Хорэйс, это дело начинает меня просто смешить. Но сейчас нам лучше подумать о первом судебном разбирательстве. Наверняка туда притащится как минимум пол-Белингэма. Ну да не будем забивать себе голову. Завтрашний день все покажет.

 

Глава 14

Продираясь сквозь толпу в зале суда, Хемингуэй, обернувшись, проговорил:

— Что я говорил, Хорэйс. Как минимум полгорода здесь.

— Интересно, что они рассчитывают услышать? Удивляюсь этим идиотам, — заметил главный констебль, присоединившийся к инспекторам еще на улице. Он явно был в дурном расположении духа.

Хемингуэй, окинув взглядом собравшихся, оставил вопрос полковника без ответа. Старший инспектор отметил, что если в зале и было действительно около половины жителей Белингэма, то Торнден был представлен далеко не в полном составе. Помимо Айнстейблов и Линдейлов отсутствовал даже вездесущий Пленмеллер. В одном из первых рядов сидело семейство Мидхолмов и мистер Драйбек. За ними — мистер Хасвел, пришедший послушать показания сына.

Вместе с Чарльзом на его машине прикатили Мэвис, Эбби и мисс Патердейл. Чарльз, очень довольный, что Эбби, отложив поездку на побережье, поехала с ним, всю дорогу укорял ее в абсурдности такого поступка. Но Мэвис, выглядевшая словно вдова, сказала, что Эбби сопровождала их по ее просьбе, и на этом разговор оборвала. Эбби злорадно усмехнулась и показала Чарльзу язык, после чего он окончательно утвердился в своем желании немедленно на ней жениться, даже если ему пришлось бы тащить ее к алтарю волоком.

Когда эта компания прошествовала в зал суда, первые ряды были уже заняты. Помимо Драйбека и Мидхолмов, из Торндена также приехали мистер Биглсуэйд и кухарка мистера Уоренби — Глэдис, молодая крашеная блондинка, известная как хорошая повариха и скромная девушка. Глэдис решила, очевидно, выполнить свой гражданский долг. Попытки Мэвис отговорить ее от этой поездки быстро провалились.

— Не думаю, что мистер Уоренби такая уж большая потеря для общества. Но считаю своим долгом присутствовать в суде, — заявила Глэдис.

— Это прежде всего огромная потеря для меня, Глэдис. И не надо так говорить, — скорбно промолвила Мэвис.

— Прекрасно понимаю вас, мисс. Как вы можете говорить о нем иначе? Он же оставил вам все свои деньги. Но даже несмотря на это, порой я просто поражалась, как вы терпели его безобразные выходки.

— Не будем обсуждать это! — отрезала Мэвис.

Инспектор Харботл, взглянув на главного дознавателя, человека с круглым лицом, седыми волосами и снисходительной усмешкой, сразу понял, что слушание продлится исключительно долго и абсолютно впустую.

Главной героиней представления, как прошептал на ухо Харботлу Хемингуэй, была Мэвис, с застывшей на губах траурной улыбкой проследовавшая на свое место. Дознаватель дежурным тоном выразил свое понимание постигшей ее тяжелейшей утраты и восхищение ее мужеством.

Чарльз, которому пришлось первым отвечать на вопросы дознавателя, рассказал суду, как он обнаружил труп и каким были его последующие действия. Встав со своего места, с вопросом к Чарльзу обратился Хемингуэй.

— Когда вы вошли в кабинет мистера Уоренби, чтобы воспользоваться телефоном, дотрагивались ли вы до каких-либо предметов, лежавших на столе? — спросил старший инспектор.

— Нет, — твердо сказал Чарльз. — На столе все было в беспорядке, и я воспользовался только телефоном, не дотрагиваясь ни до чего другого.

— Не сложилось ли у вас впечатление, что кто-то мог рыться в бумагах на столе? — задавал следующий вопрос старший инспектор.

— Нет, — ответил Чарльз так же уверенно, как и на первый вопрос. — Под беспорядком я имел в виду чисто рабочую обстановку. Стул был немного отодвинут назад, и ручка лежала открытой. Казалось, что мистер Уоренби неожиданно покинул кабинет, чтобы вскоре вернуться и продолжить работу.

— Что вы имеете в виду под «неожиданно»? — спросил дознаватель.

— В тот вечер было очень душно, сэр. И исходя из того, что мистер Уоренби был найден в домашних тапочках и возле него на земле валялись какие-то бумаги, мне кажется, что он вышел во двор подышать свежим воздухом.

Сказав, что у него больше нет вопросов, Хемингуэй сел на свое место, а Чарльзу объявили, что он может покинуть помещение суда.

Следующим давать показания предстояло доктору Уоркопу. Пока он готовился, старший инспектор спросил у сержанта Карсфорна:

— Кто эта блондинка, сидящая в ряду за нами, рядом с полной женщиной в голубом платье?

Карсфорн опознал в блондинке Глэдис Митнем, кухарку мистера Уоренби, и сообщил об этом Хемингуэю.

— А вы не собираетесь просить, чтобы слушанье отложили, шеф? — спросил у Хемингуэя Харботл.

— Обязательно, Хорэйс. Как только мы выслушаем показания наших медицинских светил. Полицейский хирург наверняка будет краток, а вот Уоркопу, боюсь, придется зажимать рот силой.

Хемингуэй оказался прав. Уоркоп выступал, словно читая лекцию студентам-первокурсникам, которую долго и тщательно готовил. Когда старший инспектор спросил о приблизительном времени смерти, Уоркоп долго, с употреблением массы никому не понятных терминов объяснил причину, по которой ему это время установить не удалось. Он сделал небольшую паузу, чтобы аудитория успела оценить глубину его эрудиции, но в эту минуту Хемингуэй встал и поблагодарил доктора за блестящую речь.

— Да-да, доктор. Большое спасибо! Ни у меня, ни у старшего инспектора нет больше к вам вопросов, — торопливо сказал дознаватель, успевший сообразить, что почти часовая речь Уоркопа может длиться еще как минимум столько же.

Доктор Ротерхоп, услышав свое имя, резко вскочил со своего места. Его речь была краткой, профессиональной и абсолютному большинству присутствующих совершенно непонятной. У Хемингуэя не было к нему никаких вопросов, а дознаватель попросил Ротерхопа назвать приблизительное время смерти Уоренби. Так же, как и его коллега, Ротерхоп не смог дать определенного ответа на этот вопрос. С удовлетворенным видом человека, которому хоть малую часть дня удалось провести не впустую, он опустился на сиденье, после чего Хемингуэй сразу же попросил о переносе слушания.

В коридоре суда полковнику Скейлсу удалось поймать только Харботла. На вопрос, где его шеф, тот ответил:

— Не знаю, сэр. Он вышел из здания сразу после того, как объявили о переносе слушания. А у вас что-нибудь срочное, сэр?

— Да нет. Я лишь хотел узнать о результате экспертизы из Лондона.

— Конечно, сэр. Мы получили письмо сегодня утром. К сожалению, ничего обнадеживающего.

— Жаль. И что наш шеф намеревается делать дальше?

— Не могу сказать с точностью, сэр. Но не думаю, что он очень расстроен положением дел.

— Ну что ж, тогда мы поговорим с ним попозже, — сказал, уходя, полковник.

— А куда подевался старший инспектор? — спросил у Харботла подошедший сержант Карсфорн.

— Мне кажется, что он решил пообщаться с мисс Глэдис Митчем. Возможно, зашли в какое-нибудь кафе.

— Зачем? — удивился Карсфорн.

— У меня такое впечатление, что она из числа тех, кто сразу замолкает, услышав официальные вопросы. Поэтому шеф пошел другим путем. У него свои методы развязывать людям языки, — согласился Карсфорн. — А результаты экспертизы, что ни говори, неутешительны. Как будто мы топчемся на месте. Или даже отброшены назад.

В это время из здания суда появилась миссис Мидхолм, и сержант, увидев ее, поспешил исчезнуть. Миссис Мидхолм, как и полковник, искала Хемингуэя. Но, в отличие от полковника, узнав от Харботла, что шеф ушел по делам, она выразила свое неудовольствие.

— Мне очень нужно увидеть инспектора, — с подчеркнутой значимостью сказала миссис Мидхолм. — У меня есть новость, которую я немедленно должна ему сообщить. Когда я смогу его увидеть?

— К сожалению, не могу вам этого сказать, мадам, — ответил Харботл.

— Ну как же так, дорогой мой? Вы обязаны знать, где находится ваш босс! — недовольно фыркнула миссис Мидхолм.

— Флора! Думаю нам надо торопиться, — вступил в разговор майор Мидхолм, желая разрядить обстановку. — Иначе мы опоздаем на автобус. Да и вообще, не стоит вмешиваться в чужие дела.

— Нет, Леон! Это мой гражданский долг — помочь полиции тем, что в моих силах. Не жди меня. Я приеду следующим автобусом. Мне необходимо поговорить с мистером Хемингуэем или, по крайней мере, передать для него послание.

В сопровождении Харботла миссис Мидхолм пошла по направлению к полицейскому участку, разъясняя по дороге инспектору суть ее понимания гражданского долга, а также причины, заставившие ее приехать в Белингэм. По ее словам, она просто совершила подвиг, ведь одна из обожаемых ее собачек принесла накануне новый помет щенков, так нуждающихся в постоянной опеке миссис Мидхолм.

— Не собираюсь делать письменного заявления, а лучше передам все на словах, — заявила миссис Мидхолм Харботлу, доставшему ручку и лист бумаги.

— Как вам будет угодно, мадам, — послушно согласился инспектор, изобразив на лице крайнее внимание.

— Как только я поняла, что происходит на самом деле, — начала миссис Мидхолм, — то пришла к выводу, что должна во все посвятить мистера Хемингуэя. Более того, я чувствую себя ответственной за бедняжку Мэвис. Одна, совершенно одна на целом свете! Так вот, инспектор. Должна сказать, что всегда недолюбливала господина Драйбека. А теперь, когда он пытается обвинить в этом жутком преступлении бедную девушку, я просто вне себя от ярости! А это именно то, чем он сейчас занимается. Ходит по всему Торндену и распространяет безобразные слухи! Даже мне он пытался задавать какие-то вопросы, понимая, что я знаю эту семью лучше, чем кто-либо другой. Особенно про гадкое отношение Сэмпсона Уоренби к Мэвис. Но я сразу пресекла все его попытки поговорить со мной на эту тему. И именно об этом я и хотела побеседовать с вашим шефом.

Она замолчала, собираясь с мыслями. Харботл не задавал никаких вопросов, давая ей возможность закончить.

— Когда я поняла, к чему клонит мистер Драйбек, собирая информацию о семье Уоренби, а именно — обвинить мисс Мэвис в убийстве, я высказала ему все, что про него думаю. Я заявила, что ему должно быть не просто стыдно за такое поведение, а более того, он просто преступник в моих глазах! Он даже пытался подговорить Глэдис! Для этого и сел с ней сегодня утром в один автобус. Поразительное бесстыдство! Драйбек относится к тем, кто никогда не скажет и доброго слова о молодом поколении! И именно о том, что нельзя верить ни единому его слову, я и хотела предупредить старшего инспектора!

— Очень хорошо, мадам, — проговорил Харботл. — Но если это все, что вы хотели сказать, то, уверяю вас, вам не следует волноваться.

— Как это я могу не волноваться?! Он же юрист, поймите. А если вы не верите юристам, то кому вы вообще собираетесь верить?! Он занимается всем этим, так как наверняка хочет выгородить истинного преступника — то есть себя самого! Кстати, мисс Дирхэм, племянница мисс Патердейл, думает то же самое, что и я. Хотя вполне возможно, что убийца — Ладислас! Я не знаю про него много, но то что он двуличен — знаю наверняка! Вы ведь знаете, что он ухаживает за мисс Уоренби. Он симпатичный молодой человек, с прекрасными манерами, и неудивительно, что девушка увлеклась им. Мужчины не очень жалуют ее своим вниманием, и, понятно, бедняжке это просто польстило. Он прекрасно знал, что мисс Мэвис — единственная наследница Уоренби. И если уж, по-вашему, это не мотив для убийства, то не знаю, что вам тогда нужно! И знаете, чем он сейчас занимается? Пытается убедить каждого встречного-поперечного, что мисс Уоренби вовсе его не интересует! Вчера он был в «Красном льве», чего за ним, уверяю вас, никогда не водилось, и публично разглагольствовал именно на эту тему! Мой муж говорит, что его было просто смешно слушать и всем было очевидно, что он просто напуган. Может, я не придала бы этому большого значения, если бы не одно обстоятельство…

— И что же это за обстоятельство? — устало спросил Харботл.

— Я позвонила мисс Уоренби. Трубку подняла ее служанка. И что бы вы думали она мне сказала?

— Не знаю, мадам.

— Что Мэвис уединилась в беседке с мистером Ладисласом! И он надеялся, что никто об этом не узнает! Я попросила Глэдис не говорить мисс Мэвис, что я звонила, и сразу решила рассказать обо всем старшему инспектору.

— Обязательно все ему передам, — пообещал Харботл. — Не сомневаюсь, что он высоко оценит вашу помощь.

— Я очень на него надеюсь, — заявила миссис Мидхолм, взяла со стола перчатки и выплыла из кабинета.

Через десять минут после ее ухода в участке появился Хемингуэй.

— Вы пропустили интереснейшую встречу с миссис Мидхолм, — съязвил Харботл.

— Чего она хотела? — с интересом спросил Хемингуэй.

— Как всегда, помочь нам в работе, шеф. Я чуть было не сказал ей, что вы отправились на прогулку с этой блондинкой.

— Кстати, вам очень повезло, Хорэйс, что на прогулку с ней отправился именно я, а не вы.

— Удалось что-нибудь выяснить? — с интересом спросил инспектор.

— Не могу сказать, что много. Хотя, есть одна небезынтересная деталь. Как вы знаете, Уоренби был обнаружен на улице в домашних тапочках. Так вот, она уверена, что только нечто совершенно необыкновенное могло заставить его выйти на улицу в таком виде.

— Почему?

— У каждого свои привычки, Хорэйс. Глэдис сказала мне, что однажды он устроил ей выговор за то, что она выскочила в тапочках на огород, чтобы сорвать что-то к обеду.

— Мне кажется, что вы придаете слишком много значения тому, что говорит эта ваша Глэдис. Она вам, случайно, не сообщила, почему он вышел на улицу без шляпы и зимних ботинок?

— Не успел ее об этом спросить, но обещаю, что при первой же встрече передам ей ваш хитроумный вопрос. Но как бы то ни было, она твердо уверена, что Уоренби выманили на улицу при помощи какой-то уловки. И попрошу вас, Хорэйс, не называйте ее «моей Глэдис». Ее приятель — весьма крепкий парень. Вы рискуете вовлечь меня в неприятности.

Инспектор осклабился.

— Вы шутник, шеф. И все же сделали ли вы какие-то конкретные выводы из этой беседы?

— Я сделал вывод, что, несмотря на девять подозреваемых, которые имеются у нас в наличии, существует нечто другое и более важное, до чего мне никак не дадут добраться. Так все-таки расскажите мне, о чем хотела побеседовать миссис Мидхолм. Но только не говорите, что Уключина разродилась и хочет, чтобы я стал крестным отцом ее щенка Утконоса. А в противном случае грозит подать на алименты.

— Одна из ее сучек действительно стала матерью, только я не уверен, что это именно Уключина. Миссис Мидхолм сказала, что Драйбек пытается убедить всю округу, что убийца — мисс Мэвис. И что вы не должны верить ни единому слову этого прохвоста. А еще этот поляк, который только и говорит, будто у него нет никаких намерений по отношению к мисс Мэвис, коротал вчерашний вечер в ее обществе в беседке в Фокслейне.

— Я уже слышал это от Глэдис. Возможно, Ладислас просто ждет, когда все утихнет. А что касается его истинных намерений, то у меня нет насчет них никаких сомнений. Теперь о Мэвис. Сразу же после слушания она отправилась в Лондон. Ее повез на станцию молодой Хасвел. Можно было подумать, что она хочет сбежать от правосудия. Но Глэдис сказала, что мисс укатила к адвокатам дядюшки, чтобы выяснить кое-что насчет наследства. Именно поэтому я и не арестовал ее по обвинению в бегстве.

Беседу прервал телефонный звонок. Харботл поднял трубку.

— Да, он здесь. Передаю трубку, — ответил Харботл, пододвигая телефон к Хемингуэю. — Вас просит суперинтендант, сэр.

 

Глава 15

В первой половине следующего дня полицейская машина ехала по шоссе, ведущему на Хоксхед. Когда вблизи показался Рашифорд, Хемингуэй сказал Мелкинфорпу:

— Езжайте потише. Он наверняка где-нибудь на поле, заготавливает сено.

Хемингуэй оказался прав. Вскоре он заметил Кенелма Линдейла, беседующего с группой рабочих.

— Оставайтесь в машине, Хорэйс, — сказал старший инспектор, выходя из автомобиля.

Харботл кивнул. Мелкинфорп, собравшийся поболтать с инспектором, открыл было рот, но сразу же передумал, вспомнив о неразговорчивости коллеги.

— Ну и жара, — только и буркнул Харботл и сосредоточенно уткнулся в прихваченную с собой газету.

Линдейл, увидев направляющегося в их сторону Хемингуэя, не подал и виду, что его заметил, и продолжал беседу с рабочими, пока старший инспектор не подошел вплотную.

— Продолжайте работу, я скоро освобожусь, — коротко бросил Линдейл и повернулся к старшему инспектору. — Доброе утро. Чем могу быть полезен на сей раз?

— Доброе утро, сэр. Не хочу отрывать вас от дел, но мне нужно с вами поговорить.

— Ради Бога, — недовольно пожал плечами Линдейл. — Думаю, нам лучше пройти в дом.

— Хочу быть откровенным с вами, сэр, — проговорил Хемингуэй. — И надеюсь, что вы ответите мне тем же. Иначе мне придется разговаривать с вашей женой, а вам наверняка бы этого не хотелось.

— Продолжаете, — холодно бросил Линдейл.

— Скажите мне, сэр, действительно ли миссис Линдейл является законной женой некоего мистера Френсиса Нинтола? — спокойно спросил Хемингуэй.

На время воцарилась тишина, и от взгляда Хемингуэя не укрылась бледность лица Линдейла. Глаза его сузились.

— Ее девичья фамилия — Солби, — продолжал старший инспектор. — И ее брак с этим джентльменом зарегистрирован 17 октября 1942 года.

В глазах Линдейла вспыхнула ярость.

— Не сомневаюсь, что если я стану отрицать это, то вам не составит труда доказать обратное. Не так ли? Но не будь он католиком и если бы не все эти идиотские формальности, то она была бы сейчас моей женой! Понятно вам?

— Не сомневаюсь в этом, сэр, — спокойно ответил Хемингуэй.

— Но как вы, черт возьми, узнали об этом?

— Думаю, не стоит об этом говорить. Лучше…

— Стоит! — грубо оборвал Хемингуэя Линдейл. — Я имею право узнать, кто сообщил вам об этом. Я хочу знать, кто влезает в мою личную жизнь.

— И я думаю, вы прекрасно это знаете, сэр. Не так ли?

— Уоренби? Он, полагаю, знал об этом. Но сам-то он не мог сказать вам, — усмехнулся Линдейл. — Раскопали в его бумагах ответ агента на какой-то его запрос?

— А вы именно этого и ожидали от него, сэр? — ответил вопросом на вопрос старший инспектор.

— Господи! Конечно, нет! Зачем ему могло бы это понадобиться? Он как-то дал мне понять, что знает об этом. Но зачем и каким образом он пронюхал, он не сказал. Он спросил меня однажды в «Красном льве», не говорит ли мне о чем-нибудь это имя. Я ответил отрицательно, и тогда наш разговор на эту тему закончился и никогда больше не возобновлялся. И уж наверняка супруга Мидхолма приложила немало усилий, чтобы разнюхать детали нашей личной жизни!

— У меня нет причин полагать, сэр, что этими сведениями владеет кто-либо помимо меня и моего помощника. Также уверяю вас, что без необходимости она не будет обнародована.

— Надеюсь, вы найдете того, кто угробил Уоренби, раньше, чем у вас возникнет такая необходимость!

— Так вы настаиваете, сэр, что эта тема более не всплывала между вами и Уоренби?

— Именно так. Вы думаете, что этот тип шантажировал меня? Уверяю вас, этого не было. У меня нет ни денег, ни влияния. А что еще ему могло понадобиться? Более того, если бы он попытался это сделать, я не колеблясь сообщил бы в полицию. Это не уголовное преступление — жить с чужой женой. Он наверняка узнал об этом случайно и лишь решил отомстить мне, намекнув, что знает об этом. Я никогда не скрывал своего отношения к этому проходимцу!

— Значит, всего лишь желание с его стороны побольней ущипнуть вас за ваше к нему отношение? Так я должен понимать это, сэр?

— Хоть это звучит и неубедительно, но это и в самом деле так, — мрачно проговорил Линдейл, нахмурив брови. — Может, у него и были какие-то другие помыслы, но мне о них ничего не известно. Возможно, частично это и звучало как угроза.

— И как эта угроза могла реализоваться? Мне кажется, что это могло бы быть вполне реальным действием с его стороны.

Линдейл остановился.

— Послушайте, инспектор! Мне кажется, я должен быть с вами абсолютно откровенным. Ни я, ни миссис Нинтол не сделали ничего такого, за что нам могло бы стать стыдно. Нинтол прекрасно знал о наших отношениях. Она вышла за него замуж во время войны, будучи еще ребенком. Из этого брака не вышло ничего хорошего. Не хочу говорить о Нинтоле, но если бы мне и пришлось кого-то убить, то моей жертвой стал бы именно он! У них родился ребенок, который не прожил и года. Мальчик умер от менингита. Делия болела многие месяцы, не могла прийти в себя. Я и Нинтол, надо отдать ему должное, вытащили ее из этою состояния. В результате она стала моей гражданской женой. Делия — женщина очень строгих принципов и, будучи католичкой, не решилась на официальный развод. Хотя я сторонник того, чтобы все было честно и открыто. Слишком уж много желающих сунуть нос в чужие дела! Мы действительно счастливы, но она до сих пор не может избавиться от навязчивой мысли, что живет в грехе. Именно поэтому я вынужден все держать в тайне. И что бы вы ни думали, уверен, что у вас нет достаточных оснований, чтобы арестовать меня по подозрению в убийстве! Хотя я верю в ваш здравый смысл. Единственное, о чем я вас прошу: не задавайте вопросов на эту тему моей жене, даже если вы сочтете необходимым надеть на меня наручники. Я пообещал быть откровенным с вами, инспектор, и выполнил обещание.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил Хемингуэй. — Но я не могу вам ничего обещать. Без необходимости, поверьте, не собираюсь беспокоить вашу супругу. У меня нет больше к вам вопросов, сэр. Можете возвращаться к своим делам.

— Спасибо и на том, — угрюмо поблагодарил Линдейл. — Простите, но я действительно должен бежать.

Хемингуэй вернулся к машине.

— Пройдемтесь немного, Хорэйс. А вы, Мелкинфорп, езжайте в Фокслейн и ждите нас там.

— Итак, сэр? Есть новости? — спросил Харботл.

— Надо заметить, то, что он говорил, звучит очень правдоподобно.

— Слишком правдоподобно?

— Не сказал бы, что слишком. Он вовсе не переиграл своей роли. Хотя был явно ошарашен моей осведомленностью. Я не стал ссылаться на то, что все узнал через Скотленд-ярд. Мне искренне жаль этого парня. Его жизнь действительно не сахар. Жена его, или как бы ее ни назвать, убеждена, что она отъявленная грешница. Незавидная ситуация, согласитесь. Но только не пытайтесь просветить меня на тему что есть грех, а что нет. Договорились?

— Не буду, сэр. Хотя на самом деле грех он и есть грех! — веско заметил Харботл. — А ведь это и есть та самая тропинка, по которой Линдейл и сквайр возвращались в тот вечер из Седар.

— И именно здесь сквайр свернул в сторону своих земель. И если он и есть тот человек, которого я ищу, то у него была прекрасная возможность припрятать где-нибудь поблизости ружье и, когда Линдейл скрылся из виду, взять его и двинуться к Фокслейну.

— Но выстрел же был произведен не из его ружья. Это показала экспертиза, — возразил Харботл.

— Возможно, нам придется изъять винтовки его арендаторов.

Харботл нахмурил брови.

— Не думаю, что сквайр использовал бы чужую винтовку, тем более кого-то из своих людей.

— Вполне возможно, что вы так и думаете. Совсем недавно вы были убеждены в его кристальной честности.

— По крайней мере, у вас пока нет доказательств его вины, сэр.

— Кстати, Хорэйс, по этой тропинке прекрасно могла пройти и мисс Уоренби, подойдя к Фокслейну сзади. Именно такую версию выдвинул Драйбек.

— Вы забыли, шеф, что не должны верить ни единому его слову, — усмехнулся Харботл.

— Должен признаться вам, что я не верю очень многим из них. Ну да ладно, я хочу еще раз осмотреть место преступления.

Пройдя около двадцати ярдов, они оказались возле Фокслейна, выглядевшего абсолютно безлюдным, несмотря на дневное время. От скамейки, на которой был найден труп Уоренби, остался лишь след на траве.

— Как вы думаете, Хорэйс? Надо ли быть профессиональным стрелком, чтобы попасть с такого расстояния в голову человеку?

— Ну если не профессионалом, то хорошим стрелком быть безусловно нужно. Именно поэтому, сэр, у меня сразу отпала мысль о причастности к убийству Мэвис. Думаю, эта девушка вообще никогда не держала в руках оружия.

— Удивляюсь, почему убийца стрелял с такого дальнего расстояния, когда была возможность подойти ближе. Ведь попасть в цель с такого расстояния у непрофессионала немного шансов.

— Согласен, И что вы думаете по этому поводу, сэр?

— У нас есть доказательства, что выстрел был произведен именно с этого места. Убийца хорошо знал расположение окон дома Уоренби и боялся, что тот заметит его именно из окна. И возможно, что так оно и случилось. Пойдемте, Хорэйс, посмотрим на любимую скамейку мистера Биглсуэйда.

Подойдя ближе, они обнаружили, что скамейка не пустовала.

— Добрый день, мистер Биглсуэйд! — поприветствовал старика Хемингуэй.

— Добрый! — огрызнулся Биглсуэйд.

— Вы сегодня явно не в духе, сэр, — заметил старший инспектор.

— Разочаровался я в тебе! Вот что я тебе скажу. Послушал бы меня тогда, давно бы уже надел наручники на Дитчлинга. Кстати, что это за парень с тобой?

Вопрос относился к Харботлу. В голосе старого бузотера сквозило недовольство.

— Это свой человек, мистер Биглсуэйд. Вам не стоит волноваться, — заверил старика Хемингуэй. — Инспектор Харботл — мой помощник.

— А послушал бы меня, не нужен был бы тебе никакой помощник. Сказал ведь, что слышал я выстрел.

— А как получилось, сэр, что вы слышали всего один выстрел? — вежливо спросил старший инспектор.

— Один был — один и слышал.

— Но Рэг, которого я уже допросил, сказал мне, что он стрелял несколько раз.

— Этот прохвост наврет тебе с три короба, а ты и уши развесил!

— Но он же стрелял по мишени.

— Да он тебе скажет, что стрелял по стаду динозавров, ты и этому поверишь! Тоже мне полицейский! Да стреляй он в карьере, то кто бы услышал выстрел?! В Торндене нет человека, который бы разбирался в стрельбе лучше, чем я. Запомнил? Звук выстрела донесся вон оттуда, — старческий палец указал в сторону Фокслейна.

— И вы смогли его расслышать? — удивился Хемингуэй.

— Слух-то у меня что надо. В свое время многие бы хотели, чтобы он у меня был похуже, — гордо сказал старик.

— А что было дальше, после выстрела? Видели вы кого-нибудь, кроме Рэга Дитчлинга?

— Нет, не видел, — признался старик. — Да и вообще меня это мало волнует. Я не какой-то там легавый.

— И через сколько времени после выстрела вы увидели Рэга, сэр?

— Минут через десять. Не более того, — подумав, сказал Биглсуэйд. — Так что послушай ты меня тогда, давно бы уже надел на него наручники!

— Очень благодарен вам, мистер Биглсуэйд, — сказал Хемингуэй, поднимаясь со скамейки. — А теперь нам с инспектором пора идти.

— Старик вовсе не выжил из ума, — сказал коллеге Хемингуэй. — Он куда сообразительней многих идиотов, которые о нем злословят. Хотелось бы мне побольше узнать о выстреле, о котором он говорит.

— Но зачем, шеф? — удивился Харботл. — Ведь даже если он действительно слышал этот выстрел, то прозвучал тот как минимум за час до убийства и не имеет к делу никакого отношения!

— Я уже говорил вам сегодня, Хорэйс, что, несмотря на наличие девяти подозреваемых, у меня сложилось впечатление, что мы идем по неправильному пути. И сейчас я, кажется, окончательно в этом убедился.

 

Глава 16

— А теперь в Фокслейн, сэр? — спросил у Хемингуэя Харботл.

— Прежде всего, подальше от Биглсуэйда. Мне надо подумать, — ответил Хемингуэй.

Пройдя около сотни ярдов в направлении Фокслейна, Хемингуэй присел на траву и закурил трубку. Харботл наблюдал, как он внимательно, цепко рассматривает окружающую местность. Инспектор пытался понять, какую проблему пытается разгадать его шеф.

Неожиданно Хемингуэй произнес:

— Наша ошибка, Хорэйс, в том, что мы уделяем внимание тому, что можно назвать основными мотивами преступления, и почти все мелочи упускаем из-под контроля. И этот убийца, надо сказать, начинает изрядно меня бесить.

— Что касается меня, то я в принципе ненавижу всех убийц, кем бы они ни были, — отреагировал Харботл. — И не понимаю, почему именно этот убийца должен бесить вас больше, чем любой другой. Ведь это не такое уж сложное дело. Беда лишь в том, что у нас слишком много подозреваемых, имеющих реальные мотивы.

— Когда вы так говорите, Хорэйс, мне начинает казаться, что я просто дилетант в криминалистике.

— Но факты, сэр! Если даже поставить под сомнения показания мисс Мэвис о том, что убийство произошло между семью пятнадцатью и семью двадцатью, то уж гильзу, найденную Карсфорном, никак нельзя не брать в расчет. Проблема в том, что полдюжины людей, имевших мотивы для убийства, не обеспечены прочным алиби.

— Гениально, Хорэйс! Пойдемте. Может, по дороге вы мне подбросите еще какую-нибудь блестящую идею.

— Что бы вы ни говорили, сэр, но я уверен, что убийство не было тщательно и детально спланировано. Убийца не мог знать наверняка, будет ли Уоренби в это время в саду. Ему просто повезло, что он застал жертву вне дома на скамейке. Убийца, скорей всего, собирался зайти в дом или в сад, откуда Уоренби был прекрасной мишенью, если стрелять через открытое окно. И если бы он и в самом деле поступил именно так, то мисс Уоренби непременно бы его увидела.

— Продолжайте, Харботл. Мне кажется, ситуация немного начинает проясняться.

— Вы не согласны со мной?

— Это не главное, согласен я или нет. Говорите, пока я вас не остановлю.

— Не вижу смысла в разговоре, если вы не согласны ни с одним моим словом, — хмуро заметил Харботл.

— Тогда, Хорэйс, я, вероятно, мог бы обойтись и без помощника, если бы никогда не нуждался в вашем мнении.

— Хорошо, сэр. Если брать в расчет то, что убийца распланировал все до мелочей, то нельзя упускать и то, что он в основном рассчитывал на удачу. Он должен был все сделать очень быстро, так как рисковал попасть на глаза гостям, расходившимся из Седар в обе стороны. Столкновение с кем-либо из них было исключено. Более того, в любую секунду могла появиться мисс Уоренби. Да и сам Уоренби мог оказаться не на скамейке, представляя из себя прекрасную мишень, а, скажем, в глубине дома или на втором этаже.

— В наших словах есть здравый смысл, Хорэйс. Не могу с вами не согласиться и хочу сказать, что убийца не спешил и не подвергал себя ненужному риску.

— Но какова тогда ваша версия, сэр?

— Уоренби был убит не в семь пятнадцать и даже не около того.

Инспектор изучающим взглядом посмотрел на Хемингуэя и после паузы произнес:

— Мне кажется, вы ошибаетесь, сэр. И именно в том, что думаете, что убийство было тщательно спланировано. Я считаю, что убийца припрятал ружье лишь в надежде, что может подвернуться удачный случай.

— Я пришел к этому выводу, тщательно изучая и анализируя всю имеющуюся у меня информацию. И это вовсе не случайная мысль. Припомните, ведь даже доктор Уоркоп не был уверен в точном времени смерти Уоренби.

— Не вижу особого смысла придавать мнению этого зануды большое значение.

— Допустим, — согласился Хемингуэй. — Но если помните, во время нашей первой беседы мисс Уоренби сказала, что ее дядя вообще крайне редко выходил в сад. Но и это не главное. Особенно настораживает меня место, где была найдена гильза. Ведь из этого однозначно следует, что Уоренби могли убить только тогда, когда он сидел в саду на скамейке.

— Вы хотите сказать, сэр, что Уоренби был убит в другом месте? — изумленно спросил Харботл.

— Именно так, коллега. И в этом случае отпадает версия, что он был убит именно в районе семи пятнадцати. Вероятно, его все-таки застрелили за час до этого. Именно тогда, когда старик Биглсуэйд услышал выстрел. И Глэдис, если вы помните, сказала мне, что Уоренби никогда не выходил из дома в тапочках. И это еще раз наводит меня на мысль, что он был убит не на улице.

— Хочу напомнить вам о том деле, сэр, когда убийца применил глушитель, а через час произвел выстрел в воздух, который все могли услышать. Тем самым он создал себе алиби. Второй выстрел был произведен с помощью детонатора, когда убийца находился в гостях.

— Ну так это было в том деле, Хорэйс. А сейчас перед нами нечто совершенно обратное.

— Понимаю, сэр. Но согласитесь, что ни один детонатор не воспроизведет звука выстрела ружья двадцать второю калибра. А мисс Уоренби утверждает, что слышала его именно в районе семи пятнадцати. Именно в это время, когда фактически ни у кого не было алиби, кроме молодого Хасвела и мисс Дирхэм. И я не думаю, что убить Уоренби за час до этого могла всеми уважаемая старая дева мисс Патердейл, да и к тому же произвести через час еще выстрел, чтобы вывести полицию на ложный след. Тогда, сэр, могу сказать, что не видел в жизни более искусного убийцу, чем мисс Патердейл.

— Не стоит делать убийцу из мисс Патердейл, Хорэйс, — прервал Хемингуэй инспектора. — И не надо убеждать меня в том, что второй выстрел был произведен с помощью какого-то устройства. Я и сам хорошо понимаю, что это не так. И произведен этот выстрел был исключительно для того, чтобы у нас с вами моментально появилась масса подозреваемых, не имеющих алиби.

— С вами сложно не согласиться, шеф, — нахмурив брови, проговорил Харботл. — И если вы действительно правы в том, что адвоката убили часом раньше, то это сужает круг поиска. Если убийство было совершено между шестью и шестью тридцатью, то у нас остаются Пленмеллер, мистер Хасвел, Ладислас и, я полагаю, мистер Клайборн. И самое откровенное отсутствие алиби из этой компании именно у Пленмеллера.

— И именно ему больше всех выгодно, чтобы время убийства принималось за семь пятнадцать, — заметил Хемингуэй.

— Тогда получается, что он, выстрелив разок в Уоренби, прячет ружье, а потом, после второго выстрела, делает это во второй раз. И я не могу поверить в то, что он спрятал оружие и в третий раз! Прятать оружие, из которого совершено убийство, в такой открытой местности! Мне кажется это невозможным. Тем более, у нею не было на это времени. Если верить хозяину «Красного льва», то Пленмеллер находился там с семи тридцати. И будь он хоть трижды хромой, не мог он сидеть у Крелинга, спрятав винтовку в штанину! А где тогда, спрашивается, было оружие и, вообще, чье оно?

Хемингуэй улыбнулся.

— В самом начале, Хорэйс, у вас было огромное желание повесить убийство именно на Пленмеллера, а сейчас, когда это стало почти реальным, вы убеждаете меня в том, что он не мог этого сделать.

— Но это несправедливо, шеф, — запротестовал Харботл. — Вы прекрасно знаете, что я никого не хочу обвинить в преступлении, кроме настоящего убийцы! Я сказал тогда лишь то, что он подходит на эту роль более чем кто бы то ни было. Может, за исключением этого Линдейла. И я действительно не вижу возможности, которой бы мог реально воспользоваться Пленмеллер, чтобы избавиться от ружья. Теоретически убийство мог совершить пастор. Ею не было в шесть часов в Седарах. Да и что он делал после того, как ушел оттуда, тоже неизвестно, ведь у больного прихожанина он провел всего несколько минут.

— Проблема лишь в том, что в это время его ружье было у Дитчлингов. Хотя не буду держаться за этот факт. Ружье в этом деле — вечный камень преткновения.

— Не хочу больше ничего говорить о пасторе. В отличие от вас я с ним не встречался. Думаю, нам стоит серьезней заняться этим поляком. Он говорил вам, что даже не знал о турнире в Седарах. Хотя, поверьте моему опыту, в таком месте подобное событие моментально становится известным всей округе. Его домохозяйки не было в тот вечер дома, и она не может подтвердить его алиби. К тому же у Ладисласа есть мотоцикл, что дает возможность действовать быстрее. Более того, он мог прекрасно доехать на нем до реки и выбросить ружье.

— Какое именно? — с интересом спросил Хемингуэй.

— Какое-нибудь из тех, что мы не успели проверить из официально зарегистрированных.

— Но что тогда заставило его ждать три четверти часа? Ведь его видели в Фокслейне в пять тридцать. Я согласен с вами, что убийца не хотел торопиться, но ведь не настолько, чтобы упустить такой удобный момент.

— Из того, что вы о нем рассказали, шеф, у меня сложилось впечатление, что он вспыльчив и неуравновешен. Да и нервы у него не очень. Возможно, что какое-то время он просто не мог решиться.

— Ерунда, Хорэйс! Если бы он и в самом деле болтался столько времени у Фокслейна, то его наверняка бы заметил кто-нибудь еще. Да и мотоцикл тоже бы не остался незамеченным.

— Но он вполне мог спрятать его в кустах или на тропинке, где сидел Биглсуэйд!

— Да если бы это было так, то старый хрыч засек бы его в ту же секунду. От его взгляда и слуха, как вы уже успели убедиться, ничто не ускользает. В любом случае он бы услышал грохот мотора.

— Но это еще ни о чем не говорит. Может, он просто задумал отомстить Дитчлингам за их шалости. Ребятки, видать, ему досаждали.

— Ну, хорошо, Хорэйс. Ваша точка зрения ясна — мотив был у Ладисласа вполне очевидный. Что вы можете сказать про Хасвела?

— С ним сложнее. Ведь мы не знаем, где он на самом деле был и что делал до восьми часов вечера. Домой он вернулся именно в это время: А он, как нам известно, ездил в тот день на своей машине. И чем больше я думаю об этом деле, тем больше убеждаюсь, что какой-нибудь транспорт убийце был просто необходим.

Харботл приумолк и неожиданно продолжил:

— А что насчет гаража самого Уоренби? Он ведь рассчитан на две машины, и что могло, например, помешать Хасвелу оставить машину именно там и забрать ее, когда мисс Мэвис убежала к мисс Патердейл?

— А кто мог дать гарантию, что мисс Мэвис, найдя труп дядюшки, поступит именно так? — поинтересовался Хемингуэй. — Не кажется ли вам, Хорэйс, что она могла просто позвонить в полицию или врачу Уоренби?

— Не уверен. Женщинам вообще свойственно терять голову, когда что-нибудь случается.

— И не только женщинам, Хорэйс! Голову вообще легко потерять при виде трупа. И никто не может сказать наверняка, как именно поступит сам в этом случае.

— А мне, сэр, кажется странным, что мисс Мэвис могла так ошалеть. Она, мне кажется, принадлежит к тем, кто обладает изрядным самообладанием.

— Мне так вовсе не кажется, — возразил Хемингуэй. — По крайней мере, ее поступок в этой ситуации меня ничуть не удивляет.

Он вытряхнул трубку и поднялся.

— Пойдемте, Хорэйс. Как бы то ни было на самом деле, нет смысла сидеть здесь и спорить, пока мы окончательно не убедимся, что выстрел и в самом деле прозвучал в шесть пятнадцать. И попытаемся найти в Фокслейне вторую пулю, выпущенную через час.

— Искать иголку в стоге сена? Убийца, возможно, выстрелил в землю, — хмуро проговорил Харботл.

Хемингуэй удивленно посмотрел на Харботла.

— Нет, конечно, не в землю, — поправил себя Харботл. — Если мисс Уоренби, как она говорит, действительно слышала шлепок от пули, попавшей в цель.

— Вот именно. Так что искать иголку в стоге сена нам не придется. Убийца хотел, чтобы мисс Уоренби дала именно такие естественно звучащие показания, и не хотел, чтобы вторая пуля была найдена. Я полагаю, что пулю надо искать в деревьях. Думаю, следует прежде всего осмотреть старую ель в парке у Фокслейна. Она мне кажется наиболее подходящей мишенью.

Через несколько минут оба инспектора подошли к дереву и тщательно осмотрели его.

— Думаю, шеф, если пуля здесь, то она должна засесть футах в десяти над землей, — предположил Харботл.

— Лучше не думайте, а подите сюда, Хорэйс. Посмотрите на эту выбоину в стволе. У вас есть с собой нож?

— Нож есть, но где мы возьмем лестницу?

— Попробую одолжить ее в доме. Если Глэдис дома, она нам ее даст.

— Но если она даст лестницу, то наверняка пойдет с нами посмотреть, что мы собираемся делать.

— Не волнуйтесь, Хорэйс. Я буду развлекать ее беседой на кухне, — пообещал Хемингуэй.

Они пошли по тропинке, ведущей к задней двери особняка. Судя по доносившейся из дома музыке, Глэдис была дома. Хемингуэй постучал, и вскоре с полотенцем на руке в дверном проеме действительно показалась Глэдис. Выслушав просьбу, она подозрительно спросила:

— Зачем вам лестница?

По ее тону было понятно: не в ее правилах давать кому-то пользоваться хозяйской собственностью. В конце концов Харботлу удалось завладеть лестницей, а Хемингуэй был приглашен в кухню на чашку чая.

— Ваш коллега не выпьет с нами чаю? — поинтересовалась Глэдис.

— Он никогда не пьет чай, мисс. Тем более… третий — лишний, — с улыбкой добавил Хемингуэй, вставая с кресла. — Вы не возражаете, если я пройду в кабинет мистера Уоренби?

— Как можно возражать полиции? — с кокетливой улыбкой ответила Глэдис. — А не могли бы вы минут пятнадцать подождать? Сейчас начнется моя любимая музыкальная передача, и я не хотела бы ее пропустить. А потом пройду вместе с вами.

— К сожалению, нет. Мы с инспектором торопимся в Белингэм, а идти со мной в кабинет вам совершенно не обязательно.

Заверив Глэдис, что в кабинете сохранится полный порядок, Хемингуэй позвал Харботла, и они прошли в холл.

— Нашли? — резко спросил Хемингуэй.

Инспектор разжал руку, и Хемингуэй увидел лежащий у него на ладони маленький сплющенный кусочек свинца.

— Да, теперь у нас кое-что есть. Отправим на экспертизу — пусть сравнят с той, что извлекли из головы Уоренби. Думаю, Карсфорн проведет ее сегодня же вечером, — сказал Хемингуэй.

— Хорошо бы найти гильзу, — вздохнул Харботл.

— Скажите спасибо, что нам удалось найти пулю. А гильзу, Хорэйс, мы уже никогда не найдем.

Хемингуэй и Харботл прошли в кабинет.

— Думаю, он сидел за столом, когда раздался выстрел. Мы должны обнаружить хотя бы малейшие следы крови, — произнес Хемингуэй.

— При осмотре мы не нашли ничего подобного ни на столе, ни на бумагах, — напомнил Харботл. Да и сейчас я ничего не вижу.

— По словам молодого Хасвела и Карсфорна, стол был завален бумагами и кровь не могла не попасть на часть из них. Безусловно, убийца забрал их. Надо будет поговорить с клерком Уоренби, чтобы выяснить, пропало ли что-нибудь. Осмотрите шторы, а я займусь ковром, — распорядился Хемингуэй. — Все, что мне нужно — это пара капель, — добавил он, вставая на колени и пристально изучая расшитый турецкий ковер. — Убийца вряд ли мог их заметить, если они попали на ковер.

— На шторах — ничего, — доложил инспектор. Он опустился на колени и принялся изучать пол возле окна.

— Возможно, перед тем как вытащить труп во двор, убийца обмотал чем-нибудь голову жертвы, чтобы не оставлять следов крови. Подойдите сюда, Хорэйс.

Харботл подошел к Хемингуэю и опустился рядом с ним на ковер.

— Срезайте. — Хемингуэй указал пальцем на небольшое багровое пятно на ворсе. — Ну что ж. Думаю, это доказывает мою версию. Будет небольшая работенка для Ротерхопа. Пойдемте, Хорэйс, — заторопился Хемингуэй, услышав приближающиеся шаги. — Кажется, сюда идет моя блондинка.

 

Глава 17

Оба детектива шли в сторону дороги на Триндейл. Перевалив через холм, они заметили, что у дома мисс Патердейл собралась большая компания. Миссис Мидхолм, окруженная пятью пекинесами, молодой Хасвел, мисс Дирхэм, одетая в очень идущее ей розовое летнее платье и огромную шляпу, и сама миссис Мидхолм, только что вышедшая из огорода, судя по большим, натянутым по локоть резиновым перчаткам, перепачканным землей.

Хемингуэй и Харботл, подойдя, поздоровались с компанией.

— Так и знала, что непременно встречу вас здесь, — заявила Хемингуэю миссис Мидхолм. — Я увидела полицейскую машину и сразу поняла, что вы приехали на место преступления. Мне очень хотелось бы с вами поговорить.

— Не занимайтесь глупостями, Флора, — резко бросила ей мисс Патердейл. — Неужели вы думаете, что господину инспектору больше нечем заняться, кроме как выслушивать ваши идиотские версии? Вы бы лучше шли домой и позаботились о ваших возлюбленных щенках.

— Моя драгоценная Уключина — самая лучшая маленькая мама! И щенки родились просто прекрасные. Чувствую, что кто-то из них обязательно станет чемпионом.

— Кстати, для вашего нового чемпиона я придумал хорошее имя, — сказал Чарльз. — Назовете его Уззи. Сокращенно от Узурпатора.

— Неплохое имя, — вмешался в беседу Хемингуэй. — Но мне кажется, что я знаю лучше — Умывальник. Или Укромный Уголок.

Миссис Мидхолм, польщенная вниманием к ее питомцам, не знала, чьему имени отдать предпочтение. Наступившее затишье нарушила мисс Патердейл.

— Не знаю, настроен ли мистер Хемингуэй тратить время на выдумывание идиотских кличек вашим собакам, Флора, но лично я свое терять не собираюсь. У меня много дел.

Она сухо кивнула Хемингуэю и направилась в сторону своих ворот.

Миссис Мидхолм рассмеялась:

— Старая добрая Мириам! Я всегда говорила, Эбби, что ваша тетушка — просто душка! Безусловно, господин инспектор, я хотела поговорить с вами не об именах для моих собачек. Ваш помощник передал вам мою информацию?

Вопрос, судя по интонации и взгляду, больше относился к Харботлу, который в ответ утвердительно кивнул.

— Вы, конечно, думаете, что я вмешиваюсь в ваши дела. Но, поймите, человек, живущий в Торндене, знает о своих соседях куда больше, чем посторонний, — сказала миссис Мидхолм.

— Но почему тогда инспектор должен отдавать предпочтение вашим версиям, а не, скажем, версии мистера Драйбека? — вмешался в разговор Чарльз.

— Это понятно даже малому ребенку, Чарльз! — заявила миссис Мидхолм. — Но я хотела сказать вовсе не об этом. Гуляя с моими ангелочками, я только что встретила этого ужасного старика Биглсуэйда. И он рассказал мне, что думает по поводу случившегося в субботу. Безусловно, это полная ерунда, что убийца — Рэг Дитчлинг. Все, кто знает эту семью, в один голос могут подтвердить, что эти люди вне подозрений! Я сразу поняла, что он все это выдумал! Он ведь отмечал время по бою часов в церкви, но церковные часы не были переведены на летнее время! Он говорит, что было шесть пятнадцать, а значит — на час позже по летнему времени!

— Да, верно, — удивленно согласился Чарльз. — Время было переведено.

— Я очень благодарен вам, миссис Мидхолм, но я уже учел это. К сожалению, вынужден с вами попрощаться. Нам пора.

— Как? Вы не хотели выслушать остальные версии? — разочарованно спросил Чарльз. — Например, сквайр считает, что убийство совершит…

— Как, и сквайр включился в расследование? — перебил его Хемингуэй.

— Конечно, как всякий добропорядочный житель Торндена, — ответил Чарльз. — Так вот, сквайр полагает, что убийца — человек из Белингэма, приехавший на машине или мотоцикле и спрятавший свою технику у него в гравийном карьере.

— А какова же ваша собственная версия? — поинтересовался Хемингуэй.

— Нет, нет! — рассмеялся Чарльз. — Не собираюсь выполнять за вас вашу работу и быть распространителем клеветы!

— Возможно, вы правы, — кивнул Хемингуэй.

— Надо бы, чтобы Мэвис подала в суд за клевету на этого Драйбека! — со злостью сказала Эбби. — А она, как узнала о том, что он болтает про нее, сказала, что мистера Драйбека вовсе неправильно понимают и он никогда не причинит ей зла!

— Я же говорила, что эта девушка просто святая, — с чувством произнесла миссис Мидхолм. — Надо признать, что она должна для всех нас стать примером!

Еще раз извинившись и попрощавшись, Хемингуэй и Харботл отправились к поджидающей их машине.

— Интересно, что они делали в Фокслейне? — спросила Эбби.

— Возможно, еще раз осматривали территорию, — предположил Чарльз.

— Главное, чтобы чего лишнего не наболтала Глэдис, — резюмировала миссис Мидхолм. — Слуги всегда вымещают свою злость на хозяевах, раздувая из мухи слона! Итак, я сказала им то, что хотела. Теперь спокойно можно идти домой. Улитка! Идем скорей к папочке!

— Как начет съездить куда-нибудь погулять? — предложил Чарльз Эбби.

— А ты вообще когда-нибудь работаешь? — язвительно спросила Эбби.

— Безусловно! Например, сегодня у меня страшно много работы в офисе, но ради такого случая я смог бы ее отложить.

Чарльз взял Эбби за руку и неожиданно поцеловал ее в щеку.

— Что это такое ты делаешь? — строго спросила мисс Патердейл, появившаяся из-за ограды дома.

— Делаю Эбби предложение, — серьезно ответил Чарльз.

— А нельзя ли зайти в дом? Обниматься и целоваться напротив моих ворот! Или ты, как всегда, шутки шутишь? — продолжала негодовать мисс Патердейл.

— Ни в коем случае! — запротестовал Чарльз. — Разве стал бы я совершать такое страшное надругательство над девушкой напротив чьих-либо ворот, особенно ваших, если бы не собирался жениться на Эбби?! Поцеловать! Девушку! В щеку! Нет, на такое злодейство Я не способен… А теперь, раз ее репутация уже под вопросом, она просто вынуждена принять мое предложение!

— Значит, как я понимаю, вы задумали жениться? — спросила мисс Патердейл. — Но если предложения нынче делаются в такой вольной форме, то я просто счастлива, что ни разу не вышла замуж!

— Принимаю это как ваше благословение, тетушка, — улыбнулся Чарльз, открывая перед женщинами калитку. — И к черту это убийство! Поговорим о чем-нибудь другом.

— И все же мне ужасно интересно, что они делали в Фокслейне, — сказала Эбби.

Детективы успели к этому времени добраться до Белингэма и сидели в полицейском участке. Нарсдейл изучал извлеченную из дерева пулю.

— Похоже на двадцать второй калибр, — проговорил он, не выпуская пулю из рук. — Но что делать, если и последнее отправленное на экспертизу ружье окажется не тем, которое мы ищем?

— То, что мы выяснили сегодня утром, может изменить положение вещей, — сказал Хемингуэй. — Мне срочно нужна экспертиза сегодняшней нули. Хорэйс, попросите регистр на лицензированное оружие.

Когда Харботл вернулся в кабинет, Хемингуэй сортировал на столе бумаги Уоренби.

— Пусть этим займется Купланд, — сказал старший инспектор. — Кажется, здесь есть ответ на какой-то запрос, который я не могу найти. Но это работа Купланда, а не моя. Принесли регистр? Хорошо.

— У меня список всех ружей двадцать второго калибра в радиусе двадцати миль от Торндена, сэр.

— Я помню, Хорэйс. Тридцать семь. Которые меня не интересовали и не интересуют. До сегодняшнего дня мы предполагали, что Уоренби мог быть убит только из ружья, исходя из расстояния, с которого, по нашему мнению, стрелял убийца. Теперь же мы знаем, что Уоренби был убит куда с более близкого расстояния. И меня интересует, какое еще оружие находится в Торндене.

— Карсфорн говорил что-то о револьвере майора, шеф…

— Хорэйс! Вы что, не знаете калибра армейских револьверов? Перестаньте говорить ерунду, — оборвал помощника старший инспектор.

На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. Неожиданно Хемингуэй поднял на Харботла глаза.

— Уже ближе к цели, Хорэйс. Несколько лет назад, при учете оружия, у Уолтера Пленмеллера был зарегистрирован автоматический кольт двадцать второго калибра, которого не оказалось в оружейной у Гевина Пленмеллера, когда я был там. Как вы думаете, Хорэйс, можно ли ходить с таким оружием, чтобы оно оставалось незамеченным?

— Конечно, сэр. Думаю, это вполне возможно, — ответил ошарашенный Харботл.

— Полагаю, нам надо вплотную заняться этим Пленмеллером, — заключил Хемингуэй.

— Но ведь мы против него совершенно ничего не имеем. Я полагаю, если бы было что-нибудь серьезное, нам бы давно об этом сообщили.

— Милый мой! Даже если Уоренби и раскопал бы что-нибудь про него и это действительно было бы, как вы говорите, серьезным, то, уверяю вас, никто, кроме Уоренби и его жертвы, ничего об этом не знал.

— Вы думаете, Уоренби шантажировал его? Честно говоря, я так не думаю, шеф. По-моему, Уоренби скорее мог просто принести ему какой-то вред. Пленмеллер мне кажется человеком, который может убить просто из мести. Но до сегодняшнего дня мы не обнаружили ничего подобного. Более того, стал бы убийца трепаться по всей округе о том, что необходимо избавиться от Уоренби, если он и в самом деле собирался его убить?

— Он дьявольски хитер, Хорэйс. Он даже не пытался выдумать себе фальшивого алиби и постоянно говорил о том, что совершенно спокойно может решиться на убийство, припоминая историю своего братца Уолтера. И он уверен, что для меня он слишком умен.

— Но не думаете же вы, шеф, что он мог пойти на убийство Уоренби только потому, что ненавидел его?

— Нет, так я и вправду не думаю. Если бы он просто ненавидел Уоренби, то придумал бы миллион путей, чтобы как следует ему досадить. Но Уоренби был человеком мстительным. Вспомните, как он осадил Линдейла. Я думаю, что в этом случае было нечто более серьезное.

— Но, шеф, — запротестовал Харботл. — Если бы Уоренби и впрямь его шантажировал, то стал бы Пленмеллер вести себя подобным образом, болтая о нем гадости и распространяя слухи на каждом углу?

Хемингуэй отрицательно покачал головой.

— Не думаю, что здесь имел место обыкновенный шантаж. Вы же помните слова Купланда о том, что его шеф любил выуживать информацию о прошлом людей, которую те предпочли бы скрыть. И делал он это для того, по словам того же Купланда, чтобы иметь тайную власть над своими жертвами. Линдейл сказал мне, что у него ничего нет из того, что могло бы пригодиться Уоренби. Однако тот очень удачно покопался в темных пятнах его биографии. Уоренби прекрасно знал, что Пленмеллер готов на все, чтобы вставить палки ему в колеса. И мы можем допустить, что в качестве ответной меры он решил раскопать какую-то грязь про Пленмеллера. Вы согласны, Хорэйс?

— Да, шеф. Подобное я мог бы допустить, — согласился Харботл. — К тому же Пленмеллер не из тех, кто легко поддается шантажу. А может, нам стоит уделить внимание обстоятельствам смерти его брата?

— Я уже думал об этом, Хорэйс, — медленно проговорил Хемингуэй. — И еще посмотрю материалы по тому делу. Вы ведь, кажется, уже знакомились с ними. Не так ли?

— Я читал лишь предсмертное письмо Уолтера Пленмеллера, сэр, которое нашел в столе Уоренби. Там больше ничего не было.

Хемингуэй нахмурил брови.

— Вы хотите сказать, что Уоренби из всех материалов по его смерти изъял лишь это письмо и хранил его среди своих бумаг?

— Должно быть, именно так, сэр, — вынужденно согласился Харботл. — Так как Уоренби одновременно был еще и коронером, то я не придал особого значения наличию этого письма среди его документов.

— В следующий раз, Хорэйс, при подобном стечении обстоятельств будьте добры ставить меня в известность. Я был уверен, что вы обнаружили и просмотрели все документы, касающиеся этого дела!

— Прошу прощения, сэр. Но я считал, что это не имеет никакого отношения к нашему делу. Даже Карсфорн сказал мне, что это было чистой воды самоубийство.

Хемингуэй достал из ящика стола письмо Уолтера Пленмеллера и внимательно его перечитал.

— Что же заставило Уоренби изъять только это письмо? Только не говорите чепуху, Хорэйс, что он сделал это лишь для того, чтобы чем-то досадить Пленмеллеру! Он имел в виду куда большее!

— Я и вправду так подумал, сэр, после всего того, что нам рассказал о Уоренби Купланд. Но теперь понимаю, что был неправ.

— Дайте мне папку, в которой вы нашли это письмо. Если офис Уоренби закрыт, узнайте, где живет Купланд, — распорядился Хемингуэй.

— Все сделаю, сэр, — пообещал Харботл.

— И узнайте, на месте ли главный констебль. Если он здесь, то я хотел бы с ним поговорить.

Через несколько минут дежурный сержант сообщил Хемингуэю, что полковник Скейлс прибыл в офис раньше обычного, чтобы обсудить что-то с суперинтендантом, и попросил Хемингуэя обязательно зайти к нему перед уходом из полицейского участка.

— Садитесь, Хемингуэй! — сказал полковник старшему инспектору, вошедшему в его кабинет. — Рад, что вы хотели поговорить со мной. Это означает, что у вас есть какие-то новости?

— Да, сэр, — ответил Хемингуэй. — Кое-что действительно есть. Я отослал пулю на экспертизу Ротерхопу и должен скоро получить ответ.

— Какую пулю? — спросил Скейлс.

— Пока ничего не могу сказать, сэр. Это длинная история, И лучше подождать результат экспертизы.

— Тогда закуривайте свою трубку и рассказывайте, — сказал полковник. — У вас есть еще что-нибудь ко мне? — спросил он у сержанта, находившегося в кабинете.

— Нет, сэр, — с сожалением ответил тот и вышел.

— Рассказывайте, — приказал полковник Скейлс.

— Сэмпсон Уоренби, сэр, был убит не в семь пятнадцать, как мы полагали, и не из ружья.

— Господи! Откуда такие сведения? — удивленно спросил Скейлс.

Хемингуэй рассказал главному констеблю то, что удалось узнать за последнее время. Тот слушал с большим вниманием, не упуская ни одной подробности. Когда Хемингуэй закончил, полковник сказал:

— Это и впрямь все меняет, и если Уоренби был убит между шестью и шестью тридцатью, то круг поиска убийцы значительно сужается.

— Если только убийство не совершил человек, про которого мы ничего не знаем, сэр. Но в это мне мало верится. Под подозрением остаются четыре человека: пастор, мистер Хасвел, молодой Ладислас и Гевин Пленмеллер. Если убийство совершил пастор, то я завтра же ухожу в отставку по профессиональной непригодности. Что касается мистера Хасвела, то в его виновность я верю, сэр, ничуть не больше. Более того, не вижу ни одного мотива, который мог бы послужить для него хорошим поводом.

— Я знаю Хасвела много лет. Мы дружим семьями. И если убийство совершил он, то я вынужден буду признаться, что ровным счетом ничего не понимаю в людях.

— Согласен с вами, сэр. Он вряд ли подходит на эту роль. Он угодил в квартет подозреваемых лишь из-за отсутствия алиби.

— Что касается этого поляка, Ладисласа, то у него мотив для убийства очевиден. А Пленмеллер!.. Возможно, он и мог это сделать, но зачем?! Похоже, какие-либо мотивы у него полностью отсутствуют.

— А вот в этом я как раз и не уверен, сэр, и именно об этом хотел с вами поговорить. У Уолтера был официально зарегистрированный кольт двадцать второго калибра. Я не обнаружил его в оружейной у Гевина Пленмеллера. Не знаю наверняка, каким оружием может располагать Ладислас, но мне с трудом верится, что у него может быть хоть что-то. Ведь подобное оружие могло остаться только со времен войны. Однако, насколько мне известно, ни в одной армии мира не используют револьверы двадцать второго калибра. Поэтому остается Пленмеллер, сэр.

— Ничего не могу вам сказать на этот счет, — признался полковник. — Если честно, то мне этот тип не по душе. Но что могло толкнуть его на убийство Уоренби? Если только воображение, воспаленное детективными романами и желание лично озадачить полицию…

— Не думаю, что на убийство его могло толкнуть воспаленное воображение, а вот завести полицию в тупик он действительно в состоянии. У меня есть сильное подозрение, что мы имеем дело с человеком, которому сошло с рук уже совершенное когда-то убийство и он с легкостью пошел на второе.

— Что вы имеете в виду, Хемингуэй? — не понял полковник.

— Я хочу знать, что случилось на самом деле с Уолтером Пленмеллером, который, по нашим данным, совершил самоубийство.

 

Глава 18

Некоторое время полковник Скейлс изумленно смотрел на Хемингуэя.

— У вас есть реальные соображения, которые натолкнули вас на подобный вывод?

— Да, сэр, — ответил Хемингуэй и выложил на стол письмо, написанное перед смертью Уолтером Пленмеллером. — Оно было найдено среди бумаг Уоренби. И меня очень интересует, почему оно хранилось у него в сейфе, отдельно от прочей судебной документации по делу, которое всегда подшивается в одну папку.

— Вы говорите, письмо хранилось отдельно? Но так никогда не поступают.

— Вот именно, сэр, — согласился Хемингуэй. — Соответственно у Уоренби были на это какие-то веские причины. И должен сказать, что это письмо и может стать ключом к разгадке.

Полковник прочитал письмо.

— Хорошо помню это дело и, надо заметить, я тогда от души сочувствовал Гевину.

— Отсюда следует, что Уолтер искренне ненавидел своего братца, — сказал Хемингуэй.

— Ерунда! Уолтер вовсе его не ненавидел. Он был тяжело болен. Военное ранение. Он страдал мигренями и бессонницей. Его специально консультировал приглашенный из Лондона специалист, который и прописал ему необходимые лекарства.

— А не принял ли он смертельную дозу снотворного?

— Это исключено. Помимо судебно-медицинской экспертизы, то же самое подтвердила и служанка, нашедшая лишь одну упаковку от лекарств.

— Но, сэр, если у него была возможность уйти из жизни при помощи снотворного, почему он тогда решил отравить себя газом? — с удивлением спросил Хемингуэй.

— Скорей всего, Уолтер просто не знал, какова смертельная доза. Не вижу ничего удивительного в том, что, выпив обычную дозу, от которой он должен был крепко уснуть, он включил газ.

— Возможно, — согласился Хемингуэй. — Если снотворное оказывало свое действие в течение минуты или двух. А если действие растягивается, предположим, на тридцать — сорок минут, то Уолтер выбрал не самый лучший способ свести с жизнью счеты.

— Поймите, Хемингуэй. Гевин был действительно прямым наследником Уолтера, но ведь Уолтер не был богат. Стал бы Гевин убивать брата, чтобы получить дом, содержать который в порядке у него попросту нет средств?

— Хорошо, сэр. Но обратите внимание на эти строки письма: «Ты приехал ко мне, чтобы получить от меня то, что тебе нужно». Похоже, что Гевин мог рассчитывать на какие-то средства. Ничего не всплыло на этот счет во время следствия?

— Нет. Об этом не было сказано ни слова. К тому же Уолтер сам говорил, что с трудом сводит концы с концами.

— Понятно, сэр. Но пару минут назад вы скачали, что Уолтер вовсе не ненавидел своего брата, а это письмо навело меня на противоположные мысли.

— Возможно, — кивнул полковник. — Но вы его просто не знали. Доктор Уоркоп нередко фиксировал у него нервные припадки, и, возможно, письмо и было написано в подобном состоянии. Я и сам однажды наблюдал его во время приступа. Он был вне себя от ярости. Но я убежден, что он по-своему любил Гевина. Сколько раз он клялся не пускать больше Гевина в дом, но когда остывал, то начинал тосковать по брату. У него ведь, из-за болезни, не было никаких друзей, с которыми он мог бы общаться. В сущности он был очень одинок. — Полковник закурил новую сигарету. — За пару недель до смерти, в очередной раз поругавшись с Гевином, он клялся всем подряд, что никогда больше не примет его в своем доме. А за три дня до смерти приехал сюда в Белингэм на специально нанятой машине, чтобы встретить Гевина на станции.

— Это интересно. И что же такого выкинул Гевин, чтобы за три дня довести Уолтера до самоубийства?

— Я понимаю, что это звучит странно, — согласился полковник. — Но доктор Уоркоп, который знал состояние здоровья Уолтера лучше, чем кто бы то ни было, уверен, что все произошло из-за психического нарушения. На суде Гевин сам говорил, что перед смертью Уолтер был в очень тяжелом состоянии и находился, что называется, на грани. И доктор Уоркоп в частной беседе сказал мне, что в таком состоянии он мог легко решиться на самоубийство и в этом нет ничего удивительного. Можно сказать, что Гевин несет моральную ответственность за смерть брата. Но он ведь даже не уничтожил письмо, которое его в какой-то степени дискредитирует. А наоборот, передал его в руки инспектора Фроптона. И это, надо заметить, делает ему честь. Что вы думаете по этому поводу теперь, Хемингуэй?

В это время на столе полковника зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Вас хочет видеть ваш коллега, Харботл, — сказал Скейлс Хемингуэю.

— Очень хорошо. Должно быть, он нашел то, о чем я его просил, — сказал Хемингуэй.

— Думаю, вам стоит самому ознакомиться с протоколами судебного заседания по этому делу, — подытожил полковник.

— Непременно, сэр, — пообещал Хемингуэй. Он взглянул на лежащее на столе письмо. — Когда читаешь подобное письмо в первый раз, то оно кажется обыкновенным предсмертным посланием самоубийцы. Но потом все же складывается впечатление, что все не так уж гладко.

— В каком смысле?

— Послушайте, сэр: «Ты приехал ко мне, чтобы получить от меня то, что тебе нужно. Это последнее письмо, которое ты от меня получишь. Твои злой язык окончательно довел меня, и я потерял остатки терпения и выносить твое общество больше не в состоянии…» И мне кажется, что Уолтер имел в виду, что не собирается больше терпеть брата в своем доме, а вовсе не кончать жизнь самоубийством, сэр! Постарайтесь понять это именно так, как я говорю.

В это время в дверь постучали и в кабинет вошел Харботл. Полковник взял в руки письмо и начал его перечитывать.

— И все же я уверен, что Уолтер совершил самоубийство, — проговорил полковник, дочитав письмо и отложив его в сторону.

Хемингуэй взялся за материалы следствия, принесенные Харботлом. Закончив чтение, он молча поднял глаза на Скейлса.

— Ну как? По-моему, теперь нам все должно стать понятным, — проговорил полковник.

— Все просто и гениально, — сказал Хемингуэй, усмехаясь.

— Опять что-то не так? — резко спросил Скейлс.

— К сожалению, да, сэр. Никому и в голову не пришло, что это письмо вовсе не то, за что его принимали. И возможно, я бы тоже не стал сомневаться, не окажись оно в сейфе Уоренби, где его, как вы понимаете, быть не должно.

— Вы хотите сказать, Хемингуэй, что Уоренби, будучи коронером, понял, что письмо выдавалось совсем не за то, чем оно было на самом деле? — Полковник был поражен собственной догадкой.

— Я полагаю, что Уоренби в голову пришли точно такие же догадки, как и мне. Пленмеллеру никак нельзя было наживать себе врага в лице Уоренби, который сразу начал искать компромат против Гевина, чтобы оказывать на него влияние. Уоренби был открыт доступ к следственным документам, на досуге он и стал изучать их повнимательней.

— А вы не считаете, что это подделка? Хотя я хорошо знаю почерк Уолтера и уверен, что это писал именно он.

— Я об этом не задумывался, сэр. А было ли письмо в конверте?

— Точно не помню. Сейчас мы выясним это у Карсфорна, — сказал полковник и поднял телефонную трубку.

Через несколько минут в кабинете появился Карсфорн.

— Никакого конверта не было, сэр. Пленмеллер передал инспектору Фронтону только письмо.

— Жаль, что мне не довелось увидеть конверт, — сказал Хемингуэй.

— Но его видела служанка. Она нашла его первой и сказала, что там было написано только одно слово: «Гевину».

— Почему вы думаете, что нам может понадобиться конверт? — спросил Хемингуэя полковник.

— Мне в голову пришла одна идея. На конверте должна быть проставлена дата. Вы ведь сказали мне, сэр, что за три недели до смерти Уолтер решил окончательно распрощаться с Гевином. Не так ли?

— Но несмотря на это, он принял его в своем доме, — ответил полковник.

Все трое внимательно наблюдали за Хемингуэем в ожидании продолжения.

— Я очень внимательно изучил письмо, и одна деталь кажется мне подозрительной. У Уолтера был размашистый почерк, а здесь, в дате, цифра два приписана очень близко к пятерке. И если посмотреть внимательно на то, как он пишет последнюю букву в слове «май», то можно предположить, что именно из нее сделана двойка, тем самым меняя пятое число на двадцать пятое.

Карсфорн не мог скрыть искреннего удивления догадке Хемингуэя, а Харботл с гордостью посмотрел на шефа.

— Так вы хотите сказать, что письмо было написано Уолтером именно во время их последней ссоры, за три недели до смерти? — изумленно спросил полковник.

— Чтобы ответить на этот вопрос, мы немедленно отправим письмо на экспертизу, сэр. Хотя оно должно было побывать там значительно раньше, — задумчиво проговорил Хемингуэй.

Харботл посмотрел на часы:

— Я могу еще успеть на шестичасовой поезд и завтра утром уже буду с результатом экспертизы.

Хемингуэй кивнул и протянул Харботлу письмо. Карсфорн, все еще не до конца пришедший в себя, спросил:

— Так значит, сэр, это было совсем не самоубийство?

— Не буду ничего утверждать, — сказал Хемингуэй. — Подождем заключения экспертов.

— Честно говоря, сэр, я начинаю все больше и больше верить в версию убийства, — проговорил Карсфорн.

— Если вы действительно правы с письмом, то у нас есть сильная улика против Пленмеллера, — согласился полковник.

— Нужна сильнее, — покачал головой Хемингуэй. — Мне нужен его кольт.

— К сожалению, прошло очень много времени и он наверняка успел от него избавиться.

— Он давно сделал бы это, если бы хотел, — заметил Хемингуэй.

— Вы думаете, сэр, что он может хранить его до сих пор?

— Не знаю. Не забывайте, он уверен, что мы разыскиваем ружье. Поэтому он вполне мог забросить пистолет в кроличью нору или закопать в землю. Или оставить у себя…

— Мы впятером прочесали, сэр, почти всю территорию Фокслейна, Вудлейна и прилегающих земель, но ничего не нашли, — признался Карсфорн.

— Я бы не удивился, если бы он попросту спрятал оружие у себя в доме, — предположил Хемингуэй. — Возможно, мне придется перечитать все его детективы на тот случай, если он уже обыгрывал подобную ситуацию.

— Боюсь, это будет напрасным занятием, — вздохнул полковник.

— Вы знаете, сэр, — обратился к Хемингуэю Карсфорн, — когда Уолтер Пленмеллер умер, Гевин должен был сдать все принадлежащее тому оружие. Но он, конечно, может сказать, что не знал этих правил, и раз лицензия брата не просрочена, то он ничего не сдал. Ну, а если прислать к нему констебля, чтобы он сообщил ему об этом и проверил все его оружие? Что тогда сделает Пленмеллер? Как он объяснит отсутствие револьвера?

— Спокойно сдаст оружие и скажет, что в глаза не видел никакого кольта.

— Но если он так скажет, то это будет звучать очень подозрительно, сэр.

— Возможно. Но тем не менее уличить его во лжи будет невозможно. Он с улыбкой пронаблюдает, как констебль проверит его оружейную, и искренне поблагодарит, если тому придется в поисках кольта вскопать весь огород.

— Удивительно, — вступил в разговор полковник, — что мы говорим так, словно не существует никаких сомнений в том, что Сэмпсона Уоренби и Уолтера Пленмеллера убил Гевин Пленмеллер.

— А их и не существует, сэр, — спокойно ответил Хемингуэй.

 

Глава 19

Фраза Хемингуэя заставила полковника пристально посмотреть на старшего инспектора.

— На чем основана такая уверенность, Хемингуэй?

— На интуиции, сэр, — не менее спокойно ответил старший инспектор.

— И каковы в таком случае ваши очередные действия?

— Если не возражаете, я хотел бы задействовать для небольшого расследования сержанта Карсфорна, сэр.

— К вашим услугам! — гаркнул сержант, не дождавшись ответа полковника.

— Вот и хорошо! Я хочу, чтобы вы поговорили с человеком, с которым вам уже приходилось беседовать. К сожалению, я не помню его имени. Пожилой человек, который один из первых дал показания.

— Я помню, сэр. Это Джордж Рагби.

— Да-да, припоминаю. Именно Джордж Рагби!

— И о чем бы вы хотели, чтобы я с ним поговорил?

— Вы мне сказали, что он видел тем субботним вечером миссис Клайборн и Гевина Пленмеллера, возвращавшихся из Седар. Мы сосредоточили свое внимание на том, не выглядел ли кто-то из них подозрительно, забыв выяснить одну немаловажную деталь. А именно — кого из них сэр Рагби видел первым, а кого вторым.

— Господи! — воскликнул сержант и посмотрел на Скейлса. — Старший инспектор прав. Я совсем упустил это из вида! Я должен мчаться в Торнден. Вы не возражаете, сэр?

— Не возражаю, — ответил полковник. — Но не забивайте о его возрасте. Постараетесь, чтобы он ничего не перепутал.

— Я все понял, сэр! В таком случае, не буду терять ни минуты, — выпалил сержант и вылетел из кабинета.

— Вы оказываете деморализующее влияние на моих сотрудников, — с хмурой улыбкой проговорил полковник. — Кстати, удалось вам выяснить что-либо еще по поводу сквайра?

— Я сообщил об этом моему шефу. Он заверил меня, что наведет необходимые справки, из чего я сделал вывод, что он и палец о палец не ударит, чтобы разобраться в делах мистера Айнстейбла.

— Не могу сказать, что очень об этом жалею, — искренне сказал Скейлс.

— Если у вас больше ничего ко мне нет, то с вашего позволения я пойду, сэр. Мне хотелось бы поговорить с мистером Купландом до возвращения из Лондона Харботла.

— Вы знаете, где он живет? — поинтересовался Скейлс.

— Да, сэр. Я это уже выяснил.

— Как и все остальное, — с уважением добавил полковник. — Желаю удачи! — он встал и протянул Хемингуэю руку.

Следующим утром Хемингуэй наслаждался в гостинице хорошим завтраком и неожиданно свалившимся на него одиночеством. Он ел яичницу с беконом, запивал ее кофе и просматривал газету со свежими новостями.

Он покинул гостиницу за пятнадцать минут до прибытия лондонского поезда и отправился через город пешком к станции. Прокладывая путь в многолюдной толпе на рыночной площади, Хемингуэй лицом к лицу столкнулся с Эбби Дирхэм.

— Добрый день, инспектор, — дружелюбно окликнула старшего инспектора Эбби. — За покупками?

— К сожалению, нет. А вот вы, я вижу, занимаетесь именно этим.

Обменявшись с Эбби несколькими вполне светскими фразами, Хемингуэй заметил, что она неожиданно потеряла всякий интерес к его персоне, внимательно глядя на кого-то, стоящего за его спиной. Повернув голову, Хемингуэй увидел молодого Хасвела.

— Так и знал, что встречу тебя здесь! — воскликнул Чарльз, не замечая присутствия старшего инспектора. И было очевидно, что Чарльз и вправду его не видит.

— Чарльз! Это какой-то кошмар! Ты хоть когда-нибудь бываешь на работе?

Старший инспектор, поняв, что в этой ситуации он явно лишний, решил не прощаться, а просто отправился своей дорогой…

Поезд из Лондона прибыл без опоздания, и через несколько минут к Хемингуэю подошел сияющий Харботл.

— Вы победили, шеф! — с гордостью сказал инспектор.

— А разве могло быть иначе? — удивленно спросил Хемингуэй.

— Дата на письме и в самом деле была исправлена. Суперинтендант передал вам свои поздравления.

— Рановато, Хорэйс. Осталась еще одна неразрешенная проблема.

— Кольт, шеф? Я думал об этом всю дорогу из Лондона. Не думаю, что у нас есть шансы его обнаружить. А что показала экспертиза по пятнам на ковре?

— Кровь. Группа та же, что и у Уоренби. Купланд, с которым я вчера беседовал, подтвердил отсутствие двух писем. Но ни то, ни другое не является уликой против Пленмеллера.

— Что обо всем этом думает полковник Скейлс? — поинтересовался Харботл.

— Полковник все еще сомневается. Но это меня мало волнует. Роль Пленмеллера для меня ясна. Оба преступления совершил именно он. Но суду нужны реальные факты. А для того, чтобы они были очевидны, Пленмеллер слишком умен.

— А вон и Пленмеллер, сэр.

— Где? — не понял Хемингуэй.

— Только что вошел в банк, — объяснил инспектор, указывая на противоположную сторону площади. — Не понимаю, как этот парень, после всего… — инспектор умолк, поняв, что Хемингуэй совершенно его не слушает.

— Кажется, я знаю! Идемте! — неожиданно воскликнул Хемингуэй и быстро направился в сторону банка. Харботлу ничего не оставалось, как последовать за шефом.

Оба инспектора вошли в банк и зашагали по направлению к окошку кассира. Пленмеллер, сидя за столиком, заполнял чек. Хемингуэй просунул в окошко развернутое удостоверение, и кассир тут же оторвался от своих дел.

— Управляющий у себя? — резко спросил старший инспектор.

— Думаю да, но… я пойду и посмотрю…

— Это его кабинет? — Хемингуэй кивнул головой в сторону застекленной двери.

— Да, но…

— Спасибо, — вежливо оборвал кассира Хемингуэй и, прикрываемый с тылу ничего не понимающим Харботлом, подошел к Пленмеллеру.

— О, Скотленд-ярд?! Чем-нибудь могу быть вам полезен? — с ухмылкой спросил Пленмеллер.

— Хочу кое о чем вас спросить, сэр. Но здесь слишком тесновато. Пройдем в офис управляющего, — вежливо, но настойчиво проговорил старший инспектор.

— В вашем полном распоряжении, джентльмены. Но если не возражаете, сначала предъявлю мой чек. Да и вряд ли управляющему понравится, что…

— Я спешу, сэр. А управляющий, уверяю вас, не имеет ничего против.

— Это так срочно? — растерянно спросил Пленмеллер.

— Да, сэр. Но это не займет у нас много времени.

Пленмеллер, в сопровождении обоих инспекторов, вошел вслед за Хемингуэем в офис.

— Мистер Пленмеллер? — удивленно спросил управляющий, оторвавшись от бумаг из-за неожиданного визита. — Э-э… Старший инспектор Хемингуэй? Вы хотели меня видеть?

— Точнее говоря, сэр, вас хотел видеть мистер Пленмеллер. В понедельник он сдал на хранение в свой сейф коробку, а сейчас хочет показать мне ее содержимое. Только сначала, Харботл, наденьте на мистера Пленмеллера наручники!

* * *

— Но откуда вы могли это знать, шеф? — допытывался Харботл.

— А я и не знал, Хорэйс, — спокойно ответил Хемингуэй. — Я лишь испытал судьбу.

— Вы хотите сказать, что руководствовались одной лишь интуицией, — протянул Харботл. — И поняли это только тогда, когда я увидел Пленмеллера, входящего в банк?

— Не совсем так, милый мой. Зная психологию Пленмеллера, я еще полностью доверился своему чутью.

— Господи! Шеф! Вы отдаете себе отчет в том, где бы вы были сейчас, не будь в сейфе кольта?

— Да там же, где и сейчас, Хорэйс. Поверьте, я бы арестовал его в любом случае. Пленмеллер, надо отдать ему должное, прекрасный актер. Но когда он увидел меня в банке, одним взглядом выдал себя с потрохами. Испугался, должно быть, до полусмерти.

— Но ворваться в банк?! Заявить управляющему, что его клиент хочет показать вам содержимое его сейфа?! На это нужно предъявить соответствующий ордер, — педантично заметил Харботл.

— Слишком много воды бы утекло, Хорэйс, за то время, пока вы бы обосновывали необходимость в выдаче вам ордера. Не думаю, что Пленмеллер настолько терпелив, чтобы дожидаться нашей нерасторопной Фемиды! — весело ответил Хемингуэй. — А у меня имелось целых две веских причины, Чтобы завершить дело одним ударом!

— Какие же у вас могли быть причины? — недовольно пробурчал Харботл.

— Ну, во-первых, если вы неравнодушны к театру, то должны понимать, что эффектное действие во сто крат интереснее долгих и нудных переговоров. Это, так сказать, эстетическая причина. А вторая — совершенно практическая. Дело в том, что в субботу начинается мой двухнедельный отпуск. Вот я и решил слегка ускорить развязку.

Ссылки

[1] Крайний предел (лат.).

[2] Коронер — в Великобритании: особый судебный следователь, ведущий дознание в случаях насильственной и внезапной смерти.