Истерли-Вудс находился всего в двух милях по прямой от дома миледи Лоуестофт, и Джон быстро преодолел это расстояние. Он явился, когда в доме уже зажглись огни, и увидел миледи, сидевшую в ожидании в холле. Экипаж сэра Энтони стоял на дороге у входа. Джон стащил с головы шляпу и заговорил, прежде чем миледи открыла рот.

– Я доставил сэру Энтони поручение от мистера Мерриота, миледи, – громко доложил он, чтобы это было слышно и лакеям за дверью.

Черные глаза миледи неотрывно смотрели на него.

– Да? – сказала она. – И что?

– Велел передать вам, миледи, что он не обеспокоит вас приездом, раз мистера Мерриота увезли. Он дал мне и записку к своему слуге.

– Ба, да ведь это всего-навсего нелепая ошибка! – вскричала миледи. – Мистер Мерриот сразу вернется! А куда же поехал сэр Энтони?

– Он сказал, что по дороге заедет к приятелю и переночует у него, миледи. – Он вспомнил про кобылку и сказал удрученно: – А гнедая потеряла подкову, миледи, и, с вашего позволения, я ее оставил у кузнеца.

Миледи кивнула. Ее глаза явно чего-то искали на лице Джона, но она ничего не могла прочесть.

– Ваша хозяйка в плачевном состоянии, – сказала она ему многозначительно.

– Да, миледи? Я отдам записку слуге сэра Энтони!

– Конечно, и скорее. А потом поднимитесь наверх и приготовьте смену белья для мистера Мерриота. Ему нужно отвезти немедленно все это. Схватить человека, не дать даже собраться!.. Ужасно! – Она повернулась, взмахнув пышными юбками, и побежала вверх по широкой лестнице.

Джон поскорее отдал записку сэра Энтони его слуге и побежал вслед за миледи в комнату Робина. Он влетел туда без всяких церемоний и застал своего хозяина, одетого в камзол и штаны, натягивающим высокие сапоги.

– Ради Бога, Джон, хоть вы уговорите его послушать голос разума! – умоляла миледи.

Лицо Робина было каменным и упрямым. Он едва взглянул на миледи.

– Довольно, мэм, довольно! Неужели вы думаете, что я буду сидеть здесь, когда мою сестру потащили в тюрьму под стражей?

Джон закрыл за собою дверь.

– Она в безопасности, сэр. Робин бросил натягивать сапог:

– Как?!

– Сэр Энтони забрал ее с собой, сэр. Он везет ее в Гемпшир и велел передать вам, что она будет там под его защитой.

Миледи ахнула.

Робин повернулся с креслом к Джону:

– Вот это да! Человек-гора? Но как это было, Джон?

Джон оживился.

– Сэр, и вы не сделали бы лучше! И даже милорд! Сейчас на лондонской дороге стоит карета, оба стража лежат внутри связанные, лошади запутались в постромках, и все в жутком состоянии. – Он засмеялся, вспомнив прелестную картину.

Миледи присела на край кровати.

– И все это сделал сэр Энтони? Не может быть!

– Мы орудовали вдвоем, миледи, но сэр Энтони все придумал. Да, неплохая голова у него на плечах! Как он управляется с лошадью – я такого еще не видел! Просто чудо, мастер Робин!

– Но рассказывайте! – Миледи захлопала в ладоши.

Глаза Робина сияли любопытством.

– Давай-ка Джон, начнем с начала, ладно?

– Точно, сэр. Надобно вам знать, что я помчался к милорду, как только эти два стервятника посадили мисс Прю к себе в карету. Я знаю дорогу через поля, и я их быстро обошел. Тут вижу, навстречу мне сэр Энтони, он-то у меня выпытал всю правду. – Джон усмехнулся. – Не пустил меня ехать дальше, а сказал только: «Теперь это мое дело!» Да, мастер Робин, с таким не поспоришь. Он решил, что мы остановим карету и освободим мисс Прю. Он ее повезет к сестре, сказал, а я – чтобы сегодня же вечером увез вас, сэр. Так я и сделаю, – добавил он с ноткой воинственности.

– Да ладно, не беспокойся, – отмахнулся Робин. – Значит, ты говоришь, сэр Энтони решил захватить карету и ускакать с пленницей?

– Вы слушайте, как было, сэр! Мы оба замотались шарфами до глаз. Сэр Энтони вытащил шпагу. Мы ждали в рощице, пока их карета не покажется из-за поворота. Тут сэр Энтони и говорит мне: «Прямо вперед, на них!» Ну, у меня так не получилось, хоть и я хороший наездник. Он был на своей чалой, небось, знаете ее сэр? Мощная лошадь, один круп чего стоит, а уж скачет!.. Сэр Энтони вылетел с опушки, я и глазом моргнуть не успел. Ох ты, думал, чалая налетит грудью прямо на дышло!

Во время этого рассказа миледи только растерянно моргала. Все это так не вязалось с неторопливой вальяжностью сэра Энтони.

– Сколько же их было? – спросил Робин.

– Четверо, да никудышные все, сэр. Сэр Энтони свернул вправо, я подскочил на гнедой слева. У меня была дубина, я свалил кучера. Сэр Энтони так и рассчитывал, что лошади запутаются и будут биться в упряжи. Второй на козлах едва их удержал. Тут сэр Энтони распахивает дверцу, из нее вываливается один стервятник и прямо носом в грязь! Сэр Энтони спрыгивает с чалой, я уже рядом, хватаю поводья. Я сам могу связать человека мигом, вы знаете, но сонный джентльмен мисс Прю прямо чудеса вытворял. Он так быстро связал его по рукам и ногам – мигнуть не успеешь.

– Преклоняюсь перед горой! – сказал Робин. – Вот бы мне там оказаться! Ну а что делала Прю? Ведь не сидела сложа руки?

– Нет, сэр! Когда ее увозили, я подал ей трость со шпагой, так что, клянусь головой, она ее использовала. Она держала шпагу у горла второго в карете, пока сэр Энтони не вскочил внутрь и не отобрал у того пистолет, я так слышал. Ну, вот и все. Мы вскоре ускакали втроем, мисс Прю вместе с сэром Энтони. Доехали до Истерли-Вудс, а там я отдал кобылку мисс Прю.

Робин медленно стащил с себя сапоги.

– Господи! – произнес он. – Значит, прощай, Питер Мерриот!.. А она уехала охотно?

– О, еще бы! Она-то знает, что нельзя отказываться. Он велел мне привезти ее женское платье туда, к леди Эндерби, и поскорее. Потому что, сказал он, «ее маскарад кончился». Но сначала, сэр, нужно увезти вас. А то, как все это станет известно, целая свора ищеек сюда кинется.

Робин укусил ноготь.

– Если гора... Ах, что за человек! Увез Прю. Мне ничего не остается делать. Вечером я тихонько уеду.

Джон кивнул.

– Верно, только опять влезайте в свои юбки. Я сейчас еду к милорду. Наверное, он что-нибудь прикажет. Я с собой возьму вещи, как мне говорила миледи, – как будто везу их для мисс Прю в тюрьму.

– Поезжайте в моей двуколке, – сказала миледи.

– Слушаюсь, миледи. А вы оставайтесь здесь, мастер Робин, пока не привезу ответ от милорда.

Робин встал.

– Не бойся. Я исчезну, только когда все лягут спать. Тебя дождусь непременно.

Они с миледи отобедали в одиночестве в огромной столовой. Мисс Мерриот казалась совершенно убитой горем. Когда обед кончился, миледи настояла, чтобы бедная Кэйт легла в ее будуаре. Она отвела ее, дали бедняжке нюхательных солей и вызвала к себе толстую Марту, которой было сказано, что миледи позволяет всем слугам укладываться спать пораньше. Марта прекрасно поняла приказ и вышла. Миледи и Робин долго сидели в комнате, обсуждая странные события этого дня, а позолоченные часы на камине отстукивали минуты.

В десять часов Робин начал прислушиваться, не вернулся ли Джон. Ему не сиделось. Что за задержка, во имя Бога? Пришла Марта с горячим шоколадом и известила, что старый Уильяме наконец-то убрался к себе спать. В доме стояла тишина. Робин со свечой в руке тихо прокрался в свою комнату и почти час пробыл в ней запершись. Было почти одиннадцать, когда он вернулся в будуар миледи, одетый в камзол и штаны, в сверкающих высоких сапогах, со шпагой на боку. Он подошел к окну и остановился, прислушиваясь, глядя на освещенную луной дорогу.

Миледи разглядывала его профиль и, когда он оглянулся, почувствовав на себе ее взгляд, кивнула и сказала:

– Du vrai, дитя мое, ты больше нравишься мне мужчиной. Я не думаю, что кто-нибудь сможет разглядеть в тебе эту дерзкую мисс Мерриот.

– В самом деле, мэм? – Робин посмотрел в зеркало.

– Нет, нет, никоим образом. Я даже не знаю, в чем это изменение. – Она задумалась. – Мисс Мерриот имела довольно росту для женщины, но мастер Робин... нет, конечно, нельзя сказать, что он маленький, но...

– Я понимаю, мэм, вы щадите мои чувства. Но может быть, вся перемена в этом высоком галстуке и в зачесанных назад волосах? А в образе мисс Мерриот я всегда культивировал крайне непринужденный стиль.

– Н-ну, – медленно произнесла миледи. – И потом, мисс Мерриот была сплошная изысканность, а ты, дитя мое, ты... прямо сплошные мускулы и... je ne sais quoi, даже не знаю что.

– Надеюсь, мускулов у меня хватает, мэм, – скромно заметил Робин.

Несомненно миледи была права. Вместе с юбками Робин отбросил и все жеманство мисс Мерриот. У Кэйт была семенящая походка – у Робина крупный, быстрый шаг. Кэйт была томна – Робин энергичен. Кэйт то и дело принимала театральные позы, – а каждое движение Робина было быстрым и решительным. Кэйт могла говорить манящим голосом сирены – речь Робина была простой и сильной, точно так же как взгляд его был острым в отличие от кокетливого взора Кэйт. Объяснение было в том, что Робин был прирожденным актером. Он не просто играл роль, он полностью перевоплощался в нужный образ. Миледи Лоуестофт часто изумлялась совершенству его игры, поразительному вниманию к каждой детали женского поведения, но сейчас она подумала, что только теперь, когда он сбросил с себя женское обличье, она может поистине оценить его дар.

Миледи еще раздумывала об этом, когда с дороги донесся стук копыт. Через одну-две минуты они услышали, как у подъезда остановилась двуколка.

Робин всматривался в окно.

– Наконец-то Джон!.. О Господи, мэм, да с ним сам старый джентльмен!

Очевидно, Марта тоже не ложилась, чтобы впустить приехавших, потому что уже через несколько мгновений дверь будуара отворилась и вошел лорд Бэрхем, как всегда изысканно одетый, в алом камзоле для верховой езды под плащом, в светло-коричневых штанах и высоких сапогах.

– О, Роберт! – воскликнула миледи. Милорд изящно поцеловал ей руку, хотя и без обычных изъявлений восторга. Суровый взор его был устремлен на сына.

– Все это дело, – грозным голосом провозгласил милорд, – плачевно в высшей степени! Оно испорчено и загублено невероятным образом.

Джон, вошедший вслед за милордом, закрыл дверь.

– Всю дорогу он так, – шепнул он Робину. – Мы бы уже час назад приехали, кабы ему не приспичило во что бы то ни стало переодеваться, – добавил он.

– Я не привык разъезжать по полям в костюме для бала, – уничтожающе парировал милорд.

Было видно, что он глубоко расстроен. Леди Лоуестофт похлопала по дивану рядом с собой.

– Но сядьте же, дорогой мой Роберт! – произнесла она умильным голосом.

Милорд сбросил плащ.

– Прими! – коротко сказал он Джону. Тот повиновался, криво улыбаясь. Милорд поправил манжеты и наклонился смахнуть пылинку с сияющих сапог. Затем подошел к камину и, полностью игнорируя приглашение миледи, повернулся спиной к огню.

– Испортили и загубили! – повторил он. Казалось, что он обращается ко всем и ни к кому в частности. – Что, мои планы недостаточно хороши, что, они нуждаются в исправлениях? Что, у меня что-нибудь оставлено на волю случая? Со мной можно не считаться, отстранять меня, исправлять меня? Не повиноваться мне?!

Его слушатели чувствовали, что ответа от них не ожидают. Робин сидел верхом на стуле, положив руки на спинку и опираясь о нее подбородком, и терпеливо ждал.

Милорд обвел глазами комнату и прогремел:

– Нет и нет! – таким тоном, что миледи вздрогнула. – Вначале я составил планы. Они были великолепно продуманы. Я даже не воздаю себе должное – они были совершенны! Я дал приказы – понять их мог даже ребенок. Но только не мой сын. Разве я приказывал, чтобы Прюденс вмешивалась в это дело? Нет. Я говорил моему сыну, что желаю, чтобы он проводил мисс Грейсон домой, когда все будет кончено? Нет. Ни один человек, мало-мальски знающий меня, не решился бы и предположить, что я могу измыслить такую глупость. Мои же дети посчитали меня за нуль. Они вмешались в мой замысел! – Его пронзительный взор блистал огнем.

Робин вздохнул, не сводя взгляда с отца; миледи растерянно моргала; Джон, неподвижно стоявший у двери, сжал губы и смотрел на милорда так, как взрослый мог бы смотреть на утомительные выходки ребенка.

Обвиняющий взор милорда по очереди останавливался на каждом.

– Мое терпение и так превосходило все мыслимые границы. Когда до моих удивленных, моих неверящих ушей дошло все это, разве я дал волю справедливому негодованию? Нет, не дал. Возможно, я позволил мягкому упреку слететь с моих губ. Вполне довольно, сказал бы любой, чтобы предупредить моих детей, что в будущем они должны повиноваться каждой букве моего приказа. Но они не повиновались, они совершили вопиющую ошибку. Какой прок в моем порицании? Я промолчал. Я только сказал: «Ничего не делайте без моего приказа. Ждите моих указаний!» Когда вы приехали сюда – чего я не одобрял, – я именно это и сказал. Джону, моему слуге, я заявил еще более ясно: «Если что-либо случится с моими детьми, немедленно сообщи мне». Неуважение ко мне проявили не только мои дети, но и Джон.

– Как бы не так, милорд! И я вам твержу об этом целый час, коли не больше, что я как раз ехал к вам, когда встретил сэра Энтони. Кабы вы меня выслушали...

Милорд поднял руку.

– Вы прерываете меня на каждом шагу! Позвольте мне говорить! – Тон его лордства был отнюдь не просительный.

Джон беспомощно оглянулся на Робина, тот поднял в ответ палец. Робину было совершенно ясно, что его отец крайне раздражен мыслью, что кто-то другой мог участвовать в руководстве делом.

– Я сказал, что мной пренебрегли, – продолжал милорд. – Это правда! Трагическая правда! Вы думаете, я не предвидел ареста дочери? Возможно ли, чтобы я не подготовил плана на подобный случай? – Он замолк на мгновение. Робин, который именно так и думал, промолчал. Милорд, удовлетворившись тем, что никто даже не осмеливается возразить, величественно продолжал: – С первого же момента, как произошло отступление от моих первоначальных замыслов, следовало ожидать непредвиденных обстоятельств. Я ожидал их. Они произошли. Моя дочь арестована; мой слуга, еще не совсем потерявший способность считаться со мной, отправляется в путь, чтобы известить меня об этом. Он встречает сэра Энтони Фэншо. Он никогда не должен был делать этого!..

– Вот как? – не выдержал Джон. – И как же это я мог бы его не встретить?

– Да очень просто! Будь я на твоем месте, неужели бы я упал в объятия сэра Энтони? Конечно нет! Сэр Энтони – я извиняю его только потому, что он был лишен неоценимого преимущества моего воспитания, – видите ли, непременно должен вмешаться, непременно должен залезть своим неуклюжим пальцем в пирог, выпекаемый мной! А Джон? Говорит ли он сэру Энтони, что неразумно, более того, опасно вмешиваться в мои дела?

– Да, милорд, – неожиданно отозвался Джон. – Я ему это сказал.

– Ты расстраиваешь меня бессмысленным препирательством, – едко ответил его светлость. – Ты помогал, потакал ему в этом шумном, вульгарном спасении. Я, Тримейн-оф-Бэрхем...

– Ага, я так и ждал этого, – пробормотал Робин.

Милорд не обратил на сына никакого внимания:

– Я, Тримейн-оф-Бэрхем, разработал чуть ли не дюжину тонких планов для освобождения Прю. Теперь я их не раскрою. Они испорчены безрассудством и самодовольством!

Робин выпрямился на стуле.

– Чем сэр?

– Самодовольством! – произнес милорд. – Грехом, который мне отвратителен! Вы льстите себе, что можете выполнять все без моей помощи. Моя дочь, как я понимаю, разъезжает верхом по полям и лесам, как девчонка-сорванец с мужчиной, который еще не получил моего согласия на их брак. Подобное нарушение приличий заставляет меня онеметь! Достопочтенную Прюденс Тримейн уволакивают, как багаж, тайком переправляют в дом какой-то женщины, о которой мне ничего не известно, как если бы, и в самом деле, она была бы преступницей, спасающей свою жизнь!

– Вместо этого, – проговорил Робин, разглядывая кружева на манжетах, – она должна была бы смирно сидеть в тюрьме.

– А почему нет? – повысил голос милорд. – У меня было для нее алиби. Я бы вмешался в спокойной и неопровержимой манере. Все достоинство подобного поведения теперь ни к чему; мой сын вынужден бежать ночью, скрываясь от людей; конечно, поднимется шум и погоня, а я? Я снова все должен исправлять. Не будь я человеком с бесконечной изобретательностью и с невероятной целеустремленностью, я бы просто мог воздеть руки к небу и бросить все на произвол судьбы. Не имей я терпения ангела, я бы осудил все ваши затеи, как они того и заслуживают. Но я молчу. Я сношу все с кротостью. Мне предстоит распутывать узлы, созданные чужими руками. – Он остановился и стал нюхать табак.

Миледи сохраняла умильное выражение лица, но была перепугана.

– Все это так ужасно, Роберт, – согласилась она. – Принеси своему bon papa бокал бургундского, Робин.

Робин встал и пошел к столу, накрытому Мартой. Он подал милорду бокал вина. Милорд отпил из него в величественном молчании, исследуя букет. Его манеры претерпели вдруг внезапную и удивительную перемену.

Самым светским тоном он произнес:

– Прекрасное бургундское, дорогая моя Тереза. Я поздравляю вас.

Робин счел, что пришло время прервать молчание.

– Вы убили нас, сэр. Поверьте, мы – воплощенное раскаяние. Несомненно, нам не хватает тонкости. Но признаюсь, что я восхищен действиями сэра Энтони. Он мастерски сыграл свою роль.

– На своем уровне, – благодушно сказал милорд. – Недостойно, неуклюже превыше всяких слов, абсолютно не продуманно, но... но для всякого другого человека достойно похвалы. Я хвалю его. Я улыбаюсь при виде таких примитивных методов, но я умолчу, что на самом деле думаю о них. Сэр Энтони получает мое одобрение. – Ужасающая суровость исчезла с его лица. Он сел рядом с миледи и снова обрел былую благосклонность. – Сейчас нам следует обсудить, что же делать с тобой, Робин. Я прощаю тебя за совершенное. Я о нем больше не говорю.

– Едва ли вы можете надеяться обнаружить ум, подобный вашему, в моей бедной голове, сэр, – медоточиво заметил Робин.

– Я понимаю это, сын мой. И только поэтому терплю все это безрассудство. Я даже прощаю Джона.

Джон принял это с хмыканьем, мало похожим на выражение благодарности.

Милорд ласково смотрел на него через всю комнату.

– Ты делал все прекрасно, мой дорогой Джон, насколько я вижу. Когда я думаю о том, что ты был лишен моего руководства, я чувствую себя вынужденным признать, что вы с сэром Энтони весьма похвально выполнили дело. Но сейчас нам нужно подумать о Робине. – Он соединил кончики пальцев и улыбнулся сыну. – Я вижу, что ты готов исчезнуть... Мне не вполне нравится кружевная отделка у тебя на камзоле, но пусть. Ты немедленно отправишься с Джоном на побережье. Он знает куда. Если Лоутон – ты его не знаешь, но в свое время я имел с ним много дел, – если Лоутон придерживается планов, которые мы обсуждали в прошлом месяце, когда я был у него на борту, он должен был привести свою «Прайд о’Рай» для погрузки. Если его уже нет, то вскоре придут другие суда. Ты покажешь свое кольцо. Этого будет достаточно. – Он снял кольцо с мизинца и подал его сыну. – Но с тобой будет Джон. Мне не придется беспокоиться. Очутившись во Франции, проедешь в Дьепп. Твои чемоданы все еще у Гастона. Ты их заберешь и сядешь на первый же пакетбот в Англию под своим собственным именем. Запомни это! К тому времени ты сможешь найти меня уже на Гровенор-сквер. Джон убедится, что ты благополучно сел на корабль, и потом вернется ко мне. Он мне нужен.

– Да Господи, сэр! Нет нужды, чтоб Джон эскортировал меня в какое-то таинственное место! – возразил Робин.

– Безусловно, нужда есть, – ответствовал милорд. – Он знает, как надо вести себя джентльменам. Не думай и спорить со мной! Теперь с вами, Тереза. Завтра вы обнаружите побег мисс Мерриот. Вы поднимете шум; вы всем объявите, что вас жестоко обманули. Когда будут задавать вопросы, окажется, что вы познакомились с Мерриотами на водах и, в сущности, знаете о них лишь то, что можно узнать от таких случайно встреченных людей. Это понятно? Миледи сделала гримаску:

– О конечно! Но мне совсем не хочется выглядеть такой дурой, Роберт.

– Ничего не поделаешь, – сказал милорд. Робин поймал ее ручку и поцеловал.

– Мэм, мы бесконечно обязаны вам; по совести, вы были нашим добрым ангелом. Вы знаете, что я вам скажу, благодаря вас, – то же, что и Прю.

– Ах, это еще что? – Она отдернула свою руку назад. – Не нужно говорить мне это! И не благодарите меня, Робин. Придется побыть обманутой глупышкой. Ох, как я буду возмущаться!

– И прекрасно сделаете, дорогая моя Тереза, – уверил ее милорд. – Джон, седлай лошадей. Нельзя терять времени, сын мой; тебе пора ехать. Мы увидимся очень скоро. Тереза, я еду в город на вашей двуколке, если вы завтра пошлете за ней кого-нибудь, она будет в вашей конюшне на Арлингтон-стрит. Естественно, я не буду иметь к этому никакого отношения. Меня не было здесь сегодня ночью. Не забудьте! Робин, прощай! Когда будешь возвращаться, помни, что ты носишь имя Тримейнов. Джон, позаботься о моем сыне! – Говоря это, милорд поднялся, взял из рук Джона плащ и шляпу и с жестом, весьма напоминающим благословение Папы Римского, величественно покинул комнату.