На следующее утро, когда мистер Фитцджон завтракал у себя в квартире на Корк-стрит, на лице его было написано необычайно серьезное выражение, и, когда вошел слуга, чтобы доложить ему о приходе некоего джентльмена, он, удрученно качая головой, со вздохом поднялся из-за стола.

Визитная карточка джентльмена, которую Фитц зажал между пальцами, сказала ему очень немногое. Имя посетителя было ему незнакомо, адрес же, находящийся где-то в лабиринте улочек и переулков между Нортумберленд-Хаус и Сент-Джеймс-сквер, не произвел на него благоприятного впечатления.

Капитана Крейка препроводили в комнату, и мистер Фитцджон со свойственной ему прозорливостью, так не вяжущейся с его обликом херувима, мгновенно понял, что воинский чин этот господин присвоил себе сам. Подобное открытие не доставило ему удовольствия. Он был воспитан щепетильным отцом в строгих правилах всемерного уважения этикета, и ему хватило одного взгляда на капитана Крейка, дабы убедиться, что этот субъект не из тех, кого настоящий джентльмен пожелал бы видеть своим секундантом в таком деле чести, как дуэль. Первейшей обязанностью секунданта являлся поиск путей примирения, но, глядя на капитана Крейка, было понятно, что мысль об этом даже не приходит ему в голову. Он пришел только для того, чтобы согласовать время и место поединка, а также, от имени своего принципала, заявить о том, что тот сделал выбор в пользу пистолетов.

Мистер Фитцджон дал на это согласие, но, когда капитан, полагая мистера Фарнаби потерпевшей стороной, предложил дистанцию в двадцать пять ярдов, решительно воспротивился. Подобное расстояние окажется на руку более опытному стрелку и, сколько бы фигурок не выбивал в тире Мэнтона Перегрин, мистер Фитцджон не сомневался в том, что драться на дуэли ему еще не приходилось.

Словом, он отказался принять подобное условие, а когда капитан попробовал надавить на него, решительно заявил, что не считает мистера Фарнаби потерпевшей стороной. Удар кулаком действительно нанес сэр Перегрин, однако его к этому вынудили, причем намеренно.

После непродолжительных препирательств капитан уступил, и стороны сошлись на дистанции в двенадцать футов. Итак, о примирении не могло быть и речи. Мистер Фитцджон, прекрасно знакомый с Кодексом чести, понимал: после удара кулаком извинения не могут быть принесены либо приняты. Да и поведение капитана Крейка лишь укрепило его в убеждении, что, несмотря на очевидное осознание мистером Фарнаби собственной неправоты, последний не станет негласно подтверждать это, промахнувшись специально или же выстрелив в воздух.

После ухода капитана Крейка мистер Фитцджон не стал немедленно возвращаться к прерванному завтраку, а некоторое время стоял, мрачно глядя в огонь. Не будучи близко знакомым с мистером Фарнаби, он тем не менее кое-что слышал о нем. Тот вращался на задворках общества, предпочитая компанию грубоватых и неотесанных скоробогачей и авантюристов. Репутация его была отнюдь не безупречной. Прямых улик и обвинений против него не имелось, но он был замешан в нескольких компрометирующих делишках и считался первоклассным стрелком. Впрочем, мистер Фитцджон не ожидал фатального исхода завтрашнего поединка, полагая, что последствия будут слишком уж серьезными; однако его не покидало ощущение тревоги. Фарнаби не был пьян, да и судью на арене и устроителей никак нельзя было заподозрить в нечестной игре. Создавалось впечатление, будто Фарнаби намеренно искал ссоры с Перегрином. Но причины этого мистер Фитцджон понять не мог, как ни старался, и потому решил, что у него всего лишь разыгралось воображение. Покончив с завтраком, он, подхватил шляпу с перчатками и отправился пешком на Брук-стрит, благо идти было совсем недалеко. Прибыв к Тавернерам, он повелел доложить о себе, и его немедленно проводили наверх, в комнату Перегрина.

Перегрин же занимался утренним туалетом и был поглощен нелегким делом: когда мистер Фитцджон вошел, он как раз повязывал шейный платок. Завидев приятеля, юноша жизнерадостно провозгласил:

– Присаживайся, Фитц, и молчи, пока я не покончу с этим!

Мистер Фитцджон повиновался, выбрав стул, с которого мог наблюдать за потугами приятеля. Правильно угадав, что завтрашняя дуэль станет для Перегрина первой, он был вполне удовлетворен его беззаботностью. Фитцджону явно не придется краснеть за своего принципала: парнишка не лишился мужества и ничего не боялся. Фитцу не суждено было узнать, каких отчаянных усилий стоила Перегрину эта кажущаяся небрежность или сколько часов он провел без сна нынешней ночью.

После того как шейный платок был наконец должным образом повязан, Перегрин отпустил своего камердинера и обернулся.

– Ну как, ты все устроил, Фитц? – осведомился он.

– Завтра в восемь утра, в Уэстбурн-Грин, – коротко ответил мистер Фитцджон. – Я заеду за тобой.

Перегрина вдруг охватило странное чувство, будто все это происходит с ним не наяву, а во сне. Словно со стороны, он услышал собственный голос, на удивление спокойный и уверенный:

– Уэстбурн-Грин? Это где-то неподалеку от Паддингтона?

Мистер Фитцджон кивнул.

– Ты хорошо стреляешь, Перри? Твой противник выбрал пистолеты.

– Ты же видел меня у Мэнтона – или не видел?

– Я не видел тебя у Мэнтона, зато я видел Фарнаби, – угрюмо сообщил приятелю мистер Фитцджон. – Ты ведь сумеешь сохранить холодную голову, Перри, и не станешь медлить с выстрелом?

У Перегрина вдруг пересохло во рту, но он все-таки постарался, чтобы голос его прозвучал небрежно:

– Разумеется. Но я не стану пытаться убить его.

– И не надо, – согласился Перегрин. – Не думаю, что и он настроен на убийство. Просто не вижу для этого причин. В противном случае, ему придется скрываться, что, по-моему, совершенно не входит в его планы. Чем ты намерен занять себя сегодня?

Перегрин небрежно передернул плечами.

– Всякой ерундой, как обычно, мой дорогой друг! Я приглашен на обед в «Стар». Затем, скорее всего, мы отправимся на спектакль, а после отужинаем в «Пиацце».

– Отлично, – с одобрением отозвался мистер Фитцджон. – Только смотри, не пей слишком много и не засиживайся допоздна. А я, пожалуй, пойду и договорюсь с доктором. Думаю, он нам не понадобится, но его присутствие не помешает. Кстати, мне нравится твой жилет.

– Да, я тоже льщу себя надеждой, что он необычайно симпатичен, – ответил Перегрин и облизнул губы. – Фитц, я только что вспомнил… Кажется, у меня нет дуэльных пистолетов!

– Предоставь это мне. Я сам ими займусь, – успокоил его мистер Фитцджон и поднялся на ноги. – Ну, мне пора. Я заеду за тобой завтра в четверть восьмого.

Перегрин беспечно улыбнулся.

– Я буду готов. Не проспи!

– Можешь не волноваться! – ответил мистер Фитцджон.

Выйдя из спальни Перегрина, он спустился по лестнице в холл. Здесь весьма некстати столкнулся с мисс Тавернер, которая была одета для прогулки и как раз выходила из утренней столовой.

Кажется, она изрядно удивилась, встретив его в столь ранний час, и со смехом посмотрела на часы.

– Как поживаете? Прошу простить меня, но я никак не думала, что вы просыпаетесь раньше полудня! Что до Перри, то он тоже любит поспать: наверное, вы застали его еще в постели?

– Нет-нет, он уже встал, – заверил ее мистер Фитцджон. – У меня к нему было одно дело – ничего серьезного, сущий пустяк, но я решил покончить с ним с утра пораньше.

Мисс Тавернер, державшая в левой руке изумительной работы табакерку, инкрустированную перламутром, щелчком открыла ее и элегантным движением кисти взяла оттуда понюшку табаку.

– Наверное, дело все-таки было важным, раз заставило вас подняться еще до полудня, – заметила она.

Мистер Фитцджон, с неприкрытым удивлением наблюдавший за ее манипуляциями, сказал:

– О, одна мелочь насчет лошади, которую он собирался купить. Но, мисс Тавернер – только не обижайтесь, ради бога, – как правило, я не люблю, когда дамы нюхают табак, но вы проделываете это с таким изяществом! В жизни не видел ничего подобного!

Мисс Тавернер, целую неделю практиковавшаяся в этом нелегком искусстве, осталась более чем удовлетворена эффектом, произведенным на своего первого зрителя.

В этот момент на верхней площадке лестницы появилась миссис Скаттергуд, и мистер Фитцджон откланялся, выйдя из дома на улицу. На ступеньках он приостановился, раздумывая, к какому доктору лучше обратиться, отрицательно покачал головой в ответ на предложения нескольких носильщиков портшезов, готовых доставить его куда угодно, и, окинув рассеянным взором потрепанного субъекта, привалившегося к поручням лестницы соседнего дома, зашагал по направлению к Грейт-Ормонд-стрит.

Прибыв туда, взбежал по ступеням к дверям квартиры доктора Лейна и громко постучал в дверь, которая незамедлительно распахнулась перед ним. Спустя некоторое время он вновь вышел оттуда с видом человека, только что вполне успешно решившего важную задачу, кликнул извозчика и отправился к себе на Корк-стрит.

Получасом позже на Грейт-Ормонд-стрит показался тильбюри, остановившийся напротив дома доктора Лейна. В дверь эскулапа постучал второй джентльмен, которого тоже не замедлили принять. Его визит длился несколько дольше, чем мистера Фитцджона, но когда и он появился на пороге, то на его лице читалось выражение человека, удовлетворенного успехом своей миссии.

Тем временем Перегрин, после того как мистер Фитцджон покинул его, закончил свой туалет с несколько меньшей тщательностью, чем обыкновенно, и постарался не думать о завтрашнем дне. Мыслями он, однако, то и дело уносился к тому, что его ожидает, и вспоминал все известные ему дуэли со смертельным исходом. К счастью, они состоялись довольно давно. Единственными последними стычками, которые пришли на ум Перегрину, была дуэль герцога Йорка с полковником Ленноксом (состоявшаяся за три года до его рождения) и поединок лорда Кастельро с мистером Каннингом. Ни одна из этих дуэлей не закончилась смертью, однако за это время возможны были другие стычки, с участием менее известных личностей, о которых юноша попросту не слышал. Обмен выстрелами между ним и Фарнаби должен, вероятнее всего, положить конец ссоре, но не следовало сбрасывать со счетов и более серьезные последствия. Испустив вздох, Перегрин с тяжелым сердцем сошел в гостиную, дабы составить письмо сестре.

Он как раз трудился над выполнением этой нелегкой задачи, когда в комнату вошел мистер Тавернер.

Перегрин резко вскинул голову, вздрогнул от неожиданности и быстро спрятал письмо под чистый лист бумаги.

– О, это вы, не так ли? Доброе утро; вы пожаловали повидаться со мной или с Джудит? Но ее-то как раз и нет, она отправилась за покупками с Марией.

Мистер Тавернер, входя в комнату, задержал на нем пристальный взгляд и сказал:

– В таком случае, мне не повезло. Давеча она обмолвилась, что хотела бы побывать в Музее восковых фигур мадам Тюссо, и я пришел, чтобы сопроводить ее туда. Впрочем, это можно сделать и в другой раз. Кстати, я вам не помешал? По-моему, вы были чем-то заняты, когда я вошел.

– О нет, ничуть, ничего срочного, – сказал Перегрин, протягивая руку, чтобы позвонить в колокольчик. – Вы ведь не откажетесь от бокала вина, не так ли?

– Благодарю вас, капелька шерри будет очень кстати.

Появившийся слуга получил распоряжение, и Перегрин предложил кузену присаживаться. Мистер Тавернер, усевшись, завел речь обо всяких пустяках. Перегрин практически не слушал и отвечал невпопад: было очевидно, что мыслями он находится где-то далеко отсюда. Когда же принесли вино и слуга вновь удалился, мистер Тавернер негромко поинтересовался:

– Простите меня, Перри, но мне представляется, вы чем-то расстроены?

Перегрин с жаром принялся все отрицать и попытался перевести разговор на другую тему. Однако кузен продолжал выразительно смотреть на него, и в конце концов юноша сдался, с коротким смешком признавшись:

– Я вижу, вы обо всем догадались. Да, честно говоря, голова у меня занята другим. Мне нужно сделать кое-какие приготовления. Вы славный малый, Бернард и я могу довериться вам. Дело в том, что завтра утром я должен встретиться с Фарнаби в… словом, это не имеет значения где.

Мистер Тавернер отставил в сторону бокал с вином.

– Должен ли я понимать вас так, что это – дело чести? Речь идет о дуэли?

Перегрин пожал плечами.

– Я ничего не мог поделать. Этот субчик оскорбил меня, я влепил ему прямой в челюсть, а в ответ получил вызов на дуэль.

– Мне очень жаль, – мрачно сообщил ему мистер Тавернер.

– О, что до этого, я не жду каких-либо крайне серьезных последствий, – заявил Перегрин. – Но было бы неплохо принять некоторые меры предосторожности. Ну, вы меня понимаете. Когда вы вошли, я как раз писал письмо Джудит, а другое… мисс Фэйрфорд на тот случай, если рана моя окажется смертельной.

– Полагаю, вы не можете отказаться?

– Это совершенно исключено, – отрезал Перегрин. – Уверен, мне не надо призывать вас к молчанию. Вы ведь понимаете – я не хочу, чтобы об этом деле прознали моя сестра или мисс Фэйрфорд.

Мистер Тавернер поклонился.

– Разумеется. Можете положиться на меня. Кто выступает в роли вашего секунданта?

– Фитцджон. – Перегрин покрутил в пальцах брелок от часов. – Бернард, если со мной что-нибудь случится… короче говоря, если я не вернусь, вы ведь позаботитесь о Джудит, не так ли? Да, она пребывает под опекой Уорта, но он ей не нравится, а вы наш кузен, и потому сделаете все, чтобы с ней ничего не произошло.

– Да, – коротко ответил мистер Тавернер и поднялся. – А теперь я вас оставляю: вам надо уладить свои дела. Мне очень жаль, что так получилось, поверьте.

Остаток дня Перегрин провел очень разумно. Сначала наведался в Салон Джексона, где в спарринге позабыл о своих проблемах; оттуда направился на Альбемарль-стрит, дабы испросить разрешения прокатить мисс Фэйрфорд в своем тильбюри по Парку. Обед в гостинице Ричардсона, посещение театра на Друри-лейн и ужин в «Пиацца Кофи-Хаус» стали достойным завершением дня, и вскоре после полуночи он вернулся на Брук-стрит, слишком уставший, чтобы долго терзаться мыслями о предстоящем дне.

Камердинер Перегрина, которого пришлось посвятить в происходящее, ровно в шесть утра раздвинул занавески у его кровати и начал готовить бритвенный прибор. Перегрин в сбившемся набок ночном колпаке сел на постели и стал мелкими глоточками потягивать горячий шоколад. Одна из служанок, внеся вязанку хвороста, развела огонь в холодном камине. Утро выдалось сырым, промозглым, и необходимость одеваться при свете свечи чрезвычайно угнетала юношу. После того как служанка ушла, Перегрин встал с кровати, накинул на плечи халат и уселся перед зеркалом, дабы его побрили. Камердинер, которого он привез с собой из Йоркшира, выглядел мрачным, словно на похоронах, а когда Перегрин принялся тщательно выбирать, в какой из многочисленных костюмов облачиться, испустил тяжелый вздох, явно сочтя поведение хозяина недопустимо фривольным. Но Перегрин, в глубине души задававшийся вопросом, уж не делает ли он сейчас последний в своей жизни выбор, был твердо намерен показать, что даже сегодня не допустит несвойственной ему неряшливости в одежде. Он надел пару тускло-желтых панталон и легкий жилет, тщательно повязал шейный платок и натянул ботфорты с кисточками.

– Подай мою новую шляпу, Джон. Я надену просторное пальто для верховой езды и возьму синий платок в белый горошек.

– Ох, сэр! – простонал камердинер. – Никогда не думал, что доживу до такого дня!

Нижняя губа Перегрина предательски задрожала, но в глазах у него появился блеск, и он нервно рассмеялся.

– Ты! Это я должен спрашивать себя, доживу ли до вечера нынешнего дня!

– И зачем только мы приехали в этот Лондон?! – продолжал стенать камердинер.

– Помолчи! – оборвал его Перегрин, коему разговор этот не доставлял ни малейшего удовольствия. – Который час? Начало восьмого, не так ли? Что ж, помоги мне надеть пальто, уже пора выходить. Задуй свечи – светлеет. Письма, которые я тебе дал, при тебе?

– Они у меня в кармане, сэр, но я молю Господа, чтобы мне не пришлось с ними делать ничего, кроме как сжечь!

– Сожжешь, не волнуйся, – отмахнулся Перегрин, подхватывая шляпу и перчатки.

Вытянув правую руку, он пристально уставился на нее. Она не дрожала. Это немного приободрило его. Неслышно выйдя из комнаты, Перегрин спустился по лестнице. Камердинер следовал за ним по пятам, держа в руках канделябр, чтобы осветить ему погруженные в темноту ступеньки, и отодвинул засов на входной двери.

Напротив дома стоял опрятный экипаж, а на тротуаре застыл мистер Фитцджон, кутающийся в просторное пальто; он как раз сверялся со своими часами.

– До свидания, Джон, – сказал Перегрин. – Если мы больше не увидимся… словом, до свидания, и не забудь о письмах. Я не опоздал, Фитц?

– Минута в минуту, – заверил его мистер Фитцджон. Окинув Перегрина внимательным взглядом, он, похоже, остался удовлетворен. – Садись, Перри. Выспался?

– Выспался ли я? Еще бы! Спал сном младенца, пока слуга не разбудил меня сегодня утром! – откликнулся Перегрин, усаживаясь в экипаж.

– Будь я проклят, но ты ведешь себя как заправский бретер! – одобрительно заметил мистер Фитцджон. – Сегодня у тебя первая дуэль, или тебе уже приходилось драться раньше?

– Нет. Честно говоря, сегодня у меня первый раз, – признался Перегрин. – Но, надеюсь, не последний.

– На этот счет можешь не волноваться, – чересчур уж сердечно заявил мистер Фитцджон и принялся тыкать в сиденье напротив кончиком своей трости. – Ты не хочешь убивать его, и я ни за что не поверю, будто он намерен убить тебя. Но при этом, Перри, не вздумай рисковать и спускай курок, как только прозвучит команда, понял? Ты ведь уже стрелял у Мэнтона, верно? Словом, не медли. Все, что от тебя требуется, – представить, будто ты в тире и стреляешь по мишеням. Разницы нет никакой.

Перегрин отвел глаза от мелькавших за окошком домов и долгим взглядом уставился на друга.

– В самом деле? – осведомился он.

Мистер Фитцджон встретил его взгляд, но потом опустил глаза и принялся изучать набалдашник своей трости.

– Нет, разница есть, – согласился он. – Но отец однажды сказал мне: секрет хорошего дуэлянта в том и состоит, чтобы убедить себя, будто ее нет.

Перегрин согласно кивнул, взял в руки продолговатый ящичек, лежавший на сиденье напротив, и открыл его. В нем оказалась пара простых дуэльных пистолетов.

– Можешь примериться к ним: они не заряжены, – посоветовал мистер Фитцджон.

Перегрин вынул из ящичка один из них, взвесил его на руке и попробовал собачку. Затем положил его на место и закрыл крышку.

– Хорошая балансировка, – заметил он.

– Да, первоклассное оружие, – согласился мистер Фитцджон. – Легкий спуск, разумеется. Достаточно малейшего нажатия.

Карета остановилась на Грейт-Ормонд-стрит, чтобы подобрать доктора, который, едва лошади успели остановиться у его крыльца, вышел из дому и проворно запрыгнул в экипаж. Под мышкой он держал черный саквояж, в котором, как предполагал Перегрин, находились инструменты его ремесла. Странно, однако вид саквояжа произвел на юношу куда более удручающее впечатление, нежели шкатулка с пистолетами.

– Вы как раз вовремя, джентльмены, – сообщил доктор, потирая руки. – Прохладное выдалось утро, не находите?

– Да уж, не жаркое, – согласился мистер Фитцджон. – Но совсем скоро мы все будем пить горячий кофе в одном уютном местечке неподалеку от Грина, которое я хорошо знаю.

– Что до меня, то я не прикасаюсь к кофе, – заявил доктор. – Считаю его вредным для желудка. Какао – это да, нет никакого вреда от чашки какао, а в некоторых случаях оно может оказаться чрезвычайно полезным.

Предмет разговора явно представлял для него повышенный интерес; не исключено, правда, что заодно он хотел отвлечь Перегрина от предстоящей дуэли. Словом, как бы там ни было, доктор пустился в рассуждения о вреде и пользе вина и чая для человеческого организма; он все еще разглагольствовал к тому времени, когда карета прибыла к деревушке Уэстбурн-Грин.

Место встречи находилось неподалеку от дороги, и карета смогла подъехать к нему прямо по полю.

– Мы первые, – сообщил мистер Фитцджон, спрыгивая на землю. – Но ждать нам осталось недолго, потому что время уже близится к восьми. Разве что, естественно, наш противник не передумал. Перри, если тебе будут предложены извинения, то я приму их.

– Очень хорошо, – ответил Перегрин, вдруг обнаруживший, что язык повинуется ему с трудом.

Он вылез из экипажа и со своим другом зашагал к месту дуэли. Хотя день обещал быть пасмурным, стало уже совсем светло. Дул резкий, порывистый ветер, и собирающиеся на горизонте тучи грозили пролиться скорым дождем. Перегрин сунул в карманы руки, чтобы они не замерзли, и запрокинул лицо к небу. В желудке у него образовался неприятный холодок, но во всем остальном он испытывал странное ощущение отстраненности, словно смотрел на себя со стороны.

Не прошло и пяти минут после их прибытия на место, как другое средство передвижения, на сей раз – дорожная карета, выехало на поле, а из него вышли мистер Фарнаби и капитан Крейк.

Мистер Фитцджон, окинув взглядом карету, вновь почувствовал, как его охватывают тревога и беспокойство. Если только глаза его не обманывали, к задку кареты был привязан большой дорожный сундук, и, хотя в упряжке шли всего две лошади, а на облучке сидел один форейтор, прибывшие выглядели так, словно собирались отправиться в дальний путь. Он плотно сжал губы, заподозрив мистера Фарнаби в куда более жестоком умысле, чем решил поначалу, и пообещал себе, если Перегрин получит смертельную рану, сделать все возможное, но не дать оппоненту беспрепятственно бежать с места преступления.

Мистер Фарнаби и Крейк принялись топать ногами и хлопать себя руками по бокам, чтобы согреться, но вскоре капитан зашагал по полю к тому месту, где его поджидал мистер Фитцджон, и после короткого приветствия оба стали осматривать и заряжать пистолеты. Второго выстрела не предусматривалось, поэтому заряжали только пистолеты, привезенные мистером Фитцджоном (изящное и надежное оружие, сработанное Мэнтоном, со стальной мушкой и стволом длиной в десять дюймов).

Покончив с этим делом, мистер Фитцджон вновь присоединился к Перегрину и негромко сказал:

– Двенадцать шагов. Ты не промахнешься, Перри. Покажи ему, где раки зимуют!

– Хорошо, я постараюсь, – ответил Перегрин и начал расстегивать пальто. – Что ты мне посоветуешь – стреляться в пальто или без него?

– Без него, – отозвался мистер Фитцджон, мрачно глядя на крупные перламутровые пуговицы, которыми был украшен сюртук. – Надо было сказать тебе, чтобы ты надел что-нибудь темное. Застегни его под горло и не забудь повернуться к нашему приятелю не грудью, а боком, чтобы дать упор руке. Смотри, не опускай ее до тех пор, пока Фарнаби не выстрелит, Перри! А вот и он сам. Ты должен поприветствовать его, конечно, но этого я тебе мог бы и не говорить. – Он, подождав, пока с формальностями покончат, продолжил: – Послушай меня, Перри! Заранее реши, куда будешь стрелять, и не забивай себе голову мыслями о том, куда намерен попасть он! Прицелься, когда я скажу «Готовы?», и следи за платочком. Когда взмахну рукой, стреляй! Если ты его убьешь, я придумаю, как увезти тебя отсюда.

– Дело принимает дурной оборот, – сказал Перегрин, с трудом складывая побледневшие губы в улыбку. – Ты чертовски хороший друг, Фитц. Спасибо тебе… проклятье, просто спасибо тебе за все!

Мистер Фитцджон стиснул его плечо.

– Завтракать будем у меня дома, – сказал он и направился к капитану Крейку, чтобы вместе отсчитать шаги.

Перегрин застегнул сюртук под горло, глядя, как мистер Фарнаби, с ног до головы одетый в черное, последовал его примеру. Поприветствовав юношу, он больше не смотрел на него. Кажется, тот начал проявлять нетерпение, то и дело призывая своего секунданта поторопиться, чтобы не заставлять их напрасно стоять на холоде. Когда же наконец они подозвали его, он быстро подошел, взял пистолет со взведенным курком, который протянул ему мистер Фитцджон, и застыл на месте, опустив дуло вниз.

Перегрину вручили второй пистолет, и он заметил, что ладони у него вспотели. Юноша вытер их о панталоны, осторожно принял оружие (потому что одно неверное движение – и дуэльный пистолет со взведенным курком, как ему прекрасно было известно, мог запросто выстрелить) и тоже встал в позицию.

Доктор повернулся к ним спиной, а секунданты отошли на восемь шагов. Перегрин ощущал, как порывистый холодный ветер треплет его золотистые кудри; он вперил пристальный взгляд в Фарнаби, пытаясь найти какую-нибудь деталь в его одежде, которая стала бы для него мишенью.

Но вдруг, еще до того как прозвучала команда, случилось нечто неожиданное. К месту дуэли подкатила третья карета – тяжелый, неуклюже переваливающийся на ухабах фаэтон, из которого выпрыгнули несколько человек и устремились к ним, крича на бегу:

– Именем закона! Стойте!

Перегрин резко развернулся, услышал, как сквозь зубы выругался Фарнаби, и в следующий миг его крепко схватил за руки коренастый офицер.

– Именем закона, вы арестованы! – задыхаясь, проговорил тот. – За попытку нарушения общественного порядка вы предстанете перед магистратом.

Мистер Фитцджон, признававшийся впоследствии, что еще никогда в жизни не испытывал такой радости при виде констебля, с облегчением выдохнул и сказал:

– Хорошо! Не обращай внимания, Перри, лучше поскорее надень пальто.

Мистер Фарнаби, которого крепко держал второй констебль, похоже, собирался оказать сопротивление.

– Кто послал вас? – спросил он.

– Мы действуем, исходя из полученных сведений, – последовал неутешительный ответ. – А теперь позвольте ваш пистолет, сэр! Сопротивление бесполезно.

В голове у Перегрина зародилось ужасное подозрение. Он быстро спросил:

– Вы знаете, кто передал вам эти сведения?

– Нет, и это не мое дело, – отозвался констебль. – А вы, сэр, надевайте пальто и идемте с нами.

Мистер Фитцджон подошел к нему, чтобы предложить свою помощь.

– Ты подозреваешь кого-то? – негромко поинтересовался он.

– Клянусь богом – да, и я намерен выяснить правду!

– Кто еще знал об этом деле?

– Мой кузен, – ответил Перегрин. – Но я абсолютно уверен, что не называл ему место рандеву! Как он узнал о нем, если это он?..

– Но, Перри, он не стал бы сообщать в магистратуру, если ты рассказал ему обо всем в доверительном порядке, а я полагаю, именно так оно и было, да?

– Не знаю, но выясню непременно! – ответил Перегрин, застегивая пальто.

Охваченный внезапным подозрением, мистер Фитцджон повернулся к доктору, стоявшему рядом с ними.

– Полагаю, вам нечего сказать на этот счет, Лейн?

Доктор сухо ответил:

– Я не сообщал никому сведений о вашем принципале, сэр, но вынужден признать, что эта дуэль могла не состояться все-таки из-за меня. Если все действительно так, то я ничуть не сожалею, хотя и сделал это ненамеренно.

– Какого дьявола вы имеете в виду? – воскликнул мистер Фитцджон.

Доктор сунул под мышку саквояж с инструментами.

– Вчера, сэр, – принялся объяснять он, – вскоре после вашего ухода мне нанес визит еще один джентльмен, которому потребовались мои услуги в деле чести сегодня. Я ответил ему, что ничем не могу помочь, поскольку меня уже наняли. Он дал мне понять, что исполняет обязанности секунданта вашего оппонента, во что я охотно готов был поверить, поскольку две дуэли в Лондоне, да еще в один и тот же день, были бы поистине невероятным совпадением. Я сообщил этому джентльмену, что не могу назвать ему имя своего нанимателя, хотя и не возражаю против того, чтобы оказать услугу его принципалу, если он и окажется неизвестным мне противником. Он понял то затруднительное положение, в котором я оказался, и немедленно дал мне понять, что пребывает в курсе происходящего, назвав мне ваше имя, а также имя сэра Перегрина Тавернера. Я ответил, что с радостью сделаю для его нанимателя все возможное, после чего, насколько помню, мы немного поболтали. Пожалуй, именно тогда я мог упомянуть и место рандеву. Но, когда сегодня прибыл ваш оппонент, сэр, и я не обнаружил в нем никакого сходства с моим визитером, то признаюсь, испытал некоторое удивление. Правда, немного поразмыслив, я не смог припомнить с уверенностью, что неизвестный гость утверждал, будто выступает в роли секунданта в этом деле, и заключил, что вполне мог ошибиться, а он приходил ко мне вместо секунданта.

– Как он выглядел? – поинтересовался Перегрин, со всевозрастающим нетерпением выслушавший оправдательную речь доктора. – Он был высоким, темноволосым и элегантно одетым?

– Да, – сказал доктор. – Совершенно определенно, он был высоким. Я бы назвал его исключительно темноволосым. Он выглядел как настоящий джентльмен, спокойный и невозмутимый, а одет был согласно канонам последней моды.

– Так я и знал! – вскричал Перегрин. – Это мой кузен, больше некому!

В тот момент к ним подошел один из констеблей и предложил проследовать за ним к карете. Им ничего не оставалось, как повиноваться, и через несколько минут всех участников уже везли в ближайший магистрат.

Прошел целый час, прежде чем оба противника получили дозволение идти каждый своей дорогой. Обоих обязали не нарушать правопорядок, им пришлось пройти через многочисленные формальности и внести залог, магистрат прочел им нотацию, а мистер Фитцджон умирал от желания приступить к завтраку. Наконец их освободили. Мистер Фарнаби отбыл в карете со своим секундантом, и на лицах обоих была написана угрюмая озабоченность, а Перегрин с мистером Фитцджоном направились на Корк-стрит. Что касается доктора, то он укатил к себе домой раньше всех, в наемном фиакре.