Прибытие капитана Одли, вне всякого сомнения, стало счастливым обстоятельством, оживившим атмосферу неизбежных уныния и апатии, которые воцарились в поместье после состоявшегося в тот же день отъезда в Лондон мистера Бруммеля, лорда Петершема и обеих Марли. Тавернеры, мисс Фэйрфорд и лорд Олванли должны были остаться в Уорте еще на уикенд, и, хотя им были обещаны ассамблея в близлежащем городке, выезд на охоту, а также игра в карты, ими овладела скука и вялость, стряхнуть которые было нелегко. Однако появление капитана Одли заставило их забыть о сожалении, которое они испытывали после отъезда четырех первоначальных участников празднества. Его веселость оказалась заразительной, а манеры, несмотря на некоторую чудаковатость, выглядели настолько очаровательными, что обеспечивали ему непременный успех в любом обществе. К тому же тот факт, что он давеча вернулся с полуострова, сделал его персоной первой величины: дамы с замиранием сердца ловили каждое его слово, да и джентльмены, хотя и не столь явно, с большим интересом выслушивали сведения, которыми он щедро делился с ними, о положении дел в Испании. Единственным, в чем он не оправдал возлагавшихся на него надежд представительниц прекрасного пола, стал решительный отказ повествовать о блестящем подвиге, во время совершения которого он, по их глубокому убеждению, и получил свою рану. Капитан наотрез отказывался говорить об этом, уверяя, что рана не явилась следствием благородных поступков. И помимо краткого упоминания о том, что он заработал ее в сражении при Арройо-дель-Молинос, состоявшемся двадцать восьмого октября, после чего угодил в госпиталь (о чем леди Альбиния и миссис Скаттергуд уже знали), более ничего существенного им выяснить не удалось. Зато других запретных тем для него не существовало, поэтому вскоре все уже были уверены – капитана им послало само провидение. Он без стеснения ухаживал за мисс Тавернер, был добр к мисс Фэйрфорд, подшучивал над теткой и кузеном, втайне свозил Перегрина в одну сомнительную таверну в соседнем городке, чтобы посмотреть на петушиные бои, к тому же почти моментально заслужил репутацию милого и приятного во всех отношениях молодого человека. Впрочем, он и сам получал несомненное удовольствие от жизни: кадриль, которую танцевал с теткой, доставляла ему ничуть не меньше радости и веселья, чем партия в вист по фунту за очко, а местная ассамблея забавляла его так же, как «Олмакс».
– Капитан Одли, Господь благословил вас легким нравом, – с улыбкой сказала мисс Тавернер. – Любым делом вы занимаетесь с удовольствием, заражая окружающих своим жизнелюбием и весельем.
– Подобное общество способно доставить наслаждение даже отъявленному домоседу и ворчуну! – пылко воскликнул он.
– А вы льстец.
– Подобная мысль способна прийти в голову только такой скромнице, как вы.
– Я умолкаю. Или вы полагаете это обращение вполне приемлемым со знакомыми наследницами?
– Мисс Тавернер, взываю к вашему чувству справедливости! Разве так можно? Смилуйтесь и проявите сострадание!
– Мне было трудно удержаться, – лукаво ответила она.
– И что же я должен делать? Как мне убедить вас в искренности своих намерений?
– У вас ничего не получится: вы уже выдали себя с головой.
– Я не отступлюсь, предупреждаю вас, и предприму обходной маневр. Мне остается лишь целиком и полностью положиться на своего брата. Если он хоть немного любит меня, то должен помочь мне убедить вас в моей незаинтересованности.
– Господи помилуй, и как же он это сделает, хотела бы я знать?!
– Очень просто! Ему достаточно всего лишь продать ваши трехпроцентные облигации и проиграть все ваше состояние на бирже. И тогда я с чистой совестью смогу предложить вам руку и сердце.
– Звучит не слишком заманчиво. Пожалуй, я все-таки предпочту сохранить свое состояние, благодарю покорно.
– Мисс Тавернер, вы виновны в невероятной жестокости к человеку, раненному на службе Отечеству!
– Разумеется, это не очень хорошо. Как я могу искупить свою вину?
– Вы должны прокатить меня в коляске Уорта, – не раздумывая, ответил капитан.
– Я бы с радостью, но вот лорд Уорт может отнестись к этому несколько по-другому.
– Вздор! Его клячи должны быть польщены, что вы будете управлять ими.
– Мне бы, конечно, хотелось, чтобы он думал именно так, но, полагаю, мы поступим умнее, заручившись его позволением.
– На вас не упадет и тени подозрения, – пообещал капитан. – Вы же не станете возражать, если я прикажу заложить коляску?
Она заколебалась.
– В общем-то, однажды я уже управляла ею. Полагаю, не будет ничего плохого в том, что вы прикажете заложить ее. В конце концов, в собственном доме вы вольны поступать так, как вам заблагорассудится.
Капитан заулыбался.
– У нас еще будет возможность услышать, что думает по этому поводу мой брат. Его серые в яблоках лошадки застоялись в конюшне. Вы сумеете с ними справиться?
– Сумею, но у меня такое чувство, что делать этого не стоит. А его… его гнедые тоже в конюшне?
– Мисс Тавернер, – торжественным тоном изрек капитан Одли, – лучшего брата, чем Джулиан, и пожелать нельзя, и вообще он славный малый, но его прямой левой просто сокрушителен! Признаюсь вам откровенно – я даже не отважусь на это!
– Не совсем понимаю, что такое «прямой левой», но вы совершенно правы. Мы не должны брать его гнедых. А вот против того, что мы выгуляем его серых в яблоках, он, думаю, возражать не станет.
– В любом случае, он ничего не узнает, поскольку уехал в Лонгхэмптон. Так что, как говорится, en avant!
Упряжку серых в яблоках лошадей, которую вскоре неохотно подвел к крыльцу особняка грум, не выводили вот уже несколько дней, и поэтому благородные животные были свежими. Капитан Одли, окинув их взглядом знатока, заявил:
– Знаете, нам, пожалуй, лучше взять с собой Джонсона. Мисс Тавернер, вы всерьез полагаете, будто справитесь с ними, или давайте отправим их обратно и возьмем кабриолет?
– Кабриолет! Ни за что! Я уже управляла этой упряжкой и знаю: они прекрасно слушаются узды. Я постараюсь доставить вас обратно в целости и сохранности. Грума мы не берем.
– Да будет так! – бесшабашно заявил капитан. – В конце концов, одна здоровая рука у меня есть.
Впрочем, она ему не понадобилась. Мисс Тавернер в самом скором времени продемонстрировала все свое искусство, поэтому капитан, который еще никогда с ней не ездил и поначалу держался настороже, готовясь в любой момент перехватить у нее вожжи, вскоре расслабился и даже отпустил девушке комплимент, заявив, что она управляется с лошадьми не хуже самой Летти Лейд. Он говорил ей, куда править, стараясь держаться подальше от дороги на Лонгхэмптон, и надо же такому случиться, что на обратном пути в поместье они лицом к лицу столкнулись с графом.
Его светлость остановился на обочине, дабы обменяться несколькими словами с одним из своих фермеров-арендаторов, свесившись с седла своей гнедой кобылы. Джудит, первой заметив его на расстоянии около ста ярдов, испуганно охнула и воскликнула:
– Что же делать? Это ваш брат!
Капитан Одли с насмешливым любопытством взглянул на нее.
– Подумать только! Кажется, вы хотите повернуть и умчаться куда глаза глядят!
– Вздор! – заявила в ответ мисс Тавернер, выпрямляясь на облучке. – В конце концов, вся вина лежит на вас.
– Но у меня только одна рука. Мне требуется ваша помощь и защита.
– Не говорите глупостей! Десять к одному – он не станет устраивать сцену.
– Мне бы ваш оптимизм. Давайте лучше отвернемся и будем надеяться, что он нас не узнает.
– Чтобы мужчина да не узнал собственных лошадей! – презрительно заявила мисс Тавернер. – А, вы смеетесь надо мной! Ваше поведение отвратительно!
Заслышав стук копыт, граф поднял голову и небрежно взглянул в их сторону. Он как раз собирался справиться о здоровье семьи арендатора, но разом оборвал себя на полуслове. Фермер, проследив за его взглядом, удивленно воскликнул:
– Это же серые в яблоках лошадки вашей светлости, или я очень сильно ошибаюсь!
– Вы не ошибаетесь, – мрачно подтвердил граф и развернул свою кобылу поперек дороги.
Мисс Тавернер, наблюдая за его маневрами, сказала:
– Ну вот, видите! Теперь нам придется остановиться.
– Не вижу в том необходимости. Отпустите вожжи, задавите его, и дело с концом.
Мисс Тавернер метнула на капитана взгляд, исполненный жгучего презрения, и натянула вожжи, останавливая лошадей. Еще через минуту коляска замерла рядом с графом, и мисс Тавернер взглянула на него своими ярко-синими глазами, в которых вызов смешался с мольбой о прощении.
– Я везу вашего брата на прогулку, лорд Уорт, – сказала она.
– Вижу, – ответил граф. – Очень любезно с вашей стороны остановиться, дабы поприветствовать меня, но я не смею вас задерживать.
Мисс Тавернер с сомнением воззрилась на него.
– Пожалуй, вы удивлены, но…
– Ничуть, – прервал ее граф. – Единственное, чему я удивляюсь, так это тому, что вы не взяли моих гнедых.
– Я бы с радостью, – огорченно призналась мисс Тавернер, – но капитан Одли заявил, что не отважится на это, да я и сама знаю, что не могу так поступить без вашего позволения. Если мы заслужили ваше неудовольствие, я приношу извинения. Капитан Одли, вы ведете себя отвратительно, сидя рядом и смеясь, при этом не сказав ни слова в мою защиту!
– Уверяю вас, брат и слушать не стал бы мои объяснения с подобной снисходительностью, – заявил капитан, в глазах которого плясали смешинки.
Мисс Тавернер вновь переключила внимание на графа.
– Я надеюсь, вы не слишком рассердились, сэр?
– Дорогая моя мисс Тавернер, я вообще не сержусь на вас, за исключением одной вещи. Мои лошади в полном вашем распоряжении, но почему рядом с вами нет никого, кроме этого однорукого оболтуса? Если с вами что-нибудь случится, что отнюдь не исключено, он не сможет прийти вам на помощь.
– О, если это все, – парировала Джудит, – то вы должны знать: я привыкла ездить одна. Мой отец ничуть не возражал против этого.
– Ваш отец, – возразил граф, – никогда не видел вас управляющей одной из моих упряжек.
– Совершенно верно, – согласилась Джудит. – Но что же теперь делать? Вы сами поведете лошадей в поводу, или же капитан Одли сойдет на землю и поведет в поводу вашу кобылу?
– Капитан Одли просит позволения сообщить мисс Тавернер, что он скорее умрет, нежели согласится на это!
– Поезжайте дальше… Клоринда! – распорядился граф, и по губам его скользнула легкая улыбка.
Она поклонилась, упряжка сорвалась с места и легкой рысью помчалась по дороге. Граф долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, после чего перевел взгляд на своего арендатора. Дела задержали его ненадолго, обратно он поехал прямо через поля и вернулся в поместье как раз в тот момент, когда мисс Тавернер поднималась по лестнице, чтобы сменить свой наряд для верховой езды на муслиновое платье. Оглянувшись на него, она лукаво поинтересовалась:
– Мне даровано прощение, лорд Уорт? Или вы внесли меня в свой черный список?
Подойдя к лестнице, он поднялся наверх и медленно зашагал рядом с ней по галерее. – Вы будете разочарованы, если я скажу, что вам не удалось разозлить меня, мисс Тавернер.
– Однако! У вас очень странные представления о моем характере. Очевидно, вы полагаете меня ужасающе злонравной.
– Я думаю, вы… – Он умолк, но через несколько мгновений продолжил, хотя и более сдержанно: – Думаю, вы получаете наслаждение от пикировки со мной.
– По вашим словам, у меня отвратительный нрав. Но я решительно протестую. Во всех наших ссорах виновны вы и только вы.
– Позволю себе категорически с вами не согласиться: я вовсе не скандалист по натуре.
Джудит улыбнулась, но промолчала. Они подошли к двери ее спальни. Однако, прежде чем она успела отворить ее, граф заговорил снова.
– Вы твердо намерены, мисс Тавернер, вернуться в понедельник на Брук-стрит?
Она с удивлением взглянула на него.
– Намерена? Да, я собиралась поступить именно так. Но почему вы спрашиваете меня об этом?
– Я, разумеется, не осведомлен о ваших планах и встречах, однако хотел бы, чтобы вы с Перегрином продлили свой визит, естественно, если мое предложение не вызывает у вас категорического неприятия. – Прочтя по ее лицу, что она твердо вознамерилась ответить отказом, он с язвительной улыбкой добавил: – Вам не следует бояться: меня здесь не будет. У меня есть дела, для улаживания которых мне надобно на несколько недель отлучиться в центральные графства Англии.
– Но почему вы хотите, чтобы мы остались? – спросила Джудит.
– Полагаю, это будет полезно для здоровья Перегрина.
– Кажется, ему стало лучше, – сказала она. – И кашляет он теперь меньше.
– Несомненно. Но при этом я бы не советовал вам немедленно возвращаться в город. Воздух Уорта для него куда благотворнее воздуха «Вотьерза».
Она не могла с этим не согласиться, хотя по-прежнему колебалась. И вдруг он сказал:
– Сделайте мне такое одолжение, мисс Тавернер!
Она выразительно приподняла брови.
– Это приказ?
– Я приложил все усилия, чтобы мои слова ничуть не походили на таковой.
– В чем же заключается подлинная причина вашего желания, лорд Уорт?
– Поскольку я не смогу находиться в Лондоне, дабы помешать вам, мисс Тавернер, публично объявить о своей помолвке с братом короля, равно как и удержать Перегрина от совершения очередной глупости, в которой он подвергнет риску свое здоровье или состояние, то предпочел бы оставить вас в полном благополучии и безопасности под моей собственной крышей.
– Значит, вы действительно полагаете, будто жизни Перри угрожает опасность?! – воскликнула мисс Тавернер.
Граф пожал плечами.
– Я полагаю его безрассудным молодым человеком, который обязательно попадет в неприятности при первом же удобном случае.
Она несколько мгновений помолчала, а потом сказала:
– Очень хорошо. Если таково ваше желание, мы задержимся здесь еще ненадолго.
– Благодарю вас, это действительно мое желание. Полагаю, брат постарается сделать все, что в его силах, дабы скрасить ваше пребывание здесь. Я буду вам весьма признателен, если вы сумеете удержать его от чрезмерного переутомления.
В голове у нее зародилось смутное подозрение, и она холодно произнесла:
– Я не могу взять на себя подобное обязательство. Я не пользуюсь авторитетом у капитана Одли, как и влиянием на него.
Граф окинул ее долгим понимающим взглядом, и в его глазах появился циничный блеск, который уже сам по себе вызывал у нее стойкую неприязнь.
– Вы ошибаетесь, мисс Тавернер.
– Я вас не понимаю.
– Я не позволю вам выйти замуж за моего брата. Вы не подходите друг другу.
Мисс Тавернер стремительно скользнула в собственную спальню и с чрезмерной силой захлопнула за собой дверь.
Когда же она вновь встретилась с графом, теперь уже за обеденным столом, он, казалось, и не подозревал о том, что сказал нечто, вызвавшее у нее крайнее раздражение. Ее манеры дышали ледяной холодностью, но он не подал виду, будто заметил это, и спустя некоторое время девушка пришла к выводу: самым разумным в данном случае будет напустить на себя столь же беззаботный вид.
Леди Фэйрфорд, к которой отправили письмо с нарочным, с готовностью дала согласие на то, чтобы ее дочь еще на некоторое время задержалась в Уорте под неусыпным и благотворным присмотром миссис Скаттергуд. Присутствие мисс Фэйрфорд легко примирило Перегрина с переменами в планах, и граф со спокойной душой уехал из дому в понедельник, уверенный в том, что гостям до его возвращения будет вполне комфортно в компании друг друга.
Его уверенность оказалась не напрасной. Молодые люди имели в своем распоряжении верховых и упряжных лошадей, могли посещать ассамблеи в Лонгхэмптоне, в придачу наслаждаться собственным обществом, поэтому и впрямь жаловаться было не на что. Из капитана Одли получился очаровательный хозяин: прошло совсем немного времени, прежде чем Перегрин, как и сестра, полюбил его всей душой, искренне считая капитана образчиком джентльмена, которым и сам стремился стать. Три недели пролетели незаметно, и к тому времени, как компания наконец рассталась, все они пребывали в самых дружеских отношениях. Мисс Тавернер, разрешив капитану флиртовать с собой настолько вольно, насколько это дозволяли ее представления о правилах приличия, не влюбилась в него и на вопрос Перегрина, не хотела бы она выйти за него замуж, ответила решительным «нет»:
– Упаси господь, конечно нет, Перри! Что это взбрело тебе в голову?
– Мне показалось, будто он тебе очень нравится.
– Так оно и есть, и не мне одной.
– Джу, я не стану возражать, если ты решишь выйти за него замуж. Он – отличный малый.
Она улыбнулась.
– Разумеется. Но он вовсе не тот мужчина, которого я могла бы полюбить. В нем есть какое-то непостоянство, стремление чересчур уж угодить и понравиться, что не позволяет мне воспринимать его всерьез.
– А я уверен, что он влюблен в тебя.
– Да, как и во всех остальных смазливых красоток, – ответила мисс Тавернер.
Более они об этом не заговаривали. В самом конце января Тавернеры все-таки вернулись в Лондон, но только ради того, чтобы уже через неделю отправиться в Остерли-Парк. Даже Перегрин, вновь с головой окунувшийся в городские развлечения, счел приглашение леди Джерси слишком лестным, чтобы его можно было отклонить. Он не стал возражать и после расчетного дня в «Таттерсоллзе» решил: несколько дней в сельской местности ему совсем не повредят.
– Да, – сухо согласился его кузен. – Просто отлично, – проведя в городе одну-единственную неделю, вы говорите мне, что оказались на мели.
– Полноте! – отмахнулся Перегрин. – Все не так плохо, уверяю вас. Да, мне чертовски не повезло, это точно. Фитц намекнул мне, чтобы я поставил на лошадку по кличке Поцелуй-в-Уголке. Я посмотрел на животное в календаре Бейли – прекрасная лошадь для скачек с препятствиями! Но кто бы мог подумать, что выиграет не она, а Томми-Поворот-Кругом, о котором, клянусь, никто до сей поры и слыхом не слыхивал! Меня постигла дьявольская неудача! Я не настолько хорошо разбираюсь в скачках, но, думаю, к тому времени как мы возвратимся из Остерли, удача вновь повернется ко мне лицом.
– Очень на это надеюсь. Вы, кстати, неважно выглядите. Вы хорошо себя чувствуете?
– Лучше не бывает! Если я и выгляжу сегодня немного вареным, так это оттого, что вчера вечером мы хорошо посидели с Фитцом и Одли. – Вынув из кармана табакерку, он предложил ее кузену. – Отведайте моей смеси! Славная штука, голову даю на отсечение!
– Это та самая, что вам подарили на Рождество? Нет, увольте. Прямо на глазах у Джудит я не рискну нюхать ароматизированную смесь.
– Должен вам сообщить, что вы ошибаетесь, – заявил Перегрин, угощаясь табаком и защелкивая коробочку. – Даже Петершем признал, что она необыкновенная!
– Для меня мнение Джудит куда более ценно, чем Петершема.
– О господи! Какой вздор! – с братской непосредственностью заявил Перегрин.
Вскоре он отправился куда-то с мистером Фитцджоном, а мистер Тавернер, повернувшись к Джудит, которая, тихонько сидя у камина, занималась вышивкой, спросил:
– Как Перри себя чувствует? По-моему, он выглядит больным. Или мне это только кажется?
– Ему и впрямь нездоровится, – ответила Джудит. – Долгое время его беспокоил сильный кашель – он подхватил простуду по дороге в Уорт, но теперь, полагаю, идет на поправку.
– Вы правильно делаете, что увозите его из Лондона. Еще одна такая неудача, и он останется, как говорят, без гроша в кармане.
Джудит вздохнула.
– Я не могу запретить ему играть, кузен. Мне остается лишь полагаться на лорда Уорта. Он выдает Перри содержание и, насколько мне известно, приглядывает за ним.
– Приглядывает за ним! Скажите уж – приглядывает за его состоянием, и тогда, быть может, я поверю вам! Мне из надежного источника доподлинно известно, что, вставая из-за стола, за которым играли в макао в «Вотьерзе» пару месяцев тому, лорд Уорт положил в карман кучу расписок Перри на четыре с чем-то тысячи фунтов!
Она подняла на него глаза, и на ее лице отразились тревога и недоверие, но ответить ей помешало появление капитана Одли. Тот прогуливался по Брук-стрит и просто не мог пройти мимо, не засвидетельствовав свое почтение мисс Тавернер. Джудит, познакомив мужчин, с радостью отметила, что они отнеслись друг к другу без натянутой холодной вежливости, возникшей после знакомства Уорта и ее кузена. Манеры капитана Одли оказались слишком непринужденными, чтобы это могло случиться. Они обменялись сердечным рукопожатием, мистер Тавернер позволил себе какое-то вежливое замечание о ране капитана, и разговор моментально перешел к событиям на полуострове. В Англии совсем недавно стало известно о штурме Сьюдад-Родриго; поговорить им было о чем, поэтому следующие полчаса, к обоюдному удовлетворению, пролетели незаметно. После ухода капитана мистер Тавернер назвал его приятным молодым человеком, с которым он был рад свести знакомство, и за обсуждением его достоинств неприятная первоначальная тема была забыта. Однако немного погодя Джудит вспомнила об их разговоре и, вновь увидевшись с Перегрином, пожелала узнать у него, правду ли сказал ей кузен.
Брат пришел в сильнейшее раздражение. Покраснев, он недовольно заявил:
– Мой кузен чересчур любопытен! Как ему не надоест совать нос в мои дела?
– Но, Перри, значит, это правда? Ты должен деньги лорду Уорту? А я-то думала, такое невозможно!
– Ничего подобного. И не забивай себе голову этими глупостями!
– Бернард сказал, что узнал это от одного из тех, кто присутствовал на той игре.
– Проклятье! Почему бы тебе не оставить меня в покое? Ну, играл я в макао за столом Уорта, но я ничего ему не должен.
– Бернард говорит, у лорда Уорта остались твои расписки на сумму в четыре тысячи фунтов.
– Бернард сказал! Бернард говорит! – сердито вскричал Перегрин. – Заявляю тебе: я не желаю вспоминать об этом деле! Уорт повел себя чертовски непозволительно, словно увидел нечто экстраординарное в том, что человек с моим состоянием взял да и проиграл несколько тысяч за один присест!
– То есть, он – твой опекун – выиграл у тебя огромную сумму?
– Я больше не желаю говорить об этом, Джудит! Уорт порвал мои расписки, на том дело и кончилось!
Она вдруг поняла, что испытывает несоразмерное чувство облегчения. Потеря четырех тысяч фунтов не грозила Перегрину разорением, но сам факт того, что Уорт выиграл у него такую сумму, неприятно поразил Джудит. Она не верила, будто он способен на подобное нарушение приличий, и теперь с радостью убедилась, что была права.
Визит в Остерли-Парк оказался удачным, и к середине февраля Тавернеры вернулись в Лондон с намерением оставаться в столице до самого начала сезона в Брайтоне. В городе за время их отсутствия ничего не изменилось: новых развлечений не прибавилось, не случилось и громкого скандала, который дал бы пищу обильным пересудам и кривотолкам. Продолжалось все то же бесконечное чередование балов, ассамблей, карточных вечеров и посещений театров, изредка перемежаемое концертами старинной музыки или походами в Музей Буллока для тех, кто обладал более строгим складом ума. Единственную изюминку привнес мистер Бруммель, вызвавший некоторый ажиотаж заявлением, будто он решил изменить свой образ жизни. Немедленно появились всевозможные слухи и предположения о том, что могли бы означать эти самые перемены, но, когда его прямо спросили, в чем они заключаются, он ответил самым искренним образом:
– Изменения… ах, да! Например, теперь я ужинаю рано, ем кусочек лобстера, абрикосовую слойку или что-нибудь в этом роде, около двенадцати выпиваю бокал подогретого шампанского, после чего в районе трех часов камердинер укладывает меня в постель.
Герцог Кларенс, предприняв еще одну – безуспешную – попытку завоевать расположение мисс Тавернер, возобновил осаду мисс Тильни Лонг, но и здесь его шансы на успех оценивались невысоко, поскольку сия леди начала отдавать явное предпочтение ухаживанию мистера Уэллсли Пула.
Но в начале марта все эти мелкие происшествия померкли перед лицом нового яркого события. У всех на устах было одно-единственное имя, и на столе каждой гостиной лежал свой экземпляр поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда». Были опубликованы всего две ее песни, однако и они приводили всех в невероятный восторг. Лорд Байрон, неожиданно ставший знаменитым, в один прекрасный день затмил собой всех поэтов, и счастлива бывала та хозяйка, которой удавалось заполучить его к себе, дабы придать исключительности своему вечернему приему. С распростертыми объятиями его принимали у себя обитатели Дома Мельбурнов, а леди Каролина Лэм влюбилась в него до безумия, в чем не было ничего удивительного, поскольку никогда еще поэта не окутывал такой ореол романтической загадочности.
– Черт бы побрал этого ма́лого Байрона! – с юмором заявил однажды капитан Одли. – После выхода «Чайльд-Гарольда» ни одна молодая дама более не удостаивает и взглядом всех нас, менее одаренных смертных!
– Если вы адресуете свое обвинение мне, то оно совершенно беспочвенно, – с улыбкой возразила мисс Тавернер.
– Я уверен, если бы хоть раз услышал, как вы восторженно декламируете: «… Прощай, прощай, мой брег родной в лазури вод поник…», это означало бы, что вы повторяли подобное не менее дюжины раз! А известно ли вам, что мы, все остальные, уже поседели от тщетных усилий сравниться с ним в искусстве стихосложения?
– О да, поэзия Байрона! Ее я готова слушать часами, но прошу вас не путать мое восхищение его творением с обожанием его светлости. Я встречала этого мужчину в «Олмаксе». Да, признаю́, он довольно красив, но при этом настолько горд и так нарочито меланхоличен, что внушает отвращение, по крайней мере мне. Он вперил в меня свой сверкающий взор, поклонился, обронил холодным тоном два слова… и все! У меня не хватает терпения смотреть, как все спешат обступить его со всех сторон, льстя ему, восхищаясь и ловя каждое слово. Подумать только! Его пригласил на обед в Сент-Джеймсском дворце сам мистер Роджерс, а он опоздал, отказался от всех предложенных ему блюд и закончил тем, что отобедал картофельным пюре с уксусом, к вящему изумлению, как вы легко можете себе представить, всех остальных. Мне рассказывал об этом один из тех, кто присутствовал на том обеде, и на кого такое поведение произвело неизгладимое впечатление. Что до меня, то я полагаю это намеренной аффектацией, которая не заслуживает восхищения.
– Замечательно! Я в полном восторге, – провозгласил капитан. – Теперь я спокоен: мне незачем подражать его светлости.
Джудит рассмеялась.
– Подражать такому гению! Не думаю, что кто-либо способен на это. При том знайте: в основе моего недовольства лордом Байроном лежит уязвленное самолюбие. Он же едва удостоил меня своим вниманием! Не думаете же вы, что после такого я воздам ему должное?
А лорд Байрон продолжал занимать умы и мысли всех представителей высшего общества. Его роман с леди Каролиной был у всех на устах, вызывая всеобщее порицание или восхищение, его стихи и его личность превозносились до небес: даже миссис Скаттергуд, не питавшая особой любви к книгам и чтению, вполне могла без запинки продекламировать две или три строчки из «Чайльд-Гарольда».
Перегрина, чего вполне можно было ожидать, личность его светлости ничуть не интересовала. Он избавился от кашля, вернул себе прежний цветущий вид, и сейчас ему, похоже, досаждали только две вещи: во-первых, Уорт, невзирая на все уговоры, не давал своего согласия назначить точную дату предстоящего бракосочетания; и, во-вторых, даже мистер Фитцджон оказался не в состоянии внести его имя в список для избрания в члены «Клуба четырех коней». Это избранное сообщество лучших наездников проводило свои собрания в первый и третий четверг мая, а также июня на площади Кэвендиш-сквер, после чего строгой рысью следовало в желтых ландо на Солт-Хилл. Там члены клуба ужинали в гостиницах «Замок» и «Мельница», предварительно отобедав на Тернхэм-Грин, подкреплялись легкими закусками и освежающими напитками в «Сороках» на Ханслоу-Хит. Обратное путешествие совершалось на следующий день без перемены упряжек. Джудит никак не могла уразуметь, что такого выдающегося брат нашел в этом клубе и его деятельности, но на протяжении целых двух месяцев все устремления Перегрина были сосредоточены исключительно на том, чтобы присоединиться к этой почтенной процессии, направляющейся на Солт-Хилл, и править упряжкой гнедых лошадей, каковые (хотя масть животных не подразумевалась в обязательном порядке) полагались de rigueur. Вид мистера Фитцджона в клубной форме причинял ему буквально физические страдания, и Перри готов был отдать все свои умопомрачительные жилетки за одну-единственную, но голубую в желтую полоску шириной в дюйм.
– Нет, право, дорогой Перри, я ничем не могу тебе помочь! – в отчаянии заявил мистер Фитцджон. – Кроме того, даже если я предложу твою кандидатуру, кто еще согласится поддержать ее? Пейтон не станет этого делать, Сефтон тоже, да и ты не стал бы просить меня об этом, если бы сумел заручиться поддержкой Уорта.
– Я достаточно хорошо знаком с мистером Аннесли, – сообщил другу Перегрин. – Как по-твоему, он согласится поддержать меня?
– Ни за что, особенно если видел, как ты управляешься с четверкой, – безжалостно заявил в ответ мистер Фитцджон. – Несмотря ни на что, старина, ты получишь черный шар. Попытай счастья с «Бенсингтоном»: насколько мне известно, правила у них не такие строгие, и, кто знает, у них как раз может открыться вакансия.
Но подобное предложение ни в коей мере не могло удовлетворить Перегрина: это должен был быть или «Клуб четырех коней», или вообще ничего.
– Все дело в том, Перри, – откровенно заявил другу мистер Фитцджон, – что ты не умеешь править. Да, наездник из тебя получился недурной, спору нет, но я бы не согласился сидеть рядом с тобой на облучке и за сотню фунтов! Ты у нас криворукий, мой мальчик, истинно криворукий!
Перегрин немедленно ощетинился, воспылав праведным гневом, однако сестра его негромко рассмеялась, а потом повторила это выражение, которое пришлось ей по душе, своему опекуну. Она поравнялась с его коляской, когда каталась в Парке и, остановившись рядом, мило прощебетала:
– А я искала встречи с вами, лорд Уорт. Я хочу попросить вас об одном одолжении.
Брови у его светлости от удивления взлетели ко лбу.
– Неужели! О каком же, мисс Тавернер?
Она улыбнулась.
– А вы не очень-то галантны, сэр. Вы должны были сказать: «Буду счастлив сделать для вас все, что в моих силах», или ограничиться хотя бы этим: «Вам достаточно всего лишь попросить».
Граф с некоторым изумлением ответил:
– Более всего я не доверяю вам, мисс Тавернер, когда вы прибегаете к лести и уговорам. Итак, что же это за одолжение?
– Дело в том, что только вы можете добиться избрания Перри в Клуб Погонщиков, – самым сладким голоском, на который она была способна, проворковала Джудит.
– Мои инстинкты редко меня подводит, – заметил его светлость. – Нет конечно, мисс Тавернер.
Она вздохнула:
– Очень жаль. А я так на вас надеялась. Он не может думать ни о чем ином.
– Порекомендуйте ему обратиться к его же другу Фитцджону. Вот он может выдвинуть его, хотя я обязательно дам ему черный шар.
– С вами невозможно разговаривать. И с мистером Фитцджоном, кстати, тоже. Он назвал Перри криворуким.
– От него я ожидал услышать и не такое, а вот вам употреблять такие слова совершенно необязательно.
– Оно очень вульгарное? – полюбопытствовала Джудит. – Мне оно показалось весьма точным.
– Чрезвычайно вульгарное, – развеял ее последние надежды граф.
– Что ж, – заявила Джудит, подбирая вожжи и готовясь ехать дальше, – весьма рада тому, что я не ваша дочь, лорд Уорт, поскольку вы очень строги в своих принципах.
– Моя дочь! – как громом пораженный воскликнул граф.
– Да, вы удивлены? Вы должны знать, что я не хотела бы, чтобы вы были моим отцом.
– Ваши слова несказанно меня обрадовали, мисс Тавернер, – мрачно заключил его светлость.
Мисс Тавернер постаралась скрыть довольную улыбку оттого, что ей удалось вывести его из себя, поклонилась и поехала дальше.
Перегрин успокоился не скоро, но уже к середине апреля мысли его приняли другое направление, и он начал приставать к Джудит с просьбами уговорить Уорта позволить им провести два или три месяца в Брайтоне. Она с охотой пошла ему навстречу. Учитывая, что регент отпраздновал свой день рождения 12 апреля именно в Брайтоне, лондонское общество изрядно поредело, и, судя по тем слухам, что доходили до нее, в случае дальнейшего промедления они рисковали упустить свой шанс на то, чтобы подыскать себе там достойное жилье. Они договорились: если Уорт даст им свое согласие, то Перегрин отправится к морю вместе с их кузеном, дабы снять для них подходящий дом, в который они могли бы переехать в начале мая.
Граф дал им свое согласие с необычайной легкостью, но при этом не преминул вызвать негодование мисс Тавернер.
– Разумеется. Вам было бы очень желательно уехать из города на лето. Я решил, что 12 мая будет самым подходящим днем, но, если вы хотите уехать раньше, не сомневаюсь – это можно устроить.
– Вы решили! – повторила мисс Тавернер. – То есть, вы хотите сказать, уже приняли меры к нашему переезду в Брайтон?
– Естественно. Кто же еще должен заниматься этим?
– Никто! – гневно заявила мисс Тавернер. – Этим должны были заниматься я и Перегрин! А вы даже не сподобились обмолвиться об этом, но мы не допустим, чтобы вы столь безапелляционно определяли наше будущее!
– Мне почему-то казалось, что вы хотите поехать в Брайтон, – сказал граф.
– Я еду в Брайтон!
– Тогда к чему весь этот шум? – невозмутимо осведомился его светлость. – Отправив туда Блекейдера, чтобы он подыскал подходящие дома, я всего лишь сделал то, что вы хотели и сами.
– Вы сделали намного больше. Но ничего, Перри сам поедет с нашим кузеном и выберет нам подходящее жилье!
– С таким же успехом он может избавить себя от лишних хлопот, – отозвался Уорт. – Таких домов всего два, и мне принадлежит опцион на оба. Вам следует знать: в Брайтоне чрезвычайно нелегко снять дом на лето. Если только вы не хотите жить где-нибудь на задворках, вам придется удовлетвориться одним из тех двух, что нашел для вас Блекейдер. Один из них находится на Стейне, а другой – на Марина-Парейд, эспланаде вдоль морского берега. – Окинув ее долгим взглядом, он опустил глаза. – Настоятельно советую вам выбрать дом именно на Стейне. Эспланада Марина-Парейд вам не понравится, тогда как Стейн – самое подходящее для вас место. Улица проходит по самому центру города, оттуда виден Павильон – сердце и средоточие Брайтона, собственно говоря. Я скажу Блекейдеру, чтобы он заключил договор с владельцем. За дом просят тридцать гиней в неделю, но, учитывая его местоположение, цена не кажется мне чрезмерной.
– А я полагаю ее возмутительной, – немедленно отозвалась мисс Тавернер. – Из того, что рассказал мне кузен, я определенно предпочту поселиться на эспланаде Марина-Парейд. Жить в центре города, посреди всей суеты и шума, я решительно отказываюсь, но сначала посоветуюсь со своим кузеном.
– Я не хочу, чтобы вы останавливались в доме на эспланаде, – сказал граф.
– Мне бесконечно жаль, что я поступаю вопреки вашему желанию, – заявила мисс Тавернер, в глазах которой вспыхнул воинственный блеск, – но прошу вас дать указания мистеру Блекейдеру снять для нас именно этот дом.
Граф поклонился.
– Очень хорошо, мисс Тавернер, – сказал он.
Джудит, ожидавшая возражений, торжествовала и недоумевала одновременно. Впрочем, причина столь неожиданной сговорчивости графа вскоре стала ей известна. Капитан Одли, встретив мисс Тавернер в Парке, взобрался на облучок ее фаэтона и сказал:
– Значит, вы едете в Брайтон, мисс Тавернер! Мой доктор тоже рекомендует мне морской воздух, так что мы с вами непременно встретимся.
– Мы едем туда в следующем месяце, – сообщила ему девушка, – и поселимся в доме на эспланаде Марина-Парейд.
– Да, мне случилось оказаться дома, когда Блекейдер вернулся из Брайтона. В этом сезоне городок будет переполнен. В нем нашлось всего два достойных особняка, один из которых располагается на Стейне, по мнению Уорта, не самом подходящем для вас месте.
Рот мисс Тавернер приоткрылся, она обернулась к капитану и с болезненным интересом уставилась на него.
– Он хотел, чтобы я сделала выбор в пользу другого дома? – спросила она.
– Да, разумеется, я уверен, он не мог допустить, чтобы вы поселились на Стейне. Это фешенебельное место, спору нет, но в ваши передние окна постоянно заглядывали бы любопытные, а молодые повесы следили бы за тем, как вы приходите и уходите.
– Капитан Одли, – сказала мисс Тавернер, невероятным усилием воли сохраняя спокойствие, – вам придется сойти, причем немедленно, потому что я еду домой.
– Боже милосердный! – в комическом ужасе вскричал капитан. – Что я такого сказал, обидного для вас?
– Ничего, ровным счетом ничего! Просто я вспомнила, что должна написать одно письмо, которое следует отправить тотчас же.
Уже через четверть часа мисс Тавернер сидела за своим письменным столом, яростно оттачивая перо. Ее перчатки и шарф небрежно валялись рядом на полу. Приведя перо в порядок, она окунула его в чернильный прибор, подтянула к себе лист изысканной мелованной бумаги и замерла, покусывая кончик пера, на другом конце которого высыхали чернила. Наконец она решительно тряхнула головой, вновь окунула перо в чернильницу и начала писать вежливое письмо своему опекуну.
«Брук-стрит, 19 апреляИскренне Ваша,
… Уважаемый лорд Уорт, боюсь, нынче утром я повела себя неподобающим образом, пойдя против Вашего желания в вопросе о найме особняка в Брайтоне. По некотором размышлении, я вынуждена признать, что совершила ошибку. Настоящим уведомляю Вас: я не имею решительно никакого желания останавливаться на эспланаде Марина-Парейд и готова повиноваться Вам, поселившись на Стейне.Джудит Тавернер»
С удовлетворенной улыбкой прочитав письмо, она вложила его в конверт, запечатала, надписала адрес и позвонила в колокольчик, вызывая слугу.
Итак, ее письмо было доставлено в особняк графа, но, поскольку Уорта в данный момент не оказалось дома, то немедленного ответа мисс Тавернер не получила.
Однако к полудню следующего дня ответ, которого она так ждала, наконец прибыл. Мисс Тавернер, сломав печать, развернула единственный лист бумаги и прочла:
«Кэвендиш-сквер, 20 апреляИскренне Ваш,
… Дорогая мисс Тавернер,Уорт»
Я принимаю Ваши извинения, но, хотя Ваше обещание следовать моим желаниям должно удовлетворить меня, сейчас уже слишком поздно что-либо менять. С сожалением имею сообщить Вам, что дом на Стейне более не сдается, поскольку его уже арендовал кто-то еще. Сегодня утром я подписал договор аренды особняка на эспланаде Марина-Парейд.
– Любовь моя! – вскричала миссис Скаттергуд, неожиданно врываясь в комнату в наряде для улицы и шляпке. – Вы должны немедленно отправиться со мной на Бонд-стрит! Я видела в витрине потрясающее платье для прогулок по набережной! Я положительно уверена – вы должны купить его. Это как раз то, что нужно для морского побережья! Из желтого муслина, перехваченное под грудью и до самого низа украшенное зелеными бантами, а воротник оторочен, если не ошибаюсь, тройным рядом. Вы себе не представляете, как прелестно оно смотрится! Вырез под горлом обшит кружевами, на рукавах – присборенные манжеты, а еще к нему прилагается накидка из тонкой кружевной шерсти с ниспадающими до пола клиньями с зелеными кисточками на кончиках и широким поясом. Под него вы сможете надеть свои сандалии из желтого сафьяна, серьги и ожерелье из горного хрусталя, а также широкополую шляпу с длинной вуалью. Да, кстати, на обратном пути я встретила капитана Одли, и он сообщил мне: Уорт тоже собрался в Брайтон и даже снял особняк на Стейне на все лето. Что такое? Почему вы так странно смотрите на меня? Вы получили дурные известия?
Джудит вскочила на ноги и, скомкав письмо графа, швырнула его в остывший камин.
– Мне представляется, – едва владея собой, заявила она, – что лорд Уорт – самое гадкое, бессовестное и презренное создание на всем белом свете!