К счастью Адама, благоустройство поместья отнимало у него все свободное от сна время, целиком Ж поглощая все мысли, и не оставалось и минуты на праздные размышления, как он их называл. Он не мог негодовать на Джулию из-за ее визита, потому что его сердце все еще тосковало по ней; но даже короткое присутствие в доме, куда он надеялся привести ее в качестве своей жены, разбередило все его уснувшие доселе чувства.

Когда уехали гости, он собрался с духом, поглядывая на Дженни и собираясь ей что-то сказать. Но она лишь понимающе кивнула:

– Конечно, приятно повидаться со старыми друзьями, но удивительно: как они нагрянули, зная, что человек так занят? Я собиралась провести день за разборкой кладовой, но сейчас уже поздно начинать, да и тебе нет смысла возвращаться на покос.

Никто из них больше не вспомнил вслух об этом визите.. Последующие дни приносили с собой новые заботы, иногда маленькие успехи, иногда досадные неудачи. Но всегда было чем заполнить день, – пусть даже и учить Дженни править двуколкой, которую она обнаружила в одном из каретных сараев, – а когда не находилось никаких активных занятий, можно было обдумывать планы на будущее, изыскивать пути и средства к добыванию денег; и к моменту приезда мистера Шоли в Фонтли, то есть к середине сентября, Адама так захватили дела поместья, что он почти не имел времени на раздумья о крушении своих надежд и о горе, связанном с утерей возлюбленной.

Мистер Шоли прибыл золотистым осенним днем, на два часа раньше назначенного срока. Ни Дженни, ни Адама не было дома – обстоятельство, взволновавшее его куда меньше, чем оно взволновало Дюнстера, которого вывели из равновесия повадки родителя миледи. Не успел он оправиться от первого потрясения, как обнаружил, что держит ананас, который мистер Шоли вручил ему вместе с рекомендацией положить его на блюдо в столовой, подальше от повара.

– Потому что нам, заметь, ни к чему, чтобы его искрошили на оладьи или положили в мороженое! – Затем он повернулся, чтобы поторопить своего лакея, длинноногого малого, который выбирался из повозки с поклажей в руках. – А ну-ка, пошевеливайся! – приказал он. Мистер Шоли схватил еще одну сумку и нагрузил Дюнстера. – Ну а это ты можешь отнести к повару, и чем скорее, тем лучше! Это – черепаха, и ты можешь сказать ему, чтобы он пожарил мясо с лопатки. Но учти, ее сперва нужно потушить пару минут, потом насадить на вертел для жаворонков, а потом уже обвалять в яйцах и сухарях, прежде чем он привяжет ее к вертелу для жарки!

Еще никто из гостей Фонтли не давал таких странных поручений Дюнстеру – черепаху в авоське отнести на кухню, – и он стоял, огорошенный, до тех пор, пока один из лакеев не взял ее осторожно у него из рук. Тут он наконец пришел в себя, чтобы сказать;

– Да, сэр!

– Повар также может сделать сутье из печенки, – добавил мистер Шоли. – Так, значит, ее светлости нет? Ну это ничего, я пройдусь по поместью, пока она не вернулась.

Собравшись с духом, Дюнстер сказал:

– Если вы соблаговолите пройти в Зеленый зал, я тотчас же пошлю за ее светлостью. Наверняка вы захотите подкрепиться после путешествия – Ну, от стаканчика мадеры я не откажусь, если таковая имеется в погребе его светлости, – добродушно ответил мистер Шоли. – Но посылать за ее светлостью нет надобности: она и так скоро вернется домой! Отведи-ка этого моего олуха в комнату для гостей, чтобы он мог распаковать вещи, пока я осмотрюсь тут. – Он обвел взглядом Большой зал и добавил:

– Насколько я понимаю, это старинная часть дома, и, я бы сказал, очень красивая, хотя мне самому совсем не по душе каменные полы, а если этот огромный камин дает дыма больше, чем тепла, то можете называть меня Джеком Адамсом!

Потом он отмахнулся от повторного предложения Дюнстера проводить его в Зеленый зал, сказав, что немного разомнет ноги, и тому ничего не оставалось, кроме как удалиться. Когда он вернулся в зал с мадерой, то застал мистера Шоли за осмотром лестницы. Мистер Шоли сказал, что это красивая резная вещь, но что он, будь его воля, не теряя времени, постелил бы на нее хороший толстый ковер.

– Просто удивительно, что никто из вас еще не свернул на ней себе шею, – заметил он, беря предложенную ему рюмку. – Более того, остается только надеяться, что я не сверну собственной. Спасибо! Не нужно оставлять графин: я, как и всякий, не прочь промочить горло, но неутолимой жаждой не страдаю. Впрочем, мадера очень сносная, так что можешь снова наполнить мой стакан, перед тем как уйдешь.

Допив свое вино и отпустив Дюнстера, мистер Шоли отправился на ознакомительную прогулку.

Его одолевали противоречивые чувства. Первый взгляд на бывший монастырь принес явное разочарование, потому что, хотя ему и говорили сведущие люди, что это очень старинное здание, им не удалось убедить его, что это не иначе как величавый особняк в стиле классицизма. То, как он расположен, также не произвело на него ошеломляющего впечатления. Из его окон не было никакого обзора, и окружающая местность ему не понравилась. Когда мистер Шоли вышел из своего экипажа, то заметил, что дом гораздо больше, чем он поначалу полагал, но не мог не задаться вопросом, почему все восторгаются столь беспорядочным нагромождением построек. Не было элегантного фасада, не было даже террасы, чтобы облагородить несимметричный передний фасад. К крыльцу вела одна-единственная истертая низкая ступенька, а зеленая дверь из дуба вызвала у него ощущение, что он входит в храм.

Однако Большой зал все-таки произвел впечатление на мистера Шоли. Эта был зал такого рода, что любому стало бы ясно: он принадлежит лорду. Два комплекта доспехов по обе стороны от камина; разное старинное оружие, развешенное на стенах, и герб Деверилей в центре каминной полки.

Рассмотрев эти украшения, он забрел в сводчатый коридор, который через анфиладу гостиных вел к Среднему залу, другой лестнице и библиотеке. Он остался невысокого мнения о гостиных: ни одна из них не была просторной, большинство обшито панелями, что делало их очень темными. Больше пришлась по нраву библиотека. Она стала бы просторнее и выше, была бы гораздо более сносным помещением, если бы тут постелили новый ковер и сменили потертую кожаную обивку кресел. Шоли был польщен, увидев на почетном месте вазу эпохи Канси. В шкафу она была бы конечно, целее, но уж очень хорошо смотрелась тут, в угловом проеме. Надо не забыть предупредить Дженни, чтобы она не позволяла слугам ее протирать.

К тому времени, когда вернулась дочь, мистер Шоли исследовал большую часть дома и пришел к выводу, что это форменный крольчатник, в котором слишком много неровных полов, плохо подогнанных окон, старых лестниц и комнат, слишком маленьких, чтобы ими пользоваться. Он отдал явное предпочтение современному крылу, но даже и оно его разочаровало, поскольку там он не обнаружил парадных покоев, а большая часть мебели была такой старомодной, что прямо-таки казалась рухлядью.

Когда приехала Дженни, он стоял на дорожке для экипажей, оглядывая сады Это было совсем некстати, потому что если бы она не увидела его, то проехала бы на конюшенный двор, и он не был бы уязвлен видом своей дочери, правящей убогой двуколкой без всякого конюха возле нее, обеспечивавшего бы ей защиту.

– Папа! Боже мой, ты давно здесь? – окликнула она отца – А меня не оказалось на месте, чтобы тебя встретить. Ты уж прости, но я никак не ожидала, что ты так рано приедешь – Она наклонилась, чтобы его поцеловать. – Я только отвезу двуколку во двор и сразу же вернусь.

– Я считаю, – сказал мистер Шоли недовольным голосом, – что тебе следует иметь конюха, который делал бы это за тебя, даже если ты не хочешь брать его с собой, как подобает! Вот уж не думал дожить до того дня, когда ты будешь разъезжать по деревне в ободранной старой двуколке, без слуги, – и вот на тебе! Более того, ты одета не так, как мне хотелось бы видеть; любой может принять тебя за фермерскую жену!

– Так ведь я и есть фермерская жена! – возразила она. – Ну не кипятись, папа! В деревне никто не одевается изящно. А насчет того, что я езжу одна… Если Адам не видит в этом вреда, то и ты, я уверена, не должен. Я только съездила посмотреть, как продвигается строительство новых коттеджей; дальше наших земель я никогда не заезжаю, честное слово!

– Слезай и скажи кому-нибудь из лакеев отвезти двуколку на конюшню! – велел родитель.

Чувствуя, что он не на шутку рассержен, она сочла за благо подчиниться. Потом взяла его под руку:

– Не сердись, папа! Как замечательно, что ты, наконец, здесь! Тебе понравилось Фонтли? Ты вообще-то ходил по дому?

– Это не то, чего я ожидал, – ответил он кисло – Вынужден признаться, что сейчас думал: оно гораздо менее красиво… Милорд так его расхваливал, что у меня сложилось впечатление, которое оказалось далеким от действительности У нее упало сердце, и к тому времени, когда он начал предлагать ей различные планы, как изменить тут все, соединить маленькие комнаты в одну, покрыть коврами большую лестницу, настелить новые полы в большинстве помещений и установить в большом количестве современные удобства, она пришла в такой испуг, что в сердцах выпалила.

– Папа! Если ты заговоришь о подобных вещах с Адамом, я тебе никогда этого не прощу!

– Хорошенькая манера разговаривать! – воскликнул он.

– Да, но ты не понимаешь! Адам так истово предан Фонтли! Для него это как святыня! И для всех Деверилей!

– Скажите на милость! Ладно, дочка, о вкусах не спорят, и конечно же у меня нет никакого желания наступать его светлости на любимую мозоль – хотя я думал, что если он так гордится своим домом, то захочет видеть, как его приведут в более современный вид!

– Поместье не должно быть современным, папа, – это исторический памятник!

– История очень хороша, когда она на своем месте, – высокопарно изрек мистер Шоли, обнаруживая широту взглядов. – Но я не понимаю, зачем она нужна кому-то в доме. Только не притворяйся, что это удобно! А когда дело доходит до того, чтобы иметь в своем саду развалины часовни с парой заплесневелых надгробий в придачу, – ну, одного этого достаточно, чтобы любого вогнать в тоску! На месте его светлости я бы избавился от них, а потом понастроил бы там добротных домов – это было бы разумно!

Все высказанное отцом не позволяло особенно надеяться на успех визита; он действительно ни в коей мере не был успешным, но не суровая критика дома и не предложения по его благоустройству стали тому виной. К облегчению Дженни, Адам отнесся ко всему этому без обиды. Мистер Шоли, к счастью, был бессилен осуществить какой-либо из этих планов, так что Адама они только забавляли, в том числе и предложение снести несколько арок и колоннад, пригласить специалиста по декоративному садоводству, чтобы наилучшим образом распланировать сады, запустить в парк стадо оленей… Мистер Шоли доказывал, что олени придадут Фонтли невероятный шик, но Адам был непоколебим:

– Если вы хотите подарить мне стадо, то пусть это будет стадо шортгорнов!

Но мистер Шоли не стал бы возиться со скотом. Он назвал Адама безудержным фантазером, что побудило Дженни воскликнуть;

– Да, а знаешь, чего мне хочется! Я разговаривала с Уикеном – он наш главный садовод, папа, – и мы пришли к выводу, что несколько ульев – это как раз то, чего нам здесь недостает. А что касается меня, я вовсе не хочу, чтобы приехал знаменитый специалист по садам и разворошил все на современный лад. И как раз тогда, когда я уже начала приводить в порядок сад с клумбами и заказала еще штамбовых роз, чтобы потом посадить их! Нет уж, спасибо!

– Ну да! – скептически заметил мистер Шоли. – Ковыряться в саду тебе в диковинку, моя девочка, но, ручаюсь, очень скоро тебе это надоест! Предоставь фермерство тем, кто учился этому делу, – вот тебе мой совет!

Он категорически не одобрял и сельскохозяйственную деятельность Адама, но не это превратило его визит в полнейшую катастрофу. Не прошло и дня, как он понял, что Дженни неважно выглядит, и был настолько склонен отнести это на счет положения в Фонтли, что она вынуждена была открыть ему всю правду.

Результат был печальным. Его первый восторг моментально сменился гневом, потому что, спросив, когда родится ребенок, и узнав, что это произойдет в марте, он быстро произвел вычисления в уме и недоверчиво спросил:

– Так ты уже три месяца в положении – и мне ни слова?!

Ни ей самой, ни Марте Пинхой не удалось смягчить гнев мистера Шоли; кому удалось унять его ярость и Обиду, так это Адаму, который сказал:

– У вас есть полное право гневаться, сэр. Надо было мне настоять на том, чтобы вам все рассказали, и моей матери тоже.

– А! – пробурчал мистер Шоли. – Так она тоже еще ничего не знает?

– Никто, кроме Марты и нашего здешнего доктора. Я и сам вряд ли был бы осведомлен, если бы не заметил, что Дженни неважно себя иногда чувствует, и буквально не заставил ее рассказать мне.

– Вот те раз! – ахнул мистер Шоли. – Какой дьявол в нее вселился? Скрытничать в таком деле?! Мог ли я когда-нибудь подумать, что Дженни станет вести себя с таким жеманством!

Адам улыбнулся на этот взрыв негодования и спокойно ответил:

– Думаю, ее нежелание говорить ни вам, ни мне было отчасти вызвано нелюбовью к тому, что она называет суматохой. А отчасти – стремлением избавить вас от беспокойства, которое, как она считала, вы бы испытывали. Знаете, она очень к вам привязана, сэр.

Этот дипломатический ход имел результат. Мистер Шоли какое-то время предавался размышлениям, пережевывая своими мощными челюстями.

– Отличный способ показать мне свою привязанность! – сказал он наконец с решимостью не сдаваться слишком легко. – Ее родной отец – последний, кто об этом услышал! – Он пару минут продолжал метать громы и молнии, но внезапно осекся:

– Думала, я буду волноваться, да? Ну что же, она не ошиблась! Даю голову на отсечение, я и в самом деле волнуюсь, милорд.

– Надеюсь, что у вас нет на это оснований, сэр. Наш здешний доктор уверяет меня, что нам нечего опасаться.

– Да кто он такой, этот ваш доктор, скажите на милость?! – опять взорвался мистер Шоли. – Я не допущу, чтобы Дженни осматривали эти деревенские костоправы! Крофт – вот кто ей нужен, и у нее будет Крофт, что бы вы ни говорили!

– Сейчас вы имеете надо мной явное преимущество, – сказал Адам чуть холодно. – Позвольте поинтересоваться, кто такой этот Крофт?

– Он – первоклассный акушер! Если бы я мог в свое время привести его к постели миссис Шоли, такого, каким он теперь является, возможно, она бы сейчас была со мной – да, и у меня был бы еще и сын, носящий мое имя!

– Но Дженни как раз и воспротивилась тому, чтобы к ней позвали именно такого человека и довели ее до помешательства! Если бы у меня были какие-то основания для тревоги, тогда другое дело – я бы, не раздумывая…

– У вас их нет, зато у меня есть! – перебил Адама мистер Шоли. – А если вы думаете, что можете помыкать мной, когда дело касается моей Дженни… – Он остановился, с немалым усилием сдержав себя.

Последовала лишь мгновенная пауза, прежде чем Адам, осознав, что эта вспышка вызвана тревогой за дочь, спокойно ответил:

– Нет, я так не думаю. Я, должно быть, неясно выразился, если вы могли предположить….

– Нет, я не это имел в виду! – небрежно бросил мистер Шоли. – Вы не могли бы обращаться со мной любезнее, будь даже я герцогом, и я прекрасно это понимаю! Дело в том, что я стал раздражительным, узнав то, что здесь происходит! Ну а теперь послушайте, молодой человек! Она очень похожа на свою мать, моя Дженни! У миссис Шоли три раза случались выкидыши – и лишь Господь знает, как это Дженни появилась на свет живой и здоровой! Сын – вот кого хотела миссис Шоли, ну и я тоже, хотя потом пожалел об этом! В конце концов она выходила весь срок, и это был сын, но он был мертворожденным, и миссис Шоли тоже не стало, как я вам рассказывал. Она тоже не хотела, чтобы вокруг нее устраивали суматоху – и вот что из этого вышло! Я не допущу, чтобы это случилось и с Дженни, что бы вы ни говорили мне тут и что бы ни говорила она сама!

– Очень хорошо! – сказал Адам. – Что вы хотите, чтобы я сделал? Отвез ее обратно в Лондон? Я, конечно, отвезу, но ее здоровье окрепло с тех пор, как мы приехали в Фонтли, и ее желание оставаться здесь и далее.

– Да! – сказал мистер Шоли, отрывисто смеясь. – Потому что она знает: таково ваше желание, милорд! Но меня она не проведет! Моя Дженни хочет месяцами торчать в деревне! Скажете тоже! Да она здесь с тоски помрет!

– Вот как? – медленно проговорил Адам. – Признаюсь, я тоже так думал, но ей, знаете ли, не скучно.

– Она пробыла здесь немногим более месяца! – мрачно возразил мистер Шоли. – К тому же она не знает, каково будет тут зимой! Я – не сельский житель, но не говорите мне, что вы здесь не окружены водой, потому что я вам не поверю!

– По крайней мере, вы можете поверить мне, когда я говорю вам, что Фонтли еще ни разу не пострадал от наводнения! – говорил Адам, все более раздражаясь.

– Да, могу, но ведь не скажете же, вы, что вода ни разу не заливала дорогу так, что вы оказывались на острове!

– Если бы существовала какая-то опасность, я бы отвез Дженни в город задолго до того, как это случится, уверяю вас, нас бы многое предупредило об этом.

– И наверное, вас бы многое предупредило о том, что будет сильный снегопад, такой, что дороги занесет на неделю? – Мистер Шоли так и исходил едким сарказмом. – Что, если зима будет как в прошлом году, когда даже Темза так замерзла, что на ней устроили ярмарку, а всю страну замело снегом? Хорошенькое дело, если Дженни внезапно разболеется! Да вы ни за что не разыщете повитуху, – не говоря уже… – Он осекся и, смутившись, поправился:

– Мне следовало сказать – повивальную бабку! Да, вы можете смеяться, милорд, но тогда уж вам будет не до смеха!

– Конечно. Но моя мать никогда не тревожилась на этот счет, сэр! Из пяти ее детей мы четверо родились в Фонтли – одна из моих сестер в ноябре, а сам я – в январе.

– Это еще ни о чем не говорит. Без всякой непочтительности к ее светлости, она – из худеньких, а я уверен, что они оправляются с делом гораздо легче, чем полненькие, вроде моей Дженни.

Адам помолчал какое-то время.

– Очень хорошо, – сказал он. – Все будет так, как вы считаете наиболее правильным. Но боюсь, ей это не понравится.

Вскоре выяснилось, что это еще мягко сказано. Когда Дженни сообщили новость, что ей предстоит вернуться в Лондон, чтобы там под присмотром модного акушера ожидать рождения ребенка, она пришла в страшную ярость, чем весьма встревожила Адама, сильно напоминая ему своего отца. Сей достойный муж тоже немало удивился. Он сказал, что вовсе не собирался приводить ее в такой гнев, и посоветовал не вставать на дыбы. Она тут же набросилась на него.

– Я знала, что это так и будет! – негодовала Дженни. – О, я уже знала, как это будет, в тот момент, когда рассказала тебе, что я в положении! Лучше бы я этого не делала! Лучше бы ты никогда не приезжал в Фонтли! Так вот, я не поеду в Лондон! Я не буду обследоваться у доктора Крофта! Не буду!..

– Не смей так со мной разговаривать! – угрожающе перебил ее мистер Шоли. – Ты сделаешь, как тебе сказано!

– О нет, не сделаю! – взорвалась она. – И, пожалуйста, не командуй мной, папа! Тебе не нужно вмешиваться и портить все…

– Дженни!..

Адам не повышал голоса, но остановил ее. Ее сузившиеся глаза, горящие, но неподвижные, мгновенно устремились на его лицо. Он подошел к ней, взял за руки, крепко их стиснув, и проговорил со слабой улыбкой:

– Ты чуть-чуть промахнулась, Дженни. Мечи свои громы и молнии в меня, а не в своего отца! Она залилась слезами.

– Дженни! – воскликнул ошеломленный мистер Шоли. – Ну успокойся, милая, ну же! Нашла из-за чего…

Он остановился, встретившись со взглядом зятя. В нем ясно читалось желание Адама, чтобы мистер Шоли вышел. Много лет минуло с тех пор, как мистер Шоли склонялся последний раз перед чьим-то авторитетом, и он был довольно растерянным, когда, внезапно подчинившись, оказался по другую сторону двери.

– Адам! – проговорила Дженни, крепко сжимая его руки. – Не обращай внимания на папу! Со мной все в порядке! Уверяю тебя! Я не хочу уезжать из Фонтли! У меня столько дел, а потом, ты ведь знаешь, у нас будет охота! Ты говорил мне, что с нетерпением этого ждешь, Адам…

– Моя дорогая, если ты из-за этого беспокоишься, то совершенно напрасно Наверное, ты время от времени будешь давать мне увольнительные! Я хотел бы, чтобы мы пробыли здесь всю зиму, но твой отец и слышать об этом не захочет, и – Дженни, подумай! – как я могу пойти ему наперекор в том, что касается твоего здоровья и благополучия?

Она проговорила дрожащим голосом:

– Ты не хочешь идти ему наперекор. Ты не хочешь, чтобы я была здесь. Ты никогда не хотел! Ты скорее допустишь, чтобы Фонтли лежало в развалинах, чем уступишь мне какую-то его часть! Тебе даже не понравится видеть здесь своего сына, потому что он будет также и моим сыном!

– Дженни!

Она сдавленно всхлипнула и выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Несколько минут он был страшно зол. Им было последнее время так уютно вместе, что он почти забыл, что не хотел ее присутствия в Фонтли. Ее вспышка показалась ему несправедливой; ее последние слова – непростительными. Его сердце ожесточилось. Потом здравый смысл подсказал ему, что эти слова брошены ему лишь потому, что она была вне себя от гнева и хотела побольнее его задеть.

Спустя какое-то время он вышел в сад, полагая, что должен пойти и разыскать Дженни, но гнев все еще владел им, и, поскольку в ее словах было так много правды, он не знал, что такого ободряющего может сказать ей. Она была слишком проницательна, чтобы поддаться его лицемерным уверениям, а он понимал, что в нынешнем раздраженном состоянии даже это с трудом сможет ей предложить.

Он пересек лужайку своей слегка прихрамывающей походкой и вошел в розарий. Здесь Дженни и застала его несколько минут спустя. Он довольно рассеянно обрывал увядшие лепестки, а когда увидел ее, в нерешительности остановившуюся под аркой тисовой изгороди, то посмотрел на нее сумрачно, ничего не говоря.

С лицом, опухшим от, слез, она выглядела на редкость непривлекательно. И голос ее был хриплым, когда она сказала:

– Я прошу у тебя прощения! Я так не думаю! Прости меня, пожалуйста!

Его сердце оттаяло. Он быстро двинулся к ней, думая не о том, что она серенькая и невзрачная, а лишь о том, что она в сложном положении. Он проговорил беззаботным, ласковым голосом:

– Как будто я не знал, на какой строптивице женился! Ругается, как сапожник, только из-за того, что мы с твоим отцом больше печемся о твоем здоровье, чем ты сама!

– Это было очень скверно, – пролепетала она. – Я не знаю, что на меня нашло, – наверное, все из-за того, что я в положении!

– Ах вот оно как! – сказал он. – Во всем виноват этот сын, которого я не желаю здесь видеть! Ну, если из-за него его мать становится драчливой, как, кошка, конечно, мне не понравится видеть его здесь или где-то еще!

Она опустила голову, сказав умоляюще:

– О нет, нет! Как я могла сказать такую гнусную вещь? Я знаю, что это не правда! Он потрепал ее по плечу:

– Я на это надеюсь! Более того, леди Линтон, если вы считаете, что мне не нравится видеть вас здесь, то вы даже глупее, чем я полагал, что уж совсем невозможно !

Она засмеялась, довольно неуверенно, но сказала после секундного колебания:

– Ты не хочешь возвращаться в Лондон, правда?

– Нет, не хочу. Я считал, что мы уютно устроились здесь на зиму, и был страшно близок к тому, чтобы посоветовать твоему папе идти к дьяволу. Но нельзя отрицать, что твое здоровье оставляет желать лучшего, Дженни, и что Фонтли слишком уединенное место, чтобы твой отец или я могли чувствовать себя спокойно. Может статься, тебе потребуется более искусный врач, чем старый Тилфорд. Мы не станем по-глупому рисковать, моя дорогая.

– Да, – сказала она покорно. – Я сделаю то, что ты считаешь правильным. Как скоро мы должны поехать? Ведь не прямо сейчас, нет?

– Нет, если у тебя все будет благополучно. Наверное, в следующем месяце, до начала зимы. А если этот первоклассный доктор твоего отца разрешит, я привезу тебя обратно. Обещаю!

Она приободрилась с виду, хотя и сказала горестно, держа Адама под руку, пока они шагали обратно к дому:

– Я хотела, чтобы он родился здесь, где родился ты.

– Но, как мы знаем, она, возможно, предпочтет родиться в Лондоне, – вызывающе возразил Адам. – В конце концов, ты там родилась!

– Она? – воскликнула Дженни. – Нет!

– Я очень хочу дочку, – сказал Адам.

– А вот я – нет! – сказала Дженни уже с гораздо более свойственными ей интонациями. – То есть не хочу, пока у нас не будет сына! Если бы я думала… Боже милостивый, а ведь папа прав! Я проконсультируюсь у его противного доктора!

Он громко засмеялся; а позже, когда мистер Шоли с беспокойством спросил его, убедил ли он Дженни вести себя как подобает разумной женщине, сразу же ответил:

– Да, конечно, – как женщине в высшей степени понятливой! Стоило мне только намекнуть ей, что она, возможно, подарит мне дочь, и она тут же осознала, до чего это мудро – попасть в руки опытного акушера!

– Но, Адам! – запротестовала Дженни.

– Да, но глупо считать, будто он может что-то с этим поделать, – заметил мистер Шоли.

– Боже милостивый! А вы еще называли его первоклассным!

– Я же не говорил, что он волшебник! О, я знаю, что вы смеетесь надо мной, милорд, но негоже вбивать в голову Дженни такие дурацкие мысли. А, так ты теперь веселишься, девочка моя? Ну что ж, – сказал мистер Шоли, снисходительно оглядывая хозяев, – я и сам всегда любил хорошую шутку и потому не в претензии на вас.

Он был далеко не в восторге, когда выяснил, что Линтоны не собираются переезжать в Лондон до конца октября; но мир в доме был спасен тем, что его отвлекло заевшее шкивное колесико в леднике. Все имеющее отношение к механике моментально вызывало у него интерес, и он с удовольствием потратил остаток своего недолгого пребывания в Фонтли, наблюдая за необходимой починкой ледника и придумывая, как лучше установить наклонную дверь в проходе над погребом.